Я ухожу, любимый

Глава 25

— Маргарита Викторовна, — я на всякий случай выставляю ногу вперед, чтобы дверь «ненароком» не захлопнулась перед моим носом, как в прошлый раз. — Я все понимаю, но это очень важно. Позовите, пожалуйста, дочь.

— Я же говорю, ее нет.

— Это очень важно, — настаиваю твердо, а что мне еще остается? Звонить Зорине нет смысла. Теперь она меня избегает.

— У нее сегодня было много дел, она еще не добралась. Акрам, ее правда нет.

Я недоверчивым взглядом разглядываю мать Зорины. Ищу на уставшем лице следы обмана. Но вроде не врет.

— Хорошо, я подожду у подъезда.

— Это не самая лучшая идея, — спохватывается она, — Акрам, оставь ты ее. Не трогай. Если когда-нибудь захочет — она свяжется с тобой сама.

— Я понял, спасибо за совет, Маргарита Викторовна.

Коротко прощаясь, выхожу на улицу. Может, и правда ее нет дома?

Машина стоит на том же месте, что я ее оставил. Значит, Зорина ею не пользуется. Печально, что она предпочитает общественный транспорт, где в любой момент можно подхватить вирус.

Я обхожу авто, пытаясь разглядеть царапины или какие-то еще повреждения, но неудобно, видно уже плохо.

Сую руки в карманы, блуждаю внимательным взглядом по двору. В основном мамочки с детьми. Пацаны вон мяч гоняют. А вдалеке на лавочке замечаю одинокую фигуру. Сердце откликается сразу: светлые волосы переброшены через плечо, девушка, опустив голову, сидит неподвижно.

Зорина…

Уверенно направляюсь к ней, не зная о чем сейчас говорить, не хочу ее пугать или настаивать на чем-то. Принуждать тем более.

Приближаюсь медленно, остаться незамеченным мне не удается.

Я останавливаюсь возле нее, совсем близко, улавливаю слабый аромат ее парфюма.

Глазами прилипаю к животу. Зорина одета слишком прохладно для такой погоды. Да и нараспашку… К вечеру температура снизилась.

Я тяжело сглатываю. Мы долго смотрим друг на друга, в итоге я опускаюсь возле нее на корточки и задираю голову. Не могу сдержать мимолетную трепетную улыбку.

Ладони мои сами собой укладываются на скамейку с обеих сторон от бедер Зорины.

Я не знаю, что ей сказать в эту секунду, волнение переполняет душу. Ничего так и не произнеся, я склоняюсь перед Зориной и касаюсь губами ее живота.

Она вздрагивает. Я чувствую это, мне безумно хочется удержать ее на месте, попросить не уходить, не оставлять меня больше, но я молчу. Не в том положении, чтобы от нее что-то требовать.

Слегка поворачиваю голову и щекой мягко поглаживаю ее живот, не в силах сдержать улыбку. Там мой ребенок. Растет и развивается. И Зорина его оставила, несмотря ни на что. Как там девочки говорят? Бабочки в животе порхают? А у меня душа в клочья. Рвется и рвется, и рвется. Тянет беспрестанно.

Я не могу остановиться, целую ее живот, утыкаясь в него лицом, слабо прижимаясь к нему виском, скулой, носом. И этот неудержимый трепет отнимает возможность говорить и ясно мыслить.

Зорина тоже не роняет ни слова. Она просто сидит на месте и позволяет мне касаться себя.

Мои руки готовы сами собой обхватить ее ненавязчиво, осторожно. А я не смогу вновь отпустить. Больше не смогу. Заставляю себя не касаться Зорины руками. Она просила этого больше не делать.

Поднимаю голову, прямо смотрю ей в глаза.

— Тебе не холодно? — произношу я, вдруг думая, что она наверняка уже околела здесь.

— Нет, — она отрицательно машет головой. Растеряна. Испугана. Заплаканная до невозможного.

Я слегка приподнимаюсь, ладонями продолжаю упираться в скамейку. Наши с Зориной лица оказываются на одном уровне. Губами я касаюсь ее носа, оставляя на нем едва уловимый поцелуй.

— У тебя нос замёрз. А на улице уже заметно похолодало.

— Все нормально, мне так комфортно, — стеснительно отмахивается Зоря, но от меня не отодвигается. Она ждёт мою реакцию. А я и не знаю, как реагировать… на все сразу.

— А он еще не шевелится? — внезапно уточняю я. И понимаю, что для меня это действительно важно.

— Еще очень слабо. Думаю, рукой не почувствуешь.

— А можно попробовать? — раздается мой вопрос. В тишине он звучит как выстрел: громко, неожиданно, немного дергано.

Зорина потрясена, но держится неплохо.

