Яблочные дни. Часть I

Глава 36

Блицард

Эмериский тракт

Тётушка называла слуг канцлера Эскарлоты Громилой, Цаплей и Ангелочком, Гарсиласо же дал им иное имя — головорезы. Трое головорезов, а Донмигель их предводитель. Снова и снова Гарсиласо вспоминал последний раз, когда видел его, вспоминал каждое слово любимого воспитателя, друга, но отыскать во взглядах и словах хотя бы намёк на предательство не получалось. Как Мигель ви Ита мог так поступить? С отцом, с Гарсиласо? Он был верен Райнеро, тогда и сейчас, всегда, вот и всё. Никчёмного младшего принца не убила Розамунда Морено, но убил бы канцлер, не вмешайся тётушка. Эта истина была страшной, от неё холодели ладони и сжимало слезами горло, но её приходилось принять.

— О чём думает мой мальчик?

Гарсиласо позволил тётушке погладить его по голове, не отстранился, когда она поцеловала в макушку. Как никогда ему хотелось сжаться на этом подоконнике в комочек, с головой укутаться в одеяло и смотреть в снежную даль, позволяя мыслям клубиться, жалить, но расставлять такие сложные вещи по местам. Но Хенрика же хотела обнимать племянника, называть его ласковыми словами и шептать на ухо всякий вздор о том, что всё будет хорошо. Он сам виноват, расплакался от испуга в карете, уснул у неё на руках… Ласка была непривычна, чужда, и сейчас её было так много, что от неё хотелось спрятаться.

— Я думаю о дороге. Мы скоро уедем? — соврал Гарсиласо. Не отвечать же тёте, что он рассуждает, где и как Донмигель убил бы его. А может и не он сам, скорее всего, он бы поручил такое важное дело своим головорезам. Гарсиласо плотнее прижал колени к груди, провёл рукой по холодному, запотевшему стеклу. Маленькое окно пропускало сквозняк, он чувствовал его, когда подносил ладонь к раме.

— Скоро, родной, — тётушка обняла его за плечи, прижала к себе.

— Они же ждут распоряжений Донмигеля, да? — Гарсиласо вскинул голову, посмотрел на тётушку. Она вздохнула, положила подбородок ему на голову, начала тихонько покачивать.

— Я не знаю, Салисьо. Но даже если это так, ты не должен бояться, помнишь? Яльте обращают мечи врагов против них.

— Помню… — с языка рвались вопросы, но задавать их не было смысла. Как они будут защищаться? И будут ли? Как убегут? И когда? Хенрика не отвечала на эти вопросы, Гарсиласо видел, как ей сложно что-то говорить ему на это. Они просто чего-то ждали. Чего? Эта гостиница держала их у себя уже два дня, за это время Гарсиласо изучил их с тётушкой комнату так, что знал, какие половицы скрипят, как долго горит без новых дров очаг и сколько гвоздей вбито в дно сундука, чтобы постояльцы его не двигали.

Он ткнулся замёрзшим носов в складки одеяла, тётушка перехватила его руку, сжала в своих руках. У неё белая как снег кожа, тонкие, хрупкие пальцы, узкие ладони. Ручки куклы, которую хранил у себя Райнеро. Руки Гарсиласо меньше тётушкиных, но смуглее, солнце ещё не оставило его кожу.

— Ты замёрз. Идём, укутаю тебя в свой плащ. — Хенрика потянула его за руку, пришлось спрыгнуть с подоконника.

— Нет, не нужно, у меня есть свой.

— Мой больше и теплее! Видишь, какой мех? — Тётушка засмеялась, взяла свой плащ с сундука, погладила почти белый, с жёлтыми подпалами, волчий мех.

— Это плащ госпожи Дианы… — Гарсиласо отвёл взгляд. Следовало молчать и позволить Хенрике делать то, что она хочет, но Гарсиласо не смог себя пересилить.

— Я знаю, и моя сестрица ни за что не позволила бы замёрзнуть своему маленькому сыну.

— Этот плащ не для этого, он… для историй, наверное. — Хенрика вопросительно подняла брови, Гарсиласо пожал плечами. — В него кутали Райнеро и рассказывали истории. Госпожа Диана рассказывала. Она бы пришла в гнев, узнай, что я занял место Райнеро.

