Я тебе изменил. Прости

Глава 16. Свинцовая тяжесть

Айтишник на мгновение тормозит у порога, оглядывается. Затем, увидев меня с Давидом, направляется к нам. Он снова почти во всем белом. Кажется, это любимый цвет Тимура. Белые кеды, от которых слепит глаза, белые джинсы. Рубашка, правда, голубая.

— Добрый день, — у него и улыбка белоснежная, как будто специально отбелял зубы. Тимур остановился возле нас, протянул Давиду руку.

— Привет, Тимур, — муж добродушно здоровается с подчиненным. — Спасибо, что приехал.

Давид больше не держит меня, в присутствии постороннего делает вид, будто все в порядке. А вот я по-прежнему натянута струной. Еле выдавливаю из себя приветственную улыбку.

— Поздравляю вас с днем рождения компании. Вы построили большое дело.

Давид и Тимур обмениваются любезностями. А мне становится еще больше не по себе. Ведь Давид даже не подозревает о моем флирте с Тимуром. Сама до сих пор поверить не могу, что расстегнула тогда пуговицу на блузке. Это было какое-то секундное наваждение. Я потом сильно пожалела.

Я серьёзная женщина: жена, мать, бизнесвумен, как бы пафосно это ни звучало. А тут какой-то юнец. У нас, может, и не большая разница в возрасте, всего шесть лет, но чувствуется она сильно. Мы из разных миров. Тимур хоть и гений своего дела, а легкомысленный и с ветром в голове. Сразу видно: он никогда не имел ни перед кем серьезных обязательств. У него просто нет такого опыта.

Дверь ресторана снова распахивается, заходят еще несколько сотрудников. Я облегченно выдыхаю. Людей будет становиться больше, а значит, Давид не рискнет слишком сильно лезть ко мне с разговорами о наших проблемах. Вот только зря я расслабляюсь.

Давид предлагает гостям выпить шампанского. Все берут по бокалу, я и муж тоже. А потом Давид свободной от шампанского рукой обнимает меня за талию. Делает это очень естественно, как само собой разумеющееся. Я резко поворачиваю на Давида голову. Хочу возмутиться, но слова застревают в горле.

— Давид, Вера, с днем рождения вашей компании! Мне так нравится у вас работать! — произносит тост главный бухгалтер Галина.

— Спасибо, Галя. Мы с женой максимально стараемся, чтобы компания процветала. Да, Вера?

Коротко киваю напряженной шеей. Сотрудники не видят ничего необычного в том, что Давид меня обнял. Мы не скрываем чувства на публике. Конечно, не целуемся прилюдно. Но вот так меня обнять, накинуть куртку мне на плечи, взять у меня тяжелую сумку, приблизить к себе в танце чуть сильнее положенного — Давид может. В глазах сотрудников это выглядит нормально. Все знают, что мы муж и жена.

Я делаю глоток холодного шампанского, чтобы смочить пересохшее от напряжения горло. Открывается дверь ресторана, появляются новые гости. Идут к нам, тоже берут бокалы. Звучит новый тост, всем весело, все смеются. Мне тоже приходится. И только Тимур ни разу не улыбнулся. Он не сводит с меня пристального взгляда. Словно пытается прочитать мои мысли.

Рука Давида на моей талии давит свинцовой тяжестью. Прожигает кожу сквозь пиджак и тонкое шелковое платье. Ноги на высоких шпильках начали болеть. Еще глоток шампанского. Жарко. Расстегиваю пуговицы на пиджаке. За этим прослеживают только два мужчины: Давид и Тимур. У обоих жадный взгляд. Давид крепче прижимает меня к своему телу. Края пиджака распахнулись, Тимур смотрит на мою грудь. Затем поднимает глаза к моему лицу. Этот пацан реально сумасшедший! Он лапает меня глазами в присутствии моего мужа!

Диджей включает музыку. Новый тост, новый звон бокалов. В ресторан заходит Марго — сестра Давида по отцу. Только теперь я расслабляюсь и выдыхаю с облегчением. Осторожно скидываю с себя руку мужа, делаю небольшой шаг в сторону. Обнимаюсь с Ритой, целую ее в щеку. И направляюсь на веранду. Мне нужно проветриться. Я не оборачиваюсь, но знаю: Тимур идет за мной.

Глава 17. Поцелуи

На веранде дует ветер. Скрещиваю руки на груди, чтобы чуть согреться. Я не брала с собой верхнюю одежду. Хотела освежиться, но теперь стало зябко. Дверь за моей спиной открывается и закрывается.

— Замерзнешь, — звучит голос Тимура.

Оборачиваюсь, он подаёт мне плед. Они лежат стопкой на стуле у двери. Не заметила их, когда вышла на веранду.

— Спасибо.

Я накидываю на плечи мягкий плед и смотрю перед собой на открывающийся красивый вид. Здесь хорошая зона отдыха: ресторан окружен маленькими деревянными домиками, за ними чистое озеро и лес. Воздух свежий и слегка сладковатый. После загазованного мегаполиса — не надышаться.

— А с мужем, я смотрю, у тебя совсем все плохо, — Тимур стоит рядом и тоже смотрит перед собой на домики и озеро.

— Сотрудников компании это не касается.

— Ну как же? Будете разводиться, начнете делить бизнес. Это неминуемо скажется на всем персонале.

— Мы не будем разводиться.

Сама не знаю, правду ли сейчас сказала. Давиду полчаса назад я, наоборот, заявила о разводе. А реальность такова, что у меня до сих пор нет решения. Я четко понимаю, что жить дальше с Давидом не хочу. Но в то же время не хочу причинять боль нашей дочке и не хочу дербанить компанию на куски.

— А что тогда у вас будет? Фиктивный брак? Со штампом в паспорте, но у каждого своя жизнь?

— Сотрудников компании это не касается.

Я не понимаю, что такое фиктивный брак и зачем он нужен. В моем представлении люди или вместе, или не вместе. И если у каждого своя жизнь, то зачем сохранять штамп в паспорте?

Все это слишком сложно, и у меня уже голова рвется на части. А самое ужасное: понимая, что не хочу больше жить с Давидом, я в то же время не хочу, чтобы и у него кто-то был. Представляя, что после нашего расставания у Давида со временем кто-то появится, чувствую в области сердца новую острую боль. А если он сойдется со своей бывшей? От одной только мысли об этом мне становится плохо.

— Ты достойна лучшего.

Не выдерживаю и поворачиваюсь лицом к Тимуру.

— Лучшего — это кого? Тебя?

— Да, — уверенно заявляет.

Я не устаю поражаться наглости пацана.

— Слушай, а ты не боишься, что Давид надает тебе по морде и вышвырнет из компании?

— Не боюсь.

— Вот как, и откуда такая смелость?

— Во-первых, я тоже умею давать по морде. А во-вторых, я не боюсь быть уволенным из вашей компании.

— Да? И что ты будешь делать, если Давид уволит тебя?

— Пойду работать на ваших конкурентов.

Пацан не промах. Давид полгода — или сколько там, не помню — гонялся за ним, огромную зарплату ему на стол положил. Понимает, что Давиду меньше всего хочется его ухода к конкурентам.

— Да что у тебя в голове!? — восклицаю.

Я просто в шоке от пацана.

— У меня в голове — ты.

Я аж рот приоткрываю. Гляжу на наглого пацана во все глаза. Еще никто и никогда не говорил мне таких дерзких вещей. Если отбросить, что Тимур наглый хам, малолетка и так далее, то... Мне приятно. Мне, мать твою, приятно, что меня хочет кто-то помимо изменившего мне Давида.

— Там диджей медленную песню включил. Слышишь? Пойдем потанцуем.

Еще на бесконечно долгие несколько секунд выпадаю в осадок. Пойти с ним танцевать? При всех? На виду у Давида?

Перевожу взгляд на панорамное окно в ресторан. Давид разговаривает с несколькими сотрудниками. Пьет шампанское, смеется, у него хорошее настроение.

— Мам! — звучит громко голос Майи. Я вздрагиваю, словно из глубокого сна вынырнула. Разворачиваюсь обратно. Дочка спешит по газону к веранде. — Мам, я пошла в лес и чуть не заблудилась!

Запыхавшаяся Майя взбегает вверх по деревянным ступенькам веранды и тормозит возле нас с Тимуром.

— Ужас, мам, я так испугалась! Сеть на телефоне пропала, я не могла позвонить! Я еле нашла дорогу обратно.

— Господи! — бросаюсь обнять дочку. У самой сердце от страха задрожало. — А зачем ты пошла одна в лес?

— Я хотела сделать наброски в альбом. Пока искала подходящий пейзаж, не заметила, как ушла слишком далеко. Но набросок я все равно сделала! Смотри, — дочь выпутывается из моих объятий, снимает со спины рюкзак и достает альбом. Пролистывает несколько страниц и показывает рисунок графитным карандашом. — Там есть отличные виды. Жаль, я не взяла мольберт с красками.

— Чтобы снова пойти в лес и снова заблудиться!? — ужасаюсь.

— Ну, я уже запомнила дорогу.

Кошмар просто. Картины забили Майе всю голову.

— Ты художница? — звучит сбоку.

Я уже и забыла про Тимура. Как по команде, мы с Майей поворачиваем к нему головы.

— Д-да, — не очень уверенно отвечает дочка и вопросительно глядит на меня, мол, кто это. Майя знает всех сотрудников компании в лицо и по менам, она часто приезжает к нам с Давидом на работу. Но так как Тимур новенький, его видит впервые.

— Это наш новый сотрудник айти-отдела Тимур, — представляю его дочке. —

Работает всего несколько недель.

— Понятно. А я Майя.

Тимур обворожительно улыбается.

— Красивое имя. И ты очень похожа на свою маму, Майя.

— Правда? — я цепляюсь за последнюю фразу, как утопающий за соломинку. Как по мне, Майя похожа на Давида. Поэтому, когда кто-то посторонний говорит, что дочь похожа на меня, я радуюсь, как наивный ребенок.

— Да. Твои глаза, твои черты лица.

— Спасибо, — искренне благодарю.

Майя смеется.

— Мам, мне тоже кажется, что я больше на тебя похожа, чем на папу.

Дочка льнет ко мне, чтобы обнять. Надеюсь, глядя на меня с ребенком, Тимур поймёт, что не следует ко мне клеиться? Может, у него наконец-то что-то щелкнет в голове, и он начнет рассуждать здраво?

— Ты вся холодная, — трогаю дочку за нос, щеки, руки. — Пойдем в ресторан.

— Да, пойдем, я замерзла в лесу.

Мы оставляем Тимура на веранде и проходим в теплое помещение. От контраста в температуре по коже пробегают мурашки. Я хоть и была укутана в плед, а все равно заледенела.

— А этот Тимур чем занимается? — любопытничает Майя.

— Я же сказала: айтишник.

— У вас там все айтишники.

— Я точно не знаю его конкретный круг обязанностей.

— А раньше он где работал?

— Я так понимаю, в Америке. Он к нам прямиком из США.

— Ого, интересно, — дочь оглядывается назад, чтобы еще раз посмотреть на оставшегося стоять на веранде Тимура. — По-моему, у вас еще не было сотрудников из Америки?

— Не было.

— И он переехал в Россию специально для работы у нас?

— Не знаю. Спроси у папы. Насколько мне известно, твой отец полгода или больше заманивал его к нам. Может, и ради нас переехал. Давид ему баснословную зарплату выложил. Ради такой можно было сменить страну проживания.

Если честно, я негодую. Да, Тимур очень талантлив. Если не сказать гений. Но то, сколько Давид ему платит, это перебор. У нас есть сотрудники, которые работают дольше и ничем не хуже, а получают в разы меньше.

— А что он делал в Америке? — Майя продолжает любопытничать, рассматривая Тимура через панорамное окно.

— Учился и вроде где-то работал.

— Я тоже хочу поехать учиться в Америку.

От такого заявления дочери я врастаю в пол.

— Что!? — восклицаю в ужасе.

— В США есть очень хорошая академия живописи...

Майя начинает взахлеб рассказывать про академию живописи, а я больше ничего не слышу, кроме бешеного стука собственного сердца. Отпустить единственную дочь одну куда-то за океан??? Да ни за что в жизни.

— Никакой Америки! — резко обрываю. — Что за глупости лезут тебе в голову?

— Да почему глупости!?

— Майя, нет!

— Но почему!?

— Потому что ты еще маленькая.

— Так это не сейчас, а после школы.

— Ты и после школы будешь маленькой.

— Ты после школы вышла замуж за папу и родила меня, — деловито упирает руки в бока.

Резонное замечание.

— Но я же не уезжала в Америку. Все, Майя, я не хочу это обсуждать. Выброси эту ерунды из головы. Мы уже решили, куда ты пойдешь учиться.

Дочка недовольно вздыхает. Я чувствую, что слегка перегнула палку. Обнимаю

Майю.

— Ну как же мы с папой без тебя?

— Так бы сразу и сказала, что вы просто не хотите остаться одни, — в голосе дочки звучит обида.

— Давай вернемся к этому разговору, когда ты будешь в выпускном классе. Хорошо?

— Угу.

Не надо говорить Майе категоричное «нет» и расстраивать ее. Дочке и так предстоит узнать о нашем с Давидом разладе. Даже не представляю, как объявить ей об этом.

Майя уходит поздороваться с Ритой. Она хорошо ладит с сестрой Давида. Я подхожу к бару и прошу сделать мне горячий чай с лимоном. Мой взгляд встречается со взглядом мужа. Я быстро отвожу глаза в сторону. Груз обстоятельств снова ложится на меня бетонной плитой. Кажется, чем дольше я затягиваю с конкретным решением, тем хуже всем делаю. А на подкорке крутится: «Если разведешься, у Давида будут другие». И от этого так невыносимо плохо становится, что жить не хочется.

— Спасибо, — благодарю баристу за чай.

Я поднимаюсь по лестнице на второй этаж ресторана. Здесь есть несколько маленьких уютных залов, в которых можно пообщаться в тишине. Я захожу в первый. Тут никого. Сажусь на мягкий стул у туалетного столика, перевожу дыхание. Несколько мгновений рассматриваю себя в зеркале. Мне тридцать четыре. У меня появились маленькие морщины вокруг глаз. Я регулярно посещаю косметолога и массажиста. У меня персональный тренер в спортзале. Я исключила из своего рациона фастфуд, газировку и продукты с высоким содержанием сахара.

Ровно половину своей жизни я провела с одним-единственным мужчиной — Давидом. Я никогда не занималась сексом, не целовалась и не ходила на свидания с кем-то кроме Давида. На меня никто никогда не смотрел как на женщину, кроме Давида. Никто не проявлял ко мне открытого интереса, кроме Давида. Пока не появился совершенно безумный и наглый Тимур.

Достаю из маленькой сумочки на плече пудру. Слегка прохожусь губкой по лицу. Делаю глоток чая. Обжигающий напиток комком катится по пищеводу и проваливается в желудок. Сразу становится жарко, и я снимаю пиджак.

