Выше только звезды

— Не расстраивайся, вспомнишь, как только выйдешь отсюда, — с угрозой сказал Даниил. — Я позабочусь об этом. А пока почитай или попроси кого-нибудь прочитать вслух, если не можешь сам. — Он еле сдержался, чтобы не запустить «Еженедельником» в голову Берта, но все же нашел в себе силы положить его на тумбочку. — Завтра днем я заеду за дневником. Я должен показать его следователю. — Он вышел и даже не хлопнул дверью, хотя очень хотелось.

Даниил подъехал к дому около десяти вечера. Прошел лишь день после убийства, но у него было такое впечатление, что прошло двадцать лет. В дверях квартиры торчала записка от архитектора с просьбой зайти. Он спустился на два этажа.

— Я договорился насчет похорон, — сказал Виктор, пропуская его в комнату. — Экспертизу они уже провели, так что похороны завтра в двенадцать. Ты не против кремирования?

Даниил только покачал головой.

— Ты вообще хоть что-нибудь ел сегодня? — Архитектор с сочувствием посмотрел на него.

— Я не хочу, — поморщился Даниил.

— Пойдем-ка на кухню. Заодно расскажешь, что сказал Платонов и где ты пропадал так поздно.

— Я был у Берта, — ответил Даниил, с трудом заставляя себя проглотить жареную картошку, поставленную перед ним Виктором. — Он что-то знает, дядя Витя, но отказывается помочь.

— Меня ничуть не удивит, если твой лучший друг окажется убийцей. — В интонации архитектора проскользнуло некоторое злорадство. — Я всегда говорил: когда этот мальчик вырастет, с ним придется хлебнуть горя.

— Нет, он здесь ни при чем. — Даниил рассказал ему о своей находке. — Я хотел отдать дневник Платонову завтра утром, но если похороны в двенадцать, я заеду к нему вечером.

— Как ты смотришь на то, чтобы временно, пока не успокоишься, пожить у меня? — предложил Виктор. — Комната к твоим услугам.

— Положительно смотрю, — ответил Даниил. Перспектива оставаться одному в квартире пугала его весь день.

Он проснулся среди ночи оттого, что кто-то тряс его за плечо. Он вскочил, ослепленный электрическим светом, ничего не соображая со сна и от снотворного, которое его заставил принять на ночь архитектор, и долго тупо разглядывал Берта, стоящего перед ним в больничной пижаме.

— Я целый час звонил к тебе в дверь, пока все соседи не высыпали на площадку, — сказал Берт. — Одна бабуся сообщила, что в твоих дверях была записка от моего отца, и я понял, что ты здесь. Она долго рассказывала мне, что это ее гражданский долг — следить за теми, кто приходит, и искать преступника.

— Как это тебе удалось вспомнить мой адрес? — не удержался Даниил.

— Я понимаю, конечно, что для господина Горшкова мой визит будет ударом, но вместо тебя здесь некоторое время намерен жить я. Это моя комната, — не отвечая ему, сообщил Берт. — Я все равно не могу идти домой. Я только сегодня утром позвонил Вере, якобы с вокзала, и сообщил, что срочно уезжаю в Москву. Волновать ее своим появлением я не собираюсь. Она не знает ничего, я дал указания домработнице, которую приставил к ней на два года моего отсутствия, чтобы ни одна грязная газетенка не попала ей в руки. Следователь тоже согласился ее не тревожить. Так что придется тебе освободить помещение, а если боишься призраков, беби, куплю тебе фонарик, будешь класть под подушку. Спокойной ночи. — Он проводил Даниила до дверей. — Зайди за мной, когда проснешься, и, если можно, найди для меня подходящую одежду. Я даже не стал настаивать в больнице, чтобы мне вернули мою, она не годилась для повседневности. — Он отдал Даниилу дневник. — Возьми, будет лучше, если он останется у тебя.

— Может, ты все-таки ответишь мне на вопрос, который я задал тебе в больнице? — настойчиво попросил Даниил. — О ком ты говорил?

— Ты разбудишь моих родителей, — ответил Берт.

— Мне показалось, я слышу родной голос. — Из комнаты вышел архитектор. — Что вам опять понадобилось в моем доме, господин Романовский?

— Вы ведь не прогоните ночью на улицу сына, господин Горшков, если он в трудную для него минуту вернулся в отчий дом? — Берт покаянно склонил голову. — Примите назад блудного сына. Иди, беби, ты портишь трогательную сцену семейного примирения. — Он подтолкнул Даниила к выходу. — Поговорим завтра.

В вестибюле крематория Даниил, Берт и Виктор столкнулись с Альбиной Петровной. Хотя прошло восемь лет со дня их последней встречи, все четверо узнали друг друга. Все, кроме Даниила, предпочли сделать вид, что незнакомы.

— Здравствуйте, Альбина Петровна, — поздоровался Даниил. — Я только вчера узнал, что вы были в хороших отношениях с моей женой.

Альбина на секунду остановилась, с ненавистью глядя на них.

— Я знала, что все плохо кончится для нее, — произнесла она. — Я предупреждала ее, но она меня и слушать не хотела. Она тоже считала, что мужчины — подлые твари, но хвасталась, что умеет использовать их, и смеялась, когда я советовала ей держаться от вас подальше. — Она расплакалась, достала платок и начала шумно сморкаться. — Я знаю, что не смогу доказать, что вы убили ее. Вы все хорошо продумали, если решились на это, и давно купили милицию. Да и зачем нужно что-то доказывать, если ее уже нет, и даже если вас всех расстреляют, ее все равно не вернуть.

— Пойдем, незачем слушать этот сумасшедший бред, — резко сказал Виктор и прошел в обрядный зал.

— Я бы с удовольствием свернул вам шею. — Берт с трудом совладал с собой и прошел вслед за отцом.

— Убийцы! — зашипела им вслед Альбина.

— Извините, — по привычке сказал ей Даниил и догнал их.

— Берт, за что ты так оскорбил ее? — спросил он друга. — Мы давно не дети.

— Я резко отрицательно отношусь к искусству, которому она обучает девочек в интернате, — ответил Берт.

Даниил, сжав руки в кулаки, стал взглядом разыскивать среди присутствующих в зале Альбину с твердым намерением убить ее на месте, но ему на плечо легла рука архитектора.

— Данила, ты должен занять место у гроба жены, — сказал он, и Даниил почувствовал, как рука старшего друга ведет его в центр зала, где на постаменте, обитом черным крепом, лежала в гробу покойница.

Она была почти такой же, какой он привык видеть ее всегда. Если бы не бледность, обесцветившая ее лицо, можно было бы подумать, что она просто спит. На ней было красивое новое платье, сменившее лохмотья ведьмы, которые были на ней в ночь убийства, грим был смыт, волосы аккуратно уложены. Даниил с благодарностью сжал руку Виктора Горшкова, позаботившегося обо всем; ему самому было не до этого.

— Я не стал приглашать священника, — сказал Виктор. — Даже ее тетя не знает, была ли она окрещена.

— Попрощайтесь с покойной, — произнес мужчина в черном костюме, работающий в ритуальной службе.

К гробу один за другим стали подходить пришедшие на похороны. Потом они с выражением соболезнования обращались к Даниилу. Он видел перед собой очень мало знакомых лиц. Их бомонд не любил громких скандалов и предпочитал держаться подальше. В основном пришли любители сенсаций и любопытствующие. Даниил был очень удивлен, заметив среди них Роберта, но потом сообразил, что он был начальником его жены. Последней к гробу подошла полная круглолицая женщина. Она держалась очень смущенно, посматривая на окружающих, и подошла так робко, словно ее могли прогнать в любой момент. Даниил понял, что это Татьяна Ракитина, тетя его жены. Власта если и поддерживала с ней отношения в последние годы, то с мужем ее не знакомила и на свадьбу не пригласила. Даниил видел ее лишь мельком. Подойдя к племяннице, Таня забыла, что находится в приличном обществе, где ей никогда не было места, и заголосила по-деревенски, припав к гробу.

Хотя племянница и стала воротить от нее нос, когда вышла в люди, но она все же была для Тани единственным родным существом. Сейчас Тане было сорок лет, ни мужа, ни ребенка она так и не завела. Восемь лет назад она неожиданно потеряла свою престижную работу, причем уволили ее без оснований и объяснений. С трудом она устроилась официанткой в ночной бар у вокзала, и теперь ее клиентами были подвыпившие командировочные, коротающие время в ожидании своего поезда. Иногда они меняли билет, чтобы провести с ней еще одну ночь, и, хотя и обещали остаться на всю жизнь, уезжали и больше не возвращались. Она с трудом передвигала уставшие ноги, неся между столиками располневшее тело, и у нее уже не было сил, как раньше, покачивать бедрами и приветливо улыбаться. Теперь она прекрасно понимала, что ее мечта выйти замуж за приличного человека, чтобы стать порядочной дамой, была глупой и смешной. Власте удалось ее осуществить, но это не принесло ей ожидаемого счастья. И, рыдая над племянницей, она оплакивала и себя саму, и свою одинокую безрадостную жизнь.

— Даниил, прости, я не могу остаться до конца церемонии, — сказал на ухо Даниилу Виктор. — У меня в час встреча с комиссией из столицы, я уже опаздываю. Увидимся вечером.

Виктор вышел из зала.

Церемония почему-то затягивалась. Таня рыдала, обхватив руками гроб, и все бессильно переглядывались. Даниил, глядя на ее искреннее горе, удивлялся себе, ощущая внутри себя полнейшую пустоту. Капли этой пустоты всегда примешивались к его любви со дня свадьбы. Он то и дело ощущал, что они накапливаются в нем, хотя на семейную жизнь пожаловаться не мог. Несмотря на предсказания Берта, бывшая звезда стриптиза даже попыток не делала изменять мужу и отвергала любые попытки ухаживания со стороны мужчин, помнивших о ее прошлом. Она была с мужем неизменно вежлива и ласкова, но отчего-то ему всегда казалось, что в их отношениях есть что-то, мешающее ему стать счастливым, как он мечтал, когда думал о ней, впервые влюбившись в нее.

Теперь-то он понимал, что интуитивно осознавал ее равнодушие, но тогда ему казалось, что он сам создал между ними стену, поступив с ней подло после первой близости, и он старался быть еще более внимательным, покупая ей новые вещи и украшения, но это ничего не меняло.

Теперь, когда он знал правду, пустота затопила все остальное, не оставив места любви. Теперь он думал, что, наверное, никогда и не любил ее по-настоящему. Он выдумал ее образ, ведь саму ее он никогда не знал, да и не прилагал особых усилий, чтобы узнать. Она никогда не рассказывала ему о себе, о своих мыслях и чувствах, о своем прошлом, а он никогда ее не спрашивал об этом. А ведь если бы любил, его интересовало бы все. И нужно было, чтобы произошла трагедия, чтобы до него, наконец, дошло: желание обладать ею не было любовью, а было желанием ребенка получить красивую игрушку, которое стало еще сильнее после того, как он получил отказ. Тогда ему захотелось любой ценой добиться ее, но разве мог он предположить, что цена будет столь высока и что пострадает в результате его сестра, которую он действительно любит. Он с ужасом оглядывался на свою прошлую жизнь и думал о том, каким же всегда был инфантильным и безответственным по отношению к людям, а главное, к своей сестре. А ведь Диана была ему по-настоящему родным и близким человеком, в отличие от женщины, которая считалась два года его женой и так и осталась чужой и далекой. К Тане подошел Роберт и, оторвав ее от гроба, насильно увел из зала.

— Куда исчез господин Горшков? — тихо спросил Даниила Берт.

Даниил сказал и заметил, как нахмурился его друг.

Когда все было закончено, Даниил почувствовал себя совершенно обессиленным. Помимо всего прочего, ему досаждали назойливые журналисты, и он поклялся себе, что никогда не войдет в их среду, даже если писатель из него не получится. Лучше уж преподавать литературу и русский в школе. Он был признателен Берту, когда тот, без обычных колкостей и издевательств, сел за руль его «жигулей», чтобы доехать домой.

У ближайшего газетного киоска, попавшегося им на дороге, Берт затормозил.

— Очень интересно читать о себе в газетах, — сказал он, возвращаясь с новыми номерами. — Не хочешь позабавиться общественной глупостью, Дан?

Даниил развернул газету. В статье было подробно описано, как он, придя утром домой, обнаружил разгром в комнате жены, словно журналист побывал там вместе с ним.

— Интересно, откуда такая осведомленность? — недовольно сказал Даниил и прочитал статью Берту.

— Дневник Дианы остался в твоей квартире? — спросил Берт, отчего-то изменившись в лице. — Жаль, я не знал о разгроме раньше.

— Да, — ответил Даниил. — Я собирался после похорон встретиться с Платоновым и отдать его ему.

— Не следовало оставлять его дома, — сказал Берт и нажал на предельную скорость.

— Ты что-то знаешь, Берт? — спросил Даниил. — Ты ведь так и не сказал мне, о ком говорил тогда.

— Я знаю то же, что и ты, — сказал Берт. — Мне Диана рассказывала о твоей жене и тоже не открыла имени этого мужчины. Но если у него есть ключ, кто может поручиться, что он не воспользуется им еще раз?

— Но ведь никто не знает о дневнике, — сказал Даниил. — Только ты, я и Виктор.

— И еще моя мать, и, вполне возможно, Роберт, как лучший друг семьи, и все остальные, как подруги моей мамы и мужья ее подруг, а также их дети, — усмехнулся Берт. — А иначе откуда все так быстро становится известно журналистам?

Он сбавил скорость лишь у подъезда дома и вместе с Даниилом взбежал на четвертый этаж. Дверь была закрыта и выглядела такой же, какой они оставили ее уходя. Даниил впустил друга в квартиру, и тот направился прямо в его комнату.

— Где ты оставил его, Дан? — спросил он, оглядывая ее.

— На столе, — ответил Даниил, подходя к столу.

Среди обычной для молодого писателя кипы бумаг дневника не оказалось. Даниил развернул сложенный листок, адресованный ему.

«Со мной все в порядке, не волнуйся, Диана», — прочел он и передал листок Берту.

— Вероятно, Платонов и Виктор правы насчет того, что в прошлый раз здесь тоже побывала Дина, — сказал Даниил.

— А ты уверен, что записка от нее? — спросил Берт.

— Да, это ее почерк, — ответил Даниил. — Она должна была вернуться за своим дневником. В прошлый раз, вероятно, она его просто забыла.

