ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Самые красивые рождественские праздники бывают в Коннектикуте. Так считала Эллисон — ведь она выросла в этом мире припорошенных снегом серебристых берез и хвойных деревьев, белых сугробов, лежащих на полях, сосулек, сверкающих в лучах зимнего солнца на красных крышах амбаров. И все это сдобрено умопомрачительно вкусными запахами яблочного пирога, коричного печенья, сливочной помадки с орехами, жарящейся индейки...

Эльбия в начале декабря буквально потрясла ее.

— Это страна грез, — прошептала Эллисон, глядя из окна семейного вертолета фон Остерандов на сказочный вид, открывавшийся внизу.

До Парижа они долетели на «Конкорде».

В Орли их уже ждал вертолет. В Эльбии был всего один аэропорт, взлетно-посадочные полосы которого не подходили для приема самолетов с реактивными двигателями. Королевское семейство пользовалось щеголеватым скоростным вертолетом, если требовалось быстро попасть в один из крупных европейских аэропортов или отправиться за покупками куда-нибудь в Вену, Берлин или Рим.

— Хрустальный дворец! — выдохнула она. — Теперь я понимаю, почему он так называется!

Якоб перегнулся через нее и указал на тонкие каменные башни внизу.

— Они действительно похожи на сосульки, правда? При солнечном свете.

— Да, — согласилась она. — И стены сверкают. В это время года все бывает покрыто льдом?

— Нет, это лишь иллюзия. Мрамор привезли из России. Там нашли одну жилу редкого белого камня с кварцевыми вкраплениями. Кварц ловит свет, как хрусталь, и отражает его. Когда земля вокруг покрыта снегом, эффект усиливается. Человек готов поклясться, что все сооружение сделано из стекла.

— Какая чудесная иллюзия, — пробормотала Эллисон, откидываясь на спинку кресла. Ее расслабленная поза была такой же обманчивой, как этот камень. Она сидела как на иголках, готовая вскочить, как только они приземлятся, и бежать осматривать каждую башню, крыло и галерею проплывающего внизу замка. Но в то же время какой-то внутренний голос советовал ей сразу укрыться в безопасном месте, если таковое найдется в этой неведомой стране.

Это чужой мир, подсказывало ей что-то снова и снова, люди не твоего круга — они уничтожат тебя! Жизнь уже не будет прежней. Но от нее, Эллисон, сейчас ничего уже не зависит.

Она посмотрела на Крея, пристегнутого ремнями к сиденью между ней и Якобом. Малыш увлеченно занимался бумажником отца. Когда они только сели в вертолет и машина быстро пошла вверх, Крей с округлившимися от страха глазами намертво вцепился в Эллисон и заревел. Отвлечь и успокоить его не удавалось. И тогда Якоба вдруг осенило: с искушающей улыбкой он вынул бумажник и показал его Крею.

Почему-то этот предмет заинтересовал малыша, как и те замшевые перчатки в день их знакомства. Крей жадно потянулся к новой игрушке, перестал плакать и углубился в изучение кармашков, клапанов и находившихся там пластиковых карточек и цветных бумажных денег.

— Будет трудновато вернуть свою собственность, — сказала Эллисон, кивнув на сына.

Якоб улыбнулся.

— Это единственный в мире человек, которому я уступлю ее без сопротивления. Поразительно, не правда ли? Он не имеет представления ни о деньгах, ни о ценности вещей. Для него важно лишь то, что ты, его мать, здесь, рядом.

Крей шлепнул кожаным бумажником по колену Якоба и с озорным видом посмотрел на него, словно хотел выяснить, как тот будет реагировать.

— Мне кажется, он начинает привыкать к твоему обществу, — заметила Эллисон.

Они отложили эту поездку на несколько дней, пока Эллисон искала агента по недвижимости, надумав на время своего отсутствия сдать дом в аренду. Доводы Якоба, что этот дом вообще не нужен Эллисон, что у нее будет другой — какой она только пожелает, не возымели на практичную Эллисон никакого действия. Что там еще будет — неизвестно, а этот дом ее собственный, и стоять без дела ему негоже!