Тимур появляется меньше, чем через минуту. Я знала, что он поднимется за мной. И ждала его появления. Распрямляю спину и смотрю на пацана в зеркало. Он нарочито медленно двигается ко мне. Его идеально белые Кроссовки и джинсы слепят глаза. Останавливается ровно за спиной и тоже смотрит на меня через зеркало. Склоняется к моему уху, отчего я почти перестаю дышать.

— Без пиджака тебе в этом платье лучше.

Россыпь ледяных мурашек моментально пробегает по телу волной. На мне шелковое платье-комбинация на тонких бретелях. Такие сейчас в моде, но на самом деле они похожи на ночную сорочку. И носить их без прикрывающего верха, как по мне, просто неприлично. Начнем с того, что с таким платьем не наденешь лифчик, потому что он отовсюду будет торчать.

— Очень сексуально.

Тимур проводит носом по шее и... целует сгиб между шеей и плечом. Тело простреливает молнией, я хватаюсь ладонями за края туалетного столика. Соски моментально напрягаются. Тимур видит это через тонкий шелк платья.

— Не надевай больше этот пиджак, он тебе не идет.

Меня парализовало от шока. Но не из-за того, что Тимур осмелился меня поцеловать, а из-за реакции моего тела на этот едва ощутимый легкий поцелуй. Я не могу ни пошевелиться, ни слово вымолвить. Тимур бросает на меня последний взгляд в зеркало и уходит из комнаты. А я так и остаюсь сидеть. Я не просто в шоке, я обескуражена. Кожа покрыта мурашками, соски бесстыже торчат через платье, а между ног разливается тепло.

Глава 18. Это навсегда

«Ты где?»

Я прихожу в себя, только когда получаю сообщение от Давида. Встрепенувшись, смотрю на время. Я уже полчаса здесь сижу. Чай остыл, я к нему больше не притронулась. Тимур словно загипнотизировал меня. А сейчас я чувствую себя так, будто вынырнула из глубокого сна. Подскакиваю на ноги и бегу вниз к гостям. Давид ловит меня внизу у лестницы.

— Вера, куда ты пропала? Я тебя обыскался.

— Я была наверху.

— Что ты там делала?

— Отдыхала.

Давид глядит на меня с беспокойством.

— Я в порядке. Просто хотела побыть одна. Зачем ты меня искал?

— Ты куда-то исчезла, я стал волноваться.

В подтверждение своих слов Давид берет меня за руку. Прикосновение мужа жалит, я хочу одернуть руку, но почему-то не делаю этого. Вдруг понимаю: мне стыдно за то, что происходит между мной и Тимуром. Я чувствую себя плохой и виноватой.

— Потанцуем? — вдруг спрашивает.

Не дожидаясь моего ответа, муж ведет меня куда-то. Механически передвигаю ногами, следуя за ним. Давид останавливается на месте для танцев. Поворачивает к себе лицом, кладет руки мне на талию и придвигается ближе. Увидев нас, диджей включает медленную песню.

Танцующих пар нет. Мы единственные, и уже привлекли внимание гостей. На нас смотрят, поэтому мне приходится положить ладони Давиду на плечи. Не вырываться же прилюдно из его рук. Муж не обращает ни на кого внимания, он внимательно вглядывается в мое лицо, как будто пытается что-то по нему прочитать.

Тоже осмеливаюсь поднять на него глаза. И чувствую болезненный укол в сердце. Я скучаю по Давиду. Но не по тому Давиду, который сейчас стоит передо мной. А по другому Давиду, который был еще месяц назад. Я скучаю по нам. Но не по тем нам, которые сейчас крутятся в медленном танце. А по нам, которые были еще месяц назад. По Давиду, который мне не изменил. По себе, которая ни с кем не флиртовала и не позволяла никому того, что позволяет юнцу Тимуру. Как отмотать время назад? Как вернуться в счастливое прошлое? Я бы все за это отдала.

— Я люблю тебя, Вера, — говорит муж.

Произносит признание тихо и как что-то естественное. Вообще-то раньше Давид именно так и признавался мне в любви. Просто невзначай. Например, в машине во время пробки. Или в очереди на кассе в супермаркете. Или во время прогулки по парку. Тогда его признания очень меня трогали. Я даже прослезиться могла. А сейчас у меня еще больше душа в клочья.

— Не надо, Давид. Я не хочу это слышать. Я танцую с тобой только потому, что на нас смотрят люди.

— Помнишь наш первый танец?

Хмыкаю.

— Если ты думаешь растопить мое сердце воспоминаниями, то ничего не получится.

Против своей воли погружаюсь в воспоминания. Наш первый танец был чем-то волшебным. По венам шарашил сумасшедший адреналин, с неба лил проливной дождь, а мы танцевали посреди улицы. Не зная имен друг друга.

Мы с Давидом познакомились при опасных экстремальных обстоятельствах. Я сидела в кафе с подругой, которую давно не видела, и так с ней заболталась, что потеряла счет времени. Было одиннадцать часов, когда мне позвонила мама с криком, где я и когда приду домой. Я быстро засобиралась, попрощалась с подругой и направилась в сторону метро. Было темно и холодно, я куталась в плащ. Дорога до метро была длинной, я немного заблудилась. Тогда в конце нулевых у меня был кнопочный телефон без интернета и навигатора. Я куда-то забрела, стала нервничать. Неожиданно поняла, что людей совсем нет. Ни прохожих, ни машин. Мне стало страшно. Я замерла в подворотне, вертела головой по сторонам. Вдали наконец-то показался человек. Я бросилась к нему, чтобы спросить дорогу до метро. Но приблизившись, поняла, что совершила ошибку и нужно бежать в обратную сторону. Это был какой-то здоровый пьяный мужик.

— О, а ты откуда такая? — спросил вальяжным голосом.

Я развернулась, чтобы побежать обратно, но мужик схватил меня за руку и повернул обратно к себе.

— Сумочку гони, — обдал меня вонючим перегаром.

— Что!?

— Сумку гони, сказал.

У меня через плечо на длинном ремешке висела небольшая сумка. В ней был мобильный телефон, кошелек с наличными деньгами, паспорт, студенческий билет и что-то еще. Я оторопела от приказа пьяного мужика, страх сковал тело.

— Оглохла, что ли? Сумку снимай давай, пока я сам ее с тебя не снял. — Он крепче стиснул мою руку.

Меня затрясло от леденящего душу ужаса. Я чувствовала, как шевелятся волосы на затылке. Тело стало ватным и непослушным.

— Очередная овца, блядь, — выругавшись, он достал из кармана продолговатый предмет. Нажал на кнопку, и появилось лезвие. Нож, дошло до меня.

Я машинально отпрянула назад, подумав, что мужик будет резать меня. Но он одним ловким движением руки срезал ремешок сумочки. Тут-то я и очнулась. Начала верещать во все горло, вцепилась в свою сумку мертвой хваткой. Пользуясь тем, что мужик пьяный и слегка нерасторопный, дала ему коленом между ног. Сейчас в свои тридцать четыре я понимаю, что играла с огнём. Он мог изнасиловать меня и зарезать. Но в семнадцать я очень беспокоилась о сумочке и ее содержимом, особенно о студенческом билете. Это же я не попаду завтра на пары, и мне поставят прогулы.

На мой крик кто-то прибежал.

— Грабитель! Грабитель! — кричала я. — Помогите!

Мужик продолжал крепко держать мою сумку и пытался подняться на ноги. Человек, появившийся на мой крик, быстро оценил ситуацию и со всей силы дал грабителю по морде. Тот вообще свалился на землю. Он лежал без чувств и даже выпустил из руки ремешок моей сумки.

— Господи, вы что, убили его!? — меня снова парализовало от страха.

Человек — им оказался мужчина, а я сразу даже не заметила этого — склонился к грабителю и приложил два пальца к шее.

— Пульс есть, жить будет.

По голосу мне показалось, что мужчина молодой. Затем он повернулся ко мне, и я посмотрела на него при свете фонарей. Так и оказалось. Это был достаточно молодой парень. Но все же старше меня.

— Ты в порядке? — оглядел меня с головы до ног.

Я кивнула.

— Он точно живой?

— Точно-точно. Пойдем отсюда. Ты вообще куда шла?

— К метро.

— Оно в другой стороне.

— Я заблудилась.

— Пойдём провожу. Или если хочешь, можем вызвать полицию.

Я хоть и была первокурсницей юридического факультета, а перспектива общаться с правоохранительными органами меня не прельщала.

— Нет, мне надо домой.

— Тогда пойдем, я провожу тебя.

Но я продолжала стоять на месте, словно к земле приросла. Тогда незнакомец взял меня за руку и потянул за собой. Его ладонь оказалась теплой и мягкой. Наверное, я должна была бы испугаться прикосновения нового незнакомого мужчины, но мне почему-то не было страшно. Парень повёл меня за собой, и я послушно пошла, каким-то шестым чувством понимая, что ничего плохого мне с ним не грозит.

Несмотря на ощущение защищенности рядом с незнакомцем, мое сердце все равно тарахтело в ушах, а всю меня колбасило так, словно я на американских горках покаталась. Я не могла успокоиться, даже когда мы вышли на шумную оживленную улицу с массой машин, людей и круглосуточных заведений.

Неожиданно парень резко остановился.

— Да не трясись ты так. Все хорошо.

Он улыбнулся. Его улыбка откликнулась во мне. Несколько мгновений я смотрела на него, как завороженная, а потом внутри будто чеку сорвало. Я согнулась и начала рыдать.

— Эй, ты чего, — незнакомец подскочил ко мне, взял мое лицо в ладони. Меня колотило дрожью. Страх от пережитого выплескивался наружу. Там в подворотне меня сковало от ужаса, я бросилась в бой за свою сумку, находясь в состоянии аффекта и шока. А сейчас меня отпустило, и я не могла успокоиться, слезы градом текли из глаз. Я захлебывалась рыданиями.

Поняв, что успокоить словесно не получится, парень обнял меня. Вот просто взял и обнял двумя руками. Я уткнулась ему в куртку, сквозь забитый нос вдохнула приятный мужской запах и... вдруг ощутила, что я там, где надо, и с тем, с кем надо.

Это было совершенно странное и необыкновенное чувство, которое я не испытывала никогда и ни с кем прежде. Я рыдала незнакомцу в грудь, всхлипывала и точно осознавала: я в нужном месте, в нужное время и с нужным человеком. Как бы странно это ни было. Он держал меня обеими руками, и я не хотела выпутываться из объятий.

Меня привела в чувство неожиданно зазвучавшая громкая музыка. Я дернулась и отпрянула от незнакомца. Оглянулась. Оказалось, мы стоим у популярного бара, и сейчас там началось веселье. Над входной дверью висели большие колонки, и из них лилась та же музыка, что играла в заведении.

— Потанцуем? — прозвучало насмешливо над ухом.

Я подняла ошарашенный заплаканный взгляд на незнакомца. Адреналин снова забегал по венам. Но уже адреналин другого рода. Он был вызван столь близким присутствием этого парня. Незнакомец опустил руки мне на талию. Я механически положила одну ладонь ему на плечо. Положить вторую я не могла, потому что сжимала в ней сумочку с перерезанным ремешком.

И мы начали двигаться под музыку из колонок бара. В двенадцать ночи. Посреди широкого тротуара, по которому, несмотря на позднее время, сновали люди. Они налетали на нас, ругались, возмущались, что мы стоим посреди пути и не даем пройти. А мы не слышали. Мы танцевали.

Это было максимально странно, учитывая, что я совсем недавно пережила нападение грабителя. Мы крутились вокруг себя и смотрели друг на друга. Тонули друг в друге. Утопали с головой. Наши взгляды переплетались, связывались, образовывая крепкую неразрывную нить. Это было что-то совершенно необыкновенное и магическое. Как будто время остановилось. Как будто весь мир перестал существовать.

А потом хлынул дождь, холодный осенний дождь, из-за которого людей на тротуаре стало заметно меньше. А мы, как два идиота, продолжали танцевать. Моя сумочка вибрировала входящими звонками от мамы. Но я не слышала их и не чувствовала вибрации телефона.

«Это навсегда», вдруг подумала я, глядя в темные глаза моего спасителя.

Глава 19. Всё разрушил

Рядом с нами становятся еще несколько танцующих пар. Давид не просто держит меня за талию, а обнимает. Он склонился лбом к моей голове и такое ощущение, что дышит мною. Меня одолевает буря чувств. Объятия Давида приятны, но я не могу полностью утонуть в них. Такое ощущение, что между нами стоит другая женщина. Вот прямо здесь и сейчас, несмотря на то, что я вплотную к телу Давида. Я пытаюсь, но не могу избавиться от ощущения, что нас не двое, а трое.

Я блуждаю глазами по залу с гостями, пока мой взгляд не натыкается на Майю и Тимура. Они разговаривают у бара. Тимур взахлеб что-то рассказывает моей дочери, а она слушает его чуть ли не с открытым ртом. Готова поспорить на что угодно: Майя расспрашивает Тимура про учебу в Америке.

— Майя заявила, что хочет поехать учиться в США, — с возмущением выпаливаю Давиду.

Муж слегка отстраняется от меня, удивленно приподнимает бровь.

— С чего вдруг такое желание?

— Понятия не имею. Откуда она только взяла это.

— Ну если хочет, пускай едет. Сильно дорогой вуз она выбрала?

Оторопело таращусь на Давида.

— Ты в своем уме? — повышаю голос. — Никакой Америки.

— А что такого? Если ребенок хочет.

Я не могу поверить, что Давид это серьезно.

— Давид, ты понимаешь, что она будет одна не просто за тысячи километров от нас, а вообще за океаном!? На другом континенте! И это всего лишь в восемнадцать лет.

Муж смеется.

— Вера, нужно уметь отпускать детей.

— Я понимаю, но у всего должны быть разумные рамки. Я готова отпустить Майю в восемнадцать лет в другую квартиру, но не в другую страну и не на другой континент.

Я осуждающе качаю головой, а Давид лишь снисходительно улыбается, глядя на меня. Тимур закончил рассказ, Майя коротко что-то сказала, и айтишник пустился в новый длинный рассказ. Да она у него прям интервью берет и с таким восторгом смотрит. Меня охватывает злость на Тимура. Сейчас он распишет, какая Америка распрекрасная и еще больше подобьет Майю на отъезд туда. Замолчал бы уже, честное слово. Зачем он вообще с ней разговаривает? Или думает подобраться ко мне, заполучив расположение моей дочери? Это не сработает.

Когда заканчивается песня, я выпутываюсь из рук Давида и направляюсь прямиком к Тимуру с Майей. Нечего вешать моей дочке лапшу на уши.

— О, Майя, вот ты где, — становлюсь рядом. — О чем разговариваете?

— Мама, Тимур так интересно рассказывает про учебу в Америке! — глаза дочки сияют щенячьим восторгом.