Берт молча вышел из квартиры и пошел к себе.

— Может быть, она заходила к твоим? — предположил Даниил, следуя за ним.

— Скорее всего ее здесь вообще не было, а почерк могли подделать, — сказал Берт, — это ведь так просто.

— По-моему, это не так уж и просто, — недоумевал Даниил. — И она забрала свой дневник. Знаешь, Берт, она зачем-то делает все, чтобы убийцей считали ее.

Берт еще больше помрачнел.

Архитектор оказался дома.

— Как ты, Даниил? — спросил он. — Жаль, я не остался с тобой. Московская комиссия не приехала к часу. Она прибудет самолетом в девять вечера, придется ехать ее встречать, а потом устраивать в гостиницу.

— Виктор Семенович, к вам не заходила моя сестра? — спросил Даниил.

— Нет, а разве она еще в городе? — удивился архитектор. — Впрочем, я пришел недавно. Давайте спросим у Жени, может, она заходила в мое отсутствие.

— Нет, Даня, я ее не видела, — покачала головой Женя. — А почему ты думаешь, что она вообще приходила? — В ее глазах было не участие, а любопытство.

— Ему показалось, — ответил за друга Берт. — Хотя никаких оснований для этого не было.

Встреча с Платоновым была назначена на пять. Даниил понимал, что без дневника ему не доказать невиновность сестры. Платонов сидел за столом своего кабинета и пытался накормить куском хлеба попугая. Гоша отворачивался и нецензурно обзывал его.

— Всего неделю побывал в преступном мире и уже научился так ругаться, — объяснил его поведение Платонов. — До этого он принадлежал вполне интеллигентному хозяину и слов таких не знал.

Даниил подавил раздражение.

— Он в чем-то виновен, а тюрем для попугаев еще не построили? — сострил он.

— Нет, это вещественное доказательство, — объяснил Платонов. — Двое молодых людей задумали ограбить квартиру. Но делали это они впервые и не удосужились узнать, есть ли в квартире что-нибудь стоящее. Когда они взломали дверь и выяснили, что ничего ценного там нет, они забрали с собой птиц, которых разводил хозяин. Они попались с поличным через неделю, когда пытались продать на рынке Гошу. А эти друзья, — он кивнул в сторону клетки, — были изъяты при обыске. Вещественные доказательства принято хранить в сейфе до окончания следствия. Но разве их поместишь в сейф? А сейчас следствие закончено, да вот Гошу никто не забирает. Хозяина-пенсионера молодые люди убили. Просто так, испугались, когда он не вовремя вернулся с прогулки и застал их. Наследников у него нет. Так Гоша и остался в прокуратуре Мне с ним возиться некогда, да он со мной и не ладит. Отдам его кому-нибудь из сотрудников.

Даниила насторожила беззаботная болтовня следователя. Он все это говорил явно неспроста.

— У меня неприятные новости. — Даниил рассказал ему о случившемся.

— Я ведь говорил вам. Даниил Владимирович, что дневник не является уликой, — сказал Платонов. — И он не опроверг бы результатов экспертизы. Дело в том, что отпечатки пальцев, оставленные на орудии убийства, совпадают с основными отпечатками, снятыми в комнате вашей сестры, и, без сомнения, принадлежат ей. Я тоже до последнего не верил в ее виновность, но факты — вещь упрямая.

— А вы узнали, кто скрывался под костюмом утопленника? — спросил Даниил, не желая ему верить.

— Нет, его личность до сих пор не установлена, — ответил следователь. — Но у него есть алиби. Его костюм был слишком заметен, и очень многие свидетели подтверждают, что в районе двенадцати, когда произошло убийство, он был в зале. Вы же сами видели, как он вернулся в зал, когда вы выходили оттуда. Вероятно, он собирался встретиться с вашей женой, но вы его спугнули. Он подумал, что вы направляетесь к ней, и вернулся. А потом, когда узнал об убийстве, скрылся. Если то, что вы рассказываете о содержании дневника, правда, то у него были основания сделать все, чтобы не встречаться с работниками милиции. Но это уже другое уголовное дело и к этому убийству вряд ли имеет отношение. Пока картина вырисовывается такая: предумышленное убийство, и если нож все-таки был принесен вашей женой, как вы утверждаете, то на нем были бы и ее отпечатки, а их нет.

— И моих тоже нет? — удивленно спросил Даниил.

— Нет, отпечатки пальцев на ноже принадлежат лишь одному человеку, — сказал Платонов.

— Но этого не может быть, — возразил Даниил. — Я только недавно брал его. Когда пытался починить утюг.

— Значит, нож был чем-то испачкан и его протерли, прежде чем взять с собой, — ответил Платонов. — Судя по всему, убийца очень нервничал, зная, что вот-вот в гримерную могут зайти, ведь после полуночи, когда должна была начаться программа, отсутствие вашей жены сразу бы заметили. «Пусти, а то будет поздно, — вспомнил он слова Дианы. — Мне нужно срочно увидеться с Властой».

У него было такое впечатление, будто его обдали кипятком.

— Я был рад, когда мне поручили это дело, — сказал Платонов. — Я всегда был достаточно близок с вашим отцом и хотел помочь его детям. И я был бы очень счастлив, если бы мог доказать невиновность Дианы.

Даниил вспомнил о следователе прокуратуры Николае, к которому часто обращался отец, когда писал очередной детектив. Николаи помогал ему, знакомил с интересными делами.

— Вас зовут Николай? — спросил он.

— Да, Николай Егорович, — ответил Платонов. — Так что, Даниил, ничем обрадовать не могу. Пытаясь удостовериться, что жертва мертва, убийца старался найти биение шейной артерии и, дотронувшись, нечаянно испачкал руки в крови, на шее трупа тоже обнаружены следы крови. Тогда, чтобы вытереть руки, он воспользовался носовым платком жены, вероятно, лежащим на гримерном столике, а потом второпях убийца уронил его на пол в коридоре, когда уходил. — Платонов достал из сейфа носовой платок с потемневшими следами крови, упакованный в полиэтилен.

— У моей жены никогда не было такого платка.

— На нем вышиты ее инициалы. Вышивка почти стерлась, но буквы разобрать можно.

— «В.Р.», — разобрал Даниил витиеватую вышивку.

— Очень редко встречаются мужья, которые могут опознать вещи своих жен, особенно всякие мелочи, зато жены распознают безошибочно даже носовые платки мужей, — горько улыбнулся Платонов. — Разница в психологии. Так что нет ничего удивительного, что вы не опознаете платок. Ваша жена жила какое-то время в интернате, а у детей, живущих в коллективах, обычно помечены все личные вещи. Мне очень жаль. Даниил, но следствие можно считать почти законченным. Объявлен розыск. Диану скоро должны найти, если, конечно, ей не удалось чудом перебраться через границу. Если она сможет опровергнуть такое количество улик, буду от души рад. Но если бы она могла их опровергнуть она бы не скрывалась.

Даниил встал, собираясь уходить. Несмотря ни на что, он не верил в виновность сестры. Это было какое-то страшное недоразумение.

— Диана не могла никого убить, — упрямо сказал он Платонову.

— Признайтесь, Даниил, вы не очень хорошо знали свою сестру, — возразил Платонов.

— Я найду того, кто убил мою жену, — сказал Даниил. — И вы убедитесь, что ошиблись.

Платонов опять грустно усмехнулся.

Было почти семь вечера, когда Даниил подъехал к своему дому. Он чуть было не выронил ключ от двери, когда, открывая ее, услышал шорох за спиной. Он резко обернулся. На площадке стояла Лолита.

— Я ждала, когда ты вернешься, — улыбаясь, произнесла она. — Нам нужно поговорить.

— Я не могу сейчас, — недовольно сказал Даниил. — Я устал. Я только что разговаривал со следователем. Он уверен, что Власту убила Диана. На рукоятке ножа найдены ее отпечатки.

— Диана не убивала ее, — неожиданно сказала Лолита. Она говорила так, словно утверждала это.

— Ты что-то знаешь? — с надеждой спросил Даниил. — Ты знаешь, кто убил?

Лолита долго смотрела на него и молчала, а потом кивнула головой.

Даниил наконец справился с дрожью в руках и открыл замок.

— Проходи, — сказал он. — И рассказывай все, что тебе известно.

— Нет, я не войду в эту квартиру, — отказалась Лолита. — Здесь я однажды стала самым несчастным человеком на земле, и мне больно видеть ту обстановку, где ты сказал мне, что я тебе не нужна.

— Где ты хочешь поговорить со мной? — Сейчас приходилось мириться с ее странностями и капризами.

— Поехали ко мне на дачу, — сказала она. — Мы можем спокойно поговорить только там. Дома у меня сейчас мама.

Даниил заколебался. Что, если она ничего не знает, а хочет просто возобновить попытку сблизиться с ним? Но она говорила так уверенно!

— Я знаю, кто убил твою жену, — повторила Лолита, заметив его колебания. — Но скажу это только на моей даче.

— Хорошо, — ответил он, отдав ей ключи от машины. — Спускайся и подожди меня, я только зайду ненадолго к Берту и поедем.

Дверь ему открыла Женя.

— Альберт, это к тебе, — крикнула она.

Берт и архитектор появились в коридоре одновременно.

— Что сказал следователь? — первым спросил архитектор, приглашая его жестом в свою комнату.

— Мне тоже можно войти? — осведомился Берт. — Или меня, как исчадие ала, сюда по-прежнему не допускают?

— Сейчас не время для объяснений, — с досадой сказал архитектор. — Пожалуйста, входи, только оставь пока свои амбиции, дело слишком серьезное.

Даниил рассказал им свой разговор с Платоновым.

— Я должен найти человека, который скрывался под костюмом утопленника, — сказал он. — Я уверен, что это был тот самый о котором рассказывала Власта. Он и убил ее, чтобы никто уже ни о чем не узнал. Вероятно Диана застала его в гримерной в момент убийства, и он заставил ее сделать все так, как будто убила она. Я должен найти его. Ты поможешь мне, Берт?

Берт с меланхоличным видом рассматривал комнату.

— Подумать только, я в апартаментах господина Горшкова! — с нарочитой восторженность произнес он. — И мне дозволено сидеть в кресле! Последний раз я был здесь лет семь назад, да и в те годы вызывался сюда лишь для снисходительных презрительных высказываний на мой счет, которые мой папа называл воспитанием.

— Берт, речь сейчас не о тебе, — напомнил ему Даниил, прерывая его воспоминания. — Мы говорили о Диане.

— А что о ней говорить? — удивленно спросил Берт. — Платонов все сказал за всех нас, да и факты говорят сами за себя. Я заблуждался на ее счет, а ты продолжаешь заблуждаться, и все это очень неинтересно. — Его взгляд опять стал блуждать по комнате.

— Надо же как здесь все изменилось за эти годы. — Он встал и направился к выходу. — Оставь эту затею, Дан, сестре ты ничем не поможешь, да и незачем помогать таким, как она.

— Но вы ведь столько говорили о любви, позволю вам напомнить, — сказал Виктор. — Называли ее своей невестой.

— А теперь не желаю о ней слышать, — сказал Берт. — Все мы в молодости совершаем ошибки, вот и я чуть было не совершил ее. Меня утешает только то, что женщин на свете много, и не все такие, как она. — Он вышел из комнаты и направился к себе.

— Не слушай его, Даниил. — Архитектор участливо положил ему на плечо руку. — Он всегда был недалеким, ограниченным эгоистом. Я тоже не верю в виновность твоей сестры. Мой тебе совет: поезжай сейчас с Лолитой. У меня есть ощущение, что она на самом деле что-то знает. Жаль, что меня не будет дома до завтрашнего вечера. Но вечером заходи. Если она ничего не скажет тебе, будем вместе думать, как быть дальше.

Лолита сосредоточенно молчала всю дорогу, пока Даниил вез ее к дачному поселку. В октябре темнело рано, и серая мгла уже опустилась на город. Из-за тумана свет фонарей казался совсем тусклым, а на загородной дороге было и вовсе темно, только выныривали из темноты фары встречных машин. Дачный поселок встретил их тишиной и пустотой. Промозглой осенью, когда кончалась пора листопада и начинались сырые холода, творческая элита предпочитала жить в городе. Лишь зимой, когда выпадал снег, некоторые возвращались на свои отапливаемые дачи, чтобы поработать вдали от городского шума. Машина забуксовала недалеко от дачи Сафроновых, и Даниил испугался, что они застрянут здесь надолго, пока не найдут подмогу, но ему все же удалось, увязнув в грязи, самому ее вытащить, толкая сзади и усадив за руль Лолиту. Когда он, грязный и промокший, зашел в холодный холл Лолитиной дачи, он был зол, как тысяча дьяволов, и буквально ненавидел свою спутницу, хотя обычно всегда жалел ее и чувствовал себя перед ней виноватым.

— Рассказывай, — дрожа от холода, приказал он.

— Ты совсем замерз и промок, — сказала она. — Я не буду разговаривать, пока не согреешься, а то схватишь простуду.

Она развела огонь в камине, достала из бара бутылку коньяка, хотела сама снять с него грязные ботинки, но он не позволил и снял их сам. Она протянула ему стакан с коньяком и села рядом на диване в холле. Постепенно становилось тепло, трещали в камине дрова. Лолита, улыбаясь, смотрела на него и потягивала коньяк.

— Теперь скажешь? — спросил Даниил, когда его стакан опустел.

— Неужели она все еще интересует тебя? — спросила Лолита. — Ведь ее уже нет. Зато есть я. Мы здесь совсем одни, милый. Посмотри на меня. — Она с улыбкой положила руки ему на плечи.

— Что? — Он вскочил, сбросив ее руки. — Ты соображаешь, что делаешь? Ты за этим затащила меня в такую даль?

— Пойдем наверх, дорогой, вот увидишь, теперь все будет по-другому, ведь она умерла. — Лолита стояла на ступеньках винтовой лестницы, ведущей на второй этаж, где, по-видимому, располагалась ее спальня.

— Иди к черту! — в сердцах сказал Даниил, забыв все свои вежливые манеры, и вышел на улицу.

Он поскользнулся на жидкой грязи под окном дачи и чуть не упал, выругался еще раз, похлеще, и вдруг замер, глядя в окно. Сквозь легкий тюль из темноты улицы он увидел в освещенном камином холле нечто, заставившее его сердце забиться. Диван на фоне белой причудливой винтовой лестницы из белых блоков — вот что было на фотографии, которую нашли у его жены. Он быстро вернулся в помещение. Лолита, которая сидела на диване, уткнувшись носом в валик, и всхлипывала, услышав, как хлопнула дверь, подняла голову, и лицо ее просияло сквозь слезы.