Для оформления паспорта в обычном порядке потребовалось бы не менее шести недель, но эльбийское посольство потянуло за какие-то волшебные ниточки и, при содействии Госдепартамента США, подготовило все необходимые документы за несколько дней. Элли также уговорила Якоба дать ей немного времени, чтобы разобрать вещи в доме — самое необходимое взять с собой, остальное сдать на хранение. Все эти дни Якоб и Томас гостили у нее. Томас почти все время был занят тем, что отгонял репортеров и желающих поглазеть на знаменитость. Вид у него был измученный, сейчас он дремал, сидя впереди рядом с пилотом.

— Очень скоро, — задумчиво сказала Эллисон, — Крей добавит к своему словарному запасу и твое имя.

— Я и не подозревал, что у него есть словарный запас. — Глаза Якоба с нежностью следили за сыном. — Ты слышишь, Томас? — Якоб наклонился вперед. — Малыш Крей скоро будет называть меня по имени.

Томас со сдержанной миной покосился на хозяина через левое плечо.

— И как же он станет вас называть, ваше королевское высочество? — спросил он.

Выражение радости на лице Якоба померкло.

— Об этом я не подумал. — Он посмотрел на Эллисон.

— Якоб, — твердо сказала она. — Это и есть твое имя.

— А почему не... папа?

Ей не понравился упрямый блеск его темных глаз.

— Нет.

— Почему нет? Я же действительно его отец! Нам следовало решить это заранее.

— Я не подумала, что такой вопрос возникнет. Ведь через несколько лет Крей тебя, возможно, даже не вспомнит. — Она попыталась сосредоточиться на величественной картине гор с заснеженными вершинами, окружавших замок. У подножия его высоких стен вились узкие улицы, окаймленные красными черепичными крышами магазинов и каменных коттеджей. Сколько веков стоят они здесь? Если бы не было так тревожно на сердце, этот вид привел бы Эллисон в восторг.

— Папа, — игриво прошептал Якоб на ушко Крею. — Скажи: па-па.

Эллисон, закусив нижнюю губу, едва сдерживала раздражение.

Вертолет сделал круг над стенами замка. За стенами был английский сад, бурый и безжизненный в это время года. На дальнем конце лабиринта дорожек виднелась расчищенная от снега посадочная площадка. Вертолет приземлился. Якоб отстегнул страховочные ремни Крея и, прежде чем Эллисон успела возразить, схватил малыша в охапку вместе с бумажником, нырнул в дверной проем в изогнутом брюхе вертолета и, пригнувшись под лопастями винта, помчался по дорожке, ведущей к замку.

Томас помог Эллисон достать сумку с детскими вещами и сойти на землю. В тот момент, когда они оказались рядом под ревущим винтом, он повернулся к ней и прокричал:

— Не бросайте его! Вы нужны ему!

Она пристально посмотрела ему в лицо, стараясь понять, правильно ли расслышала. Но напряжение, почудившееся ей в голосе телохранителя и в чертах его лица, наполовину скрытых густой бородой, уже исчезло.

— Пойдемте, принцесса, — сказал англичанин уже нормальным голосом, когда грохот двигателей перешел в затихающий свист, и многозначительно повел глазами в сторону замка. — Его королевское высочество ждет нас.

Эллисон, не сдвинувшись с места, схватила его за рукав.

— Постойте! Здесь происходит не совсем то, о чем мне было сказано, не так ли?

— Сейчас не время говорить об этом. — Согнувшись почти вдвое, Томас быстро вывел ее из-под вращающихся лопастей.

— Значит, позже, — неуверенно сказала она. — Я знаю о вашей абсолютной преданности принцу, Томас. Если вы его любите так, как люблю я, расскажите мне, пожалуйста, что происходит!