— Госпожа Хенрика придёт в гнев, если ты захлюпаешь носом! — На плечи и голову обрушилась меховая тяжесть, Гарсиласо зажмурился, закрыл лицо руками, но тётушка уже застегнула плащ у него под горлом, накинула на голову капюшон. Полы плаща стелились по полу.

— А знаешь, на кого ты сейчас похож?

Гарсиласо помотал головой. Тётушка взяла его за руки, отняла их от лица, заглянула ему в глаза. Она улыбнулась и озорно подмигнула.

— На принца, которого похитили льдяноклыки.

— Кто? — Гарсиласо забыл недовольство. Сказки всегда были его слабостью, особенно те, что мама рассказывала Райнеро, потому что Гарсиласо бы никогда их от неё не услышал.

— Льдяноклыки. Духи севера, которые оборачивались волками с длинными ледяными клыками и белой шерстью. — Хенрика смешно оскалилась, щёлкнула зубами, Гарсиласо не удержался, хихикнул. — Они рыщут зимой по свету в поисках детей, которых они утянут к себе, чтобы они стали им волчатами. Если они поймают ребёнка, то вырывают его сердце, вставляют на его место льдинку, и ребёнок становится таким же, как они.

— Но он умрёт.

— Станет духом, ледяным, злым духом. Он будет носиться в метели и горько выть по своей семье. Поэтому в метель нельзя гулять одному. В метели прячутся льдяноклыки. — Хенрика щёлкнула Гарсиласо по носу, он вздрогнул, посмотрел за окно. Сгущался вечер, в окно бились мелкие, лёгкие снежинки. Немного вглядеться, и в темноте блеснут инеем волчьи фигуры. Скоро придётся закрыть ставни.

— А что случилось с тем принцем? — прошептал Гарсиласо.

— Ооо, — Хенрика взяла его за руки, утянула на середину комнаты. — Он оказался хитрее ледяных волков. Когда метель поймала его в ледяные оковы, когда он почувствовал, как ледяные зубы касаются его груди, он закружился вместе со снежным вихрем! — Не отпуская рук Гарсиласо, тётушка пустилась по комнате в странном плясе. Ноги путались и петляли, Гарсиласо неуклюже семенил, увлекаемый танцем диким и быстрым, как порыв ветра, метели. У него захватило дух, казалось, вокруг них правда воет снежный вихрь, воет голосами похищенных детей. — Он укутался в свой волчий плащ, так что волки видели только белый мех, такой же, как у них! А потом он завыл, так сильно и жалобно, как только мог. Его закружило всё быстрее, быстрее, принц совсем выбился из сил! И тогда… раз! — Гарсиласо, чуть не упав, оказался в объятиях тётушки. Она тяжело дышала, крепко прижимала его к себе и улыбалась. — Метель отпустила его. Вой принца услышала его мама, королева, она поймала сына и держала вот так, крепко-крепко.

Голова кружилась, Гарсиласо крепко обнял тётушку. В плаще стало даже жарко, но скидывать его, сказку, не хотелось. Принц спасся, прямо как Гарсиласо от убийц, его услышала, увезла тётушка. Но кто спасёт их с Хенрикой от льдяноклыков Донмигеля? Кто услышит, вырвет из страшной метели, защитит? В Блицарде был тот, кто оставался королём и дядюшкой Гарсиласо…

— Тётушка! Я знаю, кто нас с тобой защитит от этих… — Гарсиласо кивнул на дверь, за которой караулили головорезы. — Льдяноклыков.

— Кто же, родной? — Хенрика приподняла его подбородок, заглянула в лицо. Её глаза были светлее, чем у мамы, голубые, а не синие, и смотрели они с небывалой добротой.

— Дядюшка Лауритс.

Хенрика изменилась в лице: улыбка исчезла, глаза моргнули, лоб наморщился. Она отпустила подбородок Гарсиласо.

— Нет, славненький.

— Почему?

— Он плохой человек. — Голос Хенрики дрогнул. Гарсиласо удивлённо смотрел на тётушку, а она отстранилась от него, чем-то испуганная.

— Плохой? Но тётушка, он же мой дядя! Если мы попросим помощи, он не откажет, к тому же мы в его стране.

— Нет.

— Ты не хочешь попросить его? Я мог бы…

— Я сказала нет! — Хенрика обхватила себя за талию, отвернулась.

