Я тебе изменил. Прости

Глава 48. Прощальный разговор

Тимур

Остается еще один важный человек, с которым мне следует поговорить перед отъездом в США. И это не моя бабушка. Она-то как раз поймет и обрадуется. Это Майя. Я жду, что она придет в офис и по обыкновению зайдет к нам в айти-отдел, чтобы перекинуться со мной несколькими фразами. Но Майя не приходит. Раньше она появлялась где-то каждые дней десять. Сейчас ее нет больше двух недель. И тогда я сам пишу ей в соцсети.

«Привет! Как дела? »

Она отвечает почти сразу.

«Привет! Нормально. Как ты?»

«Я тоже нормально. Давно тебя не было видно. Куда пропала?»

«Никуда))) Я на даче. Ездить в Москву далековато. Да и нет поводов, все друзья разъехались»

«Понятно. А я пишу тебе попрощаться»

Возникает пауза. Майя онлайн, мое сообщение прочитала сразу, но долго ничего не печатает. Наконец, рядом с ее аватаркой начинает бегать карандашик.

«Попрощаться? Ты куда-то уезжаешь?»

«Да, я написал заявление об уходе. Уезжаю обратно в США»

Снова пауза. Я представляю лицо Майи, когда она читает мое сообщение. Глаза широко распахнулись, ресницы задрожали.

«Ого. А почему?»

Вот теперь самое главное. Надо рассказать Майе о том, о чем следовало сказать очень давно.

«У меня там семья. Жена и дочка. Я решил вернуться к ним»

Снова пауза. Я испытываю чувство вины перед девочкой. Ну почему я раньше как-нибудь невзначай в разговоре не обмолвился о том, что у меня есть дочь?

«Не знала, что у тебя есть семья»

Я представляю, как Майя тяжело сглотнула и сжала губы. На самом деле я представляю реакции Веры. Майя ведь очень на нее похожа. Та же самая мимика, что у мамы.

«Я просто не выкладываю фотографии»

«Понятно»

«Приятно было познакомиться с тобой, Майя) Если родители все же отпустят тебя учиться в США, приезжай в гости, познакомлю тебя со своей дочкой) Ей четыре года, ее зовут Эшли»

Опять пауза. На этот раз очень долгая. Что она делает? Надеюсь, не плачет. Я чувствую себя гадко. Не передать словами, насколько сильно гадко. Меньше всего на свете мне хочется становиться первым любовным разочарованием у пятнадцатилетней девочки. Очень надеюсь, что Майя быстро отвлечется на кого-нибудь из своих сверстников. Она же идет в десятый класс? Может, к ним придет какой-нибудь симпатичный новенький? Хотелось бы.

«Взаимно, Тимур. Пока»

Майя выходит из онлайна.

Тяжело вздохнув, откладываю телефон в сторону и отворачиваюсь к окну. И вроде я ничего плохого не сделал, а все равно чувствую себя виноватым перед дочкой Веры. И перед самой Верой тоже. Я не знаю, известно ли ей о том, что я написал заявление об увольнении. Если и да, то она никак не выдала свою осведомленность. На планерках она вежливо со мной здоровается, как со всеми остальными сотрудниками, и упорно на меня не смотрит.

А тем временем неделю перед увольнением я уже отработал. Осталась еще неделя. Я нарушаю свое обещание больше никогда не тревожить Веру и пишу ей сообщение:

«Ты сейчас занята?»

«Ну так, а что?»

«Мы можем поговорить?»

«О чем?»

«Я написал заявление на увольнение»

Пауза. Сегодня день пауз, блин.

«Я не знала»

«Выпьем кофе?»

Я чувствую, как Вера размышляет, соглашаться ли.

«Через десять минут в кафе у офиса»

Я не жду десять минут, а сразу ставлю рабочий компьютер в режим сна и иду в кафе. Себе беру американо, а Вере ее любимый ореховый раф. На удивление в кафе нет никого из сотрудников компании. Это редкость.

Вера появляется ровно через десять минут. Садится за мой столик и делает глоток рафа. На ней белая блузка и коричневая юбка. Конец августа, на улице жара. Вера заправляет за ухо прядь волос.

— Знаешь, после того, как мы расстались, я стала бояться, что про нас узнают даже больше, чем когда мы встречались.

— Да брось. Все сюда ходят и все здесь пьют кофе. И сидят за столами вместе.

— Я знаю. И все же.

Мы замолкаем. Вера делает еще один глоток рафа. Я любуюсь ею напоследок. Потому что через неделю уеду и больше никогда ее не увижу. Я хочу запомнить Веру: молодую, красивую и несломленную. Она навсегда заняла очень важное место в моей жизни. Место настоящего друга, которого, как оказалось, у меня никогда не было.

— Я увольняюсь, — прерываю тишину.

— Удивлена. Почему?

— Я решил вернуться в Америку и вернуть Рэйчел.

Вера скрещивает руки на груди, приподнимает уголки губ в лукавой улыбке.

— Вот как...

— Спасибо тебе, Вер, — благодарю со всей искренностью.

— За что?

— За все.

Я бы хотел сказать Вере‚ какая она классная. Но, кажется, в русском языке не хватает слов для этого. Поэтому я просто молчу.

— Тебе тоже спасибо, Тимур, — тихо говорит после паузы. — Правда, спасибо. Если бы не ты, то я бы не справилась с изменой Давида. Даже не знаю, что бы со мной было. Но точно ничего хорошего.

Я читаю в глазах Веры благодарность. И вдруг понимаю: мы были нужны друг другу. Все было правильно. Мы встретились в нужный период в наших жизнях. А теперь пришло время пойти своими дорогами.

— Я поговорил с Майей, написал ей сообщение, что уезжаю в США к своей семье. Извини, что так вышло с твоей дочкой.

— Ты не виноват, что понравился ей, — грустно улыбается.

— Вы не помирились?

— Помирились. На следующей неделе мы с Майей поедем на море. А пока она на даче, потому что там все ее друзья.

Одним камнем с души меньше.

— Я рад за вас. И, пожалуйста, не мучайся чувством вины перед дочкой, хорошо?

Вера кивает.

— Удачи тебе с Рэйчел. Ты правильно сделал, что решил вернуть семью. Надеюсь, у вас все получится.

Я молчу пару секунд, думая, говорить ли Вере что-нибудь про Давида. Решаю все же сказать:

— Знаешь, мне кажется, Давид хотел бы вернуть тебя.

Вера мотает головой.

— Нет, я не вернусь к нему.

— Уверена?

— Уверена. Я развелась с ним. Это навсегда.

— Но ты ведь любишь его до сих пор.

Я вижу, как Вере больно в этот момент. Уже жалею, что начал разговор, который причиняет ей боль. Меньше всего на свете я хочу, чтобы Вера страдала.

— Всё проходит. Пройдет и моя любовь к Давиду.

Наше время вышло. Пора уходить, пока в кафе не появился кто-нибудь из компании. Я хочу обнять Веру на прощание. Но не делаю этого. Встаю из-за стола, гляжу на нее пару мгновений.

— Будь счастлива, Вера. С Давидом или без него.

Она улыбается. Это улыбка сквозь слезы. Я запоминаю ее: светло-карие глаза, ровный нос, розовые губы, слегка вьющиеся мягкие волосы. Лицо Веры — такой красивой, сильной, самодостаточной женщины — навсегда останется в моей памяти.

— Будь счастлив, Тимур.

Обязательно буду.

Глава 49. Все исправить

Тимур

Сан-Франциско все еще раскален солнцем, хотя с того дня, как я прилетал на день рождения Эшли, прошел месяц. Сейчас начало сентября. Я запрыгиваю в такси и еду домой к Рэйчел. Понятия не имею, как она меня примет и чего вообще ждать. Я не предупреждал Рэйчел, что приеду. Но как бы то ни было, я намерен добиться ее.

Я долго стучу в дверь дома, а никто не открывает. Только минут через пять до меня доходит, что сейчас середина буднего дня: Рэйчел на работе, а Эшли в садике. Тогда я отыскиваю у себя в рюкзаке ключи и сам открываю дверь.

В доме тихо. Кое-где валяются детские игрушки, но в целом чисто. Я включаю кондиционер и прохожу в глубь дома. На кухне следы утреннего торопливого завтрака: у тостера хлебные крошки, а в раковине грязная посуда. В любимой кружке Рэйчел остатки кофе, а в маленькой пластмассовой кружке Эшли остатки какао.

У меня есть несколько часов до возвращения Рэйчел и Эшли. Поднимаюсь на второй этаж, чтобы отдохнуть с дороги перед их приходом. Хочу было войти в комнату для гостей, в которую прошлый раз меня поселила Рэйчел, но останавливаюсь, схватившись за дверную ручку. Разворачиваюсь и шагаю к нашей с Рэйчел спальне. Я не переступал ее порог, когда приезжал месяц назад.

Дверь приоткрыта, я захожу, и в нос сразу попадает запах Рэйч. Я вдыхаю его глубоко и прикрываю глаза от наслаждения. Так и стою как дурак. Потом оглядываюсь. Кровать заправлена, на стуле висит майка Рэйчел, на тумбе стакан воды. Моих следов здесь больше нет. Следов какого-то другого мужчины тоже.

Я подхожу к шкафу и открываю дверцу. Мои вещи, которые я не забрал, когда уезжал в Россию, по-прежнему висят на вешалках. Странно. Я думал, Рэйчел выбросит их. Потом я смотрю на ее одежду. Меня охватывает щемящее чувство тоски, когда вижу знакомые мне платья и брюки. А вот в этой юбке она была, когда мы познакомились семь лет назад.

Закрываю шкаф и выхожу из комнаты. Мне лучше отдохнуть после суток в самолетах. Я принимаю душ и ложусь в гостевой комнате. А просыпаюсь от громкого женского крика. Выбегаю в коридор и смотрю вниз со второго этажа.

— Алло, полиция? В моем доме кто-то есть. Дверь открыта, у входа чужие сумки. У меня ребенок...

— Рэйчел, это я, — громко говорю сверху.

Рэйч подпрыгивает от страха и роняет телефон. Из динамика доносится:

— Мэм, вы тут? Мэм, вы меня слышите?

— Папа!!!! — визжит от радости Эшли и бегом бросается ко мне на второй этаж.

Держась за сердце, Рэйчел поднимает с пола телефон:

— Простите, пожалуйста, вышла ошибка. Все в порядке, это отец моего ребенка. Извините, до свидания.

Я спускаюсь на первый этаж с Эшли на руках. Разъяренная Рэйчел смотрит на меня как на врага народа.

— Это что еще за шуточки? Ты теперь все время будешь заявляться без предупреждения? Я, блин, подумала, что в дом вломился грабитель!

Я прижимаю к себе дочку и целую в щеку. Она так выросла за месяц.

— Больше не буду.

— Я бы хотела, чтобы ты предупреждал заранее о своих визитах.

— Больше не будет визитов.

Эшли испуганно отстраняется от меня:

— Папочка, ты больше не будешь к нам приезжать?

— Правильнее будет сказать, что я больше не буду от вас уезжать. Я приехал к вам навсегда.

Эшли снова радостно визжит и с криком «Ура! Ура! Папа снова будет жить с нами!» обнимает меня. Рэйчел резко меняется в лице.

— Что? — оторопело спрашивает.

— Поговорим позднее, когда Эшли уснет?

Рэйчел быстро-быстро хлопает глазами. Я не могу понять: она просто удивлена или расстроена? В любом случае сейчас не время для таких разговоров. Эшли тянет меня на задний двор и просит покачать ее на качеле. Потом мы собираем крепость из конструктора, затем пазлы. В восемь часов садимся ужинать. В девять Рэйчел ведет Эшли купаться и укладывает ее спать.

Я сижу на кухне, когда уставшая за день Рэйчел спускается вниз. Она оглядывает стол и раковину.

— Спасибо, что убрал и помыл посуду.

— Не за что.

— Что это была за шутка про то, что ты приехал навсегда?

— Это была не шутка. Я правда приехал навсегда.

Рэйчел упирается спиной в столешницу. Я встаю со стула и подхожу к ней. Она отшатывается назад, на сколько может, но упирается затылком в верхние ящики кухонного гарнитура. Я кладу руки по бокам от нее и нависаю сверху.

— Рэйч, я так виноват перед тобой.

— Заткнись и проваливай.

Качаю головой.

— Я совершил ошибку. Пожалуйста, дай шанс все исправить.

— Что!? Ты спятил!?

— Нет, я серьезно. Скажи, что мне сделать.

— Ничего! Ты ничего не можешь сделать, чтобы я согласилась снова быть с тобой!

— Пожалуйста, послушай... — я смыкаю руки на ее талии и обнимаю, но Рэйчел вырывается и отталкивает меня от себя.

— Не смей прикасаться ко мне! Я тебе не разрешаю!

Она отходит на пару шагов. Тяжело дышит, раскраснелась.

— Я знаю, я придурок. Я бросил тебя. Даже не просто тебя, я бросил тебя одну с маленькой Эшли. Я знаю, как тебе было с ней тяжело одной и без помощи. Ты имеешь право ненавидеть меня. Но, пожалуйста, Рэйчел, дай мне шанс все исправить. Я правда очень этого хочу. Мне не хватает вас. Мне не хватает тебя, — я делаю акцент на последнем слове.

И вдруг понимаю: Рэйчел так редко слышала от меня слова любви. Я хоть раз признавался ей в чувствах? Мне кажется, нет. Я ни разу не сказал «Я тебя люблю» единственной девушке, которую когда-либо любил.

У нее дрожат губы и трясутся пальцы.

— Убирайся вон, — зловеще шепчет.

— Пожалуйста, прости мне мой отъезд.

Рэйчел начинает смеяться. Ее смех с нотками истерики, и это пугает меня.

— Думаешь, дело только в твоем отъезде?

— А в чем еще?

— Да во всем! Ты никогда не любил меня! Ты не женился на мне, когда я забеременела! Ты ни разу не предложил мне поехать в Россию! Ты никогда не хотел со мной настоящей семьи! Ты задержался рядом со мной только из-за Эшли! Если бы не она, ты бы давно меня бросил! Впрочем, ты все равно меня бросил, просто это произошло на несколько лет позднее, чем должно было!

Рэйчел вываливает на меня обвинение за обвинением. Я слушаю ее, опешив. Кое-что из ее слов для меня настоящее откровение. Рэйчел хотела побывать в России? Я первый раз об этом слышу.

— Знаешь, что, Тим? Катись к черту! Я больше не пророню из-за тебя ни одной слезинки. Ты просто не стоишь моих слез. Слышишь?

Я слышу. Но молчу.

— Просто скажи, пожалуйста, зачем ты был со мной столько лет? Я много об этом думала и не нашла ответа. Еще до рождения Эшли, зачем ты был со мной?

Сглатываю ком в горле.