— Просто будьте рядом. И не трусьте! Не сдавайтесь раньше времени. — Он посмотрел в сторону Якоба, который придерживал массивную деревянную дверь и знаками просил их поторопиться. — Больше я ничего не могу сказать. Идемте, принцесса. Очень холодно — как бы вам не подхватить пневмонию.

* * *

Весь персонал собрался в сумрачной, отделанной деревом гостиной, чтобы приветствовать новую принцессу. Слуги держались так учтиво и так щедро улыбались, словно много лет только ее и ждали. Эллисон вдруг пришло в голову, что в определенном смысле так оно и есть: они жили без хозяйки дома с тех пор, как умерла мать Якоба.

Она поздоровалась с каждым мужчиной и каждой женщиной — от прислуги нижнего этажа до главного повара и третьего помощника дворецкого.

— Когда я познакомлюсь с твоим отцом? — спросила Эллисон, когда Якоб отпустил персонал. Теперь они остались в комнате вчетвером: она, он, их ребенок и Томас.

Мужчины быстро переглянулись.

— Позже, — коротко ответил Якоб.

— Разве он не будет ужинать с нами сегодня?

— Думаю, нет. — В голосе Якоба прозвучало легкое раздражение. — Он сейчас очень занят, — поспешно добавил он. — Идем. Я покажу тебе твою комнату. Потом осмотришь библиотеку, потом...

Не двигаясь с места, Эллисон скрестила руки на груди.

— Якоб, — сказала она напрямик, — здесь что-то не так!

Должно быть, Крей почувствовал возникшую напряженность. Он захныкал и потянулся к матери пухлыми ручонками. Она взяла его у Якоба и прижала к себе.

— Ничего подобного, — возразил Якоб. — Просто я знаю отца. Ему нужно какое-то время, чтобы принять случившееся.

— Он сердит на тебя за то, что ты женился на простолюдинке?

— Видишь ли, если говорить правду — он в ярости. Но не столько из-за женитьбы, сколько из-за... — Он не закончил фразы, но его глаза сказали ей все, когда выразительно переместились с нее на Крея.

— Понятно, — сказала она. — Ты не проявил достаточной осторожности в своих играх. Поставил короля в неловкое положение, да?

Не ответив ей, Якоб повернулся к Томасу:

— Ты свободен до конца дня. Можешь отдыхать.

Эллисон подождала, пока Томас закроет за собой дверь.

— Ну и что же твой отец намерен делать? Прятаться от меня и внука до скончания века?

— Отец ни от кого не будет прятаться, можешь мне поверить, — натянуто сказал Якоб. — Просто выжидает и дает нам обоим понять, как он недоволен. Видишь ли, мы не ладили последние годы.

— К чему же тогда весь этот фарс? Я думала, это он заставил тебя жениться на мне!

— Нет. Идея принадлежала Томасу, а решал я.

— Но зачем ты это сделал? — воскликнула она в еще большем замешательстве, чем прежде. — Наперекор отцу? Чтобы позлить его? Если так, то ты поступаешь как ребенок.

— Я уже говорил тебе, Элли, — я привез тебя сюда как свою жену. Что же касается мотивов более личного свойства... я не чувствую себя обязанным оправдываться ни перед тобой, ни перед кем бы то ни было другим. Вынуть из кармана свидетельство о браке и помахать им перед носом у прессы — да, эта блестящая мысль осенила именно Томаса и пришлась по вкусу старому пройдохе Фредерику, советнику отца. Но это не значит, что я слепо повинуюсь приказам или следую минутным капризам!

— Не знаю, стоит ли тебе верить, — как можно хладнокровнее сказала она, похлопывая по спинке Крея, который успокоено прижался к матери. — Но раз уж дело сделано и мы здесь, мне остается лишь ждать развития событий.

Он сухо кивнул, повернулся кругом и направился к двери. Эллисон оглянулась вокруг. Если она потеряет Якоба из виду, то сразу заблудится в этом огромном замке! И, крепче прижав к себе Крея, она поспешила вслед за Якобом.

На втором этаже они вступили в длинный коридор с зеркальными стенами.

