Я назову твоим именем сына. Книга 2. Юлия (СИ)

ГЛАВА 4

— Отпусти! — ещё раз, негромко произнёс Влад, пристально смотря Серёге в глаза, — отпусти, тебе говорят!

— Ладно, — Серёга сник под его пронзительным взглядом, отпустил Юльку, она соскользнула с его колен, подошла ближе к Владу, заглянула ему в глаза.

— Спасибо! Ты мой спаситель! — она попыталась построить глазки: «на нос, на угол, на предмет» — классический приём, всё девчонки знают о нём, наверное, с момента появления на свет.

Он улыбнулся — чуть дрогнули уголки губ и ничего не ответил. Вот и думай, понял он, что ему строили глазки или нет? А, ну, и ладно!

— Антон! Где шампанское? Ты обещал!

— Красотка ты наша, неземная! Сейчас нальём нашей красотульке шампусика! — он вытащил из пакета бутылку, достал пластиковые стаканчики, оказавшиеся в пакете неизвестно откуда. Разлил игристый напиток, раздал девчонкам, порылся в пакете, выудил горсть конфет на закуску:

— Ну, ещё раз, с Днём рождения! Красотка ты наша, неземная! — повторил он снова.

«Я? — мелькнуло у Юльки в голове, — это он обо мне?»

Она оглянулась на Лерку — это же она красавица! А я кто! Так, обычная девчонка, каких тысячи, а то и миллионы. Лерка скривила хорошенькие губки — она-то знала, кто из присутствующих здесь девушек самая красивая. Ну, да ладно, у Юльки День рождения, пусть себе порадуется немного:

— С Днём рождения, дорогая Юленька! Я тебя очень люблю! Пусть у тебя всё будет хорошо! И найди уже себе нормального парня, такого как у меня Дэн! Хотя нет! Такой Дэн только один! И я его никому не отдам, даже тебе, моя дорогая, не надейся! Правда, любимый? — она сделала губы «уточкой» и потянулась к Дэну поцеловаться.

— Конечно, Лерчик! Моё солнце! Мы есть друг у друга! — они поцеловались, но не страстно-сексуально, а нежно-нежно, почти целомудренно. Лерка положила хорошенькую головку на плечо любимого, потом взглянула на Дэна снизу вверх:

— Люблю тебя очень! Безбашенно люблю! Люблю тебя так сильно, как ни одна девчонка в мире не полюбит тебя никогда в жизни, — она всхлипнула и уткнулась лицом ему в грудь.

Он растерянно поглаживал её белокурые волосы:

— Ты что, Солнце! Почему огорчилась? Я же с тобой!

Она подняла зарёванное лицо — подводка и тушь размазались, две серые дорожки протянулись от уголков глаз по щекам.

— Лерчик! Лерчик! Ты что! Дайте кто-нибудь салфетку! — он протянул раскрытую ладонь. Антон резко рванул пакет, выудил скомканную салфетку, вложил её в раскрытую ладонь Дэна.

— Я плачу, — всхлипывая, отвечала та, — потому, что ты не понимаешь, что, так как я люблю, тебя никто и никогда любить не будет! Запомни это! И через много лет ты вспомнишь мои слова и скажешь: «И правда так сильно как любила меня Лерка — эта девчонка с кукольным лицом и с крашенными белокурыми волосами, меня никто больше не любил!»

Юлька поёжилась: «Что её так разобрало? Или просто напилась?»

— Лера! Хватит кукситься! У меня День рождения! И я не хочу, чтобы на моём празднике подружки проливали горючие слёзы!

Тихо шуршала под ногами опавшая листва. Чёрное развесистое дерево, казалось, внимательно наблюдало за шумной компанией, расположившейся под его кроной, и укоризненно грозило ветвями.

— Ребята, давайте тише разговаривать! Всё уже спят, а мы шумим! — она закрыла глаза: всё поплыло, закружилось, едва устояла на ногах, ухватилась за руку стоявшего рядом Влада — безжизненную ледышку. Её зазнобило, от прохлады осеннего вечера или от равнодушия Влада. «А я думала, что нравлюсь ему! — всё стало ясно и понятно, — он ко мне рав-но-ду-шен», — мысленно, по слогам произнесла она, ставшую, вдруг, очевидной, истину. «Ну, и пусть!» — она расцепила пальцы, ухватившиеся за ледяную руку, отошла в сторону Ленки и Веры. Он не удержал и даже не посмотрел в её сторону, будто она не цепляла его за руку, не строила глазки. «Ну, и пусть!» — ещё раз, мысленно, уговаривала она себя, или успокаивала, или посылала его куда подальше.

— Пьём, девочки, шампусик! Закусываем конфетками! И улыбаемся! С Днём рождения! — шёпотом проскандировал Антон. — Ура!