— Знаешь, я сам всегда искал причины, почему я с тобой. Убеждал себя, что потому что ты красивая. Или потому, что у нас классный секс. Или потому, что ты вкусно готовишь. Или потому, что ты не пилишь мне мозг... Много причин придумывал. Когда родилась Эшли, конечно, главной причиной я назвал общего ребенка. Говорил себе, что я с тобой, потому что у нас дочь.

Рэйчел горько хмыкает и кивает головой, мол, так я и знала.

— Но на самом деле причина всегда была только одна, — продолжаю. — Я отрицал ее. Я пытался сбежать от нее. Но ничего не вышло. Есть только одна причина, почему я был с тобой столько лет.

— И какая же?

— Я любил тебя.

Кажется, Рэйчел смотрит на меня еще более ненавидящим взглядом.

— Какая мерзкая ложь.

— Это не ложь. Это правда. Я любил тебя, Рэйчел. И люблю до сих пор.

Она похожа на вулкан, который вот-вот взорвется. Медленно втягивает носом воздух и так же медленно выдыхает. Внутри Рэйчел бушует буря, которую она изо всех сил старается сдержать.

— Знаешь, я никогда не хотел семью, — говорю чуть дрогнувшим голосом. — У меня не было хорошего примера семьи перед глазами. Я думал, что семья — это боль и страдания. Я никогда никому не рассказывал правду, даже тебе, но мои родители не погибли в автокатастрофе. Я лгал.

Рэйч слегка удивленно ведет аккуратными бровями. Я всегда старался избегать разговоров о моих родителях, но если люди спрашивали в лоб, то врал, что они разбились в аварии.

— Мой отец убил мою мать, — глаза Рэйчел испуганно расширяются, и она пятится назад. — Мне было два с половиной года, и я помню это. Он был пьян и сильно ударил ее. Падая, мама ударилась головой об угол кухонного шкафа. Позднее она скончалась в больнице, а отца посадили, и в тюрьме он умер. Когда я достаточно вырос, чтобы осмыслить это, я решил для себя, что у меня никогда не будет семьи. Я следовал этому решению, когда встретил тебя и полюбил. Я следовал этому решению, когда родилась Эшли. А когда я понял, что меня затягивает в семью, я решил разорвать это и уехать в Россию. И только там я понял, что единственное место в мире, где я хочу находиться, — рядом с вами. Я придурок. Я совершил огромную ошибку. Я обидел тебя. Но я так сильно люблю тебя, Рэйчел. И если у тебя еще осталась хоть капля чувств ко мне, дай мне шанс, прошу тебя.

Рэйчел стоит неподвижно и смотрит на меня. По ее лицу катятся слезы. Я осторожно подхожу к ней и с опаской обнимаю. Скольжу руками по талии, обхватываю спину. Делаю это максимально осторожно, Рэйчел может оттолкнуть меня в любой момент. Ее тело как камень. Напряжена каждая мышца. Я опускаюсь носом в ее волосы и делаю небольшой вдох. Рэйчел не реагирует на мои прикосновения и объятия. Я чуть смелею и беру ее в руки крепче.

Боже, как же мне этого не хватало. Просто обнимать ее. Просто быть рядом. Просто дышать ее запахом.

— Я так сильно люблю тебя, — шепчу на ухо.

Я признаюсь не только Рэйчел, но и себе. Я люблю ее. Люблю эту девушку, которую случайно встретил семь лет назад в баре. Изо всех сил стараясь не быть, как мой отец, изо всех сил стараясь не причинить Рэйчел боли, я принес ей этой боли целый океан. Когда долго и упорно от чего-то бежишь, именно к этому и прибегаешь.

— Я не знаю, что сказать тебе, Тим, — хрипло шепчет. — Ты опоздал с этими признаниями на несколько лет.

— Если у тебя еще осталась хоть капля чувств ко мне, позволь мне все исправить. Я знаю, все началось гораздо раньше моего отъезда. Все началось, когда ты забеременела, а я не сделал тебе предложение. Я хочу исправить это прямо сейчас. Ты выйдешь за меня замуж, Рэйчел?

Она дрожит в моих руках. Ткань футболки у меня на плече становится мокрой от слез. Я крепко сжимаю Рэйчел в своих руках. Она молчит, только тихо всхлипывает. Но не отталкивает меня. Хотя бы не отталкивает. Это уже маленькая победа. И надежда на то, что я еще смогу все исправить.

Глава 50. Отпуск

Вера

Турция в сентябре прекрасна. Нет удушающей жары и толп российских туристов. Отель заполнен всего наполовину, шезлонгов на пляже хоть отбавляй, как и мест в столовой и в баре у бассейна. Нам с Майей нужен был этот отдых. Последние полгода выдались очень тяжелыми и стрессовыми для нас обеих. Удар от измены Давида, развод, спонтанный роман с Тимуром и правильное расставание. У некоторых людей за десять лет не происходит в жизни столько событий, сколько произошло у меня за полгода. Дочке тоже нужен отдых. Она пережила развод любимых родителей и первое любовное разочарование. В последнем я непроизвольно чувствую свою вину, но стараюсь вспоминать слова Тимура: «Ты не при чем, Вера». Остается только надеяться, что Майя быстро забудет Тимура.

Мы греемся на солнышке, много едим, ездим по экскурсиям и на шопинг. Отношения у нас замечательные. Майя не вспоминает, что я без спроса посмотрела ее альбом с рисунками. Я тоже об этом не напоминаю и вообще никак не комментирую ситуацию с Тимуром. Мы не говорим ни о нем, ни о его увольнении. Мне приятно наблюдать, как на отдыхе Майя общается со своими сверстниками. Она быстро нашла на пляже друзей. А вот что вызывает во мне крайнюю степень раздражения, так это внимание противоположного пола ко мне. Я постоянно ловлю на себе мужские взгляды, ко мне подходят знакомиться другие туристы. Это не вызывает радости, а досаждает, поскольку я не намерена заводить курортный роман. Я приехала отдыхать с дочкой, и я хочу проводить время с ней, а не с каким-то мужиком. Тем более у меня за полгода два расставания: с Давидом и с Тимуром. Третьего я не хочу.

— Девчонки, с кем отдыхаете? — звучит у нас с Майей за спиной, когда мы сидим у барной стойки возле бассейна и едим мороженое.

Одновременно оборачиваемся. К нам подошел парень лет 25-30. В кислотно-зелёных плавках и с голым спортивным торсом. На глазах солнечные очки с синими линзами. Стоит отдать ему должное, выглядит привлекательно.

— Друг с другом, — отвечаю.

— Две подружки без родителей? — оголяет белоснежные зубы. — Я тоже с другом, — кивает на другого парня, который пьет пиво и смотрит в телефон.

Переглядываемся с Майей. Дочка начинает хихикать.

— Мы не подружки, мы мама и дочка, — поясняю.

От удивления незнакомец снимает солнечные очки и начинает внимательно в нас всматриваться.

— Не понимаю, кто из вас мама, а кто дочка? — переводит взгляд с меня на Майю и обратно на меня.

Майя начинает смеяться во весь голос. Сквозь смех говорит:

— Я мама, а она моя дочка, — показывает на меня. — Ее зовут Вера.

По растерянному выражению лица незнакомца понимаю: кажется, он склонен поверить. Я тоже заражаюсь смехом Майи и начинаю громко хохотать. Парень в кислотных плавках, подумав, что мы ку-ку, быстро ретируется.

— Боже мой, он правда поверил, — произношу сквозь смех и вытираю выступившие на уголках глаз слезы. Делаю глоток воды, чтобы успокоиться. От приступа смеха разболелся живот.

— Мамочка, ты очень красиво выглядишь, — Майя обнимает меня за шею и целует в щеку. — Я очень рада, что у меня такая молодая и красивая мама.

Комплимент Майи трогает меня до глубины души. Обнимаю и целую дочку в ответ.

— Знаешь, я подумала, если вы с папой решите создать новые семьи, то я не буду против.

Я тут же напрягаюсь и становлюсь серьезной.

— Я не собираюсь создавать новую семью. Моя семья — это ты.

— Ну я в целом, на будущее. В общем, если что, имей в виду, что я с этим согласна.

— Хорошо. Но я правда не собираюсь.

Помедлив, спрашиваю:

— А ты говорила об этом папе?

— О чем?

— Что ты не против, если он создаст новую семью.

— Нет, не говорила. Но к нему не подходят знакомиться, как к тебе. Хотя соседка тетя Лена постоянно таскает ему еду.

Я цепенею.

— Какая соседка?

— Которая через два дома от нас живет. Ты с ней иногда кофе пила по вечерам.

Соседку Лену я, конечно, прекрасно помню. Она примерно моя ровесница, никогда не была замужем, но очень хотела. Подругами мы не стали, но поболтать за чашкой кофе могли.

— Что значит «таскает папе еду»?

— То и значит. Постоянно приносит нам контейнеры со своей стряпней. Я уже задолбалась мыть их и относить обратно к ней. Папа сам относить не хочет. Хотя, думаю, тетя Лена была бы куда более рада, если бы контейнер занес ей папа, а не я. Ну, я теперь на дачу редко ездить буду, так как школа началась. Так что, наверное, папа сам начнет относить тете Лене контейнеры.

У меня такое ощущение, будто мне на голову приземлился кирпич. Та самая Лена, которая зазывала меня к себе в гости, угощала пирогами собственного приготовления, сплетничала со мной о том, о сем, теперь пытается охомутать моего бывшего мужа?

— А она знает, что мы с папой развелись?

Майя пожимает плечами.

— Понятия не имею. Я только отношу ей контейнеры и говорю «спасибо, было очень вкусно». А она улыбается такой притворной улыбкой, за которой пытается скрыть разочарование, что контейнер снова принесла я, и отвечает: «Не за что, Маюшка. Папе привет передавай».

— А мне приветы передает?

— Не-а.

Вот же сучка. Моему возмущению нет предела. Это... это... Да, мы не были лучшими подругами. Даже просто подругами не были. Мы только изредка пили кофе и болтали. Но я ощущаю, будто Лена вонзила мне нож в спину. Это как если после нашего с Давидом развода ко мне начнет подкатывать какой-нибудь его приятель. Разве это нормально?

— Кстати, папа написал, что встретит нас в аэропорту и отвезет домой, — добавляет Майя.

— Не надо, скажи, что мы поедем домой на такси.

— Я уже согласилась.

— Скажи, что мы поедем на такси, — настаиваю.

Майя капризно морщит нос:

— Ну мам, мы прилетаем ночью, в Москве похолодало. Я не хочу стоять на холоде и ждать, пока таксист приедет. Они порой по пятнадцать минут едут. А папа встретит нас в аэропорту и сразу отвезет домой.

Я недовольно поджимаю губы.

— Мам, ну вы же все равно работаете вместе и каждый день видитесь, так что какая разница? — дочка спрыгивает с высокого барного стула. — Пойду поплаваю в бассейне.

Глава 51. Встреча

Мы прилетаем в Москву в два часа ночи и сразу попадаем в собачий холод. Когда улетали в Турцию, стояла жара, и мы не брали с собой теплых вещей. А сейчас, идя в аэропорт по рукаву самолета, мы с Майей ёжимся от холода. Учитывая погоду, идея того, что Давид нас встретит, больше не кажется мне такой уж ужасной. Действительно, лучше быстро запрыгнуть в его машину и поехать домой, чем стоять на холоде десять-пятнадцать минут в ожидании такси.

Мы получаем багаж и выходим из зоны прилета. Давид уже здесь, ждет нас. Совсем не сонный, несмотря на время. Как будто не спать в районе трех ночи — это для него нормально. Уж я-то знаю, что на самом деле он всегда старается лечь в кровать до полуночи.

— Папа, привет! — Майя крепко обнимает Давида.

Он целует дочку в щеку.

— Ну ничего себе, ты загорела! Как отдохнули? — поднимает голову на меня. — Привет.

— Привет, — сдержанно улыбаюсь.

— Ой, мы прекрасно отдохнули! Нам все очень понравилось!

Давид молча берет из моих рук чемодан и принимается катить его под задорное тарахтение Майи о нашем отдыхе. Во второй руке у Давида темный пакет. Нам приходится выйти из аэропорта на холодную улицу, чтобы добраться до парковки.

— Я предвидел, что вы будете в одних майках и шортах, — Давид достает из пакета две свои теплые кофты. Протягивает Майе и мне.

В такой собачий холод мне не до гордости. С огромным удовольствием принимаю от Давида его джемпер и натягиваю на себя. Я тону в нем. Теплая шерсть приятно обволакивает, словно кокон. По дороге до парковки опускаю нос в воротник и вдыхаю такой знакомый и, кажется, все еще родной запах бывшего мужа.

Мы торопливо доходим до машины. Пока Давид грузит чемодан в багажник, Майя по привычке садится на свое место сзади. Я немного в растерянности, куда сесть мне. Решаю залезть на свое место впереди. Будет странно, если я вдруг поеду сзади с Майей. Или не будет. Не знаю. Давид садится за руль. Мое присутствие по правую руку ничуть его не удивляет.

— Ну и холодина, — дрожит Майя. — Пап, включи печку и подогрев сидений. Ужас, как быстро в Москве изменилась погода. Когда мы улетали, ночью было плюс двадцать.

— А теперь плюс пять, — Давид нажимает кнопки на приборной панели, и салон наполняется теплым воздухом.

Я откидываюсь затылком на подголовник и медленно согреваюсь. Джемпер Давида все еще на мне. Я не хочу снимать его. Только ли из-за холода? Не знаю. Мы погружаемся в молчание. Майя надела на шею подушку для сна в самолетах и закрыла глаза. А я и Давид не разговариваем. Кроме сухого «привет» в аэропорту больше не обмолвились ни словом.

Я пытаюсь взять с Майи пример и уснуть, но не получается. Присутствие Давида рядом, его джемпер на мне напрочь выбили из меня сон. Я скашиваю на бывшего мужа взгляд. Он спокойно и уверенно ведет машину по пустым ночным дорогам. Он такой же. Ну да, с чего бы Давиду измениться за десять дней, что мы не виделись. Но он такой же, как и полгода назад, когда еще не рассказал про измену.

Измена... Вспоминаю, и острая боль пронизывает грудь. Да еще с кем? С той Зоей. Не знаю, почему студенческая любовь Давида так меня триггерит, столько лет прошло, но тем не менее внутренности сводит и кости ломаются каждый раз, когда думаю, что Давид изменил мне именно с Зоей. А теперь добавилась соседка Лена. Она никогда не была замужем, а женщина, твердо решившая во что бы то ни стало обзавестись семьей, на многое способна. Сейчас она передает Давиду контейнеры с едой, а потом предложит помыть ему полы в доме. Придет делать это в коротких шортах, а то и юбке. А у Давида нет поводов долго сопротивляться настойчивому вниманию Лены.

Ладно, какое мне дело? Мы все равно в разводе. Я ведь предполагала, что у Давида может быть новая семья, когда разводилась с ним. И у меня она тоже может быть. Только я не хочу новой семьи.