— Вот наша комната, — сказал Якоб, открывая первую дверь справа.

Эллисон замешкалась на пороге.

— Наша? — переспросила она, подтянув повыше висевшую через плечо сумку с вещами Крея.

Якоб посмотрел на нее так, словно удивлялся ее тупости.

— Да. Обычно считается, что жена принца делит с ним постель.

— Якоб, мы же договорились, что заниматься любовью не будем! То, что произошло в лимузине... да, ты возбудил меня, но... в общем, не думай, что это войдет у нас в привычку. Мне представлялось, что в таком большом доме достаточно места и я смогу иметь отдельную спальню.

Он взял ее за руку, втянул в комнату и закрыл дверь.

— Из этого ничего не выйдет.

— Но почему? Я действительно считаю, что... — Она едва не задохнулась, как только увидела, что ее окружает. — О Господи... Якоб! О!

Комната была огромна и великолепна. Слово «комната» вообще не годилось для описания открывшегося перед ней помещения. В дальнем конце, в просторном эркере, был устроен уголок для отдыха и досуга с необычайно удобными на вид диванчиком и креслом с обивкой в белую и голубую полоску. Между ними стоял изящный антикварный столик в стиле королевы Анны, а на нем — серебряная ваза на подставке, полная свежих фруктов. Кровать была в стороне, из темной, плотной древесины — возможно, красного дерева или вишни. На ней лежала пуховая перина и груда взбитых подушек в наволочках из кремового атласа, гармонирующего с серовато-бежевым покрывалом ручной работы. По бокам этого поистине королевского ложа располагались хрустальные светильники, далее — полки с книгами в кожаных переплетах с рельефным золотым тиснением. Книги казались очень старинными и невероятно ценными. У Эллисон даже появился зуд в пальцах — так ей хотелось взять их в руки, посмотреть поближе.

— Какая красота! — выдохнула она.

— Я рад, что тебе нравится, — сказал Якоб, беря у нее сумку с детскими вещами. — Раньше здесь была королевская спальня, комната моих родителей. После смерти матери отец предпочел перебраться в меньшие апартаменты в восточном крыле, ближе к рабочему кабинету.

— Крей устал от длинной дороги, — пробормотала Эллисон. — Ему пора спать.

— Детская вот здесь. — Якоб повел ее к двустворчатой решетчатой двери, казавшейся новой по сравнению с остальным убранством. Эллисон предположила, что Якоб лично приказал установить такую дверь. Видимо, понял, что ей важно слышать ребенка, если ночью он вдруг заплачет. — Хочешь уложить его? Пусть уж заодно привыкает к новой обстановке.

Она прошла в открытую дверь и оказалась в такой прелестной комнате, что у нее к глазам подступили слезы. Все было голубое и белое, от кроватки до штор и ковра. Одну стену целиком занимали полки с игрушками и детскими книжками. Высоченные окна заливали комнату ярким солнечным светом. В центре возвышался детский тренажер.

— Тебе нравится?

— Да. Конечно, нравится. — Но ее практическая жилка уже давала себя знать: — Только боюсь, что Крей не заснет — здесь слишком светло.

Якоб протянул руку к панели и щелкнул выключателем. Раздалось тихое жужжание, и на окна по всей стене опустились непрозрачные шторы. Он щелкнул еще одним, и затемненная комната озарилась светом ночника.

Эллисон изумленно покачала головой.

— Думаю, этого будет достаточно. — Она вынула из сумки Крея дорожную бутылочку и показала малышу. — Хочешь попить, кисуля?

Крей радостно заулыбался, но глаза у него были уже сонные. Якоб вышел, предоставив ей укладывать Крея.

Эллисон покормила и переодела сына, спокойно следуя привычной процедуре. Какая чудесная детская! Здесь Крею будет хорошо. Да и ей самой есть где отдохнуть и уединиться. Казалось, Якоб подумал о всех мелочах, чтобы ей угодить, — вплоть до великолепных старинных книг у изголовья кровати.