— Я знала, что ты не можешь не полюбить меня! — Она вскочила и бросилась к нему. — Ты вернулся! Теперь ты мой, мой!

— Ло, скажи, кто из мужчин бывал на вашей даче, — спросил он. — У него мог быть ключ от нее?

— Ты ревнуешь? — Лолита прижалась к нему, обняв его за шею.

Он не стал возражать, понимая, что иначе ничего не добьется.

— Я знаю точно, что на вашей даче не так давно жил мужчина. Кто он?

— Тебе не стоит подозревать меня в измене, любимый, — сказала Лолита. — Здесь недавно действительно жил один человек. Но это был мой отец. Он периодически вспоминает о долге своем по отношению ко мне и маме. И недавно делал здесь ремонт.

— Он был тут один? — спросил Даниил.

— Не знаю, — равнодушно ответила Лолита. — Мама не простила ему развода и почти не общается с ним. Мне их развод был безразличен, но, когда я узнала, что у него есть другая дочь, я потеряла к нему интерес, хотя раньше безумно его любила. Так что ни я, ни мама с ним сюда не приезжали.

— У него есть дочь? — удивился Даниил.

Лолита, радуясь его вниманию, подробно рассказала ему о девочке, которая пришла с отцом на их день рождения, а также о том, что увидела в окно, пользуясь театральным биноклем.

Даниил вспомнил разговоры родителей о Роберте, разговор Роберта и Виктора, подслушанный им в детстве, и понял все.

— А теперь пойдем наверх, милый, — сказала Лолита. — Мы проведем чудесную ночь.

Первым его порывом было вскочить и поехать в город разбираться с Робертом.

— Как ты не понимаешь, Ло, мне сейчас не до любви. — К нему вернулся дипломатический такт, и он старался смягчить свой отказ. — Я только позавчера потерял жену, мою сестру подозревают в убийстве. Я не могу сейчас. И нам нужно ехать в город. Собирайся.

— Нет, ты отказываешься не поэтому. — Она упала на диван и зарыдала. — Просто все не так, как должно быть, и ты так и не полюбил меня.

Он с безнадежным бессилием смотрел в окно. Опять начался дождь, и он думал, что машина непременно застрянет где-нибудь на выезде из поселка. А ему к тому же предстоит везти Лолиту, впавшую в свою обычную истерику.

— Я никуда не поеду с тобой, — кричала она. — Оставь меня одну. Мне невыносимо тебя видеть. Пожалуйста, уезжай.

Он остался до утра, проведя кошмарный остаток ночи на даче Сафроновых, боясь бросить ее в таком состоянии.

— Мы пока останемся друзьями, а что будет дальше, не знает никто, — пытался он успокоить ее.

— Ах нет, я знаю точно, ты никогда не полюбишь меня, — рыдала она. К утру, когда рассвело и прекратился ливень, он вывел ее на улицу и посадил в автомобиль. Она была обессилена от слез и горя, продолжала тихо плакать и не сопротивлялась.

Он был обессилен и измучен не меньше, чем она. После похорон жены, сообщения следователя, предательства друга, истерики влюбленной в него девушки и бессонной ночи. Он и не ожидал, что без аварий и эксцессов доберется до дома. Дорога то и дело расплывалась у него перед глазами, и он опасался, что просто уснет за рулем.

Лолита проплакала всю дорогу, утомляя его еще сильнее.

— Ло, дорогая, скажи мне адрес своего отца, — попросил он, когда высаживал ее у подъезда.

— Господи, ну какая разница, где он живет, когда рухнул мир, — с новой силой зарыдала она. — У меня ничего не осталось, ничего. — Она, пошатываясь, пошла в подъезд.

Было восемь утра, и он решил поехать к Роберту на работу, только ненадолго зайти в квартиру, выяснить, не произошло ли чего-нибудь еще в его отсутствие. Посмотрев в зеркало, он понял, что в редакцию в таком виде его просто не пустят. Он был с ног до головы перепачкан грязью и испугался сам себя, настолько он изменился внешне. Он сбросил с себя одежду и залез под душ, чтобы хоть немного привести себя в нормальный вид. Выйдя из душа, он на минуту прилег на диван, чтобы хоть чуть-чуть отдохнуть. Когда он проснулся, было уже семь вечера. Он вскочил, оделся и поспешил в квартиру архитектора.

— Он был, но опять уехал на какую-то встречу, — сказала ему о муже Женя. — А Альберт у себя в комнате.

— Евгения Григорьевна, вы, случайно, не знаете адрес Роберта Сафронова, Лолитиного отца? — заливаясь краской, спросил он.

Женя наизусть продиктовала ему адрес.

— Только теперь его фамилия Вершинин, — добавила она. — Как и была раньше, до женитьбы на Роксане Сафроновой.

Теперь Даниил понял, кому принадлежал платок, и удивлялся себе, как это ему не пришло в голову раньше.

Он ворвался в комнату Берта как сумасшедший.

— Я нашел убийцу, — с порога крикнул он. — Это Роберт. Я зашел к тебе только затем, чтобы сказать это. Я считал тебя другом и не ожидал, что ты будешь так думать о моей сестре. Ты действительно такой, как говорит о тебе твой отец. Прощай. Я сейчас еду к Роберту и заставлю его сознаться.

— Подожди, почему именно Роберт? — Берт вскочил с кровати, на которой лежал одетый, с мрачным видом выслушивая обвинения в свой адрес.

— А тебе хотелось бы, чтобы это была Диана? — с ненавистью спросил Даниил и рассказал ему о том, что обнаружил на даче у Лолиты, и о том, что платок, который приписывали его жене, вполне мог принадлежать Роберту Вершинину, инициалы которого совпадали с инициалами убитой.

— Послушай, ты уверен, что у Власты не было такого платка? — настаивал Берт.

— Уверен, — зло ответил Даниил и пошел прочь.

— Я с тобой, — догнал его Берт, захватив с собой рюкзак и куртку.

— Как хочешь. — Даниил знал, что никогда не простит Берту его предательства по отношению к Диане.

Конечно, он мог разлюбить ее, узнав о ее связи с женщиной, но отказаться помочь той, которая его любила, он был не вправе.

До дома, где жил Роберт, они доехали молча. Берт был напряжен, как струна, и мрачнел все сильнее. Даниил был зол на него и чувствовал себя совсем одиноким, потеряв того, кого двадцать лет считал другом.

— Диана написала в дневнике, что он завел себе новую малолетнюю подружку, — сказал Даниил, когда они с Бертом поднимались на третий этаж подъезда, где располагалась квартира Роберта. — Так что, вполне возможно, мы сейчас с ней и познакомимся.

— Ты ошибаешься, — коротко сказал Берт и нажал кнопку звонка. Раздался быстрый топот детских ног, и дверь открылась. Даниил очень удивился, увидев девочку лет шести, черноволосую и синеглазую, которая несколько секунд их рассматривала, а потом захлопнула дверь и убежала. Берт не успел позвонить еще раз, как дверь отворилась снова и на пороге возникла красивая девушка, их ровесница, с такими же черными, как у малышки, волосами, распущенными по плечам, и огромными серыми глазами. Девочка испуганно выглядывала из-за ее спины.

— Рита думала, что вернулся папа, и не спросила, кто пришел, — объяснила им с улыбкой девушка. — А до «глазка» она пока не достает. Увидела чужих парней и испугалась, подумала, что пришли грабители.

— Мы, наверное, ошиблись адресом, — сказал Даниил. — Мы ищем Роберта Вершинина.

— Нет, вы не ошиблись, — сказала девушка. — Но он еще не вернулся с работы. Он часто задерживается чуть ли не до ночи. Он недавно позвонил, сказал, что скоро будет. Можете его подождать.

Она пригласила Берта и Даниила в гостиную, усадила их, вышла и через несколько минут вернулась, держа на руках мальчика лет трех. Рита неотступно следовала за ней. Девушка показалась Даниилу очень красивой, и он смутился, когда она протянула ему руку, пересадив малыша на другую, и сказала:

— Давайте знакомиться, меня зовут Светлана. Это мои младшие брат и сестра. Если они не будут вредничать, я сварю вам кофе.

Даниил представился, ничего не понимая, а девушка опустила ребенка на пол и вышла на кухню. Дети побежали за ней.

— Кто это? — спросил озадаченный Даниил у Берта, забыв, что презирает его.

— Дети Роберта, — ответил Берт. — Я ведь говорил тебе, что ты ошибся.

Входная дверь хлопнула, и две пары маленьких ножек наперегонки затопали из кухни в коридор.

— Мама, папа, — раздались их восторженные вопли.

— У нас гости? — В комнату вошла женщина лет сорока, в которой они с удивлением узнали Наталью Сергеевну, их бывшую учительницу физкультуры.

Вслед за ней вошел Роберт, держа на руках двух малышей, обнимающих его за шею. Он улыбался им, но улыбка сразу исчезла, как только он увидел Даниила и Берта.

— Даниил Дегтярев и Алик Горшков, — приветливо сказала Наталья Сергеевна, тоже узнав бывших учеников. — Вы ко мне?

— Нет, Наталья Сергеевна, мы к вашему мужу, — сказал Берт. — У нас к нему небольшое дело.

Даниил растерянно молчал, окончательно потеряв способность выстраивать логические цепочки сюжета, приведшие его к писательской работе. В комнату вернулась Светлана, принесла кофе и, забрав у Роберта протестующих детей, не желающих с ним расставаться, унесла их, увещевая по дороге.

— К папе пришли гости, — слышал Даниил ее голос. — Он поговорит с ними, а потом будет с вами играть.

Он, сам не зная почему, проводил ее взглядом, любуясь ею.

— Вероятно, вы хотели бы поговорить со мной лично? — напряженно спросил Роберт.

— Что с тобой, Роберт, я тебя не узнаю, — удивилась Наталья Сергеевна.

— Собственно, мы можем поговорить и здесь, — предложил Берт. — Скажите, Роберт Михайлович, у вас случайно не было платка, помеченного вашими инициалами?

— Сомневаюсь, — все так же настороженно ответил Роберт. — Парни, вы немного не вовремя пришли. Уже поздно, нужно укладывать детей. Давайте встретимся завтра и не здесь.

Даниил раздраженно посмотрел на Берта. Зачем он стал спрашивать у Роберта о платке напрямик? Конечно же, человек, который убил и вытер о платок руки, а потом потерял его, не признается, что он у него был.

— Значит, все-таки не было? — вдруг повеселев, спросил Берт.

— Не было, — отрезал Роберт. — А об остальном побеседуем завтра. По крайней мере, если и был, то я этого не помню.

— А я помню, да еще как, — засмеялась Наталья Сергеевна, обнимая Роберта. — Ты не волнуйся, милый, детей уложит Светлана, да еще и рано им ложиться. А я кое-что вам сейчас покажу. — Она вышла на минуту и вернулась с платком, точно таким же, какой Даниилу показывал в кабинете следователь.

Лицо Натальи Сергеевны как-то засветилось и помолодело.

— Не узнаешь? — спросила она Роберта. — Я украла его у тебя двадцать два года назад. Я ведь влюбилась в тебя с первого взгляда, а когда ты в день нашего знакомства довел меня до слез, а потом стал вытирать их этим самым платком, я забрала его себе на память.

Роберт наконец тоже улыбнулся.

— Неужели ты хранила его столько лет? — нежно глядя на нее, спросил он.

Она только прислонилась к его плечу.

— У вас были еще такие же платки? — спросил Даниил.

— Думаю, что да, — сказал Роберт. — Я не обращал внимания на такие вещи. Сейчас вспоминаю, что, когда был еще молодым, я бесконечно терял их во время поездок на сборы, турбазы, и мама вышивала на платках начальные буквы моего имени, чтобы мне их возвращали. Спрячь его. Наташа, мне хотелось бы, чтобы он был у тебя и дальше.

Когда Наталья Сергеевна вышла, лицо Роберта стало замкнутым и серьезным.

— Я догадываюсь, парни, к чему был затеян разговор о платке. И думаю, что лучше мы продолжим его потом. Встретимся завтра, — сказал он.

— Мы поговорим сегодня, — настойчиво сказал Даниил.

— Хорошо, — согласился Роберт. — Только не в присутствии моей жены и детей.

— Поехали ко мне, — сказал Даниил. — Там разговаривать будет удобно.

— Зачем, не нужно, — неожиданно возразил Берт. — Дан, поехали вдвоем, я тебе все объясню.

— Пусть он сам объяснит, — возразил Даниил.

— Поехали! Только сейчас молчите, — сказал Роберт, услышав шаги возвращающейся жены. — Наташа, — сказал он, когда она вошла. — Я должен ненадолго уйти с ребятами. Им нужно кое в чем помочь. Ты не волнуйся, если я задержусь. Ложитесь без меня.

— Хорошо. — Было заметно, что она взволновалась.

Все трое вышли на улицу и сели в машину.

— Дан, можно тебя на два слова? — отозвал Даниила в сторону Берт. — Ты напрасно затеваешь это. Он ни при чем.

— Если он ни при чем, то почему согласился поехать и не стал разговаривать дома? — спросил Даниил.

— Скажи ему все сейчас, он тебе объяснит. Незачем везти его к тебе и волновать его семью.

— Не думаю, что мы будем выглядеть замечательно, если устроим потасовку на улице, — возразил Даниил. — Он просто сбежит от нас, и мы никогда ничего не докажем Платонову. Нам придется заставить его признаться, Берт. Пусть даже силой.

— Послушай, он не убивал, я… — но Берт не успел закончить фразы.

— Ты выгораживаешь его, потому что он твой отец, — выпалил Даниил и, повернувшись, пошел к машине.

— Ладно, поехали, — Берт сел рядом с ним. — За свои слова рассчитаешься позже.

Пока красные «жигули» ехали к дому, где жил Даниил, Роберт смотрел в окно и вспоминал события двадцатилетней давности, о которых напомнила ему Наташа. Думать о предстоящем неприятном разговоре с воинственно настроенными парнями ему не хотелось.

