Выше только звезды

— Ты любишь меня? — с надеждой спросила Женя.

— Я люблю тебя, я всегда любил тебя. Я просто жить без тебя не могу, — говорил он, уверенный, что разговаривает с любимой, которая вдруг к нему вернулась.

Он все сильнее загорался страстью, явственно видя внизу пол собой черные, раскиданные по полушке волосы и огромные серые глаза и чувствуя неимоверное счастье от того, что она снова с ним. И тут ослепительно вспыхнул свет, заставив его зажмуриться. Он открыл глаза и с ужасом обнаружил, что с ним, вместо его любимой, лежит другая женщина, с близко поставленными маленькими глазками, обрамленными бесцветными ресницами, и серыми тусклыми жиденькими волосами. И он почти протрезвел, когда повернул голову и увидел посреди холла Виктора, почему-то оказавшегося ночью на его даче. Роберт ожидал бурной сцены, но ее не последовало.

— Одевайся, Женя, пойдем домой, — сказал Виктор, и, усевшись в кресло, спокойно ждал, пока его жена облачится в свой сарафан. И даже помог ей застегнуть сзади молнию.

Женя и Роберт, потрясенные, молчали. Виктор тоже ничего не сказал. Когда молодожены ушли. Роберт залпом допил все, что у него осталось, и свалился мертвецки пьяный. В алкогольном бреду ему все виделось, как Виктор приходит с парой крепких ребят, собираясь с ним расправиться. Потом картина менялась, Виктор приходил среди ночи один, и в последний момент Роберт различал блеснувшее в его руке лезвие ножа.

Он проснулся очень поздно в состоянии сильного похмелья и обнаружил, что у него не осталось ни капли спиртного, чтобы опохмелиться. Денег не осталось тоже. Он лежал на диване, не в силах пошевелить раскалывающейся от боли головой и с ужасом вспоминал вчерашнее. Он собирался, как только придет в себя, уехать отсюда куда глаза глядят, завербоваться рабочим на какую-нибудь стройку, чтобы только никогда не встречаться с Виктором, но тут раздался негромкий стук в дверь и на пороге возник обманутый муж, от которого Роберт собирался бежать на край света.

— Поговорим? — спросил Виктор, доставая из сумки бутылку водки.

Роберт только кивнул головой.

После рюмки ему стало значительно лучше. Голова болеть перестала, и он даже начал что-то соображать.

— Как ты относишься к моей жене? — спросил Виктор. — Ты ее любишь?

— Я был пьян.

— Значит, она тебе не нужна? — как-то облегченно вздохнул Виктор. — Именно это я и хотел узнать. А то она возомнила, что ты ее безумно любишь.

— Я уеду сегодня же, — сказал Роберт. — Ни ты, ни она меня больше не увидите.

— Это не выход, — возразил Виктор. — Во-первых, ты женат. Во-вторых, разве у тебя есть деньги, чтобы уехать? По словам Жени, ты на мели.

Роберт сообразил, что денег у него нет даже на бензин и он застрянет где-нибудь на середине дороги, даже не доехав до города. Он промолчал.

— У меня есть предложение. Я помогу тебе, но за это ты выполнишь одно мое условие: ты больше никогда не вступишь в близость с моей женой, как бы она тебя ни доставала, — сказал Виктор.

— Ты одолжишь мне денег? — спросил Роберт. — Обещаю тебе, что верну сразу, как только смогу.

— Нет, — покачал головой Виктор. — Денег я тебе не дам, и ты отсюда никуда не уедешь. Ты останешься и скажешь моей жене, что не любишь ее и никогда не полюбишь, что лег с ней только потому, что был пьян. Это, если верить тебе, правда. Так что сделать будет несложно. А я придумал для тебя замечательную работу, с которой ты наверняка справишься. Я ведь тоже отчасти виноват перед тобой — не надо было морочить тебе голову с журналистикой, лучше бы ты отказался сразу, сам. А вот фотографом ты работать сможешь. И тут моя помощь потребуется лишь на первых порах.

В их спортивной среде такой разговор был бы невозможен. Там, если бы его застали с чужой женой, он бы без слов получил по морде, возможно, ответил бы, и после крутой разборки уже вряд ли остался бы в друзьях с обманутым мужем. Да и женщина даже близко не подошла бы к нему после взбучки, устроенной ей мужем. А здесь все было иначе. Это было общество интеллигентных воспитанных людей, которые все решали мирным путем компромиссов. Роберт согласился. Да и выбора не было. Ни денег, ни жилья. Что же до гордости, то она была сломлена.

Виктор не был профессионалом, фотография была его хобби, и азам он научил Роберта быстро. Ученик действительно оказался способным, техническую сторону освоил сам, а по части композиции, компоновки кадра, работы с цветом ему еще долго давал советы Виктор, он много читал специальной литературы и в конце концов научился и этому. Он устроился работать в тот же журнал, но теперь уже не под руководством тестя, и все в бомонде решили, что он, помимо того, что талантлив и красив, еще гордый и самостоятельный человек, ушедший с престижной должности, на которой так великолепно проявил себя, из нежелания выглядеть человеком, женившимся для карьеры, как это сделал Виктор. Роксана вернулась к нему, он бросил пить, потому что теперь у него было дело, которое ему нравилось. Единственное, что его не устраивало, — это отношения с женой. Ей действительно ничего не нужно было, кроме работы, но он надеялся, что и это изменится после того, как она родит ребенка. Поскольку сам он очень любил детей, то не сомневался, что и она забудет о своей работе, если у них появятся очаровательные малыши. Но как она могла забеременеть при полном нежелании заниматься сексом — вот это был вопрос?! Замок на ее двери был врезан и на городской квартире.

— Извини, милый, — говорила она. — Но я потом долго не могу сосредоточиться, когда меня отвлекают от работы, а так я могу быть уверена, что мне никто не помешает.

В те редкие ночи, которые у них были, она не забеременела, что ничуть его не удивляло — слишком редко они повторялись.

Он твердо выполнял обещание, данное Виктору, и отклонял все попытки Жени стать его любовницей, хотя женщина ему была нужна. Когда он однажды обратил внимание на симпатичную улыбчивую официантку ресторана, бросающую на него взгляды, в которых было трудно ошибиться, все его проблемы были решены. Однажды она как бы невзначай попалась ему вечером на дороге. Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что она намеренно вышла, увидев его из окон домика, где жила. У нее на щеках были обольстительные ямочки, простое ситцевое платье с круглым вырезом открывало пышную грудь. Чтобы оказаться в ее комнате и провести там полночи, больших усилий не потребовалось. Роксана, увлеченная работой, даже не заметила его отсутствия. И если ему было несколько не по себе в первый раз, то потом он уже не боялся ревности и подозрений жены. Если до нее доходили какие-то слухи, то ей скорее всего это было безразлично. Лишь бы ее не домогался. Что же касается Тани, то она устраивала его полностью. Она ничего не требовала, не подавала вида, когда он приходил в ресторан с женой, что знакома с ним, и он был доволен связью с ней, чувствуя себя нужным, желанным и единственным. Иногда он даже подумывал уйти к ней совсем, но Виктор, с которым они были откровенны, отговорил его, уверяя, что он у Тани не единственный. Роберт не верил, но все же уйти от Роксаны не решался. На работе он быстро шел в гору и даже получил несколько призов на международных конкурсах. Все становилось на свои места…

…Однажды в их город приехал знаменитый на всю страну психотерапевт. Сеансы проводились на открытых стадионах, в цирках и даже филармонии. Увлеченные очередным новым веянием старички укатили в город. Молодежь, скептически настроенная, осталась в поселке и, потешаясь, смотрела сеансы по телевидению.

— Шарлатанство, — сделал заключение Виктор, когда вся компания собралась на даче Дегтяревых, где они частенько собирались по вечерам.

— Почему ты так думаешь? — возразил Роберт. — Ему приходит столько писем об исцелении, да и люди в зале — разве они все придумывают?

— А ты все-таки наивный, — расхохотался Владимир. — Разумеется, это подставные люди, да и письма, я уверен, не подлинные. Хотя, мало ли доверчивых идиотов, на которых эти сеансы действительно могут повлиять. Благодаря самовнушению.

На следующий день, как только они, расположившись на веранде, включили телевизор, чтобы вновь посмеяться над доверчивой публикой, Виктор, внимательно выслушав сообщение психотерапевта о том, сколько женщин он исцелил от бесплодия, вдруг совершенно серьезно сказал:

— А не пора ли и нам, друзья, подумать о продолжении рода? Мы живем в законных браках уже год, и ни у кого нет детей. Может, пригласим этого врача и устроим массовый сеанс зачатия?

Лиля и Владимир, переглянувшись, хмыкнули.

— А почему бы и нет? — сказал Владимир, и непонятно было, шутит он или говорит всерьез. — Дети — это, конечно, очень важно. Но он еще и потенцию усиливает. Так что я — за.

— Это могло бы быть забавно, — засмеялась Роксана. — Представляете, наши дети родились бы одновременно, вместе пошли бы в школу, потом кто-нибудь из них создал бы семью…

— Но вы ведь только вчера утверждали, что он шарлатан, — недоумевал Роберт.

— Мало ли что мы говорили. — В «дискуссию» вступил Виктор. — Мы, как всегда, превозносим себя и считаем умнее всех. Просто зарвались в своем снобизме и обособлении. А ведь вполне возможно, что он действительно гений и может кому-то из нас помочь. По крайней мере мне, да и вам, наверное. Ты ведь тоже хочешь детей.

Роберт-то знал, почему у них с Роксаной на самом деле нет детей. Но это был шанс. Последние два месяца они совсем не были близки, а тут, похоже, она сама соглашается.

— А что? Пригласим его и будем заниматься любовью, пока все наши дамы не забеременеют, — продолжал развивать Виктор свою теорию. Как ни странно, ее поддержали все. Кроме Роберта.

— Ты имеешь в виду, что нам придется спать всем в одном помещении? — Он был потрясен.

— А что здесь особенного? — вдруг спросила Роксана, неожиданно загоревшаяся этой сомнительной идеей.

— Разумеется, каждый будет со своим законным партнером, — сказал Виктор. — Так что ничего особенного здесь нет.

— Все честь честью, никакой групповухи, — засмеялась Лиля.

— Я согласен, — сказал Роберт, понимая, что ему придется переступить через себя, но это был для него хороший шанс.

Психотерапевта пригласить не удалось. Его выступление записали на видео. По идее, теперь каждая пара могла бы «лечиться» самостоятельно, но почему-то никто не отказался от первоначальной идеи.

Когда «сеанс» начался, Роберт держался дольше всех, стараясь растормошить свою жену, но это ему не удалось. Зато ровно через девять месяцев у него родилась прелестная девочка. Он обожал ее, боготворил и удивлялся, что она оставляла равнодушной его жену, чье имя, благодаря написанным ею сказкам, знали все малыши. Роксана настолько мало внимания уделяла дочери, что, если бы он сам не читал девочке на ночь сказки ее мамы, она никогда бы и не знала их. Отношения с Роксаной не улучшились ни после целого месяца «сеансов» у всех на виду, ни после родов. А однажды он все-таки заставил ее с ним переспать, и она, как ни странно, забеременела. Врачи предупредили: учитывая ее инфантильное телосложение, возможен выкидыш, и потому ей следует быть особенно внимательной и осторожной. Но она не слушала их советов, а когда он напоминал ей, что нужно побольше спать, отдыхать и поменьше сидеть за печатной машинкой, она отвечала, что будет только рада, если беременность прервется, потому что маленькие дети отвлекают от дел, они несносны и крикливы, и хватит с нее потерянного времени, потраченного на первого ребенка. Она, как и прежде, просиживала за столом ночи напролет и на шестом с половиной месяце у нее начались преждевременные роды. Ребенок прожил всего несколько часов. Как и следовало ожидать, после возвращения Роксаны из роддома их вялотекущие сексуальные отношения прервались окончательно.

Роксана во всем обвиняла его, напоминая, что он принудил ее к нежелательной беременности, закончившейся смертью ребенка, он обвинял ее. А по здравом рассуждении, он приходил к выводу, что виноваты они оба и лишь в том, что поженились, совершенно не любя друг друга. Он хотел утешиться в надежде, а вот зачем вышла за него она, он не понимал.

Лолите было пять лет. Он не разводился с женой, хотя, как в былые времена, у него было много женщин. Он был красив и мог выбирать. Но сам не любил никого. Он возглавлял фотоотдел в журнале, был автором нескольких фотоальбомов, у него было имя, как когда-то давно в спортивном мире. А по ночам ему часто снилась его любимая, и он просыпался со счастливо бьющимся сердцем, но рядом с ним в постели либо не было никого, либо лежала совсем другая, и его охватывала тоска. Впрочем, он умел с ней справляться, ведь прошло уже столько лет с тех пор, как они расстались, и он лишь удивлялся своему постоянству. Всю свою нерастраченную любовь и нежность он направлял на дочь, и она платила ему тем же. Роксана после неудачных родов располнела. С годами ее капризный и вздорный характер ухудшился, она стала истеричной и стервозной. Роберт старался как можно реже с ней сталкиваться, да и она стремилась не особо к контакту с ним.

Роберт был недоволен, когда в редакции ему сообщили о визите очередной учительницы. За те шесть лет, что его дочь посещала колледж, они успели ему изрядно надоесть. Правда, среди них были и очень даже симпатичные, и, встреться он с ними при других обстоятельствах, он бы ничего против не имел. Но он любил свою дочь и не желал впутывать ее в грязь, а они имели прямое отношение к Лолите. В результате остались только две учительницы, с которыми он не встречался ни разу и которые не беспокоили его никогда. Одна из них была учительницей рисования, другая — физкультуры, и он привык думать, что это единственные порядочные женщины в колледже, тем более что о них Лолита отзывалась с восторгом. Узнав от своего напарника, что приходила учительница физкультуры, он насторожился и решил, что это неспроста. И действовала она не как другие — все обычно его вызывали в колледж. Встречаться с назойливыми училками не хотелось, и, по телефону узнав у директора ее адрес, он поехал к ней домой.

Дверь Роберту открыла высокая девушка лет шестнадцати, с возрастом которой никак не вязалось наивное выражение больших серых глаз. Черты ее лица были как-то странно знакомы, словно он видел их неоднократно, и ему стало не по себе, потому что на самом деле он ее не знал. У него была отличная память на лица.

