Я тебе изменил. Прости

Глава 32. Одноразовая акция

Давид

Командировка подошла к концу, а значит, пора возвращаться в мою серую реальность. Вера подала на развод и рассказала обо всем Майе. Происходящее до сих пор кажется страшным сном. Я жду, когда проснусь, открою глаза, а рядом на кровати будет лежать любимая Вера. Но этого, к сожалению, не происходит. И уже никогда не произойдет.

Я звонил Майе из командировки. Дочка разговаривала со мной сухо и бесцветно. Только по одному ее голосу было понятно, что все плохо. Так что нельзя откладывать разговор с ней дальше. Я потерял жену. Потерять еще и дочь я не хочу.

Я сказал Майе, что хочу увидеть ее. Она предложила мне приехать домой в следующую пятницу вечером. В другие дни она не может. Слишком занята. Дожил. Уже договариваюсь о встрече с родной дочкой — как на прием к президенту записываюсь.

С Верой общаемся только по рабочим вопросам. Вот и пролетели без малого два месяца с того дня, как я признался жене в измене. Наверное, со дня на день придет повестка в суд, или как этот документ называется, который присылают ответчику по иску. Я не силен в юридических терминах.

Мой лучший друг Сергей Арбатов завершил дела в Москве продолжительностью два месяца и уезжает обратно в Штаты. Вечером после работы еду к нему. Весна в этом году выдалась холодная. А впрочем, когда в Москве тепло? Тут и летом иногда бывает плюс пятнадцать.

Автоматические ворота дачи Арбатова открываются, и я заезжаю в красивый двор. Сергей не живет в России семнадцать лет. Но свою отечественную недвижимость держит в идеальной красоте и порядке.

— Привет.

— Привет.

Жмем друг другу руки.

На траве у беседки потрескивает мангал. Мила — жена Сергея — крутится вокруг троих детей. Арбатов был одним из первых на нашем курсе, кто женился. Мила — его не то соседка, не то одноклассница. Или все вместе, не помню. Детей они родили в США, все имеют американское гражданство и по-русски говорят, только когда заставляют родители.

Машу им в знак приветствия. От детей получаю «здравствуйте» на ломаном русском, а от Милы широкую добрую улыбку.

— Ты один? Без Веры?

Болезненный укол в самое сердце.

— Да. Вера не смогла.

Мила разочарованно хмурится.

— Мила с детьми давно приехала? — интересуюсь у Сергея, когда заходим в беседку.

Здесь уже накрыт стол салатами и закусками. Тепло. По бокам стоят специальные обогреватели по типу тех, что ставят в московских ресторанах на верандах холодными весенними и летними вечерами. Снимаю куртку.

— Четыре дня назад, а послезавтра мы все уезжаем. Нельзя долго пропускать школу.

— И стоило тащить детей на неделю через океан и континенты? Акклиматизация дольше длится.

— Ну, бабушек и дедушек повидать.

— А вы летом не приедете?

— Мила с детьми приедет. Я нет. И так слишком задержался. А почему Вера не смогла приехать? Мила хотела увидеться с ней.

Арбатов знает, какой вопрос задать, чтобы надавить на больную мозоль. Смотрю куда-то в сторону.

— Мы сейчас не живем вместе.

Можно было бы что-то сочинить и не говорить правду, но не вижу смысла. Мы с Сергеем лучшие друзья с первого курса. К тому же если мы с Верой действительно разведемся, то и так об этом все узнают.

Арбатов аж присвистывает.

— Ну ничего себе. А что случилось? — тянется к бутылке виски на столе. — Будешь?

Я ехал с намерением не пить. Ночевать предпочел бы у себя на даче, она тут не далеко. Мы с Арбатовыми в свое время специально купили дома в соседних поселках.

— Да, наливай.

Ладно, все равно завтра суббота.

— Так, а что у вас с Верой произошло? Что-то прям серьезное?

— Да, я ей изменил.

Серега таращит на меня глаза.

— Изменил и спалился?

— Нет, сам признался.

Глаза друга становятся еще шире.

— Зачем признался? Или ты собирался от нее уйти?

— Нет, я не собирался уходить. Это произошло на нашей встрече выпускников с Зоей. Ты уже спал пьяный на столе.

Сергей проливает виски мимо стакана.

— С Зойкой!? — восклицает, понизив голос, чтобы не услышала Мила с детьми. Хотя они в противоположном конце двора. — Ты трахнул Зойку?

— Да, — нехотя отвечаю.

Кстати, Зоя наконец-то перестала донимать меня своими звонками. Хоть что-то хорошее.

— Ну ни хрена себе.

— Так случайно получилось, — говорю с раздражением. — Выпил лишнего, она ко мне полезла. Ну и дальше как-то все само собой.

— Ну трахнул и ладно. А Вере зачем сказал?

— Что значит — зачем? Если уважаешь и любишь человека, не будешь так подло его обманывать.

Арбатов поворачивается к своей жене. Смотрит на нее пару секунд. Мила застегивает куртку младшему четырехлетнему сыну. Двое старших гоняют мяч. Затем Сергей снова возвращает внимание ко мне.

Что-то в том, как Арбатов посмотрел на свою жену, мне не понравилось. И в голову закралась догадка.

— Подожди. Ты изменял Миле?

— Потише говори, — произносит почти шепотом.

Теперь моя очередь округлять глаза. Он это серьезно? По раскрасневшейся физиономии вижу — серьезно.

Друг читает на моем лице вопросы.

— Ну, несколько раз за двадцать лет брака было. Но ничего серьезного.

— Ты никогда не говорил.

— Да, а что об этом говорить? Ну было несколько раз. Это ничего не значило.

— Расскажи, — требую. Арбатов мнется. Не хочет. — Выпей для храбрости.

Но интерес к алкоголю теперь мы оба потеряли.

— Да нечего рассказывать, — снова с опаской поглядывает на Милу, будто она может услышать его шепот через весь двор. — Это были одноразовые акции без продолжения.

— И много таких одноразовых акций у тебя было?

— Ну, раза четыре за двадцать лет брака.

— До хрена, — искренне изумляюсь.

Я в шоке. Сергей и Мила всегда были образцовой семьей. А уж каким влюбленным соплежуем Серега был в институте, когда женился на Миле на втором или третьем курсе, я никогда не забуду. Мы ржали над ним всей группой. Он не ходил с нами тусоваться, а с букетом в зубах бежал встречать свою Милочку после занятий в университете.

— Да ну брось. Это же не постоянные любовницы и не вторая семья, как у твоего бати.

— И все-таки, — не унимаюсь. — Как и при каких обстоятельствах произошли твои одноразовые акции?

— Ой, да я не помню особо, — отмахивается. — Первый раз, по-моему, когда я в Америку переехал, а Мила еще нет. Я же там первые полгода один был, Мила не могла сразу со мной уехать. Несколько месяцев воздержания дали о себе знать. Выпил в баре пива, ко мне подсела какая-то девушка. Не помню уже ни имени, ни внешности. Так и произошло. Больше я ту девушку никогда не видел.

— А следующие акции?

— Да примерно такие же. Один раз был в командировке. Потом еще раз был во время второй беременности Милы, когда врачи запретили половую жизнь. И последний раз в Москве несколько лет назад, когда приезжал сюда без семьи. Итого за двадцать лет брака всего четыре раза. Это не много. И это не постоянные любовницы, которых я содержал и которые рожали от меня детей. Я даже имен тех баб не помню.

Я, блядь, аж не знаю, как реагировать. Если очень-очень честно, то хочется заехать лучшему другу по морде. Потому что его жену Милу я очень уважаю. И она точно не заслуживает такого дерьма.

Смотрю на жену друга. Молодая счастливая женщина. Муж — компьютерный гений, трое сыновей, сытая жизнь в Америке в собственном большом доме. Можно позавидовать. Но, оказывается, это лишь красивый внешний фасад. А Мила и не знает, что двадцать лет брака с Сергеем едет не в карете, а в тыкве.

— И у тебя ни разу не возникало желания признаться Миле? — поворачиваю голову обратно к Сергею.

— Я че, дебил, что ли. Если б я захотел уйти от Милы, то рассказал бы. Но я же не хочу уходить.

— Ну я вот рассказал Вере о своей одноразовой акции.

— И чего ты этим добился? Щас еще разведетесь. А если б промолчал, так бы дальше и жили. Она бы не узнала. Все было бы хорошо. Ты сам себе медвежью услугу сделал.

Шумно выдохнув, откидываюсь на спинку плетеного кресла. Я и сам много раз думал, что, может, не следовало рассказывать Вере. Зоя ей не донесла. А если бы донесла, то все равно доказательств у Зои нет. А так да, я сам себе оказал медвежью услугу. Просто потому, что патологически ненавижу такого рода ложь в отношениях. Потому что мой отец годами лгал моей матери, унес свою ложь в могилу, а она все равно потом узнала правду, и это убило ее.

— Не расстраивайся, может, помиритесь еще.

— Вера выгнала меня из дома и подала на развод.

— А ты не соглашайся. У вас несовершеннолетний ребенок, если ты будешь против, то не разведут.

— Предлагаешь приковать Веру к себе наручниками? Так она еще больше возненавидит меня. Ладно, посмотрим... Мы еще будем разговаривать на эту тему. А если бы тебе изменила Мила, ты бы как к этому отнесся?

Серега очень не вовремя решил сделать глоток виски из стакана, и от моего вопроса резко закашлял.

— Блядь, Давид, — говорит сквозь кашель. — Сплюнь и постучи три раза.

— А если серьезно?

— Да не дай Бог.

— А если она тоже тебе изменяла, просто ты об этом не знаешь? Вдруг у нее тоже были одноразовые акции?

Арбатов резко меняется в лице.

— Блядь, Давид, иди на хер. Не было у нее никаких акций.

— Откуда ты знаешь?

— От верблюда.

— Мила тоже думает, что у тебя не было акций. А они были.

— Слушай, хватит, — строго.

— Просто одна ничего не значащая акция. Вот ты сейчас два месяца в Москве был, а она там с детьми. Допустим, пошла куда-то с подругами, выпила. К ним подошли познакомиться...

— Заткнись‚ а, — повышает голос.

— И все же, как бы ты отреагировал, если бы узнал, что у твоей жены была одноразовая акция?

— Иди на хер, — с громким скрежетом отодвигает плетеное кресло. — Пойду мясо на угли положу.

Злой Арбатов уходит к мангалу. Раскладывает на нем куски курицы. К Сергею подходит Мила, обнимает за пояс и кладет голову на плечо. Счастливо улыбается. И ведь даже не подозревает ни о чем. А скажи ей сейчас, что Сергей изменил четыре раза, и не будет больше такого безграничного счастья. Но вряд ли Мила уйдет от Сергея: она нигде не работает, к тому же трое непослушных детей, младшему четыре года. Вера в этом плане крепче на ногах стоит и более независима от меня, чем Мила от Сергея.

И вот что же лучше: жить в неведении словно слепой котенок, но зато счастливо, и любить человека, который этого давно не заслуживает, или узнать горькую правду и разбить свои розовые очки стеклами внутрь?

Глава 33. Сестра

Давид

«Ты на работе? Я недалеко от вашего офиса»

«Заезжай»

Маргарита, моя сестра по отцу, работает дизайнером интерьеров. Она делает премиальные ремонты, и у нее куча клиентов по всей Москве. Если Марго бывает неподалеку, то заезжает на чашечку кофе. Просто поболтать ни о чем.

Это было странно — внезапно в восемнадцать лет обрести взрослую сестру. Рите тогда было четырнадцать. Когда я впервые увидел Риту, сразу понял, что мы подружимся. Она смерила меня презрительным взглядом и процедила:

— Ненавижу нашего папашу.

Я на тот момент тоже ненавидел отца лютой ненавистью, так что почувствовал себя с Ритой на одной волне.

Возникает логичный вопрос, а зачем я вообще стал общаться с дочкой отца от любовницы? Восемнадцать лет не видел ее, не знал о ней. Ну и зачем она была мне нужна? Ответа у меня нет до сих пор. Но тем не менее мы с Ритой дружны. И... как бы странно ни звучало, я рад, что она у меня есть.

Через полчаса дверь в мой кабинет распахивается, и заходит Марго.

— Привет! — лучезарно улыбается.

— Привет.

Я встаю обнять сестру и поцеловать в щеку. На ней кроссовки, черные спортивные штаны с белыми пятнами пыли и черная кофта.

— Лазила по стройке? — догадываюсь.

— Да, у меня новые клиенты в новостройке недалеко от вас. Делала замер квартиры.

— Значит, будешь часто заезжать в гости?

— Надеюсь, да.

Засовываю капсулу в кофемашину и подставляю кружку.

— Как дела? Что нового? — спрашиваю.

— А, да ничего. Все так же. Ездила на выходных к маме.

— Как она? — я даже иногда справляюсь о здоровье папиной любовницы.

— Ну, старческий маразм крепчает, — Рита села в кресло и закинула ногу на ногу. Берет из моих рук кружку с кофе. Я опускаюсь в соседнее кресло. — Прикинь, мама до сих пор, спустя столько лет, убеждена, что если бы наш отец не умер, то ушел бы от твоей матери к ней. Я уже не могу с ней спорить, просто сил моих нет.

Я громко смеюсь на весь кабинет.

— Давид, это не смешно! — Рита предельно серьезна. — Я не понимаю, что у нее в голове. Ты представляешь, она на протяжении пятнадцати лет была его любовницей и свято верила, что он вот-вот разведется с твоей матерью. Он умер почти двадцать пять лет назад, а она до сих пор думает, что он бы женился на ней, если бы не внезапная смерть! Она из-за него не устроила свою жизнь, хотя много кто ухаживал за ней и звал замуж. Я не могуууу, — Рита обреченно падает затылком на спинку кресла и смотрит в потолок.

— Зачем ты принимаешь так близко к сердцу?

— За тем, что из-за этого с ней стало невозможно общаться. Я приезжаю навестить маму, а у нее всюду стоят его фотографии. Как-то раз она была у меня и ужаснулась, почему нет ни одной фотографии папы. Я сказала, что его фото мне на фиг не сдались, и мы поругались. Она неделю не поднимала трубку на мои звонки. Все мои попытки донести до нее, что он просто тупо использовал ее как любовницу и не собирался разводиться с твоей мамой — как об стенку горох. Мне интересно, все любовницы такие наивные или только моя мама?

— Я думаю, тебе нужно перестать спорить с ней на эту тему.