Как я и думала.

— Я пообещал Майе узнать насчет академий живописи в США, — Тимур обворожительно улыбается.

Зрительно посылаю ему сигнал не делать этого. Но не уверена, что он его понял. Ладно, потом выскажу Тимуру все, что я об этом думаю. Я беру дочь под руку и увожу от айтишника подальше. Вечер в самом разгаре. Гости пьют, едят, смеются, веселятся. А я чувствую усталость. Прилечь бы отдохнуть.

Но еще три часа я выдерживаю. Ноги на шпильках болят и гудят, рот устал разговаривать и улыбаться. В десять вечера я прощаюсь со всеми и вместе с дочкой ухожу в наш гостевой дом. Майя скрывается в своей комнате, а я захожу в спальню для меня и Давида. Я надеюсь, он сам догадается, что в одной постели мы спать не будем, и куда-нибудь уйдет.

Но когда я возвращаюсь в спальню из душа, Давид здесь. Уже разделся по пояс. От удивления я торможу на пороге.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю возмущенно.

— Пришел спать.

Я на мгновение теряю дар речи.

— Я не буду спать с тобой в одной постели, — заявляю после паузы.

— Вера, в доме больше нет спальных мест.

— Меня это не волнует. Значит, иди спать в машину. Или можешь поехать к своей этой.

Замолкаю. Вымолвить ее имя не могу.

Медленным шагом Давид направляется ко мне. Подходит вплотную, обдавая своим мужским запахом. Я инстинктивно вдыхаю поглубже‚ и нервы моментально в оголенные провода превращаются. Давид с голым торсом. Раньше я бы прижалась к нему и стала целовать, но сейчас представляю, как его целовала другая. Боль снова пронзает меня головы до ног.

— Я не собираюсь к ней ездить, и она не моя. Вера, я повторяю еще раз: мне нужна только ты. Я люблю только тебя.

— Почему ты не подумал об этом, когда ложился с ней в постель? — спрашиваю глухо. Голос сел от скопившихся в горле слез.

— Потому что я был сильно пьян и думал только одним местом.

Я до сих пор не могу поверить, что Давид разрушил нашу семью из-за банальной животной похоти. Разве такое возможно? Шестнадцать лет счастливого брака, дочь, общий бизнес — все сломал, потому что просто встал член!?

— Вера, я раскаиваюсь. Я говорил тебе об этом сотню раз и готов повторить еще столько же.

— Ты променял нашу семью на банальный трах по пьяни. Я правильно поняла?

Я все еще не могу поверить, что это так.

— К сожалению, да, — признается с горечью. — Я был пьян. Я совершил ошибку.

Всё. Не могу больше находиться с Давидом в одном помещении. Меня разрывает на части. Я бросаюсь к своему маленькому чемодану и достаю оттуда удобную одежду.

— Что ты делаешь?

Я не отвечаю на вопрос Давида. Скидываю с себя шелковый халат, надеваю джинсы, свитер.

— Вера, куда ты собралась?

— Я больше не останусь с тобой в одной комнате, — рычу и надеваю куртку.

— Вера, успокойся, ночь на улице.

Давид порывается взять меня за руку, но я останавливаю его жестом.

— Не смей прикасаться ко мне. Слышишь? Больше никогда не смей ко мне прикасаться.

— Я не отпущу тебя одну на улицу ночью.

— Если ты будешь меня удерживать, то я прямо сейчас все расскажу Майе. Пускай наконец-то узнает, что на самом деле представляет из себя ее папаша.

Моя последняя угроза имеет эффект. Давид осекается. Пользуясь секундной заминкой, выскакиваю из комнаты. Под дверью Майи горит полоска света, поэтому из дома выхожу тихо.

В ресторане еще продолжается веселье, часть гостей там и спать, по всей видимости, не собирается. Я не хочу никого видеть, поэтому иду к озеру. В лицо дует холодный ветер, но я не чувствую озноба. Наоборот, я киплю и взрываюсь.

Давид и ранее, когда извинялся за измену, говорил, что был пьян, тот секс ничего не значил, это ошибка и так далее. И я вроде как понимала, что это была одноразовая измена. Но сейчас, в полной мере осознав, что Давид похерил всю нашу жизнь из-за банальной животной похоти, просто потому что встал член, а он не смог этому сопротивляться, я хочу кричать и рвать на себе волосы. И ведь член встал не просто на кого-то, а именно на нее. На Зою. От этого боль усиливается в геометрической прогрессии.

Я приваливаюсь спиной к дереву и зажимаю ладонью рот, чтобы в тишине природы не было слышно моего плача. Из ресторана доносятся отголоски громкой музыки, на веранде заведения слышится пьяный смех. Сейчас это походит на веселье во время похорон.

Всё кончено. Жизнь кончена. В понедельник я пойду подавать на развод. Хватит тянуть эту лямку.

— И снова ты портишь свое красивое лицо слезами, — звучит сбоку.

Глава 20. Голая правда

Быстро смахиваю с лица слезы, хотя понимаю: поздно, Тимур уже все увидел и понял.

— Ты следишь за мной?

— Нет.

— Тогда что это за странная случайная встреча?

Он издает смешок.

— Я стоял на веранде ресторана, когда увидел, как ты выскочила из дома и бегом побежала к озеру. Решил подойти, поинтересоваться, не требуется ли тебе помощь.

— Не требуется. Можешь уходить.

Но Тимур никуда уходить не собирается. Он подходит ко мне ближе и опускается одной рукой на дерево возле моей головы.

— А все еще хуже, чем я думал.

— Ты про что?

— Про твою семейную жизнь. Не хочешь рассказать?

Я уже устала пребывать в шоке от бесцеремонности и наглости пацана. Пора воспринимать его поведение как что-то нормальное и само собой разумеющееся.

— Про свою семейную жизнь ничего рассказывать не хочу. Но хочу сказать кое-что другое.

— Что?

— Чтобы ты перестал вешать моей дочке лапшу на уши про свою Америку, — мой голос приобретает воинственные нотки. — Нечего пудрить ребенку мозги и подбивать на отъезд в другую страну. Если ты хочешь сделать для меня что-то хорошее, то лучше расскажи Майе, как в Америке плохо и ужасно.

В ответ на мою резкую бескомпромиссную речь Тимур звонко смеётся.

— Что смешного?

— Ты не сможешь удерживать ребенка возле себя вечно. Однажды настанет день, когда она захочет жить своей жизнью, а не твоей.

— Тебя это не касается. Я требую, чтобы ты перестал пудрить моей дочери мозги своей Америкой. Я понятно изъяснилась?

— Твоя дочь задала мне вопросы, а я честно на них ответил.

— Что именно — честно?

— Что учеба и жизнь в США — это прекрасный опыт.

— Не всегда следует говорить правду.

Эта фраза вырывается быстрее, чем я успеваю осознать ее смысл и роль в моей жизни. Что я бы предпочла: узнать об измене Давида или не узнать и жить счастливо дальше? Сложных вопрос. Ответа нет.

— Я не увидел причин лгать Майе.

— Короче, ты меня понял. Хватит петь моей дочке песни про Америку.

Тимур безразлично пожимает плечами.

— Как скажешь.

Проходит несколько мгновений прежде, чем Тимур абсолютно спокойно и буднично предлагает:

— Пойдём ко мне в дом?

Отрываю взгляд от озера и перевожу на пацана.

— Не поняла.

— Холодно, ты без шапки, вся дрожишь. Пойдем в гостевой дом, который мне выделен.

Я все еще в замешательстве от такого предложения. Хотя давно пора перестать теряться от поведения и фраз Тимура.

— Ты в своем уме!? Можешь не отвечать, я знаю, что нет. Но просто представь на секунду, как это будет выглядеть в глазах других сотрудников, которых поселили с тобой в один дом.

— А их нет. Я в доме один.

— Что значит один? — хмурюсь. — Сотрудников расселили по несколько человек в дом.

— Да, мои соседи — Вова и Андрей. Но они решили уехать. У Вовы недавно родился ребенок, а Андрею позвонила жена и срочно вызвала домой.

Я недовольно вздыхаю. Спрашивала же заранее, кто останется ночевать, а кто нет.

Кому оплачивать проживание, а кому нет. Эти сначала согласились, мы оплатили им номера, а теперь они решили уехать. Прекрасно.

— Хватит делать вид, что тебе не холодно. Ты от своей гордости сляжешь завтра с температурой.

Если отбросить, что пацан меня раздражает, то он прав. На улице промозгло и холодно. А у меня ни шапки, ни шарфа, ни перчаток. Есть два варианта, куда податься: в ресторан к пьяным гостям или в дом к Давиду. Ни туда, ни туда я не хочу. Правда, я и к Тимуру не хочу. Но он — наименьшее из зол.

— Я бы выпила чаю.

— Пойдем.

Парень ведет меня к своему гостевому дому не по асфальтированной дорожке, освещенной фонарями, а по темному газону. Чтобы нас никто не увидел вместе, догадываюсь. Это правильно. Но я начинаю переживать за его белоснежные кроссовки. Как бы он их не испачкал.

Тимура поселили в домике за рестораном, в прямо противоположной стороне от нашего с Давидом. Оказавшись в тепле, меня начинает потряхивать еще больше. Тимур снимает кроссовки (он их не испачкал! Это определенно талант — не пачкать белую обувь), шагает к кухонной зоне и нажимает кнопку на чайнике. Достает из шкафчика кружки, бросает в них пакетики. Я нахожу в обувнице еще одну пару гостевых одноразовых тапок, вешаю куртку в шкаф. Потом подхожу к кухонному острову и сажусь на высокий стул.

Я чувствую себя растерянно. Потому что ситуация максимально странная. Вдруг понимаю, что никогда прежде не оставалась наедине с чужим и посторонним мужчиной, который не скрывает свою симпатию ко мне. Вернее, оставалась, но один раз и давно. А именно — семнадцать лет назад с Давидом, когда мы только познакомились.

— Не бойся меня, — Тимур мягко улыбается. — Я не кусаюсь.

— Я не боюсь. Просто... — замолкаю.

— Просто это все очень ново для тебя, — читает мои мысли.

— Да.

Тимур ставит на остров две кружки чая и садится на стул напротив.

— Предлагаю поиграть в голую правду.

Делаю маленький глоток горячего напитка.

— Что такое голая правда?

— Это очень-очень большое откровение. Из той серии, которое обычно не говорят.

Признание Давида в измене — это голая правда. Я на секунду задумываюсь. Хотелось бы мне слышать всегда от людей голую правду? В теории кажется, что да. А на самом деле? Не уверена.

— Ну давай.

В данный миг меня охватывает азарт, что ли. С Тимуром все воспринимается как игра.

— Для меня все это тоже ново. Раньше я никогда не западал на замужних женщин ощутимо старше меня, да ещё с детьми-подростками.

Ухмыляюсь. Хочется спросить: а на кого ты западал раньше? У меня вдруг появляется любопытство узнать о Тимуре побольше. Надеюсь, игра в голую правду поможет в этом.

— Твоя очередь.

— Ко мне никогда не клеились сопляки.

Тимур громко смеется, и постепенно я тоже заражаюсь его смехом. Делаю еще один маленький глоток чая и наконец-то чувствую, что согрелась. А вместе с теплом приходит и расслабление. Шею и лопатки больше не сводит от напряжения. Мне комфортно наедине с Тимуром.

— Теперь твоя очередь говорить голую правду, — поторапливаю. Он задумывается. — Я хочу услышать по-настоящему голую правду, — меня реально охватил нешуточный азарт.

Тимур выгибает бровь.

— Ты же понимаешь, что это дорога с двусторонним движением. Тогда и тебе

придется говорить по-настоящему голую правду. Я уже молчу о том, что моя голая правда может тебе не понравиться.

Киваю. Я готова.

— На прошлой неделе я занимался сексом с девушкой и представлял на ее месте тебя. Особенно, когда она делала мне минет.

Меня обжигает краской. Опешив, я смотрю на невозмутимого Тимура. Блин, а это реально голая правда. Такая, которую не каждому скажешь. И которую не каждый захочет услышать.

— Ну хорошо хоть не когда дрочишь, — выпаливаю после очень долгой паузы.

— Когда дрочу, тоже тебя представляю. Это должно было стать моей следующей голой правдой. Считай, ты услышала две голые правды подряд, так что я тоже жду от тебя две. А почему ты так покраснела?

Я, наверное, похожа на помидор, потому что чувствую, как у меня горят даже кончики ушей. Это... это...

Мне никто никогда не говорил ничего подобного.

— Кхм... — растерянно провожу рукой по волосам.

— Твоя очередь говорить две голые правды.

Я смущенно опускаю глаза в кружку.

— Мне нравится твое внимание ко мне.

Может, мое признание не такое откровенное, как минуту назад у Тимура‚ но для меня важный шаг — сказать это вслух. И сказать об этом не только себе, но и ему.

Тимур нисколько не удивляется.

— Вторая голая правда?

Я приподнимаю уголки губ в горькой печальной улыбке.

— Мой муж изменил мне.

Тимур спокойно делает глоток чая.

— Примерно что-то такое я и подозревал.

Я снова опустила глаза в кружку. Против моей воли из них закапали слезы. Они

скатываются по лицу крупными градинами и падают в чай. Черный чай со вкусом слез разочарованной женщины «за тридцать». Интересно, если в ресторанах сделать напиток с таким названием, он будет популярен?

Тимур спрыгивает со стула, обходит остров и останавливается вплотную. Поднимаю на него лицо.

— Ты антисексуальна, когда плачешь.

— Это твоя голая правда?

— Да.

Почему-то признание вызывает во мне смех. И эта голая правда имеет действие: я вытираю щеки.

— Когда сегодня ты поцеловал меня в шею, я испытала сексуальное возбуждение.

Это был первый раз в моей жизни, когда я испытала сексуальное возбуждение к кому-то помимо своего мужа.

Знаю: я говорю неподобающие вещи для взрослой замужней женщины. Но мне наплевать. Наверное, я дошла до той степени отчаяния, когда реально наплевать на все.

— Твоя голая правда, — тороплю Тимура.

— У меня стоит на тебя член.

Он выпаливает это, ни секунды не задумываясь. Его признание пронизывает меня с головы до ног. Я замираю на миг. Несколько раз моргаю. А затем машинально опускаю глаза на ширинку и реально вижу выпирающий под джинсами член.

Эрекция Тимура в совокупности с его голой правдой провоцируют ответную реакцию моего тела. Дыхание сбивается, между ног заныло, а под кашемировым свитером напряглись соски.

Мне вдруг становится страшно. Страшно от того, как мое тело отреагировало на Тимура. Второй раз за этот вечер.

— Жду твою голую правду, — пацан склоняется ко мне ниже. Его дыхание колышет волосы на макушке. Поднимаю на айтишника лицо. Сердце затарахтело, в ушах зашумело.