— Я к Наталье Сергеевне, — сказал он.

— Наталья Сергеевна! — крикнула девушка. — К вам мужчина. Очень красивый, хотя и старый.

И тут в коридор вышла Наталья Сергеевна, Наташа. Его первая и последняя любовь. Ему стало плохо. Он сразу понял: она действует на него так же, как тогда, хотя прошло четырнадцать лет с тех пор, как они расстались. Она мало изменилась и была по-прежнему очень красива. Она спокойно посмотрела на него и сказала с упреком девушке: «Как тебе не стыдно, Света, это папа моей ученицы».

— Красивый папа у твоей ученицы, — язвительно сказала девушка.

— Иди к себе, Света, сейчас же, — повысила голос Наташа.

«Ничуть не изменилась, — подумал Роберт. — Все так же любит командовать, хотя ничего особенного девушка не сказала».

Света, передернув плечами, ушла.

— Проходите, Роберт Михайлович, — сказала Наташа, приглашая его в гостиную. — Я хотела бы поговорить с вами на очень щепетильную тему. Это касается вашей дочери.

От того, как она произнесла его имя и отчество, его, как и тогда, бросило в жар.

И она тоже смутилась и замолчала. Но не из-за него. Проследив за ее взглядом, он увидел, что на пороге гостиной появилась Света. «Племянница», — подумал он. Такой взрослой дочери у Наташи быть не могло.

— Я ушла на свидание, — объявила с детским вызовом девушка. — Приду очень поздно, если приду.

— Какое еще свидание? — шагнула к ней Наташа.

— Я тоже имею право на личную жизнь, — за девушкой захлопнулась входная дверь.

Наташа бросилась вслед за ней, но сразу вернулась.

— Что мне с ней делать? — произнесла Наташа. — Пусть только вернется.

— Она права, Наташа, — вступился за девушку Роберт. — Она уже взрослая. Сколько ей, шестнадцать?

Он подумал, что Наташа была немногим старше, когда отдалась ему.

— Тринадцать, — сказала Наташа.

Он присвистнул от удивления. Чуть старше его Лолиты и такая же глупышка, хоть и акселератка, в отличие от его миниатюрной дочери.

— А отец позволяет ей гулять по ночам? — спросил он вполне двусмысленно.

— Мы живем вдвоем, — сказала Наташа.

— А где ее мать? — Роберт вспомнил маленькую Власту. — Она ведь, вероятно, твоя племянница?

— Света — моя дочь, — ответила Наташа, глядя в пол.

«Значит, она вышла замуж сразу после того, как рассталась со мной».

— Я понимаю, Наташа, — хрипло сказал он. — Вы с мужем разошлись. Ты всегда была независимой, и в этом нет ничего странного. Но может, сейчас тебе лучше смирить свою гордыню и стремление к самостоятельности и обратиться к нему за помощью. Вряд ли он откажется помочь…

Он замолчал и усмехнулся. Ведь она позвала его, чтобы поговорить о его дочери! И сейчас напомнит об этом.

— Да какая там самостоятельность, — пробормотала Наташа. — У нее просто нет отца. И никогда не было.

— То есть как? — не понял Роберт.

— Я никогда не была замужем, — ответила Наташа.

Тут до него стало что-то доходить. И он понял, почему ему показались знакомыми черты лица девочки. У нее были серые материнские глаза, а их разрез, форма носа и губ, овал лица — все было его. Он ежедневно видел это в зеркале.

— А тринадцать ей исполнилось в апреле. — Считать он умел.

Наташа молчала.

— Наташа, это моя дочь? — прямо спросил он.

— Нет, что ты. — Она по-прежнему не поднимала глаз.

Он понимал, что ничего не добьется, и она будет настаивать, хотя факт очевиден. Угрозы и уговоры ни к чему не приведут.

— Скажи, пожалуйста, это моя дочь? — еще раз спросил он, понимая всю безнадежность вопроса. Она ведь даже не захотела ему когда-то сказать, что беременна. Значит, просто хотела родить от него, как Женя и многие другие женщины. Он к этому привык.

— Да, — вдруг ответила она и посмотрела на него.

Так она смотрела на него четырнадцать лет назад, когда он целовал ее.

— Наташа! — Он не выдержал и привлек ее к себе, по инерции напрягая мышцы, чтобы удержать ее, ожидая, что она его оттолкнет.

— Роберт. — Она еще ближе прижалась к нему и заплакала. Ее слезы он видел второй раз в жизни.

Она не вырывалась, как когда-то, когда он подхватил ее на руки, а только крепче обняла его за шею, словно боялась, что он ее отпустит. Все было так, как и в прежние времена. Ни с одной женщиной ни до нее, ни после он не испытывал таких неповторимых ощущений. Она действительно была той самой единственной, созданной для него. Это проверено временем. И он впервые за столько лет почувствовал себя счастливым.

— Ты хоть немного любила меня тогда?

— Я всегда любила тебя, — ответила она. — А ты разве не знал?..

…Они бродили по темным улицам, разыскивая дочь, и разговаривали о прошлом.

— Как глупо, — только и мог сказать он.

— Глупо, — согласилась она.

— Мы должны все сказать дочери, — решил он.

— Это твое право, Роберт, — сказала Наташа. — Но не будет ли ей хуже оттого, что у ее отца другая семья? Она всегда мечтала иметь отца.

— У меня нет семьи, — возразил Роберт. — И, если ты согласна, мы могли бы начать все сначала и больше не расставаться. — Он обнял ее.

— Я согласна, — Наташа остановилась. — Но… у тебя есть другая дочь.

— Она все равно не нужна матери, — сказал Роберт, — и, если ты не против, мы могли бы быть отличной семьей. Она тебя очень любит.

— Я не против, — сказала Наташа.

После безуспешных поисков они вернулись домой. Светлана была уже там.

— А что, папа твоей ученицы будет спать у нас? — с иронией спросила она у матери.

— Это твой папа, Света. И он хотел бы с нами жить, — ответила Наташа.

— Вот как? Папа? — усмехнулась девочка. — Пусть уходит, или уйду я. Насовсем. — Она скрылась в своей комнате.

— Я ухожу. — Он направился к выходу.

— Ты прав, так будет лучше. — Наташа не смотрела на него, голос ее дрожал.

— Мы будем вместе, — твердо сказал он.

В тот же вечер он объявил жене, что намерен с ней расстаться. Жить на две семьи он не хотел. Была невыносимая истерика, слезы и упреки, но он точно знал, что не нужен ей, поэтому продолжал молча собирать свои вещи.

— Лолита будет жить со мной, — объявил он как о чем-то само собой разумеющемся.

— Нет. — Она вдруг прекратила истерику. — Я этого не допущу.

— Она любит меня, а я люблю ее. — Роберт был рад, что она успокоилась. — И она предпочтет меня. Выбирать, в конце концов, ей.

— Я ей не позволю, я ее не отпущу. — В его некогда покладистой маленькой жене было столько железной твердости!

— Значит, будем решать через суд, — сказал Роберт, — и ее отдадут мне. Все подтвердят, что тебе никогда не было до нее дела.

— Я убью ее, и она не достанется тебе все равно. — Роксана улыбнулась, и он понял, что она не шутит. — А ты не будешь с ней даже встречаться, если уйдешь.

Он понял, что это шантаж. Поэтому она и успокоилась: увидев, что слезы ее на него не действуют, вспомнила о его любви к дочери.

Он ушел все равно. Он развелся, купил квартиру и стал жить один, приходя к Наташе в гости и стараясь постепенно приручить девочку. Как он ни пытался встретиться с Лолитой, ему это не удавалось. Роксана неожиданно превратилась в заботливую мать и сопровождала дочь повсюду. Роберт подумал, что в этом есть что-то ненормальное, но подойти к Лолите при ней не смел. Со Светланой проблем было не меньше. Она упорно не признавала его отцом, с вызовом называла Робертом Михайловичем, его подарки в лучшем случае раздавала друзьям во дворе, а чаще выбрасывала при нем. Он терпеливо ждал. Через год она начала сдаваться и согласилась пойти с ним на детский праздник в Дом работников искусств. Он знал, что Роксана должна уехать на конференцию по детской литературе, и, решив, что Лолита придет одна, хотел познакомить дочерей. Но Роксана была там, отказавшись ради возможности лишний раз отомстить ему от нужной ей поездки. Светлана же услышала там о нем очень нелицеприятные сплетни, и после этого с ней сладу вообще не стало.

Однажды он, как обычно договорившись с Наташей, пришел к ней. Дверь открыла Светлана. Она запахивала на груди материнский халатик и вызывающе смотрела на него.

— А мамы нет, — сообщила она. — Ей пришлось задержаться на работе.

Она стояла в дверях, всем видом демонстрируя, что не хочет его пускать.

— Я подожду, если не возражаешь. — Он старался быть вежливым.

— Подождите, Роберт Михайлович. — Она захихикала: — Только, если не возражаете, в маминой комнате. Гостиная занята. Я там не одна.

— Подружки пришли? — Он радовался тому, что она удостоила его разговором. В последнее время она вообще смотрела на него как на пустое место.

— Не ваше дело. — Она как-то загадочно улыбалась.

Он решил, что она хамит, чтобы спровоцировать его на скандал и опорочить в глазах подруг и сказал:

— Я подожду в маминой комнате.

— Только не заходите в гостиную, — вслед ему крикнула она. — Мы там трахаемся с моим любовником. Вы нам и так помешали.

— Что? — Он пошел к двери гостиной.

Она загородила ему дорогу, упершись руками в косяки. Халат распахнулся, и он увидел, что под ним ничего нет. Он легко оттолкнул ее и вошел. Одежда была разбросана по всей гостиной. Джинсы валялись в одном углу, рубашка в другом. Бюстгальтер почему-то висел на люстре, а трусики его дочери, аккуратно расправленные, лежали на стуле у двери, на самом видном месте. На диване лежало голое длинноволосое худенькое существо с признаками мужского пола на теле.

— Котик, — сказала существу его дочь. — Это Роберт. Он утверждает, что он мой папочка. И пришел с тобой познакомиться.

— Хелло, Роберт. — Существо протянуло ему руку. — Если ты ей и вправду папаша, то спасибо за дочь. Она удалась на славу. В постели она просто чудо. Таких крошек я еще не знал. А я — Костя.

— Одевайся, — Роберт швырнул ему джинсы. — Ну, быстро!

— Ладно, старик, без нервов, — Костя встал и начал одеваться. Светлана улыбалась, скрестив руки на груди.

Парень, стоя без прочей одежды, неторопливо застегивал пуговицы на рубашке.

— Я сказал, быстро. — Роберт схватил его за ворот.

— Хорошо, я сейчас. — Он суетливо заметался по комнате, отыскивая свои шмотки. — Предупреждать надо, что у тебя отец качок, — недовольно крикнул он Светлане.

— А ну пошли, — Роберт выволок его из гостиной.

— Только не бей, старик, это шутка, — вопил парень. — Только не бей. Я из театрального, у меня завтра учебный спектакль.

— Если что случится, женишься, мразь, — сказал Роберт. — Или останешься калекой. И не думай смыться, я тебя из-под земли откопаю. — Он вышвырнул его на лестничную клетку. — А пока чтоб я тебя больше не видел.

— Хорошо, хорошо. — Парень упал, ударившись о перила, вскочил и, оглядываясь, побежал вниз.

— А вы не имеете права, Роберт Михайлович, так обращаться с моими любовниками, — орала на него Светлана, выбежав вслед за ними. — Вы мне никто, и я имею право на личную жизнь.

— Я тебе покажу личную жизнь, — пообещал Роберт, заталкивая ее в квартиру.

Она вырывалась и царапалась, как дикая кошка, когда он тащил ее по коридору, но справиться с ней ему не представляло труда.

Он бросил ее на диван в гостиной и расстегнул ремень.

— Я покажу тебе личную жизнь, соплячка, — повторял он.

Он задрал ей халатик и изо всех сил хлестал ремнем по голому заду. Она что-то вопила, извивалась, но он крепко держал ее и не слышал ее слов. В ушах у него почему-то звучала музыка, под которую они все занимались любовью на веранде у Дегтяревых. Эти гении, которых не устраивает обычная жизнь с ее моралью, втянули когда-то его в грязь, а теперь их маленькие гаденыши развращают его дочь! Он был вне себя и не соображал, что делает. Когда у него устала рука и он на секунду остановился, он наконец услышал ее голос:

— Папа, перестань! — орала она. — Мне же больно!

От ее слов он пришел в себя и несколько минут с ужасом смотрел на багровые полосы, покрывающие ее ягодицы и ноги, а потом, уронив ремень, отошел, сел в кресло и закрыл лицо руками.

Значит, она действительно считала его отцом, а следовательно, он должен был, как нормальный отец, по-человечески поговорить с ней и объяснить какие-то вещи, которых она по молодости лет не понимала. А теперь она потеряна для него насовсем. Когда-то давно он ударил ее мать, и они расстались на четырнадцать лет. Сколько пройдет времени, прежде чем эта девочка поймет его и простит? А Наташа не простит никогда, увидев, как он поступил с ее дочерью.

Он не мог встать и уйти так, чтобы она не увидела его слез. Он слышал ее тихие всхлипывания и думал о том, что был так близок к счастью опять сам сломал его.

— Пап, ну прости. — Она старалась оторвать от его лица руки. — Это был розыгрыш. Ну не расстраивайся ты так. — Она шмыгала носом Он ошалело посмотрел на нее. Она сидела перед ним на корточках, совершенно не думая о том, что у халатика нет пуговиц. Она была еще ребенком и не стеснялась его, потому что в самом деле считала отцом.

— Не было у меня с ним ничего, ну правда, — говорила она. — У меня еще ни с кем этого не было. Мы только хотели немного пошутить.

Он прижал к себе ее голову. Ему следовало догадаться, что все подстроено, но он так испугался за нее.

— Надень что-нибудь, — посоветовал он.

