Ядовитая связь

ГЛАВА IV — Запятнанная любовь

Джакс

Адалия, наверное, считает меня полным ублюдком, который получает кайф, унижая ее перед ее же командой. Она не понимает, почему мне пришлось так поступить, и из-за этого сложно выбросить ее из головы и сосредоточиться на текущей задаче. Но я справлюсь. Я всегда справляюсь.

Я затягиваю бинты на кулаках, в то время как толпа скандирует где-то на заднем плане. Это больная хрень — сколько людей собирается на эти бои, заполняя помещение, чтобы смотреть, как мужики делают друг с другом то, что было запрещено еще со времен Древнего Рима.

Перед каждым боем я невольно вспоминаю свой первый выход на ринг, еще в тюрьме. Зрители утопали в кромешной темноте, прожекторы с гулким щелчком включались, их свет сходился в одну кровавую точку в центре октагона. Точку, где несколько минут назад корчился и истекал кровью какой-то несчастный.

Я весь дрожал, не зная, от страха это или от холода. Другие заключенные рассказывали мне истории о том, что происходит в октагоне. Они смеялись, наслаждаясь тем ужасом, который, как знали, они вызывали, даже если я этого не показывал. Первое, чему я научился, — держать лицо каменным. Я опускал голову, не выражая ни единой эмоции, пока они говорили.

Пол дрожал под моими босыми ногами, когда первый здоровенный мужик пролез между канатами, развернув плечи передо мной, демонстрируя свои размеры. Он весил как минимум вдвое больше меня. Я не пришел туда, чтобы победить. Никто не давал мне ни единого шанса. Я был как мулета перед быком, предназначенная для того, чтобы быть разорванной на части ради развлечения безликих монстров, которые смеялись и кричали из окружающей темноты.

И все же сегодня я стою здесь.

Как только я выйду из тоннеля, соединяющего раздевалки с залом, я окажусь в центре внимания — на съедение их жадным, ненасытным глазам. Мне нужно перестать думать об Адалии, сосредоточиться на том, что нужно сделать, как я всегда это делаю. Но, черт возьми, это слишком сложно, особенно зная, насколько я заставил ее ненавидеть меня. Погрязший в жалости к себе и чувстве предательства, я мстил ей, обращаясь с ней как с дерьмом, используя ее тело, унижая ее, проецируя на нее тень своих демонов.

И она все равно дала мне отпор. Это не изменило моего мнения о случившемся и не сделало боль меньше. Но я понял одно: все это не имеет значения, потому что ничто из того, что она могла бы сделать, не изменит моих чувств к ней. Я хочу тело и душу этой женщины, как бы темно ни было ее прошлое, как бы мутны ни были ее глубины. Я хочу исследовать эти глубины, утонуть в них. И все же боюсь позволить ей нырнуть в мою собственную черную бездну, хотя знаю, что она этого хочет.

Но иначе поступить сегодня было нельзя. Если кто-то из ее команды даже подумает о том, чтобы помочь Снейку добраться до нее, они должны знать, с кем имеют дело. Люди вокруг нее — самые легкие пути, чтобы достать ее, чтобы причинить ей боль, поэтому они должны быть до смерти напуганы.

Я направляюсь к рингу, и толпа взрывается восторженными криками, когда я выхожу из тоннеля в сопровождении своей команды.

Я держу в голове главную цель. Все это — ради Адалии.

К тому моменту, как я вхожу в ринг, во мне остаются лишь холодная концентрация и смертоносное намерение. Единственное отличие в этот раз — у меня есть, что терять. Богатство, статус, влияние — все это никогда ничего для меня не значило. Я — Спартанец. Могу жить, как один из них. Вся моя успешная карьера, все деньги были лишь средством к цели — получить преимущество над теми, кто платит за зрелища вроде этого. А потом мои цели расширились: уничтожить этих ублюдков везде, где только смогу.

Мое безразличие к собственным достижениям — вот что держит самых влиятельных людей этой страны в страхе передо мной. Деклан утверждает, что все дело в моей чистой воле, и, возможно, он прав. Но сейчас мне плевать на все это. Даже на мой изначальный план — уничтожить всех этих прогнивших богачей, которые получают удовольствие от пыток и увечий других людей, считая, что у тех нет никого, кто будет за них мстить.

Сейчас для меня важно только одно — Адалия. Мое тайное слабое место, которое все эти акулы не задумываясь бы использовали против меня, если бы узнали.

— Дамы и господа, — говорит ведущий в микрофон, черная повязка прикрывает его отсутствующий глаз. Тот стал случайной жертвой одного из самых жестоких боев в прошлом году. Но из этого бизнеса просто так не выходят, поэтому он продолжил работать на Триаду. Потеря глаза сделала его еще более мерзким, что сразу видно по тому, как он объявляет бой. — Как вы знаете, сегодня у нас особый случай.