Роберт Вершинин считался баловнем судьбы. Он был очень красив. К тому же у него были природные данные настоящего спортсмена, и он был неоднократным чемпионом России по плаванию. Однако все это не вызывало в товарищах чувства зависти к нему. В спортивном обществе «Динамо» Роберта любили все, начиная с обслуживающего персонала и кончая тренерами. Он был совершенно чужд так называемой «звездной болезни». Со всеми был ровен и приветлив, слыл отличным товарищем, всегда готовым прийти на помощь. Он проявлял настойчивость и упорство там, где нужно, непременно добиваясь своего, и все считали его настоящим мужчиной. Можно сказать, что он был полностью счастлив. И когда однажды на тренировке получил незначительную травму, она его особо не взволновала. Он знал, что через короткое время снова будет в отличной форме. Ему было уже двадцать девять, но уходить из профессионального спорта он пока не собирался. Врачи и наставники предложили ему немного отдохнуть и прийти в себя, он ничего не имел против. Но бездельничать он не привык, и потому, когда его тренер Валерий Николаевич сказал, что «Кристаллу» нужен новый тренер, и обещал посодействовать, чтобы его взяли на эту должность, он ничего не имел против. Тем более что работать предстояло с девушками, а девушек, как любой нормальный мужчина, он любил. И не видел ничего плохого в том, что какое-то время проведет в их милом обществе. Оставаться же на этой работе постоянно он не собирался, относясь к женскому спорту снисходительно и насмешливо. Все, чего он хотел, это немного отдохнуть и развлечься. Он очень нравился женщинам, знал это, и они нравились ему. При желании он легко мог получить любую из них, но много времени уделять им не мог — нужно было беречь силы для спорта. А сейчас время у него было. В таком вот «разгульном» настроении он и шел на свою первую тренировку с девушками из «Кристалла».

Он сразу положил глаз на одну из них. У нее была отличная фигура, обтянутая черным купальником, и миловидное лицо, которое он, впрочем, не особо разглядел. Ему очень хотелось, чтобы девушка не носилась на такой скорости, а плыла чуть помедленнее, чтобы лучше ее рассмотреть. И он был рад, что она иногда тоже посматривала на него, а значит, тоже положила на него глаз, что его совсем не удивляло. Он уже предвкушал приятное вечернее времяпрепровождение с легкой интрижкой и упоительную сладостную ночь. То, что она сдастся сразу, он знал наверняка. Несколько ночей в ее объятиях — и не более того. А потом он вернется в «Динамо», ему будет не до нее, да и она быстро найдет другого. У красивых девушек проблем с этим не бывает, это он знал тоже. Он будет у нее очередной. И она у него очередная. Девушка проплыла стометровку, как он ей и велел, и вышла из воды. Она подошла к нему, и он увидел, что она не просто миловидная. Она была настоящая красавица, с серыми, в черных крапинках огромными глазами, тонкими черными стрелами бровей, с правильным прямым носом, пухловатыми маленькими губами, которые ему не терпелось поцеловать. Ему было интересно, какие у нее волосы — они были скрыты под черной резиновой шапочкой. То, что он испытал, когда разглядывал ее, было странно. У него было такое чувство, словно он прыгнул с десятиметровой вышки и неправильно приземлился. У него даже перехватило дыхание, и он не мог произнести ни слова. А именно в этот момент нужно было заговорить с ней и сказать что-нибудь остроумное, чтобы перейти к основному делу, тем более что она вопросительно смотрела на него и ждала. Но он впервые ничего не мог придумать, и она заговорила сама: спросила, за сколько проплыла стометровку. Он вдруг, к своему ужасу, ощутил, что краснеет. Впервые краснеет перед женщиной. Он даже не знал, что ей ответить. Он не думал всерьез о тренерской работе, но следовало все-таки выполнять свои обязанности, а он о них совершенно забыл и даже ни разу не взглянул на секундомер. Ее высокая грудь вздымалась под черным трикотажем, и не стоило особо напрягать фантазию, чтобы представить ее без купальника. Он, конечно, вел себя как последний дурак. Он стоял и молчал, а женщины любят сильных и решительных. Он и был таким, но тут впервые растерялся и бездействовал. Он увидел, что она замерзла, и сказал, чтобы она шла переодеваться — ничего другого не мог придумать. Естественно, она разозлилась и назло ему собралась плыть стометровку еще раз, хотя он видел, как она устала. Он оценил ее чисто женский ум и хитрость. Во-первых, она хотела, чтобы никто из присутствующих ничего не понял. Чтобы все решили, что он указал ей на ее ошибки и велел проплыть еще раз. Во-вторых, она давала ему шанс собраться с мыслями и что-нибудь придумать: наверняка знала, какое впечатление производит на мужчин, и понимала, что он чувствует сейчас. В-третьих, напомнив про секундомер, она сама начала разговор. Но он не мог ей этого позволить. Он был мужчина, да еще и тренер. И ему даже пришлось применить силу, чтобы заставить ее отказаться от этой идеи.

А потом он поспешил уйти, пока не испортил впечатление о себе бесповоротно. Он всегда действовал, точно стараясь понравиться выбранной им женщине, а тут вдруг все делал не так. И когда она тихо обозвала его кретином, он подумал, что дело проиграно. И от этого она стала еще желанней.

Он ждал ее на улице, решив не сдаваться, и прокручивал в голове различные варианты соблазнения женщин. Остановился на идее с дорогим рестораном, хотя денег у него в тот период спортивного простоя было не густо. Ее не было очень долго. Он решил, что она, несмотря на юный возраст, уже успела изучить мужчин, и ей не стоило особого труда догадаться, что он будет ждать ее после тренировки. И еще он подумал, что резко не понравился ей, если она даже не хочет выходить, чтобы не встречаться и не объясняться с ним. А ему все сильнее хотелось ее увидеть, держать в объятиях, обладать ею. Он уверял себя, что это происходит с ним лишь потому, что проигрывать — не его стиль, напрочь забыв о том, что раньше, если женщина ему отказывала, а это иногда все же случалось, он сразу находил другую. Он решил дождаться ее во что бы то ни стало. Даже подумал, что, если она пошлет его подальше, он просто затащит ее в машину, привезет домой и возьмет силой. Он удивлялся своим мыслям. Он всегда был нежен со слабым полом, считая его хрупким и беззащитным.

Когда он увидел ее через стекло входной двери, идущую к выходу, он понял, что не сможет даже прикоснуться к ней пальцем. Она была так совершенна, что казалась ненастоящей, словно была нарисована на картинке. У нее были чудесные черные волосы, делающие ее еще красивее, чем она была в бассейне. Он почувствовал слабость в ногах, и от страха, что она его отвергнет, ему захотелось бежать на край света. И он, чтобы преодолеть себя, пошел ей навстречу и поднялся на крыльцо. Он слышал, что она сказала о нем сторожу, и ему стало еще хуже. Но он был просто ошарашен, когда увидел, что она плачет, а из ее разговора со сторожем понял, что это из-за него. Тут он растерялся совершенно, предложил ей пройтись, и в самом деле чувствовал себя полным кретином. А она шла рядом и была так красива, замкнута и неприступна, как богиня. Когда он, тщетно стараясь говорить спокойно, начал бормотать что-то о ресторане, она так надменно спросила: «Зачем?..», что он все же решил сдаться. Чтобы знать, что он исчерпал все возможности, и потом не думать, что у него оставался шанс, он, собрав все мужество и досчитав мысленно до трех, спросил: «Может, пойдем ко мне?» И ожидал услышать в свой адрес любую брань. А в лучшем случае она бы просто молча ушла. И он не знал, что было бы хуже.

— Да. — Она согласилась с неожиданной для него радостью.

Он подумал, что все-таки кретином не был никогда. Женщины, как он и предполагал, любят сильных и решительных. И она не исключение. А сердилась лишь потому, что чувствовала его слабость. Но он все равно ничего не мог с собой поделать и продолжал робеть перед ней. Она с явным восхищением разглядывала кубки, медали и вымпелы — свидетельства его побед, украшающие его комнату, что еще раз доказывало: она любит сильных. Он обнял ее, а она вырвалась. Он понял, что опять не смог скрыть от нее своего состояния, и, призвав на помощь всю свою силу воли, сказал как можно повелительнее: «Иди ко мне», — точь-в-точь как герой одного виденного им западного кинофильма. Он боялся, что она поймет, что он его лишь изображает, но она поверила и, конечно же, подчинилась. Она оказалась такой же, как все, и ему не стоило особого труда уложить ее в постель. А то, что произошло потом, было невероятным. Она без одежды была еще более восхитительна. Ее кожа — нежная и чистая, без единого изъяна. А ее тело было податливым и покорным и откликалось на малейшее желание его тела, словно было создано для него. Он никогда еще не испытывал ни с одной женщиной такого восторга. А когда все закончилось, он понял, что влюбился в нее еще в бассейне. Он стал подумывать, как бы уговорить ее на продолжительную связь и сделать так, чтобы она забыла всех своих любовников, которые были, видимо, более опытными, чем он, и совершенно обалдел, узнав, что был у нее первым. Тогда он понял, что не влюбился, а полюбил, и не просто полюбил, а потерял голову. Она была именно такой женщиной, о которой можно только мечтать, — нежной, страстной, любящей и покорной. Впрочем, такой она была лишь в постели. Стоило ей встать и одеться, как она моментально преображалась и становилась настоящей мегерой. Она все делала наперекор ему и доводила до бешенства. Но он терпел. Он любил ее и прощал все. Тем более что видел: она тоже любит его, хоть и твердит, что спит с ним лишь ради участия в первенстве России. Но он знал, что, если это было бы действительно так, она бы этого не говорила. Она изводила его и на тренировках и на свиданиях, делая всегда обратное тому, о чем он ее просил. Его прежние методики не имели силы, чем суровее он обращался с ней, тем больше она лезла на рожон. А если он был с ней мягок, справиться с ней вообще не было никакой возможности. Ему говорили, что она и раньше была неуправляемой, но не настолько, как с ним. Он был старше ее на одиннадцать лет и, конечно же, нашел средство, чтобы управлять ею. Если ему нужно было чего-то от нее добиться, он говорил ей прямо противоположное тому, что ему было нужно, и она из чувства противоречия исполняла его желание. Он потешался над ней и ждал, когда она изменится, но все становилось только хуже. А ему хотелось на ней жениться. Но эта борьба характеров его утомляла, и предложения он не делал. Он бы не выдержал такого напряжения пожизненно. Тем не менее он был счастлив и согласен ждать сколько угодно, пока не повзрослеет, интуитивно чувствуя, что она создана для него. Она же из вредности продолжала величать его Робертом Михайловичем, даже в интимные минуты, хотя он просил называть его по имени. Но когда он видел внизу, на белизне подушки, ее лицо, обрамленное черными рассыпавшимися волосами, в расширенных зрачках ее серых глаз меркло сознание, а губы, стремясь к его губам, шептали: «Роберт Михайлович, милый, родной», он сходил с ума. И он смирился с этой ее прихотью, у него даже начинала кружиться голова, когда она так обращалась к нему при всех. Она так особенно умела произносить его имя и отчество…

…Это был самый ужасный день в его жизни. В этот день он потерял свое счастье. А начиналось все прекрасно. Он решил, что пришло время вернуться в «Динамо» и продолжить тренировки, готовясь к спартакиаде. Он чувствовал себя здоровым и бодрым, был в отличной форме, о чем и сообщил своему тренеру, отыскав его в открытом летнем бассейне. Валерий Николаевич, слушая его, внимательно следил за пловцом, работающим на одной из дорожек, а потом, щелкнув секундомером, перевел на него взгляд.

— А я надеялся, тебе понравится тренерская работа, Роберт, — сказал он. И крикнул, обращаясь к пловцу: — Отдохни, потом продолжим.

Из воды вышел семнадцатилетний Саша Новиков. Роберту нравился этот мальчишка, но он никогда не относился к нему как к сопернику, считая его ребенком, и сейчас поражался тому, как он вырос и окреп. Парень, приветливо помахав ему рукой, пошел в раздевалку.

— Я еще могу плавать. — Роберту казалось, что рушится мир.

— Посмотри, — Валерий Николаевич протянул ему секундомер, и Роберт увидел, что Саша проплывает дистанцию за то же время, что и он.

— Уходить, малыш, нужно, пока ты на коне. — Еще никогда тренер не разговаривал с ним так ласково. — Твоя травма была первым звонком.

— Последняя спартакиада, и все, — Роберт раньше никогда не спорил с ним. — Я могу не хуже.

— Я знаю. — Тренер обнял его за плечи. — Но он может лучше.

— Я понял, — Роберт сглотнул комок, подступивший к горлу.

— Я специально устроил тебя в «Кристалл», чтобы тебе было легче на новом месте начинать новую жизнь, — сказал Валерий Николаевич.

— Спасибо, — усмехнулся Роберт. — Прощай. — Он пошел к выходу. Ему казалось, что он прекрасно держится.

— Роберт, не хочешь работать с девушками, иди ко мне вторым тренером, — вслед ему крикнул Валерий Николаевич.

— Нет. — Он даже не понимал, куда едет, и пришел в себя лишь у здания дворца спорта «Кристалл».

Он припарковал машину и стал ждать ее, тоскливо думая, что она вряд ли поможет ему. Ему было очень плохо, и она могла бы быть его спасением, если бы хоть на вечер воздержалась от своих издевательств. Ему даже не пришло в голову пойти и напиться. В первый и последний раз он сделал это, когда ему было пятнадцать, и, получив хороший нагоняй от Валерия, больше ни разу не брал в рот спиртного.