Давид подъезжает к дому. Майя просыпается, сонно зевает и потягивается. Мы выходим из машины, Давид достает из багажника чемодан и катит к подъезду. Вместе едем в тесном лифте на наш этаж. В квартире Майя сразу уходит спать к себе.

— Спасибо, что встретил нас, — благодарю Давида, когда остаемся вдвоем. Он зачем-то разулся и снял с себя куртку.

— Не за что.

Я стаскиваю с себя его джемпер и сразу покрываюсь гусиной кожей. Хотя дома очень тепло, мне почему-то стало внезапно холодно.

— И за одежду спасибо. Ты правда очень предусмотрителен.

Давид молча забирает из моих рук джемпер и небрежно бросает его на пуфик.

— До встречи в понедельник на работе, — говорю, давая бывшему мужу понять, что ему пора.

— Почти четыре часа ночи, до дачи я буду ехать еще час, — Давид проходит в глубь квартиры. — С твоего позволения я переночую у вас.

Глава 52. Завтрак

И не дожидаясь моего позволения, Давид направляется в гостиную. Ну хоть не в спальню — и то хорошо. Из гуманных соображений я решаю не выгонять бывшего мужа. Действительно, на дворе глубокая ночь, скорее всего, Давид совсем не спал в ожидании нашего самолета. Еще и привез теплые вещи в аэропорт, чем без преувеличения спас нас с Майей от холодной смерти.

Я скрываюсь в ванной, быстро принимаю душ, а когда выхожу, в квартире свет нигде не горит. Я не иду к Давиду поинтересоваться, нашел ли он себе подушку с одеялом. Если ему что-то понадобится, сам спросит. Сложно уснуть, зная, что Давид за стенкой. В голову то и дело лезут разные мысли. Я отключаюсь, наверное, только в пять утра.

А просыпаюсь от того, что нос улавливает умопомрачительные запахи. Желудок сразу неприятно скручивается и издаёт голодное урчание. Лежа в кровати, гадаю, здесь ли еще Давид. Надеюсь, уехал. Но кто тогда готовит? Неужели Майя? Вылезаю из постели, накидываю шелковый халат и иду на кухню. Это все-таки Давид. Бывший муж стоит у плиты в одних джинсах, голый по пояс, и жарит яичницу с беконом. От такой ошеломительной картины я аж теряю дар речи на несколько мгновений.

— Доброе утро, — мельком бросает на меня взгляд и возвращает внимание сковородке. Достает из верхнего шкафчика соль и посыпает ею яйца. — Будешь завтракать?

Я перевожу глаза на часы на стене: десять утра. Я спала от силы пять часов, но на удивление не чувствую себя разбитой. Снова смотрю на полуголого Давида у плиты. Это просто какой-то сюр. Даже не знаю, что меня удивляет больше: что Давид не уехал, что он полуголый или что он готовит завтрак. Наверное, все вместе.

— А где Майя? — задаю вопрос.

— Еще спит.

— А что ты делаешь?

— Готовлю на всех завтрак.

— А где ты взял яйца и бекон?

Перед отъездом в отпуск я специально оставила холодильник пустым, чтобы к нашему возвращению ничего не пропало.

— Сходил в магазин.

— А почему ты без майки?

— Потому что у меня нет майки. У меня с собой только три джемпера и куртка, а в них жарко. Так ты будешь завтракать?

— А зачем ты готовишь завтрак? Почему ты не уехал, если проснулся?

— Потому что перед отъездом я бы хотел позавтракать. А готовить завтрак на себя одного как-то невежливо, поэтому я готовлю его на всех. Так ты будешь яичницу с беконом? — Давид выключает варочную панель.

— Да, спасибо, — нехотя соглашаюсь и удаляюсь в ванную.

Развод определённо пошел Давиду на пользу. Он научился готовить завтраки. Когда я возвращаюсь на кухню, еда уже разложена по тарелкам. Давид сидит на своем привычном месте и пьет кофе. Рядом с моей тарелкой тоже стоит кружка. Он и кофе мне сделал!? С ума сойти. Сажусь напротив бывшего мужа.

— С огромным удовольствием попробую завтрак твоего приготовления, — накалываю на вилку кусочек бекона и отправляю в рот. Хорошо поджарился, хрустит. Как я люблю. — Ммм, неплохо. Что произошло, Давид? Почему ты решил начать готовить?

Признаться честно, его голый торс отвлекает меня, поэтому я стараюсь не отрывать взгляд от тарелки. Для сорока лет Давиду удалось сохранить хорошее тело. У него нет пивного живота, как у большинства мужчин его возраста. У Давида сильные руки, а на животе даже есть кубики пресса. Лет в тридцать пять Давид стал заниматься с тренером в качалке и занимается до сих пор.

— Пока еще не нанял себе кухарку, поэтому приходится справляться своими силами. Но я обязательно найму.

— А как же соседка Лена? Разве она не кормит тебя?

Ядовитые вопросы вылетают быстрее, чем я успеваю подумать. Я тут же прикусываю язык, но уже поздно. Давид замер с поднесенной к яичнице вилкой. Удивленно глядит на меня. Я же, не зная, куда себя деть, хватаю кружку кофе и как можно более невозмутимо стараюсь сделать несколько глотков. Все же поднимаю на Давида лицо. Он может заметить, что я избегаю смотреть на него, а я этого не хочу.

— Кормит, — отвечает после небольшой паузы. — Лена очень вкусно готовит.

Он специально это говорит?

Ставлю кружку на стол и отправляю в рот еще один кусок бекона.

— У Лены фирменное блюдо — вишневый пирог. Она тебя им угощала?

— Еще нет.

— Попроси ее испечь. Тебе понравится. Я такие вкусные пироги печь не умею.

— Я вообще не помню, чтобы ты когда-нибудь пекла пироги.

Это укол в мой адрес? Претензия, что я не пекла пироги? Я начинаю злиться.

— А откуда ты знаешь, что Лена угощает меня своей едой? — спрашивает после минуты тишины.

— Майя пожаловалась, что постоянно отправляешь ее к Лене возвращать контейнеры.

Давид медленно жует, затем делает глоток кофе.

— Ну теперь у Майи началась школа, и она редко будет приезжать на дачу, так что больше ей не придется ходить к Лене.

— Сам будешь относить Лене контейнеры?

О, Господи, зачем я продолжаю этот разговор? Какое мое дело вообще? Но положа руку на сердце, меня возмущает поведение Лены. Мы, блин, были подругами! А теперь она подбивает клинья к моему мужу. Пускай бывшему. Но все равно. Я в шоке от таких женщин. Просто в шоке.

— Почему тебя так волнует мое общение с Леной? — Давид насмешливо выгибает бровь.

— Извини, это действительно не моё дело. Общайся с кем хочешь.

Давид согласно кивает, мол, да, я буду общаться с кем хочу. Интересно, а с Зоей он общается? Думаю, да. У Давида больше нет поводов не общаться с Зоей.

Мы продолжаем завтрак в тишине. Она прерывается только позвякиванием приборов о тарелки. Я делаю еще несколько глотков кофе. Вкусно.

— А что насчет твоего романа? — вдруг он спрашивает после долгой паузы.

Я аж не сразу понимаю, про какой роман он говорит. Потом доходит: роман с Тимуром. Давид же знает, что у меня появились отношения. Но не знает, что они уже завершились.

— Что именно тебя интересует? — непринужденно спрашиваю. Даже не знаю, признаваться ли Давиду, что у меня больше никого нет.

— Почему ты не поехала отдыхать со своим новым возлюбленным? — и внимательно за мной наблюдает.

— Потому что я поехала отдыхать с Майей. Странный вопрос.

— Тогда почему твой новый возлюбленный не встретил тебя в аэропорту? — выгибает бровь.

Стискиваю зубы.

— Потому что нас с Майей встретил ты. К слову, я не хотела, чтобы ты нас встречал. Но Майя согласилась до того, как рассказала мне, что ты собираешься приехать в аэропорт.

— Значит, твой мерзкий бывший муж помешал желанию твоего нового возлюбленного встретить тебя в аэропорту? — прищуривается. — Или твой новый возлюбленный даже не выказал такого желания?

Я хочу швырнуть желток Давиду в лицо. Вообще-то, Тимура нельзя назвать моим возлюбленным. Это во-первых. А во-вторых, Тимур уже в Америке, и лично я очень надеюсь, что счастлив с Рэйчел и дочкой. Но если бы Тимур был в Москве и наш роман бы продолжался, то он обязательно бы предложил меня встретить. Я даже не сомневаюсь в этом.

— Он сейчас не в Москве.

Я решаю не говорить Давиду, что мой роман завершился, и я теперь одна.

Глава 53. Дача

Давид уезжает, а дальше между нами все остается без изменений. В понедельник я выхожу из отпуска на работу и узнаю, что теперь начался отпуск у Давида. Я не знала об этом. Бывший муж не предупреждал меня о том, что в сентябре берет две недели отдыха. Да и не должен, конечно, генеральный директор отчитываться о своих отпусках перед начальником юридической службы. Но все равно осадок остается. Мог бы обмолвиться об этом, когда мы вместе завтракали.

Хмурый и дождливый сентябрь вгоняет меня в уныние и тоску. Температура на улице едва выше нуля, а в квартире еще не включили отопление. Дома я кутаюсь в теплые кардиганы и не выпускаю из рук горячие кружки чая. Вечерами фоном по телевизору болтают романтические комедии. Хотя под мое настроение лучше бы подошли триллеры.

Я вспоминаю, что на даче осталось довольно много моих вещей. Не очень важных, но все равно следовало бы их забрать, раз мы с Давидом развелись и поделили имущество: квартира — мне, дом — ему. У меня и ключи от дачи лежат. Надо бы отдать их Давиду. Зачем они мне? К тому же ключи от квартиры я у него забрала.

Пользуясь случаем, что Давид в отпуске и, по словам Майи, отдыхает в Арабских Эмиратах, я еду на дачу за своими вещами. На удивление в доме порядок. Ничего не разбросано, а к моим босым ногам не липнет сор с пола. Не припомню, чтобы Давид когда-то горел желанием лично намывать полы. Слегка трясу головой. Нужно прогнать эти мысли. Какое мое дело, сам он полы моет, или нанимает клининг, или это приходит делать соседка Лена?

Я оглядываю большой дом, пытаясь понять, с чего начать. Да с гостиной и начну. Забираю из шкафа свои книги, снимаю свою большую фотографию со стены. Странно, что это не сделал Давид раньше. Полгода здесь живет и смотрит на мой портрет? Из гостиной перемещаюсь на кухню. Моя кружка, мой блендер. Вряд ли он пригодится Давиду. Думаю, у Лены есть свой. Много моих косметических средств в ванной. Удивительно, что Давид ничего не выбросил. Его шампунь и гель для душа 2в1 сиротливо стоит сбоку полки с множеством моих баночек и тюбиков.

Теперь главное — наша спальня. В комнате пахнет Давидом, кровать аккуратно заправлена. Стоя на пороге, чувствую острую боль в сердце, а глаза становятся влажными. Все-таки у меня еще не отболело. А говорят, время лечит. Сколько же нужно этого времени, чтобы окончательно смириться с изменой супруга и забыть его?

Подхожу к длинному шкафу-купе, отодвигаю в сторону створку. Моя одежда на месте, аккуратно висит на плечиках рядом с костюмами бывшего мужа. Снимаю все и аккуратно складываю в чемодан. Так странно. Я наоборот старалась побыстрее избавиться от одежды Давида, чтобы ничего о нем не напоминало. А он полгода живет в окружении моих вещей. Впрочем, возможно, у него не болит так, как у меня, и моя одежда вместе с моим портретом на стене ничего для него не значат.

Я закрываю дом на ключ и выкатываю чемодан за калитку. Хмурюсь, когда приложение для вызова такси показывает, что время ожидания автомобиля увеличилось с трех минут до восьми. Холодно, и я посильнее затягиваю шарф на шее. По дороге мимо дома едет знакомая машина и тормозит возле меня.

— Вера? Это ты? — кричит из автомобиля Лена, когда стекло у пассажирского сиденья опускается. Мое настроение становится еще хуже. Вот уж кого я совершенно не желаю видеть, так эту лицемерную сучку, которая сначала зазывала меня к себе на кофе и пироги, а теперь клеится к моему бывшему мужу.

— Я так сильно изменилась, что не можешь меня узнать?

Лена включает аварийку и вылезает из салона. О... Господи! Зачем? Пока шагает ко мне на каблуках, застегивает пальто на все пуговицы.

— Привет, дорогая, — улыбается во весь рот и приобнимает меня за плечи. Меня аж передергивает. — Как ты? Сто лет не виделись! — смотрит на мой чемодан. — Уезжаешь куда-то?

У меня появляется дикое желание вцепиться сучке в выкрашенные волосы. Стискиваю зубы.

— Забрала свои вещи с дачи.

Вообще, что за странный вопрос «уезжаешь куда-то»? Как будто Лене неизвестно, что я живу в Москве.

— Как твои дела? Вы с Давидом развелись, да? — строит грустную мину. — Очень жаль. Но все, что ни делается, к лучшему!

— Да, развелись. В остальном мои дела так же. А как твои?

— Мои ничего, — кокетливо улыбается. — Вот переехала жить в дом. Мне здесь намного больше нравится, чем в квартире в Москве. Простор, больше места, чище воздух.

«И холостой сосед под боком». Это я добавляю мысленно за Лену.

— Зато здесь мужчин меньше, — говорю. — А те, что есть, почти все семейные. Так ты точно никогда замуж не выйдешь.

Лена резко осекается. Хлопает глазищами, как у рыбы, не находя, что сказать.

— Да я не стремлюсь замуж... — нервно хихикает.

— Да ладно, мне-то можешь не врать. А то я не знаю, что все одинокие женщины в возрасте 30+ смотрят на каждого мужика голодными глазами, словно он последний самец на земле.

Лицемерная улыбка на физиономии Лены медленно меркнет. Она не догоняет, что на меня нашло.

— Я тебе совет дам, — из-за угла поворачивает мое такси. Наконец-то! — Здесь в поселке тебе ловить нечего. Рискуешь умереть старой девой в окружении десяти кошек. Одна, кажется, у тебя уже есть?

— У меня две кошки...

— А, так ты уже вторую завела? Вот видишь. Вместо мужиков обрастаешь котами. Так что возвращайся в Москву, пока не стало слишком поздно. Тридцать пять — это все-таки не двадцать. Пока, Ленусь, — чмокаю ее в щеку. — Рада была тебя повидать. Давида моего встретишь — привет ему от меня передавай. А будешь в Москве — пиши! Выпьем как-нибудь по чашечке кофе.

Я быстро качу чемодан, вышедшему из машины таксисту. Пока он грузит его в багажник, залезаю на заднее сиденье. С улыбкой машу рукой ошарашенной Лене. По дороге домой мое настроение улучшается. Я испытываю чувство глубокого удовлетворения. Как бы глупо и мелочно это ни было.