Тем не менее надо решить одну серьезную проблему. И, убедившись, что сын заснул, Эллисон решительно вернулась в спальню.

Якоб сидел на диванчике, положив ногу на ногу и примостив на коленях книгу. Казалось, он целиком поглощен чтением.

— Якоб, — тихо позвала она, зайдя за спинку диванчика. Он не ответил, и Элли слегка тронула его за плечо. — Якоб, нам надо поговорить!

— Я думаю, это первое издание, — заметил он. — Может быть, есть смысл проверить, когда ты приступишь к каталогу книг основного собрания. Держу пари — дизайнер просто перенес эти книги из библиотеки, подумав, что они старинные и будут хорошо смотреться. Но вот эта может оказаться действительно весьма ценной.

— Якоб, отложи книгу!

Якоб положил книгу на подлокотник кресла и взглянул на нее снизу вверх.

— Что случилось? Я забыл сделать еще что-нибудь?

— Да, — сказала она. — Мне нужно, чтобы ты ушел отсюда.

Он настороженно замер, и она вдруг поняла, как холодно и отчужденно прозвучали ее слова.

— Я не в том смысле, — быстро заговорила Эллисон. — Просто считаю... Ты же не можешь... не собираешься спать в одной комнате со мной?

— Не вижу в этом никакой проблемы, — непринужденно ответил он. — Размеры кровати вполне позволяют. Возможно, будет нужен еще один шкаф, но я могу завтра же вызвать плотника и...

— Якоб, прекрати! — Из-за спящего в соседней комнате ребенка Эллисон старалась говорить тише, хотя ей хотелось заорать во весь голос. — Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать!

Ловким движением он схватил ее за руку, протащил вокруг диванчика и поставил перед собой.

— Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. Но это у тебя не получится! — Одним быстрым рывком он усадил ее к себе на колени.

— Что не получится?

— Изолировать себя и нашего сына от меня.

Эллисон задохнулась. По телу поползли мурашки.

— Ты уговорил меня приехать сюда, чтобы избежать шумихи в прессе и оградить Крея от любопытных глаз — ради его блага и блага всей моей семьи. Это понятно. Но жить с тобой в одном здании, особенно если оно величиной с отель, — это одно, а спать в одной спальне — совсем другое!

— Еще бы! — На губах Якоба играла улыбка, и она поняла, что все это его забавляет. Его руки уютно обвились вокруг ее талии.

— Якоб! — негодующе воскликнула она. — Я полагала, что наш уговор ясен. Мы пошли на сделку из практических соображений. Я не могу вести себя как... как замужняя женщина... И...

— И заниматься любовью каждую ночь, когда мы ложимся спать? — невинным тоном подсказал он.

— Да! Именно это я и хочу сказать... Не могу предаваться с тобой любви, а потом, через сколько-то месяцев, небрежно сдать тебя на руки другой женщине. Это неприемлемо для меня по моральным причинам.

— Вот как! — сказал он. — Его руки принялись разглаживать складки на ее свитере. — Значит, причина не в том, что ты любишь меня — ведь обычно именно из-за этого женщина не позволяет мужчине жениться на другой.

— Люблю тебя? После всего, что ты мне сделал?!

— Когда мы зачали Крея, — прошептал он, — мы верили друг другу. И занимались любовью безоглядно, не думая, что будет потом.

— Но то было тогда! — воскликнула Эллисон. — До того, как ты... Ну, ты же понимаешь, что обсуждать здесь нечего. Ты ведь не собираешься отказаться от права на престол, ведь так? Значит, у нас не может быть никакого будущего!

Гримаса исказила его лицо.

— Сейчас не время рассуждать о политике.

— Это не политика, — гневно сказала она. — Это то, что происходит с нами! Сейчас! Это очень личное. — Она попыталась вырваться, но Якоб не отпустил ее.

— Не дергайся, черт побери! — грубо бросил он.

Эллисон замерла, испугавшись внезапной резкости его тона и стальной хватки его рук. Но он уже спрятал взгляд за маской отрешенности, как делал всегда, когда не хотел, чтобы она догадалась, о чем он думает.