Гарсиласо замолчал, тётушка вела себя странно, и это больше пугало, чем удивляло. Он расстегнул плащ, немного помедлив, осмелился подойти к ней со спины и накинуть плащ её на плечи. Хенрика дёрнулась, порывисто обернулась, прижала Гарсиласо к себе.

— Король Лауритс не желает добра ни тебе, ни мне. Он отправит тебя в Эскарлоту, к смерти, а меня прикуёт к себе на веки.

— Но почему? Мы не сделали ему ничего плохого.

— Я отказала ему в просьбе выйти за него замуж. Он Яльте, Яльте не прощают.

— Тётушка…

— Тшшш, — Хенрика опустилась перед ним на колени, заглянула в глаза. Плащ обнимал её плечи снежной мантией. — Салисьо, я защищу нас. Веришь? Я смогу. А о дядюшке помни одно: на войне он вырвал себе сердце, совсем как льдяноклыки, только вместо льдинки там теперь раскалённый песок Восточной петли. Он забыл любовь и жалость, сейчас им движут только алчность и месть.

Сон, полный страсти, тоски, оборвался. От неутолённого желания сделалось зябко и свело судорогой пальцы, сминавшие тесёмочный край одеяла. Ах, дожила. Скучает по «несчастненькому», Игнасу Фоссу, которого сама же от себя отлучила. Хенрика с сожалением открыла глаза. Над ней кто-то склонялся. Наверное, стоило бы испугаться, но у гостя были такие красивые волосы — длинные и волнистые, и такая бородка, похожая на округлый островок иголочек на подбородке, а уж усы! Так и хотелось подвить их за концы проказливым движением пальца. Хенрика улыбнулась старому знакомому. Игнас первым не вынес разлуки. Пожалуй, королева даже не станет журить его за задержку отчёта из Анатомического театра…

— Хенни, это же я! Узнала?

Хенрика резко села. Нет, нет, нет. Натянув одеяло по грудь, отползла назад, через подушку, и вжалась спиной в изголовье так сильно, что резные завитки больно упёрлись в спину. Это не может быть явью. Иначе она бы знала! Ведь она королева, она хозяйка на своих землях, и никто не смел пройти по ним так — без её ведома. Так проснись же, проснись!

— Испугалась? Это всё волосы, пропади оно пропадом, знаю, я потом расскажу!

В груди жгло от ужаса, горло сдавливало — какие там вдохи поглубже. Вдобавок сквозняк скользнул по открытым плечам. Хенрика вся покрылась мурашками. О нет, это явь. Явь ужаснее ночных кошмаров.

— Сначала я нарочно вёл назад армию как можно тише, а потом вовсе опередил её, и вот — я здесь! Решил сделать тебе сюрприз.

Заканчивалась первая неделя сентября, и Хенрика держала окно на террасу открытым. Пока она спала, пролился дождь. И если сад после него благоухал свежестью, сладостью, то её оживший кошмар пах дорогой, мокрой замшей и лошадиным потом. Судорожно вздохнув, Хенрика на него посмотрела. С такой луной как сегодня и свеч не нужно. Лауритс Яноре сидел на краю постели, в самом деле совершенно неузнаваемый с этими космами, и всё же они оказались наименьшим из того, чего можно было страшиться. Он выглядел крупней, внушительней. Он заматерел, как это делают животные, становясь из тошнотворно нежных, изящных котяток котищами со вздыбленной шерстью и жёсткими, алчными глазами. Одной рукой он упирался в перину, но вторая лежала на затёртой кожаной штанине, у бедра. Так близко к незнакомой рукояти, венчавшей совсем не Рагнаров меч. Мироканская сабля.

На каком-то из годов похода Яноре прислал королеве такой трофей, сделав приписку о перевооружении своей армии. По его подаркам и письмам она со страхом следила, как он теряет рассудок и превращается в пасынка Изорга. Он не писал о своих кровавых расправах прямо, предпочитая излагать истории трофеев, описывать природу, песочный быт и кушанья. Но этой безобидной чепухой были присыпаны тела тысячи убитых им детей и женщин. Почём ей знать, уж не невинная ли кровь сохла на клинке кинжала, последнего из подарков? Хенрика терялась, какой из них напугал её сильнее. У головы песочного лекаря борода свисала клочьями, а на щеке лежала сеточка надрезов — что Яноре делал с ним до того, как прикончил и забальзамировал? У дохлых песочных пауков — из их пряжи, по его словам, делали ткань — отсутствовали лапки, зачем он умертвил малюток? Книги были спеленаты обложками из человеческой кожи — видимо, Яноре собирался сказать в переплётном деле новое, дикое слово.