— Ага. — Она вскочила, но не за тем, чтобы одеться. Она притащила ему ремень. — Надень, пап, а то сейчас мама придет. Не нужно ей ничего рассказывать, а то она подумает еще… — Она, морщась от боли, уселась к нему на коленки точно так, как это делала Лолита. — А я целовалась только один раз, и мне не понравилось. Это так противно. Вот тебе нравилось целоваться с мамой?

— Да, — сказал он. — И сейчас нравится.

— Сразу понравилось или потом? — Вопросы сыпались из нее один за другим, и он подумал, что сначала обсудит с Наташей, как на них отвечать, все-таки она учительница.

— Дай мне прийти в себя, у нас еще будет время поговорить, — сказал он.

Так их и застала Наташа.

— Я задержалась, — сказала она как ни в чем не бывало. — Проголодались, наверное? Мойте руки, сейчас будем ужинать.

— Мама, подожди, — остановила ее Светлана. — Папа будет жить с нами, только… вам нужно пожениться. — Она была сторонницей нравственности.

— Мы уже год, как женаты, — сказала Наташа. — Вы слышали, что я вам сказала?

— Как у тебя это получилось? — спросила Наташа, когда они остались одни в спальне. В первый раз — легально.

— Я ее выпорол, — признался Роберт, готовясь как минимум к лекции на тему о непедагогичности подобного обращения с детьми. Тем более причину он ей объяснить не мог — обещал ведь дочери молчать.

— Здорово, — засмеялась Наташа. — Надо было это сделать давно.

— Знаешь, я несколько превысил пределы допустимого, — сказал Роберт, вспомнив багровые полосы на теле дочери. — Просто не соображал, что делаю… Я был вне себя.

— Иногда это полезно, — сказала Наташа. — И я понимаю тебя. Светка доведет кого угодно. Но в следующий раз не превышай пределы.

— Следующего раза не будет, — пообещал Роберт, обнимая жену. — Мы отлично будем ладить.

Света долго не могла уснуть — ей было больно лежать и на боку, и на спине. Но она была счастлива. Она с детства завидовала девочкам, у которых были отцы, и мечтала его иметь. Она бежала навстречу к каждому дяде, приходящему в их дом, но они дарили ей подарки и больше внимания на нее не обращали, а потом исчезали, и мама говорила ей, что это не папа. А однажды ее мечта сбылась. Про одного дядю мама сказала, что он и есть папа, и он даже жил с ними. Он тоже дарил ей подарки и иногда ходил с ней гулять. И она чувствовала, что теперь такая же, как и все ее друзья. А потом он поссорился с мамой и ушел, и она поняла, что не была ему нужна — он жил с ними лишь ради мамы, но она успела привязаться к нему всей душой. И ей было очень плохо. А дядя даже не узнавал ее, встречая на улице. И вот появился новый претендент на руку матери, и ей сказали, что это ее папа. Он поступал так же, как и все, тоже дарил подарки, и она думала, что до нее ему дела нет. Но почему-то он нравился ей гораздо больше, чем все остальные, и ее тянуло к нему. Когда ее подруга пожаловалась, что отец не разрешает ей дружить с мальчиком и устроил скандал, застав дома ее одноклассника, она разработала план. Если этому мужчине, который утверждает, что он ее папа, нужна она, он поведет себя так же, как отец ее подруги. Конечно, такого исхода она не ожидала, но это лишь доказывало, что в самом деле он ее любит. Она наконец уснула, лежа на животе, совершенно счастливая.

Она рассказала обо всем Роберту месяца через два, когда они действительно стали дружной семьей, и он спросил ее, почему она так долго не признавала его. Был еще один опасный момент в их жизни — когда уже нельзя было больше скрывать от Светланы беременность матери. И Наташа и Роберт боялись, что девочка будет против рождения ребенка, будет ревновать их к нему и возненавидит его за то, что у него с младенчества будет то, чего была лишена она сама. Но, судя по всему, их сообщение ее искренне обрадовало. Она сказала, что всегда мечтала иметь братишку или сестренку, и, когда родилась девочка, сама выбрала ей имя и целыми днями возилась с ней, а потом и с маленьким братиком, так, что родителям приходилось насильно выпроваживать ее на улицу. У Роберта была только одна боль — Лолита. Когда ему удалось все-таки встретиться с ней и поговорить, выяснилось, что она совершенно утратила всю свою былую привязанность к нему. Даже после того, как он все ей объяснил, она осталась к нему совершенно равнодушной, не стремилась к встрече, не захотела знакомиться с его новой семьей, а тем более жить с ними, хотя Роксана больше не препятствовала этому. Если бы Лолита была настроена к нему враждебно, как в свое время Светлана, он бы понял, что она просто обижена на него за его уход из семьи. Но она общалась с ним нейтрально, как с чужим, не уклоняясь от встреч и подарков, но и не выражая особого желания к продолжению общения. Он видел, как изменилась его девочка, прежде самоуверенная, задорная и веселая, как она замкнулась в себе, но ничего не мог поделать. Даже советом он не мог ей помочь. Она его выслушивала, не возражая, но никогда не следовала тому, что он ей говорил. Авторитетом для нее он не был и повлиять на нее никак не мог.

— Ну что, парни, — Роберт оглядел гостиную Дегтяревых, куда они все зашли. — Здесь будем, — он усмехнулся, — разговаривать? Все-таки не лучше ли нам, Альберт, объясниться вдвоем. — Он повернулся к Берту. — В дни моей молодости считалось недостойным устраивать разборки двух против одного, который к тому же старше на тридцать лет. Впрочем, сейчас все изменилось.

— Мы можем поговорить и спокойно, — сказал Даниил. — Все зависит только от вас. И Альберт, в общем-то, ни при чем. Главный инициатор я.

— Странно, — Роберт сел в кресло. — Так что же за драматическая история произошла с участием моего носового платка, из-за которой вы привезли меня сюда? Я, в общем-то, предполагаю, в чем дело, но хотел бы услышать это от вас.

— Точно такой же платок, какой нам показывала Наталья Сергеевна, был найден в коридоре ночного клуба в ночь, когда убили мою жену. На нем были следы ее крови. Убийца вытер испачканные руки и второпях выронил его, когда уходил, — встав напротив Роберта, произнес Даниил. — Как бы вы могли объяснить это, Роберт Михайлович?

Лицо Роберта залила смертельная бледность. Он закрыл глаза, справляясь с собой, и через минуту спокойно посмотрел в лицо Даниилу.

— Ее убил я, — решительно произнес он.

— Ты ответишь за все, извращенец, — Даниил бросился на Роберта, но Берт крепко держал его сзади.

— Оставь его, Дан, он никого не убивал, — Берт не выпускал Даниила, и справиться с ним Даниил не мог.

— Роберт Михайлович, я знаю, что вы не убивали. Но вы знаете, кто убийца, и покрываете его, — сказал он Роберту. — Скажите, сколько у вас было таких платков?

— Два, один остался у Наташи, другой я потерял в ночном клубе, — ответил Роберт. — Повторяю, эту девушку убил я.

— Ладно, Берт, пусти меня, я его не трону, — попросил, немного успокоившись, Даниил. — Нужно звонить в милицию.

Даниил подошел к телефону.

— Но зачем, скажите, зачем вам это было нужно? — настаивал Берт. — Я ведь знаю, что это неправда. За что вы убили ее?

Роберт молчал, несколько смутившись.

— Я расскажу об этом следователю, — сказал он наконец.

На противоположном конце провода дежурный милиционер взял трубку, но Берт нажал на рычаг.

— Подожди с милицией, пусть сначала объяснит, как все произошло. Неужели ты не видишь, что он врет? — объяснил он возмущенному другу.

— Послушайте, парни, ее на самом деле убил я. Я во всем признаюсь и все расскажу, но дайте мне шанс, не звоните никуда. Отпустите меня сейчас, а завтра я сам явлюсь в прокуратуру с повинной. Я хочу попрощаться с семьей, провести с ними последний вечер, — попросил Роберт.

— А на самом деле после того, как мы вас отпустим, вы исчезнете и отвечать за все придется моей сестре, — усмехнулся Даниил.

— Как фамилия следователя? Я позвоню ему и поговорю с ним.

Даниил продиктовал номер домашнего телефона Платонова.

— Говорит Роберт Вершинин, — сказал он, когда Платонов ответил. — Я хотел бы сделать заявление. Власту Ракитину убил я. Если можно, дайте мне возможность явиться к вам утром самому. Да, я работаю в журнале «Жизнь». Хорошо. Буду в восемь утра. Спасибо… — Он назвал Платонову марку и номер своей машины и домашний адрес.

— Теперь я могу уйти? — спросил он, повесив трубку.

— Можете, — зло бросил Даниил и пошел открывать дверь.

— Нет, вы останетесь здесь, пока мы с Даном не съездим к настоящему убийце, — возразил Берт. — Теперь-то я наверняка знаю, кто это. Твоя дверь, Дан, запирается так, чтобы ее нельзя было открыть изнутри?

— Да, но это на самом деле он, все сходится, — недоумевал Даниил.

— Тогда поехали. — Берт, достав нож, перерезал телефонный провод. — Это для того, чтобы он не успел его предупредить. Не волнуйся, беби, я сам его потом починю.

— Ее убил я, а сейчас я должен уйти, — Роберт, оттолкнув Даниила, бросился к двери. Но открыть ее ему не дал подоспевший Берт.

— Простите, Роберт Михайлович, что мы двое были против вас одного, это тоже не в моих правилах. Но это была вынужденная мера, — сказал Берт, стягивая руки Роберта за спиной брючным ремнем. — Вам придется подождать нас здесь, пока мы не посетим вашего лучшего друга. Зато вы не будете отвечать перед судом за его преступления.

Не обращая внимания на непечатные высказывания в свой адрес, Берт и Даниил вышли на лестницу.

— Со дня твоего выхода из больницы я не понимаю тебя совсем, — недоуменно произнес Даниил. — У тебя, часом, во время аварии не было травмы головы?

— Быстро садись за руль и поехали в дачный поселок, — совершенно не реагируя на его колкости, сказал Берт. — Уже после прочтения дневника я знал, кто был тот мужчина. И я знал, кто был в костюме утопленника и кого собиралась шантажировать твоя жена. Но все же я до последнего момента не верил, что он еще способен на убийство. Он всегда казался мне просто несчастным одиноким человеком. Я знал еще лет семь назад о его отношениях с Властой, но я был уверен, что соблазнила его она, чтобы выкачивать из него деньги. Когда ты сказал о платке, я чуть было не усомнился и даже стал подозревать Роберта, но сразу по его поведению понял, кто это на самом деле.

— Но ведь платок принадлежал Роберту, — возразил Даниил, стоя около своей машины.

— Ты думаешь, на свете мало женщин, которые, подобно Наталье Сергеевне, собирали, как реликвии, его платки? — хмуро сказал Берт.

— Но холл дачи, который был на снимке, я ведь тоже узнал его, когда был у Лолиты, и Лолита подтвердила, что отец там бывал, — не соглашался Даниил.

— Поехали, все увидишь сам, — сказал Берт. — Я, к сожалению, не могу сесть за руль, меня лишили водительских прав.

— Берт, скажи, кого ты имеешь в виду? — спросил Даниил, гоня машину по такой же темной и скользкой дороге, какой она была вчера.

— Это мой отец, — глухо ответил Берт, глядя в окно.

— Ты сошел с ума, — рассмеялся Даниил. — Это Роберт. У тебя нет ни единого доказательства, а против Роберта много улик, да и он сам признался.

— Он сделал это ради моего отца, — сказал Берт. — Они всегда, как ни странно, дружили. Это выше моего понимания, но это так.

— Да, мои родители тоже всегда обсуждали это. Роберт словно зависел в чем-то от него, — согласился Даниил.

— У них были одинаковые увлечения, одинаковые автомобили, и та лестница, что ввела тебя в заблуждение, была спроектирована моим отцом. Роберту она очень понравилась, и отец помог ему сделать точно такую же, — сказал Берт. — А платок он мог найти у моей матери, которая вполне могла и хранить его и подбросить.

— И все же это не Виктор Сергеевич, — спорил Даниил, останавливаясь, по совету друга, вдалеке от дачи Горшковых. — А с чего ты вообще решил, что он сейчас на даче? Он уехал на встречу с делегацией и сейчас занят своими гостями.

Пока они шли, увязая в осенней грязи, Берт вспоминал…

Городской стадион, куда он ходил тринадцатилетним мальчишкой, был расположен неподалеку от хореографического училища. Там он несколько раз видел своего отца со светловолосой худенькой девочкой. Это случалось именно в те дни, когда дома считалось, что он на важных заседаниях и симпозиумах. В такие дни он не приходил домой ночевать или возвращался очень поздно.

Берт тогда думал, что у отца есть ребенок на стороне, в этом-то и заключается причина его холодного отношения к нему самому. Он знал о не сложившейся семейной жизни отца и матери и хотел разузнать все до конца. Он увидел эту девочку на своем дне рождения, узнал, где она учится, и однажды проследил за ней. После занятий она поехала на троллейбусе, он тоже сел в троллейбус. Выйдя на одной из остановок, она подошла к пятиэтажному дому, и ему не стоило особого труда узнать адрес. Минут через десять после того, как в квартиру вошла она, к дому подъехала машина его отца.

Альберту была интересна жизнь отца, и он все сделал точно так, как рассказывал на перемене Лолите, объясняя, зачем ему бинокль. Только, разумеется, ни за какой Альбиной Петровной он наблюдать не собирался. Он рос фактически на улице и к тринадцати годам, общаясь со старшими ребятами, был достаточно, и даже предостаточно просвещен в вопросах секса. И даже имел не совсем удачный половой контакт с подружкой своего шестнадцатилетнего друга, решившего, что ему пора уже стать мужчиной, и одолжившего ему свою женщину, ярко накрашенную полную брюнетку неопределенного возраста, от которой сильно пахло духами и потом. То ли он был слишком юн, то ли слишком напуган предстоящим событием, которое должно было совершиться в подвале, то ли на него подействовали полстакана водки, которые тот же старший друг заставил его выпить для храбрости, хотя до этого он никогда не пил, но, когда вся их компания, посмеиваясь и желая ему удачи, оставила его наедине с этой девкой, он не смог ничего. Тогда она и сделала то, что потом он видел в бинокль, отыскав окна квартиры, куда зашли девочка и его отец. Да, то же самое делала с его отцом эта милая балеринка, на которую молился его наивный воспитанный одноклассник и друг Даниил Дегтярев. Пулей вылетев из подъезда дома, где находился его наблюдательный пункт, он сел в первый попавшийся трамвай и катался в нем до вечера, пока его не выгнал водитель, направляясь в депо. Он направился пешком к своему району, решив переночевать в их излюбленном подвале по примеру товарищей, ночующих там после конфликтов с родителями. До подвала он не дошел. Его подобрала на пустынной улице патрульная милицейская машина. Он назвал адрес своей бабушки, и его отвезли туда. Она, увидев его в сопровождении двух милиционеров, подтвердила, что он живет у нее, и даже ни о чем не спросила, когда он заявил, что домой больше не пойдет. Встретиться с отцом после увиденного он просто не мог. Когда родители приехали за ним на следующий вечер, ему не пришлось даже выходить к ним и разговаривать. С ними поговорила бабушка, и он насовсем переехал к ней.