Наконец Якоб заговорил, цедя слова сквозь зубы:

— Я делю с тобой эти апартаменты, как ты сказала, из практических соображений. Как ты думаешь, долго ли продержится наша легенда о браке, если станет известно, что принц и принцесса сразу же разошлись по разным спальням?

Эллисон нервно засмеялась.

— В таком огромном замке? Якоб, ради всего святого, ведь это же настоящая крепость! Разве какой-то репортер сможет пройти через твою систему безопасности, охрану, весь этот штат прислуги?

— Ему и не надо куда-либо проходить. Наш персонал состоит из полутора сотен человек — секретари, садовники, горничные, дворецкие, повара и охранники. Люди болтают. Идут домой и обсуждают события из жизни королевской семьи со своими женами и друзьями. И уж поверь, даже самые сдержанные из них временами ошибаются и откровенничают с сомнительными типами. Мы должны вести себя так, чтобы брак выглядел настоящим.

— Хорошо, ты можешь спать на диванчике.

— Он слишком короток. Я на нем не помещусь.

— Тогда на диванчике буду спать я!

— Этого я не позволю, — сказал он. — Ты мне не доверяешь?

Она не ответила, вдруг поймав себя на том, что кончиком пальца рисует восьмерки на его груди. Беззвучно ахнув, она отдернула руку.

— Так, понятно. — Округлив глаза, он усмехнулся. — Вот, оказывается, в чем дело. Тебе претит мысль о том, что придется лежать в одной постели со мной и при этом не заниматься любовью.

— Якоб, перестань! — воскликнула Эллисон. — Совсем не смешно! И вообще — все гораздо сложнее, чем ты думаешь!

— Нет, ничуть, — твердо сказал он. — В жизни что-то сложно, а что-то просто. С любовью как раз просто! Ты или любишь человека, или нет.

Он резко встал и, подхватив Эллисон на руки, опустил ее на кровать, лег рядом и притянул к себе. Его дыхание ласкало ей лицо. Она слышала, как бьется его сердце. Твердый, плоский живот прижимался к ее лону. Эллисон почувствовала, что воздух вокруг нее густеет и взвихривается, путая мысли, лишая всякой возможности сопротивляться...

Разве она может признаться, как сильно его любит, если он так легко относится к их связи? Если ему это так просто — взять и уйти от нее, когда нужно?

Его рука пробралась под свитер и нащупала ее грудь. Эллисон повернула голову и уткнулась лицом ему в плечо.

— Скажи, что не любишь меня, и я уймусь, — прошептал он ей в самое ухо.

Я не хочу, чтобы ты унимался! — кричало ее тело. А душа? Любит ли она его? Конечно же, любит! Полюбила с первой же встречи и никогда не переставала любить. Даже когда его не было рядом, даже когда проклинала за предательство... Ей суждено вечно хранить в сердце именно такого Якоба — невозможного, неповторимого, неверного — вопреки всем каверзам судьбы.

Но как бы ни любила его она, он ее не любит! Он любит свою страну. Любит свой титул и власть. И сейчас именно эта власть позволяет ему использовать ее, Эллисон.

— Я не люблю тебя! — с рыданием выкрикнула она.

Его рука остановилась, дыхание затихло. Словно вся жизнь покинула его тело.

— Понятно, — прошептал он, и это слово, казалось, далось ему с таким трудом!.. — Наверное, я ожидал слишком многого...

— Прости...

Он медленно встал, повернулся к ней спиной. Повел плечами, выпрямил спину, оправил свитер.

— Якоб, я...

— Ты не обязана ничего объяснять, — холодно проговорил он. — Ты сказала то, что я просил. Этого достаточно.

— Но это не...

— Я буду докучать тебе как можно меньше, но в отношении спальни ничего не могу изменить. Не бойся, я не наброшусь на тебя во сне.

И он вышел, ни разу не оглянувшись.

Загрузка...