Когда она появилась, он сразу же предложил ей пойти к нему. Это был единственный шанс убедиться, что он кому-то нужен в этом мире. Она отказалась, чтобы в очередной раз показать свой характер, хотя раньше в этих вопросах всегда шла ему навстречу. Вероятно, она действительно не любила его, а иначе поняла бы, как ему плохо. Он с горечью подумал, что она не обманывала, когда говорила, что спит с ним ради участия в чемпионате России. После того как она проиграла, она стала относиться к нему гораздо хуже. Но он отогнал от себя эту мысль. Она была единственным, что у него оставалось в жизни, и он не хотел верить, что у него нет и ее. Ему пришлось согласиться пойти с ней в ресторан, хотя предпочел бы оказаться с ней в постели. Только там она любила его, а ему нужна была ее любовь, она всегда была нужна ему, а сегодня особенно. Но она сказала, что хочет поговорить, и он заставил себя ей поверить. Она была в ударе в этот вечер и унижала его так, как никогда раньше. Он, стиснув зубы, терпел. А что ему еще оставалось? Он начал терять терпение у дверей ресторана, когда она отказалась опереться на его руку, как бы подчеркивая, что мужчиной его не считает. Он уже едва сдерживался, когда она, выдернув у него из рук меню, сама стала заказывать подошедшему официанту ужин, выбирая самые дорогостоящие блюда, хотя знала о его финансовых проблемах. Она заказала балык и кетовую икру, с дурацкой улыбочкой сообщая ему, что ей хочется чего-нибудь соленого, хотя он знал, что она соленое терпеть не может, и делает это лишь для того, чтобы доказать ему его финансовую несостоятельность. Он с ужасом думал, что дальше будет еще хуже с деньгами, потому что он остался не у дел. А она несла полную ахинею, с издевательской доверительностью говоря, что в ресторане слишком накурено и ее мутит от запаха сигарет, хотя знала, куда шла, и он ее сюда идти не заставлял. Как он и предполагал, разговаривать с ним серьезно она ни о чем не собиралась. Она произнесла за весь вечер единственную нормальную фразу. Она спросила, любит ли он детей. Он решил, что она, наверное, все-таки тоже подумывает о создании семьи. Он ответил, что очень любит их. Это было правдой, он всегда мечтал о детях. Он видел, как озарилось ее лицо, и прибавил, что ей заводить их пока рано, имея в виду ее характер. Он подумал, что, может быть, теперь нашел способ воздействия на нее, но был не прав. Она его слова проигнорировала и опять принялась измываться над ним. Его раздражение усиливала сидящая за соседним столиком компания. Два длинноволосых парня, его ровесники, и три ярко накрашенные девушки, одна из которых была совсем молоденькой, как и его подруга, а другая вообще была подростком. Они были претенциозно и вычурно одеты, пили изысканные вина и заказывали дорогостоящие блюда, даже их девушки без конца курили, и их принадлежность к «золотой молодежи», которую он терпеть не мог за легкую праздную жизнь, угадывалась без труда. Девушки обсуждали его, совершенно не заботясь, приятно это ему или нет, а одна из них, самая юная, которой и пятнадцати еще, наверное, не было, и было непонятно, как ее вообще пропустили вечером в ресторан, просто не сводила с него глаз. Он был очень рад, когда тарелки опустели и его спутница с какой-то обреченностью в голосе согласилась пойти к нему. Он подозвал официанта, чтобы расплатиться, а она, чтобы окончательно унизить его, протянула официанту деньги. Он врезал ей изо всех сил, хотя никогда не бил женщин, но он был просто вне себя. Он смутно надеялся, что это ее образумит, но она, сказав, что знать его больше не хочет, попросила у незнакомого парня сигарету, демонстративно закурила, хотя никогда этого не делала и знала, что он ненавидит курящих женщин. Она явно напрашивалась на вторую пощечину и заработала бы ее, но парень, давший ей прикурить, видимо, тоже понял, что она не курит, и отобрал у нее сигарету. Они прошли на танцплощадку, и она не возражала, когда парень стал лапать ее. Он собирался затеять с парнем драку и хорошенько отделать его за то, что тот так поступает с его девушкой, но ей поведение незнакомца явно пришлось по вкусу, она сама начала целовать его, и тут он был уже бессилен. До него наконец-то дошло, что она никогда не любила его, а он лишь выдавал желаемое за действительное. Но он продолжал цепляться за спасительную мысль, что она хочет отомстить ему, и потому не уходил.

— Привет, малыш! — К нему подсела девчонка с соседнего столика. — Здорово ты ей вмазал! Ты вообще ничего. Такие бицепсы, такая сила. Давай знакомиться. Меня зовут Роксана. — Она протянула ему детскую ладошку.

— Где ты живешь, Роксана? — Он, взяв ее за руку, вытащил из-за стола — он все равно собирался уходить.

Она была совсем крошечная, едва доставала макушкой ему до плеча и еще имела наглость называть его малышом.

— Ого, малыш, а ты мне нравишься все больше. Ты такой решительный. Так сразу и тащишь меня домой. — У нее была хулиганская внешность, остриженные под мальчишку каштановые волосы, вздернутый веснушчатый носик, задорные глаза. — И даже не хочешь представиться. Может, сначала выпьем, а потом пойдем ко мне?

— Я не пью. — Он повел ее к выходу. Его удивляло, что ее друзья не вступаются за нее. Если бы они только пикнули, он разделался бы с обоими. Набить морду этим тунеядцам ему хотелось давно, но он был профессионалом и не мог себе это позволить. А теперь он профессионалом не был.

— Ты просто потрясающ, малыш. — Девчонка не сопротивляясь шла за ним. — Даже не пьешь! И не куришь? И не колешься?

— Дома тебе здорово влетит, — пообещал он. — Я расскажу твоим родителям, где и как ты проводишь время, и уверен, они не будут от этого в восторге.

— Родители? — Она весело расхохоталась. — После второго развода я живу одна.

— Что? — спросил он.

— Вовик. — Она повернулась к парням. — Кинь мне мою сумочку, я ее забыла.

Русый высокий парень вышел из-за стола. На нем были потертые джинсы, через дыры на бедрах просвечивали трусы в красный горошек.

— Возьми. — Он подошел к ним и протянул ей сумочку.

— Малыш не верит, что у меня было два развода, — сообщила она, доставая паспорт и протягивая Роберту. — Приходится носить с собой. Не то что в ресторан, в кино на вечерние сеансы не пускают.

Он прочитал, что ее действительно звали Роксаной и что ей было уже двадцать четыре. На страничке «семейное положение» у нее было четыре печати: две о регистрации брака и две о расторжении.

— А это, кстати, мой второй муж. Познакомься, малыш. — Она указала на парня. — Правда, как видишь, бывший. Сейчас я свободна, — многозначительно заявила она.

— Владимир, — парень протянул ему руку.

— Роберт, — он пожал ее.

— Мы с малышом идем ко мне, — Роксана улыбнулась бывшему мужу.

— Нет, — сказал Роберт. — Ты останешься с друзьями.

— Может, выпьешь с нами, Роберт? — предложил Владимир.

— Он не пьет, — как о чем-то невероятном поведала Роксана.

— Такое бывает в наши дни? Не верю своим ушам, — иронично сказал парень. — Ну тогда просто посиди с нами. Ты очаровал наших дам. Моей жене хочется с тобой познакомиться.

— Я с ней уже познакомился, — пожал плечами Роберт. — И вообще, я собирался уходить.

— Он не обо мне говорил, — засмеялась Роксана. — Он говорил о своей новой жене. Меня он давно бросил ради нее. — Она показала на девушку лет двадцати двух, блондинку с красивой фигурой и кукольным личиком.

— Ее зовут Лиля, — сказал Владимир. — Она студентка театрального института, будущая актриса. А этот парень — Виктор Романовский, архитектор. Он скоро женится на Жене Горшковой, она сидит рядом с ним. А мы с Роксаной — начинающие писатели. — Он обнял Роксану за плечи. — Так что, сам видишь, мы вполне приличная компания. Оставайся с нами. Мы тебя приглашаем.

— У нас сегодня праздник, — сообщила Роксана. — Вовик не сказал, что сегодня сам наконец соизволил расписаться с Лилей. Заставить его пойти в загс могла только я. И поженились они под моим давлением.

— Да, Роксана умеет организовывать свадьбы, — согласился Владимир. — Меня она женит второй раз, к счастью, не на себе. Так что, Роберт, берегись. Она и тебя женит, если останешься. Лучше уходи.

— И это твоя благодарность, Вовик! — Девушка шутливо замахнулась на парня. — Не верь ему, малыш, я не так опасна. И уйти ты не можешь. Ты просто обязан поздравить молодых.

— Я остаюсь, — сказал Роберт.

Его поразила легкость их отношений. Бывший муж обнимает брошенную им жену, которая сама организует ему новую свадьбу, гуляет на ней и со смехом сообщает, что он ее бросил ради другой! В его мире все было не так. У них на свадьбу женихи не приходили в рваных джинсах и не говорили об этом событии с такой небрежностью. У них к таким вещам относились слишком серьезно, и, может быть, поэтому он воспринимал поведение своей девушки так болезненно, все терпел, не бросал ее, словно она была единственной. И так мучился сейчас, видя ее с другим.

— Сначала он потанцует со мной, а потом ты познакомишь его со всеми, — безапелляционно сказала Роксана Владимиру. Вам и так хорошо.

Но как Роберт ни старался воспринимать жизнь, как они, он этого не мог. Ему пришлось поднять на руки Роксану, когда у нее сломался каблук, она была легенькая, почти невесомая, и зачарованно смотрела на него. А он думал о том, что его любимой не нравилось, когда он брал ее на руки, она сразу начинала протестовать. А Роксане нравилось, но тянуло его не к ней. Он улыбнулся своей новой спутнице, видя, что его любимая смотрит на него. Он не хотел, чтобы она знала, как ему больно. Но он больше не мог улыбаться, когда она ушла со своим партнером к нему домой. Он понял, что она спала с ним лишь по привычке и, наверное, позвала его в ресторан, чтобы поговорить о разрыве, но не могла решиться, зная, как сильно он ее любит. И провоцировала его на разрыв, чтобы освободиться от него.

— Ты что, малыш, прекрати. — Роксана, несмотря на сломанный каблук, выскользнула из его объятий. — На тебе совсем лица нет. Не стоит так расстраиваться из-за любви.

— Как это у вас все получается так легко? — с трудом выговаривая слова, спросил он.

— Мы привыкли, — пожала плечами она. — И ты привыкнешь, малыш. А сейчас тебе нужно выпить. Это поможет. — Она, прихрамывая, потянула его к столику. У малыша неприятности, ребята, налейте ему чего-нибудь покрепче.

Ему стало немного лучше после первой же рюмки, и он подумал, что был дурак, что не пил раньше. После второй он подумал, что зря ненавидел таких ребят, они мировые. После третьей он их любил больше, чем своих прежних друзей, так быстро предавших его, и ему нравилась Роксана, заботливая, внимательная и веселая, не сравнить с его бывшей подругой. Потом счет рюмкам он потерял, и ему было совсем хорошо и весело, а прежняя жизнь казалась далекой и нудной. Он узнал, что потрясший его воображение наряд Владимира вовсе не так неприличен. Красные в горошек были вовсе не трусы, а декоративные заплатки, и ему понравилось чувство юмора его нового друга. Среди его друзей-спортсменов не было таких умных парней. Еще он узнал, что Роксана — французское имя, и его новую подружку так назвали в честь героини пьесы «Сирано де Бержерак», потому что это была первая роль ее мамы. Он смутно слышал об этой пьесе и, к своему стыду, не знал, о чем она. Ходить по театрам, читать книги и даже смотреть телевизор ему было некогда. Но его новые друзья уверяли, что сами многого не знают в этой жизни и что искусство — вообще чепуха.

— Мы все рассказали тебе о себе, — сказала Роксана. — А кто ты?

— Я? С сегодняшнего дня — никто, — легко ответил он, чем привел всех в бурный восторг.

С ними было невероятно просто и легко. Он танцевал и целовался и с Роксаной, и с Женей. Он пришел в себя в незнакомой комнате, лежа в чужой кровати. Рядом спала Роксана. Оба они были как-то странно полураздеты, и он, хоть убей, не помнил, было между ними что-нибудь или нет. Он долго смеялся, несмотря на сильную головную боль, когда выяснил, что и она этого не помнит. Она заботливо лечила его от перепоя, расспрашивала о его жизни, о его любви, соглашалась со всем, что он говорил, поражалась тому, как он долго мог терпеть такую вздорную девушку, и уверяла, что он поступил с ней совершенно правильно. Она называла его настоящим мужчиной.

— Тебе нужно подумать о достойной работе, — сказала она. — Ты не рассердишься, если я тебе помогу? У меня хорошие связи.

— Не рассержусь, — улыбнулся он и обнял ее.

— Ты что, после вчерашнего! Я не в состоянии, — отказалась она и тут же прибавила: — Извини, если я тебя обидела, извини.

— Я и сам не в состоянии. — Его удивляло, что она все время боится обидеть его. Он привык к другому обращению.

— Мне нужно поработать, малыш, — сказала она немного погодя и вытащила из чехла печатную машинку.

Он очень удивился, узнав, что ошибался в своем представлении о «золотой молодежи». Эта крошка собиралась работать после пьянки, после черт знает как проведенной ночи. Он бы сейчас работать не смог.

Он кивнул и направился к двери.

— Мы увидимся еще?

— Ты знаешь, где я живу. — Она поцеловала его. — Только позвони предварительно, когда захочешь меня видеть. Я обычно занята. — Она кивнула на машинку.

Обнаружив у подъезда свою машину, он полюбил ребят еще больше. Сам он доехать не смог бы. Значит, его подвезли. А дома хорошее настроение как рукой сняло. Он смотрел на стены, увешанные вымпелами, фотографиями. На полках стояли кубки. Вчерашний вечер и сегодняшнее утро показались сном, как вчера сном казалась спортивная жизнь. Ему стало плохо, он смотрел на стоящую на столике фотографию девушки, которая его бросила, и понимал, что любит ее как прежде. Он машинально подошел к телефону и набрал номер Роксаны.

— Ты когда сегодня освободишься? — спросил он.

— А ты уже хочешь меня видеть? — Голос звучал весело.

— Да. — Ему стало немного легче, когда он услышал ее веселый звонкий голосок.

— Так в чем проблема? Приезжай, — сказала она. — Я тоже хочу тебя видеть…

— Нет вдохновения, — пожаловалась она, когда он приехал. — Пойдем в театр смотреть новинку сезона.

Он не помнил, когда был в театре в последний раз, и согласился. Пьеса показалась ему невероятно странной. Ему было скучно, но он не уходил, потому что боялся вновь оказаться дома, где каждая вещь напоминала ему о невозвратно ушедшем счастливом прошлом. А здесь рядом с ним на мягком, обитом плюшем кресле ложи сидела девушка, для которой не существовало никаких проблем, с которой было просто и весело.

— Невероятно скучно, — сказал он ей в антракте. — Зачем только показывают такую чушь? Может, лучше пойдем погуляем?

— Все критики признают этот спектакль лучшим театральным событием года. — Она скорчила удивленную гримасу. — Он поставлен по мотивам гениальных рассказов Кафки очень талантливым режиссером Мстиславским. — Она посмотрела на него и добавила: — Вероятно, малыш, все дело в том, что у тебя традиционный вкус и ты не любишь новые направления в искусстве.