— Ура! Ура! Ура!

— С Днём рождения! Ура! — подхватили ребята также шёпотом.

— Водяра ещё осталась? — Серёга отобрал у Антона пакет, заглянул внутрь, вытащил полупустую бутылку, побулькал. Переложил бутылку из правой руки в левую. Кончиками указательного и безымянного пальца правой руки легонько подтолкнул стаканчик в Юлькиной руке, — освобождай тару!

— Я уже и так пьяная! Выпей вместо меня, Владик! — она специально назвала его ласкательно-уменьшительным именем, будто между ними есть невидимая связь, позволяющая ей обращаться к нему по-особенному, а не как остальные ребята. Она повернулась в его сторону. Влад стоял чуть поодаль от остальных, задумчиво приглаживая и без того аккуратный бобрик на голове. Он не услышал Юлькиного оклика или сделал вид, что не слышит.

— Владик! — позвала она ещё раз, громче.

Он повернулся в её сторону:

— Что, Юля? Извини, задумался!

— Выпей вместо меня, Владик! Не хочу, а выливать жалко! Я не пила, можешь не брезговать!

Он снова растянул уголки губ, изображая натянутую улыбку, подошёл, взял стаканчик из её руки, отхлебнул, посмаковал во рту:

— Вкусно! — наклонился к ней и прошептал в ухо, — ты такая хорошенькая и такая же сладкая как это шампанское! С Днём рождения!

Юлька облизнула, вмиг высохшие, губы:

— Спасибо! — с трудом вытолкнула благодарность из пересохшего горла — первый раз в жизни ей сказали такие слова и таким тоном.

Влад медленно, с наслаждением, выпил шампанское. Она незаметно наблюдала за ним. Её нравилось в нём всё: переменчивый характер — веселится, а потом, вдруг, задумается или загрустит; глаза — то пронзительно голубые, то тёмно-синие; бобрик тёмно-русых волос — так и хотелось провести ладошкой по его волосам, почувствовать их структуру.

— Я хочу-у-у! — протянула Юлька, набрала полную грудь воздуха и повторила, — я хочу-у-у!

— Хочет и молчит! Вай, как так можно! Хочет и молчит! — Серёга залпом заглотил водку из стаканчика, — я к твоим услугам, Юленька! Хочет и молчит! Хочет и молчит! Вай! Вай! Как нехорошо! Не молчи, пожалуйста!

— Перестань, Серёжа! — Юлька прыснула от смеха, а за ней и остальные ребята.

— Серёжа, дай имениннице сказать! — конопушки на Веркином лице, рассыпанные по носу и щекам стали ещё более заметными, даже в темноте сентябрьской ночи. — Что ты хочешь, Юлька?

— Я хочу-у-у! — Юлька надула щёки, будто набрала в рот воды, выдохнула, — я хочу сказать, что безумно вас всех люблю!

— Вот-те на! Началось в колхозе утро! Ты меня должна любить, а не всех! — Серёга, демонстративно, потряс стаканчик, несколько капель упало ему на ладонь, он провёл ладонью по волосам, как бы приходя в себя от услышанного.

— А ещё! Я хочу! Я хочу кое-что сделать, но, вдруг, вы все подумаете, что я сумасшедшая! — она спрятала лицо в ладони и засмеялась над своей глупостью или дерзостью.

— А мы можем так подумать! Можем!

— Говори же, что ты хочешь! Только, пожалуйста, не BMW! Ну, пожалуйста! Не надо! — дурачились ребята.

— Я хочу! — Юлька выдержала паузу, — ни за что не догадаетесь! Я хочу погладить бобрик у Влада!

— Опаньки! Приехали! Девушкам больше не наливать! — Антон пошуршал пакетом, — а больше и нет ничего.

— Бобрик на голове! Каждый понимает в меру своей испорченности! — она мельком взглянула на Влада — у того на лице такая же оторопь как и у остальных ребят, — просто мне кажется, что если провести ладонью по его волосам, то ощущение такое же, когда трогаешь только что скошенную траву.

— Да, вы, девушка, оригинал! Большой оригинал, скажу я вам! — Влад подошёл к ней, резко и почтительно склонил голову перед ней, как бы приглашая на танец и замер в таком положении.

Юлька хихикала: «Да, уж! Насмешила всех! Вот, что значит, напилась пьяная!»

— Я жду начала эксперимента! — Влад поднял голову, взглянул на неё.

— Мы все ждём! Желание именинницы — закон!

— Э, нет! Мы так не договаривались! Юлия! Зачем тебе его бобрик? Я, с удовольствием, предоставлю свой! — Серёга схватил её руки и положил себе на голову, провёл её руками по своим волосам, — ну, как напоминает газон? Или что там тебе должны напоминать волосы?