— Я перестала. Сейчас я молча ее слушаю и ничего не говорю. Но, понимаешь, чем дальше, тем хуже. Если это не старческий маразм, то я не знаю, что. Хотя ей и шестидесяти еще нет. К ней сосед по даче клинья подбивает. Нормальный приличный мужчина, вдовец. Она его в упор не видит, все на фотографии отца молится и лелеет мысль, что если бы он не умер, то обязательно бы ушел от твоей мамы к ней. Ладно, давай сменим тему, а то я не могу. Как у тебя дела? Как Вера? Майя? Я сейчас встретила ее в коридоре.

— Кого? Майю?

— Да, мы поздоровались, перекинулись парой фраз, и она зашла в айти-отдел.

— Зачем Майя пошла в айти-отдел? — искренне изумляюсь.

— Не знаю, она не сказала.

Странно. Смотрю на часы. Время близится к трем. Уроки в школе закончились. Бывает, дочка приезжает к нам на работу. Очень-очень редко и всегда по какому-то делу. Но в таком случае она сидит или у Веры в кабинете, или у меня. Чаще у меня, потому что Вера делит кабинет со своими сотрудниками. Но айти-отдел? Зачем он ей? При этом со мной до пятницы разговаривать отказывается.

Подхожу к рабочему столу, поднимаю телефонную трубку и набираю короткий номер начальника айти-службы.

— Алло, Давид.

— Привет. Моя дочка сейчас у вас?

— Да, она зашла к Тимуру. О чем-то говорят. Передать ей трубку?

Медлю пару секунд.

— Нет, не надо. Пока. — Кладу трубку на место.

Кажется, на корпоративе по случаю дня рождения компании Вера говорила, что Майя хочет поехать учиться в США и расспрашивает об этом Тимура. Что ж, я не против, если Майя всерьез соберется ехать за границу. Вот только ее интерес к Тимуру все равно кажется немного странным.

Набираю номер отдела кадров.

— Да, Давид Сергеевич, — поднимает трубку начальница. — Слушаю.

— Какое семейное положение у Тимура?

— У Тимура? Я не знаю. Могу посмотреть в его личном деле.

— Посмотрите.

— Сейчас, секундочку, — на том конце провода раздается клацание мышки и звуки клавиатуры. — Так, Тимур Шахов, семейное положение: не женат, есть ребенок.

— Не женат — в смысле разведен?

— Не знаю, он указал в анкете просто «не женат». Могу уточнить у него.

— Ладно, не надо. Спасибо.

— Что-нибудь еще, Давид Сергеевич?

— А сколько ему лет? — спрашиваю вдогонку.

— Двадцать восемь.

Для Майи слишком много.

— Спасибо, — кладу трубку.

Оба моих телефонных разговора Марго наблюдала с огромным любопытством.

— Что-то не так, братишка?

Возвращаюсь в кресло.

— Кажется, у моей дочки появился интерес к одному из сотрудников айти-отдела.

— И что, он не проходит твой отцовский фейс-контроль?

Задумываюсь.

— Я еще не решил.

Тимур, безусловно, лучший в своей области. Я приложил огромные усилия, чтобы заполучить его в компанию. Впервые я увидел Тимура два года назад, когда мы с Верой ездили в гости к Арбатовым в США. Это было небольшое камерное мероприятие, на котором собрались лучшие специалисты Кремниевой долины. Половина из них были русскими. Вера тогда осталась дома с Милой, а мы с Сергеем пошли на это мероприятие. Я сразу понял, что Тимур тот, кто мне нужен. Но тогда было невозможно уговорить его на переезд в Россию. Потом он сам решил вернуться на Родину, но еще выбирал между нами и нашими конкурентами. Мне пришлось выложить Тимуру почти свою зарплату, чтобы он согласился прийти к нам.

— А моей первой любовью был преподаватель в университете, — мечтательно вспоминает Рита. — Правда, мою любовь как рукой сняло, когда я узнала, что помимо меня он клеит еще несколько моих однокурсниц. И кстати, он был женат, но скрывал это и не носил кольцо.

Я быстро отвлекаюсь от мыслей о Тимуре на рассказ сестры.

— И что было дальше?

— Я накатала на него заяву в приемную ректора. Его уволили.

Смеюсь.

— Узнаю твой боевой дух.

— У меня психологическая травма из детства, поэтому я никогда не буду чьей-то любовницей и если узнаю, что Миша мне изменяет, разведусь с ним моментально.

Мое хорошее настроение резко как рукой снимает. Рита уже лет десять замужем. У них с Мишей семилетняя дочь. Я не знаю подробностей их семейной жизни, но вроде бы все хорошо. Несколько раз Рита заикалась о желании родить второго ребенка.

— А если он изменит тебе один раз случайно? — и настороженно выжидаю ответ.

— Случайно — это как? — удивленно выгибает бровь. — Ехал в поезде, упал с верхней полки на девушку и оказался в ней?

— Нет, ну, допустим, выпил лишнего, не соображал...

— Я даже слышать не хочу эти глупые отговорки, — выставляет ладонь вперед, давая знак, чтобы я замолчал.

— Ну хорошо. А если Миша будет искренне раскаиваться? Просить прощения? Жалеть об измене? Посыпать голову пеплом?

Маргарита демонстративно зевает.

— Да-да-да. Я случайно, я не хотел, это ничего не значило, я только тебя люблю, — кривляет тон.

— Ну... Да.

Кивает с ироничным видом.

— Заводик по производству лапши на уши.

— Нет, я серьезно. Ну представь, так вышло, что Миша тебе изменил, а после сильно пожалел об этом. Неужели не простишь? Вы ведь столько лет женаты, у вас семья, ребенок, дом, уют. Разрушишь это все из-за одной ошибки Миши?

Рита внимательно приглядывается ко мне. Щурит глаза. Конечно, догадалась, что я неспроста спрашиваю.

— Только не говори, пожалуйста, что в тебе взыграли гены нашего папашки и ты изменил Вере.

Я бы хотел соврать, что нет, что я интересуюсь чисто из любопытства. Но молчу. И по моему затянувшемуся молчанию Рита все понимает.

— Ууууу, — разочарованно тянет. — Я была о тебе лучшего мнения.

— Это вышло случайно, — признаюсь с грустью.

— Ехал в поезде на верхней полке, упал во сне и оказался внутри пассажирки снизу?

— Рит, мне не до шуток.

Сестра грустно вздыхает и отводит взгляд в сторону.

— Вера знает?

— Да, я сам признался. Как раз потому, что не хотел быть, как наш отец, и обманывать свою жену.

— А она что?

— Выгнала меня из дома и подала на развод.

— Давно?

— Два месяца назад.

— Пробовал поговорить с ней?

— Конечно! Я уже сто раз объяснял ей, что это единственная измена за всю жизнь, и я раскаиваюсь.

— А она?

— Да ничего. Одно и то же говорит: ты меня предал, ты разрушил нашу семью.

— Правильно говорит.

Из горла вырывается стон человека, находящегося в тупике.

— Ну а что ты хотел? Думал, извинишься, и Вера все забудет? Скажет: «Ну, милый, раз ты правда раскаиваешься, то давай жить дальше, как будто ничего не было?». Так не бывает, Давид.

— Да почему не бывает? — злюсь. — Разве любимому человеку не все простишь?

— Начнем с того, что любимому человеку не изменяют.

— Но есть же женщины, которые прощают измены.

— Я тебя умоляю! — восклицает, хохотнув. — Женщинам просто уходить некуда и жить не на что. Уверяю: имея собственную хату, хороший доход и возможность самостоятельно поднять на ноги детей, девяноста процентов женщин не просто измену бы не простили, а даже косой взгляд в свою сторону. Ты если хотел гулять от жены, то тебе надо было посадить ее дома возле плиты и заделать ей троих детей. А лучше четверых. Тогда бы Вера простила тебе измену. А так она слишком хорошо стоит на собственных ногах, чтобы молча жрать такое дерьмо. И тебе еще повезет, если при разводе Вера тебя раком не нагнет и последние трусы не оттяпает. Плюс Вера достаточно молода. Сколько ей? Тридцать пять есть хоть?

— Тридцать четыре.

— Пф! Тридцать четыре! А выглядит хорошо, если на двадцать восемь. Да она еще и замуж выйдет. И поверь: в легкую найдет ровесника или парня на пару лет младше, без бывшей жены, детей и алиментов.

Я чувствую, как после слов сестры в венах медленно-медленно по одному градусу закипает кровь.

— Так что, братишка, — Рита поднимается с кресла и накидывает на плечо сумочку, — когда в следующий раз в тебе взыграют гены нашего папашки, десять раз подумай, а стоит ли оно того. Я, конечно, искренне желаю, чтобы Вера молча схавала это дерьмо и приняла тебя обратно, но, зная Веру... — сестра замолкает и качает головой, мол, не будет такого.

Глава 34. Дочка

Давид

В пятницу после работы я еду домой. Домой — в смысле в нашу с Верой квартиру. Меня не было в ней два месяца. Даже чуть больше. Где-то два месяца и одну неделю. За это время я научился обходиться без вещей, без которых раньше, казалось, не выживу. Без кофе, который по утрам варила Вера. Почему-то только у нее он получался таким вкусным. Ни я, ни Майя не могли повторить рецепт. Без утренней деловой газеты. Да, я старомоден и читаю по утрам бумажные газеты, приходящие по подписке. Каждый день я спускался к почтовым ящикам и доставал свежий номер. На дачу газеты не приходят. Без наших ежедневных ужинов всей семьей. Без новых картин Майи. Без разговоров по душам с Верой. Без секса. Без тепла ее тела в кровати под соседним одеялом. Так я с ужасом понял, что человек привыкает ко всему. Даже к своему личному концу света. И заметить не успел, как покупные пельмени из супермаркета стали моей привычной едой вместо кулинарных изысков Веры.

Я открываю дверь своим ключом и вхожу в темную квартиру. Под комнатой Майи горит полоска света. Дверь в нашу с Верой спальню распахнута на распашку, и там темнота. Жены нет дома, и это удивляет меня. Она ушла с работы раньше меня, я сам видел в окно, как Вера вышла из офиса. Куда же она отправилась, если не домой?

Я зажигаю в коридоре свет, с ностальгией и болью в сердце оглядываю квартиру. Решив не поддаваться сентиментальности, сразу шагаю к комнате Майи. Стучу несколько раз в дверь.

— Да?

Опускаю ручку и захожу. Майя лежит на кровати с альбомом и карандашом в руках. Рисует. Смотрит на меня отстраненно, закрывает альбом и убирает его на тумбочку.

— Привет. Я приехал в пятницу, как ты просила.

Вообще, я не сторонник того, чтобы идти на поводу у детских капризов. В свое время мне часто приходилось одергивать Веру, чтобы не позволяла ребенку лишнее. И в любом другом случае я бы вызвал дочь на разговор, когда это удобно мне, а не ей. Но сейчас все слишком тонко и чувствительно. Поэтому я, как Майя и велела, приехал в пятницу.

Дочка садится на кровати удобнее, подтягивает под себя ноги.

— Ну проходи. Я только не очень понимаю, что именно ты хочешь мне сказать.

Я шагаю вглубь комнаты и сажусь на стул.

— Ну во-первых, что бы у нас ни происходило с твоей мамой, мы остаемся твоими родителями и любим тебя.

— Пап, мне не семь лет, и мы не в американском фильме. Не надо всех этих красивых слов. Вы разводитесь? Я знаю, мама мне уже сказала.

— Это еще не точно.

— Что не точно?

— Развод. Мама подала заявление, но это пока ни о чем не говорит.

И, клянусь, я вижу, как в глазах дочки загорается искра надежды.

— Почему мама это сделала?

— Потому что я совершил очень плохой поступок по отношению к ней.

Я не знаю, известно ли Майе, что такое измена. Наверное, ей ведь уже пятнадцать. Я узнал о второй семье своего отца в восемнадцать. Не такая уж большая разница с текущим возрастом Майи.

— Ты любишь другую женщину?

— Нет.

— Тогда почему ты это сделал?

«Это». Она не произносит слово «изменил».

— Если я буду пытаться объяснить, почему так поступил с мамой, то это будет звучать как оправдание. А я не хочу себя оправдывать. Это был плохой поступок. Иногда люди совершают плохие поступки. Что делать дальше? Нести за них ответственность.

Майя опускает глаза и рассматривает свои ногти. Она грустна, и ее грусть передается мне.

— Я не хочу, чтобы вы разводились, — тихо говорит, и у меня ком в горле вырастает. — Но если вы все же разведетесь, то я хочу остаться жить с мамой.

Что ж, этого следовало ожидать.

— Да, конечно. Но мы же будем видеться?

Майя медлит с ответом. Поднимает на меня робкий взгляд. Она еще совсем ребенок, и у меня сердце сжимается, когда гляжу на нее такую грустную и, можно даже сказать, несчастную. А от осознания того, что это я причина ее грусти, — вдвойне больно.

— Да, конечно, — отвечает бесцветно и снова берет с тумбочки альбом и карандаш.

— Что ты сейчас рисуешь?

— Не важно, — отвечает, не отрываясь от альбома.

Обычно Майя всегда с гордостью показывает свои рисунки и картины. Непривычно, что она отказывает. Должно быть, я больше не вхожу в круг ее доверия.

— А где мама?

— Не знаю.

На часах половина девятого вечера. Куда Вера могла отправиться в пятницу после работы? На встречу с подругами? У нее их не так много, и все замужем. Нет особо времени ходить по кафе.

— Она не говорила во сколько вернётся?

— Нет.

Майя продолжает быстро водить карандашом по альбомному листу. Этот звук рассекает тишину комнаты и как бы говорит мне: уходи, ты здесь лишний. Майя глубоко обижена, и ни мои слова, ни мои поступки сейчас не помогут. Ей нужно время.

Я тихо встаю со стула и покидаю комнату дочки. Но не ухожу из квартиры. Захожу в спальню, зажигаю свет. Наша с Верой кровать аккуратно заправлена. На стуле висит блузка, в которой Вера вчера приходила на работу. Вроде бы ничего не изменилось. Кроме одного. Главного.

Больше нигде нет моих вещей. Ничего, ни единой мелочи. Ни домашних тапочек в коридоре у входной двери, ни книги на прикроватной тумбе, которую я читал и не забрал с собой на дачу. Иду на кухню и не нахожу там свою кружку. В гардеробе нет моих вещей. В ванной нет моего шампуня и геля для душа. Вера убрала меня из своей жизни.

Ровно в 22:00, как по часам, во входной двери поворачивается ключ. После разговора с Майей я просидел в квартире полтора часа, ожидая Веру. Она заходит и резко замирает на пороге, увидев меня.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает враждебно.