Моя очередь говорить голую правду. И я говорю:

— Я хочу заняться с тобой сексом прямо сейчас.

Глава 21. Белое пальто

Когда я произносила свою голую правду, я не думала, что Тимур отреагирует на нее так быстро. Я полагала, наша игра продолжится. Но вместо того, чтобы сказать признание в ответ, Тимур накрывает мои губы своими. Это настолько неожиданно, что я каменею. Тимур обхватывает мое лицо руками, усиливает поцелуй, скользит своим языком по моему. Я не могу шелохнуться. Ни ответить на его поцелуй, ни оттолкнуть.

Его губы мягкие, несмотря на то, что очень настойчивые. И у Тимура есть свой вкус. Совсем не такой, как у Давида. Это странно — целоваться с кем-то, кроме мужа. Я прислушиваюсь к своим ощущениям, но совсем не могу понять их. С одной стороны, я желаю Тимура. А с другой, я нервничаю и боюсь. Из-за этого не могу насладиться происходящим. Но решаю дать Тимуру и себе шанс.

Я соскальзываю с барного стула на ноги. Айтишник вжимает меня в кухонный остров, почти ложится сверху. Ощущать на себе его тело — приятно, и я постепенно начинаю отвечать на поцелуй. Сначала вяло и несмело, затем активнее. Я кладу ладони Тимуру на плечи, слегка поглаживаю.

Если отбросить нервозность, страх и бесконечно пульсирующую в висках мысль: «Господи Боже мой, что я творю, я же мать», то мне нравится. Это голая правда для самой себя. Мне нравится, как Тимур целует меня. Пацан определенно умеет это делать. Должно быть, у него большой опыт с большим количеством девушек. Я даже начинаю комплексовать. Я-то кроме Давида никогда ни с кем не целовалась.

Тимур просовывает одну ладонь под мой кашемировый свитер. На миг я снова натягиваюсь струной. Он слегка щекочет пальцами кожу на животе, отчего она покрывается мурашками. Они бегут вверх и полностью покрывают грудь, заставляя соски заостриться сильнее. Поглаживающими движениями Тимур медленно пробирается наверх. Я сильнее хватаюсь за его плечи.

В груди трепещет волнение. Может, глупо так волноваться в тридцать четыре года, но я правда ощущаю себя так, словно второй раз девственности лишаюсь. Ладонь Тимура накрывает полушарие моей правой груди. Он постанывает мне в рот и трётся о меня эрекцией. Большим пальцем обводит твердый заостренный сосок. Томление внизу живота становится сильнее. Это правда происходит со мной? Я не верю. Сейчас в моей голове такой сумбур, что не получается связно мыслить. Но самое главное я понимаю — я поступаю плохо и неправильно. Приличные женщины в белом пальто не ведут себя так даже после измены мужа. Они с достоинством выдерживают известие об измене, с гордо поднятой головой подают на развод, выжидают после него какой-то положенный обществом и приличиями срок и только после этого подпускают к себе нового мужчину. Приличные женщины в белом пальто не отвечают на флирт молоденького мальчика, не играют с ним в голую правду и не позволяют ему трахать языком свой рот. А это именно то, что в данный момент делаю я.

Так почему я не останавливаюсь? Почему не отталкиваю от себя Тимура? Где мое белое пальто?

Мы целуемся, наверное, несколько минут. Губы горят. Тимур мнёт мою грудь уже обеими руками. Не передать словами, какой микс чувств я ощущаю. Это и никуда не ушедшая боль от измены мужа. Я все еще каждой клеткой тела ощущаю предательство Давида. Это не просто разовая измена по пьяни. Это именно предательство. Давид, который клялся мне в вечной любви и верности, предал меня, нашу любовь, нашу семью и семнадцать лет нашей жизни. Я не могу вытравить из себя эту боль. Я ощущаю ее даже в данную секунду, когда целуюсь с Тимуром и позволяю ему себя трогать. Помимо боли я ощущаю азарт, предвкушение, желание и отчаяние. Наверное, только женщина в отчаянии может позволить какому-то сопляку такое с собой делать.

Тимур отрывает меня от кухонного острова и куда-то ведет, не разрывая губ. Я машинально следую за ним, хотя мне лучше бы вырваться из его рук и убежать, пока не совершила глупость, о которой потом буду жалеть. Или не буду?

Мы оказываемся в комнате. Я понимаю это по темноте помещения, прохладе воздуха и закрывшейся за нами двери. Ее хлопок словно отрезал меня от всего. И только в этот момент мы впервые разрываем поцелуй. Я жадно глотаю кислород и гляжу в блестящие глаза Тимура.

— Ты крышесносная, — шепчет.

— Это твоя голая правда?

— Да. Теперь твоя очередь.

— Ты хорошо целуешься.

Сейчас отличный момент для того, чтобы выпутаться из рук Тимура и уйти. Кажется, он даже дает мне для этого время. Просто смотрит на меня, будто выжидает. Но я не двигаюсь с места. Ноги налились свинцом и приросли к полу, хотя в висках все еще пульсирует: «Вера, что ты делаешь, ты же приличная женщина и мать». Так проходят несколько бесконечно долгих мгновений. Видимо, посчитав, что я даю зеленый свет, Тимур снова меня целует и валит на кровать.

Прохлада от покрывала ощущается особенно остро. Тимур целует жадно и нетерпеливо. Он тянет вверх мой кашемировый свитер и отбрасывает его в сторону. Голая грудь снова покрывается мурашками. Тимур припадает губами сначала к одному соску, затем к другому.

Я испытываю смешанные чувства. Мне вроде как нравится, но я не могу полностью расслабиться и отдаться моменту, насладиться им. Тимур торопится. Теперь стягивает вниз мои джинсы. Сам он полностью в одежде. Я набираюсь смелости и расстегиваю одну пуговицу на его рубашке.

Дальше Тимур раздевается сам. У меня слишком сильно дрожат пальцы. Он избавляется от своей одежды, продолжая целовать меня. Не знаю, чувствует ли Тимур мою нервозность. У меня между ног ноет и горит, я определённо возбуждена. Но при этом мое тело сковано.

Айтишник отрывается от моих губ и тянется к рюкзаку на полу. Шарит в нем рукой и достает пачку презервативов. Как предусмотрительно он взял их с собой. Тимур снимает боксеры, и я смотрю на его эрегированный член. Он в меру большой и ровный. Красивый.

Волнение разыгрывается в крови еще сильнее. Я понимаю: вот он момент Х. Я в постели с другим мужчиной. Считается ли, что я изменяю Давиду? Наш штамп в паспорте еще имеет силу? Или раз я выгнала Давида из дома и не хочу больше быть с ним, то я свободна?

Мы ведь можем вообще никогда не развестись, чтобы не дербанить компанию. Номинально оставаться мужем и женой, а сами каждый своей жизнью жить. Это слишком сложные вопросы, я подумаю о них в другой раз.

Тимур раскатывает презерватив по члену. Я поворачиваю голову к потолку, шумно выдыхаю. Он стягивает с меня трусики и отбрасывает их в сторону.

— Ты одна из самых сексуальных девушек в моей жизни, — нависает сверху. — Это голая правда.

— У меня никогда не было секса ни с кем, кроме моего мужа. Это голая правда.

Издав смешок, Тимур ложится на меня. Снова целует губы и раздвигает мои ноги. Он входит сразу. Я достаточно мокрая и возбужденная, чтобы он быстро в меня проскользнул. Он начинает двигаться быстро. Внизу живота очень тепло и приятно. Это, оказывается, не страшно — заниматься сексом с другим мужчиной. Ужасно непривычно, странно, нервно, но не страшно. И приятные ощущения тоже есть.

Тимур садится на колени, придерживает меня за талию и начинает снова двигаться. Он смотрит на меня, любуется, гладит ладонью тело. Я не могу выдержать его взгляд, поэтому прикрываю глаза и чуть поворачиваю голову в бок. Мне нравится, мне хорошо. Но я не могу расслабиться и до конца отдаться моменту. Закрываю глаза и стараюсь сосредоточиться на ощущениях, больше ни о чем не думая.

Мы сменяем несколько поз. Не знаю времени, но по ощущениям занимаемся сексом долго. Тимур хороший любовник и много делает для удовольствия девушки. Я думаю, другая на моем месте, по-настоящему влюбленная в него, получила бы пару оргазмов точно. Тимур действительно молодец. Но мне так и не удается до конца расслабиться и насладиться сексом с Тимуром.

Глава 22. Нет чувств

Я лежу на кровати в темной комнате рядом с Тимуром. О чем я думаю? Да ни о чем, если честно. Как ни странно, нет никаких мыслей и сожалений, не хочется посыпать голову пеплом. Но в то же время и радости нет.

— Ты не кончила, — это не вопрос, а констатация факта.

— Да, — голая правда.

— Тебя что-то беспокоило?

— Нет, просто ты плохо старался.

Это ложь. Пацан старался хорошо. Тимур поворачивает на меня голову. Я не смотрю в ответ, но щекой чувствую его возмущенный взгляд. Кажется, он ни разу не слышал от девушек ничего подобного. Меня разбирает смех. Я начинаю хохотать. Тихо, но в гробовой тишине комнаты кажется, что громко.

— Нервный смех, — выносит вердикт. — Значит, тебя все же что-то беспокоило.

Отсмеявшись, сажусь на постели. Пора возвращаться назад, пока Давид не начал искать меня с поисковым отрядом и собаками. Я выскочила из домика, не взяв с собой телефон.

Я нахожу на полу свою одежду и принимаюсь одеваться. Затылком чувствую внимание Тимура. Когда я застегиваю джинсы, он подскакивает с кровати и натягивает трусы. Идет проводить меня до двери.

— Я приглашаю тебя на свидание, — заявляет. — Как насчет понедельника после работы?

Я задумчиво гляжу на пацана. Почему-то его предложение о свидании меня немного удивляет. Меньше всего я сейчас думаю о повторной встрече с ним. И уж тем более об отношениях, если он имеет в виду их.

— Зачем?

— Что зачем?

— Зачем ты приглашаешь меня на свидание?

— Во-первых, ты мне нравишься. Во-вторых, я хочу, чтобы ты со мной кончила.

Ухмыляюсь.

— Я еще не знаю, какое у меня планы на понедельник. Пока.

Я выхожу из дома быстрее, чем Тимур успевает сказать что-то еще. Оглянувшись по сторонам и никого не увидев, шагаю по неосвещенному газону в прямо противоположную сторону, где находится мой домик. В ресторане еще горит свет, а за панорамными окнами виднеются люди. Когда я вхожу в дом, сразу натыкаюсь на встревоженного Давида.

— Господи, Вера! Я тебя обыскался! Где ты была?

Давид в джинсах и куртке. Даже не разулся. Выглядит испуганным и встревоженным. Я гляжу на мужа и... ничего не чувствую. Специально долго гляжу, прислушиваясь к собственным ощущениям. Нет ничего. Ни чувства вины, ни угрызений совести. Но в то же время нет радости и ликования от того, что отомстила. Хотя секс с Тимуром не был намеренной местью Давиду. Я отдалась айтишнику не потому, что хотела досадить и причинить боль мужу, а потому что сама захотела близости с Тимуром и не увидела ни единой причины сдерживать себя.

— Что ты молчишь, Вера? Это просто кошмар какой-то. Я везде тебя искал, в лес ходил. Где ты была?

Должна ли я сказать Давиду голую правду?

«Я тебе изменила. Прости».

Признание крутится на кончике языка, но вслух не вырывается. Я пытаюсь призвать себя к совести, к чувству вины. Однако ничего нет. Вообще ничего. Как будто мое сердце превратилось в камень и больше не способно испытывать чувства. Как будто я стала роботом.

— Я гуляла, а теперь иду спать.

Я обхожу все еще перепуганного Давида и скрываюсь в спальне. Под дверью Майи не видно света, значит, дочка тоже спит. Раздеваюсь и ложусь в холодную постель. Муж заходит через несколько минут. Тоже раздевается. Наблюдаю за этим в темноте. Ловлю себя на том, что во мне больше не поднимается возмущение от того, что мы будем спать в одной кровати. Мне по фиг.

Давид ложится рядом со мной. Под одно одеяло. Здесь оно большое. Но не прикасается ко мне, хотя я на сто процентов уверена, что хочет.

— В понедельник я подам на развод, — тихо говорю.

Давид шумно вздыхает, я жду еще какой-нибудь реакции, но ее не следует. Он, наверное, думает, что я не серьезно. Но я серьезно.

Глава 23. Развод

В понедельник утром я еду не на работу, а в суд подавать на развод. Долго смотрю на здание, стоя у входа, пока не замерзаю настолько, что перестаю чувствовать пальцы ног. В помещении тепло, но меня бросает в озноб еще сильнее. По позвоночнику гуляют ледяные мурашки.

Мне не верится, что это правда. Не верится, что это действительно происходит со мной. Я еще помню наши счастливые будни и вечера втроем: я, Давид и наша дочка. Майя до сих пор пребывает в счастливом неведении. Но вернуть счастливое прошлое невозможно. Наша жизнь больше не будет, как прежде. Я не могу простить Давида. А сможет ли он простить меня? Думаю, нет, хоть и сказал, что разрешает изменить ему в отместку.

— Я хочу подать иск о расторжении брака, — говорю сотруднице суда. — Есть несовершеннолетний ребенок и совместно нажитое имущество.

Девушку ничуть не удивляет мое желание. Она просит меня немного подождать, а потом помогает с подачей иска. Основной камень преткновения — компания. Я хочу предложить Давиду поделить акции поровну, но при этом остаться на своих должностях. Он — генеральный директор. Я — руководитель юридической службы.

Да, после развода нам придется каждый день видеться и общаться по производственным вопросам. Ну что ж, надеюсь, мы достаточно взрослые и цивилизованные люди, чтобы справиться с этим испытанием. Сотрудники наверняка будут шептаться у нас за спиной. Пускай. Почешут языками и привыкнут.

Я приезжаю в офис ровно к планерке в двенадцать часов. Давид без настроения, разговаривает резковато, отчитывает начальницу отдела по работе с гостендерами за то, что при подаче заявки на конкурс допустили ошибку, и мы из-за этого не выиграли. Я нервно барабаню пальцами по столу и не поднимаю лица, чтобы не столкнуться взглядами с Тимуром. Он же, наоборот не сводит с меня глаз.

«Что насчет свидания сегодня?», падает от него сообщение на телефон.

Тимур от меня не отстанет, это уже понятно. Я могу либо безуспешно отбиваться от его внимания, либо ответить взаимностью. Первое — очень утомительно. Второе — не несет для меня каких-либо потерь. Впервые с начала планерки поднимаю взгляд на него. Тимур смотрит на меня с видом хозяина жизни.

А что, собственно, останавливает меня от интрижки с ним? Какие у меня риски? Что я теряю?

«Я согласна, но не сегодня».