— Нет, не напоминает! — она отняла руки, — Влад, дай сюда свою тёмно-русую голову.

Он вновь склонился перед ней, точно в изящном поклоне. Юлька невесомыми пальцами пробежала по волосам. Он резко дёрнулся, отстранился, судорожно сглотнул и выдохнул:

— Что ты со мной делаешь! Зачем? — он отошёл от неё, рванул ворот рубашки, точно стало трудно дышать.

Зависла тишина. Юлька облизнула, вновь пересохшие губы:

— Да, — прошептала она, еле слышно, со всхлипом, — да, но только не газон, а бархат и шёлк!

— Может. По домам? Поздно уже! — Влад не смотрел в сторону Юльки и даже встал к ней боком.

Проводили Юльку до подъезда. Она ждала: Влад возьмёт её за руку, отведёт в сторонку и тихонько спросит, заглядывая в глаза: «Завтра увидимся?» Она быстро-быстро кивнёт несколько раз и продиктует свой номер. Не подошёл, не отвёл в сторонку и не прошептал, заглядывая в глаза: «Завтра увидимся?»

— Всем пока! Спасибо за поздравления! Всех люблю и обнимаю! — она влетела в подъезд, изо всей силы вдавила кнопку вызова лифта, будто именно он виноват в том, что ничего не произошло. Не спросил её номер. Не предложил встретиться. Она нажала кнопку последнего этажа — ей надо было побыть одной, понять, разобраться в том, что произошло. «Я видела, что нравлюсь ему! Я видела это! Я видела! Но почему? — вслух, не боясь, что кто-то может её услышать, — спросила она его, точно он находился рядом с ней. — Влад, почему? — шептала она. С лязгом раскрылась дверь лифта, он вышла на общую лоджию. Села на корточки, плотно обхватила себя за плечи. «Дура! Не надо было зажиматься с Серёгой, сразу отшить его, может быть, и получилось бы с Владом. Ну, почему, почему я такая дура!» Она вскочила с корточек: «Надо было сказать, что люблю его! Безумно! И тогда он был бы со мной! И, может быть, сейчас мы бы стояли с ним здесь, на лоджии, вместе. Держались бы за руки и целовались-целовались, лишь на секунду отстраняясь друг от друга, только лишь для того, чтобы сделать вдох. — Она всхлипнула, мелко-мелко затряслись плечи, но слёз не было. — А теперь всё закончилось, только из-за того, что я вовремя не дала отпор Серёге. Завтра я позвоню Лерке, — приказала она себе, — и расспрошу у неё про Влада, спрошу его номер. И позвоню ему сама, позову погулять, просто по-дружески, просто потому, что мне будто бы скучно. И всё у нас с ним получится! Я же видела, что нравлюсь ему. Я точно это видела». Она постояла ещё недолго, подставляя прохладному сентябрьскому ветру разгорячённое лицо, то ли от выпитого шампанского, то ли от горького разочарования. «Хорошо, что нет слёз! — она вспомнила две серые дорожки, протянувшиеся из уголков Леркиных глаз, — как жалко она смотрелась. Нельзя показывать слабость! Нельзя! — запретила она себе крепко-накрепко. — А почему?» Она тряхнула головой: «Да пошло оно всё лесом!» «Натянула» наигранную улыбку на лицо, не стала нажимать кнопку вызова лифта, помчалась на свой этаж: «Пошло! Оно! Всё! Лесом!» — стучало в висках. Губы кривились в искусственной улыбке, но сердце — его не обманешь! О, боже! Как же хотелось заорать на него: «Молчи, глупое! Хватит ныть!» Заорать так, чтобы жалобно звякнули стёкла в окнах подъезда, чтобы испуганные соседи выскочили на лестничные клетки: «Что случилось? Молодёжь совсем распоясалась!» «Молчи, глупое! Хватит ныть! — не заорала, а прошептала она, — молчи!» — она крепко, почти до крови, сжала губы. Зашла в квартиру: слышался приглушённый звук телевизора. Приоткрылась дверь в спальню, выглянула мать:

— Всё в порядке?

— Ну! — вяло согласилась Юлька, — естественно!

— Не нукай! Что случилось? Говори! Ты мать не обманешь! Вижу, что ты расстроена! — она плотно закрыла дверь, кутаясь в объёмный махровый халат блёкло-сиреневого цвета, подошла к Юльке, правой рукой провела той по волосам и требовательно произнесла ещё раз:

— Что случилось? Я тебя спрашиваю!

— Отстань! Говорю же — всё нормально! Только я ужасно устала, а ещё прибираться надо. Еле на ногах стою! — она скинула туфли, босиком прошлёпала в свою комнату, обернулась в сторону матери, — сейчас переоденусь и всё приберу.