В понедельник я иду в кабинет Давида и кладу ему на стол ключи от дачи. Мне они больше не нужны.

Глава 54. Новые клиенты

Давид возвращается из отпуска и первым делом вызывает меня к себе. Не могу сказать, что мне приятно видеть его отдохнувшее и загорелое лицо. Сразу лезут мысли, а с кем он ездил? Неужели один? Не верю. А если и один, то обязательно же с кем-нибудь там познакомился. Курортный роман и все такое. Я знаю от Майи: постоянных отношений у Давида нет. Но не сидит же он без секса!

— Привет, — здороваюсь, войдя в его кабинет.

Указывает глазами на ключи от дачи на его столе.

— Что это?

— А ты не видишь?

— Вижу, что это твоя связка ключей от дачи.

— Ну да.

— Тебе они больше не нужны?

— Мы поделили движимое и недвижимое имущество, — напоминаю.

— Это была формальность.

— Формальность? — удивляюсь. — Мы развелись и поделили все имущество.

— Хорошо, пускай будет так. Ты не собираешься приезжать на дачу?

— Конечно, нет. С чего бы мне на нее ездить? Я вывезла оттуда свои вещи, пока ты был в отпуске. Больше мне ключи от дачи не нужны.

Давид глядит на меня снисходительно, как на ребенка. Берет со стола ключи и убирает в ящик.

— Как скажешь.

Я еще раз осматриваю бывшего мужа. Красиво загорел, сволочь.

— Как отдохнул? — вырывается язвительно.

— Спасибо, все было хорошо, кроме адовой жары. Все-таки в сентябре в Эмираты лучше не ездить. Слишком рано.

— Вот как? Учту на будущее, если что.

— Да, если соберешься отдыхать со своим новым возлюбленным, то езжайте в Дубай в ноябре или в декабре. Вот тогда будет в самый раз.

В голосе Давида отчетливо чувствуется яд.

— Очень полезный совет, благодарю.

— Не за что, обращайся.

Я спешу убраться из кабинета бывшего мужа, потому что воздух между нами накаляется очень быстро. И будет не очень хорошо, если бомбанет на работе при других сотрудниках. Стены у нас в здании тонкие, порой слышно, как печатает принтер в соседнем кабинете.

На планерке я на Давида не смотрю. К счастью, он ко мне не обращается, и мне не приходится вступать с ним в диалог. Бывший муж рассказывает, что наклюнулись новые клиенты. Какой-то банк на Урале. У них заканчивается контракт с текущим поставщиком программного обеспечения по безопасности сайта, и они обратились к нам. Новые клиенты — это всегда хорошо. У меня даже немного улучшается настроение.

Уход Тимура из компании ощущается остро. В профессиональном смысле. Все-таки он был гением, отхватить которого стало огромной удачей. Я знаю, Давид ищет на место Тимура нового айтишника, но вряд ли удастся заместить его. Все-таки поговорка «незаменимых нет» не совсем верна. Бывают сотрудники, которых заменить невозможно. Тимур был именно таким.

Интересно, как он там? Помирился с Рэйчел? Иногда мне хочется написать Тимуру, спросить, как дела, но я одергиваю себя. Ни к чему это. Если он помирился с Рэйчел, и сейчас они вместе, то вряд ли ей понравится, что Тимуру пишет бывшая любовница. Так что из уважения к Рэйчел я не интересуюсь делами Тимура.

Через три дня Давид просит меня подготовить проект договора на поставку нашего программного обеспечения для Уральского банка. Всем новым клиентам я отправляю типовой договор, в тайне надеясь, что они не захотят ничего в нем поменять. Но как правило, они обязательно хотят что-то изменить. Обсуждение правок может затянуться на недели. Многие настаивают, чтобы в договоре был пункт: если наша защита не выдержит хакерскую атаку, то мы полностью возвращаем клиенту деньги. Давид на такой пункт никогда не соглашается. И тут мне приходится лавировать между интересами нашей компании и интересами клиента, чтобы договор устроил обе стороны.

С Уральским банком оказывается сложно. Очень капризные ребята. Через два дня после того, как я отправляю им проект договора, они присылают огромные правки. Их не устраивает каждый пункт. А мало того, что они хотят договор, который будет полностью выгоден только им, так еще и торгуются по цене.

Давид скрипит зубами. Не хотелось бы терять уральцев, но и пойти на такие уступки мы не можем. Мы устраиваем несколько видеозвонков, но достигнуть компромисса не получается.

— Мы можем встретиться лично? — предлагает в конце третьего звонка вице-президент банка, отвечающий за кибербезопасность.

Я уже близка к тому, чтобы плюнуть на них. Давно не было таких вредных клиентов. И если они так выносят мозг, когда мы еще не заключили договор, то что же будет после? Да они каждый день будут обрывать телефон, на что-нибудь жаловаться и требовать скидок.

— Да, конечно, — отвечает Давид. — Приезжайте к нам в Москву.

— Нет, давайте лучше вы к нам в Екатеринбург.

Я отключаю в зуме микрофон, чтобы тяжело вздохнуть.

— Все так плохо? — спрашивает моя сотрудница.

Вытаскиваю один наушник.

— Теперь они хотят, чтобы мы приехали к ним в Екатеринбург. Будет забавно, если мы ни о чем не договоримся и только зря съездим.

— Это сложно, — слышу голос Давида во втором наушнике. — У меня очень плотный график и уже есть две командировки в этом месяце.

— Ну приезжайте к нам в следующем. Время еще есть. С текущими поставщиками противохакерского ПО у нас заканчивается контракт в декабре.

Неужели Давид согласится!? Нет! Нет! Нет!

— Хорошо, — соглашается бывший муж, и я отключаю на компьютере камеру, чтобы упасть лицом в ладони. — Мы приедем в октябре. Нас будет четверо: я, глава юридической службы, руководитель айти-отдела и директор по продукту. Точные даты скажем вам чуть позже.

— Отлично, — радостно звучит голос вице-президента. Чтоб он провалился пропадом. Таких бесячих мужиков я давно не встречала. — Будем вас ждать.

Глава 55. Семейный люкс

Единственные дни в октябре, когда нам четверым удобно лететь в командировку, а представители банка готовы с нами встретиться, совпадают с каким-то крупным мероприятием в Екатеринбурге, и из-за этого нам едва удается урвать последние билеты на самолет и номера в гостинице. По цене командировка выходит, как золотой унитаз. И если уральцы не заключат с нами договор, я выскажу им все, что о них думаю.

Екатеринбург встречает нас дождем, из-за этого настроение становится еще хуже. В командировках я всегда стараюсь погулять по городу. Люблю смотреть новое. Но в такой ливень я никуда не пойду. А я еще и зонт с собой не взяла. Вот зараза.

После получения багажа направляемся на выход из аэропорта, где нас должен ждать заранее заказанный трансфер.

— Ты без зонта? — спрашивает Давид.

— Да, не взяла. Не посмотрела погоду.

Давид достает из сумки большой черный зонт, который я купила ему года три назад. На улице раскрывает его над нами обоими, параллельно звоня водителю трансфера, чтобы подъехал.

В гостиницу в центре города мы едем долго. Ливень идет стеной, плохая видимость, по пути встречаем несколько ДТП. Пока едем, обсуждаем стратегию завтрашних переговоров. У Давида довольно жесткая позиция: скидок не давать, компенсаций не предусматривать. Да и не нужны эти компенсации. Тимур до увольнения успел сделать лучшее на данный момент ПО из существующих на российском рынке. Хакеры еще не придумали, как взломать защиту Тимура.

В гостинице у ресепшена стоит большая толпа из иностранцев. В городе проходит не то международная выставка, не то форум, на который съехались тысячи участников. Айтишник и продуктолог получают ключи от своих номеров. После них паспорта на ресепшен кладем мы с Давидом. По привычке мы встали в очередь рядом и вместе подали удостоверения личности. Как будто все еще женаты.

— У вас люкс на пятом этаже, вот ваши ключи, — администратор кладет на стойку две карточки.

Недоумённо гляжу на нее.

— У нас один номер на двоих? — уточняю изумленно.

— Да, у вас семейный люкс.

Поворачиваюсь к Давиду.

— Это как понимать?

— Я не знал, что нам взяли один номер на двоих. Скажите, — обращается к администратору, — у вас еще есть свободные номера?

— До конца этой недели нет, отель заполнен полностью.

Я со злостью хватаю со стойки ключ, разворачиваюсь с чемоданом и направляюсь к лифтам. В номере я слегка успокаиваюсь. Он оказывается двухкомнатным. Ну хоть так. Давид заходит через несколько минут.

— Почему у нас один номер на двоих? — сходу набрасываюсь на него.

— Наверное, потому что в отделе кадров нас до сих пор считают женатыми.

До развода, когда мы с Давидом вместе ездили в командировки, нам действительно бронировали один номер на двоих.

— Это невозможно. Мы делили фирму юридически. И в бухгалтерии, и в отделе кадров знают, что мы развелись.

Давид пожимает плечами.

— Может, забыли.

Я верю, что Давид не знал об общем номере. Но в то же время меня задевает, что его это ничуть не расстроило.

— Ты вынесешь выговор сотруднице отдела кадров, которая забронировала нам один номер на двоих?

Давид глядит на меня как на дуру.

— Конечно, как только вернемся в Москву, так сразу вынесу ей дисциплинарное взыскание с занесением в трудовую книжку. И оштрафую на всю премиальную часть зарплаты. Тогда тебе полегчает?

От сарказма Давида у меня скрипят зубы.

— Номер двухкомнатный, — бывший супруг пересекает гостиную, в которой мы находимся, и через перегородку переходит в спальню. — Поместимся как-нибудь.

Я снимаю ботинки и надеваю одноразовые отельные тапочки. Гостиная очень просторная: здесь диван, телевизор и большой круглый стол. В спальне кровать размера king-size и выход на балкон. Также в спальне вход в ванную.

— Спи на диване, — командую.

— Без проблем.

Ладно, мы здесь на пару дней. Завтра встречаемся с банкирами, а послезавтра утром улетаем домой.

— Дождь закончился, — Давид смотрит в окно. — Не хочешь погулять по городу и где-нибудь поужинать?

Мне кажется, или это действительно звучит как приглашение на свидание?

Глава 56. Свободна

Я решаю не включать лишнюю принципиальность и гордость, поэтому соглашаюсь на прогулку и ужин с Давидом. К тому же нам действительно есть, что обсудить: от завтрашних переговоров с банкирами до внезапно возникших проблем с алгеброй у Майи.

Как человек, опрометчиво на посмотревший погоду, я не взяла теплые вещи. А на улице холодно и промозгло. Из-за этого большой прогулки не получается, и мы с Давидом заходим в первый попавшийся ресторан.

— Ты хочешь нанять Майе репетитора по алгебре? — спрашивает Давид, когда мы садимся за круглый столик для двоих.

Ресторан светлый, теплый и уютный. После промозглой улицы я ёжусь и тру заледеневшие ладони.

— Пока у меня такой вариант, но я не знаю, насколько репетитор поможет. Дело ведь не в том, что Майя перестала понимать материал. А в том, что с этого года у их класса новый учитель, у которого ярая неприязнь ко всем детям. Другие родители в чате предлагают пожаловаться на нее директору.

Давид выглядит очень обеспокоенным проблемами Майи в школе, и мне приятно это видеть.

— Раньше ты так об учебе Майи не переживал, — замечаю.

— Ну раньше Майя была круглой отличницей и висела на доске почета, не было поводов для переживаний.

— Знаешь, а Майя не переживает об этом так, как мы. Говорит, алгебра не нужна ей для поступления, а золотая медаль нигде в жизни не пригодится. Кажется, наша дочь куда мудрее, чем мы.

Давид смеется, и я тоже заражаюсь его смехом. Потом он вмиг становится серьезным и глядит на меня так пронзительно, что внутри все сжимается.

— Как ты, Вера? — спрашивает с грустью.

У меня мороз по коже. Я понимаю: его вопрос гораздо глубже, чем просто банальное: «Как твои дела?». Под этим «Как ты, Вера?» скрывается намного больше смысла.

— Не знаю, Давид, — отвечаю честно. — Нормально, наверное.

— Наверное?

— Что ты хочешь услышать от меня?

— Правду.

— Какую?

— Ты счастлива?

Официант ставит перед нами блюда. Я опускаю глаза в свою тарелку. Аппетит резко пропал.

— Счастлива ли я, что развелась с тобой? Ты это имеешь в виду?

— Да.

Я задумчиво накалываю на вилку кусочек курицы и отправляю в рот. Медленно жую. Думаю над вопросом. Давид к своей еде не притрагивается. Напряженно ждет от меня ответа.

— Я развелась с тобой не для того, чтобы это сделало меня счастливой. А потому что я не видела для себя другого варианта. Я не смогла простить тебя, Давид. И не могу до сих пор.

Я осмеливаюсь поднять на бывшего мужа лицо и вижу боль в его глазах.

— А ты хотя бы пыталась?

— Ну я же подала на развод не на следующий день после твоего признания, а через полтора месяца. Это достаточный срок, чтобы обдумать ситуацию и принять взвешенное решение.

— Вера‚ это был один-единственный раз за всю нашу совместную жизнь...

— Как я теперь могу быть уверена, что не будет второго раза? — перебиваю.

— Мне не интересен никто, кроме тебя. До сих пор.

От признания Давида сердце начинает больно колотиться о ребра. Я чувствую: он говорит искренне. Вот только мне от этого не легче. Прошлое не вернуть, его измену не исправить.

У Давида много достоинств и его есть, за что любить. Я и любила, пока он не совершил поступок, который я не в силах простить. Иногда по ночам я думаю: что бы было, если бы я не оказалась столь категорична? Оценил бы Давид мое прощение? Или, почувствовав безнаказанность, стал бы изменять дальше?

Мужские измены — довольно распространенная проблема. Даже если женщина сама с ней не сталкивалась, в ее окружении есть, как минимум, одна подруга или родственница, пережившая измену мужа. У меня тоже есть такие знакомые и родственницы. И по моим личным наблюдениям мужья изменяли им, чувствуя свою безнаказанность. Зачем отказывать себе в удовольствии спать с другими женщинами, если ты знаешь, что тебе ничего за это не будет? Ведь жена всегда простит из соображений, что она мудрая и сохраняет семью.

Я никогда не считала прощение мужской измены мудростью. Для меня это, наоборот, несусветная глупость. И именно эта женская глупость плодит измены. Да, я на полном серьёзе думаю, что в измене мужа виновата жена. Но не в том смысле, что жена плохая или какая-то не такая. А в том смысле, что жена никак не наказывает мужа за измену, И, чувствуя свою безнаказанность, муж продолжает ходить налево дальше. Повторюсь: почему бы не жить в свое удовольствие и не трахать все, что движется, если тебе ничего за это не будет? Подумаешь, пообижается жена недельку-другую. А ты подаришь ей цветы, хорошенько попросишь прощения, пообещаешь, что это больше никогда не повторится, она и оттает. А там можно и дальше изменять. Главное только больше не спалиться. Ну а если все-таки спалишься, то ничего страшного. Главное снова внушить жене, что она мудрая и сохраняет семью.