Подойдя к даче, Берт подергал ручку двери. Она была заперта, но на втором этаже в окнах был свет. Он позвонил и, не дождавшись ответа, позвонил еще раз. На этот раз требовательно, долго не отрывая палец от кнопки звонка. Наконец послышались шаги, щелканье открываемого замка, и темноту разрезала полоска света из прихожей.

Виктор Горшков встревоженно всматривался в лица нежданных посетителей.

— Здравствуйте, дядя Витя, — удрученно поздоровался Даниил, озадачиваясь от того, что его друг пока оказался прав.

— Здравствуй, Данила. — Архитектор как будто не замечал Берта. — Прости, не могу пригласить тебя, я не один. Увидимся завтра.

Он хотел закрыть дверь, но Берт поставил ногу на порог.

— А мы и не ожидали застать вас здесь, господин Горшков, какая приятная неожиданность, — сказал он в своей излюбленной иронической манере, давно выбранной им для разговоров с отцом. — Не беспокойтесь, вашу даму мы не потревожим. Пожалуйста, впустите нас, мы проделали такой путь и замерзли, не говоря уж о том, что промокли, а Даниил забыл ключи от своей дачи.

— Убирайся отсюда, — резко сказал Виктор и, переменив тон, обратился к Даниилу. — Извини еще раз, ты уже взрослый, и, надеюсь, поймешь меня как мужчина мужчину. Уговори своего друга уйти, я не умею с ним разговаривать.

— И все-таки придется поговорить, — тоже разозлившись, сказал Берт, распахивая дверь и заходя в холл. — Смотри, Дан, вот эта лестница, которую ты видел на фотографии. А вот это я нашел в столе господина Горшкова, когда он отправился на очередную встречу с делегацией и поверил в мои байки, что меня это дело не интересует. — Он вынул из рюкзака дневник Дианы и фотопленку. — Записку, которая тебя ввела в заблуждение, написал тоже он. Любой человек, умеющий рисовать, может скопировать чужой почерк. Для этого он и позвал тебя к себе жить, пичкая тебя снотворным и спокойно аннулируя из твоей квартиры свидетельствующие против него вещи. Если ты посмотришь эту пленку, она покажется тебе очень интересной. Из-за нее-то он и убил твою жену. Ему столько лет все сходило с рук, но он, как обычно, заблуждался на мой счет, когда имел глупость все оставить в своем столе и не уничтожить.

Даниил вовсе глаза смотрел на архитектора.

— Да вы и шпион, господин Романовский, — презрительно усмехнулся Виктор. Да, я вас действительно недооценивал.

— О том, что вы сожительствуете с малолетними, господин Горшков, я знал семь лет, — произнес Берт. — И молчал, глупо веря, что это не вы растлеваете их, а они вас. Я так любил вас, несмотря ни на что. Восхищался вашим умом, вашей образованностью, вашим талантом. Я в ваше отсутствие, когда вы уходили на работу, сбегал из школы и тайком от матери заходил в вашу комнату. Я читал книги, которые читаете вы, учился рисовать, глядя на ваши рисунки, и так мечтал поговорить с вами. А вы верили пошлой сплетке и отталкивали меня. Я не понимал, как вы, с вашим умом и проницательностью, могли поверить в нее, и думал, что все дело во мне, что я такой отвратительный тип… Потому вы и не признаете меня. А все дело было лишь в том, что вы пошляк и извращенец, а теперь вот докатились до убийства. О дальнейшем разговаривайте с ним. — Он указал на Даниила. — Вы убили его жену, вы подставили его сестру, вы обманывали его. А я пока выйду на улицу, здесь слишком жарко. Но не надейтесь сбежать, я буду на крыльце. — Он резко повернулся и вышел.

— Но как вы могли? — только и смог сказать Даниил, оставшись наедине с архитектором.

— Я не убивал ее, — сказал Виктор.

— Но любовником моей жены были вы?

Виктор не успел ответить. На лестнице появилась девочка лет пятнадцати.

— Я не для того сюда приехала, Витя, чтобы сидеть одной в спальне, — капризно сказала она, разглядывая стоящего в холле Даниила.

У девочки было нагловатое лицо с раскосыми зелеными глазами, она запахивалась в розовый воздушный пеньюар.

— Я сказал тебе, кажется, чтобы ты оставалась наверху? — Архитектор сердито фыркнул на нее.

— Но мне там скучно.

— Иди наверх! — Он повысил голос.

— В чем дело? — В холл зашел Берт. — Моя помощь не требуется? А, вот и юная пассия.

— Красивый мальчик. — Девочка улыбнулась Берту.

— Если ты сейчас же не уйдешь, то никогда больше не переступишь порога этой дачи, — сказал архитектор.

— Не сердись, Витюша, я исчезаю. — Девочка легко взлетела по лестнице, послав ему воздушный поцелуй.

— Новое поколение, — пожал плечами архитектор. — Мне трудно опровергнуть эти обвинения, Даниил. — Он кивнул в сторону исчезнувшей наконец девушки. — Меня, как говорится, застали с поличным. Но Власту я не убивал. Она пригласила меня на этот чертов праздник, указав в записке, что я очень пожалею, если не приду. Разумеется, я пришел, приняв все меры предосторожности. Я взял в прокате машину, придумал надувной костюм, под которым меня никто не смог бы узнать, и стал ждать, когда она пойдет в гримерную, куда она и просила меня зайти. Когда она ушла, я несколько раз пытался туда пройти, но мне все время мешали. Сначала Берт и твоя сестра, потом ты. Я каждый раз думал, что вы идете к ней, и поворачивал. Убедившись, что вы все в кегельбанной комнате, я предпринял последнюю попытку, но меня снова опередили, и на этот раз человек зашел именно в гримерную. Тогда я вернулся в зал. Думал, поговорю с ней прямо там, в шуме шабаша никто и не обратит на нас внимания. А потом я зашел в гримерную следом за тобой. Но она была уже мертва. Разумеется, я поспешил уйти, потому что не хотел осложнений и разборок с милицией. Начались бы всякие ненужные вопросы. Кроме того единственного раза, мне даже не удалось выйти из зала, и я думаю, найдется масса свидетелей, которые это подтвердят: костюм был слишком заметен, и всех интересовало, кто я, ко мне постоянно подходили с этим вопросом, многие за мной наблюдали, так что алиби у меня есть.

— И кто же был тот человек, которого вы видели? — спросил Даниил.

— Я не скажу вам, я обещал молчать, — ответил Виктор.

— Это был Роберт? Скажите, это был Роберт? — настойчиво расспрашивал Даниил.

— Нет, — покачал головой Виктор.

— Он сознался в убийстве. Можете его не покрывать, — сказал Даниил.

— Ну, если он сознался, значит, это его личное дело, — произнес, заметно воспрянув духом, архитектор. — У вас ко мне все, господа? Это был действительно он.

— Да, но среди тех, кто оставался в зале после убийства, его не было, и из клуба вышли только трое: вы, Берт и Диана, — сказал Даниил.

— Спросите об этом у него, — посоветовал архитектор.

— Пойдем, здесь больше нечего делать, — сказал Берт. — Он все равно не признается в убийстве, пока это не доказано. Дневник и пленка у тебя. Завтра же отдай их следователю. Думаю, его алиби не подтвердится. А нам пора.

Даниил со смешанным чувством удивления, ужаса и отвращения смотрел на архитектора. Берт почти насильно вывел его из холла.

— Ты обещал Роберту отпустить его, — напомнил он. — Надеюсь, теперь ты веришь, что он не убийца?

Даниил все никак не мог прийти в себя от этой метаморфозы. Человек, которого он считал более близким, чем родной отец, оказался преступником, маньяком. Это не укладывалось в голове.

— Ладно, за руль сяду я, а то ты, пожалуй, не в состоянии вести машину, — сказал Берт.

Потрясенный Даниил смотрел на своего друга, спокойно и уверенно ведущего машину по скользкой грязи. Многое теперь стало ему понятно в нем. То, чего раньше он не понимал. Он представил себе, как тяжело было Берту с таки страшным человеком, считающимся его отцом. И еще он поражался себе. Каким же наивным и восторженным дураком был он сам, в каком мире романтических грез существовал, совершенно не замечая реальности! А еще возомнил себя писателем! Три человека, самые близкие: Берт, Диана, Власта, были совершенно ему неизвестны. Он упрекал себя за инфантилизм и глупость и восхищался тем, кого еще недавно считал предателем. И думал, как же был прав Берт, насмешливо называя его «беби». К тому же он был эгоистичным ребенком, который капризно требовал от других исполнения своих желаний, не думая и заботясь ни о ком. Только теперь он понял, что скрывалось за ироничной насмешливой манерой Берта, какой ценой давалась другу эта уверенность в себе и что стояло за решительностью и силой характера его сестры. Когда машина подъехала к дому, он наконец решился обратиться к Берту.

— Прости, я был так глуп, — сказал он. — И напрасно оскорблял тебя.

— Это все сейчас неважно, — ответил Берт. — Главное, мы нашли убийцу.

— Я все никак не могу поверить, — произнес Даниил. — Но если в клубе был он. — Даниил никак не мог теперь называть архитектора дядей Витей, как раньше, — то там, конечно же, не было Роберта. Только как он мог заставить Диану себя подставить? Очевидно, ни столкнулись, и поскольку она была свидетельницей, он как-то принудил ее. Но как?

— Может, у него был пистолет, — предположил Берт. — Если он шел на встречу с женщиной, которая шантажировала его, то вполне мог захватить его, а когда увидел нож, который взяла из дома твоя жена, чтобы защищаться от него, он мог отобрать его у нее и постараться имитировать самоубийство. Но ему помешала Диана, и, чтобы она молчала, он заставил ее все взять на себя.

— Но он не мог оказаться убийцей, не мог, — вспоминая то, как ему всегда нравился архитектор, тупо повторял Даниил.

— Я тоже не верил в это до последнего, поэтому ничего и не говорил тебе, хотел сначала все выяснить сам. Когда я нашел дневник и пленку в его столе, а потом ты рассказал о платке, я и то колебался, — признался Берт. — А теперь я могу ответить на твой вопрос. Когда я в клубе грозился убить твою жену и его, я думал, что они вместе соблазнили твою сестру. Я тоже считал, что должен был быть кто-то третий, кто делал эти фотографии, и не сомневался, что это был мой отец. Фотография всегда была его хобби.

Вдруг он резко затормозил. Въезд во двор их дома был перекрыт милицейской машиной. Молодые люди вышли из «жигулей» и вошли во двор. Желтая машина реанимации стояла посреди двора. Вокруг толпились люди, высыпавшие на улицу, несмотря на поздний час. Даниил, увидев стоящего среди них Платонова и его помощника, подошел к ним.

— Никогда у меня еще не было такого запутанного дела, — устало сказал Платонов. — Хорошо, что я успел вовремя приехать. Должен вас предупредить, мне пришлось вскрывать дверь вашей квартиры. Я не знал, где находитесь вы, вас нигде не могли найти, так что ваша квартира временно опечатана. Вам придется объяснить, Дегтярев и Романовский, что за произвол вы устраиваете, а если Вершинин захочет, то и отвечать за это. А пока возьмите. — Он протянул Даниилу запечатанный конверт, на котором было написано его имя.

Когда парни ушли, архитектор долго еще оставался внизу. Он ходил из угла в угол, в задумчивости меряя шагами холл, и не слышал нетерпеливого голоска призывающей его назойливой любовницы. В конце концов она сама вышла из спальни, постояла на лестнице, окликнула его еще несколько раз и, не получив отклика, недовольно усмехнулась и ушла наверх спать.

Виктор понимал, что его карьера закончена. Ему почти пятьдесят. Когда он выйдет на свободу, отсидев за растление несовершеннолетних, он будет уже в предпенсионном возрасте, и его репутация будет настолько подорванной, что вернуться к работе он не сможет.

Но сейчас не потеря карьеры и не лишение на долгие годы плотских удовольствий волновали его, и даже не перспектива уголовного будущего заставляла затравленно ходить по даче. Он много грешил и в принципе подозревал, что рано или поздно это всплывет. Сейчас его занимало другое. Если верить всему, что здесь в запальчивости наговорил парень, считающийся по документам его сыном, то он собственноручно сломал свою жизнь и оттолкнул свое счастье, к которому столько стремился.