— Я приезжал к Майе.

— Понятно, — снимает туфли и кожаную куртку. — Раз уж ты здесь, забери мешки со своими вещами. Они в кладовке.

— Вер, давай поговорим?

— О чем?

— О нас.

— О нас больше нечего говорить. Но мы можем обсудить, как поделим бизнес и имущество после развода. Кстати, вот, два дня ношу в сумке и забываю тебе отдать, — Вера достает белый конверт и протягивает мне. — Это из суда тебе как ответчику по иску. Назначена дата заседания. Надеюсь, разведемся быстро и без проблем.

Я молча смотрю на белый конверт, на котором напечатано мое имя и адрес. Нет ни малейшего желания открывать его. Сворачиваю вдвое и засовываю в задний карман брюк.

— Давид, я не хочу войны. Мы остаемся родителями Майи. Она и так переживает, а если мы будем скандалить, то ей станет только хуже. Поэтому давай договоримся: квартира мне, дача тебе, деньги пополам. Что касается компании, то я хочу половину акций и, соответственно, половину дивидендов. Я думаю, мы сможем продолжить работу на своих должностях. Эти два месяца у нас вроде не плохо получалось.

Я пропускаю слова Веры мимо ушей. Меня сейчас другое беспокоит.

— Где ты была?

Кажется, Вера ожидала услышать от меня какой угодно вопрос, кроме этого.

— Почему ты спрашиваешь?

— Просто интересно.

Вера издает смешок.

— Ну, у тебя больше нет прав задавать мне такие вопросы. Где мне надо было, там я и была. Такой ответ тебя устроит?

Вера включает свет в ванной и проходит мыть руки. Я становлюсь в дверном проеме и наблюдаю за ней со спины. Она в той же одежде, в которой была на работе. Вера поднимает лицо и смотрит на меня в зеркало.

— Ты что-то хотел?

— Да, я спросил, где ты была, — повторяю свой вопрос чуть жестче.

Вера выключает воду и вытирает руки полотенцем.

— Моя личная жизнь тебя не касается, но если тебе так интересно, то я была на свидании.

Примерно что-то такое я и подозревал. Но все равно признание Веры звучит как гром среди ясного летнего неба. Я чувствую удар под дых. Он вышибает из легких весь воздух и не дает вдохнуть снова. В венах медленно закипает кровь. Тем временем Вера безмятежно обходит меня и шагает в сторону спальни. Иду за ней. Прилагаю максимум усилий, чтобы подавить ярость.

— Вот, значит, как, — цежу сквозь плотно сжатые зубы.

— А зачем ты спрашивал? Никогда не задавай вопрос, если ответ на него может не понравиться.

— Не долго же ты горевала.

— Действительно, какая досада, что я не лью ночами слезы в подушку! — саркастично замечает. — А чего ты ждал? Что я слягу, как твоя мама? Нет, Давид. Моя жизнь продолжается.

— И давно у тебя новые отношения?

— Нет, недавно.

И все-таки я не понимаю, Вера правду говорит или сочиняет. В груди теплится надежда, что это враньё, чтобы меня позлить. Хотя я как никто другой знаю: Вера не склонна ко лжи. И глаза у нее ясные-ясные. Не как у человека, который врет.

— Давид, я очень устала от всего этого, — в ее голосе действительно слышится усталость. — Забирай свои вещи из кладовки и уезжай. Увидимся завтра на работе.

Пальцы подрагивают от злости, я борюсь с желание расхерачить дверь в комнату, возле которой стою. От поднявшейся в груди неконтролируемой бури аж в ушах звенит. По башке как будто дятел долбит: «У нее другой, у нее другой». Сквозь пелену ярости отчетливо понимаю: вот теперь точно всё рухнуло. Она хочет развод? Она его получит.

Глава 35. Фильм ужасов

Вера

Давид забирает из кладовки свои вещи и уходит. Наконец-то все закончилось. Осталась последняя формальность с заседанием суда — и вот она свобода. Но я почему-то не чувствую облегчения.

В вазе на столе стоит последний завядший букет от Давида. Он много их присылал в течение последних двух месяцев. Каждые три дня курьер приносил новые цветы с вложенной в них запиской с извинениями и признаниями в любви. Я их сразу выкидывала, но этот оставила, потому что курьер принес его, когда меня не было, и цветы приняла Майя. Она сильно переживает из-за нашего с Давидом развода, замкнулась в себе. Из-за дочки я оставила букет. Не хотела причинять ей дополнительную боль.

Я не могу продолжать жить с Давидом. Даже из-за Майи. Даже из-за своих к нему чувств, которые до конца не угасли. Я не могу забыть его предательство, его измену. А делать вид, что простила, принуждать себя ложиться с ним в одну постель будет каторгой. Лучше честный болезненный развод, чем иллюзия счастья. Я не смогу притворяться, что простила Давида.

Тимур помогает мне отвлечься от грусти и не сойти с ума. С ним легко, я много смеюсь. У Тимура всегда есть в запасе интересная история, чтобы поднять мне настроение, когда на душе совсем тоскливо. С Тимуром я забываю про все плохое, но оно сразу обрушивается на меня, как только я переступаю порог дома. Хоть нигде и нет вещей Давида, но он все равно повсюду. В каждом сантиметре этой квартиры.

На следующий день на работе я сразу замечаю разительную перемену в отношении мужа ко мне. Он или не замечает меня в упор, или разговаривает со мной как с рядовой подчиненной. Давид, конечно, и раньше мог выкатить мне претензии на планерке. Но сейчас это ощущается особенно остро. Тем лучше. Значит, он со своей стороны тоже наконец-то поставил точку и больше не будет слать мне цветы с любовными записками, извиняться по десять раз на дню и по сотому кругу объяснять, что секс с Зоей ничего не значил. А то я порядком подустала, а некоторые его фразы уже наизусть заучила.

Близится день развода. Это вторник, одиннадцать утра. Давид больше не предпринимает попыток помириться, на работе коммуникация только по делу. Мы не обсуждаем предстоящее заседание суда. Ко мне даже закрадываются сомнения, а не забыл ли Давид. А то еще не явится. Нас тогда не разведут, перенесут заседание на другой день, а это снова ожидание.

В день Х я приезжаю в здание суда на двадцать минут раньше. Поднимаюсь по высокой лестнице, иду по длинному коридору в поисках нужного зала. Останавливаюсь возле него. Нигде нет ни души, как будто суд вымер. Давида тоже нет, и это вселяет беспокойство. Я даже порываюсь позвонить ему. Надо было напомнить вчера. Минуты бегут быстро. В зале появляется девушка, как я понимаю, это Помощник судьи. А Давида нет. Я начинаю нервничать, пульс учащается. И ловлю себя на том, что не могу понять: я рада или нет отсутствию Давида?

Ровно в 10:00 я прохожу в зал, а в 10:01 одновременно с появлением судьи вбегает запыхавшийся Давид. Он тяжело дышит, на лбу проступила испарина.

— Прошу прощения, Ваша честь. Я ехал из Подмосковья, немного не рассчитал время.

Он все-таки приехал. Не забыл. Адреналин выбрасывается в кровь лошадиными дозами. У меня дрожат руки, ослабли ноги. Судья — мужчина лет пятидесяти со скучающим выражением лица — зачитывает стандартную речь, состоящую из ссылок на российское законодательство. Закончив, он дает нам слово. Сначала мне как истцу. На ватных ногах я выхожу к кафедре. В голове гудит, перед глазами плывет, в горле пересохло.

Я долго думала, что сказать в суде. Писала речь заранее. Сначала она была длинной с множеством обвинений в адрес Давида. Потом я сократила ее вдвое, посчитав, что никому все это неинтересно, и выучила наизусть. Несколько раз репетировала перед зеркалом. Но сейчас, стоя здесь перед равнодушным судьей, у которого на лбу написано: «Как же вы все меня достали, я хочу в отпуск», слова пулей вылетели из головы. И я произношу только две самые главные фразы:

— Мой супруг мне изменил. Я хочу развестись.

— Предоставляется слово ответчику, — командует судья.

Я возвращаюсь на свое место. Давид выходит к кафедре. Я с напряжением жду, что же он скажет. В помещении резко стало жарко, я взмокла, перед глазами пляшут мурашки.

— Я согласен на развод.

Выстрел.

Слова Давида рассекают пространство и прилетают смертельной пулей прямо мне в грудь. Он не удостаивает меня даже взглядом. Смотрит ровно перед собой на судью. Служитель Фемиды задает вопросы про нашу несовершеннолетнюю дочь. Мы отвечаем, что Майя останется жить со мной. Давид встает с места и заявляет, что мы договорились, как поделим имущество, и взаимных претензий друг к другу не имеем. Судья, обрадовавшись, что на нас не надо тратить много времени, встает с кресла, похожего на трон, берет в руки красную папку с гербом Российской Федерации и, ссылаясь на статьи семейного кодекса, объявляет, что отныне мы больше не муж и жена.

Когда я выхожу на улицу, чувствую себя так, будто посмотрела фильм ужасов. Ледяные руки дрожат, губы пересохли. На разыгравшейся жаре меня знобит.

— Тебя подвезти на работу? — Давид останавливается рядом.

Ах да, нам же теперь надо на работу. В два часа важная планерка.

— Не надо, я сама доеду.

Не возражая, бывший муж (вот теперь уже действительно бывший!) шагает к своей машине, припаркованной у здания суда. Садится за руль и тут же трогается с места. Я сначала стою на жаре несколько минут, а потом плетусь в близлежащую кофейню и заказываю двойной эспрессо. Подождав, когда остынет, опустошаю стаканчик залпом. Вот теперь точно пора в офис. Нам с Давидом еще работать вместе.

Глава 36. Жизнь после развода

Кажется, что после развода в моей жизни совершенно ничего не изменилось. Я и до официального расторжения брака несколько месяцев жила без Давида. И все же, вернувшись домой в день развода, я чувствую какую-то особенную пустоту.

Зайдя в квартиру, наверное, с минуту стою на пороге и смотрю в никуда. После развода мы с Давидом виделись в офисе. В два часа была важная планерка, а в пять он вызвал меня к себе в кабинет, чтобы задать вопросы по договору с новыми клиентами. Это было так странно. Мы разговаривали друг с другом как ни в чем не бывало. Как будто не сидели в суде всего несколько часов назад.

Майя знает, что наш с Давидом брак прервался сегодня. Коммуникация с дочерью стала лучше. Она привыкла к мысли о том, что родители больше не вместе. Я рада, что она пережила это относительно безболезненно. Не было громких истерик со слезами. Майя закрылась на какое-то время, но теперь все стало, как прежде. Она общается с Давидом. Я, естественно, не препятствую этому.

— Как дела на работе? — Майя выходит из своей комнаты. — Ты чего тут стоишь?

Встрепенувшись, отвечаю:

— Задумалась.

Сегодня я вернулась на час раньше обычного. Отправила новым клиентам проект договора, и больше в офисе делать было нечего. Я думала, следует ли мне спросить у Давида разрешения, чтобы уйти домой раньше. Решила не спрашивать. Если слезает замечание, тогда буду.

— Как обычно. Все так же. А как твои дела?

Начались летние каникулы. У нас нет бабушек и дедушек в деревне, куда можно отправить ребенка на все лето. Поэтому обычно Майя проводит каникулы в квартире или на даче. Она рисует, смотрит сериалы, читает книги, ходит гулять с друзьями. Но сейчас у Майи экзамены, она окончила девятый класс.

— Целый день алгеброй занималась, уже голова опухла. Не хочешь сходить куда-нибудь?

Мне нравится предложение дочки. На улице светло и жарко, чего дома сидеть?

— С удовольствием.

Я переодеваюсь из офисной одежды в обычную, и мы отправляемся в близлежащий парк. Провести время с ребенком — это то, что мне сейчас нужно. Поэтому я отказалась от свидания с Тимуром сегодня.

С ним у нас все нормально. Мы встречаемся. Если это можно так назвать. У нас свидания два-три раза в неделю. Мы где-нибудь ужинаем, куда-нибудь ходим. Просто проводим приятно время вместе. Без признаний в любви, клятв верности и планов на будущее. Это не нужно ни ему, ни мне. От одной только мысли о новом замужестве, меня передергивает. А если я все же когда-нибудь в жизни захочу замуж, то точно не за Тимура. Он тот самый парень, который годится, чтобы весело скоротать вечерок. Но никак не всю жизнь.

У Тимура полно своих проблем, еще похлеще, чем у меня. Его отношения с матерью дочки остались в подвешенном состоянии. Я вижу печаль в его глазах по этому поводу. Он то ли чувство вины испытывает за то, что уехал и оставил ее одну с ребенком, то ли любит до сих пор, просто не хочет признаваться себе. Я думаю, и то и другое.

Пару раз я не выдерживала и начинала читать ему нотации на тему того, что он плохо поступил с Рэйчел. Тимур злился и велел мне замолчать. Это лишнее подтверждение тому, что он прекрасно понимает: я права. Не знаю, на сколько его хватит. Я буду искренне рада за Тимура, если он опомнится и вернется в Америку к своей семье. Главное, чтобы Рэйчел приняла его обратно. Вот с этим могут быть проблемы. Я так понимаю, она девушка гордая.

Майя не знает о моем романе с Тимуром. Во-первых, рассказывать нечего. У нас с Тимуром не те отношения, когда нужно знакомиться с родственниками друг друга. Во-вторых, я не знаю, как Майя отнесется к тому, что у меня кто-то появился. Она только отошла от сенсации, что мы с Давидом больше не вместе. Я не хочу снова шокировать ее.

Если однажды я встречу мужчину, за которого снова захочу замуж, то обязательно познакомлю его с Майей. Но этот мужчина точно не Тимур. Да и к тому же дочка с ним уже знакома и знает как айтишника нашей фирмы. Пускай так и остается. Ну и Давиду, само собой, не следует знать, что у меня роман с одним из наших сотрудников. Не то что бы я боюсь мордобоя между ними, вряд ли Давид полезет драться с Тимуром, это глупо, мы ведь развелись. Но напряжение определенно возникнет. Ни к чему оно.

Мы с Майей покупаем по мороженому и садимся на лавочку. Обсуждаем школу, ее учителей и одноклассников, знакомых.

— Вы с папой сегодня развелись, да? — неожиданно спрашивает, и я замечаю едва уловимую грусть в ее голосе.

Поначалу мне показалось, что Майя забыла про развод сегодня. Просто мы уже час гуляем, а она об этом ни слова.