А вот если бы мужчины знали, что за измену их выставят вон из дома, отберут половину денег и имущества, а также посадят на счетчик под названием «алименты», то они бы десять раз подумали прежде, чем выпускать свой член из штанов. Мы определенно живем в мире, который принадлежит мужчинам. И у них чертовски круто получилось оболванить женщин.

— Если бы тебе не был интересен никто, кроме меня, то твоей измены не случилось бы.

— Но и ты очень быстро нашла мне замену, не так ли?

— Не видела смысла хранить верность бывшему мужу, который предал.

Давид выдерживает мой взгляд.

— Ты с ним до сих пор?

Вот не дает ему покоя мой новый «возлюбленный».

— Нет, — отвечаю честно. — Мы расстались некоторое время назад. Но у меня действительно был роман с другим мужчиной. Это была не шутка. Я не любила его. Он просто нравился мне и был приятен в общении. Некоторое время назад обстоятельства сложились так, что наш роман прекратился. Я не скорблю из-за этого. Но и не жалею, что этот роман случился. Он был нужен мне в определенный момент времени, когда мне было очень тяжело после твоего предательства.

Судя по довольной улыбке Давида, он пропустил мимо ушей всю мою длинную речь, зациклившись только на том, что я теперь свободна.

Глава 57. Простить

Переговоры с банкирами проходят лучше, чем мы ожидали. Это по видеосвязи они понты колотили, а когда при личной встрече Давид задвинул им огромную речь про то, что наше новое решение по кибербезопасности не имеет аналогов на рынке, банкиры и притихли. Они взяли пару дней подумать, но я уверена: контракт у нас в кармане.

Выйдя из центрального офиса банка, мы направляемся в сторону ближайшего ресторана. Погода сегодня лучше: не так холодно и промозгло. В присутствии двух других сотрудников мы с Давидом ведем себя естественно. Наверное, как раньше. Наверное, как муж и жена. Должно быть, бухгалтерия и отдел кадров не пустили сплетни по фирме о нашем разводе, да и сами об этом забыли, раз по привычке забронировали нам один люкс на двоих.

После ужина айтишник и продуктолог уходят по своим делам, а мы с Давидом медленно бредем по центру города, обсуждая работу. Уже стемнело, загорелись огни и фонари. У меня хорошее настроение, ведь контракт с новыми клиентами почти наш. Нет, не почти. Он точно наш, поскольку, когда мы подходим к отелю, Давиду звонит вице-президент и говорит, что они готовы подписать с нами контракт завтра утром. Даже обещанные два дня не выждали.

— Можно нам в номер бутылку шампанского и фрукты? — Давид делает заказ по телефону.

Удивленно на него гляжу

— Это еще зачем? — спрашиваю, когда бывший муж кладет трубку.

— Отметить заключение контракта.

— Надо тогда остальных ребят позвать, — имею в виду айтишника и продуктолога.

— Не будем мешать им покупать женам сувениры.

Смеясь, я отодвигаю стул из-за большого круглого стола и забираюсь на него с ногами. Давид стягивает галстук и бросает его на диван, на котором сегодня спал. Затем начинает расстегивать пуговицы на рубашке, а я, как дура, пялюсь на это. Бросив рубашку рядом с галстуком, достает из раскрытого чемодана футболку и надевает ее. Давида ничуть не смущает мое присутствие. Затем он начинает снимать брюки, чтобы надеть спортивные штаны. Пока меня не поймали на подглядывании, беру со стола телефон и пишу Майе сообщение.

Стук в дверь, и Давид идет открывать. В номер закатывают тележку с бутылкой шампанского в ведерке со льдом и большим подносом свежих фруктов. Горничная ставит это на стол и укатывает тележку.

— Красиво, — разглядываю фрукты.

Давид Берет шампанское. Благодаря его ловким движениям пробка выходит с приглушенным хлопком, а следом из горлышка показывается пар. Бывший муж разливает напиток по бокалам.

— За новый контракт, — предлагает тост и садится рядом на соседний стул.

— За новый контракт.

Мы чокаемся и делаем по глотку. Шампанское вкусное, я прикрываю глаза от удовольствия, а следом заедаю клубникой. Несмотря на развод, мы остаемся союзниками. Оба радуемся новым клиентам, потому что это приносит нашей общей фирме еще больше статуса, денег и престижа.

— Чему ты улыбаешься? — спрашивает Давид.

Открываю глаза и смотрю на него.

— Вспоминаю, как ты основал компанию.

Давид ухмыляется.

— Это было так давно.

— И это было очень рискованно. Но ты справился.

— Помнишь, что ты мне тогда сказала? — глядит на меня, делая глоток из бокала.

Задумываюсь, вспоминая.

— Что я тебе сказала? — морщу лоб. — Нет, не помню.

— «Если бизнес пойдет, люди скажут, что это было правильное решение. А если бизнес не пойдет, люди скажут, что это было глупое решение. Давид, сделай так, чтобы люди про тебя сказали: это было отличное решение!», — процитировал мои слова семнадцатилетней давности.

Я смеюсь, вспомнив, что действительно говорила нечто подобное.

— Давид, это было отличное решение! — провозглашаю. Непроизвольно тянусь к нему и кладу руку на плечо.

Я тут же одергиваю себя. Что я сделала? Убираю руку, но Давид перехватывает ее своей ладонью и крепко сжимает. А затем подносит к губам и целует тыльную сторону. Меня стрелой пронзает. Дыхание сбивается. Я замерла и завороженно гляжу на Давида.

— Ничего бы не получилось без тебя и твоей поддержки, Вера.

Он опускает наши руки, но мою ладонь не выпускает. Продолжает держать в своей, сплетя наши пальцы. Я не знаю, выдернуть ли руку или оставить ее в ладони Давида. Его тепло проникает в меня сквозь кожу, разливается по венам и обволакивает внутренности. Я пьянею. От физического контакта с Давидом? Или от шампанского? Мне бы отставить бокал в сторону, но я, наоборот, подношу его к губам и осушаю до дна. Бывший муж подливает еще.

— Ты решил меня опоить? — спрашиваю, смеясь. Тем временем беру бокал и делаю еще глоток прохладного алкогольного напитка.

— Ни в коем случае. Мы празднуем.

Мне становится жарко, я чувствую, как алеют щеки. Давид не выпускает мою ладонь, а я не выдергиваю. Прислушиваюсь к своим ощущениям. Возможно, мне следует еще подумать, могу ли я простить Давида? Что если все-таки смогу? Что если полтора месяца, которые я дала себе на размышления в самом начале, это недостаточный срок? Тогда, словно змей-искуситель, вокруг меня вился Тимур. Вдруг он сбил меня с толку?

Давид гладит мою ладонь большим пальцем. Рисует узоры, а я прикрываю глаза и погружаюсь в бездну чувств. Их много. Безусловно, это боль и обида от предательства. Но так же я испытываю восторг и трепет. Сердце стучит быстрее, чем обычно. А от осознания, что это именно Давид, по телу прокатывается волна дрожи.

Я открываю веки и смотрю на него слегка расфокусированным взглядом. Несколько секунд мы не сводим друг с друга глаз, а затем Давид подается ко мне и целует в губы. Льнет к моему рту, свободной рукой держит меня за затылок. Он замирает, поцеловав меня один раз. Я не отстраняюсь. Даю ему возможность продолжить. Мне нужно еще раз подумать, могу ли я простить Давиду измену.

Он отпускает мою ладонь и берет лицо обеими руками. Теперь целует меня жадно. Я начинаю отвечать. Я узнаю губы и вкус Давида. Зажмуриваюсь. Оказывается, я и не догадывалась, как мне не хватает его поцелуев.

Нас закручивает в круговорот страсти. Поцелуй становится глубже, нетерпеливее. Я тоже обнимаю Давида. Пальцы сводит от наслаждения, когда вожу по его лицу и волосам. Он встает со стула и поднимает меня следом за собой. В следующую секунду отрывает от пола и, подхватив под ягодицами, несет в спальню.

Прохлада отельного покрывала слегка отрезвляет. Я прерываю поцелуй и заглядываю Давиду в глаза. Из карих они превратились в черные. Я ощущаю его дыхание на своей коже. Оно будоражит воспоминания счастливых дней семейной жизни. А следом приходит воспоминание об измене, и боль пронизывает грудь. Я должна попытаться его простить.

Давид снова впивается в мой рот. Страстно. Жадно. Неистово. Я отвечаю ему, параллельно стягиваю с его тела футболку. Давид находит на моем платье молнию и расстегивает. Не разрывая губ, мы раздеваемся. Когда одежда больше не является преградой, моментально соединяемся воедино.

Хриплые стоны срываются с наших губ. Мне хорошо и... одновременно больно. Нет, не физически. В голове возникла мысль: точно так же Давид занимался любовью с Зоей. Я стараюсь прогнать ее и сконцентрироваться на собственных приятных ощущениях. В какой-то момент у меня это получается. Давид снова целует меня в губы, поцелуй помогает забыться. Однако проклятая мысль о Зое не хочет исчезать полностью. Она возвращается и снова отравляет мне сознание. Я начинаю целовать Давида совсем жадно и безумно, как будто это поможет не думать о его измене. А у Давида был кто-нибудь после Зои? Может, соседка Лена? Или кто-то в отпуске в Дубае?

Чем сильнее я целую Давида и чем дольше занимаюсь с ним любовью, тем больше ненужных мыслей в голове. Они мучают меня, причиняют боль, рвут душу в клочья. Я глажу Давида по волосам, колючим щекам, вдыхаю его запах. Все такое родное и любимое. Моё. Да, моё, а не чьё-то еще.

— Я люблю тебя, Вера, — шепчет. — Люблю.

Усилием воли подавляю в себе мысли о других женщинах. Распахиваю веки и смотрю Давиду в лицо. Наконец-то начинаю испытывать наслаждение. Оно волнами распространяется по всему телу от низа живота. Он целует мое лицо, шею, грудь. Целует так, будто скучал. Целует так, будто любит. Целует, как раньше.

Давид сплетает наши пальцы и заводит руки мне за голову. Я выгибаюсь дугой, стону. Бывший муж захватывает губами один сосок, обводит его языком. Я концентрируюсь на ощущениях и через минуту достигаю оргазма. Громко кричу, сжимаюсь, и следом оргазм накрывает Давида.

Перед глазами летают искры, комната наполнилась запахом наших разгоряченных тел. Давид перекатывается с меня на кровать, шумно дышит. Берёт меня и укладывает себе на плечо.

Когда сердцебиение успокаивается, а дыхание восстанавливается, отчетливо понимаю: я до сих пор люблю Давида. Но я не могу его простить.

Глава 58. Иллюзия счастья

Мы спим вместе, в одной кровати. Давид обнимает меня со спины, утыкается носом мне в затылок и быстро засыпает. А я всю ночь не могу сомкнуть глаз. Думаю.

Как одновременно могут существовать любовь к человеку и брезгливость к нему? Я, бесспорно, люблю Давида. До сих пор. Но в то же время я испытываю крайнюю степень брезгливости, каждый раз думая о том, как он был с той самой Зоей.

Просто взял и изменил, потому что ему так захотелось. Нет, я не могу переступить через это. Может, еще мало времени прошло. Не знаю. Но я не могу. Лежа в объятиях Давида отчетливо это понимаю. Другие мои знакомые, которые прощали мужьям измены, делали это быстро. Больше месяца их обиды и истерики не длились. Муж извинился, покаялся, побыл какое-то время шелковым, они и простили.

Давид тоже извинялся, каялся, был шелковым, дарил цветы и подарки, сыпал открытками, сообщениями. Все это было в избытке, когда я выгнала его на дачу. Потом он решил меня отпустить, потому что знал: если силой держать меня на привязи и категорично не соглашаться на развод, то будет только хуже. Давид отлично изучил меня за семнадцать лет брака. Он дал мне развод, чтобы исключить еще один повод для моей ненависти к нему. Теперь я ненавижу его только за измену. А так бы ненавидела за измену и за то, что не дает развод. Хитро.

Теперь, как Давид думает, я подуспокоилась, даже завершила новый роман, и теперь можно попробовать окучить меня снова. Вдруг сейчас я смогу простить? Перебесилась и все такое. Я не могу винить Давида в том, что он затеял такой план. Я верю, когда он говорит, что любит меня и хочет вернуть, как все было. Но я не могу наступить себе на горло, сделать вид, что простила ему измену, и жить, как раньше. Просто не могу и все. Хочу, но не могу.

Утром Давид едет в банк подписывать контракт. Это нужно сделать быстро, поскольку скоро у нас самолет. Мы не рассчитывали, что подписание договора произойдет в этой же поездке, поэтому билеты взяли на ранний рейс. Я отправляюсь в аэропорт с двумя другими коллегами. Давид приедет позднее. Я надеюсь, он не опоздает на рейс.

Бывший муж влетает в самолет самым последним пассажиром, и я наконец-то успокаиваюсь. Его место в бизнес-классе рядом со мной. Удивительно, но других пассажиров, кроме нас, в бизнесе больше нет. Когда самолет набирает высоту, и капитан разрешает отстегнуть ремни, Давид склоняется ко мне и целует. Я отстраняюсь.

— Думаю, нам нужно поговорить о том, что произошло вчера.

Я замечаю, как Давид едва слышно вздыхает.

— Вера, — сжимает мою холодную ладонь, — я прошу тебя: дай мне шанс. Я совершил ошибку. Ужасную, роковую ошибку. Ты даже не представляешь, как я раскаиваюсь. Но если у тебя еще остались чувства ко мне, пожалуйста, дай мне шанс.

Я тяжело сглатываю. Глупо отрицать то, что вижу: Давид говорит искренне и от всего сердца.

— Если ты думаешь, что у меня глупая принципиальность, то это не так. Я бы очень хотела дать тебе шанс. Я бы очень хотела, чтобы у нас все стало, как прежде. Но я не могу, Давид, — чувствую, как мой голос надламывается. — Я не могу заставить себя простить тебе предательство. Я пыталась много раз. Но у меня не получается. Если бы я могла заставить себя, я бы заставила. Но у меня ничего не выходит, понимаешь? Я хочу простить тебя, а не получается.

Когда произношу последнюю фразу‚ Глаза начинает колоть, а в носу щиплет. Слезы подступают.

У Давида дергается кадык, он стискивает челюсть.

— Что мне сделать, Вера? Просто скажи: что мне сделать?

— Вернуться в прошлое и не изменить мне. Ну или хотя бы не рассказать об этом.

— Я рассказал тебе, поскольку ты не заслуживаешь жить во лжи. Знаешь, я сам много думал, правильно ли поступил, рассказав. Конечно, всем было бы лучше и легче, если бы я промолчал. Но тогда ты бы жила в иллюзии счастья, которого на самом деле больше нет.