Женщины, конечно, его волновали с молодых лет, как и любого нормального мужчину. Но довольно быстро он привык относиться к ним с презрением, считая пустыми и глупыми. Он не раз убеждался в том, что в каждой из них, пусть даже самой красивой и недоступной с виду, живет обычная шлюха. И чем красивее женщина, тем больше в ней от проститутки, всегда использующей мужчин в корыстных целях. Он не обманывался насчет своей внешности и знал, что многочисленные красавицы, лезущие к нему в постель, делают это либо ради экзотики — уродство порой возбуждает не меньше, чем красота, либо ради денег, которые он всегда умел зарабатывать, и даже с излишком, благодаря уму и таланту. Он видел, что ни одну из них абсолютно не волнуют его душевные качества. Женщины смеялись над его остроумными шутками, но стоило появиться на горизонте широкоплечему парню с бицепсами, как они тут же переключались на тупого красавца, порой не умеющего связать двух слов. Он осознал это, когда ему было только двадцать и он был самым одаренным студентом архитектурного института. С тех пор он вступал лишь в непродолжительные связи с женщинами, не допуская их в свою достаточно ранимую душу и не позволяя им затронуть своего сердца, чтобы потом не страдать из-за их измен. Но в глубине души он все-таки верил, что появится одна, которая сможет полюбить его самого, для которой его внутренний мир затмит внешность. Пока же он все силы вкладывал в работу и к двадцати восьми годам добился того, что не удалось никому из его сверстников, — он стал главным архитектором проектного института. И свою карьеру сделал сам, его родители были обычными школьными учителями и помочь ни связями, ни деньгами не могли. Он мечтал о семье, которая была бы надежным тылом, о верной жене, хранительнице очага, и о сыне, которому мог бы передать все, что у него было: опыт, ум, знания, профессиональные навыки…

Однажды он получил первый частный заказ на проект дачи актера Евстафьева. Работая над проектом, он бывал у него дома и познакомился с его дочерью, очаровательной двадцатилетней студенткой театрального института. Между ними возникла ни к чему не обязывающая легкая связь. Он знал, что Лиле просто скучно. У нее в этот момент никого не было. Она познакомила его со своими друзьями, молодоженами, Володей и Роксаной, начинающими писателями, студентами филфака, с Женей, дочерью писателя Горшкова. Все они относились к нему снисходительно и насмешливо, несмотря на то, что он был гораздо более умен, образован и талантлив, чем они. Но после того, как дача по его проекту была построена, заказы посыпались один за другим.

Интрижка с Лилей прекратилась очень быстро — Володя с Роксаной развелись, и Лиля тут же ушла от него к освободившему мужу. Виктора же стала атаковывать Роксана. Она, как ни старалась, не могла скрыть своего маниакального желания выйти замуж после того, как от нее ушел муж. У нее был имидж доступного испорченного подростка, но, несмотря на то, что она объяснялась ему в любви и всем своим поведением показывала, что на все готова, от физической близости она уклонялась успешно. Он был достаточно умен, чтобы понять: что-то здесь не так. Когда ему, с величайшим трудом, удалось склонить ее к интиму, он понял, отчего мужья оставляли ее достаточно быстро. Ни на роль любовницы, ни на роль жены она не годилась. Сексуальная жизнь ей была чужда, она была эгоистична и совершенно не думала о мужчине, за которого во что бы то ни стало хотела выйти замуж. Он оставил ее сам, выдержав бурные объяснения и скандалы. Но никакие угрозы с ее стороны, никакие уговоры не могли поколебать его. Он пришел к выводу, что она не совсем нормальная. Ведь психические отклонения не редкость среди творческих людей. Он и сам был излишне неврастеничен, страдал бессонницами, был слишком раним и впечатлителен, но жену ему хотелось иметь тихую и спокойную, без всех этих истерик и закидонов. Вот почему его внимание остановилось на Жене Горшковой. Она была невзрачна и оттого слишком застенчива, но зато была совершенно нормальной женщиной, ориентированной на семью и детей. Она ничего не писала, не стремилась к сцене, не рисовала — словом, не предавалась никаким творческим занятиям. Он стал присматриваться к ней и заметил, что она, в отличие от других девушек ее возраста, не обращает внимания на красивых парней с развитыми бицепсами. Ей было всего восемнадцать, она лишь год назад закончила школу и, не поступив в институт, не занималась ничем. Он подумал, что на парней она не заглядывается, поскольку знает по опыту, что это бесполезно. Они начали встречаться, и когда он сделал предложение, сразу согласилась. Он доверил ей свою душу и сердце. Он знал, что она чувствует, будучи некрасивой, и по-своему любил ее. Он окружал ее заботой, вниманием, нежностью и знал, что она, согласясь выйти за него, в общем-то, без любви, все это оценит и полюбит его. Все к тому шло. И когда до свадьбы оставалась неделя, он не сомневался, что добьется своего.

Но после свадьбы Лили и Владимира, когда Роксана познакомилась в ресторане с красавцем спортсменом, все рухнуло. У спортсмена была личная драма, он напился и, пригласив на танец Женю, поцеловал ее. Виктор и не думал придавать этому значения, но Женя, обделенная вниманием парней, не поняла ничего и всерьез влюбилась, решив, что и спортсмен поцеловал ее неспроста. Она рассказала об этом Виктору на следующий же день и отказалась от свадьбы, хотя к ней было все готово уже.

А этот красавчик, его звали Роберт, только что закончил свою спортивную карьеру и, как понял Виктор, был на опасном перепутье.

«Кто знает, — думал Виктор, — а вдруг он воспользуется увлечением Жени, чтобы устроиться в жизни благодаря связям ее отца?» Он уже привык, что Женя будет его женой, он любил ее, и его тщеславие, неимоверно развитое, как и у всех людей, страдающих каким-то недостатком, не позволяло ему допустить, чтобы их брак расстроился. Тогда он решил сделать все, чтобы женить Роберта на Роксане. Это было сложно, потому что бомонд вряд ли захотел бы принять в свои члены этого неотесанного парня, и возникло бы слишком много преград. Это для его невесты несущественно, за кого она выйдет замуж, лишь бы вообще вышла. С Роксаной дело обстояло иначе. Он разработал план, выставив Роберта умнейшим, одареннейшим человеком, чтобы устранить все препятствия. Он хотел доказать Жене, что Роберта она никоим образом не интересовала, полагая, что стоит ей в этом убедиться, ее увлечение пройдет, и их отношения наладятся. Он боролся за свое счастье, как мог. А ему всегда приходилось всего добиваться собственным трудом. Ему никогда и ничто не шло в руки само, как тому же Владимиру. После свадьбы Роберта и Роксаны Женя согласилась за него выйти, но вскоре стало ясно, что Роберта она так и не разлюбила, и Виктору не оставила даже надежды на взаимность. Сколько он ни доказывал ей, какое Роберт ничтожество. Ее это ничуть не поколебало. Напротив, она только хуже стала относиться к мужу, объявив его бездушным эгоистом, способным довести человека до отчаяния. Он чувствовал, что при первой же возможности она побежит к Роберту, и однажды обманул ее, сказав, что уезжает на несколько дней в город. Она осталась одна на даче. Роберт, поссорившись с женой, тоже был один. Конечно же, все было так, как он и предполагал. Он застал их в постели… Новая «сделка» с Робертом состоялась на следующий день. В результате архитектор, чувствующий свою ущербность и к которому мир всегда относился несправедливо, познал сладостное чувство власти над другим человеком. Он ощущал себя творцом. Роберт был его Адамом, его детищем.

Роберт не был образован, хотя у него и был природный ум, он был легкообучаем, наблюдателен, но на сложную работу, на серьезную журналистику он не годился. Виктор, которому это ничего не стоило, писал за него статьи, предвкушая его позор и желая выставить посмешищем перед Женей. Зато фотограф из Роберта вышел отменный. Он гораздо быстрее, чем сам Виктор, научился, разобрался в аппаратуре. Во всем же остальном Виктор был его учителем, его тренером, просвещая в вопросах литературы, искусства. Благодаря прекрасной памяти Роберт наизусть выдавал его собственные суждения о книгах, фильмах и спектаклях, но самостоятельное мышление в этих вопросах у него так и не появилось. Впрочем, как убеждался Виктор, начинающий презирать весь мир, ему это и не было нужно. Ему сходили с рук многие ляпсусы, их попросту не замечали, в то время как к самому Виктору в бомонде, как к человеку со стороны, продолжали относиться с насмешкой. Когда они с Робертом высказывали мнение о чем-либо одними и теми же словами, все думали, что это Виктор подражает ему. Когда Роберт вслед за ним купил синий «шевроле», в их кругу стали поговаривать, что степень подражания архитектора Роберту превзошла нормы допустимого. Во всем Роберт был вторичен, но даже его поведение и манеру одеваться, которые он перенял у Виктора, считали его собственными. Виктора это и забавляло, и расстраивало, и постепенно он возненавидел всех.

Окончательно убедившись, что его жена так и не разлюбила Роберта, он охладел к ней, в городе у него были подруги, да и на даче он «крутил» с официанткой Таней. Одно время у него были даже серьезные намерения по отношению к ней, но, слава Богу, он вовремя одумался. Оказывается, и тут его обскакал Роберт, да и Владимир нередко сюда хаживал. Пожалуй, от самоубийства спасало его природное чувство юмора и надежда иметь сына, продолжателя жизни, которому он мог бы целиком посвятить себя. Он взял с Роберта слово, что тот не подступится к его жене, и знал, что тот его держит. Однажды он, решив, что Женя направляется в очередной раз соблазнять Роберта, застал ее с Владимиром. По-видимому, пошла утешиться после того, как Роберт снова ей отказал. Виктор совсем пал духом. Он знал о путанице в семьях родителей его друзей. Ни Роксана, ни Лиля не были уверены в том, кто их отцы, да и самих отцов это не особо волновало. Даже Женя как-то сообщила ему, что в ее мать были влюблены отцы ее подруг, и она тоже не уверена, что по происхождению Горшкова. Его это не устраивало — он хотел воспитывать своего ребенка, который был бы умом и одаренностью похож на него. Вот тогда-то он и выдумал новую идею — зачать детей сообща, на глазах друг у друга. Только так он мог быть уверен, что ребенок, который родится у его жены, будет именно его. Когда она забеременела и ультразвуковое исследование показало, что будет мальчик, он сходил с ума от счастья. Он любил этого еще не родившегося малыша и знал, что сделает все, чтобы и тот полюбил его. Он строил далеко идущие планы и был восхищен, когда малыш родился здоровым и красивым. Значит, у этого мальчика не будет таких проблем, которые мучили его отца. Разговоры, насторожившие его, начались, когда Алику было два года. Сначала тихо, в виде предположения, а потом все громче, как бы утверждая это, стали поговаривать, что Альберт — сын Роберта. Даже в похожести имен находили какое-то нелепое подтверждение этому, а уж синие глаза и ореол самого красивого ребенка в поселке довершали сходство. Виктора эти разговоры сначала бесили, а потом, когда они участились и уже начались не только у него за спиной, но и в его присутствии, он стал внимательнее приглядываться к малышу, и его замучили сомнения. Он не мог понять, каким образом это все-таки Жене удалось. Он забросил работу, взял отпуск, чтобы быть рядом с ней все время. Роберт клялся, что не прикасался к его жене, он ему верил, но стоило снова услышать эту сплетню, как он опять начинал сомневаться. Эти сомнения отравили его счастье. От любви к ребенку постепенно не осталось и следа. Когда он его видел, то занимался только тем, что выискивал в нем черты Роберта, что сводило его с ума, и он старался как можно меньше общаться с сыном. Конечно, он мог бы возразить любителям сплетен. Они назвали сына Альбертом вовсе не потому, что это имя чем-то похоже на имя Роберта. Это была прихоть деда. Григория Горшкова, который, поддавшись на уговоры своего друга Евстафьева, собиравшегося назвать внучку Травиатой, хотел повторить любовную пару «Дамы с камелиями». Но оправдываться было унизительно. В результате занятия с сыном и его воспитание, о которых так мечтал Виктор, пока ждал рождения, свелись к наблюдению за ним. Чем старше становился мальчик, тем больше Виктор убеждался в том, что Жене и Роберту удалось каким-то образом его обмануть. Характером Алик был совершенно не похож на него. Он был хулиганом, грубияном, предпочитал учебе улицу, тогда как Виктор в детстве был прилежным учеником, отличником, превосходил всех в вежливости и воспитанности и скорее напоминал маленького Данилу Дегтярева. Когда Алику было десять, Виктор окончательно убедился, что не имеет к рождению мальчика никакого отношения, и буквально возненавидел его за это. Отношений с женой у них не было уже давно, они спали и жили в разных комнатах, и постепенно в их так называемой «семье» образовалась у каждого своя жизнь. Виктора раздражало в ребенке то, что ему приходилось отвечать за его бесчисленные проделки перед учителем и родителями других, нормальных детей, и он открыто высказывал ему свое нерасположение и презрение. Он решил, что в личной жизни ему так ничего и не удалось, и окончательно возненавидел весь мир за несправедливое отношение к его персоне. Тогда он дал волю своей богатой творческой фантазии, направляя ее лишь на получение наслаждений. Он отказался от всех благих порывов, коль они были неосуществимы, и стал одним из заядлых посетителей злачных подпольных мест, где к его услугам были запрещенные азартные игры, малолетние проститутки, наркотики. Он вел двойную жизнь, оставаясь уважаемым человеком в городе. Чем развращеннее он становился, тем важнее и солиднее казался в легальной жизни. Он преодолел все комплексы, мешавшие ему раньше, и очень забавлялся, видя, что ничего не подозревавший бомонд наконец-то признал его и зауважал.

Он поддерживал близкие отношения с Робертом. Роберт был единственным, что удалось ему из задуманного. Он сделал этого человека. Когда Роберт взбунтовался и покинул бомонд, они стали чуть ли не друзьями. Виктор уважал самостоятельность и независимость Роберта и был убежден, что обрел он их благодаря ему. Прежде Роберт был неспособен сделать без него и шагу. Он даже пришел к нему посоветоваться в выборе имени дочери, чтобы оно соответствовало их кругу. Это Виктор назвал ее Лолитой. Он увлекался Набоковым и неоднократно рекомендовал его Роберту, повторяя, что Набоков — изысканный стилист, чье письмо виртуозно, что он мастер словесной игры, эстет. Роберт лишь озадаченно смотрел на него, по-видимому, не понимая значения и половины сказанных им слов.

Ту же пресловутую «Лолиту» Роберт читал около трех лет, бросая на второй странице и начиная сначала только из упорства, оставшегося у него от занятий спортом. А когда он стал тоже уважаемым в городе человеком и его фотоальбомы получали международные призы, у Виктора уже были все аргументы гордиться им. Роберт по-прежнему был откровенен с ним и считал своим другом. Он был благодарен ему за многое. С помощью Виктора он был в курсе жизни Лолиты, к которой его не допускала бывшая жена. Когда Лолита из-за неразделенной любви к Даниле пыталась отравиться, Виктор сразу же позвонил ему, и вдвоем они помогли девушке. Когда Виктор, находясь в ночном клубе на празднике Halloween, пытался зайти в гримерную, он видел человека, зашедшего туда, и понял, кто был убийцей, он сразу же позвонил Роберту. Роберт приехал, бросив работу, и умолял его никому ничего не говорить. Не в интересах Виктора было разговаривать с милицией. Он и пообещал.