Сегодня тяжелый день, я подала на развод. Я хочу провести вечер дома. Возможно, поговорить с Майей. когда-то же нужно сказать ей правду про нас с Давидом.

«А когда?».

«Может быть, завтра».

«От чего зависит твое решение?».

«Я еще не знаю, какие у меня планы на завтра. Если вечер будет свободен, я дам тебе знать».

После планерки я прямиком иду в кабинет Давида. Немного мешкаю у двери, но все же захожу, предварительно пару раз постучав по дереву.

— У тебя есть минута?

Увидев меня, Давид чуть смягчается. Взгляд уже не такой злой, как на планерке.

— Да, слушаю.

И я понимаю, что у меня нет сил сказать вслух: «Я подала на развод». Казалось бы, простая фраза. Но слова застряли в горле. Я смотрю на мужа — пока еще мужа — и в груди больно царапает. Я до сих пор не свыклась с мыслью, что нашей семье пришел конец. Кажется, это все сон, и я скоро проснусь. Тоска по прошлой счастливой жизни душит меня, боль разрывает изнутри.

— Что-то случилось, Вера?

Секс с Тимуром не помог прийти к прощению Давида. Вроде бы я встала с Давидом на одну ступень. Мы квиты. Но я все равно не могу простить мужа. Обида ноет тупой болью в сердце. Я чувствую себя преданной.

— Я сегодня подала на развод, — срывается с губ. — Тебе должно прийти письмо из суда. Оно придет по нашему домашнему адресу, я принесу тебе его на работу.

Давид меняется в лице. Встает с кресла, обходит стол.

— Я не знаю, сколько еще раз сказать тебе, что я раскаиваюсь, Вера.

— А я не знаю, сколько раз сказать, что не могу простить тебя. Я больше не вижу нас вместе.

Он отрицательно качает головой.

— Меня поражает, как легко ты перечеркиваешь всю нашу жизнь.

— Нашу жизнь перечеркнул ты. Но давай не будем из пустого в порожнее? Я устала спорить об одном и том же. Майе я скажу сегодня вечером, а что касается компании, то мне полагается половина бизнеса.

Я думала, Давид оживится при упоминании дочери и компании, но нет. Глаза его уставшие и потухшие.

— Такое ощущение, что ты давно хотела развестись, но ждала удобного повода.

Слова Давида поражают меня.

— Что за бред?

— А как я должен воспринимать твое желание развестись? Я накосячил один раз за семнадцать лет. Сам сознался. Прошу у тебя прощения и говорю, что не хочу тебя терять. Я не изменял тебе годами. У меня нет и никогда не было любовниц. У меня нет второй семьи. Это было, блядь, по пьяни один-единственный раз за семнадцать лет. И сразу развод.

Тяжесть ситуации давит на меня, и я ссутуливаю плечи. Слезы скопились комком в горле, но я изо всех сил стараюсь не дать им волю.

— Если ты думаешь, что решение далось мне легко, то это не так, — произношу глухим севшим голосом. — Но я не могу больше быть с тобой, Давид. Не могу.

А мысленно добавляю: «Если ты узнаешь про меня и Тимура, то и ты тоже не сможешь больше со мной быть».

Давид обреченно вздыхает:

— Я понимаю, что такое нелегко простить. Но ты даже не попыталась.

— Пожалуйста, не мучай меня еще сильнее. Ты и так причинил мне слишком много боли.

Я хочу, чтобы это поскорее закончилось. Эти препирательства с Давидом, эта неопределённость. Хочу поскорее развод и жизнь без Давида. Но в то же время в глубине души понимаю: я боюсь конца. Это как проработать на одном месте и на одной должности двадцать лет, а потом уволиться, чтобы пойти в другое место и на другую должность. Разве не будет страшно? Разве не будешь скучать по любимому, родному? Даже если это любимое и родное в конце причинило сильную непростительную боль. А секс с Тимуром — это как сходить в новое место на пробный рабочий день. Вроде нормально, а все равно не то.

Я чувствую себя так, будто живьем вырывают из груди сердце. И я бы рада простить Давида и вернуть все, как было, а не могу. Память не сотрешь. Боль не вытравишь. Но и любовь к Давиду, как оказалось, быстро не загасишь.

— Я подала на развод, — шепчу. — Мое решение не изменится.

Глава 24. Неизбежный разговор

Майя приходит домой поздно. Я почти заканчиваю готовить ужин для нас двоих. После школы у нее было занятие в художке, потом она гуляла с подругами. Дочь проходит на кухню, садится за стол на свое место. Я спрашиваю, как дела в школе, она рассказывает. Но я почти не слушаю Майю. Мои мысли заняты тем, что я должна рассказать дочери о разводе. С Давидом у него в кабинете я так ни о чем и не договорилась. Поэтому решила рассказать Майе правду сама. Нервничаю. Ума не приложу, как дочь отреагирует. Вдруг она встанет на сторону Давида? О таком даже думать страшно.

— Интересно, в том вузе, в который я пойду учиться, есть обмен студентами с другими странами? — Майя задаёт вслух риторический вопрос.

Опять она за свое.

— Я подумала, — продолжает, — можно поехать за границу не сразу после школы, а курсе так на третьем. Как Тимур из вашей компании.

Упоминание Тимура цепляет слух. Мое внимание с желания дочери уехать в другую страну смещается к нему.

— А он по обмену ездил? — стараюсь спросить максимально безразличным голосом.

Вдруг понимаю: я же ничего не знаю о нём. Кто он и откуда? Не то что бы мне прям важно знать всю его биографию, но все же интересно: а с кем я вообще сексом занималась?

— Не совсем по обмену. Ему на третьем курсе института как лучшему студенту на потоке предложили поехать на учебу в США. Ему предоставили бесплатно место в общежитии и стипендию. А когда едешь по обмену, стипендию не дают. Проживание тоже не всегда предоставляют.

Хмыкаю.

— Как же ему тогда удалось получить и стипендию, и бесплатное проживание?

— Его российский институт заключил какое-то партнёрство с американским вузом, и Тимура как лучшего студента отправили туда по специальной программе.

Надо же. Лучший студент. Ну, наверное, это неудивительно. Тимур действительно гениален в своей области.

— И сколько он там учился?

— До конца. А потом остался работать в Америке. Он проходил стажировку в крупной компании, и ему предложили работу.

Как интересно.

— Откуда ты столько о нем знаешь? — бросаю на Майю подозрительный взгляд.

— Он рассказал мне в ресторане на дне рождения компании.

— А зачем он вернулся в Россию?

— Сказал, надоела Америка и захотел домой. Ну и вы его сильно заманивали.

— Видишь, — выключаю плиту и поворачиваюсь к дочке, — как бы прекрасно там ни было, а он захотел домой. Так что нечего вообще уезжать.

Майя закатывает глаза.

— Так я и знала, что ты скажешь нечто подобное. Мама, я еще никуда не уезжаю. Это только мысли, планы.

Я накладываю ужин по тарелкам и сажусь напротив дочки. Поесть нормально не получается, на меня давит предстоящий разговор с Майей о разводе. Не понимаю, откуда такое волнение, как будто это я виновата. Хотя Давид считает именно так: я рушу нашу семью. Что, если Майя тоже так подумает?

— Ладно, — допив чай, дочь лениво зевает. — Пойду отдохну. Что-то я сегодня устала.

Вот он момент Х. В кровь выбрасывается лошадиная порция адреналина.

— Майя, подожди, — останавливаю ее, когда встает со стула. Дочка садится обратно.

Как же это, оказывается, страшно. Как будто не со мной происходит, а со стороны наблюдаю.

— Я хочу сказать тебе кое-что важное.

Сонливость уходит с лица Майи, она становится серьезной. Словно предчувствует плохое.

— Что-то случилось?

— Да...

— Что такое? — настораживается.

— Мы с папой разводимся. Я подала сегодня на развод.

Слова вылетают быстро. Потому что боюсь передумать и снова оттянуть неизбежное. На кухне воцаряется тишина. Слышно, как за окном едут машины, хотя мы живем на десятом этаже, и у нас тройные стеклопакеты. А еще слышно мое сердцебиение. Ритмичное, гулкое. Сердце до боли бьется о рёбра, а перед глазами плывет.

Глаза Майи становятся стеклянными и расширяются до размера пятирублевых монет. Лицо вытягивается. Губы бледнеют.

Сглатываю ком.

— Как разводитесь? Почему?

— Так получилось...

— Что случилось, мама?!

Должна ли я рассказать Майе про измену Давида? Уместно ли вообще рассказывать о таком ребенку?

— Поэтому папа живет на даче? — продолжает восклицать. — Нет там никакого ремонта, да?

— Да...

— Мама, что произошло!?

Глаза дочки налились слезами, крылья носа задрожали. У меня разрывается сердце, потому что меньше всего я хотела, чтобы страдала Майя. Мои глаза тоже защипало. Я словно по щелчку пальцев вновь ощутила боль от предательства Давида.

— Твой папа мне изменил. Я не могу простить его, — тихо срывается с губ.

Я не знаю, известно ли Майе, что такое измена. Дочери пятнадцать лет, она смотрит много сериалов. Наверное, известно. Дети сейчас порой продвинутее родителей.

У Майи в прямом смысле открывается рот. Слезы крупными градинами закапали по щекам.

— Майя, милая, прости меня, — я вскакиваю с места и подбегаю к дочери. Опустившись возле нее на колени, обнимаю. — Ты злишься на меня за то, что я захотела развестись с папой?

— Нет, что ты. Я в шоке, как он мог. — Дочь всхлипывает. — Как он мог так с тобой.

Слезы тоже хлынули из моих глаз. Я прижимаюсь к Майе, она обнимает меня в ответ. Мы обе плачем.

— Он женится на другой женщине?

— Нет. По крайней мере говорит так. Он не хочет разводиться. А я не могу больше с ним жить. Я много думала и понимаю, что все-таки не могу...

У Майи трясется подбородок. Она старается стереть слезы с лица, но из глаз бегут новые.

— Мам, можно я останусь жить с тобой?

Глава 25. Расслабиться

«Я рассказала Майе про наш развод. Причину тоже назвала. Поговори с ней, если тебе важны отношения с ребенком».

Такое сообщение я пишу Давиду на следующий день на работе. Его не будет в офисе. Судя по календарю Давида, к которому у меня до сих пор сохранен доступ, в первой половине дня у него две встречи, а вечером отъезд в короткую командировку.

«Ок».

Такой короткий ответ я получаю. Сухие две буквы. Но я слишком хорошо знаю Давида. Он в бешенстве. Просто сдерживает в себе эмоции. А у самого пальцы тряслись от злости, когда печатал ответ.

Я заставляю себя не рефлексировать. Я приняла решение, нужно ему следовать. Но слезы так и подкатывают к горлу. Очень тяжело держать себя в руках и не скатиться в страдания и самобичевание. Тяжело находиться на работе. А дома еще тяжелее. Потому что там все слишком напоминает о наших счастливых днях, которые были еще не так давно.

В квартире витает запах Давида. Его самого нет, его вещей тоже нет, потому что я сложила их в мусорные мешки и спрятала в кладовке, а дух Давида есть. Я ощущаю его кожей, когда остаюсь одна в спальне.

И сегодня мне совсем не хочется идти домой, где меня встретит звенящая тишина, потому что Майя будет сначала в художке, а потом закроется в своей комнате и не будет выходить. Вчера дочь после нашего разговора на кухне ушла к себе и больше не выходила. Я нервно переминалась с ноги на ногу возле ее двери. Услышав меня, Майя сказала, что хочет побыть одна. Она долго еще будет хотеть побыть одна. Такой у Майи характер.

«Я согласна на свидание сегодня после работы», печатаю Тимуру.

Мне нужно отвлечься. Я не хочу думать об измене Давида, о разводе и о своей рухнувшей жизни. Надеюсь, этот парень сможет отвлечь меня.

«Отлично. Моя машина припаркована у офиса».

Мне сложно поверить, что Тимур реально настолько безумен, что собрался сажать меня в свою машину прямо у дверей компании на глазах у всех сотрудников. Не то что бы я переживаю, что Давид узнает о появившемся у меня любовнике. Нет, мнение Давида меня не интересует. Больше не интересует. Просто не хотелось бы мордобоя.

«Отгони ее подальше».

«Как скажешь)))».

После окончания рабочего дня Тимур присылает геолокацию, где стоит его автомобиль: в нескольких кварталах от офиса во дворе многоэтажного здания. Я одеваюсь, прощаюсь со своими сотрудниками и иду к машине Тимура, периодически оглядываясь по сторонам, чтобы проверить, не следует ли за мной кто-нибудь. Ну мало ли.

— Привет, — залезаю в светлый салон белоснежного седана.

Белый цвет — бесспорно любимый у него. Интересно, почему. Задам ему как-нибудь этот вопрос.

— Привет, — Тимур хищно улыбается. — Как насчет ужина?

— Где?

— А где ты хочешь? Можем поехать в ресторан. А можем ко мне домой.

— У тебя дома есть ужин? — выгибаю бровь.

— Да. Я могу сам приготовить.

Тихо смеюсь. Какие еще таланты у этого гения? Помимо компьютерных. Умеет готовить ужины? Ну что ж, мне правда интересно.

— Давай к тебе.

Тимур трогается с места. Ну и еще мне любопытно посмотреть, где и как он живет. Ни с того ни с сего у меня появился интерес к Тимуру. Вернее — любопытство. Хочется получше его узнать.

Мы едем недолго, минут пятнадцать. Шлагбаум поднимается, и Тимур заезжает во двор высотки, которую можно отнести к элитному жилью. Я чувствую волнение. Все, что происходит, — ново и необычно для меня. Возможно, я слишком тороплюсь заполнить образовавшуюся в своей жизни пустоту. Возможно, рыдать в подушку — это именно то, что мне сейчас нужно, а не бежать от реальности с помощью третьего лишнего. Я не знаю. Может быть, я буду сильно об этом жалеть. Но я захожу вместе с Тимуром в красивый подъезд его элитной новостройки и поднимаюсь на шестой этаж. При этом пацан никакого стеснения не испытывает и ведет себя максимально расслабленно.

У массивной железной двери лежат два пакета с продуктами, которые Тимур заказал, пока мы стояли на светофорах. Он открывает дверь, и я попадаю в квартиру с модным премиальным ремонтом. Это большая студия, спальная зона которой отделена стеклянной перегородкой со шторами. Остальные метров тридцать занимают кухня-гостиная.

Я прохожу в ванную помыть руки, пока Тимур раскладывает на кухне продукты. В большом зеркале с подсветкой на меня смотрит тридцатилетняя несчастная женщина в отчаянии. Глаза потухли, тело сковано, шея ноет. Я хотела отвлечься с помощью Тимура, но пока плохо получается. Я чувствую себя дискомфортно и непривычно. А еще не покидает ощущение, что однажды я обо всем этом сильно пожалею.