— Знаешь, иногда иллюзия лучше, чем жестокая реальность.

Я правда так считаю. Я ведь специально не говорю Давиду, с кем именно у меня был роман. Одно дело знать, что я просто встречалась с каким-то абстрактным мужчиной. А другое дело — знать, что это был не кто иной, как Тимур — сотрудник нашей компании, которого Давид всеми силами к нам заманивал. У нас был роман у Давида под носом, а он и не заметил. Получается, Давид приложило столько усилий к тому, чтобы переманить Тимура, и все для чего? Для того, чтобы Тимур начал со мной спать? Давиду это определенно не понравится. Поэтому я никогда не расскажу ему, что у меня был роман не с кем-нибудь, а именно с Тимуром. Есть голая правда, которую лучше унести с собой в могилу.

— Ты серьезно предпочла бы не знать? — прищуривает глаза, будто не верит.

— Я бы предпочла, чтобы ты мне не изменил. Но раз это произошло, то я бы не хотела знать.

— Так рассуждал мой отец, имея на стороне вторую семью.

— У твоего отца не было совести. У тебя она есть. Ты мог просто больше никогда не изменять мне, осознавая, что то была ошибка.

Кивает.

— Я действительно осознаю ошибку и больше никогда тебе не изменю.

Отворачиваюсь к иллюминатору и смотрю в небо. Может, мне просто нужно больше времени? У кого-то получается простить измену за пару недель, а мне, может, нужен год? Может, со временем я сама перестану вспоминать его предательство? Может, если я займусь с Давидом сексом еще сотню раз, то Зоя больше не будет возникать в моих мыслях?

Я не знаю. Поэтому больше не говорю Давиду ни слова. Он тоже больше не ведет со мной разговора, правильно уловив мое настроение: сейчас лучше не лезть.

Мы приземляемся в Москве и вместе идем на выход из аэропорта. В столице ливень. Дождь идет стеной, я в нерешительности замираю.

— Мне надо в офис, — говорит Давид, заметив мое смятение погодой. — Я оставил машину здесь на парковке. Давай отвезу тебя домой?

— Я тоже хотела поехать сейчас в офис.

— Тогда поехали вместе.

— Не надо, я возьму такси.

— Нет, Вера, что за ерунда? Если мы оба собираемся на работу.

Он не просто настаивает, а говорит в ультимативной форме. Что толку спорить? Да и глупо. Почему бы мне действительно не поехать в офис вместе с Давидом, раз нам обоим туда надо?

На улице он раскрывает над нами зонт, пока мы быстро шагаем к парковке. Я непроизвольно беру Давида под локоть. Кажется, если сильнее прижмусь к бывшему мужу, дождь меньше меня намочит.

В паркинге я отпускаю его локоть и послушно семеню сзади, пока Давид направляется к своему автомобилю. Сев на переднее сиденье, сразу снимаю с себя промокшую обувь. Давид включает печку, я ёжусь. За несколько дней нашего отсутствия в Москве заметно похолодало. Чувствуется приближение зимы. Воздух стал ледяным, а при дыхании изо рта идет пар.

Давид включает радио, я согреваюсь и расслабляюсь. Дорога до офиса трудная.

Ливень идет стеной, дворники работают во всю мощь, смахивая с лобового потоки воды. Но видимость все равно ужасная. Давненько я не припомню такой погоды в Москве. Как будто десять лет была засуха, а теперь все воды мира решили обрушиться на столицу.

— Ни черта не видно, — злится Давид. Он сбавил скорость до минимума, прищурил глаза, глядя перед собой.

Я всматриваюсь в лобовое, но вижу только одно сплошное серое пятно, в котором поблескивают красные огоньки — фары других машин. Бодрый голос радиоведущего, зачитывающего поздравление с юбилеем какому-то Леониду, заглушает протяжный звук чужого клаксона и рев шин.

— Твою мать!

Давид резко уводит руль влево, и в этот момент в нас на полной скорости влетает машина. Меня моментально пронзает адская невыносимая боль. Последнее, что я помню, — как все мое тело сдавливает тисками, словно консервную банку.

Глава 59. Больница

Давид

Сильное столкновение. Прежде, чем срабатывают подушки безопасности, я бьюсь головой о боковое стекло. Снова визг шин, снова чужой клаксон. Опять удар. На этот раз откуда-то сзади. И еще один. Теперь с моей стороны.

— Вера, — зову из последних сил, а сам боюсь повернуть к ней голову. — Вера, — шепчу и проваливаюсь в темноту.

***

Меня будит писк. Противный такой. От него в голове пульсирует болью. Я открываю глаза и вижу флюоресцентную лампу. Пытаюсь пошевелиться. Каждое движение отдает болью. Болит везде, в каждом сантиметре тела. Но особенно ноет левая рука. И голова вообще раскалывается.

— Пришел в себя, — взволнованный женский голос. — Здравствуйте, — надо мной склоняется молодая девушка в медицинской форме. — Александр Александрович! — она громко кого-то зовёт.

Подбегает мужик в белом халате.

— Очнулся! Отлично!

Вокруг меня суетятся, задают вопросы, приносят попить. Они раздражают меня. В памяти восстанавливаются все события. Авария. Мы с Верой попали в очень сильную аварию. В нас въехали несколько машин.

— Где моя жена? — спрашиваю. Меня пронзает таким ужасом, что боль уходит на второй план. — Что с моей женой?

— Это девушка, которая ехала вместе с вами?

— Да.

— Она здесь, тоже в реанимации. Вы в реанимации.

Врач показывает рукой вправо, я с трудом поворачиваю голову и вижу... Я не сразу понимаю, что это Вера. Она лежит, не двигается. Подключена к множеству проводов, в руке капельница. Наверное, у меня так же. Но у Веры еще кислородная маска на лице.

— Как моя жена? — спрашиваю хрипло.

Страх за жизнь Веры сковал меня щупальцами.

— У вашей супруги состояние значительно тяжелее, чем у вас. Но ее жизнь под контролем. Можете ответить на несколько наших вопросов? Как вас зовут?

Я перевожу на врача изумленный взгляд.

— Вы поступили в больницу без документов, нам нужно установить вашу личность. И личность вашей супруги. Также можем связаться с вашими родственниками и предупредить их о том, где вы находитесь. Как вас зовут?

Один ужас сменяется другим. Майя. Сколько мы здесь торчим? Дочка одна без связи с нами. Она знала, когда мы прилетаем. А Вера не вернулась домой.

— Мне надо позвонить дочке. Где мой телефон?

— Из ваших вещей у нас только одежда, которая была непосредственно на вас, когда вы поступили в больницу. Мобильного телефона среди вещей не было. Документов тоже. Так как вас зовут?

Я обречено закрываю глаза. Конечно, не было. Потому что телефон висел на специальной подставке возле руля. Я ехал в офис по навигатору, который включил на мобильнике.

— Бергер Давид Сергеевич...

Я полностью называю свои данные и данные Веры, а также номер телефона Майи, который знаю наизусть. Медсестра быстро за мной записывает. Слова даются с трудом, я чувствую усталость, как будто не наши с Верой ФИО и даты рождения называю, а марафон бегу.

— Хорошо, — довольно подытоживает врач, — я вижу: сознание у вас ясное, память в порядке. Но все равно вам нужно отдохнуть. Сейчас медсестра вколет вам обезболивающее. Какое-то время вы еще пробудете в реанимации, потом переведем вас в отделение.

— В какое?

Задумывается.

— Не знаю пока, в травматологию, наверное. У вас перелом левой руки. Черепно-мозговая травма, судя по всему, не такая сильная, как у вашей супруги.

Внутри все обмирает.

— Что с моей женой? — я снова поворачиваю голову к Вере. Она так же неподвижна.

— Жизнь вашей супруги под контролем. Это главное. Позднее подойдет невролог, и все вам объяснит. А пока отдохните. Вашей дочке мы позвоним.

Медсестра вводит мне что-то в капельницу, должно быть обезболивающее, а я не свожу глаз с Веры. Моя левая рука в гипсе, но это меня сейчас совершенно не волнует. Вера не дышит самостоятельно. На ней маска.

Я хочу вскочить с кровати, сорвать с себя провода и капельницу. Хочу броситься к Вере, обнять ее, тряхнуть за плечи, чтобы проснулась. Она ведь спит? Это ведь просто сон? Я могу разбудить ее?

— Вера! — зову. — Вера!

Я хочу кричать ее имя громко, а не получается. У меня хриплый голос, как будто накануне я горланил песни и сорвал его.

— Вера! — предпринимаю последнюю попытку. Как мне кажется, сейчас получилось громко. Но она не открывает глаз. Тогда я пытаюсь встать, но тело словно стало ватным, не слушается.

— Вера! — повторяю. — Вера!

Я отчаянно стараюсь держать глаза открытыми, но веки опускаются сами собой. Я снова проваливаюсь в тьму.

***

Когда я открываю глаза в следующий раз, боль в теле не такая сильная. Я сразу поворачиваю голову в сторону Веры. Она на месте. Так же лежит неподвижно, подключенная к множеству аппаратов, и дышит через кислородную маску. Ко мне подходит медсестра, уже другая. Затем врач, тоже другой. Говорят, что будут переводить меня в отделение травматологии, так как моей жизни ничего не угрожает. Еще рассказывают, что приходила Майя, но ей не разрешили остаться в нашей палате надолго, поэтому она уже ушла.

Я даже представить боюсь, в каком дочка состоянии. И бесит, что не могу с ней связаться. Остается только надеяться, что она не одна, а с родителями Веры. Наверняка так и есть, успокаиваю себя. Майя сразу позвонила бабушке с дедушкой, они забрали ее к себе.

Я спрашиваю врача, что именно случилось. Понятно, сильная авария. Но что конкретно? На ответ особо не рассчитываю, но врач оказывается в курсе ситуации. Пьяный водитель не справился с управлением в сильный дождь и въехал в мою машину. Затем в нас влетела машина, которая ехала позади. А потом еще одна. Пьяный водитель погиб, пассажиры остальных автомобилей пострадали.

— Что с моей женой? — задаю главный вопрос. Предыдущий реаниматолог почему-то не захотел отвечать.

— Ваша супруга в коме. В результате сильной черепно-мозговой травмы у нее произошел инсульт. Также у нее несколько переломов, но они не несут угрозу жизни. Про инсульт невролог вам потом подробнее расскажет. А мы сейчас переводим вас в травматологию, в реанимации вам больше делать нечего, — и он улыбается, как будто только что сообщил мне что-то радостное. Как будто не поверг меня в состояние дикого животного ужаса, от которого волосы на затылке шевелятся.

— Я хочу остаться с женой, — настойчиво прошу. Нет, не прошу: безапелляционно утверждаю.

— Это невозможно, реанимация только для пациентов в тяжелом состоянии. У вас состояние не тяжелое. Вы в рубашке родились, — и снова эта противная улыбка, как будто сообщает мне:

«Вы выиграли миллион долларов. Правда, ваша жена в коме, но это ничего страшного. Зато у вас есть миллион долларов!».

Ко мне подходят две медсестры, принимаются отключать меня от аппаратов.

— Моя жена будет жить? — спрашиваю их.

Одна полностью игнорирует мой вопрос, вторая пожимает плечами:

— Врач вам лучше скажет. Но у нас довольно много случаев, когда пациенты выходят из комы.

— И с ними потом все нормально? — цепляюсь как утопающий за соломинку.

Снова пожимает плечами:

— По-разному.

Затем приходят двое мужчин и укатывают меня из палаты отделения реанимации и интенсивной терапии. Я бросаю последний взгляд на Веру. Она лежит так же неподвижно.

***

Я не могу находиться в палате, когда Вера там, в коме. Наконец-то мне приносят мою одежду, я встаю с постели, игнорируя вновь возникшую боль в теле, и принимаюсь одеваться. Делать это одной рукой крайне неудобно. Мне то и дело хочется совершить какое-то действие левой, но она в гипсе. Еще болит спина и болят ноги, как после очень сильного ушиба. И башка. Башка, конечно, раскалывается на части. Но все это ерунда по сравнению с тем, что Вера в коме.

ВЕРА В КОМЕ.

От одной только мысли тело ледяным потом покрывается.

— Можно позвонить по вашему телефону? — обращаюсь к соседу по палате. Он весь перебинтован, но на тумбочке у него мобильник. — Я без телефона.

Он едва заметно кивает.

Пошатываясь, подхожу к соседу. При каждом шаге испытываю головокружение. Похрен, пройдет. Беру простенький мобильник и набираю Майе.

— Алло, — раздается испуганный голос дочки.

— Майя, это я.

— Папа! — визжит. — Папа!

Майя начинает рыдать в три ручья. Грудь сдавливает комом. Я падаю на стул возле соседа по палате, потому что не в силах больше стоять на ногах.

— Майя, милая, я без телефона. Он остался в машине. Это номер моего соседа по палате.

Майя продолжает рыдать навзрыд. Я выжидаю, когда она успокоится, при этом сам борясь со слезами.

— Майя, — зову дочь, когда ее рыдания становятся чуть тише.

— Да, пап...

— Ты где сейчас?

— У бабушки с дедушкой.

— Ты им рассказала?

— Да.

— Как они?

— На успокоительных. Их не пустили в больницу, потому что они забыли взять паспорта. Мы так торопились, когда позвонили из больницы и сказали про вас с мамой. Бабушка с дедушкой были так напуганы, что обо всем забыли. Поэтому в больницу только меня пустили, а их нет. Завтра они тоже приедут. Но нас не пускают надолго. Мне разрешили только десять минут возле вас провести. Ты спал, а мама, сказали, в коме, — на этих словах Майя снова всхлипывает.

— С мамой все будет в порядке, — даю обещание, которое сам не знаю, сбудется ли.

Поговорив с Майей, возвращаюсь к своей постели и без сил падаю на подушку.

Если я правильно вижу время на часах на стене, сейчас почти двенадцать ночи.

Меня долго переводили в травматологию. Вернее, перевезли на кушетке-то меня быстро, но пока тут врачи осмотрели, пока постовая медсестра задала миллион административных вопросов, пока отыскали и принесли мою одежду... К тому же, по-моему, я пару раз отключался. Так и не понял, спал или сознание терял.

Я хочу пойти к Вере. Я хочу быть рядом с ней, а не здесь, в палате. В палате для пациентов, жизни которым ничего не угрожает. Но у меня такое ощущение, что из тела высосали все силы. Палата крутится перед глазами. А я всего-то оделся и позвонил Майе. Я снова пытаюсь подняться на ноги. Кажется, мне это даже удается. Но почему я стою на потолке? Разве это возможно? Всё крутится, как в центрифуге. Я опять отключаюсь...

***

Просыпаюсь от яркого света в лицо. Это луч солнца из окна. Он режет глаза, я морщусь.

— Завтрак! — звучит грубый голос. Не понимаю, мужской или женский.

На тумбочку у моей головы со звоном приземляются тарелка и кружка.