— Да, развелись, — беру ее за руку. — Ты не должна переживать об этом. Мы по-прежнему твои родители. Папа никуда не уезжает, мы с ним в одном городе. Ты можешь видеться с папой, сколько хочешь.

— Да, я знаю. Я вижусь с ним.

Майя стала чаще приходить к нам в офис. Пару раз я встречала ее в коридоре. Ко мне она не заходит, потому что я делю кабинет со своими сотрудницами, да и видимся мы каждый день дома. Она навещает Давида.

— После экзаменов можешь поехать на дачу, если хочешь.

— Папа предлагал, посмотрим. Если Алина там будет, то поеду.

Алина — это дочка наших соседей по даче. Майя дружит с ней с детства.

Смотрю на часы.

— До закрытия торгового центра еще пара часов, может, устроим быстрый шопинг?

И как я сразу не догадалась предложить Майе пройтись по магазинам? Она моментально засияла.

Глава 37. Подруга

Тимур

С Верой классно. Она легкая, интересная, понимает мой юмор, сама смешно шутит. Нам никогда не бывает скучно в те часы, которые мы проводим вместе. Нам есть, о чем поговорить и посмеяться. Иногда я задаю себе вопрос: кто Вера для меня? Моя девушка? Звучит смешно, хотя у нас настоящий полноценный роман. Моя возлюбленная? Нет, у меня нет того самого чувства по отношению к Вере несмотря на то, что она привлекает меня сексуально больше, чем кто бы то ни было в данный момент в моем окружении. Перебирая в голове разные варианты того, кем Вера для меня является, я прихожу к выводу, что она настоящий друг. Наверное, тем же самым человеком я прихожусь и ей. Это немного странно. Я никогда прежде не занимался сексом со своими подругами. И я никогда прежде не считал подругами девушек, с которыми занимаюсь сексом.

Мне жалко терять Веру. Не столько как любовницу, сколько как друга. Поэтому я ума не приложу, как ей сказать, что у ее дочки слишком навязчивое внимание ко мне. Майя регулярно приходит в офис. Типа повидаться с отцом, но обязательно заходит в кабинет нашего айти-отдела, придвигает стул к моему столу и сидит полчаса, спрашивая, как у меня дела и что я в данный момент делаю. Еще Майя постучалась ко мне в друзья во всевозможных соцсетях, проставила лайки на все фотографии и иногда пишет. Я не дурак и прекрасно понимаю, что означает такое внимание со стороны юной девочки.

Она совсем ребенок. Глаза большие и наивные, еще ни разу не пролившие слезу из-за несчастной любви. И мне очень не хочется становиться причиной ее первых девичьих слез. Я ну никак не могу ответить Майе взаимностью. Во-первых, мне куда интереснее ее мама. Во-вторых, пятнадцатилетние девочки не в моем вкусе.

Поэтому я чувствую себя в настоящей засаде. Я не могу прямым текстом сказать Майе, что она зря таскается в офис под видом заинтересованностью обучением в США. Не хочется обижать и ранить ее. Но и ответить Майе взаимностью я, само собой, тоже не могу. Поэтому приходится прикидываться, будто я ничего не понимаю. Мне играет на руку, что Майя очень стесняется, а потому не будет открыто заявлять мне о своих чувствах. Значит, у меня есть возможность прикидываться дурачком дальше. Но все равно ситуация с Майей давит на меня. Я чувствую, что должен рассказать Вере, но в то же время не знаю, как это сделать. Вера только начала приходить в себя после развода. Если я скажу ей, что Майя влюблена в меня, это убьет ее. Дочь — самый важный человек для Веры. А мне не столь жалко терять Веру как любовницу, сколько жалко потерять ее как друга. Поэтому я не придумываю ничего лучше, чем молчать, в тайне надеясь, что все как-то само собой разрешится.

— Какие планы на субботу? — спрашивает Вера, делая глоток прохладного коктейля.

Сегодня у всех был тяжелый день в офисе. Вера допоздна переделывала договор для новых клиентов, а я решал свои задачи. В половине девятого мы выползли из офиса и сели в соседнее кафе. Ужинаем и пьем коктейли просто как коллеги, не прикасаясь друг к другу, потому что шансы встретить сотрудников компании близки к ста процентам.

В самом факте совместного времяпровождения в этом кафе нет ничего странного. Весь наш офис ходит сюда обедать и за кофе, а по вечерам пятницы выпивать и отдыхать. Коллеги садятся за один столик и болтают. Так что если прямо сейчас в кафе кто-нибудь зайдет, да хоть сам Давид, то мы с Верой не будем выглядеть подозрительно. Однако в девять вечера никого из сотрудников компании, кроме нас с Верой, в кафе нет. Тем лучше. Но все же мы никак не касаемся друг друга, а просто разговариваем.

— Хотел поехать в детский мир и купить дочке подарки. У нее скоро день рождения.

Вера удивленно выгибает бровь.

— Ого! Ей четыре исполнится?

— Да, четыре.

— Ты поедешь на ее день рождения?

— В Америку? — я не сразу понимаю вопрос Веры. Она задала его так, будто поехать на день рождения Эшли — это все равно, что сходить в магазин за хлебом за углом.

— Ну да, она же там.

— Нет, — качаю головой. Не знаю, удалось ли мне скрыть горечь в собственном голосе.

— Почему?

Нет, она, видимо, на полном серьезе думает, будто поехать в США — это все равно, что завернуть за угол.

— Потому что я работаю... и вообще.

— Что вообще? — Вера доедает последний кусок пиццы.

Она сама невозмутимость. Я смотрю в свою тарелку с пастой и не знаю, что ответить дальше.

Да, наверное, для меня поехать в США не так уж и сложно. Сложнее, чем завернуть за угол, но не сложнее, чем съездить на выходные в Подмосковье. Виза у меня есть, деньги есть, с работы отпустят. Я хоть прямо сейчас могу купить билет на самолет и отправиться в аэропорт. Все упирается в Рэйчел. Она не хочет, чтобы я приезжал. Прямым текстом не говорит, конечно, но я знаю, что не хочет. Она как будто совсем вычеркнула меня из своей жизни. Говорит со мной только о ребенке, на мои вопросы про нее саму не отвечает.

Я понимаю: я виноват. Я просто взял и уехал, потому что мне так захотелось. Ее с собой не взял. Она и не просилась, но я мог бы хотя бы предложить. Вообще, наш разлад начался намного раньше, чем я решил уехать в Россию. Наш разлад начался, когда Рэйчел забеременела, а я не предложил пожениться. На ее скромный вопрос, будем ли мы оформлять отношения, чтобы ребенок родился в браке, я ответил, что нет. Я увидел, как в ее глазах в тот миг что-то сломалось. Это была надежда. Она не подала виду, но именно тот момент и стал началом нашего конца. Потом были трудности с новорожденным ребенком, полное отсутствие помощи, сотни бессонных ночей, нервные срывы из-за недосыпов и хронической усталости... Все это медленно нас убивало. А потом я просто взял и уехал, оставив Рэйчел совсем одну.

Вера со мной не церемонится, задает вопросы в лоб. И она спрашивала: «Почему ты не женился на любимой девушке, когда она забеременела?». Я часто задаю себе тот же вопрос. Первый быстрый ответ — не хотел. Но сам-то я понимаю, что все намного глубже.

— Ладно, не хочешь — не говори, — обиженный голос Веры заставляет меня вынырнуть из размышлений.

— Пройдешься со мной по детскому миру в субботу?

— С удовольствием. Майя уезжает на выходные на дачу к Давиду, я буду одна в городе.

Дверь кафе открывается, заходит наша бухгалтер. А она-то чего так поздно? Увидев ее, Вера машет рукой, приглашая сесть за наш столик. Анжела подходит к нам и отодвигает стул. Она измождена, под глазами черные круги. Прям как у нас с Рэйчел, когда родилась Эшли.

— Это ужас какой-то, Марина ушла в отпуск, мы с Лизой зашиваемся. Я еще взяла работу на дом, — демонстрирует нам пакет, полный документов. — А вы чего тут так поздно?

Анжела плюхается на стул и берет в руки меню.

— У нас новые капризные клиенты, я переделывала под них договор, — поясняет Вера.

— А у меня свои сложности с кодом.

— Ой, я эти ваши коды не понимаю, — Анжела машет на меня рукой.

Ей даже не приходит в голову, что мы с Верой любовники. Кстати, в компании никто не знает, что Вера и Давид развелись. Публичного объявления не было, а что кольца носить перестали, кажется, никто и не заметил.

Глава 38. Подарки

Тимур

— Зачем ты набрал одежды ее размера? Детям надо покупать на вырост, — Вера выхватывает у меня из рук корзину с одеждой для Эшли и возвращает ее содержимое обратно.

Признаться честно, мне редко приходилось покупать дочке вещи. Этим занималась Рэйчел. Поэтому я не умею правильно выбирать.

— Нужно взять всё то же самое, только другого размера, — командует Вера.

Она принимается складывать корзину все те модели, что я выбрал, но размером больше.

— А почему нельзя купить ее размер? — должно быть, я задал идиотский вопрос.

— Потому что она не успеет это поносить. Дети растут очень быстро, особенно летом. Витамин Д. А в Калифорнии так вообще солнце шпарит. Знаешь, какая одна из основных проблем с детскими вещами?

— Какая?

— Их некуда складывать, когда дети вырастают. Хорошо, если есть, кому отдать. А если нет, то они просто занимают повсюду место. Выбросить жалко, отдать некому. Так квартира превращается в хлам детских вещей. Так что чем дольше ребенок носит одежду, тем лучше. Поэтому нужно покупать на вырост.

Я припоминаю, как Рэйчел сетовала, что некуда складывать маленькие вещи дочки. Потом она стала собирать их в большие пакеты и хранить в кладовке. А как только жена ее брата забеременела, сразу попросила меня отвезти им на машине эти баулы. У жены ее брата еще живота не было видно, еще пол ребенка не был известен, а Рэйчел уже снабдила их детской одеждой на первые полтора года. Помню, как Рэйчел радовалась, что теперь наконец-то есть, кому сбагрить маленькие вещи Эшли.

— Посылка успеет дойти к дню рождения? — спрашивает Вера, когда мы перемещаемся в отдел игрушек.

— Да, должна.

— А представляешь, как Эшли обрадовалась бы, если бы ты приехал на ее день рождения сюрпризом и все это подарил лично? — и многозначительно смотрит на меня.

Слова Веры — ножом по сердцу. Я едва держусь, чтобы не сорваться и не купить билет на самолет. Сдерживает Рэйчел. Вернее, ее неминуемая реакция на мой приезд.

А с другой стороны, что мне теперь, родную дочь не видеть никогда? Так-то оно так, только не хочется портить отношения с Рэйчел еще сильнее. Сейчас она хотя бы берет трубку на мои звонки и присылает мне видео дочки.

— Я не поеду, — отрезаю.

Вера берет большую куклу Барби в коробке и вертит в руках.

— Никогда не понимала, что в голове у мужчин, которые намеренно лишают детей своего присутствия в их жизни. Ты же понимаешь, что Рэйчел может выйти замуж, и твоя дочка будет называть папой другого мужчину?

Я врастаю ногами в пол. Каждая мышца на теле напряглась. Поворачиваю к Вере задеревеневшую шею.

— Что за бред?

— Эшли такая понравится? — машет передо мной куклой в коробке. — Или лучше вот эта? — берет вторую, рядом стоящую Барби. Задумчиво глядит на них. — А давай обе, — опускает в корзину к одежде. — Эшли любит рисовать? Может, возьмем ей набор для рисования?

Вера направляется к другому отделу. Я машинально следую за ней. Но больше ни о чем не могу думать, слова Веры плотно засели в голове. Когда я уезжал, то допускал, что у Рэйчел появятся новые отношения. Я и сейчас допускаю, что они уже могут у нее быть. Я стараюсь не думать о том, какие чувства это во мне вызывает. Тут нужно мыслить рационально. Мы расстались? Расстались. Рэйчел свободна? Свободна. Имеет ли она право на личную жизнь? Конечно, имеет.

Но как в ее новые отношения впишется наша дочка, я не задумывался. И уж тем более я не думал, что кто-то может заменить Эшли меня и стать ей новым отцом.

— Вот хороший набор для рисования, — Вера кладет в корзину, а я даже не смотрю. — Нужно еще какие-нибудь развивашки взять. Но они все на русском языке, а Эшли его не знает, — разочарованно цокает языком.

Иногда я хочу придушить Веру. Официально — за то, что слишком лезет в мои отношения с Рэйчел и Эшли. А неофициально — за то, что Вера, мать твою, права абсолютно во всем, и в глубине души я это понимаю. Оттого и бешусь.

— Ладно, обойдемся без развивашек на русском языке. Я думаю, Рэйчел покупает ей их на английском. Хотя, может, русский букварь? — и словно фокусник из шляпы, Вера буквально из ниоткуда достает настоящий букварь.

— Некому учить ее русскому языку, — я выхватываю у Веры из рук книгу и сую куда-то между тетрадями и сказками.

— Это мог бы делать ты.

— Не мог. Пойдем на кассу.

Я зол. Твержу себе, что на Веру, а на самом деле на себя.

Глава 39. Несправедливость

Тимур

«Вера права, Вера права», твердит подсознание.

Я оплачиваю покупки, и мы выходим из детского магазина. Суббота‚ торговый центр полон людей. Всюду семьи с маленькими детьми и колясками.

— Мне было очень приятно выбирать подарки для твоей дочки, — Вера беззаботно улыбается, словно не насыпала мне сейчас пуд соли на рану.

Не сговариваясь, идем вперед по коридору торгового центра.

— Почему у вас с Давидом только одна дочка? — спрашиваю, чтобы хоть что-то спросить. — Вы не хотели второго ребенка?

— Давид хотел, я нет.

— Почему?

— Потому что я уже достаточно походила по дому с грязной головой и в растянутой майке, на которую срыгнул ребенок. И бессонных ночей мне тоже хватило. Если честно, я даже не знаю, что может заставить меня родить второго ребенка. Через десять лет Майя принесет мне внуков, так что у меня осталось не так много времени пожить для себя.

Мы заходим в итальянский ресторан и садимся за большой стол у окна, выходящего на Садовое кольцо.

— Не скучаешь по Давиду?

Вера резко меняется в лице. Ну не только ж ей сыпать соль мне на рану. Могу и я разок щепотку…

— Всю мою сентиментальность как рукой снимает, когда я вспоминаю, что он мне изменил.

— Да, на самом деле ты правильно сделала, что развелась. Я не представляю, как жить с человеком после измены. Но многие живут, так что, наверное, это реально.

