Я люблю тебя, алло...

7

Солнце ярко светило — прямо в глаза.

Интересно, который час? — подумал Кирилл, — пора вставать. Завтра нужно будет уехать первым автобусом. Кажется, он в шесть пятьдесят. А что делать сегодня целый день? Для начала — позавтракать.

Быстро вскочил, сделал разминку (на зарядку никак не тянуло) и в душ.

Выйдя на улицу, направился быстрыми шагами в то же кафе. Ему хотелось еще раз посидеть там, в той ауре.

Официантка принесла меню.

— Не надо. Курицу с гарниром, капустный салат, блинчики с творогом и чай.

Помолчал.

— Только с начала маленькую чашечку очень крепкого кофе.

— А хлеб?

— Обязательно.

Кирилл ел медленно-медленно, как бы в перерывах между мыслями. Он возвращался к вчерашнему разговору. Хотелось поговорить о многом другом и поспрашивать еще о Египте. В мыслях, как-то само собой, произносилось имя Наташа, а не Наталья Леонидовна. Сам того не замечая, он «про себя» советовался с ней, расспрашивал, спорил. Но главное, все мысли были о ней. Ему хотелось ее общества, он ждал еще одной встречи, искал повод.

Выйдя на улицу, направился в небольшой сквер. Внимание привлекла группа из 8-10 человек, которые очень мягко, почти ненавязчиво призывали задуматься над словом Божьим.

Он так и не понял: были ли это Свидетели Иеговы или представители других обществ, никак не поделивших Бога. По большому счету, вопрос веры и безверия не в сфере его интересов, бывало, иногда догоняли на улицах и очень настойчиво, без прелюдий, начинали рассказывать и доказывать чистоту и правоту своего учения. Иногда, когда усталость не давала возможности сопротивляться, он, молча долго-долго слушал, почти не вникая в смысл, но не желая обижать. В общем, под настроение. А иной раз, эта же навязчивость вызывала раздражение и озлобление. Но и в том, и в другом случае впечатление на него не производило. Одни говорили, что Сатана правит всем и мы, бедолаги, сопротивляемся во главе Христомкак можем. Другие — что Бог на небе, а Дьяволу, опять же, отдана Земля. Третьи о загробной жизни, четвертые — о том, что ее нет. А главное, все сыпали цитатами, перечисляя псалмы и откровения, произносились имена Матфея, Иоанна, Иова и Петра. Все это подтверждалось какими-то цифрами, видимо, номера глав и пунктов. Одни говорили, что надо бы бояться гнева Божьего. Другие, что ад — это место не Бога, а Сатаны. Одни говорили, что наступление смерти — это начало другой жизни, другие — возмездие за грех. Был, правда, маленький нюанс — умирают все: люди, животные, растения, птицы, планеты. Если перечень человеческих грехов был известен, то со всеми остальными — непонятно. А они-то за что? Может, это естественное движение вперед? Рождение, жизнь, смерть. Все просто и понятно.

Чего все они хотели Кирилл так и не понимал. Всеобщего страха? Равноправия мыслей и поступков? Отсутствие ошибок? Отсутствие отрицательных мыслей и дел? Все одинаково добрые, отзывчивые, ласковые, трудолюбивые, честные. От такого однообразия в душе становилось тоскливо. Ведь известно, любовь и добропорядочность редко идут обнявшись. Кстати, в списке положительных и, таким образом, обязательных качеств должна быть любовь к человеку, к Богу, к природе. А к себе? Интересно, тот, кто призывал любить всех и вся, любит себя?

Группа тех, кто любил и понимал учение Бога, вела себя так, как будто разыгрывался маленький спектакль, в котором выполнялись сразу две роли: актеров и зрителей.

Желающих слушать их было немало.

Кирилл постоял, послушал и присел на скамейку, явно получая удовольствие. Вопросы и ответы, с какой-то непонятной периодичностью, повторялись. Полное ощущение неплохо подготовленного спектакля без костюмов, без декораций, на свежем воздухе.

Он не заметил, что рядом присела пожилая женщина — лет 70. Очень ухоженная, аккуратная. В костюме, шляпке, в перчатках и с сумочкой. Было совершенно не понятно: ей это интересно или нет

— Вы верите всему этому? — обратилась она к Кириллу.

— Нет.

— Вы атеист?

— Нет. Меня, просто, не интересует этот вопрос. В жизни есть очень много других интересных вещей.

— Вы читали что-нибудь Николая Бердяева?

— Нет. Но о нем много слышал.

— От кого?

— От знакомых, по телевизору.

— Вам было это интересно?

— Да.

— Так вот: Николай Бердяев говорил, что атеизм это дорога к Богу с черного входа.

— Здорово.

С одной стороны, Кириллу интересно смотреть и слушать верующих ребят, с другой — разговор со старушкой вызвал тоже интерес. Быть к ней невнимательным не хотелось

— Обратите внимание: у них через слово — слово «любовь».

— Обратила. Это же естественно.

— Почему?

— Помните у Эммануила Канта?

— Что?

— Человека интересуют только две вещи: собственная души и звездное небо над головой.

— Ну, с небом понятно: там Бог. А в душе любовь?

— Конечно.

— В общем, и религия права, и великий Кант прав.

— Может, они, просто, говорят об одном и том же?

— Интересно, какая любовь больше всего интересовала Канта?

— Наверно, к науке, к философии?

— А к женщинам?

— Мне кажется, не очень. Он, ведь, ни разу в жизни не был женат.