Роберт оценил ее тактичность.

— А как тебе понравились главные герои? — с улыбкой спросила девушка.

— Они слишком стары для своих ролей, — ответил Роберт. — Смешно смотреть, как старушка и старичок изображают из себя молодых. Они что, не понимают, что уходить нужно вовремя?

— Это ведущие актеры театра, — сказала Роксана. — Старушка — моя мама. А старичок — отец Лили. Они ни в жизнь не уступят первых ролей.

Роберт понял, что опять попал впросак.

— Я не знал, прости.

— Не нужно извиняться, — успокоила его она. — Ты абсолютно прав. Я сама уговариваю ее уйти на пенсию, но она не понимает, что уже постарела. Пойдем, я вас познакомлю. Только вот что, малыш, хоть ты и прав…

— Не волнуйся, я ничего ей не скажу, — успокоил ее Роберт. — Я не такой кретин, каким кажусь с первого взгляда.

— Если бы ты казался мне не очень умным, я бы не стала с тобой встречаться, — Роксана смягчила бранное слово и опять польстила ему.

— Мне не нравится, что ты называешь меня малышом, — сказал он.

— Извини, Роберт, — улыбнулась она. — Друзья всегда говорили мне, что я дурно воспитана и что у меня ужасные манеры. Мне не хватает такта.

«Представляю, что они думают о моих манерах, такте и воспитании», — подумал Роберт.

За кулисами театра, где он был впервые, в небольшой гримерной за плотной завесой сигаретного дыма он сначала вообще ничего не мог рассмотреть. А потом увидел сидящих за столиком у стены, увешанной афишами, главных персонажей пьесы. Они курили и пили кофе. Актер в жизни выглядел еще старше, чем казался на сцене. Он снял темный парик и оказался совсем седым. Но было видно, что когда-то он был красив. А актриса, оказавшись без парика, была и вовсе забавной — с ярко-рыжим, неестественным пушком на голове. На лице лежал толстенный слой грима, но даже он не мог скрыть дряхлость кожи. Роберт не сдержался и улыбнулся.

— Елизавета Сафронова, Николай Евстафьев, — представила их ему Роксана. — А это Роберт.

— Как вам понравилась пьеса? — спросил актер.

— Скучно, — откровенно признался Роберт, не умеющий притворяться.

— Зачем же вы пришли, молодой человек? — надменно спросил актер. — Вы ведь знали и автора рассказов, и режиссера и могли бы предположить, что спектакль будет не в вашем вкусе.

— Не знал, — Роберт покраснел.

— Ах, Коля, — вздохнула старушка. — Это раньше публика была образованной. Раньше молодые люди, прежде чем пойти на спектакль, изучали афиши, разыскивая в них фамилии актрис, чьими поклонниками они были. Если в спектакле играла я, зал был полон мужчин, они забрасывали меня цветами. А теперь они стали так невоспитанны, что позволяют себе прийти в гримерную к актрисе без букета цветов.

Роберт не знал, что ему делать. Он молчал. Наступила длительная пауза.

— Роксана, я хотел бы поговорить с тобой о твоей новой сказке. Думаю, твоему спутнику будет это неинтересно, — сказал артист, и Роберт понял, что ему следует уйти, и, видимо, насовсем. Он вышел.

— Подожди меня в машине, — попросила Роксана.

Он не смог бы сам выбраться из лабиринта подсобных помещений, по которым провела его Роксана, и остался ждать ее в коридоре, о чем очень пожалел, — громкий голос привыкшего к сцене актера был слышен через закрытую дверь.

— Ты должна порвать с ним, девочка, он не из нашего круга, — твердо говорил актер. — Он же двух слов связать не может.

— Да, дорогая, зачем тебе этот плебей? Если тебя интересует красивая внешность, то я тебя познакомлю с нашим новым актером. Мы взяли его на амплуа героя-любовника, — услышал он голос матери Роксаны.

— Если ты говоришь об Иконникове, то он женат, — возразил Евстафьев.

— Но она и за этого плебея замуж не собирается. Коля, неужели ты не понимаешь? — захихикала старушка. — Тем более Иконников может развестись. Он, конечно, тоже не блещет эрудицией, но хотя бы не опозорит ее в обществе.

— Почему ты решила, мама, что я не собираюсь за него замуж? — раздался звонкий голосок. — Именно этого я и хочу.

— Этому не бывать, — в один голос сказали актеры.

Роберт почему-то испугался, что девушка откажется с ним встречаться. В его кругу мнение родителей уважали, прислушивались к советам старших и следовали им, если в них был резон. И еще его разозлило такое мнение о нем. Он рывком распахнул дверь.

— Я все слышал, — сказал он. — Я действительно не знал даже названия спектакля и пришел лишь потому, что хотел быть рядом с Роксаной. Поэтому и не ушел сразу, хотя спектакль неимоверно скучный. И вы не можете помешать ей встречаться со мной.

— Может быть, поужинаем вместе после спектакля, молодой человек? — спросила актриса, кокетливо улыбаясь ему. — Вы мне понравились. В наши дни мужчины не умеют так пылко любить и бороться за свою любовь, как в прежние времена. Вот раньше…

Ее слова прервал звонок, означающий окончание антракта, и Роксана потянула Роберта к выходу.

— Подожди. — Она остановилась у двери. — Послушаем.

— Подслушивать некрасиво, — сказал Роберт.

— А сам что делал? — задорно засмеялась она и прижала палец к губам. — Тише, а то они нас услышат.

— Ах, как он мне напомнил одного моего поклонника, — говорила мать Роксаны. — Он так же ворвался ко мне в гримерную и сказал, что не может без меня жить. Я рада за Роксану. Хоть мне и обидно, что любит он не меня, но я ей мать и желаю ей такой же красивой любви.

— А я ее отец и не позволю ей выйти замуж за этого дурака, — возразил ее собеседник. — Он грубиян и тупица. Он, пожалуй, еще будет ее бить, как это принято в их обществе.

Роберт повернулся и пошел сам разыскивать выход.

— Не обращай внимания, — догнала его Роксана.

— Я не знал, что он твой отец, — сказал Роберт. — Ты сказала, что он отец Лили. И фамилии у вас разные… Ясно: он был первым мужем твоей матери, потом они разошлись и он женился на матери Лили. — Он, вспомнив, как легко сходятся и расходятся в этом обществе, а потом сохраняют дружеские отношения, выстроил вполне логическую цепочку.

— Значит, Лиля — твоя сестра по отцу.

— Понятия не имею, сестра мне Лиля или нет, — расхохоталась Роксана. — Но думаю, что нет, в нас ведь ничего общего. Понимаешь, Роберт, моя мама и Лилькин папа были любовниками. А мой папа и Лилькина мама встречались до своих браков, и никто не может утверждать, что потом между ними тоже ничего не было. Так что наверняка я знаю лишь одно — то, что Елизавета Сафронова — моя мама, а Тамара Евстафьева — Лилькина.

— А что говорит твоя мама, кто твой настоящий отец? — спросил потрясенный Роберт.

— Какое мне дело? Да и разве вежливо спрашивать такое? — Роксана от души забавлялась его обескураженным видом.

— Ну вы даете! — только и сказал он.

— Это не мы, это они, — беспечно махнула рукой Роксана. — У нас пока нет детей. — Она опять как-то странно посмотрела на него.

— Послушай, Роксана, ты на самом деле задумала выйти за меня замуж? — спросил Роберт.

Как и всякого нормального мужчину, его настораживали женщины, которые собирались его женить на себе. Инициатива должна, считал он, исходить от мужчины. И потом, одно дело встречаться, а другое — жениться.

— Я лишь хотела доказать им, что уже выросла из пеленок, — уклончиво ответила она, не сказав ни да, ни нет… — Ты знаешь, Роберт, — она отвлекла его от мыслей о женитьбе, — нам, к сожалению, придется досмотреть спектакль. Мама пригласила нас поужинать. Но если ты не хочешь — не пойдем.

— Зачем же обижать человека? — возразил он, и они вернулись в ложу.

Там они, к своему удивлению, обнаружили Женю Горшкову и Виктора Романовского.

— А мы искали вас в фойе во время антракта и не нашли, — нежно улыбаясь Роберту, сказала Женя. — Вот и решили подождать вас здесь.

— Мы ходили к моей маме в гримерную, — ответила Роксана.

— Роберт, тебе понравилась пьеса? — Женя вела себя так, словно они с Робертом в ложе были вдвоем, игнорируя остальных. — Ее написал мой папа.

— Нет, не понравилась. — Роберт смотрел на нее и думал, что если в самом деле целовался с ней, то лишь потому, что был зверски пьян.

— Роберт, тебе так идет эта рубашка. — Маленькие, близко посаженные глазки Жени буквально пожирали его.

Ему было стыдно, потому что рядом стоял Виктор, и в глазах его была тоска.

— Тише, Женя, началось второе действие. — Ему на помощь пришла Роксана.

Женя умудрилась все же устроиться около него на свободном месте в первом ряду. С другой стороны села Роксана. Виктору пришлось сесть сзади. Во время второго действия рука Жени как-то неизменно оказывалась на его руке, носочек ее туфельки как бы невзначай касался его ноги, и ему это надоело. Он пересел назад, к Виктору. Он даже думал извиниться перед ним за то, что так вчера вел себя с его девушкой. Но Виктор ему приветливо улыбнулся.

— Как прошло знакомство с артистической элитой? — с улыбкой спросил он. — Не было криков за спиной: «Он не из нашего круга?»

— Были, — прошептал Роберт, стараясь не мешать девушкам.

— Не бери в голову, — доверительно посоветовал Виктор. — Я уже через это прошел. Лучше скажи, тебе понравилась Роксана?

— Да, — признался Роберт, чувствуя к нему расположение.

— Тогда не отступай, — сказал Виктор. — Правда, Евстафьев может тебе помешать. Этот герой-любовник всех девушек бомонда считает своими дочерьми и полагает, что несет за них ответственность. Мне из-за него туго пришлось. Хочешь понравиться ему за один вечер?

— А это возможно? — удивился Роберт. — Мне кажется, я ему никогда в жизни не понравлюсь.

— Он наверняка подсядет к вам за столик, чтобы постараться выставить тебя посмешищем в глазах бомонда. Начни с ним разговор сам. Скажи так: спектакль показался мне невероятно скучным, несмотря на талантливую режиссуру и великолепную игру актеров. Скучна сама пьеса и не передает атмосферу гениальных рассказов Кафки. Это все. Он ненавидит моего будущего тестя и искренне полюбит тебя всего лишь за один камень в его огород. Все окружающие, конечно, ахнут, но зауважают. Здесь не принято высказывать отрицательное мнение открыто, и все решат, что ты стоишь еще выше их по социальной лестнице, если можешь себе это позволить.

— Но Женя обидится, и ее отцу это будет неприятно, — возразил Роберт.

— Но ты должен объяснить, почему тебе не понравился спектакль. Если уж начал его ругать, то и продолжай в том же духе. Не можешь же ты плохо отозваться об актерском составе! Они тебе этого никогда не простят, — сказал Виктор. — К тому же кто тебе нужен: Женя или Роксана?

— Но я даже не знаю, кто такой Кафка, — пожал плечами Роберт. — Я его никогда не читал. Что, если он о нем заговорит?

— Не заговорит, он его сам не читал, — успокоил его Виктор. — Наши актеры, как правило, не читают ни рассказов, ни романов. Они читают только пьесы, да и то лишь свои роли.

В вестибюле после окончания спектакля они встретили Владимира и Лилю. Теперь вся вчерашняя компания была в сборе. Роберт удивлялся их преображению. Парни были в модных костюмах и при галстуках, а девушки в элегантных вечерних платьях. Даже его подружка из вчерашнего подростка-хулигана превратилась в миниатюрную леди.

— О, привет, Роберт, — радушно приветствовали они его. — Рады снова тебя видеть.

— Вы сегодня совсем не похожи на себя, — сказал Роберт.

— Одно дело дешевая забегаловка, другое — театр. — В тоне Владимира прозвучало что-то снисходительное. — Но вчера мы не могли себе позволить праздник в хорошем ресторане: мы всей компанией съездили в Париж, прошвырнулись по Монмартру и слегка потратились. Мы и сегодня ужинаем за счет предков. Лилин отец пригласил.

Друзья вышли на улицу, собираясь направиться в ресторан Дома работников искусств. Виктор задержал Роберта, пропустив компанию вперед.

— Ты пока держись от них подальше, — посоветовал он. — Роксана хоть и самостоятельная девушка, но к их мнению прислушивается, а они будут против ваших постоянных отношений.

— Ты что! — искренне удивился Роберт. — Они вроде свои ребята.

— Они жуткие снобы, — пояснил Виктор и, заметив непонимающий взгляд собеседника, объяснил: — Снобы — это те, кто считает себя носителями высшей интеллектуальности и изысканных вкусов и презирает всех, кто таковыми не является. И вот еще что. Когда выпьешь, старайся не материться. У них это не принято.

В ресторане Дома работников искусств царила чинная чопорная атмосфера. Саксофонист исполнял красивые мелодии. Елизавета Сафронова рассказывала Роберту свои многочисленные любовные истории. Роксана морщила носик, откровенно зевала и крутила головой по сторонам. Роберт вежливо слушал.

— И когда вы вошли, Роберт, и улыбнулись мне, я поняла, что вы такой же, каким был один из моих кавалеров, — говорила она, а Роберт улыбался опять, потому что вспомнил, как было на самом деле.

— Мама, — вступила в разговор Роксана, выбрав удачный момент. — Роберту нужно помочь с работой.

— У вас есть театральный талант, молодой человек? Тогда я могла бы сделать из вас звезду, — сказала Сафронова. — У вас такая внешность!

— Вряд ли это возможно, — сказала Роксана. — Роберт не умеет притворяться.

— Тогда с театром ничего не выйдет, — задумалась она. — Не могу же я допустить, чтобы муж моей дочери был подсобным рабочим или играл в массовках. Я поговорю с мужем. Чтобы работать в редакции, особых талантов не нужно. Мой муж — главный редактор журнала «Жизнь», и он найдет достойную вас работу.

Ужин подходил к концу, и Роберт радовался тому, что прогноз Виктора не оправдался.