Толпа взрывается криками, а двое других членов Триады сидят мрачно в верхней ложе, наблюдая за этим возбужденным стадом собак.

— Сегодня вы станете свидетелями легенды в действии! — Его голос становится громче. — Дамы и господа, встречайте... Спартанца!

Один из прожекторов начинает вращаться, как злое механическое око, и останавливается на мне. Если бы не кожаная маска с заклепками, закрывающая мое лицо, они бы уже узнали меня — после всех тех новостей, где засветилась моя настоящая личность. Я щурюсь от резкого света, но привыкаю за секунды. Жесткие условия в тюрьме, включая постоянные переходы от полного мрака к ослепительному свету, закаляют. Люди вроде меня буквально другая порода.

— Прошло немало времени с тех пор, как Спартанец выходил на ринг, — продолжает ведущий, разжигая толпу и подталкивая ее к смелым ставкам. Сам факт, что Картагиньо и я якобы равные соперники, приносит огромные прибыли.

Это, конечно, ложь.

— И все же не забывайте, Спартанец — бессменный чемпион наших подпольных боев в октагоне, — продолжает ведущий, поднимая толпу на новый уровень истерии. Мы используем это название для того же, чем славится UFC. Только здесь проигравший часто готов выбрать смерть как выход, но ненасытная толпа никогда не позволит такой легкой развязки. Они пришли не за этим.

— Готов? — шепчет Деклан, разминая мои плечи, пока ведущий продолжает накалять обстановку. Хорошо, что он рядом. Я киваю, не отрывая глаз от точки, где вот-вот появится Картагиньо.

Когда ведущий объявляет его, мои кулаки сжимаются, шипованная кожа перчаток впивается в костяшки. Маска из шипованной кожи и такие же перчатки — все, что у меня есть, чтобы скрыть свою личность и хоть как-то защитить себя от ударов, которые он собирается нанести. Мой торс полностью обнажен, блестит от масла, татуировки в виде колючей проволоки четко выделяются на коже.

Толпа взрывается криками и воплями, когда Картагиньо выходит из тоннеля со своей командой. Прожектор ловит его, безумие сверкает в его глазах, а наполовину обгоревшее лицо делает его похожим на психа из фильмов ужасов. Его кулаки крепко сжаты, между пальцами блестят лезвия, словно когти чертового Росомахи. Волосы выбриты, оставлен лишь гребень, как у какого-то безумного Макса, тянущийся вдоль всей головы.

— Говорят, он отказался от пластических операций, чтобы каждое утро напоминать себе о том, что ты с ним сделал, — шепчет Деклан мне на ухо, его пальцы вонзаются в мои мышцы.

Картагиньо пролезает между канатами, грубо задевает ведущего плечом, едва не сбив его с ног. Он сверлит меня взглядом, как разъяренный бык, пока идет к своему углу. Я собираюсь. Адалия может быть моей слабостью, но она же и моя самая сильная мотивация. Разобраться с этим ублюдком — значит сохранить ее в безопасности. Я и другую половину его рожи разукрашу так, чтобы каждый раз, глядя в зеркало, он помнил, что никогда больше нельзя связываться со мной.

Толпа взрывается ревом, когда ведущий объявляет начало боя. Как и в тюрьме, лица зрителей скрыты тьмой, но их крики заполняют весь зал, когда звучит гонг, сигналя нам занять позиции.

Сквозь общее безумие я различаю несколько выкриков, четко доходящих до моих ушей: «Раздави ему череп!» — в сторону Картагиньо и «Сотри ему рожу!» — в мою.

Похоже, мой соперник принимает это буквально. Или он просто больше не в состоянии сдерживать себя после всех этих лет, которые он провел, готовясь к этому дню. Он бросается на меня, выбрасывая вперед кулак, лезвия между его пальцами рассекают воздух. Я молниеносно уклоняюсь, двигаясь быстрее, чем он мог бы ожидать от бойца моего размера. Люди моего телосложения обычно не исчезают так легко с линии удара.

После нескольких промахов, когда лезвия на его кулаках лишь разрезают воздух, Картагиньо останавливается, тяжело дыша. Он уже вымотан. Его безумные глаза сканируют мое тело, словно он пытается понять, с чем имеет дело. Когда мы впервые встретились, я был тощим, да и медленнее. Все эти годы он готовился к повторной схватке, но без реальных записей моих боев у него не было ни малейшего представления, к чему готовиться. Мы приняли особые меры предосторожности, чтобы эти бои никогда не записывались. Все, что когда-либо утекало, — контрабанда, слишком мутная, чтобы извлечь из нее хоть что-то полезное.