— Я не получил ни одного письма от тебя, можешь представить, как я скучал, как хотел увидеть тебя, я не мог больше ждать ни мгновения! — Лауритс придвинулся ближе, но не опасным котищей, не барсом, не зверьей сущностью Изорга. — А ты прекрасна, теперь мне кажется, я видел тебя только вчера.… Ты так смотришь, почему? Боишься? Я всё тот же, вот, протяни руку… — Хенрика не шевельнулась. И тогда Лауритс протянул к ней свою ладонь. Больше не нежную, но и как будто не привыкшую накладываться на желанное, подобно лапе зимнего барса. На ней лежали крохотные плоские камешки, как галька. — Это особые семена. Из них вырастут цветы для твоего сада, небывалые, у нас таких не встретишь. Мне столько нужно рассказать тебе, Хенни, дорогая, но и столько спросить! Что же ты молчишь, моя… невеста. — Последнее слово он словно бы выдохнул, распахнул глаза под заломленными бровями.

Королева видела этот взгляд прежде. Он сопровождался слизнявыми, мягкими словечками. Как вот эти, пожалуй. Страх в груди испепелил сам себя, из пепла же поднималась леденящая злость. Хенрика поспешила испугаться барса, но к ней ластился всё тот же дурной кузен. Ничтожный слизень посмел проникнуть к ней в спальню, разбудить, нести влюблённый вздор, а напоследок дерзнул назвать своей! Невестой! Неслыханно! Может, он и погонял песочников саблей — слушаясь своих офицериков с Девятнадцатилетней — но Хенрика Яльте всё ещё его королева. Слизень явно забыл своё место.

— Какого же дьявола, Яноре?! — Хенрика ударила по его ладони с семенами, затем оттолкнула самого Лауритса и скользнула мимо него. Босым ступням стало холодно, когда они коснулись досок мраморного дерева. — Почему ты врываешься ко мне вором, песочным убийцей, и уж не по крышам ли ты проложил себе путь? Я повязала ленту на меч Рагнара, где он? Ты сейчас же, до того, как я повернусь, уйдёшь отсюда. Ты въедешь в Хильму как подобает принцу рода Яльте — во главе своей армии, крича здравицы своей королеве. Ты услышал меня? Уходи!

— Нет.

Королева моргнула. В стекле окна напротив виднелось отражение Яноре. Он стоял у неё за спиной, расправив плечи, держась за нижние края куртки, и это смотрелось даже немного опасно. Гораздо опаснее, чем когда четыре года назад он вился по саду хозяином боя и рубил головки цветикам.

— Я предлагаю тебе послушать, как я бился, барахтался в тех песках, куда ушёл по твоей только воле, — попросил Лари. — Что я там видел, что перенёс. Хочу рассказать то, чего было не отдать письмам. Это… по-своему увлекательно. Просто меня послушай.

Хмурясь, Хенрика развернулась к нему и ткнула пальцем в грудь под курткой, застёгнутой до самой шеи. Шею, конечно же, обрамлял беленький воротничок.

— Ты, слизень! У тебя не может быть историй, достойных слуха королевы, слуха Яльте. Пошёл прочь.

— Сл-л-л-изень? — Лари елозил словом по языку и моргал. Неосмысленный его взгляд перебирался от пальца Хенрики к её глазам и обратно. Уж не помутился ли он рассудком? Не хотелось бы заводить столь бесполезного «несчастненького».

— Слизень! — выкрикнула Хенрика, повторно ткнув пальцем между пуговицами. Ей стало теплее, её разрывало от чувств. — Слизень, слизень, слизень! А ты кем себя возомнил? Самим Изоргом? — она даже хрюкнула от смеха, кивнула себе. — Сли-и-и-изень.

В ушах пронзительно зазвенело, а щёку обожгло так больно, что Хенрика издала стон.

— Видят боги, я не хотел того.

Она поднесла к щеке пальцы, но её схватили за оба запястья, свели их вместе и рванули вперёд. Лоб чуть не уткнулся Лауритсу в грудь. Хенрика дёрнулась. В ответ он обхватил её подбородок, вмял ей в щёки горячие пальцы и поднял, заставляя смотреть на него. Хенрику замутило от страха, ноги ослабли. Ей не повиновались даже ресницы — она не могла моргнуть и послушно глядела на Изорга перед собой.