К нам подходит официантка. Я заказываю большую пиццу и кувшин лимонада.

— Когда ты ко мне подкатывал, — произносит Вера, как только официантка удаляется, — ты не знал, что у нас с Давидом разлад.

— Не знал, но догадывался.

— Ты подбивал меня на измену.

Задумываюсь.

— Ну, может.

— Ты как та самая стерва-любовница, которая лезет к женатому мужику.

Я громко смеюсь такому сравнению.

— Кстати, любопытно, правда? — продолжает. — Если девушка пристает к женатому мужчине, то она стерва и сука, лезет в чужую семью. А если мужчина пристает к замужней женщине, то про него почему-то никто плохо не говорит. Если замужняя женщина ответит ему взаимностью, то клеймить будут ее. Мол, такая-сякая, изменила мужу. И никто не осудит любовника за то, что влез в чужую семью. Почему так?

— Ты хочешь вселенской справедливости? Ее не существует.

— И все-таки, Тимур, почему тебя не остановило, что я замужем за твоим боссом?

— Я сто раз отвечал: ты мне понравилась, я тебя захотел.

Вера не может понять, как можно просто пойти и взять то, что тебе нравится. У Веры, как и у большинства людей, путь от точки А к точке Б очень длинный и сложный, он полон условностей и всяких «но». А мой путь от точки А к точке Б простой, короткий и быстрый. Потому что я не размениваюсь на условности. Я всегда делаю то, что хочу. И я всегда беру то, что хочу.

Я оставил Рэйчел и приехал в Россию, потому что хотел сюда приехать. И хотел приехать один. Это тоже то, что Вера никак не может понять, и по сто раз возвращается к вопросу.

— Я уже говорила, что ты эгоист?

Самодовольно улыбаюсь.

— Эгоисты — самые счастливые люди на свете.

— Ты счастлив?

— Вполне.

А на этот вопрос я отвечаю быстрее, чем успеваю осмыслить его. Стараюсь не зацикливаться на нем. Люди никогда не бывают довольны тем, что имеют, на сто процентов. Свое счастье они осознают потом, когда происходит что-то страшное. Как в известной фразе: «Мы думали у нас такие серьезные проблемы. Откуда нам было знать, что мы счастливы?».

Остаток дня мы проводим вместе: за разговорами и смехом. Как обычно, Вера не остается у меня на ночь. Несмотря на то, что Майя сегодня у Давида. Я не настаиваю. Если Вере так удобно, то я не против. На самом деле мне и самому будет непривычно спать всю ночь с кем-то. Я шесть лет спал только с одной девушкой — Рэйчел. После нашего расставания и моего отъезда у меня был секс с другими, но я не спал с ними в одной кровати всю ночь и не просыпался вместе с ними утром.

Когда Вера уезжает, я погружаюсь в привычное для себя состояние не то тоски, не то одиночества. Смотрю на время и отнимаю десять часов назад. Это уже не просто привычка, а плотно сформировавшаяся нейронная связь в голове — смотреть на время в Москве и тут же отсчитывать, который сейчас час в Калифорнии. А дальше представлять, чем сейчас могут быть заняты Рэйчел и Эшли.

В Москве десять вечера, в Калифорнии двенадцать дня. Рэйчел привела Эшли домой с прогулки, кормит обедом, а к часу пойдет укладывать спать. Через три недели моей дочке исполнится четыре года. Я знаю, что Рэйчел готовит для нее большой праздник. В груди больно саднит.

Не особо отдавая себе отчета, действуя почти механически на голых инстинктах, я открываю крышку ноутбука, покупаю билет в Лос-Анджелес аккурат ко дню рождения Эшли и пишу начальнику, что мне срочно нужен будет или отпуск на неделю, или возможность эту неделю работать удаленно с учетом разницы во времени.

Надо было все-таки купить тот букварь.

Глава 40. Папа

Тимур

Самолет приземляется в раскаленном солнцем Сан-Франциско. Конец июля. Жара такая, что, кажется, плавится асфальт. На улице без кондиционера невозможно провести больше пяти минут. Даже в тени.

Я запрыгиваю в подъехавшее такси и с облегчением вдыхаю холодный от кондиционера воздух. Водитель — на мое счастье, не очень разговорчивый — везет меня прямиком по названному адресу. Это наш с Рэйчел небольшой дом в Сан-Хосе — крупнейшем городе Силиконовой долины. Я купил его сразу, как только стал достаточно для этого зарабатывать.

День рождения Эшли завтра. Я не предупреждал Рэйчел о том, что приеду. Так что готовлюсь к самому холодному приему из возможных. После долгого перелета с несколькими пересадками я чувствую колоссальную усталость и дикое желание спать. Но вместо того, чтобы хоть немного отдохнуть по дороге, я делаю несколько глотков кофе со льдом. Он бодрит. Ну или это самовнушение.

Такси тормозит у дома. Наверное, с минуту я стою на дороге и смотрю на него, пока меня чуть не поджаривает солнце. Подгоняемый жарой, направляюсь к дому и стучу в дверь. По идее, Эшли уже проснулась после своего обеденного сна.

Дверь открывается. Рэйчел испуганно замирает на пороге. Карие глаза расширяются, словно видит перед собой привидение. Я тоже замер. Гляжу на нее и собственным глазам не верю. Без малого год прошел с того дня, как я уехал. А кажется, что целая вечность. Рэйчел не изменилась. Такая же. Только темные волосы стали длиннее на несколько сантиметров. И кожа чуть более загорелая, чем поздней осенью, когда я уезжал. Она в коротких джинсовых шортах и серой майке. Одежда демонстрирует безупречную фигуру, совсем не изменившуюся после родов.

Не знаю, сколько мы так стоим, не двигаясь. Я пытаюсь подобрать какие-то слова, но понимаю, что подходящих не существует.

— Тим? — Рэйчел первой приходит в себя. — Как неожиданно. Ты на день рождения к Эшли?

— Да, хотел сделать ей сюрприз.

С пониманием кивает и снова продолжает рассматривать меня. Не тянется обнять. Не улыбается. И даже не предлагает пройти в дом. Рэйчел все еще в шоке.

— Позволишь мне войти?

— Да-да, конечно, — словно выйдя из транса, Рэйч шире открывает дверь и дает мне пройти.

Я делаю шаг в дом и с наслаждением останавливаюсь ровно под работающим

кондиционером. Слышу звук работающего телевизора на кухне. Должно быть, там Эшли: ест полдник и смотрит мультики. По дому разбросаны игрушки дочери: куклы, животные, мячи. Только от одного их вида щемит сердце.

— Эшли на кухне, она только проснулась.

— Я так и понял.

Вот теперь наконец-то я тоже выхожу из транса. Срываюсь с места и быстро шагаю на звук телевизора. Увидев меня, Эшли соскакивает со стула и с громким визгом несется ко мне.

— Где моя маленькая принцесса? — смеясь, подхватываю дочку на руки.

— Папочка! Папочка! — захлебывается восторгом. — Аааа, мама, это папа приехал! Ты видишь!? Это папа! Ааааа!!!!

Я крепко обнимаю Эшли и вдыхаю ее детский запах. Целую мягкие щечки и смотрю на Рэйчел. Она стоит в стороне, скрестив руки, и сдержанно улыбается, глядя на нас.

— Это самый лучший подарок на день рождения! Ура! Ура!

Эшли радостно хлопает в ладоши, смеется, обнимает меня. Я кружу дочку по комнате и заражаюсь ее счастливым смехом. Она так выросла с того дня, когда я видел ее последний раз. И стала заметно тяжелее.

— Как дела у маленькой принцессы? Ты слушала маму?

— Да, я была очень послушной! Воспитательница в садике меня хвалит! Мама, иди к нам обниматься!

Видно, что Рэйчел не хочет, но делает над собой усилие ради дочки. Она сдержанно кладет руку мне на спину в то время, как я крепко прижимаю ее к себе.

— Я очень рад тебя видеть, — шепчу на ухо и делаю глубокий вдох. Твою ж мать...

Когда мы с Рэйчел только познакомились, я, как гребанный токсикоман, постоянно вдыхал ее умопомрачительный запах. Потому что это отвал башки. И сейчас я делаю вдох за вдохом, пытаясь компенсировать почти год голода. Все еще крепко обнимаю Рэйчел за осиную талию и чувствую, как она дрожит под моей рукой.

— Кхм, Тим, хватит, — тихо говорит и торопится скинуть с себя мою руку. Отходит на шаг назад и натягивает на лицо улыбку. — Папа приехал! Вот радость, правда?

— Да! — кричит Эшли. — Я очень-очень рада! — и целует меня в щеку.

— Ага, просто уписаться от радости можно!

Эшли, конечно, не замечает сарказма в голосе мамы. Рэйчел стреляет в меня злым взглядом, и я понимаю: мне не будет прощения. Ну что ж, я это заслужил.

Дальше Рэйчел старается изображать восторг от моего приезда, чтобы не расстраивать Эшли. Спрашивает, не голоден ли я с дороги, и накладывает мне тарелку какой-то еды. Эшли сидит у меня на коленях, рассказывает про садик, друзей и завтрашний праздник. Рэйчел в разговоре почти не участвует. Только улыбается, но делает это настолько натянуто, что я начинаю переживать, не сведет ли ее лицо судорогой.

Через пару часов Эшли выпускает меня из объятий и убегает играть на задний двор дома, где завтра будет проходить праздник. Жара спала, находиться на улице стало более-менее комфортно. Рэйчел наливает мне и себе по стакану холодного лимонада, и мы тоже выходим на задний двор. Эшли в тени дерева качается на качели, которую я поставил в прошлом году.

— Где ты остановился?

— В смысле? — не понимаю вопроса.

— Ты живешь в каком-то мотеле?

Я даже не сразу нахожусь, как ответить. Но намек понятен: Рэйчел не хочет, чтобы я ночевал здесь, в доме.

— Нет, я не снимал номер в мотеле.

— А где ты будешь жить? — удивленно выгибает бровь.

— Здесь. Это разве не наш общий дом?

Рэйчел недовольно поджимает пухлые губы. Ей не понравился мой ответ.

— И надолго ты?

— Через три дня уеду.

— Тогда я оставлю постельные принадлежности в гостевой комнате.

— Спасибо, ты очень любезна.

Умом понимаю, что мне не следует сердиться на Рэйчел. Ну а чего я ждал? Что она встретит меня с распростертыми объятиями? Но все равно сержусь. Она будет мстить мне до скончания веков.

— Слушай, раз уж ты тут, — начинает, словно ее осенила гениальная идея, — я тогда посвящу сегодняшний вечер себе, ладно? А ты побудь с Эшли. Если я не вернусь до десяти, уложи ее спать. Перед сном не забудь искупать. Еда в холодильнике.

— Ну, вообще-то, я сутки провел в самолетах и сейчас еле на ногах стою.

— Ты можешь принять душ и немного отдохнуть, пока я буду собираться. Сорок минут тебе хватит?

Она издевается.

— А куда ты пойдешь?

— Это мое личное дело, — обворожительно улыбается. — Ты теряешь время, Тим. В шкафу в ванной стопка чистых полотенец, а постельное белье я сейчас отнесу в гостевую.

Рэйчел торопится в дом, как будто кто-то может погнаться за ней и удержать. Я смотрю вслед ее удаляющейся фигуре. Куда она собралась? И самое главное — с кем?

Я принимаю душ за десять минут, а когда вхожу в гостевую, на кровати меня ждут постельные принадлежности. Убираю их на стол и ложусь поверх покрывала. Голова гудит, но после прохладного душа стало полегче. Закидываю в рот таблетку обезболивающего и прикрываю глаза. Все сложно. Все слишком сложно.

Через двадцать минут в гостевую врывается Эшли, хватает меня за руку и тянет на первый этаж. Я еле держусь на ногах, но повинуюсь дочке. Мы спускаемся в гостиную и садимся на пол. Эшли поручила мне переодеть кукол в новые платья.

Со второго этажа спускается Рэйчел. Увидев ее, я на мгновение теряю дар речи. На Рэйч короткий топ, открывающий пупок, и юбка. Не сильно короткая, но длинные стройные ноги видны невооруженным глазом. Макияж достаточно заметен с расстояния метров двадцать.

— Мама, ты уходишь? — удивленно спрашивает Эшли.

— Да, милая. Слушайся папу.

— Ты куда? — снова спрашиваю, хотя знаю, что не получу ответа.

Я чувствую себя, словно подо мной земля расходится. Я прекрасно знаю Рэйчел. И знаю, что она не случайно так оделась. Если бы она шла гулять с подругами, то выбрала бы что-то поскромнее. Например, платье до колен. Но джинсовая юбка и топ... Такую одежду Рэйчел держит в своем гардеробе только на случай, если нужно произвести на кого-нибудь впечатление. Раньше этим человеком был я. А теперь кто?

— Тим, уложи ее спать не позднее десяти, — вот и ответ на мой вопрос. — Пока-пока, — машет рукой дочке.

Желание побежать вслед за Рэйчел и потребовать объяснений очень велико. Но я решаю пойти более хитрым путем.

— Мама пошла гулять с этим... как его... забыл имя. — И внимательно смотрю на дочку.

— Ты про Майкла?

Майкл. Вот, значит, как. Так я и думал, что у Рэйчел кто-то есть. И она, конечно, имеет на это полное право, я ведь сам уехал и оставил ее, но блядь. Кровь медленно закипает в венах.

— Да, про Майкла, — соглашаюсь с невозмутимым видом. Эшли не должна почуять, что я использую ее как источник информации о маме. — Ты с ним ладишь?

— Я видела его только один раз. Он показался мне хорошим.

— Мммм, — тяну, чувствуя, как злость подкатывает к горлу. — И чем же он хороший? — нарочито спокойно застегиваю пуговицы на платье куклы и убираю ее в сторону. Беру новую. Эшли хочет переодеть к своему дню рождения всех кукол.

— Мама перестала плакать и начала много смеяться. Папа, когда ты уехал, мама так много плакала!

Глава 41. Соседка

Давид

Один серый день сменяет другой. Я с головой ухожу в работу, чтобы не думать о разводе. Приезжаю в офис раньше всех, а уезжаю позже всех. Работаю по выходным. Исключения — те дни, когда на дачу приезжает Майя. Нормализовавшиеся отношения с дочкой — единственная радость сейчас. Мы много разговариваем. О школе, экзаменах, живописи, искусстве, планах на будущее. Но никогда не говорим о Вере.