Сейчас Виктор с болью в сердце запоздало думал, что все могло быть иначе, не поддайся он тогда сплетне насчет Алика. Сейчас все события предстали в его сознании с другой стороны. Конечно. Алик и не мог быть таким же, как он. Ведь его собственные родители, учителя, уделяли ему много времени, занимались с ним, воспитывали его, а сыну оставалась только улица, где он и получал воспитание. Он вспомнил словесные перепалки с уже взрослым Альбертом и недоумевал, как же он не замечал и его манерах свои, в его ироническом уме и поведении свое отражение. Ему было отчего рвать на себе остатки волос. От отчаяния его даже посетил благородный порыв. Он прошел наверх и, подняв с постели свою любовницу, заставил ее одеться.

— Витенька, я приехала к тебе, чтобы ты меня любил, — капризно заявила она.

— Между нами все кончено, — сказал он ей.

После бури оскорблений и негодования, после криков о том, что он ее первая любовь, она прищурилась и сказала:

— Дашь мне двести долларов отступных, а то я пойду в милицию и заявлю, что ты со мной сожительствовал, что ты меня изнасиловал.

Это была ложь. Он подобрал ее в одном из подпольных борделей и в общем-то купил, заплатив крупную сумму ее сутенеру. И она липла к нему, выкачивая деньги, и уже давно порядком поднадоела ему своей тупостью.

— Ничего ты от меня не получишь, — сказал он и за руку насильно вытащил ее из дома и швырнул в «шевроле».

Она орала и мешала ему вести машину по скользкой ночной дороге, и он был вынужден ударить ее. Тогда она замолчала, а потом стала жалобно выпрашивать у него хотя бы двадцать долларов. Он отдал ей все, что у него было в бумажнике, и она, пересчитав деньги и оставшись удовлетворенной, засунула их за ворот джемпера, по-видимому, за бюстгальтер. Он усмехнулся, увидев этот пошлый жест. Он высадил ее у того борделя, где познакомился с ней, и поехал домой, намереваясь позвонить убийце и предупредить, что возьмет вину на себя. Он жалел, что не позвонил Роберту с дачи. Он не знал, что тот уже позвонил следователю и сделал признание, и хотел сделать его сам. Жизнь казалась ему глупо и бесповоротно проигранной, и ему захотелось в порыве раскаяния и, как во времена молодости, посетившего его вдруг приступа благородства взять на себя еще одну вину. Все равно ему придется предстать перед судом. Тем более что за то преступление, которое он совершил по отношению к сыну, а теперь было ясно, что Альберт его сын, любой срок будет мал. Он с ужасом представлял, что пришлось перенести в детстве его ребенку. Альберт действительно и умом, и психическим складом был похож на него, и, значит из-за природной ранимости должен был особенно остро страдать от его пренебрежения и холодности. Как же он мог быть так слеп? Ведь если бы это был ребенок Роберта, то Женя, без памяти влюбленная в отца, боготворила бы также и сына, а она не меньше, чем он сам, была равнодушна к мальчику, потому что родила его не от того, от кого хотела.

Он подъехал к своему дому и был вынужден выйти из машины, даже не заехав во двор — путь перегородила милицейская машина. Чуть поодаль стояла «скорая». И он понял, что случилось. Он не успел приехать, и его последний благородный порыв пропал даром.

Лолита до последнего надеялась, что ее план удастся. Даже когда Даниил снова отказался от нее на даче и она поняла, что он по-прежнему к ней равнодушен, в глубине души у нее все же теплилась надежда. Она плакала и мечтала, как все переменится, он обнимет ее, скажет, что был глуп, не веря ее любви, потому что уже обжегся, но теперь он оценил ее любовь и тоже ее любит.

Чем ближе к дому подъезжала машина, тем меньше оставалось у нее надежды. Когда Даниил высадил ее у подъезда, она поняла, что все кончено, что все было напрасно. Она напрасно пошла на убийство, все равно ничего не изменилось, она не обрела своего счастья, напротив, стала еще несчастнее, чем была.

Ей было двенадцать, когда она в один день утратила все. Она до этого была очень счастлива и знала, что будет еще более счастливой. Это обещал ее отец, а он всегда говорил правду. Она стала несчастной, когда он неожиданно ушел от нее. Он поссорился окончательно с ее матерью, но как он мог предать ее?! Он избегал ее, даже когда они с матерью встречали его на улице, в ресторане, он не подходил к ней, отворачивался. А когда-то, кажется, совсем недавно, он, перечитывая с ней сказку ее мамы о Маленькой принцессе, говорил, что это о ней, и предсказывал си такое же счастливое будущее. Она, придя из школы, снова и снова читала эту сказку. Наконец ей стало ясно, что произошло. Против нее ополчились силы зла, и отец перестал видеть в ней самую лучшую, самую красивую, самую послушную девочку на земле, потому что силы зла победили его, и любовь к ней ушла из его сердца, тогда как в ее сердце она по-прежнему жила. Она ждала, что отец вступит в борьбу с силами зла и все будет так, как раньше. Но он и не собирался с ними бороться. Он полюбил другую девочку, в чем Лолита убедилась сама. Тогда она поняла, что ее отец — не тот человек, который сможет победить зло. Это будет кто-то другой. Она разлюбила его и перестала о нем думать. А потом она поняла, что тот человек, которого она ждала и о котором мечтала, — Даниил. Это он скинет чары, которыми опутали ее, он полюбит ее, и она опять станет самой прекрасной и любимой всеми. Она знала, как ее заколдовали силы зла. Они сделали ее маленькой и непохожей на других девушек, и поэтому парни не обращают на нее внимания. Но она знала, что Даниил не такой, как они. Она перечитала его рассказы о любви, опубликованные в газетах и журналах, и ей казалось, что он сумеет увидеть в ней то, чего не видят остальные. Она знала, что рано или поздно это произойдет, ведь ни с кем из девушек он не встречался, а значит, был предназначен для нее. Когда появилась Власта, Лолита поняла, что силы зла откровенно издеваются над ней, опутывая своими сетями теперь и ее любимого. Она ждала, что он сам освободится от них, но так и не дождалась и решила действовать сама. Ну и что, если в сказке Маленькую принцессу спасает самый добрый, самый сильный и самый умный человек? Жизнь — не сказка, и ей придется действовать самой, чтобы разрушить замысел злых сил и победить их. Она решила убить ту, в которой они сосредоточились, коварную женщину, отобравшую у нее любимого. Она решила сделать это на Halloween, день торжества нечистой силы. В том, что Власта открывала шабаш, Лолита видела подтверждение тому, что она и является главным злом. Убив ее, она не допустит торжества нечисти и освободит Даниила от злых чар. Она задумала убить ее ровно в двенадцать, чтобы та поняла, за что настигло ее возмездие. Она зашла к ней в гримерную и очень испугалась, когда Власта, услышав скрип открываемой двери, вынула из сумочки нож. У Лолиты тоже было приготовлено орудие убийства — сувенирный кинжал с тонким длинным острым лезвием, когда-то подаренный ее матери. Он хранился в чехле из слоновой кости, отделанном рисунками, и выглядел вполне безобидно, но Лолита, готовившаяся к убийству заранее и изучающая, как и чем легче всего убить человека, знала, что для убийства он подойдет. Есть два способа: ранение в живот, где проходит артерия, и в сердце. Оба удара смертельны. Ее кинжал был больше предназначен для первого способа, его лезвие было не таким длинным и было слишком тонким, так что она могла и промахнуться, не затронув сердце. Тогда бы ее жертву спасли. То, что Власта собиралась защищаться, ничуть ее не удивило. Силы зла были коварными и умными, но она знала, что одолеет их. Так оно и получилось. Под ее взглядом Власта вдруг положила нож на зеркальный столик и улыбнулась.

— Я не думала, что это ты, — приветливо сказала она. — Проходи, помоги мне застегнуть сзади молнию на платье, она все время расстегивается.

Лолита сразу оценила нож, который был у Власты. Таким ножом можно было убить наверняка, попав в сердце. Тогда было бы меньше шансов, что ее спасут, в отличие от ранения в живот, когда можно успеть остановить кровь.

Она застегнула ей молнию и протянула руку к ножу. Власта продолжала гримироваться и, как то странно улыбаясь ей, что-то говорила. Но она ее не слушала. Она ждала боя часов. На первом ударе часов она попросила ее встать, и та послушалась, все так же улыбаясь ей. Тогда Лолита шагнула ей навстречу и вонзила нож в сердце. Улыбка на лице представительницы сил зла сменилась удивлением, потом гримасой ужаса и боли, а потом она упала. Лолита знала, что все сделала правильно. Она убедилась, что ее жертва мертва, пощупав пульс на шейной артерии и, нечаянно испачкав в крови руки, вытерла их носовым платком, лежащим в ее сумочке. Когда отец ушел от них, она хранила, как реликвии, его вещи — писала его ручками, носила с собой его носовые платки. Потом это вошло в привычку, и сейчас она даже не подумала о том, что платок помечен его инициалами. Она спрятала его в сумочку, где лежал приготовленный для убийства непонадобившийся кинжал, и вернулась в зал. Она села за пустой столик. Вскоре появился Даниил. Лолита смотрела на него с надеждой. Теперь, когда чары развеялись, он должен был полюбить ее. И это начинало постепенно сбываться: он спас ее от подозрения, утверждая на предварительном допросе, что она не выходила из зала и что кровь на ее платье появилась из-за его неосторожности. Было одно, что чуть не погубило ее. Она не знала о том, что будет проводиться обыск, а платок со следами крови был у нее в сумке. Она не считала себя виноватой и не боялась ничего, но тут вдруг испугалась, что силы зла еще устранены не до конца и опять сделают все, чтобы разлучить ее с любимым. Она свято верила, что ее не смогут привлечь к суду за убийство — ведь она сделала благое дело.

Но кто знает, как глубоко коварство. Может, остатки сил зла сумеют заморочить голову милиции, и на какое-то время ее все же разлучат с любимым, которого она вот-вот должна обрести. Она испугалась и, сделав вид, что хочет выйти, выбросила платок в коридоре. Кинжал ей выбросить не удалось, но на него никто и не обратил внимания, приняв за сувенир. Она так переволновалась, что у нее началась истерика. Последнее, что она помнила — это то, что Даниил был с ней нежен и заботился о ней. Она ждала, что он придет к ней на следующий день, но его все не было. Когда он не зашел и на другой день, она сама отправилась к нему, ничуть не сомневаясь, что он будет счастлив ее увидеть. Его не было дома, и она долго ждала, сидя на ступеньках лестницы.

Все отчего-то произошло совсем не так. Она недооценила силы зла и проиграла битву с ними. Она стала убийцей, но это и сейчас казалось ей несущественным и неважным. Этот мир был жестоким и подвластным нечисти, и жить в нем она не хотела. Она не терпела несправедливости и не хотела, чтобы ее противники торжествовали лишний раз, заставив страдать ни в чем не повинную Диану, которую подозревали в убийстве. Лолита написала обо всем следователю, объяснив причины, побудившие ее убить главное средоточие зла, потом написала прощальное письмо любимому, так и не полюбившему ее Она надеялась, что он все поймет и освободится от злых чар после ее смерти и будет жить раскаянием и сожалением, и кто знает, может быть, сумеет, как в сказке, вернуть ее к жизни. Ведь для настоящей любви нет ничего невозможного Она запечатала оба письма в конверты, надписала имена адресатов, выпила несколько упаковок димедрола, которые сегодня утром приобрела в аптеке Она знала, что успеет умереть, что мама, которая была в эту ночь дома, не потревожит ее, она, как обычно, занята работой, и из ее комнаты доносился привычный стук печатной машинки. Когда димедрол начал действовать и сознание у нее уже замутнилось, она вдруг подумала, что ее писем могут не найти, они могут не дойти до адресатов. Первой их найдет мама, а она навряд ли захочет, чтобы ее дочь считали убийцей, и уничтожит их. Она из последних сил поднялась с кровати и позвонила Даниилу. Телефон в его квартире не отвечал. Она, напрягая ускользающие мысли, достала домашний номер телефона следователя, который он оставил ей на случай, если она вспомнит какие-нибудь подробности ночи убийства. Она позвонила ему.

— Пожалуйста, зайдите завтра утром на мою квартиру, — сказала она, чувствуя, что начинает отключаться.

Ей что-то кричали в трубку в ответ, наконец она поняла, что следователь отчего-то не понимает, кто ему звонит и куда ему нужно зайти.

— Это фея добра, — сказала она и отключилась.

Николай Егорович Платонов никак не мог заснуть в эту ночь. Он считал следствие законченным и собирался на следующий день передавать дело в суд. Он был обескуражен и расстроен исходом дела, хотя за время почти тридцатилетней работы в прокуратуре привык ко всему. Но Владимир Дегтярев, отец убийцы, был известным писателем и его другом. Он позвонил ему сегодня днем в Америку, потратив на разговор, наверное, всю свою зарплату, и рассказал о случившемся. Он не звонил ему раньше, надеясь, что его дети все же окажутся непричастными к убийству. После разговоров он лег спать еще более расстроенным и ворочался с боку на бок, как ни утешала и ни ворчала на него лежащая рядом жена. Когда жена наконец уснула, хоть он и мешал ей своими вздохами и ворочанием, зазвонил телефон. Он взял трубку и выслушал заявление Роберта Вершинина. Роберт хотел явиться с повинной, и Платонов не возражал, хотя не понимал, каким образом тому удалось проникнуть в гримерную. Он потерял всякую надежду на сон и поднялся с постели, решив съездить к Вершинину и поговорить с ним частным порядком. Он позвонил к нему домой, но трубку взяла его жена, которая не спала тоже, очень волновалась за мужа. Она сказала, что он уехал с двумя ее бывшими учениками, Дегтяревым и Горшковым, до сих пор не возвращался и даже не предупредил ее, что не придет ночевать. Телефон в квартире Дегтяревых молчал. Платонов был не на шутку встревожен и озадачен. И наконец, звонок девушки, попросившей его приехать утром и назвавшейся феей добра, дал ему понять, что дело отнюдь не закончено. Он по размышлении понял, что звонила Лолита Сафонова. Он сначала подозревал в убийстве и ее, пока не были получены результаты дактилоскопии. У нее был повод ненавидеть жену парня, которого она любила, на ее платье были следы крови, и никто из сидящих в зале не мог утверждать точно, где она находилась в момент убийства. Она была настолько тихой, незаметной и необщительной, что на нее никто не обращал внимания. Правда, Даниил Дегтярев утверждал, что она была в зале, но его-то самого в зале не было. И кровь на ее одежде объяснил тоже он. Платонову это показалось похожим на правду, он сам видел, что у мужа убитой испачканы руки. Разговор с девушкой внезапно оборвался, в трубке была тишина. Он долго слушал ее, а потом, позвонив помощнику и вызвав оперативников, сел в свою машину и помчался к писательскому дому. Он успел вовремя. Вызванная им реанимация приехала мгновенно. Врач, осмотревший девушку, сказал, что постарается ее спасти. Платонов прочел оба письма (второе по долгу службы) и поднялся в квартиру Дегтяревых. Ему никто не открыл, но, прислушавшись, он понял, что в квартире кто-то есть. Открыв с помощью помощника дверь, он обнаружил там Роберта Вершинина.