— Ходить можешь? — обращается ко мне мужеподобная женщина.

— Да.

— Тогда, как поешь, грязную посуду сам отнеси в конец коридора.

У моего соседа она не спрашивает, может ли он ходить. По-моему, он даже есть самостоятельно не может. Он весь в гипсе и бинтах. Когда женщина укатывает тележку с завтраком дальше, я сажусь на кровати и тру лицо. Голова больше не кружится — уже хорошо. Хотя боль в башке и теле еще есть, но это ерунда. Я отправляю в рот пару ложек гречневой каши, но чувствую тошноту, и откладываю еду в сторону. Встаю на ноги, беру только что принесенный мне завтрак и отношу, куда сказала женщина. При ходьбе ноги и спина болят сильнее. Игнорирую. Главное, что больше не теряю сознание.

— Не подскажите, где находится реанимация? — спрашиваю у другой женщины на кухне, когда оставляю посуду с завтраком.

— Во втором корпусе.

— А это какой корпус?

— Третий.

Каким путем меня вчера везли на каталке, я не помню. Выхожу из отделения и иду по указателям. Больница большая, коридоры и переходы длинные. Наконец, нахожу реанимацию, но сразу на входе меня тормозит постовая медсестра и не хочет пускать. Зовёт врача. Это первый реаниматолог, с которым я общался, когда пришел в себя. Он разрешает мне пройти к Вере.

Почти не дыша, прохожу к ней и опускаюсь на стул рядом. У Веры все без изменений: куча проводов, подключенных к груди, капельница в руке, пищащие аппараты и кислородная маска. Я беру ее руку и сжимаю.

— Вера, — зову глухо.

Она никак не реагирует. Как будто не слышит моего голоса.

— Вера, — повторяю громче.

Ноль реакции.

Горло стягивает колючей проволокой. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Перед глазами проносятся кадры аварии. Я ехал и почти ничего не видел. Было пасмурно, и дождь шел стеной. Помню точно, что ехал медленно. Гораздо медленнее допустимого скоростного режима. Внимательно вглядывался в лобовое. А потом заметил, как на нас что-то несется. Визг шин и звук клаксонов подсказали: это чужая машина. Я постарался свернуть так, чтобы миновать столкновения со встречным автомобилем, но, видимо, сделал это слишком поздно. Один удар, второй, третий. Где-то между ними сработали подушки безопасности. Но Вера все равно в коме.

— Здравствуйте, — звучит сбоку. Я поворачиваюсь на голос. Новый врач. — Вы супруг... Эээ... — он опускает глаза в бумаги. — Вы супруг Веры Бергер?

— Да.

— Отлично, я невролог. Нам надо побеседовать.

Я резко поднимаюсь со стула и тут же чувствую головокружение. Невролог обеспокоенно на меня глядит.

— Вы в порядке?

— Да, я в полном порядке. Немного штормит, но ерунда. Что с моей женой? Она выйдет из комы?

Мой голос звучит нервно, и я сам на пределе.

— Мы прикладываем для этого все усилия.

— Реаниматолог сказал, у нее произошел инсульт?

— Да. От сильного удара головой произошел инсульт.

Я мало знаю об инсультах. В нашей семье их ни у кого не было. У меня есть только общие сведения о том, что после инсультов людей иногда парализует.

— Моя жена парализована?

— Нет. Надеемся, что нет. Результаты МРТ головы показали, что области мозга, отвечающие за речь и двигательную активность, не пострадали. Мы исходим из того, что, если ваша супруга выйдет из комы, она сможет ходить и говорить.

Я чувствую облегчение. Но, наверное, оно ложное, потому что невролог остается предельно серьезным.

— У вашей супруги пострадал другой участок мозга... — и замолкает.

Почему он не может сразу все выложить? Как будто специально нагнетает.

— Какой? — теряю терпение.

— Отвечающий за память.

Несколько раз моргаю.

— Что это значит?

— Поражение небольшое, это вселяет оптимизм. Скорее всего, полной амнезии не будет. По крайней мере мы на это надеемся. Но если ваша супруга выйдет из комы, будьте готовы к тому, что она забудет некоторые события из своей жизни.

Глава 60. Дом

Вера

Я с трудом поднимаю веки. Они словно налились свинцом — такие тяжелые. А еще я чувствую боль. Она везде, в каждой клетке тела. Но особенно сильная в голове. А этот противный писк только усугубляет. Он проникает в уши и режет барабанные перепонки. Перед глазами пелена. Сквозь нее пробивается яркий свет от лампы в потолке. Глазам тоже становится больно, поэтому я снова закрываю их. Звук писка перекрывает недовольный женский голос:

— Мужчина, ну вы не можете здесь постоянно находиться. Идите в свою палату.

— Я от своей жены не отойду ни на шаг — рычит ей в ответ Давид.

Давид! Как же я рада слышать его голос! Хочу позвать мужа, а не получается. Я не понимаю, почему. Губы словно слиплись. У меня такой сумбур в голове. Я не понимаю ни где я, ни что со мной. Перепила с родителями одноклассников Майи, что ли? Вчера дочь окончила восьмой класс. Они с одноклассниками пошли отмечать в кафе. Мы с другими родителями устроились в этом же кафе, но в другом зале. Да нет, вроде не пила я сильно. Тогда почему же так голова раскалывается?

— Мужчина, родственники могут посещать пациентов только в определенные часы. Находиться здесь круглосуточно нельзя!

— Это еще почему?

— Как минимум, потому что это реанимация, а не проходной двор! Правила придуманы не просто так.

— Не проходной двор, говорите? — Давид повышает голос. — Да у вас тут самый что ни на есть проходной двор! Ординаторы приходят толпами по десять-пятнадцать человек. Маски на лице только у двоих были! Вы с другими медсестрами постоянно собираетесь тут чай пить. Я уже молчу о том, что дверь в палату поломана и не закрывается. Знаете, я с удовольствием поговорю об этом с главврачом. Вот прямо сейчас, раз вы меня выгоняете, я пойду не в свою палату, а в кабинет главного врача.

Я что, в больнице? Какая еще реанимация? А хотя это бы объяснило боль во всем теле. Я собираю в кулак все силы и зову так громко, как могу:

— Давид!

Выходит что-то сиплое и едва слышное.

— Вера!? — Давид сдавливает мою ладонь. — Вера?

— Вышла из комы! Пришла в себя! — громко провозглашает тот же женский голос.

С новым усилием воли я открываю глаза и вижу обеспокоенное лицо своего мужа. Стараюсь улыбнуться, но не уверена, что получается.

— Господи, Вера! — Давид со слезами на глазах берет мое лицо в ладони. — Ты очнулась. — По его щеке скатывается настоящая слеза, и это повергает меня в шок. Я только один раз видела у Давида слезы — когда родилась Майя.

Ко мне подходит мужчина в белом халате.

— Вы помните, как вас зовут и кто вы?

Странный вопрос.

— Да, Вера Бергер.

Что, черт возьми, происходит? Несколько бокалов вина на праздновании окончания восьмого класса Майи довели меня до реанимации?

— Сколько вам лет?

— Тридцать три.

Врач вопросительно смотрит на Давида. Челюсть мужа сжимается.

— Что последнее ты помнишь?

Я перевожу дыхание. Говорить сложновато. Язык как будто заплетается.

— Майя вчера окончила восьмой класс. Они с одноклассниками пошли в кафе. Мы с другими родителями тоже. Сидели в соседнем зале. Я выпила вина. Давид, в чем дело? Почему я в больнице?

Это была слишком длинная речь. Мне требуется отдых после нее.

— Вера, тебе тридцать четыре года. Через полтора месяца исполнится тридцать пять. А Майя сейчас в десятом классе.

***

Известие, что я провела в коме четыре дня и забыла последние полтора года своей жизни, стало для меня сенсацией. Давид, переругавшись со всеми врачами и медсестрами, ни на шаг от меня не отходит. Он задаёт уйму вопросов о нашем прошлом, пытаясь выяснить, что еще я могла забыть.

Но, кажется, ничего, кроме последних полутора лет. Я прекрасно помню себя и свою жизнь до окончания Майей восьмого класса. А после этого провал и сразу больница. Давид рассказывает мне, что мы возвращались из командировки в Екатеринбург и попали в сильную аварию. У меня произошел инсульт, я впала в кому. Сейчас середина октября, и Майя в десятом классе.

Дочка тоже приходит меня навестить. Это так странно. Майя плачет и держит меня за руку, а я могу думать только о том, что она выросла чуть ли не на полголовы и отрастила волосы до середины спины. Вчера у нее было каре до плеч, а сегодня толстая коса.

Я рада, что Давид отвоевал себе круглосуточное место возле меня в реанимации. Без него мне было бы труднее. Давид говорит, что с моего последнего воспоминания в нашей жизни почти ничего не изменилось. Живем там же, работаем там же. С нашей фирмой все хорошо. Получается, я пропустила только Майин девятый класс. Ну ладно. Дочь убеждает меня, что ничего интересного в школе не произошло.

Из реанимации меня переводят в отделение неврологии. Врачи дают мне какие-то стимуляторы для памяти, но сами говорят, что вряд ли они помогут. В остальном со мной все в порядке, если не считать перелома одного пальца и одного ребра‚ а также нескольких сильных ушибов. У Давида сломана левая рука. Его выписывают из больницы, поэтому больше он не может находиться со мной круглосуточно, как в реанимации. Я провожу в больнице еще десять дней. Затем меня выписывают со строгими предписаниями соблюдать — постельный режим и заниматься с нейропсихологом.

Дома все точно так же, как я помню. Даже постельное белье на кровати то же самое. В шкафу нахожу несколько новых платьев, юбок и блузок. На кухне новая кастрюля и пара новых сковородок. Кружка у меня та же самая.

Пока Давид на работе, а Майя в школе, я брожу по квартире, выискивая изменения. И мне кажется, что изменения есть, только я не понимаю, какие. Это дурацкое ощущение бесит меня. Я словно схожу с ума. Я смотрю на свою квартиру, вижу, что она точно такая же, как почти полтора года назад, но тем не менее понимаю: она другая. Но что изменилось? Я никак не могу понять.

Давид приезжает с работы очень рано. Раньше, чем Майя возвращается из школы. Я так рада видеть мужа. У меня гора с плеч.

— Как ты? — он заходит в спальню и садится рядом со мной на кровать.

— Ощущение, что схожу с ума. Мне кажется, в нашей квартире что-то изменилось, но я никак не могу понять, что именно.

Муж мягко улыбается.

— Обними меня, — прошу тихо.

Давид аккуратно ложится рядом на кровать и обнимает меня здоровой рукой.

— Все будет в порядке, — нежно целует меня в висок.

— Я люблю тебя, — говорю ему.

Чувствую, как Давид слегка напрягается. Он гладит меня по щеке и целует в губы.

— Я тоже тебя люблю, Вера. Сильно люблю.

Я прикрываю глаза, уютно устроившись в объятиях Давида.

— Я купил тебе новый телефон, — говорит после паузы.

— Хорошо‚ но не думаю, что он поможет мне вспомнить хоть что-то. Я сегодня зашла в свои соцсети с компьютера. За полтора года мой пароль не изменился, представляешь? — ухмыляюсь. — Я просто находка для мошенников.

— И что в твоих соцсетях?

— Да ничего. Даже интересных переписок ни с кем нет. Зашла к нескольким друзьям, а за полтора года ни одной новой фотографии ни у кого. Видимо, в возрасте 30+ соцсети больше не нужны.

Давид смеется.

— У меня их вообще нет.

— Ты ничего не теряешь.

Новый телефон ничем мне не помогает. Я никогда не заморачивалась созданием резервных копий в мессенджерах, поэтому переписки начинаются с нуля. Фотографии из старого телефона выгрузились, но тут из интересного только наша с Майей поездка на море этим летом. Мы почему-то ездили без Давида. В телефонной книге нахожу некоторое количество номеров новых людей. Понятия не имею, кто они. Наверное, кто-то по работе.

Давид старается быть со мной по максимуму. Основную часть времени работает из дома на ноутбуке, в офис ездит только по острой необходимости. Ему тоже неудобно работать одной рукой, но Давид не может уйти на полноценный больничный. На самом деле я тоже не могу. Да и хочется уже вернуться к обычной жизни.

Вылезаю из кровати и направляюсь к Давиду. Он отрывает лицо от экрана ноутбука и поднимает на меня.

— Почему ты встала?

— Давид, мне намного лучше, — я подхожу к нему и сажусь на его колени. Обнимаю за шею обеими руками и прижимаю его голову к себе. Как я рада, что Давид рядом со мной. Я бы не справилась со всем этим без него. Чувствовать сквозь сон его объятия — лучшее лекарство. — Я хочу выйти на работу.

— Еще рано.

— Брось, ерунда. Я уже две недели дома лежу. Со мной все в порядке.

— Ты была в коме.

— Давид, все хорошо. Когда тебе снимают гипс?

— Надеюсь, скоро.

Я оглядываю кабинет Давида. Сюда я почти не заходила, это всегда было место исключительно Давида, поэтому его кабинет вряд ли помог бы мне что-нибудь вспомнить. А между тем, здесь абсолютно пустые стеллажи и полки.

— А куда подевались твои книги?

Я задаю вопрос, и в голове словно что-то щелкает. Так вот что изменилось дома! Здесь нет вещей Давида! Ни его одежды, ни любимой кружки, ни книг. Ну, какие-то вещи, конечно, есть, но очень-очень мало. Раньше в гардеробе было полно его костюмов, а сейчас висят только три. В шкафу в спальне тоже почти нет его вещей. Так вот что не давало мне покоя — отсутствие вещей Давида.

— Слушай, а где все твои вещи? — гляжу на мужа изумленно. В груди уже зашевелилось неприятное предчувствие. — Дома почти нет твоих вещей.

Ответом мне служит тяжелый вздох. Он отводит глаза в сторону. А меня же бросает в озноб. Плохое предчувствие усиливается.

— Прости‚ что не сказал тебе сразу. Я хотел, чтобы ты немного восстановилась после комы.

— Давид, в чем дело?

Он снова переводит взгляд на меня.

— Почти полгода назад мы развелись.

Глава 61. Это мой муж

Слова Давида оглушают меня. Я цепенею, схватившись за его плечи.

— Что ты сказал? Развелись?

Я в таком шоке, что не могу поверить. Это не может быть правдой. Давид тяжело сглатывает и крепче держит меня за талию.

— Да, Вера, мы развелись.

Он аккуратно снимает меня со своих колен и ставит на ноги. Поднимается со стула следом и подходит к своему портфелю в кресле. Роется в нем и достает какую-то бумагу. Несет мне.

— Это свидетельство о разводе.

Я беру в руки серую бумагу размера А4 и ничего непонимающим взглядом таращусь на буквы. Свидетельство о расторжении брака... Бергер Давид Сергеевич и Бергер Вера Александровна...