— Ушло то время, когда ты сама выбирала мужчин. Выбрали тебя, я выбрал, я! — Шипение на грани рыка. Оскал. Нерушимый лёд глаз и алые нити звериной алчности. — Я выполнил каждое своё обещание. Победы. Трофеи. Королевство в песках. Так имей же достоинство, имей совесть и ты сдержать свою клятву! Ты, королева! Весь прюммеанский мир ждёт, когда приз упадёт в мои руки!

— П-приз? — пискнула Хенрика. Щёки одеревенели от боли, но изоргова хватка не слабла. — Вот, кем я для тебя стала?

— Да! — рявкнул Яноре и вдруг оттолкнул её от себя.

Пока Хенрика пыталась удержаться на ногах, нащупать рукой опору, из его ножен со стальным шелестом вышла сабля. Хенрика вдохнула и не сумела выдохнуть. Внутри всё налилось смертным холодом, тот же холод зверем обнюхал ей шею — Яноре провёл там саблей.

— Ты ведёшь себя так, ты назначаешь себе цену, конечно ты приз. И я наконец могу тебя себе позволить! — Холод цапнул за плечо. Вниз по телу скользнуло что-то невесомое, и Хенрика снова покрылась мурашками. Однако Яноре даже не взглянул ей на грудь, которую сам же оголил, перерезав бретельку сорочки. Глядя Хенрике в глаза, он толчком вернул саблю в ножны и опять стиснул ей щёки. Улыбнулся барсим оскалом: — Сейчас я уйду, а вернусь — как подобает. И уж тогда возьму своё, и ты не сможешь сказать слова против. Пойдёшь ли ты за меня, Хенрика Яльте? — Лауритс сильнее сжал на подбородке Хенрики пальцы и проделал кивок её головой. Глаза обожгло слезами, в горле подпрыгнул ком, но задёргаться, отвернуться, позвать кого-то — это нет. Или она не Яльте. Пасынок Изорга сипло засмеялся ей в лицо: — Пойдёшь, конечно.

План был до безобразия прост, чем всё больше и настораживал. Дождаться ночи, изобразить спящих, а когда погасят огни — племянника подмышку и в окно, оно услужливо распахнёт створки перед бывшей королевой. Просто, всё было слишком просто. И почему в мыслях она возвращалась к стилету? Хенрика непроизвольно коснулась бедра. Вот он, славный и острый, в месте, куда герцогские головорезы пока сунуться не решались. Малыш Салисьо неплохо справлялся с потрясением от потери отца, не отходил от тётушки и довольно мужественно терпел все превратности дороги. С утра даже отвечал на вопросы сударя Громилы, ничем не выдавая своего беспокойства. Племянник сразу запомнил план, не задавал лишних вопросов. Только серьёзно кивнул и продолжил скитание по глубинам памяти. А Хенрика не сомневалась, сейчас Салисьо жил только в них.

Перевалило за полночь, их комната находилась на втором этаже. На этом постоялом дворе их «тюремщики» задержались аж на три дня. Видимо, решили дождаться указаний от Мигеля. Это означало, что тётке с племянником осталось не так много времени. Не дождавшись, головорезы приведут в исполнение свой второй план — убийство подопечных. Хенрика нервно вздохнула, вынула кинжал и положила рядом с собой. Гарсиласо прилежно зарылся с головой под своё одеяло, но тётушка видела — мальчишка боится пошевелиться. Хенрика задула свечу, и комната погрузилась в темноту. Головорезы были в соседней, один из них всегда дежурил у дверей подопечных. Но если не шуметь, он и не заметит их исчезновения. А утром они будут уже далеко.

Гарсиласо выпутался из-под одеяла и сел. Он ничего не говорил, только внимательно смотрел на тётушку. Он был готов.

Глаза окончательно привыкли к темноте. Яльте слезла с кровати и медленно, выверяя каждый шаг, подошла к окну. Стилет сжат в руке, это успокаивало. Днём она нарочно запомнила все скрипящие половицы, не заперла створок и приоткрыла окно — чтобы не дребезжало. Шаг, ещё один, вот и окно. Открыть, выглянуть на улицу. Тишина, никого, кружит снег. Хенрика чуть не подскочила, когда её дёрнули за локоть. Гарсиласо отдёрнул руку, стилет пронёсся в нийе от него. Глупый мальчишка, он должен был ждать, а не подкрадываться сзади!