Виктор Горшков подошел поближе, раздвинул толпу и увидел, как в машину «скорой помощи» заносят бесчувственную Лолиту. Он с самого начала знал, что убила она, заметив, как она заходила в гримерную и как вернулась в зал. По ее удовлетворенному радостному лицу он тогда не понял ничего, только удивился, отчего вдруг оно, бывшее таким удрученным и озабоченным в начале праздника, вдруг чуть ли не светится от радости. После того как обнаружили труп, он начал догадываться, что случилось. Он позвонил Роберту и все ему рассказал, но Роберт не поверил, хоть и насторожился. Они оба знали, что мать Лолиты, Роксана, психически неуравновешенна, и Виктор доказал Роберту, что такая же участь постигла и его дочь. Может быть, это не развилось бы в ней, живи она в другой обстановке. Но она осталась с ненормальной матерью, потеряв отца, которого любила. И потом эта неразделенная любовь… Когда на ноже обнаружили отпечатки пальцев Дианы, а рядом с трупом ее платок, Виктор, узнавший подробности дела от Даниила, прекрасно понял, зачем Диана старается взять вину на себя. Роберт просил его молчать, но Виктор-то сомневался, что Лолитина психика не выдержит такого напряжения, и она во всем сознается сама. Так оно и случилось.

Рядом с дочерью, сопровождая ее носилки, к машине шел вдруг состарившийся Роберт, который сейчас выглядел, пожалуй, на все шестьдесят.

— Ей не придется отвечать за убийство, — сказал Виктор, подойдя к нему. — Экспертиза признает ее невменяемой, и ее даже не станут судить.

Но Роберт был безутешен. Его дочь спасут, и ей предстоят месяцы, проведенные в лечебнице, и неизвестно, поправится ли ее здоровье потом. А во всем виноват он, оставив ее с сумасшедшей матерью. Но он в свое время никак не мог доказать неадекватность Роксаны. Психиатры, к которым он обращался, уверяли, что, если судить по тому, что он рассказывает, никаких особых психических отклонений у его бывшей жены нет, но чтобы сделать заключение, он должен привести ее на прием. А привести ее было невозможно. «Если больной ведет себя буйно, вы можете вызвать бригаду домой», — говорили ему. Роксана обещала ему убить Лолиту, а потом себя, если он не оставит дочь в покое, поэтому ее буйного поведения он допустить не мог — он рисковал жизнью дочери. А в результате его самоустранения произошла трагедия. Но тогда он не мог даже украсть девочку из колледжа, как иногда собирался. Мать могла подстеречь ее. Единственное, что он мог, — это забрать ее и уехать вместе со своей новой семьей, но и тогда он не мог бы считать Лолиту в безопасности. Одержимая навязчивой идеей вернуть его через дочь, Роксана могла не полениться и отыскать его через адресный стол где угодно. Сейчас он жалел, что не сделал этого Все-таки у него был шанс сохранить здоровье дочери. Теперь Роксана в истерике лежала дома, и он был рад хотя бы тому, что она не поехала в больницу вместе с ним и дочерью. Ему казалось, что он свернул бы ей шею.

Он сердился на парней, не давших ему встретиться с дочерью, и, узнав у нее подробности убийства, уговорить ее молчать, когда он объявит убийцей себя. Впрочем, парни ни в чем не виноваты…

«Скорая», включив сирену, с воем сорвалась с места. Виктор различил в свете фонаря беседующих со следователем Даниила и Альберта. Он подошел.

— Пока с Дианы не снимается подозрение, — сказал Платонов. — После признания Сафроновой и вовсе непонятно, откуда на ноже отпечатки пальцев Дианы. Может, она сумела бы это объяснить, если бы пришла ко мне?

Он говорил это так, словно не сомневался, что и Альберт, и Даниил знают, где она скрывается. Виктор поражался недальновидности следователя, знающего теперь, казалось бы, все подробности дела. Он и сам мог бы ему все объяснить. Наконец следователь сел в машину и уехал, за ним и машина милиции…

Толпа начала редеть и разошлась совсем. Во дворе они остались втроем — Виктор, Даниил и Альберт. Они молча смотрели друг на друга.

— Приношу свои извинения, господин Горшков — со своей обычной усмешкой произнес Альберт. — Я был не прав, обвиняя вас в убийстве. Вы не убийца, вы лишь жалкий извращенец. Честно говоря, я рад, что вы не убивали. Рад за себя, разумеется, не за вас. Быть сыном убийцы не так уж и приятно. А насчет наказания за вашу порочность тоже можете пока не беспокоиться — благородный Даниил ничего пока Платонову не сказал и, боюсь, не скажет. А я оставил это на его усмотрение. Ваш моральный облик мне безразличен.

— Я расскажу все, если это понадобится для оправдания Дианы, — хмуро сказал Даниил. — Вы подтвердите, что видели, как Лолита заходила в гримерную, и все выяснится.

— Хорошо, — устало сказал архитектор. — Я согласен это подтвердить.

Он смотрел на сына и понимал, что в отношениях с ним он уже не в силах ничего изменить. Было бы глупо раскрывать объятия двадцатилетнему парню, которого он всю жизнь отталкивал и унижал, и надеяться, что тот его простит. Это годилось бы для дешевой мелодрамы, но не прошло бы в реальной жизни, тем более что между ними стоит еще и призрак убитой девушки, которая в детстве была его любовницей и из-за которой Альберт считает его извращенцем. Он не был похож на персонаж своего любимого автора, он вступил в связь с этой маленькой девочкой, когда от одиночества и отчаяния разочаровался во всем и во всех, развлекал себя, пускаясь во все тяжкие. А она была красива и эротична, он знал, что у нее-то он будет единственным. Но вся беда в том, что единственным он не был никогда и ни у кого. Ее эмоции и чувства его не интересовали, точно так же, как никого в мире не интересовали его собственные эмоции и чувства. Он умело запугивал ее и добивался того, чего хотел. Тем более что и она не была святой. Уже через несколько дней их связи она стала вести себя, как обычная взрослая женщина, как проститутка. Она требовала денег и подарков. Она была такая же, как все. Очевидно, он сумел привить ей такое отвращение к мужчинам, что она потом стала лесбиянкой. И конечно, он не ожидал, что ее судьба так переплетется с судьбами детей его товарища. Но даже сейчас, подавленный свалившимся на него открытием, он чувствовал сквозь боль, оттого что сам сломал себе жизнь, какую-то тщеславную радость: наверное, он действительно неординарный человек, если так способен влиять на человеческие жизни. Он смотрел в синие глаза сына, но видел в них только презрительное равнодушие.

Он направился к машине, встречаться с женой ему сейчас не хотелось.

— Я буду жить на даче, если понадоблюсь, ты всегда сможешь меня найти, — сказал он Даниилу. — До свидания, Даниил, до свидания, Альберт.

Назвать сына, как раньше, господином Романовским он бы теперь не смог. Он всегда считал, что этот парень специально взял эту фамилию, чтобы поиздеваться над ним. И теперь только понял, что это была попытка шестнадцатилетнего подростка доказать ему их родство, когда он, вопреки насмешкам, взял его прежнюю фамилию, от которой он сам в свое время отказался.

Он сел в синий «шевроле», сопровождаемый взглядами парней, ничего ему не ответивших, и поехал на дачу, такую же пустую, как его жизнь.

Николай Егорович Платонов подъехал к своему дому, когда часы показывали четыре утра. До начала рабочего дня оставалось четыре часа, и он даже не стал ложиться. Дело запутывалось все больше. Два человека признались в убийстве, один из присутствующих в клубе в ночь убийства так и не найден. Что это был не Роберт Вершинин, он перестал сомневаться после первых же наводящих вопросов. Роберт говорил такую нелепость, что было понятно — он выгораживает дочь. То, что убийца Лолита, тоже было пока под вопросом. Каким образом на ноже остались отпечатки пальцев другой женщины?

Когда раздался телефонный звонок, он был готов к тому, что позвонит еще кто-нибудь, решивший признаться в убийстве. Но это был дежурный оперативник.

— Николай Егорович, — сказал он, — только что позвонил мужчина, вызвавший милицию и «скорую помощь» в ночь убийства в ночном клубе «Элита». Он оставил свой адрес и телефон. Это некий Игорь Лесин.

Платонов немедленно собрался ехать. Все равно выспаться не удастся, да и этот человек вряд ли спит. Он позвонил Лесину, предупредил его о своем приезде и опять поехал по ночным улицам.

Игорь Лесин оказался худым неврастеничного вида человеком лет сорока.

— По телевизору объявили, что разыскивается человек, вызвавший на празднике милицию и «скорую». Это был я. Я боялся сразу позвонить, — признался он. — Кто знает, а вдруг меня посчитают причастным к убийству?

Он долго рассказывал Платонову, как ругал и проклинал себя за то, что поддался уговорам какой-то странной девушки в лохмотьях, которая буквально заставила его позвонить по двум телефонам.

— Она говорила сумбурно и нелепо. Что не может позвонить сама, потому что тогда милиция поймет, что она никого не убивала, а ей нужно, чтобы подумали, что убивала. Поэтому ей необходимо, чтобы позвонил мужчина. Она очень торопила меня, — рассказывал Лесин. — Говорила, что хоть и убедилась, что ее подруга мертва, но, может быть, она ошиблась и врачи еще смогут ее спасти. Вот я и позвонил.

Платонов расспросил о внешности девушки. По описаниям Лесина, это была Диана Дегтярева.

Уверив все еще нервничающего Лесина, что никто его убийцей считать не будет, но предупредив, что ему, вероятно, придется повторить свои показания в суде, если он состоится, Платонов вышел на улицу и направился прямо в прокуратуру.

Хотя Николай Егорович и провел бессонную ночь, полную событий, что в его годы было уже тяжеловато, и он ехал на работу, подумывая о пенсии, один камень с его души все же свалился.

— Ну вот, все фактически и выяснилось, за исключением нескольких деталей, — сказал Даниил, когда они остались во дворе вдвоем с Бертом. — Лучше бы мне не рождаться на свет. Кто бы мог предположить, что из-за моего идиотизма пострадает такое количество людей. Власта, Лолита, ты, моя сестра.

— Слишком много на себя берешь, каждый за свои поступки отвечает сам, — возразил Берт. — Да и насчет меня ты заблуждаешься. Я еще буду счастлив.

— Да, конечно, ведь на земле столько женщин, — усмехнулся Даниил. — Ладно, я пошел спать, а завтра займусь поисками сестры. Она все еще под подозрением, и его не снимут, пока она сама все не объяснит.

— Я проверил все места, где она могла бы быть, — сказал Берт. — Спрашивал у всех ее знакомых и друзей. Ее нет нигде.

— Правильно говорил Платонов, мы слишком плохо ее знали. — Даниил с ужасом смотрел на темные квадраты окон своей квартиры. — Поехали, я отвезу тебя, мне расхотелось спать.

«В конце концов, — подумал он, — Берт вовсе не виноват передо мной из-за того, что разлюбил Диану. Скорее я виноват в этом перед ним».

— Ладно. И зайдешь со мной. Я отдам тебе костюм и куртку, да и врать бабушке о моем пребывании в столице в твоем присутствии мне будет легче, — согласился Берт.

Старый, довоенного образца дом с колоннами, где жила бабушка Берта, находился на набережной. Даниил притормозил у подъезда.

— В моей комнате горит свет, — задрав голову вверх, удивленно сказал Берт. — Вероятно, домработница предпочла жить в моей комнате, а не в той, которую я для нее приготовил. Что ж, я не в обиде. Моя просторнее и удобнее. А бабушка уже спит, в ее окнах света нет.

Стараясь не шуметь, молодые люди зашли в квартиру. Из приоткрытой комнаты Берта доносились голоса, плакала какая-то девушка. Даниил напряг слух по своей привычке изучать поведение людей в счастье и горе, нужной ему для писательской работы. Но Берт тоже остановился на полпути к двери и замер, прислонившись к стене в коридоре с каким-то идиотским выражением на лице.

— Я решила, баба Вера, я уйду в монастырь, — говорила сквозь рыдания девушка.

— В монастырь, детка, идут по убеждению, а не прячась от проблем, — сердито выговаривала ей Вера Анатольевна. — Ты останешься здесь до тех пор, пока моему внуку не надоест изображать срочный отъезд в Москву и он не соизволит сюда явиться.

— О черт, — тихо сказал Берт.

— Было бы гораздо лучше, если бы Лолита не призналась, тогда меня бы посадили в тюрьму, и там я смогла бы искупить свою вину перед ним. — Девушка продолжала плакать, и Даниил понял, почему он сразу не узнал ее голоса. Он никогда в жизни не слышал, чтобы его сестра плакала, но, видимо, был человек, которому и она могла показать свою слабость. — А так он никогда меня не простит.