О Господи. Мы с Давидом действительно развелись. Но как такое возможно? Почему? У меня начинают дрожать руки, из глаз заструились слезы. Увидев, что я плачу, Давид хватает меня здоровой рукой и прижимает к груди.

— Боже мой, Давид, что случилось? — сдавленно шепчу.

От слез свело горло, каждый вдох дается с трудом. Я отрываюсь от груди мужа, то есть, бывшего мужа, и смотрю ему в лицо.

— Ты больше не любишь меня?

Меня пронзает страх. Если Давид скажет, что разлюбил меня, моя жизнь будет кончена. Я это не переживу.

— Я люблю тебя, Вера. Всегда любил и всегда буду любить.

— Тогда почему мы развелись!? Мы не могли развестись из-за того, что тебя разлюбила я, потому что это не так. Я люблю тебя так же, как и семнадцать лет назад, когда мы познакомились.

Давид снова привлекает меня в свои объятия. Я продолжаю всхлипывать ему в грудь. Я не хочу, чтобы это было правдой. Как я буду жить без Давида? Это невозможно.

— Я люблю тебя, — говорит мне на ухо. — Я так сильно люблю тебя, Вера.

— Тогда не оставляй меня, слышишь? Никогда не оставляй меня!

Я с силой хватаюсь за Давида, как будто кто-то может отнять его у меня. Слезы не прекращаются, они переходят в рыдания. Это не правда! Этого не может быть!

— Я не оставлю тебя, — обещает. — Не оставлю.

Я отрываюсь от Давида и со злостью рву свидетельство о расторжении брака. Давид столбенеет в изумлении. А во мне такая животная злость проснулась. Я рву серую бумагу на мелкие-мелкие кусочки и разбрасываю по комнате.

— Я не знаю, что произошло! И не хочу знать! Мне это не важно! Если ты меня любишь, и если ты хочешь со мной быть, все это не важно!

Пока мой плач не перешел в полноценную истерику, Давид притягивает меня к себе и уводит в спальню. Там помогает лечь на кровать и ложится рядом. Я прижимаюсь к нему всем телом, продолжая дрожать от слез.

— Я люблю тебя, Вера. Но я совершил чудовищную ошибку, которую ты не смогла простить.

— Замолчи! — резко перебивают. — Замолчи! Я не хочу ничего знать! Слышишь? Я не хочу знать! Я все забыла. Боже мой, как же я счастлива, что я все забыла!

Я тянусь к губам Давида и целую. Держу его лицо обеими руками. Он отвечает на мой страстный поцелуй с не меньшим желанием. Я не могу остановиться. Целую и целую Давида. Слезы еще капают из глаз. Наш поцелуй с их соленым вкусом. Я раздеваю Давида. Помогаю ему снять майку через гипс. Целую шею и грудь. Вдыхаю запах его тела. Родного и любимого.

ЭТО МОЙ МУЖ.

Мы занимаемся любовью. Осторожно, неуклюже, чтобы не повредить левую руку в гипсе. Я чувствую любовь Давида в каждом поцелуе. Как мы могли совершить такую чудовищную ошибку? Я не хочу ее знать, я не хочу ее помнить.

— Ты правда любишь меня? — спрашиваю сбивчивым шепотом.

— Я обожаю тебя. Только тебя.

Я с облегчением выдыхаю, а в следующую секунду сотрясаюсь от оргазма. Давид сжимает меня правой рукой, шумно дышит мне в шею. Мы валимся на кровать, я сразу же прижимаюсь к нему. Давид обнимает меня и целует в макушку.

— Ты точно не хочешь знать? — осторожно спрашивает, когда наше дыхание восстанавливается.

В глубине души мне любопытно. Конечно, любопытно. Но я до ужаса боюсь, что мое любопытство снова разрушит нашу семью.

— Точно. Не говори ничего. Я буду думать, что никакого развода не было. Я не знаю, что могло произойти, но если мы любим друг друга, то все остальное не важно.

— У меня были сомнения в том, что ты любишь меня.

— Никогда не сомневайся в моей любви к тебе! — восклицаю оскорблено. Слова Давида определенно обидели меня. Как он мог усомниться в моей любви?

— Хорошо. И ты тоже никогда не сомневайся в моей любви к тебе. Я никогда никого не любил, кроме тебя.

Это самые главные слова. Самые главные.

***

Вечером Майя возвращается из художественной школы. С тех пор, как меня выписали из больницы, дочка совсем перестала куда-то ходить с друзьями. Каждую свободную минуту старается провести со мной и Давидом.

— Мамочка, как ты себя чувствуешь? — Майя обнимает меня крепко.

Целую дочь в щеку.

— Все хорошо. Мне намного лучше. Хочу вернуться на работу.

— Так скоро?

— Я уже две недели дома, — смеюсь. — Хочу вернуться к прежней жизни.

Майя проходит на кухню, я разогреваю ей еду. Мне нужно поговорить с дочкой. Давид сказал, Майя в курсе нашего развода. Ну да, было бы странно, если бы Майя не знала о таком. Удивительно, что за все время после аварии дочь не обмолвилась мне об этом ни разу. Давид сказал, что не просил ее молчать. А значит, Майя сама не хотела говорить.

— Ммм, вкусно, — дочка прожевывает котлету. — Мама, это твои фирменные котлеты, я их обожаю. Как хорошо, что ты не забыла рецепт.

Смеясь, сажусь на стул напротив ребенка.

— Я хотела кое о чем с тобой поговорить.

— О чем? — отправляет в рот новый кусочек котлеты.

— Папа рассказал мне, что мы с ним развелись.

Майя резко перестает жевать и глядит на меня испуганными глазами. Глотает непрожеванную котлету.

— Я надеялась, что вы помирились. Ну, после аварии, — опускает глаза в тарелку.

— Я ничего не помню про развод, поэтому можно считать, что мы и не ругались.

Дочь тяжело дышит.

— А может, и к лучшему? — резко вздергивает на меня лицо. — Мама, я не хочу, чтобы вы снова расставались, — глаза Майи стремительно наливаются слезами. — Я, конечно, смирилась с тем, что вы развелись, и даже решила для себя, что не против, если вы создадите новые семьи. Но, знаешь, я не хочу этого. Я хочу, чтобы вы с папой были вместе. Я хочу, чтобы у нас все было, как раньше.

Майя плачет крупными слезами. Я подскакиваю со своего места и присаживаюсь на стул возле нее. Обнимаю дочку и прижимаю к себе. Майя шмыгает носом.

— Мне так нравится, что папа сейчас снова живет с нами.

Давид рассказал о своем переезде на дачу. Все это так дико, что в голове не укладывается. В глубине души у меня горит огонек любопытства, но слезы дочки убеждают меня: я правильно поступила, когда отказалась выслушать от Давида причины развода. Да и какое они имеют значение, если мы любим друг друга? Разве наша любовь не сильнее всего на свете?

Должно быть, у нас случился кризис в отношениях, и мы слишком быстро сдались. А надо было бороться, идти к семейному психотерапевту или еще кому. Не знаю истинной причины, но буду думать, что все было именно так: кризис и отсутствие борьбы за нас.

Мне не важно, что произошло тогда. Мне важно, что происходит сейчас. А сейчас мы с Давидом любим друг друга, он не отходит от меня ни на шаг он был со мной круглосуточно в больнице, несмотря на собственные травмы и плохое самочувствие. И мне никто не нужен кроме него. Мне никто не нужен кроме моей семьи.

Эпилог

Два года спустя

Я так ничего и не вспомнила. Не могу сказать, что это сильно мешает мне жить. В тот период не было ничего интересного, кроме странного развода с Давидом. А знать причины наших разногласий мне по-прежнему не хочется. Наверное, поэтому я и не стала предпринимать попытки вернуть память. Я не ходила ни к нейропсихологу‚ ни к каким-то другим специалистам, а назначенные врачами препараты для памяти принимала через раз.

Мы с Давидом снова поженились. В один из будних дней пришли в загс, поставили подписи и поехали на работу. Мы не праздновали, не делали объявлений среди знакомых. Повторная регистрация брака стала, скорее, формальностью. Но эта формальность была необходима нам обоим. Я не представляю себя не замужем за Давидом. Он тоже не представляет себя не женатым на мне.

Мы любим друг друга. После аварии наша любовь стала сильнее. Давид очень заботится обо мне, оберегает, сдувает пылинки. Мы стали чаще проводить время вместе, больше разговаривать по душам. Конечно, это и раньше было, но в какой-то момент притупилось, в нашей жизни наступила рутина: дом-работа, работа-дом. А после аварии у нас словно начался второй медовый месяц, который длится до сих пор.

Выпавший из памяти временной отрезок не доставляет мне дискомфорта. Но есть один нюанс. Я очень редко захожу в свою соцсеть, но каждый раз, когда делаю это, глаз цепляется за нового человека у меня в друзьях. Его зовут Тимур Шахов, и я понятия не имею, кто он такой. Сначала его страница была почти пустой. Не было ничего, кроме аватарки и даты рождения. А потом он постепенно начал наполнять ее фотографиями и другой информацией. Сначала выложил снимки со свадьбы в США с темноволосой американкой, затем фотографии беременной фотосессии. Как я понимаю, у них уже есть одна дочь, а сейчас ждут второго ребенка.

Однажды я спросила у Давида, не знает ли он, кто такой Тимур Шахов. Муж ответил, что он работал у нас айтишником в тот период, который я не помню.

— А почему ты спрашиваешь? — уточнил Давид.

— Этот Тимур у меня в друзьях.

Давид пожал плечами.

— Он был общительным, с ним все дружили.

Мой вопрос не вызвал у мужа подозрений. Давида нет ни в каких социальных сетях, и он не знает, что я не добавляю в друзья всех подряд. Я добавляю в друзья только тех людей, с которыми действительно дружу. У нас в фирме есть сотрудники, которые работают с момента основания компании, и их нет в числе моих друзей в соцсети. А какой-то Тимур, который проработал у нас всего полгода, есть. Давиду я все это не объясняю, однако продолжаю мучиться вопросом: почему я добавила Тимура в друзья?

Переписки с ним в этой соцсети у меня нет. Диалоговое окно чистое. Если я и общалась с ним, то, видимо, в мессенджерах, переписки в которых после аварии и смены мобильного телефона не сохранились, так как я никогда не делала резервных копий.

Казалось бы, меня не должен беспокоить какой-то Тимур, который почему-то есть у меня в друзьях. В конце концов, я захожу в соцсеть в лучшем случае раз в пару месяцев. Но просматривая его страницу, наполняемую счастливыми семейными фотографиями, меня начинает раздирать любопытство. Что в этом пацане такого особенного, что он заслужил быть в списке моих друзей? А несмотря на то, что он отец семейства, воспринимать Тимура иначе, чем «пацан», я почему-то не могу.

Когда Тимур выкладывает фотографию своего новорожденного сына, мое любопытство достигает апогея, и я пишу Тимуру сообщение. У него почти пятьсот друзей, поэтому в сообщении я решаю на всякий случай напомнить ему, кто я такая. Если Тимур добавляет в друзья всех подряд, то не исключено, что он всех не помнит, в том числе меня.

«Тимур, здравствуйте! Меня зовут Вера Бергер, вы полгода работали в нашей с мужем айти-фирме в Москве. Два года назад я попала в сильное ДТП и частично потеряла память. Это прозвучит странно, но я не помню вас и не понимаю, почему вы у меня в друзьях. Дело в том, что я не добавляю в друзья всех знакомых подряд, а только тех людей, с которыми действительно дружу. Давид сказал, что вы у нас работали, но тем не менее это странно, потому что я не дружу ни с кем из наших сотрудников. Извините за мою бестактность, но не могли бы вы пояснить, как так вышло, что мы с вами подружились?».

К своему сообщению я прикрепляю скан выписки из больницы, где черным по белому указан диагноз «Амнезия». Каждый раз, когда я говорю кому-то, что потеряла память, люди сильно удивляются, будто это что-то сверхъестественное. На этот случай у меня в телефоне хранится скан выписки.

Тимур читает мое сообщение довольно быстро. Он онлайн и долго ничего не пишет. Я так и вижу, как он перечитывает мое странное сообщение снова и снова, думая, что я тронулась умом. Но я прикрепила к сообщению скан выписки. Надеюсь, она оправдает мое дурацкое сообщение.

«Привет, Вера», приходит ответ от Тимура минут через пятнадцать. Должно быть, действительно читал выписку. В ней много страниц. Я обращаю внимание на то, что Тимур обратился ко мне на «ты». Далеко не все сотрудники нашей фирмы со мной на «ты».

«Здравствуйте», печатаю ему еще раз. Я решаю остаться на «вы».

«Ты серьезно потеряла память?».

Я начинаю злиться. Вот так всегда, хотя за два года следовало бы привыкнуть. Для большинства людей потеря памяти — это вымысел из фильмов. В повседневной жизни такое встречается крайне редко. Даже невролог в больнице сказал, что за все годы его врачебной практики я первый пациент с амнезией.

«Да, я попала в ДТП. В результате сильной черепно-мозговой травмы у меня произошел инсульт, и я забыла короткий отрезок своей жизни. В выписке из больницы все написано. Но так как я забыла отрезок, который приходится на знакомство с вами, я бы хотела прояснить, что вы делаете у меня в друзьях. Мы так близко дружили? Как вы видите, у меня в друзьях всего 38 человек. Случайных людей среди них нет».

Мое сообщение сразу помечается прочитанным, и я снова представляю, как Тимур несколько раз перечитывает его с недоумением.

«Я извиняюсь, если мое сообщение видится вам бестактным и бесцеремонным. Но мне правда интересно, почему вы у меня в друзьях», печатаю вдогонку.

«Я даже не знаю, что сказать тебе, Вера...».

В груди начинает шевелиться неприятное предчувствие. Я сильнее стискиваю телефон в руке и уже жалею, что написала этому Тимуру. Надо было просто удалить его из друзей, да и дело с концом.

«Скажите, как есть».

«Выше ты назвала Давида своим мужем. Вы снова поженились?».

А вот это уже интересно. Тимур знает про наш с Давидом развод? В компании об этом мало кто знал, только отдел кадров и бухгалтерия. В частности, мои сотрудники не знали. Наш коллектив оказался не сплетничающим.

«Да, мы снова поженились. А вы знали про наш развод?», я упорно продолжаю обращаться к Тимуру на «вы», что, наверное, тоже странно.

«Да, я был в курсе».

Снова долгая пауза. Тимур онлайн, и я тоже онлайн. Я растерянно смотрю на наше диалоговое окно, и он, готова поспорить, делает то же самое. Наконец, карандашик рядом с его именем начинает печатать.

«Я не знаю, что сказать тебе, Вера. Наверное, правильно будет сказать, что мы действительно стали друзьями, оказавшись рядом, когда оба переживали сложный период. Ты переживала развод с Давидом. Я переживал сложности со своей семьей. Мы поддержали друг друга, когда оба нуждались в поддержке со стороны. Наверное, как-то так».