Сама Майя про маму не рассказывает, а я не спрашиваю. Хотя, безусловно, мне не дает покоя, что у Веры так быстро появился новый роман. И роман ли? Может, это было просто одно ничего не значащее свидание? Или не свидание вовсе. Могла Вера солгать мне, чтобы отомстить, намеренно причинить боль? Нет, не могла. Вера не мстительный человек. А значит, в тот день у нее действительно было свидание.

Иногда я думаю, что сделал недостаточно для того, чтобы Вера меня простила. Кому нужны эти цветы, подарки и извинения? Точно не самодостаточной женщине, которая знает себе цену. А Вера именно такая.

Но и что еще я мог сделать, чтобы заслужить ее прощение, в голову не приходит. Как вариант, не уезжать на дачу, брать Веру нахрапом, не давать развод. Сработало бы это? Я не уверен. Моя бывшая жена не относится к категории девушек, которые любят ломаться и любят, чтобы их уговаривали. Я как никто другой знаю, что Вера ненавидит повторять одно и то же несколько раз. Поэтому такое настойчивое окучивание не принесло бы мне ничего, кроме ее раздражения и еще большей ненависти.

Лучшим в моей ситуации было бы одно — не изменять. Ну или в крайнем случае — не признаваться в измене. Может быть, Арбатов прав: одноразовые акции не стоят того, чтобы рассказывать о них жене. Действительно ли у нас с Верой пройдена точка невозврата?

Майя лежит на шезлонге у бассейна с альбомом и карандашом в руках. Быстро-быстро чиркает по листу. Она перестала показывать свои рисунки. По крайней мере мне. Вере — не знаю. Что это значит, интересно? Она рисует что-то такое, что мне нельзя видеть? Но я не лезу к дочке с вопросами. У подростков слишком тонкая душевная организация.

Сажусь в машину и еду в супермаркет за продуктами. В магазине хожу по рядам и закидываю в тележку все, что попадается под руку.

— Давид! — слышу сбоку знакомый голос.

Поворачиваю голову. Это соседка по даче. Лена.

— Привет, — здороваюсь.

— Привет. Как дела?

— Нормально, как твои?

Лену я знаю плохо. Кроме того, что ее дача в двух домах от нашей, мне больше ничего о соседке неизвестно. С ней вроде как немного дружила Вера. Иногда они пили вместе кофе по вечерам. На вид Лене в промежутке между тридцатью пятью и сорока. Выглядит не плохо. Светловолосая, симпатичная. Есть ли семья, тоже не знаю. Я с ней максимум только здоровался.

— Тоже ничего. Я заметила, твоя машина каждый день стоит возле вашего дома.

— Ну да.

— Просто раньше вы приезжали только по выходным. Вы переехали жить на дачу?

— Только я переехал. Иногда приезжает Майя.

— А Вера?

— Мы развелись.

Лена округляет глаза.

— Развелись!? — восклицает. — Ну ничего себе! Давно?

— Пару месяцев назад.

— Обалдеть просто. Я в шоке.

Я так и читаю на ее лице любопытный вопрос: «А почему развелись?». Но спросить не решается.

— Значит, ты теперь постоянно живешь на даче?

— Да, мы так поделили имущество. Вере квартира, мне дача.

С пониманием кивает.

— То-то я думаю, почему ты всегда приезжаешь один. Я, кстати, тоже теперь постоянно живу на даче. Надоела квартира и шумная Москва.

— Понимаю.

Возникает секундная заминка. Лена как будто хочет что-то сказать, но боится.

— Слушай, ну ты заходи иногда в гости, — выпаливает.

Я аж не сразу понимаю.

— Ээээ, к тебе?

— Ну да. Раньше я с Верой кофе пила, но раз уж Веры тут больше не будет, то заходи вместо нее.

Что-то я не понял. Это намек?

Лена нервно заправляет волосы за ухо.

— Рада была тебя повидать, Давид, — одаривает меня обворожительной улыбкой и направляется со своей тележкой к кассе.

Я стою у полок с кетчупом, наверное, минуту. Чуть тряхнув головой, прихожу в себя и двигаюсь дальше. Да ну, какие могут быть намеки. Наверняка у Лены есть муж. Правда, я никогда его не видел. Но это потому, что я не интересовался.

Когда я возвращаюсь домой, Майи нет. Ушла гулять с подружками. Летом она гуляет по поселку допоздна. У нее здесь много друзей. Майя любит дачу, и мы любили приезжать сюда все вместе. Для Веры я построил в саду беседку и поставил большую мягкую качелю. Она обожала лежать на ней с книгой. Майя каждый день купалась в бассейне, к ней приходили друзья. Было хорошо и весело. Больше не будет.

Наверное, нет смысла постоянно думать об этом и вспоминать счастливое прошлое. Наш с Верой развод — реальность. Как и моя ей измена. Как и ее новый роман. Ну, как минимум, то свидание, из-за которого я взорвался. Про роман не знаю. Но, честно говоря, на работе Вера не выглядит грустной или подавленной. Кажется, без меня у нее в жизни все хорошо.

Звонок в калитку. Ко мне здесь не приходят гости. Значит, это к Майе. Но открыв калитку, я вижу... Лену.

— Привет еще раз, — удивленно говорю.

— Да, привет, — нервно улыбается. — Слушай, ты же сейчас один живешь? Я правильно понимаю?

— Один, но сейчас часто приезжает дочка. Летние каникулы в школе, у нее тут друзья. А что?

— Не знаю, рассказывала ли тебе Вера, но я очень люблю готовить. Меня это успокаивает. Но так как я тоже живу одна, то съедать все не успеваю. Вот, это тебе, — Лена протягивает мне большой пластиковый контейнер. Я и не заметил, что она держала его в руках.

— Спасибо, — принимаю и недоуменно гляжу на контейнер. Крышка матовая, не вижу, что там внутри. — А что это?

— Это лазанья. Я сегодня утром испекла, так что совсем свежая.

Поднимаю взгляд от контейнера на Лену. На ее лице играет смущенная улыбка, и глазками хлоп-хлоп.

Значит, это все-таки намеки. Причем, очень жирные.

— Приятного аппетита. Только обязательно верни мне контейнер, хорошо?

— Угу. Спасибо.

Довольно кивнув, Лена разворачивается и шагает к своему дому. Задумчиво гляжу ей вслед. Самому потом контейнер вернуть или все-таки лучше Майю отправить? Не знаю. Подумаю.

Глава 42. День рождения

Тимур

На день рождения Эшли собирается много народа. Больше половины из них я не знаю. Это ее друзья с родителями из детского сада, а в сад Эшли пошла после того, как я уехал в Россию. Я знакомлюсь с кучей людей, но запомнить имена не очень получается, поэтому решаю общаться только с теми, кого знаю давно.

Тема дня рождения — мультфильм «Красавица и чудовище». Эшли его обожает. На дочке пышное желтое платье героини из этого мультфильма. Задний двор украшен декорациями мультика. Для детей накрыт отдельный стол со сладостями, а для взрослых фуршет с бокалами алкоголя. Улыбчивая Рэйчел порхает между гостями, заботясь, чтобы все чувствовали себя хорошо и комфортно.

Я наблюдаю за ней со стороны. Она в легком белом платье, красиво контрастирующем с загорелой кожей, шоколадные волосы уложены в аккуратную прическу. Общается со всеми, кроме меня. Смотрит на всех, кроме меня. Даже вон на то мусорное ведро в углу заднего двора Рэйчел обращает больше внимания, чем на меня.

Умом понимаю, что глупо было рассчитывать на теплый прием со стороны Рэйчел. А все равно обидно, блин. Как будто мы чужие. Но это же не так. Мы навеки связаны нашей дочкой. Я уже молчу о том, сколько счастливых дней мы провели вместе: как до рождения Эшли, так и после.

Вчера Рэйчел вернулась домой поздно, в двенадцать часов. Я не спал и слышал, как она поднималась по лестнице на второй этаж, а потом долго разговаривала с кем-то по телефону. У нее было хорошее настроение, она смеялась. А я лежал в кровати и думал о словах дочки: «Папа, мама так много плакала, когда ты уехал».

Зачем я уехал? Принёс ли мне отъезд счастье? А поехала бы Рэйчел со мной, если бы я ее позвал?

Теперь у нее есть какой-то Майкл. На день рождения Эшли он, кстати, не пришел. Я еще раз оглядываю присутствующих мужчин. Они все семейные, и среди них нет ни одного Майкла. Если у Рэйчел с ним все так серьезно, то почему она не пригласила его на праздник? Из-за меня?

В груди неприятно свербит, когда я представляю Рэйчел с другим. Глухая боль распространяется от сердца по всему телу. Когда я уезжал, допускал, что рано или поздно у Рэйчел появятся новые отношения. Но теперь точно зная о них, я так погано себя чувствую...

— Почему у тебя такое лицо, как будто ты не на дне рождения собственной дочки, а на похоронах? — спрашивает Люк, мой давний приятель. Его сын на год старше Эшли, и наши дети ходят в один сад.

— Джетлаг.

— Ты на долго?

— Нет, скоро уеду.

— Ты в Россию прям на совсем?

Неопределенно веду плечами.

— Не знаю. Посмотрим. Пока там.

Я снова смотрю на Рэйчел. Она разговаривает с двумя незнакомыми мне мамочками. Рэйч сияет счастьем и радостью. Сердце снова больно сжимается. Она без меня смогла. А я без нее? Если бы я мог объяснить Рэйчел свой отъезд и если бы она смогла понять, то, возможно, еще можно было бы все исправить.

Она так и не удостаивает меня взглядом до самого конца праздника. Когда я провожаю последнего гостя, Рэйчел спускается со второго этажа. Эшли сильно вымоталась за день и уснула на час раньше обычного — в девять. На заднем дворе полный бардак: пустые стаканы и бокалы, грязные тарелки, мусор и конфетти от хлопушек. Я молча принимаюсь помогать Рэйчел с уборкой.

Молчание между нами давит на меня бетонной плитой. Вдвойне тяжело от того, что Рэйчел, судя по всему, чувствует себя очень комфортно.

— Почему ты не разговариваешь со мной? — не выдерживаю.

Я складываю пластиковую посуду в большой мешок для мусора.

— А о чем мне с тобой разговаривать?

— Считаешь, у нас нет тем для разговоров?

Пожимает плечами.

— Мне нечего тебе сказать. Но если у тебя есть ко мне вопросы, спрашивай.

Вопросов у меня уйма, но сейчас они все вылетели из головы. Я закипаю от злости. А абсолютное спокойствие и безразличие Рэйчел только еще больше злит. Не выдерживаю, отбрасываю в сторону мешок с мусором и за мгновение преодолеваю расстояние в несколько метров между нами. Беру Рэйчел за руку и разворачиваю к себе. От неожиданности она выпускает стеклянный бокал из рук. Он падает и разбивается на мелкие осколки.

— Что ты делаешь!? — возмущается. — Совсем спятил?

— Ты это все специально?

— Что специально?

— Игнорируешь меня. Ты делаешь это специально, чтобы разозлить меня? Так вот у тебя получилось. Я зол.

— Я не игнорирую тебя специально. Мне просто действительно не о чем с тобой говорить.

— Раньше у нас не возникало проблемы в общении и не было нехватки тем для разговоров.

Даже сейчас, когда я крепко схватил Рэйчел за руку и яростно вжал в свое тело, она остается абсолютно невозмутимой. Кремень, а не девушка. Большие карие глаза пронизывают меня холодом. Когда-то давно они смотрели на меня с теплом. Кажется, холод исходит даже от загоревшейся на раскаленном калифорнийском солнце кожи Рэйчел. Она вся — это глыба льда.

— Что тебе от меня нужно? — спрашивает тихо и устало.

И это первая настоящая эмоция Рэйчел с момента моего приезда. В ее голосе слышится столько усталости, как будто она разгрузила вагон кирпичей. А еще я слышу печаль. И грусть. Эти эмоции застают меня врасплох. Я осекаюсь.

«Что тебе от меня нужно?».

Простой вопрос, на который у меня нет ответа даже для себя самого.

Что будет, если я скажу Рэйчел, что мне нужна вся она?

— Что тебе от меня нужно? — повторяет вопрос.

— Ты.

Глава 43. Рисунки

Вера

— Как съездил? — спрашиваю Тимура.

Он вернулся из США вчера вечером, а сегодня утром уже был на работе. Уставший, помятый и не выспавшийся после суток в самолетах с несколькими пересадками. Но я-то знаю Тимура лучше других. И вижу, что за усталостью из-за джетлага скрывается большая печаль.

— Нормально, — короткий ответ, означающий, что Тимур не хочет рассказывать.

После рабочего дня мы поехали ужинать в кафе. Это будет просто ужин без продолжения. Сегодня Майя возвращается с дачи, на которой провела неделю, и мне не терпится поскорее увидеть дочку. Я и ужинать с Тимуром не хотела. Но слишком уж меня озаботила грусть в его глазах.

— Не заладилось с Рэйчел? — догадываюсь.

Тимур вяло ковыряет вилкой в картофельном пюре. Он почти ничего не съел. Бедненький. Совсем расстроился.

— Ну, она была не в восторге от того, что я приехал.

— Выгнала тебя?

— Нет, но ясно дала понять, что не рада мне.

— Вы разговаривали?

— О чем?

— О вас.

— Нет. Она в принципе не горела желанием разговаривать со мной о чем бы то ни было.

— Ну а что ты хотел? Ты бросил ее одну с маленьким ребенком и свалил в закат.

— Да я понимаю, — Тимур мнет в руках салфетку и бросает ее на белую скатерть. — У Рэйчел кто-то есть. Какой-то Майкл.

Лицо Тимура искажается гримасой боли. У меня аж сердце сжимается. Хочется обнять его за плечи, погладить по голове и сказать, что все обязательно будет хорошо.

— Он был на дне рождения?

— Нет, но Рэйчел ходила с ним на свидание в первый день, когда я приехал. Сказала, что раз уж я здесь, то могу посидеть с Эшли, пока она пойдет по своим делам. Вернулась домой за полночь, веселая и счастливая.

— Ну, еще не факт, что она ходила на свидание...

— Ну а куда она ходила? — повышает голос со злостью. — С подругами гуляла? Так у нее все подруги — это такие же мамочки, они по ночам с детьми сидят, а не гуляют.

— Да может, одна сидела в баре и отдыхала от детского ора. Знаешь, когда Майе было три-четыре года, я оставляла ее с Давидом и шла пить кофе в кофейню в нашем доме, чтобы просто насладиться тишиной и минуткой спокойствия.

Тимур вздыхает:

— Не знаю.