— Я бы на его месте тоже не простила тебя, — ворчала старушка. — За кого ты принимала моего внука, когда рассчитывала, что он согласится с тем, что ты возьмешь его вину на себя? Я не ругаю тебя за то, что ты подумала, что он мог ее убить. Он всегда был мальчиком вспыльчивым, но если он убил, он бы не стал молчать, когда ты вместо него стала бы подставлять себя. Почему ты думала о нем так плохо, когда стирала отпечатки пальцев и оставила свои, да еще и подбросила свой платок?

— Я не думала, что он узнает об этом, — ответила Диана, вдруг перестав плакать. — Я надеялась, что он уедет в Москву, а потом в Италию, а милиция не станет его разыскивать, потому что будет занята мной. А когда он вернулся бы, он бы уже ничего не смог доказать. Но откуда вам все это известно? Ведь ни я, ни Маша вам ничего не рассказывали и прятали от вас газеты.

— Да, и сломали мне телевизор, и лишили меня радио, но забыли о телефоне и подружках-сплетницах, — усмехнулась старушка. — Как видишь, они меня информируют очень быстро, и о Лолитином признании мне стало известно быстрее, чем газетчикам.

— Эй, дорогой гость, — крикнула вдруг она, повысив голос. — Может быть, хватит прятаться в коридоре и подслушивать! Мне кажется, ты и так уже выслушал достаточно. Если вы все сообща принимаете меня за выжившую из ума старуху, то, смею вас всех уверить, это не так. И ума, а тем более слуха я пока еще не лишилась, и услышать, как хлопнула входная дверь, еще могу.

Даниил зашел в комнату и смущенно поздоровался с Верой Анатольевной, а потом подошел к сестре и заключил ее в объятия.

— Динка, я прочел твой дневник, — признался он. — Прости меня за то, что я втянул тебя в эту историю. И вообще, за все.

— Так вы прибыли вместе? — спросила Вера Анатольевна. — А что это не появляется мой честный внук? Дверь-то, как я предполагаю, открывал он, ключи ведь только у него?

— Заходи, мы сейчас уйдем, — вышел в коридор Даниил.

— Да, конечно, сейчас, — ответил Берт, проводя рукой по лицу.

— Как погода в столице? — ехидно спросила старушка, когда он вошел. — По-видимому, очень странная, так что можешь не отвечать. Иначе с чего бы это тебе переходить на костюм в стиле а’ля Даниил Дегтярев? Данечка, — обратилась она к Даниилу, — помоги мне перебраться в мою комнату, у этого чертова кресла сломалась система управления. А я так устала.

Даниил взялся за спинку ее инвалидного кресла и, оглядываясь на молча смотрящих друг на друга Берта и Диану, повез ее из комнаты.

— Господи, Берт, прекрати стоять как остолоп. У тебя было достаточно времени, чтобы справиться со своими эмоциями, — обернувшись, сказала она и закрыла за собой дверь.

— Напрасно мы оставили их одних, — сказал Даниил, катя кресло по коридору. — Он ее больше не любит. У нее будет только еще одно потрясение. Было бы лучше, если бы мы вместе с ней ушли.

— Поверь старушке, пожившей на земле так долго, мой внук умеет любить, а настоящая любовь так быстро не проходит, она вообще не проходит никогда. И я рада, что он полюбил девушку, достойную его, — возразила она, самостоятельно развернув неожиданно починившееся кресло и заехав в свою комнату. — Лучше зайди и расскажи, что думаешь делать дальше. Когда эти двое поженятся, а это уже не за горами, ты останешься один.

— Еще не знаю, но уверен, что мне придется нелегко, — сказал Даниил, почему-то думая о сероглазой черноволосой дочери Роберта и о том, что ему придется преодолевать много преград, чтобы встречаться с ней. — Но, боюсь, до свадьбы Дины и Берта дело не дойдет, и я окажусь прав, — грустно добавил он, косясь на стену, за которой остались его друг и сестра, и изо всех сил напрягая слух, стараясь хоть что-то услышать. Но стены в этом доме были слишком толстыми, и он не слышал ни звука.

— Нужно взять стакан и перевернуть его, потом приставить ухо к донышку, и все будет слышно, — сказала старушка. — Попробуй, сам убедишься. Я ведь вижу, что тебе так же, как и мне, интересно узнать, что у них там происходит. — Она взяла со столика стакан и сунула в руки Даниилу. — Слушай и пересказывай мне…

… — Я сейчас уйду, только соберу вещи, — сказала Диана, как только брат и Вера Анатольевна покинули комнату. — Или нет, я уйду сразу, а мои вещи потом заберет Данила.

Она хотела выйти из комнаты, но не могла, потому что у двери продолжал стоять Берт, а подойти к нему она не решалась. Она опустилась на стул.

— Я зашла сюда в ту ночь, чтобы уговорить тебя уехать, а когда баба Вера рассказала мне о твоем звонке, я осталась. Она сказала, что ей одной скучно, что с домработницей не о чем говорить. Я согласилась. Я знала, что меня здесь никто не будет искать, а садиться в тюрьму мне было страшно. Я, конечно, знала, что это случится неизбежно и что меня рано или поздно все равно найдут, но мне хотелось, чтобы это случилось как можно позже. Вот я и решила пожить у нее. Все равно тебя не было, и я думала, что в течение двух лет ты не появишься. — Она замолчала. — Я знаю, что не имела права переступать порога твоей комнаты, так что извини, — продолжала она после паузы. — И выпусти меня, не нужно никаких объяснений и обвинений, я и так все понимаю.

— Ну, если ты все понимаешь, то скажи, ты позаботилась о платье? — наконец заговорил Берт.

— О каком платье? — в недоумении пробормотала Диана.

— Ну о таком, белом, со всякими кружавчиками и рюшечками, я не очень в этом разбираюсь, а ты, как женщина, должна это знать. Или ты надеешься, что я соглашусь на то, чтобы моя невеста пошла в загс в джинсах? Я традиционен в некоторых вопросах, — серьезно сказал Берт.

— Я не пойду в загс, Берт, — возразила Диана. — Ее голубые глаза опять наполнились слезами. — Я ведь знаю, что ты не можешь любить меня после всего, ты просто слышал наш разговор и хочешь совершить благородный поступок. Но я не приму такой жертвы от тебя.

— Если ты не пойдешь добровольно, я заставлю тебя это сделать, — Берт легко поднял сопротивляющуюся девушку на руки. — Придется наконец раз и навсегда доказать, что я сильнее, а иначе я обреку себя на безрадостную жизнь холостяка. Я… я всегда знал, что никого и никогда не полюблю, кроме тебя, Диана. А после того что произошло, я люблю тебя еще больше, и я тебя здесь не оставлю.

— Как романтично! — сказала Вера Анатольевна, слушая разговор в пересказе Даниила. — Я всегда знала, что могу гордиться своим внуком. А ты можешь вставить эту сцену в роман.

Даниил с улыбкой смотрел в ее глаза и впервые заметил, что они синие, как у Берта, несмотря на ее возраст.

— Отойди от стены и дай сюда стакан, они, кажется, идут сюда, — сказала она, услышав шаги в коридоре.

Даниил едва успел сесть в кресло и вернуть ей стакан, как зашли в обнимку Берт и Диана.

— Неужели помирились? — удивленно спросила Вера Анатольевна, наливая себе в стакан воду из графина.

— Ну, как тебе понравился новый роман? — спросил писатель, оторвав взгляд от реки, куда он смотрел, стоя у окна, во время долгого рассказа, совершенно при этом не замечая великолепного пейзажа. Глаза его блестели, на щеках играл не свойственный ему румянец.

— Главное, чтобы он понравился твоему издателю, — украдкой зевнув, ответила жена. Не то чтобы ей не нравились его романы, просто все это время, пока он пересказывал, ей безумно хотелось купаться, ощутить прохладу воды. Но она не прерывала его, преодолевая свое настроение. Если бы она остановила его и попросила дорассказать потом, она поступила бы точно так же, как те наиболее ненавистные и опасные для актеров зрители, которые могут встать во время спектакля и уйти, совершенно не беспокоясь о том, как тяжело играть после этого. Не говоря уж о том, что ему, не дай Бог, задуманный роман может показаться неинтересным, и тогда он вообще не станет его писать, погрузившись в свое обычное ничегонеделание с лежанием на диване и созерцанием потолка. А это значит, что она не сможет осуществить свою мечту и снова отправиться в круиз по Средиземноморью. Ее муж — модный писатель, и его постоянный издатель ему хорошо платит, чтобы удержать в издательстве, которому его романы приносят неплохой доход.

— А меня интересует твое мнение, — резонно возразил он. — Я работаю не ради издателя, а ради читателя. А ты мой первый читатель.

— Я — слушатель. — Она старалась обратить разговор в шутку, с тоской глядя на зеленоватую воду реки и желтый песок пляжа.

— Нет, ну все-таки. — Писатель, чувствуя, что она намеревается улизнуть, поймал ее за руку.

Проще всего было бы восхититься услышанным, и уже через две минуты он бы сам, счастливый и беззаботный, потащил ее купаться, до вечера смешил бы веселыми анекдотами и придумывал все новые развлечения, а потом, уложив детей, они поехали бы к друзьям в ночной клуб, и он был бы душой компании, и они танцевали бы и пили до утра… Все было бы так, как ей хотелось. Она была хорошей актрисой, и сыграть восхищение ей ничего не стоило. Но и он был настоящим писателем, а значит, отличным психологом, и ему ничего не стоило уловить фальшь.

— Твой издатель считает, что читателям больше нравится счастливый конец, и он всегда выдвигал это как основное требование, — мягко начала она, но он перебил ее.

— Я ведь сказал, милая, я работаю не для него.

«Да, но платит он», — подумала она, но сказала:

— Конечно! Но и мне тоже нравится, когда все кончается хорошо, и всем читателям это нравится. У них, как и у меня, после прочтения останется неприятный осадок из-за смерти этой Власты. Ее очень жаль, ей столько пришлось выстрадать. Неужели нельзя оставить ее в живых? Пусть она после стольких лет страданий тоже обретет счастье, как и Берт с Диной, а иначе напрашивается вывод, что только те, у кого положение и деньги, имеют право на счастье.

Ее аргументы были вполне резонны. Именно по этим соображениям роман мог и не пойти.

— Но если все будут живы и счастливы, и никого не убьют, то это будет уже не детектив, а любовный роман! А я работаю в жанре детектива. Это тоже одно из условий контракта, — растерялся писатель.

— Тогда пусть убьют кого-нибудь другого, — предложила его жена. — Того, кого было бы не так жалко. Пусть это будет незначительный персонаж. Или отрицательный.

— Кто, например?

— Ну, например, Роберт. — Взгляд женщины полыхнул, когда она посмотрела на лежащего на песке мужчину. Фотоаппарат с длинным объективом валялся рядом, Роберт увлеченно читал какую-то книгу. Лилю иногда и саму удивляло, почему она всегда испытывает раздражение, когда смотрит на него. Она вообще с трудом переносила его присутствие, и ей всегда стоило большого груда быть с ним любезной. А сейчас эту злость, которая всегда была беспричинной, усилила фантазия ее мужа, и хотя Лиля знала, что это всего лишь вымысел, но ничего не могла с собой поделать.

— А кто бы мог его убить? — Владимир внимательно смотрел на жену. Как она ни притворялась, он всегда замечал, что она не любит Роберта. Может, наоборот, убийцей сделать ее? Но какие мотивы? Должны же быть какие-то мотивы…

— Его могла бы убить Лолита. Она очень любит своего отца и может не простить ему измены семье. Пусть она узнает, что у него есть женщина на стороне, она может даже застать их вместе. Представляешь, какой это удар для ребенка, который боготворит отца, — Лиля улыбнулась. — К тому же она и так была убийцей в первом варианте, пусть останется и во втором.

— Я сделал ее убийцей, потому что она помешала нам любить друг друга, а я терпеть не могу, когда меня лишают наслаждения, и здорово на нее разозлился, — засмеялся писатель, обнимая жену.

— Я тоже разозлилась и поэтому не стала возражать против того, во что ты превратил нашу чудесную Лолочку. — Лиля тоже засмеялась.

— А кто могла бы быть та женщина, любовница Роберта? — Взгляд мужа снова стал отрешенным и устремился в окно.

— Как кто? Наташа, как и в первом варианте, — ответила Лиля, ладонями насильно поворачивая к себе голову мужа. — Пойдем купаться, дорогой.

— Нет, так не годится. Роберт ушел к ней из-за дочери, и в таком случае Лолита убила бы не его, а девочку, — возразил Владимир.

— Тогда пусть это будет Таня, она ведь и так была его любовницей, — нетерпеливо предложила Лиля.

— Связь с Таней не была бы ударом для Лолиты. Ведь она могла убить Роберта, только будучи взрослой, а взрослая девушка понимала бы, как понимали все в бомонде, что отношения с Таней у мужчин несерьезные, и она не посчитала бы это предательством, только посмеялась бы, как все, — отклонил и этот вариант Владимир. — Так кто бы это мог быть?

— Милый, пойдем купаться, ты и так сегодня достаточно хорошо поработал, — умоляюще произнесла Лиля. — Главное, что канва романа ясна, остальное ты придумаешь потом. Ты очень устал и сейчас нафантазируешь такого, что роман вообще не пойдет. У тебя уже голова не работает, а нужно, чтобы события воспринимались как реальные.

— Ладно, будь по-твоему, пошли купаться, — покорно согласился Владимир и пошел за ней из комнаты как механический робот.

В его глазах все еще была отрешенность.

Лиля опередила его и уже намеревалась зайти в воду около детского пляжа, не имея ни сил, ни терпения дойти до взрослого, но вскрик мужа помешал ей это сделать. Она обернулась и увидела, что Владимир упал, натолкнувшись на Роберта. Роберт легко вскочил, отложив книжку, и, обаятельно улыбаясь, помог Владимиру подняться.

— Нужно быть осторожнее, писатель, — сказал он.

— Кто бы мог стать твоей любовницей? — задумчиво пробормотал Владимир, в упор глядя на него невидящим взглядом.

— Что? — весело расхохотался Роберт.

— Лиля, ты слышала, что он сказал? — обернулся он к подошедшей жене, не дождавшись от Роберта ответа.

А Роберт, улыбаясь, смотрел на Лилю. Его зубы казались ослепительно белыми на загорелом лице, а глаза синими-синими.