Глава 26. Первое свидание

Я сижу на стуле с бокалом белого вина, пока Тимур с закатанными по локоть рукавами и в переднике нарезает красный сладкий перец. Играет легкая расслабляющая музыка. На сковородке вкусно потрескивают стейки. Каким-то чудом у меня получается отключиться от своих проблем. Я с любопытством оглядываю стильную студию Тимура. Она в светлых тонах, в интерьере много предметов белого цвета, но при этом нет ощущения, что находишься в больничной палате. Здесь явно поработал хороший дизайнер. Чисто. Нигде нет валяющихся вещей. Вряд ли Тимур предвидел, что сегодня я окажусь у него в гостях. Значит, у него всегда такой порядок.

— Это твоя квартира или снимаешь? — задаю бестактный вопрос.

— Моя.

— Когда ты купил ее?

— Несколько месяцев назад, когда вернулся в Москву из США.

— Ты купил ее с этим ремонтом?

— Не совсем. Здесь был неплохой ремонт от застройщика, но я все равно нанял прораба и дизайнера, чтобы сделали кое-что под меня. Мне полностью поменяли ванную, полы, покрасили стены, установили перегородку в спальной зоне. Дизайнер обставила мебелью. Я въехал сюда три недели назад.

— А где жил до этого?

Я сегодня мастер бестактности, но я хочу узнать Тимура получше, поэтому спрашиваю все, что приходит в голову. Он не выглядит сконфуженным от моих вопросов, и это придает мне уверенности. В конце концов, что плохого в том, чтобы узнать все о человеке, с которым спишь?

— У бабушки.

— У бабушки!? — переспрашиваю удивленно.

Я ожидала услышать какой угодно ответ, кроме такого. Тимур совсем не представляется парнем, который может жить с бабушкой. Я была уверена, что он снимал квартиру. В крайнем случае жил в гостинице. В самом-самом крайнем — у друзей или родителей. Но почему у бабушки?

— Да, у своей бабушки, — невозмутимо повторяет.

— Но почему у бабушки?

И хотя, наверное, нет ничего такого, чтобы какое-то время пожить у собственной бабушки, ответ Тимура всё же поверг меня в шок.

— Больше негде было. А снять квартиру на три месяца очень сложно, арендодатели предпочитают квартирантов на долгий срок.

— А почему ты не жил у родителей?

— У меня нет родителей.

На этот вопрос Тимур отвечает так же спокойно, как и на все предыдущие, но теперь поднимает на меня лицо. Оно по-прежнему невозмутимо.

— Оу... — сконфуженно произношу. — Извини.

Тимур улыбается, как будто мой бестактный вопрос не причинил ему ни боли, ни какого-либо неудобства. Хочу верить, что это действительно так.

— Все в порядке, Вера. Ты можешь задавать мне какие угодно вопросы. Я отвечу голую правду.

— Точно? — недоверчиво уточняю.

— Да. Вряд ли существует такой вопрос, который может меня смутить или доставить неудобство. Спрашивай, что хочешь.

Для храбрости делаю глоток вина. Ну что ж, раз Тимур сам благословил меня на допрос, то я не буду отказываться. Я хочу узнать его, как можно лучше.

— Твои родители умерли?

— Да. Я никогда не видел своих родителей. Меня вырастила бабушка.

«Я никогда не видел своих родителей».

Я чувствую укол острой боли в самое сердце. И даже не столько от того, что маленький мальчик рос без папы и мамы. А от того, что, став взрослым, он говорит об этом абсолютно спокойно, не испытывая ни капли боли. Я всматриваюсь в глаза Тимура, пытаясь обнаружить в них хоть чуточку печали. Но ничего нет.

Я сама мать. Я люблю свою дочь больше всего на свете. Неужели когда-нибудь через много-много лет, когда меня давно не будет, Майя будет говорить о моей смерти так же спокойно, как Тимур о смерти своих родителей? Я не знаю и мне пока этого не понять. Мои родители живы, а Давид о смерти своих родителей спокойно не говорит.

Я решаю уйти от темы смерти. Тимур, может, и воспринимает ее нормально, а я нет.

— У тебя когда-нибудь были долгие отношения?

Тимур нарезает огурцы аккуратными ровными полукольцами.

— Да.

Снова удивление. Но... как? Тимур совсем не похож на человека, который побывал в серьезных отношениях. Он слишком легкомысленный для этого.

— Сколько раз у тебя были серьезные отношения?

— Один.

— Ты любил эту девушку?

Тимур оставляет огурцы, чтобы переместиться к варочной панели и перевернуть стейки на сковородке. Берет щепотку соли и посыпает сверху. Затем молотый перец. Возвращается к огурцам.

Мне кажется, Тимур намеренно проделал все это, чтобы оттянуть ответ на мой вопрос.

— Не знаю.

— В смысле — не знаешь? — издаю смешок. — Разве можно не знать, любишь человека или нет?

— Я думаю, если тебя сейчас спросить, любишь ли ты своего мужа, то ты тоже ответишь, что не знаешь.

Я осекаюсь. Рука с бокалом замирает в десяти сантиметрах от моего рта. Любишь ли ты Давида, Вера? Любишь ли ты его после измены? Это то, о чем я старалась не думать. Верее — запрещала себе думать. Я совершенно точно любила Давида до его измены. Но люблю ли я его сейчас? Я не хочу отвечать на этот вопрос. Даже самой себе — не хочу.

Наше молчание затягивается. Кухня наполнена только звуками потрескивающего мяса и ударов ножа о деревянную разделочную доску, пока Тимур продолжает нарезать для салата огурцы.

— Ты когда-нибудь был женат?

Я решаю вернуться к игре в голую правду.

— Нет.

Ожидаемо.

— Ты когда-нибудь изменял?

— Нет.

Этот ответ немножко удивляет. Тимур такой разбиватель сердец, что легко мог бы изменять. В нашей компании по нему пускают слюни абсолютно все девушки до сорока лет: и замужние, и незамужние. А те, что старше сорока, просто восхищаются им как образцом таланта и трудолюбия. Поэтому даже немного странно, что, находясь в отношениях, Тимур хранил верность.

— А тебе изменяли?

— Нет.

Интересно, почему они тогда расстались? Я могу задать этот вопрос следующим и услышать честный ответ. Но почему-то у меня есть ощущение, что Тимур не хочет продолжать тему своих отношений. Я вижу, как слегка напряглись его плечи. И Тимур тянул с ответом на вопрос, любил ли он ту девушку.

Какие могут быть причины для расставания помимо измен? На самом деле много причин, особенно если вы молодые и горячие максималисты, не приемлющие полутонов.

— Готово! — объявляет пацан, заправляя салат маслом и перемешивая его. Затем он перемещается к плите и выключает сковородку со стейками.

— Пахнет очень вкусно. Где ты научился готовить? — меняю тему.

— Бабушка много работала, в том числе у нее были ночные дежурства, так что я научился готовить в раннем детстве. У нее была старая кулинарная книга с рецептами. Я по очереди готовил блюда из этой книги, и, когда бабушка возвращалась уставшая с работы, кормил ее.

Я улыбаюсь — настолько это мило.

— Кем работала твоя бабушка?

— Она была акушеркой в роддоме. Сейчас на пенсии.

Тимур разложил ужин по тарелкам и сел напротив меня. Взял себе бокал и тоже налил вина.

— За наше первое свидание, — предлагает тост.

Мы чокаемся и делаем по глотку. Я чувствую в теле приятную слабость. Отрезаю кусочек стейка и отправляю в рот.

— Очень вкусно, — хвалю. — Сколько же в тебе талантов?

Тимур смеется.

— На самом деле у меня нет талантов.

— Как же? А компьютеры?

— Компьютер — это моя страсть и любовь с первого взгляда. Бабушка купила мне мой первый компьютер, когда я учился в пятом классе. Это был подарок на день рождения. Перед этим я вымаливал его, наверное, пару лет. Бабушка долго не хотела покупать мне комп, потому что боялась, что он испортит меня. Ну, знаешь, был такой стереотип, что компьютеры портят детей.

Я снова улыбаюсь. Когда Тимур говорит о своей бабушке, в его голосе сквозит любовь и забота. Я думаю, он очень хороший внук.

— Но она все-таки купила тебе его, — замечаю, отправляя в рот новый кусок мяса, и чуть ли не стону от удовольствия. Мамочки, как же вкусно.

— Да. Но сразу ввела ограничение. Я мог сидеть за компьютером не более двух часов в день и только после того, как сделаю все уроки.

— Какая у тебя строгая бабушка.

Тимур слегка смеется.

— На самом деле она самый добрый человек из всех, кого я встречал. Просто она очень за меня боялась.

— Чего боялась?

— Что ступлю на опасную дорожку. Что спутаюсь с плохой компанией. Что буду прогуливать школу и курить за гаражами. Что стану наркоманом. Такого рода страхи.

Я с пониманием киваю. Я не стала развивать тему смерти и не знаю, почему родителей Тимура не стало настолько давно, что он их даже не помнит. Так что, возможно, страхи его бабушки обоснованы. Но совершенно точно сейчас бабушка Тимура не боится за него, а гордится им. Тимур действительно тот внук, которым можно гордиться.

Мы заканчиваем ужин за нейтральным разговором. Много смеемся. Я чувствую себя расслаблено. Тимур отвлек меня. Груз проблем не давит. Я ни о чем не думаю.

Я убираю тарелки в посудомойку и споласкиваю руки в раковине. Тимур подходит вплотную сзади, кладет ладони мне на талию и опускается лицом в волосы на затылке.

— Вкусно пахнешь, — ведет носом по шее, отчего по тепу разбегается россыпь мурашек.

Глава 27. Лучше, чем секс

Я прикрываю глаза, отдаваясь ощущениям. Я расслаблена и немножко пьяна, поэтому дорожка из поцелуев от шеи к плечу разгоняет по телу жаркую волну. Огонь концентрируется внизу живота, вызывая желание сжать бедра. Я откидываю голову назад на плечо Тимура, давая ему больше пространства для поцелуев. Он кладет ладонь мне на живот и вдавливает меня в свое тело. В поясницу упирается эрекция Тимура.

Шумно выдохнув, я разворачиваюсь к мужчине и тянусь к его губам. Мы моментально сливаемся в жгучем поцелуе. Язык Тимура скользит в мой рот, я обнимаю его за шею. Ноги ослабли и стали ватными.

Тимур подхватывает меня под ягодицами и куда-то несет. Я не открываю веки, чтобы посмотреть. Через несколько секунд падаю спиной на мягкую поверхность. Кровать, догадываюсь. Тимур ложится на меня сверху и раздвигает в стороны мои ноги.

Сейчас я намного расслабленнее и раскрепощеннее, чем в наш первый раз. Голова не забита ненужными мыслями. Я концентрируюсь на своем желании и на ощущениях. Наш глубокий поцелуй усиливает жар между ног. Тимур трется грудью о мою, и это трение заставляет соски напрячься. Потом этот соблазнитель оставляет мои губы и переходит поцелуями к шее, ключицам. Параллельного расстегивает пуговицы на моей блузке, раздевает меня. Я тоже смелею и берусь за рубашку Тимура. Сегодня у меня не дрожат пальцы. Все происходит естественно и по обоюдном желанию. Я в предвкушении большего.

Когда мы остаемся только в белье, я перехватываю инициативу. Переворачиваю Тимура на спину, сажусь на него сверху, трусь о его член, распаляя нас обоих больше. Он откидывает назад голову и прикрывает глаза. Я рассматриваю Тимура. У него крепкое спортивное тело. Девчонкам определенно есть от чего терять голову с этим парнем. Я понимаю, почему Тимур так востребован среди девушек. Тем интереснее, почему он заинтересовался именно мной.

А впрочем, кто сказал, что я единственная, с кем Тимур трахается? И как ни странно, мне абсолютно похрен, есть ли у него еще кто-то помимо меня. Даже если у него целый гарем, это ничуть не задевает меня. Чего не скажешь о единственной измене Давида.

Блин, зачем я вспомнила про Давида? Словно почувствовав изменения в моем настроении, одним ловким движением Тимур снова переворачивает меня на спину и оказывается сверху. Снимает с меня лифчик и принимается за мою грудь. Я, как могу, стараюсь отключить голову, прогнать любые мысли и жить только ощущениями. Наконец-то у меня получается.

Я охаю, когда Тимур захватывает губами сосок. Пускаю ладони в его волосы на затылке, прижимаю сильнее к своей груди. Тимур отодвигает в сторону мои трусики и входит в меня пальцами.

— Охренеть, какая ты мокрая.

Он трахает меня пальцами, параллельно вытворяя что-то немыслимое с моей грудью. По телу разливаются волны наслаждения, и я начинаю стонать.

— Мне нравится, как ты стонешь, — прикусывает мочку моего уха.

Тимур отрывается от меня, чтобы открыть тумбочку и достать презерватив. Быстрыми умелыми движениями раскатывает резинку по стволу и в следующую секунду рывком входит в меня до упора. Низ живота электрическим разрядом простреливает. Тимур нависает сверху, мы смотрим друг другу в глаза. Его зрачки расширились, практически полностью скрыв каре-зеленую радужку.

— Какая же ты охуенная, — выдыхает мне в губы и проводит по ним языком.

Этот комплимент с матом возбуждает меня еще больше. Я начинаю двигаться Тимуру навстречу, хочу его до искр из глаз. Толкаю в плечо, чтобы перевернулся, сажусь сверху и принимаюсь прыгать. Веки опускаются. С закрытыми глазами ощущения лучше. Откидываю назад голову, распущенные волосы мягко бьются о спину. С каждым своим прыжком я на шаг ближе к финишу. Кажется, что он уже вот-вот. И это сумасшествие какое-то.

Тимур фиксирует меня ладонями за бедра. Останавливает мои движения и начинает быстро двигаться сам. Я падаю на него корпусом, наши губы встречаются. Несколько быстрых движений, и я громко вскрикиваю. Тимур прижимает меня к себе крепко за спину, ни на каплю не сбавляя темпа. Оргазм оглушает меня, в глазах сверкают искры. Я без сил падаю рядом на кровать. Не слышу ничего, кроме сумасшедшего стука собственного сердца. Оно до боли бьется о ребра. Дыхание рваное, кислорода не хватает. Уходит не меньше минуты на то, чтобы прийти в себя и открыть глаза.

— В этот раз тебя ничего не отвлекало, — звучит сбоку ироничный голос Тимура. — Я рад, что ты смогла сконцентрироваться на сексе и получить удовольствие.

Этот гад настолько самоуверен, что даже мысли не допускает, что это он может быть виноват в отсутствии оргазма у девушки.

— Нет, просто ты в этот раз сильнее постарался. Но все равно это не лучший секс в моей жизни.

Тимур издает саркастичный смешок.

— Лучший секс в твоей жизни еще впереди, — обещает.

Поворачиваю к нему голову и снисходительно улыбаюсь.

— Лучший секс с тем, с кем хорошо и без секса.

Тимур не отвечает, но выражение его лица очень красноречиво. Он считает, что я сморозила бред.