Он отвернулся к окну и уставился на тротуар. Мне жаль Тимура. Понятно же, что он любит Рэйчел, но только почему-то отвергает это чувство. Как будто сам себе запрещает сближаться с ней настолько, насколько на самом деле хочет.

Я накрываю ладонь Тимура своей. Встрепенувшись, он смотрит на меня.

— Что мешало тебе сблизиться с Рэйчел по-настоящему?

— Не понимаю твой вопрос.

— Ты любил и любишь ее. Ты был с ней шесть лет. Ты хранил ей верность. Она родила тебе ребенка. Что не давало тебе подпустить ее к себе настолько близко, насколько она этого заслуживала?

Тимур долго глядит на меня с недоумением. Затем отводит взгляд в сторону. Теперь он понял мои вопросы. Но не хочет отвечать. Я не буду требовать от него ответа. Я и так достаточно влезла ему в душу. Надо знать меру. Но пускай сам подумает о моих словах и, возможно, даст ответы себе. Надеюсь, ему это поможет.

На телефон падает сообщение от Майи:

«Через полчаса буду дома».

Отлично. Значит, и мне пора.

— Майя скоро будет дома, так что я поеду.

Тимур кивает и подзывает официанта, чтобы попросить счет. Параллельно я вызываю такси. Я по-прежнему не позволяю Тимуру отвозить меня домой. Не хочу, чтобы кто-то видел нас вместе.

Мы выходим из кафе, я по-дружески целую Тимура в щеку и сажусь в подъехавшую машину. Я ужасно соскучилась по Майе за неделю. Может, взять небольшой отпуск и съездить с дочкой куда-нибудь? Обычно мы каждое лето всей семьей ездили на море. Но это лето необычное, мы с Давидом развелись. Майя циркулирует между квартирой в Москве со мной и дачей в Подмосковье с Давидом. Дача для нее привлекательнее, потому что там есть бассейн.

Точно. И почему я не подумала об отпуске и поездке с дочерью куда-нибудь вдвоем? Да хоть в ту же Турцию. Завтра скажу Давиду, что беру отпуск на неделю. Или даже на две.

Майя заходит в квартиру через десять минут после меня. Кажется, за неделю, что мы не виделись, она выросла. Целую дочку, оглядываю.

— Майя, ты подросла.

— Слушай, я заметила это по юбке. Она стала короче. Сначала я подумала, что она села после стирки, но потом поняла, что и другие юбки стали мне короче.

Дочка небрежно бросает на пуфик свою сумку, из которой торчит альбом для рисования, и проходит в ванную вымыть руки.

— Не хочешь на море? — спрашиваю, привалившись к дверному проему.

— Конечно, хочу. Но скоро ведь школа.

— До школы еще три недели. Мы можем успеть куда-нибудь съездить дней на десять, — я игриво выгибаю бровь.

Майя улыбается во весь рот, и это красноречивее любого ответа.

— Завтра скажу твоему папе, что беру срочный отпуск.

Я выхожу из ванной и собираюсь пойти в свою спальню за ноутбуком, чтобы вместе с Майей посмотреть отели, но опускаю глаза на ее сумку на пуфике. Так ведь и будет здесь валяться, пока я не унесу. Беру сумку, чтобы занести к дочке в комнату, но из нее вылетает альбом и громко плюхается на пол.

Поднимаю его и открываю на середине. Не знаю, зачем я это делаю. Просто машинально. Майя ведь не скрывает от нас свои рисунки, только в последнее время стала...

Я застываю, когда вижу портрет Тимура. Гляжу на него в шоке несколько мгновений. Переворачиваю страницу. Там тоже Тимур. И на следующей Тимур. И на следующей. Я быстро пролистываю страницы и везде вижу Тимура в разных ракурсах.

Вот он сидит за компьютером в офисе. А вот Тимур разговаривает по телефону.

Далее просто портрет Тимура. Потом Тимур стоит с бокалом, это рисунок с дня рождения компании, я узнаю интерьер ресторана. Тимур разговаривает с Давидом. Тимур смеется. Тимур смотрит в телефон. Тимур, Тимур, Тимур...

— Мама, что ты делаешь!? — раздается громкий возмущенный крик Майи. Она подлетает ко мне, с силой выхватывает из рук альбом. — Мама, кто тебе разрешил смотреть мой альбом!? Ты не имела никакого права! — в глазах Майи стоят крупные слезы, губы задрожали. — Я не разрешала тебе! Зачем ты это сделала?

Я настолько поражена, что несколько секунд стою, окаменев. По лицу дочки заструились слезы, ее всю трясет.

— Это мой альбом! Мои рисунки! Ты не имела права залезать в мою сумку! Как ты могла!?

— Зачем ты рисуешь Тимура? — только и могу вымолвить.

— Это не твое дело, зачем я его рисую! Хочу и рисую! — Майя всхлипывает.

Я подаюсь к ней обнять, но она грубо отталкивает меня и залетает в свою комнату, громко хлопнув дверью. До меня доносятся рыдания дочки. Я в растерянности, не знаю, куда себя деть. А самое главное — не понимаю, зачем она рисует Тимура. Весь альбом в его портретах.

А потом меня осеняет догадка. И я вдруг понимаю, почему Майя стала так часто приходить к нам в компанию. Мое сердце задрожало, в горле застрял ком. Я накрываю ладонью рот и пытаюсь подавить рвущийся наружу крик отчаяния.

Глава 44. Вина

Майя не выходит из комнаты остаток вечера и не разговаривает со мной. Я тоже не выхожу. Лежу пластом в своей спальне и тупо гляжу в одну точку. Слез нет, но есть непреодолимое чувство вины и ощущение, что я совершила по отношению к своей дочке самый подлый поступок из возможных.

К утру это ощущение не проходит. Я еду на работу в подавленном состоянии. Майя так и не вышла. Не знаю, специально или спала и не слышала, как я уходила. На утренней планерке я не могу смотреть Тимуру в глаза. Все совещание сижу, опустив лицо в блокнот. Это не остается незамеченным, и Тимур пишет:

«Все в порядке?»

Мне надо поговорить с ним, но я не готова к разговору сейчас. Единственное, чего я в данный момент хочу, это лечь, свернувшись калачиком, и никого не видеть.

«Да, все в порядке», печатаю ответ.

«Не похоже. Ты выглядишь хуже, чем когда узнала об измене мужа. Что случилось?»

Тимур, как всегда, проницателен. У него определенно талант — заглядывать людям в душу и видеть, что там происходит.

«Давай потом поговорим. Сейчас я не в ресурсе»

«Ок. Поужинаем сегодня?»

Меня аж током бьет от его предложения.

«Нет», решительно отвечаю.

Тимур больше ничего не пишет до конца планерки. Я не смотрю на него. Уж лучше на Давида смотреть. Бывший муж выглядит отлично. Судя по всему, наш развод пошел ему на пользу. Подстригся, костюм идеально отглажен. Интересно, сам гладил? Или уже нашел, кто будет делать это вместо меня?

Я знаю, что Давид стал сильно задерживаться в офисе. Приходит раньше всех, а уходит позже всех. Это наталкивало меня на мысли, что у Давида никого нет. Было очевидно, что ему некуда спешить. И не к кому. Но сейчас глядя на него, так больше не кажется.

На миг наши взгляды пересекаются. Давид что-то говорил директору по продуктам, но тут же замолчал. Я спешно отвожу глаза в сторону, и Давид продолжает. Сердце вдруг быстро забилось.

Мы мало общаемся после развода. Только по очень-очень большой необходимости. И в основном по электронной почте. Давид пишет мне письмо с вопросом или заданием, и я так же в письме отвечаю ему. По пальцам одной руки можно пересчитать, сколько раз Давид вызывал меня к себе после того, как мы развелись. Он избегает меня. Но это к лучшему. Я тоже не горю желанием проводить с ним аудиенции.

Когда вечером я приезжаю домой, Майи нет. У меня совсем руки опускаются. Я пишу дочке сообщение с вопросом, где она. Ответ приходит сразу: «Поехала на дачу». Я плюхаюсь на пуфик в прихожей и долго сижу.

Майя обижается на меня за то, что я без спроса посмотрела ее альбом с рисунками. Но я-то чувствую себя виноватой совсем из-за другого. Если дочка узнает про мой роман с Тимуром, она никогда меня не простит. Если бы я только знала, что у Майи есть к нему симпатия!

Да, она стала чаще приходить к нам в компанию. Но каждый раз, когда я встречала дочку, она шла в кабинет Давида. Я ни разу не видела ее возле Тимура. Да и он сам ничего мне не говорил. Тимур же сказал бы мне, если бы знал о влюбленности Майи в него?

Решительно достаю телефон из сумки и печатаю айтишнику:

«Ты дома?»

«Да»

«Я могу приехать к тебе сейчас?»

«Конечно»

Вызываю такси и еду к Тимуру. Он сразу открывает дверь. Одет в спортивные штаны и майку, расслаблен, на лице играет самодовольная ухмылка.

— Рад, что твое настроение изменилось, — закрывает за мной дверь. Затем еще раз на меня смотрит. — Или нет?

Без долгих прелюдий перехожу сразу к делу:

— Мы должны расстаться.

Глава 45. У всего есть конец

Тимур несколько секунд меряет меня взглядом.

— Какая муха тебя укусила?

Я набираю в грудь побольше воздуха. На деле оказалось сложно произнести речь, которую я готовила в такси по дороге сюда. Я не знаю, хочет ли Майя, чтобы Тимуру было известно о ее симпатии. Вдруг я выдам дочкин секрет? А она потом об этом узнает и еще больше на меня обидится.

Но и скрывать от Тимура истинную причину нельзя. Он же не отстанет от меня, пока не добьется правды.

— Ты нравишься моей дочери, — выпаливаю быстро‚ пока не передумала.

Я решила использовать слово «нравишься» вместо слова «влюблена». Оно мягче звучит.

Я жду, что Тимур удивится. Ну, там, глаза округлит, лицо вытянет. Скажет что-то типа: «Да ну брось, ерунда, не может такого быть». Но он тяжело вздыхает и скрещивает руки на груди. При этом выражение физиономии говорит что-то вроде: «Ну и что с того?».

— Слушай, это у нее пройдет, — наконец, отвечает.

И тут меня осеняет.

— Ты знал!?

— Угу.

Я разеваю рот. Хочу что-то сказать, но слова застревают в горле. Меня охватывает возмущение. Знал и не сказал мне!?

— Почему ты молчал!?

— Потому что знал, что у тебя будет именно такая реакция, как сейчас. А еще что тебя сгрызет чувство вины перед дочкой. Хотя ты ни в чем не виновата. Ты не отбивала у нее парня. Мне твоя дочка вообще неинтересна. Ну, то есть, она хорошая милая девочка, но на этом все. Любовного и сексуального интереса она во мне не вызывает совершенно.

— Это не имеет значения. — Я обреченно взмахиваю руками. Я бы много чего хотела сказать Тимуру, но это бесполезно. Он меня не поймет. — Ты должен был сказать мне!

— Зачем?

— Что значит зачем!? — взрываюсь. — Ты мой любовник. А моя дочь в тебя влюблена! И ты это знаешь! Ты правда считаешь, что не должен был сообщить мне?

— Правда, — отвечает строго. — Вера, успокойся, у тебя истерика. У твоей дочки ко мне платоническая симпатия. Это пройдет.

— Платоническая!? Да она изрисовала твоими портретами весь альбом! Не удивлюсь, если не один. Майя не стала бы рисовать тебя, не будь все очень серьезно.

Наконец-то я вижу на лице Тимура удивление. Он не знал, что Майя рисует его. Закатив глаза к потолку, он обходит меня и шагает в сторону кухни. Только сейчас понимаю, что мы так и стоим в прихожей у входной двери. Я следую за Тимуром. Сажусь за стол, несколько раз глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю. Надо поговорить серьезно и без эмоций.

— Ладно, не имеет значения, знал ты или не знал, — начинаю спокойно. — Я хочу прекратить наши встречи.

— Вер, ну ты серьезно? — выгибает скептично бровь.

— Да, Тимур, я серьезно. Это очень важно для меня. И я прошу тебя уважать мое решение.

Он молча качает головой, мол, ты сошла с ума, и отворачивается к кофемашине, которая закончила наливать горячий напиток. Тимур ставит кружку передо мной. Хотя я не просила кофе. Не знаю, зачем он его приготовил. Должно быть, чтобы было какое-то занятие, пока мы говорим. Теперь он ставит в кофемашину вторую кружку и нажимает на кнопку «американо».

— Я не знаю, что сказать тебе, Вера, — произносит после паузы, в течение которого готовился его кофе. Секунд сорок пространство кухни наполнял один-единственный звук — как черный напиток тонкой горячей струйкой течет в кружку, наполняя ее почти до краев. — Мне кажется, ты идешь на поводу у детских капризов Майи. И ты зря это делаешь. Если ты думаешь, что таким образом уступаешь ей парня, в которого она влюблена, то это не так. Я с твоей дочкой не буду ни при каких раскладах.

— Нет, я расстаюсь с тобой не потому что хочу тебя ей уступить. Боже, что за дикость! А потому что я не могу быть с мужчиной, к которому у моей дочки есть симпатия. Понимаешь? Не могу.

— Не понимаю, если честно. Про наш роман никто не знает. Мы не собираемся афишировать его, мы не собираемся быть вместе полноценно: съезжаться, жениться и так далее.

— Я знаю, но я все равно так не могу.

Он снова закатывает глаза.

— Послушай, зачем тебе самому это? Ты правильно сказал: мы не собираемся быть вместе полноценно. Ну тебе что, не с кем потрахаться?

— Дело не в сексе. Сначала да, сначала ты привлекала меня исключительно сексуально. Но уже давно нет.

— Только не говори, что ты в меня влюбился, — кривлюсь. — Я все равно не поверю.

— Я в тебя не влюбился.

— А что тогда?

Тимур делает глоток обжигающего американо. Хочет потянуть время перед ответом, чтобы подобрать подходящие слова.

— Я не хочу терять тебя как друга.

Фыркаю.

— Чтобы быть с друзьями, нам необязательно спать вместе.

— Так ты теперь со мной и ужинать никуда не пойдешь как с другом. Тебя будет грызть чувство вины перед Майей.

— Ты прав, не пойду.

— Хотя казалось бы: почему нам нельзя дружить? Без секса. Но ты даже дружить больше не хочешь.

Я вздыхаю.