— Разрешите присоединиться к вам? — Роберт почувствовал, как у него засосало под ложечкой, увидев целую компанию, которую привел Николай Евстафьев. — Я сказал друзьям, что среди нас сегодня находится человек, не принадлежащий к нашему кругу, и всем интересно услышать мнение о спектакле человека со стороны. Мы все принимали участие в его создании и не можем оценить объективно.

Все расселись за их столиком.

— Это автор пьесы, Григорий Горшков, а это — постановщик, Всеволод Мстиславский. — Он представил двух солидных мужчин. — Это наш завлит Владимир Дегтярев, а это пока просто моя дочь Лиля, но она бредит театром. — Он указал на Володю и Лилю.

— Так что же скажет наш уважаемый зритель? — приятно улыбаясь, спросил главный режиссер.

Роберт взглянул на соседний столик, где сидели Виктор и Женя. Женя по-прежнему кокетливо улыбалась ему, а Виктор одобрительно кивнул. И тогда он, досчитав до трех, как привык делать в спорте, если чего-нибудь боялся, например, впервые прыгнуть с вышки, сказал:

— Откровенно говоря, спектакль показался мне довольно нудным, несмотря на талантливую режиссуру и великолепную игру актеров. Сама пьеса написана скучно и не передает атмосферу гениальных рассказов Кафки.

У него была очень хорошая память, и оттого, что он злился и боялся одновременно, слова прозвучали громко и решительно. За столом наступила длинная пауза. Все переглядывались. Владимир скорчил удивленную мину и уставился на Роберта, словно прежде не имел возможности его разглядеть. Лиля улыбнулась, прикрывая улыбку рукой, она была еще не очень умелая актриса. Роксана расхохоталась, она всегда не отличалась очень хорошими манерами. Григорий Горшков забарабанил пальцами по столу и поглядывал на друзей-мэтров, ища поддержки. Всеволод Мстиславский сказал задумчиво:

— Я не заметил этого.

— Я не заметил тоже, — согласился с ним Николай Евстафьев. — Но после первого прочтения один из актеров, не буду называть фамилию, говорил мне то же самое, правда, я не стал его слушать. И сегодня в антракте мне сказала примерно то же одна знакомая, а она искусствовед. Я, конечно, с ней не согласился, но…

— Вы можете рассказать, молодой человек, как вы видите пьесу? — заинтересованно спросил Мстиславский.

Роберт почувствовал, что у него на лбу выступил холодный пот.

— Я? — Он замолчал.

— Роберт. — У их столика возник запыхавшийся Виктор. — Извините, Всеволод Борисович, что прерываю вас, но Роберта срочно просят к телефону. Звонили на вахту.

— До встречи, Роберт. — Режиссер протянул ему руку. — Надеюсь, что вижу вас в нашей компании не в последний раз. С вами интересно разговаривать, и мне бы хотелось продолжить нашу беседу.

— До свидания, — Роберту впервые пришлось преодолевать дрожь в руке.

— Действительно интересный парень, — услышал он за спиной голос Евстафьева, когда, ощущая ватную слабость в ногах, шел к выходу.

— Я покажу тебе, где находится телефон, — Виктор вышел вслед за ним. — Ты произвел настоящий фурор. Подожди Роксану в машине. Тебе не стоит возвращаться, ужин закончился, и они сейчас начнут расходиться. Они и задержались только ради тебя.

— Вы не только красивы и решительны, Роберт, — сказала мать Роксаны, когда он развозил ее и дочь по домам. — Вы еще и умны. Я даже знаю, кем устроить вас в редакцию. Муж говорил, что у него свободно место журналиста в отделе культуры. Будете освещать театральную и художественную жизнь нашего города.

— Как хорошо мы провели вечер, — сказала Роксана, выходя из машины у своего подъезда. — Я придумала новую сказку. О тебе. Называется «Настоящий принц». Это о принцессе, которая искала настоящего принца и не могла найти. В каждом было что-то не то. И наконец она встретила его, умного, красивого, мужественного, как ты.

Это было почти объяснение в любви. Его девушка никогда не говорила ему таких слов, и слышать их было приятно, хотя он и понимал, что она несколько заблуждается на его счет. Но дома его ждали тоска и одиночество.

— Я хочу к тебе, — честно скатал он.

— Так в чем проблема? — Она потянула его за собой из машины. — Пойдем ко мне.

— Я не очень обижу тебя, если сначала напечатаю свою сказку? — спросила она, когда они поднялись. — Понимаешь, я боюсь, что забуду ее. Ты можешь пока посмотреть телевизор или почитать, у меня свободная комната. Я приду сразу, как освобожусь.

Он лежал на диване, слушал, как за стенкой стучит ее печатная машинка, и не чувствовал себя одиноким. Не дождавшись ее, он уснул.

— Мне никто не поверил бы из моих друзей, если я рассказал бы им, что две ночи провел вдвоем с красивой девушкой и ни разу с ней не переспал, — сказал он ей утром, войдя в ее комнату.

Она еще лежала в постели. Он присел к ней на кровать и, нагнувшись, поцеловал ее. Он сбросил с нее одеяло. На ней была невероятно красивая коротенькая рубашечка с кружавчиками, открывавшая точеные стройные ножки. Она была хорошенькая и свеженькая, даже после сна, и напоминала девочку. Его рука гладила сквозь нежную ткань ее маленькую грудь.

«Маленькие женщины очень соблазнительны», — подумал он.

— Кошмар. — Она вдруг посмотрела на часы и вскочила. — Уже скоро двенадцать, а после обеда в редакции все разбегутся. Роберт, мы должны срочно ехать, если хотим кого-то за стать, даже позавтракать не успеваем.

— А ты не можешь отложить свои дела? — обиженно спросил он.

— Это не только мои дела, но и твои. — Она обняла его за шею и заглянула ему в глаза. — Мама должна была поговорить с отцом, и он наверняка тебя ждет. И мне хотелось бы сдать свою сказку.

Его взяли в отдел культуры журнала. Для начала рядовым корреспондентом, чтобы не особо возмущались сотрудники.

— Месяца через два будешь заместителем начальника, — сказал Иннокентий Сафронов, пожимая ему на прощание руку. — А через полгода дослужишься до начальника. Со временем заменишь меня. Мне уже сказали, какой ты умный и способный. И жена, и Коля Евстафьев. Да и моя Роксана не могла полюбить недостойного человека. А пока — вот тебе первое задание. Напиши статью о вчерашнем спектакле. В таком ключе, как вчера разговаривал с Мстиславским. Остро и критично. Даю тебе три дня.

Роберту редко приходилось что-то писать. Он мало посещал школу, подолгу пропадая на сборах и соревнованиях, и пока его сверстники мучились над сочинениями, он побеждал на очередном первенстве. Но пока он об этом не думал — у него в запасе было три дня, и его беспокоили совсем другие проблемы.

После редакции они поехали к ней, она хлопотала на кухне, готовя обед. Денег на ресторан не было ни у нее, ни у него, и она взялась за дело сама. Он очень смеялся, выяснив, что готовить она не умеет. Она носилась по кухне с кулинарной книжкой в руках, перемазанная с ног до головы, перепортила кучу продуктов и заполнила кухню гарью, но не позволяла ему помогать, уверяя, что это не мужское дело. Его прежняя девушка так не говорила никогда. И если им случалось бывать в подобных ситуациях, злилась и твердила о равноправии полов и порабощении женщин в быту, хотя готовила очень вкусно, и ему казалось, что ей это нравится. Просто она никогда его не любила. То, что состряпала Роксана, есть было невозможно, и она очень расстроилась, чуть не плакала и говорила, что хотела сделать ему приятное. Чтобы утешить ее, он все приготовил сам. К холостяцкой жизни он привык и готовил нехитрые блюда быстро и умело. Она восхищалась, целовала его, хохотала и дурачилась, заставляя его кормить ее с ложечки и изображая маленькую девочку. В конце концов он подумал, что будет уже просто странно, если он ничего не предпримет. Когда она, как ребенок, залезла к нему на колени, он встал, держа ее на руках, и отправился в ее спальню.

— Не надо, — прошептала она, когда он уложил ее на кровать. — Потом ты будешь говорить, что я специально затащила тебя в постель, чтобы женить на себе.

— Я не буду так говорить, — возразил он, раздевая ее.

— Зато будешь думать, — сказала она, делая попытку высвободиться из его объятий. — Я ведь знаю, что ты совсем не любишь меня и до сих пор думаешь о той девушке.

Она была абсолютно права, и он должен был встать, и, извинившись, уйти. Он ругал себя за слабость, за то, что никак не может погасить в себе влечение к той, которая его не любила и не любит, но его тянуло к ней даже тогда, когда он обнимал другую. Все дело было в том, что идти ему было некуда.

— Я давно забыл о ней, — сказал он. — Теперь мне нужна только ты.

Ему казалось, что он сможет обмануть самого себя, но чувствовал сам, насколько фальшиво звучат его слова. Он смотрел в карие глаза девушки, а хотел видеть другие, серые с темными крапинками. Он вспоминал, каким холодом они обдавали его обычно, и какими теплыми становились в минуты близости, как вспыхивали и гасли.

— Я люблю тебя, — упрямо сказал он. — Я люблю тебя, Роксана. — Он чуть было не назвал другое имя. — Хочешь быть со мной всегда?

— Ты… Ты хочешь жениться на мне? — недоверчиво спросила она.

— Да, — ответил он, думая о том, что та, на которой он хотел бы жениться, все равно никогда не станет его женой, а кто заменит ее, ему безразлично.

— Милый, я знаю, что принято женщине при браке брать фамилию мужа, — сказала она. — Но, понимаешь, мои сказки уже довольно известны, и если я начну печататься под другой фамилией, читатели меня не узнают. Давай возьмем двойную фамилию, сохраним и мою, и твою.

Хотя это и показалось ему странным, он не возражал. И когда она в загсе, заполняя документы, поставила свою фамилию первой, он тоже возражать не стал. В конце концов, у ее фамилии есть будущее, а у его — только прошлое. Через несколько лет в спортивном мире никто и не вспомнит о нем.

Они подали заявление на следующий день, и до свадьбы оставался месяц. Он даже близко не подходил к «Кристаллу», потому что боялся самого себя. Он знал: стоит ему лишь увидеть любимую, все начнется сначала.

А с Роксаной они так и не вступили в близость. Когда он сделал ей предложение и она согласилась, он возобновил свои попытки.

— Послушай, милый, — уклоняясь от его поцелуев, сказала она. — У нас все получилось как-то очень быстро и не очень красиво. Давай придадим нашим отношениям хоть немного романтики и займемся любовью после свадьбы. У меня будет первая ночь, как в сказке.

«Первая брачная ночь третьего брака», — подумал он, но согласился.

До свадьбы оставался месяц, и она предложила провести это время вместе у нее на даче.

— Все наши давно там, — сказала она. — И все будут тебе рады. Даже Вовик и Лиля согласились, что ты вписываешься в нашу компанию, а они — известные снобы. На даче мы сможем одновременно отдыхать и работать.

На даче его невеста была совершенно счастлива. Она загорала и купалась, писала новые сказки о синеглазом принце, в котором он узнавал себя, а он был в ужасе от того, что три дня пролетели неимоверно быстро. Он собирался признаться Роксане в том, что его речь придумал Виктор, но она была занята работой и просила ее не отвлекать.

— Я сочиняю даже тогда, когда ем и плаваю, — сморщив забавную гримасу, сообщила она. — И вся посторонняя информация мне мешает.

Он уважал ее вдохновение и мучился в одиночку, а потом пошел к Виктору.

— Я признаюсь ей во всем и буду искать другую работу, — сказал он. — Писать статьи я не умею и в искусстве не понимаю ни черта.

— Просто у тебя нет опыта, — возразил Виктор. — Неделя-другая, и научишься. А пока я помогу тебе.

Помощь заключалась в том, что статью полностью написал за него Виктор, а Роксана, урвав свое драгоценное время, напечатала ее на машинке, хохоча над остроумными фразами и восхищаясь его стилем.

Целый месяц Виктор писал за него статьи, уверяя его, что вот-вот он начнет писать сам.

Перед свадьбой он в последний раз заехал в бассейн. Ему было трудновато в новом обществе, и он серьезно подумывал о возврате к прежней жизни, собираясь заняться тренерской работой. Он чувствовал себя унизительно и из-за того, что работает у своего будущего тестя, и из-за своей профессиональной несостоятельности. А еще ему хотелось встретиться со своей любимой. За месяц его чувство к ней совершенно не изменилось, и он все время думал, правильно ли поступает, что женится на одной, любя другую. Когда он собрался ехать в город, Роксана вызвалась сопровождать его. Он не хотел этого. Два мира, настоящий и прежний, казались ему несовместимыми, но Роксана очень просила его взять ее с собой. Ей нужно было сделать покупки к свадьбе, и ему пришлось согласиться.

Его любимая и не смотрела в его сторону, когда он зашел в бассейн. А он смотрел на нее, и его безумно тянуло к ней. Он надеялся, что и в ней теплится хоть капля любви к нему и что она не смотрит на него из-за обиды. Когда она ушла, он понял, что колебался напрасно. Она более чем равнодушна. Он сообщил администрации, что больше не будет здесь работать. Уладил формальности, а потом долго смотрел на плавающих спортсменов, чувствуя ноющую боль в груди. Он вышел на улицу и увидел, что Роксана терпеливо его дожидается. Его любимая ни за что не стала бы ждать так долго, а если бы и ждала, то потом бы устроила скандал. Но будущая жена, как и положено жене, ни разу его не упрекнула за длительное отсутствие и была очень внимательна.

— Хочешь, не поедем по магазинам, — предложила она. — Поедем ко мне или к тебе. Необязательно ждать свадьбы.

— Но ты ведь собиралась что-то купить, — ответил он.

Он был благодарен ей за все и понял, что с прошлой жизнью покончено навсегда. Он наблюдал за ней, как она с детским азартом выбирает в магазинах всякую чепуху, и радовался тому, что она у него есть. Без нее он бы не вынес всего, что с ним случилось. Через два дня они поженились. Свою квартиру он решил продать, чтобы уже ничто не напоминало ему о прошлом.