Картагиньо никогда не видел меня в деле после тюрьмы. Я ухмыляюсь, мои зубы блестят через латунные прутья, встроенные в маску на уровне рта.

Толпа ревет, требуя крови, их крики оглушают. Адреналин захлестывает меня с головой. Когда ты делаешь это так долго, как я, ты перестаешь быть просто человеком. Ты становишься самой сущностью насилия.

Картагиньо раскрывает рот в зверином крике, его глаза налиты кровожадностью. Я сохраняю стойку. Он снова бросается на меня. Я жду. С каждым его шагом он приближается, время словно замедляется, крики толпы превращаются в протяженный, глухой звук, как искаженный голос в телефонной трубке. Сквозь прорези маски я не свожу с него глаз. Я не моргаю, не колеблюсь ни на долю секунды.

И когда он, наконец, замахивается, пытаясь ударить меня снова своим кривым движением с лезвиями, я парирую одной рукой. Второй блокирую следующий удар. Заводя обе руки за его локти, я блокирую их у его боков и врезаю шипованным лбом прямо в переносицу.

Его глаза закатываются в орбитах, и если бы я не держал его, сцепив наши руки, он бы покачнулся и рухнул навзничь.

— Где мне найти Снейка? — говорю я достаточно близко к его лицу, чтобы он услышал меня сквозь рев толпы. Мой голос настолько низкий, что вибрация передается прямо в его кости. Когда я становлюсь Спартанцем, меняется даже мой голос.

Он моргает, кровь струится из его разбитого носа, словно он пытается осмыслить звезды, пляшущие перед его глазами. Но я не даю ему шанса прийти в себя. Мне нужно, чтобы он оставался оглушенным и отвечал на вопросы. Я встряхиваю его.

— Я знаю, что он нашел тебя, — шиплю я. — Этот бой — его рук дело. Ты знаешь, как его найти. Так что выкладывай.

Его взгляд с трудом фокусируется на моем лице.

— Или что? — хрипит он. — Мы оба знаем, что ты не можешь меня убить. Это не те правила. — Он ухмыляется, явно наслаждаясь моментом, чтобы добить меня следующей фразой: — Ты даже не представляешь, что мы приготовили для твоей девочки.

Мои кулаки готовы врезаться ему в лицо, но пока я сдерживаюсь.

— Говори.

Он продолжает смотреть на меня с вызовом, и тогда я перестаю сдерживаться. Я швыряю его на пол, оседлав сверху, и снова бью его лбом по лицу. На этот раз я вижу, как кровь покрывает его зубы. Похоже, я вырвал весь верхний ряд. Картагиньо вопит и дергается подо мной, но я прочно зафиксировал его: одно колено на его бицепсе, прижимая его к полу ринга, другая нога давит ступней на его запястье. Ему уже нечем ответить. Он остался без вариантов.

— Говори, — приказываю я голосом, который больше похож на рык чудовища. — Иначе будет только хуже.

В этой игре нет других правил, кроме одного: ты должен нанести своему противнику максимум повреждений, не убивая его. Убийство здесь не исключено, но ты не выиграешь, если оно произойдет «случайно». Это как офсайд. А вот боль — против нее нет никаких ограничений.

Я вдавливаю свое колено в его бицепс, пока не слышу, как под моим весом рвется мышечная ткань.

Он вопит, обнажая окровавленные зубы и десны. Я запускаю руку ему в рот, хватаюсь за самый шаткий коренной зуб и начинаю тянуть. Теперь он кричит, как человек, теряющий рассудок. Его беспомощное тело даже не пытается сопротивляться.

— Все, что тебе нужно, — это постучать по рингу, когда решишь заговорить, — говорю я холодно.

Шум толпы нарастает, и что-то прилетает мне в спину. Зрители начали швырять в нас всякий мусор, чтобы вернуть бой в привычное русло. Но Картагиньо, с дрожащей рукой, стучит по полу. Я разжимаю хватку. Его глаза, налитые кровью, полные страха и безумия от боли, говорят мне наклониться. Убедившись, что он не сможет мне навредить, я опускаюсь к его уху.

Когда он заканчивает говорить, а я выпрямляюсь, кровь приливает к животу, наполняя меня яростью. Все, что этот ублюдок мне сказал, — это их план на Адалию после того, как меня не станет. Последняя попытка ударить меня, жалкий выпад проигравшего. И за это он заплатит.

Срываю перчатки и бью его кулаком в лицо. Его плоть становится месивом, кровь льется потоками. Я почти не замечаю, как ведущий и несколько мужиков хватают меня, пытаясь оттащить. Но я уже в режиме разрушителя. Я — насилие, воплощенное в теле.