Я снова отворачиваюсь к потолку и задумчиво гляжу на люстру в форме блина. Лучший секс в жизни у меня, конечно, был с Давидом. Потому что с ним было хорошо даже без секса.

Воспоминание о муже разливается в груди горечью. В горле моментально появляется колючий ком, я стараюсь быстрее его сглотнуть. Память перемещает меня как раз в один из таких далеких дней.

Когда мы с Давидом познакомились, мне было еще семнадцать. Это были мои первые отношения, я чувствовала себя очень неуверенно. Давид казался мне слишком взрослым и серьезным. Я не понимала, что он вообще во мне нашел. К тому же жутко ревновала его к Зое. Я заходила к ней на страницу в соцсети, смотрела фотографии. Она виделась мне слишком красивой и уверенной в себе. Я все время сравнивала себя с ней. Конечно, сравнения были не в мою пользу.

Я жутко боялась, что Давид снова вернется к Зое. Ведь она такая красивая и раскрепощенная, а я что из себя представляю? Вчерашняя школьница, которая даже целоваться не умеет.

Я хоть и была девственницей, но прекрасно знала, что нужно всем парням. Я хотела поскорее дать это Давиду, чтобы он не дай Бог не вернулся обратно к Зое. Мои родители куда-то уехали, у нас с Давидом в тот день было свидание. Он провожал меня до дома, и я предложила ему подняться на чай. Я ожидала, что Давид сразу начнет меня целовать и потащит в постель, но вместо этого он всерьез направился на кухню, сел на стул и стал ждать чая. Немного удивившись, я включила чайник. Пока он закипал, Давид усадил меня к себе на колени, мы стали целоваться. Но дальше поцелуев Давид не продвигался.

Я была в недоумении, почему он не стремится приступить к сексу и вообще никак меня к нему не склоняет. Чайник закипел, я разлила кипяток по кружкам и предложила Давиду посмотреть мою комнату. Мы зашли в мою маленькую розовую спальню, стены которой были увешаны постерами актеров из любимых сериалов. Оглядев интерьер, Давид снисходительно улыбнулся. Мне не понравилась улыбка. Обычно так улыбаются взрослые, когда смотрят на маленьких милых детей.

— Я устала, — объявила и легла на кровать, придвинувшись плотнее к стене, чтобы оставить место для Давида.

Он сделал глоток чая и поставил кружку на стол. Сел рядом на кровать и посмотрел на меня. Я не выдержала и дернула Давида за руку. Он упал рядом и засмеялся. Обнял меня, придвинул к себе. Ну, подумала я, вот сейчас. Но не тут-то было. Давид поцеловал меня в макушку и погладил по волосам.

— Куда ты так торопишься? — спросил, продолжая гладить мои волосы.

Меня моментально обожгло краской. Блин, Давид догадался, для чего я его пригласила. Мне стало так стыдно, что аж голова закружилась. Хорошо, что я уткнулась лицом в его грудь, и он не мог видеть, как я покраснела. Хотя, возможно, ему были заметны кончики моих ушей. Они тоже горели бордовой краской. Мне потребовалось секунд тридцать, чтобы успокоиться, выровнять дыхание и осмелиться поднять на Давида лицо.

— Я тебя не привлекаю? — робко спросила.

Я была настолько сбита с толку, что не знала, что и думать. Давид слегка засмеялся.

— Дурочка. Ты привлекаешь меня больше, чем кто бы то ни был.

— Тогда в чем дело?

— Ни в чем. Просто я не хочу спешить. Секс — это не самое главное, что мне от тебя нужно.

— А что тебе от меня нужно?

— Мне нужна ты, Вера. Просто ты. — Он нежно погладил меня по щеке и поцеловал в висок. — Нам некуда спешить. У нас впереди вся жизнь.

Сердце подпрыгнуло к горлу. Давид сказал, вся жизнь? То есть, он хочет провести со мной всю жизнь? Я так далеко не загадывала, хотя идея прожить с Давидом всю жизнь мне очень нравилась.

— Разве секс — это не то, что все парни хотят от девушек?

— Если любишь девушку, то нет.

Я перестала дышать. Кровь застучала в ушах. Давид сказал: «Если любишь девушку». Мы встречались месяц, и это был первый раз, когда он заикнулся о любви. Я не понимала, могу ли воспринимать его слова как признание.

— Я люблю тебя, Вера, — сказал следом.

В кровь выбросилась лошадиная порция адреналина. Я снова подняла на Давида глаза, попыталась прочитать, правду ли сказал. Давид глядел на меня серьезно, на его лице не было ни тени иронии или шутки.

— Любишь меня? — шокировано переспросила.

Давид медленно кивнул.

— Да. А что касается секса, то подождём твоего совершеннолетия.

Восемнадцать мне исполнялось через месяц.

— Я тоже тебя люблю, — едва слышно вымолвила.

Чувства к Давиду захлестывали меня с головой. Иногда казалось: моей любви к нему так много, что она разорвет меня изнутри. Отсюда были и страхи: что я ему неинтересна, что я слишком маленькая, что его бывшая девушка лучше и привлекательнее и так далее. Но в тот миг Давид так смотрел на меня, что не оставалось сомнений: он правда в меня влюблен. Мы не занимались сексом в тот вечер. Просто лежали в обнимку на кровати, разговаривали и целовались. И это было в разы лучше, чем секс.

Громкая трель чужого мобильного телефона выдергивает меня из воспоминаний. Дернувшись, открываю глаза и понимаю, что я все еще голая в кровати с Тимуром. По коже пробегает озноб, я сажусь на постели и тянусь к одежде на полу. Хотелось бы принять душ, но лучше сделаю это дома.

— Эшли, милая, привет! — Тимур поднимает трубку и отвечает на английском. Я успела надеть трусы и замираю с лифчиком в руках. — Давай поговорим по видео? Я перезвоню тебе прямо сейчас, окей?

Собеседник что-то отвечает, Тимур сбрасывает звонок и быстро натягивает трусы. Я застегиваю лифчик.

— Я поговорю недолго по видео со своей дочкой, ладно? Не уходи.

Застываю на одном месте.

Что?

Тимур вытащил из шкафа футболку и спортивные штаны. Быстро одевается.

— С кем поговоришь? — спрашиваю изумленно.

Он берет с тумбочки планшет.

— Со своей дочкой.

Тимур выходит из спальной зоны, а я так и остаюсь сидеть на кровати. Мне не послышалось? Он сказал, что будет разговаривать со своей дочкой?

Прямо в трусах и лифчике выскакиваю в гостиную. Тимур уселся с планшетом за кухонный стол и вставляет в уши наушники.

— У тебя есть ребенок!? — восклицаю, не веря.

Поднимает на меня невозмутимое лицо.

— Да, у меня есть дочь. Я поговорю с ней недолго по видео, если ты не возражаешь.

Глава 28. Вечер удивлений

Я в таком шоке, что не могу вымолвить ни звука. Так и таращусь во все глаза на Тимура, пока он тыкает пальцем по экрану планшета.

— Эшли, дорогая, привет! — восклицает на английском и улыбается во весь рот. — Как твои дела? Разве ты не должна быть сейчас в садике?

Когда первое оцепенение сходит, я возвращаюсь обратно в спальню и плюхаюсь на кровать.

У Тимура. Есть. Ребенок.

Охренеть просто.

Нет, дело не в том, что наличие у Тимура дочки является преградой для моих с ним отношений. Просто я даже вообразить не могла, что Тимур является отцом ребенка. Мне в голову такое не приходило. Поэтому сейчас у меня полный диссонанс и разрыв шаблона.

Я подбираю свою одежду с пола, а сама обратилась вслух и впитываю каждое слово Тимура. У меня хороший английский, поэтому я понимаю все, что он говорит.

Его дочка заболела, поэтому не пошла сегодня в садик. Ночью у нее была температура. Сейчас уже нет, но девочка все равно чувствует себя плохо. Тимур очень дотошно интересуется ее самочувствием. Потом они переходят к обсуждению минувших выходных. Тимур спрашивает что-то про детский театр и каких-то знакомых с фамилией Джонас. Напоследок Тимур задает вопрос про мать своего ребенка:

— Как дела у твоей мамы?

Я затаиваю дыхание, но ответа девочки не слышу, так как Тимур общается с ней в наушниках.

— Хорошо, милая. Поправляйся. Я позвоню тебе еще попозже. Передавай своей маме привет. Целую тебя.

По возне Тимура на кухне я понимаю, что он завершил разговор, и выхожу к нему.

— У тебя есть ребенок!? — снова восклицаю удивленно.

— Да, Вера. У меня есть дочка. Ее зовут Эшли, ей три с половиной года. Это проблема для тебя?

Пристально на меня смотрит.

— Нет, просто я не ожидала.

— Чего именно?

— Факта наличия у тебя ребенка.

— Почему?

— Потому что ты не похож на человека, у которого есть ребенок.

Тимур смеется и нажимает кнопку на чайнике.

— Тебе не надо было вешать на меня ярлыки. Тогда не пришлось бы так удивляться.

Я прохожу к кухне и сажусь за стол. Тимур стоит у столешницы с чайником. Скрестил руки на груди и глядит на меня с плутоватой улыбкой.

— Почему ты не говорил, что у тебя есть дочь?

— Ты не спрашивала.

— Да мне бы и в голову не пришло спросить у тебя про ребенка!

Тимур пожимает плечами.

— Я отвечал на каждый твой вопрос. Если бы ты спросила, есть ли у меня дети, я бы ответил честно.

— Тогда я хочу голую правду о твоей личной жизни! — требую.

— Что именно?

— Всё.

Вздохнув, Тимур отворачивается к закипевшему чайнику.

— Будешь чай или кофе? — спрашивает.

— Нет.

Тимур достает из шкафчика одну кружку и заваривает чай только себе. Делиться откровениями не спешит.

— Так ты расскажешь мне про свою личную жизнь? — тороплю.

— Спрашивай. Буду отвечать.

Но дело в том, что у меня нет каких-то конкретных вопросов. Я просто хочу полный рассказ ОТ и ДО. Но Тимур, по всей видимости, не имеет большого желания пускаться в откровения.

— Ты говорил, что никогда не был женат, но у тебя были долгие серьезные отношения. Это была мать твоего ребенка?

— Да.

Тимур поворачивается ко мне и делает глоток из кружки.

— Как долго вы были вместе?

Тимур задумывается.

— Шесть лет.

— Ого, — выпаливаю. — Это много. И как зовут эту девушку?

— Рэйчел.

— Она американка?

— Да.

— И твоя дочь родилась в Америке?

— Да.

— Почему ты разговаривал с ней на английском?

— Потому что Эшли не знает русского.

— Твоя дочь не знает русский язык? — снова удивляюсь.

Да сегодня просто вечер удивлений.

— Конечно, нет. Она родилась и живет в США, ее мать американка. С чего вдруг Эшли должна знать русский язык?

— С того, что ее отец русский!

— И что? Я прекрасно общаюсь с ней на английском.

— И ты даже не пытался научить свою дочь русскому?

— Нет. А надо было?

Я аж теряюсь. Пока молчу в замешательстве, Тимур делает новый глоток чая.

— А как с ней общается твоя бабушка? Она знает английский.

И вот тут по лицу Тимура пробегает едва заметная тень печали.

— Нет, моя бабушка не знает английский. К сожалению, разговаривать с Эшли она не может. Я показываю ей видео своей дочки.

Раз Тимур говорит об этом с толикой горечи, то в глубине души понимает, что я права.

— Почему ты не женился на матери своей дочки? — перехожу к новому вопросу.

— Не хотел.

Ответ немного обескураживает меня.

— Почему?

— Я в принципе не хочу жениться. Ни на ком.

— Почему?

— Просто не хочу, — пожимает плечами.

— Но она ведь родила от тебя.

— И что? Мы и так были вместе.

Ладно, понятно. Тимур из тех, кто считает, что штамп в паспорте ничего не значит, поэтому ставить его не нужно. Вот только хочется спросить: «Если штамп в паспорте ничего не значит, то почему так боишься его поставить? Он же ничего не значит». Но это будет долгий и бессмысленный спор с Тимуром. Я лучше спрошу то, что меня интересует.

— Почему ты расстался с матерью своей дочки? Рэйчел, кажется?

— Да, ее зовут Рэйчел.

— Так почему вы расстались?

— Потому что я вернулся в Россию.

Слова Тимура вгоняют меня в ступор.

— Извини, не понимаю, как твое возвращение в Россию влияет на расставание?

— Очень просто влияет. Я уехал в Россию, а Рэйчел осталась в США.

— Она не захотела ехать с тобой в Россию? — уточняю.

— Я не предлагал ей.

Я снова зависаю на несколько секунд. Тимур терпеливо ждет.

— А почему ты не предложил Рэйчел переехать с тобой в Россию, если у вас общий ребенок и вы жили вместе??

— Не захотел.

У Тимура на все один ответ: хочу — не хочу. Я так понимаю, он всю свою жизнь выстроил вокруг собственного «хочу», и это лично для меня очень странно. Ведь не всегда жизнь строится вокруг нашего «хочу». Особенно, когда есть дети. Вообще, с появлением ребенка о собственном «хочу» можно забыть.

— Я тебя не понимаю, — говорю после очень долгой паузы.

Тимур отворачивается к раковине и выливает недопитый чай. У меня снова появляется ощущение, что он не хочет рассказывать. Возможно, мне не следует лезть к нему в душу. Так-то какая мне разница? Да вообще никакой. Даже если у Тимура десять детей — меня это не касается.

— Мы с Рэйчел были вместе два года, когда она забеременела, — Тимур снова поворачивается ко мне корпусом и наконец-то начинает говорит откровенно, а не сухо отвечать на заданные вопросы. — Я не бросил ее, но и не предложил пожениться. Мы жили вместе, и между нами ничего не изменилось. Через девять месяцев родилась Эшли. Было сложно. Мы столкнулись с классическими трудностями молодых родителей без опыта. Я работал, Рэйчел была дома с ребенком. Когда Эшли подросла, стало полегче. По крайней мере она начала спать по ночам, чего не было в ее первый год. А полгода назад я захотел вернуться в Россию. Ничего не произошло, просто меня потянуло домой. Прожив в США почти восемь лет, я захотел домой. Я сказал Рэйчел, что хочу вернуться в Россию. Я не предложил ей поехать со мной, а сама она не просилась. Мы оба понимали, что однажды настанет день, когда мы расстанемся, несмотря на общего ребенка. Не было скандалов, ссор, обид. Я уехал, Рэйчел осталась. Наши отношения завершились. Но я продолжаю содержать их с Эшли. Я не знаю, есть ли у Рэйчел кто-нибудь. Мы общаемся только на тему ребенка и на тему денег. Рэйчел присылает мне счета, и я их оплачиваю. Вот и вся история.

Тимур замолкает. А я вдруг чувствую сильную жалость к Рэйчел.