— Тётушка, скорее, — он шептал и тянул Хенрику к двери. Что он творит?!

— Что ты, куда?

— Кто-то за дверью… Да быстрее же!

Они успели прижаться к стене со стороны петель двери, когда она начала открываться. Медленно и тихо, очевидно, чтобы не разбудить спящих, в комнату входил Цапля. Если он увидит пустующие кровати, всё пропало! Гарсиласо стоял рядом, стиснув её предплечье, глаза широко распахнуты. И откуда взялась решимость? Хенрика поняла, что сможет это сделать. Убить. Древняя волчица Ледяных князей, первых Яльте, оскалила зубы. Пока Хенрика рядом, племяннику ничего не грозит, так ведь? Секунда, и это решение уже единственно правильное. Ноги сами крадутся к головорезу, что стоит спиной, рука заносится для удара…

Цапля обернулся, за что и получил стилетом в живот. Хенрика повернула и резко опустила вниз. На клинке чувствовалось сопротивление плоти, так непривычно и так… правильно. Мужчина охнул, на пол со звоном упал его кинжал. Шумно, слишком шумно! Хенрика дёрнула стилет на себя, руки залила тёплая и липкая кровь. Цапля рухнул на колени и повалился на бок. Глаза распахнуты, рот открылся, головорез хотел что-то крикнуть. Хенрика опомнилась. Стилет легко вспорол Цапле горло. Тот стал задыхаться и кашлять кровью, пол заливала тёмная лужа.

Гарсиласо уже был рядом, сосредоточенный, он успел подобрать кинжал головореза и приладить его за ремнём, и теперь увлекал к окну замешкавшуюся тётушку. Что бы там племянник ни думал о Яльте, а поступал он как они. Хенрика не могла не возгордиться.

Вдруг Гарсиласо вскрикнул и толкнул Хенрику в сторону. В место, где она только что стояла, прилетел кинжал, и не найдя цели, вонзился в стену.

— В окно, быстро! — Толкнуть племянника к спасению, выставить вперёд стилет. Яльте так просто не даются. Лишь бы не пострадал Салисьо.

Глупый мальчишка и не подумал послушаться! Выхватил кинжал Цапли, держал на вытянутой руке, как шпагу.

Ангелок, а это он метнул в Хенрику кинжал, прицокнул на них языком и кивнул Громиле на труп товарища.

— Вот тебе и беззащитные! Да она ж его заколола.

Тот подошёл к Цапле и пощупал пульс. Люди Мигеля владели редкими знаниями.

— Мёртв. — Сударь Громила поднялся на ноги и обратился к Хенрике. — Уберите оружие, вам не будет вреда.

Рядом нервно хохотнул Гарсиласо. Яльте покосилась на застрявший в стене кинжал. Вынуть бы его, но любое движение сейчас надо просчитывать. Она взяла Гарсиласо за плечо и наклонилась к нему, не сводя глаз с Ангелочка и Громилы:

— Просто выстави кинжал перед собой и держись спиной к стене, — шепнула она, — понял?

Племянник кивнул.

Бежать бессмысленно, их сразу догонят. Стало быть, в этой комнате должно появиться ещё два трупа. И отнюдь не тётушки с племянником. Хенрика убивала впервые в жизни, до этого ей доводилось лишь оцарапать противника в фехтовальном поединке. Но если ты Яльте и твоему ребёнку угрожает опасность, перед тобой снова не стоит вопроса. Прости, Громила, но ты будешь первым.

Хенрика выставила перед собой стилет и направила его на головореза. Тот замешкался, но таки вынул кинжал и двинулся на неё. В миг, когда он оказался прямо напротив, Хенрика поднырнула ему под руку и, пока Громила не успел обернуться, с силой ударила стилетом по спине, прямо в позвонок. Раздался хруст, стилет вошёл с трудом. Головорез выгнулся вперёд и рухнул на живот. Хенрика еле успела обернуться и нагнуться, уходя от удара Ангелочка. Он схватил её за руку, вывернул. Стилет выпал. Плечо отозвалось болью. У самого горла Хенрики блеснул клинок, но ударить убийца не успел. Гарсиласо, ласочкой мелькнув где-то сбоку, всадил в бок Ангелочку кинжал. Головорез зашипел и выронил оружие. Хватка ослабла. Хенрика вывернулась, подобрала стилет и вспорола уже второе горло в своей жизни. Ангелок забулькал тёмной пеной, лицо исказилось и больше не казалось таким ангелоподобным. Перед смертью со всех срывает маски.