Она беззвучно протягивает руку, позволяя мне вложить в нее свою ладонь. Направляет меня, укладывая мои пальцы себе на живот сбоку.

— Вот здесь я чувствовала недавно. Но это настолько невесомо и мягко… как будто рыбка щекочет хвостиком.

Я улыбаюсь. Мы оба улыбаемся. И наши лица так близко. Я могу почувствовать ее сбивчивое дыхание.

Я продвигаюсь ближе. Еще ближе. Эти неправильно, наверное.

— Скоро я узнаю пол, — пронзительно сообщает Зоря, глядя в мои глаза. Я хочу отпить ее дыхание, хочу вобрать его, хочу забрать себе все ее болезни, все страхи и сомнения.

— Мы узнаем, — намеренно поправляю ее, подталкивая неосознанно привыкать к нам. Вновь. — Мне это непринципиально. Я рад в любом случае.

— Ты не хотел детей… — вдруг произносит Зоря. И да, она права. Но сейчас же все изменилось. Я не откажусь уже.

— Не хотел, — подтверждаю я. — Раньше. А этого ребенка хочу. Потому что он от тебя.

— Не надо, — резко просит она, и все волшебство, опутывающее нас всего какую-то секунду тому назад, бесконтрольно рассеивается.

Даже дышать боюсь, мне кажется, я сейчас доломаю все, что еще не успел разрушить.

Зоря отворачивается, пытаясь безуспешно спрятать слезы.

— С Леной говорил? — уточняет она надрывным голосом. А я не знаю, что сделать, чтобы ее успокоить.

— Не вини ее, я сам все выпытал. Она не хотела сознаваться, — я немного приукрашиваю действительность.

— Мне домой пора, — заявляет она. Хочет от меня убежать. Ей тяжело рядом со мной. Как же от этого корежит. Прости, родная. Прости меня…

Она пытается подняться, но я не позволяю.

— Я провожу.

— Да мне ж недалеко…

— Зорь. Я с тобой на обследование поеду.

Она задирает голову. Мне больно видеть, как одинокая слезинка оставляет мокрую дорожку на ее щеке.

— Я не хочу, чтобы ты ехал, — сдавленным полушепотом проговаривает она.

— Зорь. Я тебя очень обидел. Да, я понимаю, что тебе неприятно со мной находиться рядом. Но я не смогу оставаться не у дел. Я обещаю, что потом, когда все закончится и ты поправишься, я отойду в сторону и не буду ни на чем настаивать в отношении нас с тобой, как бы мне ни хотелось, я приму любое твое решение, обещаю. Но сейчас не могу. Я просто не могу оставить тебя одну.

— Акрам… — ее голос дрожит, а я ничего не могу сделать. Даже обнять не могу. Обещал ведь.

— Что, моя девочка? — хриплю я в ответ, кусая нижнюю губу, меня разрывает от эмоций. У нас же с ней все было хорошо. Зачем? Почему? Ну почему я такой бракованный?!

— Мне страшно, очень страшно…

Она закрывает лицо руками. Ее плечи трясутся в немых рыданиях.

— Остановись, — стараюсь пресечь эту истерику. Сжимаю тонкие запястья, заставляя убрать руки от лица. Стискиваю пальцы сильнее. Помогаю встать. — Идем. Прогуляемся, и я отведу тебя домой. Все будет хорошо, слышишь? Мы сделаем даже невозможное. Ни с тобой, ни с ребенком ничего не случится!

Вечерня прохлада остужает пыл. Волнение немного угасает. Зоря постепенно успокаивается и даже позволяет держать себя за руку: не возражает. Она погружена в свои невеселые думы. Мы почти не общаемся, просто прогуливаемся вместе.

Маргарита Викторовна, завидев на пороге нас обоих, лишь скупо предлагает чай, удивленно изучая дочь. А потом без лишних слов оставляет нас наедине.

— Я завтра заеду. Ты записалась на прием?

— Мне Лена помогла. Вечером консультация.

— Прекрасно. Я бы хотел пообщаться с врачом.

Она кивает в сломленном молчании. А я любуюсь ею, не понимая, как еще ее поддержать сейчас.

— До завтра, Зорь.

— До завтра, Акрам.

— Я утром наберу, ладно?

Она кивает, прикрывая веки. Вновь плачет. Боится моя девочка. Я осторожно тянусь к ее лицу, стираю влажную дорожку, затем еще одну и еще.

— А вечером смс можно прислать? Пожалуйста, — пробую я снова, на этот раз добиваясь нерешительного согласия. Медленно выдыхаю.

Желаю ей спокойной ночи и выхожу в подъезд. Жду, пока ключ дважды прокрутится в замке, обессилено прикасаюсь лбом к двери. Я не могу их потерять. Я не могу потерять… ее.