— Тимур знаешь... — мнусь несколько секунд. — Я тебе уже говорила, но скажу еще раз. Ты спускаешь в унитаз свою жизнь. А именно свою семью. Я-то ладно, я развелась с мужем, потому что он изменил, а я не смогла простить. Я могу как угодно теперь себя развлекать: дружбой, сексом или всем вместе. Но ты ведь понимаешь, что у тебя каждый день на счету? Каждый новый день отдаляет тебя от семьи все сильнее. С каждым новым днем твоя надежда получить прощение Рэйчел — а я знаю, что ты на это надеешься — тает на глазах. С каждым новым днем они нуждаются в тебе меньше. Сегодня они нуждаются в тебе меньше, чем вчера. А завтра они будут нуждаться в тебе меньше, чем сегодня. Почему ты еще до сих пор здесь, Тимур?

— Хватит, Вера, я прошу тебя, — произносит с мольбой. Я вижу, как в глазах Тимура плещется отчаяние.

— Я ничего тебе больше не скажу, — поднимаюсь со стула. — Все, что я хотела тебе сказать, я уже сказала. Мое решение не изменится, и я прошу тебя уважать его. Пожалуйста, не надо навязчивых знаков внимания, как полгода назад. Если я правда важна для тебя, то, прошу, услышь меня.

— Я тебя услышал.

Я иду в прихожую и обуваюсь. Беру сумку с пуфика.

— И подумай над моими словами насчет Рэйчел. Я тебе не враг, Тимур. Я правда хочу, чтобы у тебя все хорошо сложилось в жизни.

Ухмыляется.

— Спасибо за заботу, Вера. Но единственное, что я могу тебе обещать, так это то, что между мной и твоей дочкой никогда ничего не будет. Ни при каких обстоятельствах.

Я чувствую огромную благодарность к Тимуру.

— Спасибо, — говорю напоследок и ухожу.

У всего есть начало и у всего есть конец. Романы тоже однажды заканчиваются. В каких-то случаях они заканчиваются, чтобы начаться в новом качестве: как брак. Но и он в свою очередь тоже когда-то заканчивается. Или разводом, или, как в пафосных клятвах, когда разлучает смерть.

Да, я увижу Тимура завтра на работе. И мы еще не раз поговорим или пообедаем в кафе возле офиса. Но исключительно как коллеги в присутствии других коллег. Даже не как друзья. Наш роман завершился. Наша дружба завершилась вместе с ним. И я чувствую: это правильно, это к лучшему.

Глава 46. Пять минут

Тимур

Вера уходит, и я погружаюсь в уныние. Наш роман завершён, я знал, что однажды это случится. Вера стала мне хорошим другом, и мне жаль ее терять. Я задумываюсь. После возвращения из США я стал очень много думать. Могу часами гулять по улице и думать, думать, думать, пока башка не начинает трещать. Мысли душат. Они, словно рой бешеных пчел, жужжат в голове. И жалят, жалят, жалят.

Я оглядываю свою квартиру. Такую модную и стильную с ремонтом от именитого дизайнера. Я не чувствую себя здесь дома. Нет вот этого ощущения, когда приходишь домой, и даже стены помогают. Иногда мне вовсе кажется, что это не мой дом, а отель какой-то.

Я смотрю на часы. В Калифорнии одиннадцать утра. Эшли в садике, Рэйчел на работе. Я так и не выяснил, где она работает. Интересно, ей можно говорить по телефону? Не знаю. Звоню.

— Алло, — Рэйчел сразу поднимает трубку.

— Привет. Как дела?

Я слышу звук быстрого нажатия кнопок на клавиатуре, и ясно представляю, как Рэйчел зажала телефон между ухом и плечом, а сама продолжает работать, смотря в монитор компьютера и печатая.

— Нормально. Ты что-то хотел?

Она всегда так. Сразу к делу: выкладывай, зачем звонишь, и до свидания.

— Я просто звоню. Вспоминал день рождения Эшли.

— И ты позвонил сказать мне об этом? Что вспоминал день рождения Эшли?

На заднем фоне у нее громко печатает принтер, и кто-то смеется. Кажется, мужской смех. Через тысячи километров, через океаны и континенты мне передается атмосфера работы Рэйчел: шумный офис, где нет перегородок, и все сидят в одном большом пространстве, каждый за своим столом. Как и подобает классическому офису, рабочие телефоны постоянно звонят, принтер постоянно печатает, а сотрудники постоянно пьют кофе. Периодически по офису проходит кто-то из очень большого начальства, и тогда все сотрудники спешат закрыть на своих компьютерах вкладки с соцсетями и спрятать стаканы с кофе.

— Да, я позвонил сказать тебе об этом.

— Слушай, Тим, если у тебя нет ничего срочного, то мне пора работать. Пока.

— Подож...

Я не успеваю закончить слово. Рэйчел бросила трубку. Короткие бездушные гудки как бы говорят мне ее голосом: «Иди на хрен, Тимур. Тебе больше нет места в моей жизни».

Иногда я жалею, что не могу напиться. Пожалуй, бутылка виски мне бы сейчас не помешала. Но с раннего детства у меня стойкая неприязнь к алкоголю. Я знаю, что отец убил маму, когда был пьян. Так что мой максимум — это пара бокалов шампанского по очень-очень важным поводам.

Я иду в душ и ложусь спать. Но, конечно, долго смотрю в потолок. Мысли снова завертелось вихрем. Вернее, всего одна мысль. Очень навязчивая и въедливая. Что, если Вера права?

Побывав на дне рождения дочки, я ощутил, какая пропасть между мной и Рэйчел. Наверное, в первые пять минут нашего знакомства, когда мы не знали друг о друге ничего, кроме имен, мы были ближе, чем сейчас.

Утром я еду на работу. Вера здоровается со мной на планерке и занимает свое место напротив. Я хочу написать ей что-нибудь. Какую-нибудь шутку или ничего не значащую фразу. Но потом вспоминаю ее слова: «Пожалуйста, уважай мое решение». Откладываю телефон в сторону. Я уважаю ее решение.

Глядя на коллег на Давида, который снова чем-то недоволен, думаю: «Что я вообще здесь делаю? Разве здесь мое место? Среди этих людей? Почему я выбрал их?». Мобильный телефон начинает вибрировать. Звонит бабушка. Сбрасываю звонок. Потом наберу ей. Вот кто держит меня здесь. Бабушка. У нее нет никого, кроме меня. А в последнее время у нее начались проблемы со здоровьем и памятью. Я больше не могу оставить ее без присмотра так надолго. А сиделку она не хочет. Говорит: «Что я, немощная какая-то, что ли?». Не немощная, конечно. Но постоянно забывать, куда положила телефон и какой сейчас год, как по мне, тревожный звоночек. После планерки я перезваниваю бабушке. Она негодует, что я снова давно не присылал ей видео Эшли.

— Я забыл, прости. Сейчас пришлю.

— А еще на меня ругаешься, что у меня плохая память! Ну и у кого из нас двоих Альцгеймер?

— К счастью, ни у кого.

— Но скорее у тебя, чем у меня. Ты же знаешь, как я жду видео правнучки, и все время забываешь присылать мне! Тимур, я серьезно начинаю беспокоиться о твоем ментальном здоровье. Тебе нужно попить какие-нибудь таблеточки для памяти. Запишись к неврологу. Или я могу тебя записать. А то ты забудешь.

Она точно мстит мне. На прошлой неделе я предлагал бабушке сходить к неврологу, чтобы прописал ей что-то для памяти.

— Знаешь, наверное, плохая память — это у нас семейное.

— Не знаю, говори за себя, — оскорбляется, — у меня с памятью полный порядок. Я прекрасно помню, как в восемьдесят четвертом твой дед...

— Хорошо-хорошо‚ — быстро перебиваю, пока не последовала какая-то очередная история продолжительностью полчаса про моего покойного дедушку.

— Я жду видео Эшли.

— Сейчас пришлю.

Кладу трубку и сразу отправляю бабушке три последних видео, которые вчера прислала Рэйчел. Хотя бы это она еще делает — присылает мне видео дочки. Проходит день, потом второй, потом третий. Слова Веры проползли в мою голову ядовитой змеей и отравляют жизнь: «Сегодня ты нужен им меньше, чем вчера. А завтра ты будешь нужен им меньше, чем сегодня». Время неумолимо бежит. И играет не в мою пользу.

Я купил песочные часы. Они рассчитаны на пять минут. Теперь это мое хобби — каждые пять минут переворачивать часы и смотреть, как утекает время. Маленькие, почти микроскопические, песчинки летят вниз и вырастают горкой. Казалось бы, что такое пять минут? Это короткий телефонный разговор. Это одна сигарета. За пять минут даже чай остыть не успеет. Время — это вода. И каждые пять минут отдаляют меня от Рэйчел еще сильнее. А потом я однажды утром просыпаюсь и понимаю: сегодня или никогда.

Еду на работу и направляюсь сразу в кабинет Давида. Несколько раз стучу и открываю дверь.

— Можно? — заглядываю.

Давид сидит за компьютером.

— Да, заходи, — отрывает глаза от монитора.

До утренней планерки ровно час.

— Ты что-то хотел?

— Да. Я пришел уволиться.

Глава 47. Увольнение

Тимур

— Уволиться? — густые черные брови Давида взлетают вверх. — Что-то случилось?

Я прохожу в кабинет босса и сажусь на стул возле его стола. Кабинет Давида не похож на кабинеты айти-боссов в Кремниевой долине. Начнем с того, что там у них вообще нет кабинетов. Все сидят в одном большом опен спейсе. А кабинет Давида производит такое впечатление, будто здесь сидит не айтишник, а чиновник. Много мебели из массивного дерева, у стен шкафы с книгами и статуэтками, кожаный диван и два кресла для встреч с клиентами. Не хватает только портрета президента на стене.

— Нет, ничего не случилось.

На гладко выбритом лице Давида читается смятение. В темно-карих глазах — обеспокоенность.

— Тогда почему ты увольняешься? Тебя переманили конкуренты?

Сейчас он озвучивает свой самый большой страх насчет меня: что уйду к конкурентам. Но я не меняю работу, если где-то посулили на копейку больше. Это не соответствует моим принципам. Если я меняю работу, то для этого всегда есть ряд причин. Деньги могут быть одной из них, но не единственной и далеко не главной.

— Нет, я не ухожу к конкурентам.

— А что тогда? — не понимает.

Я расстроил Давида. У него были на меня далеко идущие планы. За полгода, что я здесь работаю, я помог им сделать новое программное решение, которого пока нет ни у кого. И должен сделать еще два.

— Я хочу вернуться обратно в США.

Кажется, я удивил Давида. И немного обрадовал, что ухожу не к конкурентам в России. Напряжённые плечи слегка расслабились. Начальник откинулся на спинку большого черного кресла и сложил руки в замок.

— Вот как. И где ты будешь работать? Конечно, там ты будешь получать несоизмеримо больше, чем в России.

Деньги, деньги, деньги. Почему всех волнуют только деньги? Давид даже мысли не допускает, что я могу хотеть уволиться отнюдь не из-за денег.

— Я еще не знаю, где буду работать. Я пока не искал работу. Мне просто нужно вернуться в США. — Помедлив, добавляю: — У меня там семья.

— Разве ты женат?

— Я не женат, но у меня есть ребенок‚ а еще есть мать моего ребенка. Они моя семья.

Давид задумчиво кивает.

— Прости за нескромный вопрос, я знаю, ты общаешься с моей дочкой, Майей... — и многозначительно замолкает.

Вера ему рассказала, что ли? О, господи! Зачем!?

— Майя спрашивала меня про учебу и жизнь в США. А что?

— Только и всего?

— Конечно же, только и всего, — отвечаю чуть резче, чем следовало бы. — А в чем проблема? При чем тут Майя?

— Нет-нет, никакой проблемы, — спешно капитулирует. — Просто знаю, что она иногда заходила к вам в айти-отдел, чтобы поболтать с тобой.

— Только поболтать, — резко.

— Да-да, хорошо. Я не знал, что у тебя есть семья.

Пожимаю плечами.

— Это так удивительно, что у меня есть семья?

Помню, как Вера изумилась, узнав, что у меня есть дочь. Она потом долго твердила, что я совершенно не произвожу впечатление серьезного семейного человека. Все из-за моей якобы легкомысленности. Под легкомысленностью Вера имела в виду то, что я всегда делаю, что хочу. Вера-то до встречи со мной не знала, что так можно. А Давид, кстати, знает. Захотел изменить жене — пошел и изменил. Вообще без проблем. Вижу цель — не вижу препятствий.

— Если честно, да.

Такого ответа я и ожидал.

— У нас был сложный период. Я уехал, а семья осталась в США. Это была моя ошибка. Хочу исправить ее.

Давид на мгновение замирает с задумчивым выражением лица. Готов поспорить: его цепанули мои слова про желание исправить ошибку. Прямо сейчас он проецирует на себя и свою ситуацию с Верой.

Даже не знаю, чего я хочу больше: чтобы Вера простила Давида или чтобы не простила. Совершенно точно Вера заслуживает, чтобы ей не изменяли. А то, как изменил Давид, вдвойне гнусно. После стольких лет счастливого брака с идеальной женой, которая и умна, и красива, и сексуальна, взять и так по-свински с ней поступить. Тупо напиться и трахнуть бывшую однокурсницу. Сделал это так легко и просто, словно сигарету выкурил. А потом к Вере: «Прости, пожалуйста, я больше так не буду». Как детсадовский ребенок, который нашкодил, а потом, пока ремня не дали, захныкал с извинениями. Вот только ремня все равно дали. И правильно.

У меня нет однозначного отношения к Давиду. С одной стороны, я признаю, что он профессионал своего дела, который построил успешный бизнес и пережил не один экономический кризис. А с другой... Дурак он. Вот кто. Просто дурак.

Но тем не менее, я думаю, у них с Верой есть шанс на воссоединение. Не сейчас. Сейчас Вера даже на пушечный выстрел не подпустит к себе Давида. Должен пройти какой-то срок. Не маленький. И это при условии, что Вера все еще будет любить Давида и не заведет новых серьезных отношений с претензией на семью. Вот тогда у Давида шансов вообще не будет.

— Иногда бывает так, что мужик косячит, — говорю Давиду. — Главное, потом это исправить. Но исправлять тоже надо знать, когда и как. Потому что бывает, что хочешь все исправить, а делаешь только хуже. В общем, надо ловить момент.

Давид умеет читать между строк.

— И как же поймать этот момент?

— Интуиция должна подсказать, — поднимаюсь на ноги и протягиваю Давиду руку. Он тоже встает и пожимает ее. — Сегодня я напишу заявление об уходе и отработаю две недели. Спасибо, Давид. Было классно.

«И прости, что трахал твою бывшую жену», это я уже добавляю мысленно.