Гарсиласо стоял рядом и растерянно смотрел на свои руки, те были запачканы кровью Ангелочка. Попытался отереть их о штаны, но в ужасе отдёрнул и отшатнулся. Похоже, племяннику первое убийство далось несколько тяжелее, чем ей. Хенрика поспешила встать и прижать мальчика к себе. Если он раскричится, сюда прибежит хозяин постоялого двора, и тогда конец всему. Салисьо вертел головой, переводя взгляд от одного трупа к другому. Почти не моргал и часто дышал. Заметив окровавленный стилет в её руках, уставился на него, попытался отстраниться. Хенрика убрала оружие за пояс под самой грудью. Нужных слов не находилось, надо было убегать. Племянник коснулся рукой рта, отдёрнул пальцы, будто губы ожгло, и снова уставился на вымазанную кровью руку. Эту кровь надо смыть, иначе он будет не в себе.

— Я убил его, — шёпот Гарсиласо рассёк тишину.

Хенрика крепко сжала его руку и потянула к окну. Находиться здесь она и сама больше не могла. В руках появилась дрожь, яльтийская волчица покидала её.

— Чтобы спасти меня. А я убила, чтобы спасти тебя. Возьми кинжал и идём.

— Нет! — Гарсиласо вырвал руку и отпрянул. — Это оружие убийц, я не притронусь к нему! — Он бешено замотал головой.

Оружие убийц… А мы с тобой теперь кто, славненький?

— Нет-нет, не нужно. — Она обняла племянника и поцеловала его в макушку. — Конечно нет. Но нам надо уходить.

Мальчик растерянно кивнул, зажмурился. Этот случай в своей жизни он явно хотел поскорее забыть. Тут Хенрика разделяла его чувства.

Они вылезли через окно, обошли постоялый двор и, не потревожив пьяный сон конюха, вывели лошадей. Всё как во сне. Липкие от крови руки всё делали сами.

Они уехали в ночь, и снег заметал их следы. Следы убийц. Они молчали, каждый в своих мыслях. Гарсиласо спрятался под капюшоном. Никаких слёз. Он закрылся от всего света и не мигая смотрел перед собой. Лучше бы племянник кричал, обливаясь слезами, Хенрике было бы легче. Внутри всё клокотало, руки нервно стискивали поводья. Она поняла, что искусала губы в кровь и даже не заметила этого. Хотелось крикнуть в ночь, чтобы освободится от этого клокота в груди, что всё рос и бурлил, как кровавая пена на губах головорезов. Хенрика сморгнула. Тихо, слишком тихо.

— Гарс?

Он не откликнулся.

— Гарсиласо!

Племянник вздрогнул и оглянулся, резко дёрнув поводья. Кобыла под ним недовольно заплясала.

— Не думай об этом. Пообещай мне, что не будешь.

Он раскрыл рот и снова закрыл, нерешительно кивнул.

— Мы спасали свои жизни. Ты проявил отвагу и мужество, если бы не ты, меня бы убили. Ты не убил, ты спас. Ты слышишь меня?

— Да. — Он снова кивнул и скинул капюшон. — Убил, чтобы спасти того, кто мне дорог.

Этот разговор звучал как-то жутко. Хенрика посмотрела на маленького мальчика, слишком низенького и худенького для своих лет. Но решительности и отваги в нём было побольше, чем во взрослом мужчине. Тех немногих уроков, что давал ему старший брат, хватило, чтобы разбудить кровь Яльте. Волчонок вновь показал зубы, хотел Салисьо того или нет.

Снег усиливался. Хенрика подгоняла лошадь, следовало скорее свернуть на тракт. Она начала жалеть, что не перерезала глотку Громиле, когда поняла, что слух за что-то цепляется. Её пробрал озноб. Она оглянулась. Оказалось, это Гарсиласо. Он ехал чуть поодаль с прикрытыми глазами. Хенрика прислушалась. Мальчик шептал отходную молитву. На щеках блестели слёзы, отражая тусклый, заоблачный свет луны.