Глава 29. Эгоист

— Никак не отреагируешь? — спрашивает, когда молчание слишком сильно затягивается.

— Ты эгоист.

Тимур смеется.

— Это плохо?

— Мне жаль людей, которые тебя любят. Ты совсем о них не думаешь.

— Если ты решила читать мне нотации и учить жизни, то не советую, — в голосе пацана прорезается сталь.

Это такие же неожиданные нотки в его голосе, как снег в мае. Ладно, допустим, с «пацаном» я перегибаю. Тимур вполне себе молодой мужчина, как выяснилось, даже отец ребенка. Но при этом он не производит впечатление строгого человека. И тут вдруг такой жесткий и бескомпромиссный тон.

— Боже упаси. И в мыслях не было. Я с тобой не для того, чтобы чему-то тебя учить.

Лицо Тимура смягчается.

— Наличие у меня ребенка как-то влияет на наши отношения?

— Нет, никак не влияет. Мне все равно, даже если у тебя десять детей.

Пацан довольно улыбается.

— Хорошо, Вера.

— Можно еще один вопрос?

— Конечно.

— Почему именно я? В нашей компании полно красивых девушек. И не только в компании, а вообще повсюду. Почему ты прицепился именно ко мне?

Пожалуй, этот вопрос беспокоит меня гораздо больше, чем все предыдущие вопросы о личной жизни Тимура. И слово «прицепился» — очень правильное. Тимур действительно прицепился ко мне, как банный лист. Сама я ни с кем отношений и свиданий не искала. Если бы не настойчивое внимание Тимура ко мне, я бы сейчас куковала одна дома, проливая слезы в подушку и жалея себя.

В глубине души я благодарна Тимуру за то, что отвлекает меня и не дает скатиться в депрессию и самобичевание.

Пацан пожимает плечами.

— Не знаю. Я тебя захотел.

— И всё? Ты просто захотел меня, когда увидел, и тебя не смутило, что я старше, что я жена твоего босса, что у меня взрослая дочь, что мы вместе работаем?

— Нет, не смутило.

— Но почему? — я не могу перестать удивляться.

— А почему это должно было меня смутить? Я увидел тебя, захотел. Не понимаю, что и почему должно было меня остановить.

Да, это еще одно подтверждение тому, что Тимур выстроил жизнь вокруг собственного «хочу». И, конечно, это его право. Но меня до глубины души задело, что он сначала не женился на Рэйчел, а потом вовсе бросил ее и ребенка. Но если Тимуру сейчас об этом сказать, то он, конечно, начнет доказывать, что ребенка он не бросал, что он общается с дочерью, содержит деньгами и так далее и тому подобное. Вот только маленькая девочка все равно растет без отца.

Мне жаль всех людей, которым не повезло полюбить Тимура. Он никогда не ответит им взаимностью.

— Хочешь, теперь я скажу тебе голую правду? — спрашиваю.

Тимур издает смешок. Сегодня голую правду говорил только он. Я лишь задавала вопросы.

— Скажи.

— Ты хреновый отец.

Ни один мускул не дергается на лице Тимура, но я замечаю стремительно вспыхнувший и быстро погасший огонь в его глазах. Не успеваю понять, что он означал. Должно быть, недовольство моей голой правдой.

— Я поеду домой, — поднимаюсь со стула.

— Ты не останешься на ночь? — удивляется.

— Нет я не могу. Меня дома ждет дочка. Ей, конечно, не три с половиной, а пятнадцать, но все же.

— Тогда давай я отвезу тебя.

— Ты же пил вино, — напоминаю.

На самом деле проблема не в вине, а в том, что я не хочу, чтобы Тимур отвозил меня домой, и это кто-то видел.

Тимур недовольно цокает.

— Блин! Я думал, ты останешься у меня, поэтому выпил.

— Не расстраивайся, я доеду на такси.

— Я вызову...

— Не надо, — Тимур уже взял в руки телефон, я останавливаю его жестом.

— Скажи свой адрес.

— Не скажу.

Я направляюсь в сторону прихожей.

— Вер, что за принципы? — Тимур выходит следом.

— Нет никаких принципов. Я не хочу, чтобы ты отвозил меня домой, потому что нас может кто-то увидеть. А что касается такси, то я в состоянии сама его вызвать. Все в порядке, Тимур, — я обулась и накидываю на плечи пальто.

Он подошел ко мне вплотную, внимательно вглядывается в мое лицо. Видимо, переживает, что я не захочу с ним отношений из-за его ребенка. Ерунда, конечно. Чисто по-человечески мне жалко дочку Тимура и девушку Рэйчел, но, в общем и целом, мне нет до них никакого дела.

— Когда у нас будет следующее свидание?

— Можно завтра или послезавтра.

— А какие у тебя планы на выходные?

— Никаких. Можем провести их вместе.

Тимур победоносно улыбается.

— Давай поужинаем в ресторане завтра после работы?

— Давай.

Он опускает ладони мне на талию и притягивает к себе.

— Ты мне очень нравишься, Вера, — говорит в мои губы.

— Ты мне тоже.

Я обнимаю Тимура за шею и целую. Он долго не выпускает меня из рук, заходя на новые поцелуйные круги. Отрываемся друг от друга, когда звонит таксист и говорит, что ждет меня уже несколько минут.

Глава 30. Воспоминания

Как только я переступаю порог дома, груз проблем сразу наваливается на меня, словно мешок с песком и камнями. Под дверью комнаты Майи горит полоска света, но дочь не выходит встретить меня, как обычно. У Майи бывают состояния, когда она не хочет никого видеть. Сейчас как раз такое.

Я захожу в ванную и раздеваюсь, чтобы принять душ. Долго стою под струями горячей воды, трижды мою голову. Смываю с себя руки, губы и запах Тимура. В комнате опускаюсь на кресло и делаю глоток чая с лимоном. В квартире нет ни Давида, ни его вещей. Но в то же время Давид повсюду.

Рана в груди, нанесенная его предательством, начинает остро жечь. Каждый новый вдох дается с трудом. Я отставляю чай на журнальный столик, падаю затылком на спинку кресла и прикрываю веки, через которые уже проступили слезы. В одиночестве я не могу убежать от мыслей о Давиде. Отвлекаться и не думать получается только на работе и с Тимуром.

Невольно начинаю сравнивать мужа и любовника. Прежде я никогда не сравнивала ни с кем Давида, потому что сравнивать было не с кем. У меня не было мужчин, кроме него. А сейчас вырисовывается параллель между ним и Тимуром.

Может, я старомодна, но я не понимаю, как можно не жениться на любимой девушке, если она от тебя забеременела. Я была ровно в такой же ситуации. Мы с Давидом поженились по залету. Поэтому поступок Тимура мне непонятен.

Наш с Давидом первый раз случился в день моего совершеннолетия в конце декабря. Я хотела отметить день рождения только с Давидом. Мне не нужны были ни родственники, ни друзья. Он встретил меня днем после занятий в институте, вручил цветы. Мы долго стояли во дворе вуза и целовались на глазах у моих однокурсников. Потом мы пошли в ресторан, там Давид вручил мне другой подарок: золотую цепочку с кулоном в форме сердца. Рука тянется к груди. Чуть раздвинув края халата, беру кулон в пальцы. Я до сих пор его ношу.

После ресторана мы пошли на выставку. Давид бродил по музею со скучающим видом, а я липла к каждой картине. Я понимала, что Давид не разбирается в искусстве, ему оно неинтересно. Тем больше я ценила, что ради меня он потащился в музей. После выставки встал вопрос, куда двигаться дальше. Было поздно и темно. В такое время, как правило, Давид провожал меня до дома. Но в тот день нам совсем не хотелось расставаться друг с другом. Давид предложил поехать к нему. Я сразу согласилась.

Мы не планировали заниматься сексом в мой день рождения. Все получилось спонтанно. Давид рано потерял родителей и жил один. Зайдя в квартиру, мы начали целоваться и не смогли оторваться друг от друга. Я написала маме сообщение, что не приду ночевать домой, и мы с Давидом провели вместе всю ночь, не смыкая глаз до самого утра.

После этого мы занимались сексом очень часто и очень много. Я почти перестала жить дома, проводя у Давида по несколько дней подряд. Я была самой счастливой девушкой на земле, пока неожиданно у меня не случилась задержка, а тест не показал две полоски.

Это было ни с чем несравнимое потрясение. От ледяного ужаса, охватившего все тело, шевелились волосы на затылке. Я чувствовала себя так, будто жизнь кончена. Мы с Давидом любили друг друга, были счастливы, но не было ни слова ни о свадьбе, ни тем более о детях. Я не знала, как Давид отреагирует. В голове у меня выстроился самый пессимистичный сценарий: я сообщаю возлюбленному о беременности, а он меня бросает. Был у меня и другой страх: вдруг Давид подумает, что я беременна не от него?

Поэтому я признавалась Давиду в беременности так, будто шла на казнь: с красными глазами, опухшим от слез лицом и заикаясь. Произнеся страшное признание, я опустила голову. Из глаз моментально закапали новые слезы. Давид возвышался надо мной. В тот миг он казался особенно большим и сильным. Я не видела его лица, но чувствовала, как напряглось его тело.

А затем Давид сделал то, чего я никак не ожидала. Он крепко обнял меня, упал лицом мне в шею, поцеловал и произнес:

— Не бойся. Я с тобой.

Не поверив собственным ушам, я наконец-то подняла на Давида заплаканное лицо. Он улыбался. На его лице играла счастливая радостная улыбка. Это был колоссальный контраст с моей траурной физиономией. Давид оторвал меня от пола и закружил по своей кухне.

— Вера, я люблю тебя! — воскликнул. — У нас будет ребенок!

— Ты рад!? — я никак не могла в это поверить.

— Конечно, рад! — Давид бросился целовать меня. — Ты станешь моей женой?

Земля поплыла у меня под ногами. Я зарыдала пуще прежнего. Но теперь уже от счастья. Давид не просто не бросил меня, не засомневался, что ребенок его, а оказался очень рад и сделал мне предложение. В тот же день мы отправились за кольцами в ювелирный, а потом к моим родителям: объявлять о нашей скорой свадьбе и о беременности.

Через девять месяцев у нас родилась Майя. Мы жили в квартире Давида, он работал айтишником в крупной компании, получал очень приличную зарплату и пробовал начать собственный айти-бизнес. А я взяла в институте академ на год и сидела с ребенком. Мы были абсолютно счастливы.

Поэтому мне кажется крайне странным, что Тимур не женился на своей любимой девушке, когда она забеременела. Еще более странным мне кажется, что он уехал, оставив и девушку, и дочку. Я даже в самом страшном сне вообразить не могу, чтобы Давид вот так оставил меня с Майей и поехал жить в другую страну, просто потому что ему так захотелось.

Даже больше: у Давида была возможность уехать, но он отказался из-за меня и Майи. Его друг, Арбатов, который давно и успешно жил в США, предлагал Давиду тоже переехать. Муж тогда спросил меня, что я об этом думаю. Я сказала, что не хочу переезжать в другую страну, и Давид ответил Арбатову отказом. Больше вопросы переезда у нас никогда не поднимались.

Казалось бы, сравнение Тимура и Давида не в пользу первого. Вот только Тимур в отличие от моего мужа своей девушке и матери своего ребенка никогда не изменял.

По коридору раздаются шаги Майи. Вздрогнув, я прогоняю из головы картинки счастливого прошлого с Давидом. Время, проведенное в воспоминаниях, — потерянное время.

Глава 31. Внук

Тимур

Мимо меня по тротуару проносится доставщик продуктов из популярного сервиса, и грязь от колес его не то велосипеда, не то мопеда летит прямо на мои белые кроссовки. Чёрные капли падают небрежными кляксами на носы и шнурки. Я смотрю на свою обувь и чувствую, как горлу подступает тошнота. Память сразу меняет черные капли на красные, а нос вместо холодного весеннего воздуха ощущает металлический запах свежей крови.

Сглатываю тошноту и усилием воли прогоняю воспоминания из раннего детства.

— Придурок, — вырывается вслед уехавшему курьеру.

Сажусь в машину, завожу мотор и еду к бабушке. Пора навестить ее.

Я один раз солгал Вере во время игры в голую правду. Я сказал, что никогда не видел своих родителей. Это не так. У меня есть одно воспоминание о них — как на глазах у меня двухлетнего отец с такой силой ударил мать, что она не устояла на ногах, упала виском на угол кухонного гарнитура и рухнула на пол к моим ногам. Кровь из ее рассеченной головы брызнула на меня, и маленькие красные пятна покрыли мою светлую одежду, мои руки и мое лицо, а нос уловил запах крови. Алая лужа под маминой головой растеклась по полу и намочила мои пальцы в смешных детских носках.

Больше я никогда не видел своих родителей. Мама умерла в тот же день в больнице, а отца посадили и через несколько лет он скончался в тюрьме. Меня вырастила бабушка по отцу. Родители мамы отказались от меня, потому что я «отродье того ублюдка, что убил их дочь».

— Ба, привет! — открыв дверь своим ключом, прохожу в квартиру. — Ты дома?

Из зала доносится звук работающего телевизора, и через несколько секунд выходит бабушка.

— Тимоша! — она идет ко мне с доброй улыбкой на лице, распахнув руки для объятий.

— Привет, ба, — обнимаю ее и целую в исполосованную морщинами щеку.

— Как я рада, что ты приехал. Проходи, проходи, — оглядывает меня с головы до ног. — Ты как будто похудел, — недовольно цокает языком. — Давай борщ тебе погрею. И пирожки с капустой есть. Твои любимые.

Я невольно улыбаюсь. Бабушке всегда мерещилось, что я голодный и худой.

— Буду и борщ, и пирожки, — отвечаю, чтобы не обидеть ее. — Но сначала мне нужно почистить кроссовки. Испачкал.

Я прохожу в ванную, достаю из рюкзака средства для чистки белой обуви, которые всегда ношу с собой, и быстро устраняю грязь. Я ненавижу пятна. Никакие. Будь то пятна от уличной лужи, жирной еды или крови.

— Как твои дела? Как Эшли? Ты давно не присылал новых видео.

Я прохожу на кухню и сажусь на свое любимое место за столом у стены. Бабушка поставила кастрюлю борща на плиту, аромат от него уже разнесся по помещению. Бабушка категорически отказывается пользоваться микроволновкой, называя ее бесполезным предметом, который «греет тарелку, но не греет еду».

— Извини, забыл. Сейчас скину тебе, — лезу в карман за телефоном.

Пока бабушка греет борщ, отправляю ей последние видео своей дочки, которые присылала Рэйчел. На одном они гуляют на детской площадке, Эшли играет с другими детьми. На втором Эшли плавает в бассейне. На третьем Эшли на дне рождения своей подружки из садика.

Бабушка надевает очки, берет в руки телефон и с грустной улыбкой на лице смотрит видео. Ее глаза становятся влажными от слез.