Они вернулись из ресторана, где с друзьями отметили создание новой семьи, и наконец остались одни в ее квартире. В загсе во время торжественной церемонии Роберта не покидало ощущение, что все происходящее не имеет к нему лично никакого отношения, происходит не с ним. Он впервые не чувствовал своего «я», словно все действия исходили не от него самого и от него не зависели. Он механически дал согласие на брак, совершенно не думая, что стоит за этим, поставил подпись в документах, тупо выслушал поздравления. В ресторане это ощущение продолжалось, и лишь когда он и женщина, которая теперь называлась по закону его женой, остались вдвоем, он понял, что зачем-то должен прожить с ней всю жизнь, хотя она в этом качестве совсем ему не нужна. Но сделанного не воротишь. Он смотрел на чужую ему по духу женщину, которую совершенно не любил, и не знал, что делать. Он уговаривал себя, что все наладится и будет хорошо, но сам не верил в это.

— Я так устала сегодня, милый, — сказала она, зевнув. — И у меня совсем ни на что нет сил.

— Нет проблем, — ответил он ее же фразой. — Отдохни, я тоже устал.

Первую брачную ночь они провели в разных комнатах — она не любила спать вдвоем, и он тоже не испытывал к этому особого желании.

Иннокентий Сафронов дал ему двухнедельный отпуск, и они отправились в свадебное путешествие в Германию по очень дорогой путевке, которую подарила им в качестве свадебного подарка Елизавета. Они останавливались в шикарных отелях, ездили в комфортабельных автобусах, и все члены их туристической группы были в восторге от этой молодой пары. Они действительно производили впечатление: спокойный, молчаливый красавец спортсмен и его живая, общительная, миниатюрная жена. Они все очень удивились бы, если узнали, что на протяжении двух недель молодожены ни разу не были близки и что широкоплечий сильный мужчина, от которого на расстоянии веяло уверенностью, каждый вечер, возвращаясь с женой в благоустроенный номер, думает о том, что лучше бы ему было вовсе не появляться на свет, потому что жизнь стала для него невыносимой Он каждый день с ужасом ждал того момента, когда они останутся одни, потому что вдвоем с чуждой ему женщиной особенно остро ощущал свое одиночество.

А она как будто и не замечала, что творится в его душе. Она по-прежнему что-то сочиняла и, лежа рядом с ним на широкой двуспальной кровати, что-то писала в блокноте, включив стоящую на тумбочке с ее стороны настольную лампу. Она просила не отвлекать ее, и он засыпал, опасаясь, что если что будет продолжаться и дальше, то с помощью своей жены он в двадцать девять превратится в импотента. Они вернулись домой, так и не став по-настоящему мужем и женой. Он вышел на работу и, получив очередное задание — описать свои впечатления о театральной жизни Германии, — отправился к Виктору, который, как и они с Роксаной, по-прежнему жил на даче и ездил на работу в город.

Виктор встретил его прохладно и, вежливо расспрашивая о поездке, дал понять, что у него очень ограничено время. Он догадался, в чем дело, когда в комнату вошла Женя.

— Мы поженились неделю назад, — сказал Виктор.

Роберт был рад за него. Виктор и Женя должны были расписаться вскоре после того, как он познакомился с ними, но отчего-то их свадьба все откладывалась, и поговаривали, что она может не состояться вообще. Роберт боялся, что причиной был он, после того, как, напившись, целовался с ней. И она, встречаясь с ним в компаниях, смотрела на него, словно хотела проглотить, нелепо заигрывала. Правда, до сих пор Роберт восхищался выдержкой Виктора. Ведь, несмотря на то, что Женя явно оказывала ему, Роберту, знаки внимания, Виктор поддерживал его и вел себя с ним как хороший друг.

— Поздравляю вас от души, — сказал Роберт. — Виктор, я хотел бы поговорить с тобой.

Они прошли в комнату, но за ними последовала Женя.

— У молодоженов не может быть секретов друг от друга, — сказала она.

Виктор улыбнулся ей, но не возразил. Роберт понял, что разговаривать придется при ней.

— Иннокентий заказал материал о театральной жизни Германии, — смущаясь, начал он разговор.

— Так в чем дело? Напиши, — равнодушно ответил Виктор.

— Я х-хотел п-посоветоваться с тобой, — краснея и заикаясь, произнес он. — Насчет стиля, и вообще… — Он не мог говорить при Жене.

— Я очень занят, — довольно резко отчеканил Виктор. — Ты что же думаешь, я всю жизнь буду работать вместо тебя? У меня есть и своя работа.

Видимо, Виктор придерживался другого мнения и не считал нужным скрывать что-либо от жены. Роберт, чувствуя себя униженным, потрясенно молчал.

— Я целый месяц писал за тебя, — продолжал Виктор. — Если ты ничему не научился за это время, значит, ты безнадежен.

Роберт, не попрощавшись, выскочил на улицу. Он вернулся в город и засел за письменный стол, но так и не смог ничего из себя выдавить, хотя в их экскурсионную программу входило не одно посещение театра и его тесть с тещей знали это, когда выбирали для них путевку.

Он всегда приносил статьи к намеченному сроку, и теперь главный редактор не рассердился.

— Я понимаю тебя, — смеясь, сказал он. — После свадьбы мужчине обычно бывает не до работы. Ничего, другой материал на это место у нас есть.

Роберт пуще прежнего принялся за работу, но не продвинулся дальше первой строки. Тесть намекал, что виной всему его личное счастье, он-то не знал, что с мертвой точки дело не сдвинулось и на этом поприще. Роберт терял всякую веру в себя и, чтобы не потерять ее окончательно, ночью пришел в комнату жены. Она сосредоточенно стучала пальчиками по клавишам печатной машинки.

— Роксана, — сказал он, подойдя к ней сзади, и обнял ее.

Он знал, что нужно сказать что-то еще, но не мог выдавить из себя больше ни слова, даже назвать ее милой не мог, а тем более сказать что-то нежное.

— Роберт, милый, не сейчас, — отмахнулась она. — Ты видишь, я занята.

Он разозлился, и это придало ему решительности. Не слушая ее протестов и преодолевая ее сопротивление, он поднял ее на руки.

— Я все-таки тебе муж, — сказал он. — И ты должна выполнять супружеские обязанности.

— Да? — как-то удивленно спросила она, словно после двух браков ничего не знала об этом. — Но может быть, я сначала закончу работу?

— Мне это надоело, — сердито начал он, но она улыбнулась.

— Конечно, ты прав, дорогой, — сказала она и стала раздеваться.

Она лежала с видом человека, приносящего огромную жертву, и он прилагал все силы, чтобы не уронить перед ней своего мужского достоинства, хотя раньше у него с этим все было в порядке, но ее равнодушный страдальческий вид охлаждал его сильнее, чем охладило бы ведро ледяной воды. Все-таки он сумел справиться с собой и сделал все как надо, хотя это стоило ему огромных усилий. И никакого удовольствия от общения с ней он, конечно же, не получил.

Едва она почувствовала, что все закончилось, она отстранилась от него и вскочила.

— Я поработаю еще, — сказала она, одеваясь и глядя на него, как на ребенка, чью странную прихоть только что исполнила.

Он не привык, чтобы ему делали одолжение в постели, и, раздосадованный, ушел к себе. В ту ночь он долго не мог уснуть.

Через две недели его вызвал на ковер Иннокентий Сафронов.

Он принужденно улыбнулся и сказал:

— Освобождается место завотделом культуры. Я собирался рекомендовать тебя, но если я буду рекомендовать человека, который совершенно не хочет работать, сотрудники будут, мягко говоря, недовольны. Медовый месяц закончился, Роберт, пора приниматься за дело.

Роберт вернулся домой мрачнее тучи. Он никогда не был человеком, который не хочет работать, просто он сам втянул себя в историю, из которой не знал, как выбраться. Он решил рассказать обо всем Роксане и зашел к ней в комнату, где она, как обычно, печатала на машинке.

— Роксана, — решительно начал он, положив ей руку на плечо.

— Я разговаривала с отцом. Похоже, что ты — сексуальный маньяк, Роберт, и на уме у тебя только постель. Если бы ты побольше думал о работе, у тебя не было бы времени на эти глупости, — перебила она, неправильно истолковав его жест.

Он вышел, ничего не сказав. Она и так презирает его, если не хочет физической близости, а как же она заговорит, если узнает правду. Тогда их брак превратится в совершеннейший кошмар.

Он сел в машину и поехал в город. Отыскав ближайший ресторан, он спустил там деньги, которые у него были, и только почувствовав, что все его проблемы не стоят выеденного яйца, вернулся домой.

— Замечательно, — критически оглядев его, произнесла Роксана.

Одну проблему он действительно преодолел, выпив в баре бутылку коньяка. Роксана не смела сказать ему ни слова, когда он без всяких нежных предисловий почти швырнул ее на кровать. Он доказал ей, что является мужчиной и что разговаривать с собой в таком тоне, как это делает она, он не позволит. А потом ушел к себе и уснул. Проснулся он очень поздно от громкого стука. Он вышел из комнаты, держась за голову, и увидел, как приглашенный его женой слесарь вставляет в дверь ее комнаты замок.

— Не люблю, когда со мной так обращаются, — пояснила она.

Он поехал на работу, намереваясь рассказать обо всем тестю, но тот начал разговор сам.

— Мне стало известно, Роберт, что ты пьешь, — сказал Иннокентий Сафронов. — Мне не нужны в журнале бездельники и пьяницы. Если хочешь остаться на этой работе, тебе надо пересмотреть свое поведение.

Роберт догадался, что отцу уже успела позвонить Роксана.

— Я не хочу оставаться на этой работе, — сказал Роберт и поехал в ближайший ресторан.

Даже сказать что-нибудь Роксане он не смог, когда вернулся на дачу. Замок в ее комнате был надежный. Жизнь для Роберта приобрела странный смысл. Он потихоньку пропивал деньги, оставшиеся от продажи квартиры. Днем просыпался с желанием выпить, а вечером удовлетворял его. Когда Роксана, не выдержав, уехала в город, он остался на даче один, и теперь уже никто не мешал ему поступать так, как ему нравится. В целях экономии он не ездил больше по ресторанам, а покупал водку и вино в огромных количествах и не выходил из дома, пока все бутылки не оказались пустыми. Поначалу на него пробовали воздействовать Лиля и Владимир, но вскоре махнули рукой, сказав, что у всех творческих людей бывают в жизни подобные кризисы, когда им нужна разрядка. Когда он напивался, ему начинало казаться, что он вполне счастлив. Проснувшись утром с головной болью, он осознавал весь ужас своего положения, глушил его алкоголем и через некоторое время уже не понимал, что же, собственно, его так сильно только что расстраивало и мучило и отчего он казался себе неудачником и конченым человеком. К нему неоднократно заезжали родители жены, тоже пытаясь его воспитывать и пугая разводом, но каждый раз уезжали ни с чем, потому что заставали его в полусознательном состоянии, и разговора не получалось. Месяца через полтора такого существования он вдруг с ужасом обнаружил, что денежные средства подходят к концу. Он как раз собирался напиться по этому поводу, как дверь открылась, и в холл дачи, где он сидел в глубочайшем раздумье по поводу тающих финансов, вошла Женя Горшкова. Он недовольно поморщился, решив, что она, как и все остальные, кто переступал в последние недели порог этой дачи, пришла читать ему нотации. К тому же он помнил, как некрасиво поступил когда-то по отношению к Виктору, целуясь с его девушкой, и как неудобно ему было потом. Он помнил, каким влюбленным взглядом смотрела на него Женя после вечеринки, на которой они познакомились, вплоть до дня их свадьбы с Роксаной, и какой несчастной выглядела она на их свадьбе. Он стал думать, как выставить ее за дверь, чтобы в то же время сделать это деликатно, но все уроки хорошего тона, которые преподносил ему Виктор, выветрились из головы. Он уже хотел попросту грубо послать ее подальше, но она участливо спросила, подойдя к нему:

— Я слышала, у тебя неприятности с работой, Роберт. Может, я могу чем-то помочь?

— Нет, это все чепуха, — отказался он.

Чем она могла помочь? Но ее участие было приятно.

— Конечно, что хорошего можно ждать от жизни с Роксаной. Ты ошибся, Роберт. Два ее предыдущих мужа прожили с ней не больше месяца и сами ее бросили. И Виктор до меня был ее кавалером. Но ему хватило и двух ночей, он тоже расстался с ней по собственной инициативе, хотя она была не прочь за него выйти. Сексуальной стороны брака для нее вообще не существует, она фригидна, и все это давно знают. Представляю, как тебе трудно с ней, Роберт. — Она подошла к дивану, где он сидел, и села рядом.

Он предложил ей выпить. Это было все, чем он мог ее отблагодарить за хорошее отношение, и она не отказалась. Она не назвала его пьяницей и ничтожеством, как Роксана, хотя знала о нем несколько больше, чем его жена. Она сидела рядом и пила водку, не комментируя неприхотливой закуски, состоящей из хлеба и консервов, и постепенно они разговорились. Вернее, говорил он, рассказывая о себе, и чем больше пил, тем становился откровеннее. Он рассказал ей все, о чем боялся рассказать жене, и это ее нисколько не отпугнуло. Она говорила, что прекрасно понимает его. Постепенно она стала казаться ему самым добрым и милым человеком бомонда, и он думал о том, как все-таки несправедливо, что природа обделила ее. Но чуть позже ее внешность стала казаться ему вполне приятной, и он сам не заметил, как его рука легла на ее талию.

— Уже поздно, Женя, тебя, наверное, Виктор ждет. — На секунду опомнившись, он посмотрел на часы, которые показывали час ночи.

— Он уехал в город на два дня, у него какая-то срочная неотложная работа, — сказала она, глядя на него. — Я могу остаться у тебя. Я люблю тебя, Роберт.

— Даже несмотря на то, что я рассказал? — спросил он заплетающимся языком.

— Ты ни в чем не виноват, это сам Виктор все придумал, — ответила она. — Ты самый красивый, самый замечательный мужчина на земле.

После того как он совсем потерял веру в себя, ее слова были приятным бальзамом.

— Просто Виктор завидует тебе и ему захотелось поиздеваться над тобой. Ясно, что эта работа тебе не подходит.

Она сама обняла его и потянулась к его губам. Он ответил на ее поцелуй. В ее словах был резон, и вины перед Виктором он больше не чувствовал. А она сама все больше ему нравилась. Он был уже настолько пьян, что в ней ему виделся идеал женщины, а порой ему казалось, что целует он не ее, а свою незабываемую любимую. Он смог еще дойти до выключателя и погасить свет, но идти в спальню казалось ему делом очень трудным и ненужным, ведь в холле был диван. Он путался в застежках модного Жениного сарафана, и она помогла ему, а потом раздела и его. Алкоголь все сильнее затуманивал его разум.