— Вы считаете, что брак и любовь — это синонимы?

— Совсем нет. Просто, у многих любовь вызывает желание брака и продолжения рода.

Кирилл молчал. Разговор о любви с женщиной, которая годилась в бабушки, был для него странным. Но у женщины, явно, проглядывалось желание побеседовать на эту тему — тему любви. Тем более, что она уже почувствовала, совершенно необъяснимо, то ли женским чувством, то ли всепонимающей мудростью, что в этом молодом человеке просыпается любовь. Он еще не знает, а она уже чувствует. Чужой человек. Что же в женщине есть такое, что чувство любви в себе и в другом она улавливает почти на подсознании? Она, как всякая женщина, знала, что любовь возвращает мысли назад, желая повторить все еще раз: каждое слово, каждый жест, каждый взгляд.

— Мне кажется, вы влюблены.

Кириллу показалось, что его обожгло. Впервые в жизни обожгло слово. Он вздрогнул.

В выражении лица старушки читалось смущение и извинение.

— Извините.

— За что?

— За не деликатность.

— Простите, но я не понял вас.

— Понимаете в вашем взгляде, в повороте головы, в улыбке сквозит любовь. Вы меня не поняли?

— Нет, не понял.

— Как же объяснить? Я, видимо, дожила до того возраста, когда интуицией чувствую зарождение любви в другом человеке.

— Как это?

— Не знаю, не могу объяснить.

Лицо Кирилла выражало крайнее удивление. Женщина не могла объяснить ему простые вещи: продолжение любви — это воспоминания, это нестерпимое желание воспоминаний.

Может быть, у любви, пока человек жив, и нет конца? Она, просто, плавно переплывает из одного состояния в другое, изредка меняя предмет привязанности. Что же в любви есть такое? Где, в чем ее несгибаемая сила? Почему ни огорчения, ни расставания, ни разочарования не убивают ее окончательно? Она бывает счастливой и грустной, глубокой и не очень, страстной и сдержанной. Одна любовь полна планов, другая — воспоминаний, третья — надежд.

— Любовь в человеке видна, — подумала старушка, — выражением глаз, манерой говорить, а главное, направленностью мыслей.

Кирилл молчал. Уверенный в себе молодой мужчина оторопел. Не знал, что ответить, как реагировать.

И вдруг собеседница заговорила о другом. То есть, говорила она о любви, но как будто о другом.

— Вам не приходилось читать рассказ «Нежность»?

— Назовите автора.

— Не помню. Помню только, что западноевропейский писатель: то ли Анри Барбюс, то ли Анна Зегерс. Не помню.

— Чем же так примечателен этот рассказ?

— Четыре стадии любви.

У Кирилла опять появилась заинтересованность.

— В общем, в двух словах: рассказ состоит из четырех писем. Первое написано на следующий день после расставания навсегда.

— Кто кому пишет письма?

— Женщина мужчине. В первом письме она говорит о том, что не представляет жизни без него, что ничего не хочет знать, слышать, видеть. Что у жизни нет смысла. Что душа умирает.

— А когда написано второе письмо?

— Через год.

— Женщина опять описывает свои чувства?

— Да. Она пишет, что прошел год, а боль не утихает, что душа болит, что жизнь не радует. А главное, год не принес никакого облегчения.

— А третье?

— Третье написано через 10 лет.

— Ну, через 10 лет появились хотя бы первые признаки успокоенности?

— Конечно. Жизнь вошла в свое русло.

— Тогда, о чем четвертое?

— А в последнем письме, через 20 лет, она пишет, что в душе появилась нежность.

— Интересно. То есть, словом «нежность» заканчивается рассказ?

— Нет. Последняя фраза рассказа звучит так: а теперь я признаюсь в главном — на следующий день, после расставания, я покончила с собой, а эти письма присылала моя подруга.

Кирилл сидел потрясенный.

— Чего только не бывает, — сказал он.

— Знаете, когда мне было лет 15. у меня появился первый мальчик.

— Первая любовь?

— Да.

— В 15 лет — это естественно.

— Нет, я о другом. Мне 78 лет, но мне кажется, я никогда никого так не любила.

— Почему?

— Самое главное, любовь была платонической.

— Тогда?

— Всегда. У меня был ни один муж. Любили меня, любила я, но это все не то.

— Почему?

— Я, наверно, старомодна, но, по-моему, настоящая любовь предполагает чистоту, отсутствие прошлого опыта и сравнений.

— Но я слышал слово «платоническая»?

— Да, мы прошли по жизни, не покидая друг друга.

— Как?

— Как нежные друзья.

— Никогда обиды не омрачали ваши отношения?

— Омрачали. Но потом все становилось на свои места.

— В чем же это выражалось?

— Но хотя бы в том, что всю жизнь, каждый год мы поздравляем друг друга с днем рождения.

— Вы обращались за помощью?

— За помощью — нет, за советом — да.

— А почему в прошлом?

— Он улетел со своими близкими.

— Но ведь, связь поддерживать можно?

— Можно.

Старушка замолчала. Взгляд стал потухшим, почти отсутствующим. Видимо, откровения ее расстроили.

Она резко встала, очень холодно распрощалась и пошла довольно бодрой походкой.

Кирилл продолжал сидеть. Ребята все также говорили о любви к Богу, о вере в него и о чем-то еще.

Одна фраза как-то резко выделилась из контекста: Бог поцеловал Россию.

— Интересно, в какое место? — подумал Кирилл.