Этот ублюдок Снейк должен сдохнуть. И чем раньше, тем лучше. Желательно до того, как я выйду на ринг против Бистли.

Джакс

— Он бы не стал, — тихо говорит Бык.

Я встречаю его черный взгляд из-за своего стола, сцепив пальцы.

— Ты знаешь так же хорошо, как и я: он бы сделал это и еще хуже. Нам нужно решение, и нужно быстро.

— Как я это вижу, есть только один способ выманить ублюдка из его дыры, — спокойно продолжает Деклан. — Ты должен использовать его брата так же, как он использует Адалию. Бистли — единственный, кто ему дорог. Точно так же, как для тебя — Адалия.

Я понимаю, к чему он клонит, но он ошибается. Никто не способен заботиться о другом человеке так, как я забочусь об Адалии. То, что я чувствую, — это больное, неуравновешенное и неконтролируемое.

— Проблема в том, — продолжает он, все еще обдумывая, — что это вызовет полный сраный хаос с другими членами Триады.

— Мне похуй, пока Адалия в безопасности, — бросаю я, прищурив глаза. Планирую. Решаю.

Деклан глубоко вздыхает, поднимается со стула и поправляет костюм.

— Посмотрю, что могу сделать, чтобы ускорить процесс, как только закончу с делами, — говорит Деклан, направляясь к двери. — Через полчаса встречаюсь с тем грязным конгрессменом, о котором я тебе рассказывал, в борделе.

Мы оба знаем, что он не собирается встречаться с этим ублюдком. Он собирается застать его с поличным, пока тот развлекается с оплаченной проституткой. Вот так лорд Деклан Сантори делает свои дела, расширяет свое влияние и заставляет миллиарды течь в его карманы. В ринге он — зверь, а в жизни — утонченный современный мошенник, если нужно. Хамелеон.

— Но ты знаешь, что я всегда рядом, когда тебе что-то понадобится, — добавляет он.

Он разворачивается и направляется к матовым стеклянным дверям, которые плавно открываются с шипящим звуком. Но, сделав шаг, останавливается. Его взгляд мечется между мной и Адалией, которая появляется между раздвижных створок. Будучи моей невестой, она, очевидно, прошла без предупреждения — охрана ее пропустила.

Блядь. Сегодня она выглядит просто невероятно.

Обычно она придерживается черно-белой гаммы, редко надевая что-то красное, но сегодня она воплощение силы в красном платье, которое подчеркивает ее изгибы и при этом идеально подходит для офисного стиля. Юбка не слишком короткая и не слишком длинная, заканчивается чуть ниже колен, а туфли на шпильке подчеркивают ее изящные икры. На первый взгляд это незаметно, но талия явно утянута корсетом, подчеркивающим ее формы, а ее пышная грудь надежно зафиксирована. Идеальные песочные часы.

Декоративные вставки между рукавами и зоной декольте открывают ровно столько кожи, чтобы любой мужчина потерял голову. Длинные блестящие серьги обрамляют ее фарфоровое лицо, а светлые волосы собраны на макушке, откуда вниз по спине спадает густой волнистый хвост.

Единственное спасение в том, что ее вырез не слишком глубок. Иначе у меня закипела бы кровь от того, что Деклан хоть на мгновение увидит то, что принадлежит только мне.

— Нам нужно поговорить, — заявляет она, ее голос слегка дрожит. Она, очевидно, лучше справляется с мысленными спорами со мной, чем с реальными, но даже это достойно уважения.

— Тогда я оставлю вас, — говорит Деклан, его тон говорит гораздо больше, чем слова.

Если кто-то и понимает меня сейчас, так это он. И, наконец, я понимаю его. Та жажда вернуть ту, которая ушла, терзала его целых семь лет. Все, чего он добился, весь его статус и влияние — это способ привлечь ее внимание. Заставить ее почувствовать, что он повсюду, что он окружает ее жизнь, что он все ближе, и это лишь вопрос времени, когда он поймает ее в свои сети.

Какое счастье, что мне не нужно гоняться за Адалией. Я поймал этого ангела и обрезал ей крылья. Глядя на нее сейчас, мне хочется отметить ее, запятнать, вбить в нее свою сущность так глубоко, чтобы она никогда не смогла забыть, кому принадлежит. Я столько раз брал ее тело, и каждый раз этого было недостаточно. Меня накрывает снова и снова, как гребаного наркомана.

Деклан жестом приглашает Адалию войти, элегантно отступая в сторону. В его движении чувствуется уважение, особенно в том, как он опускает глаза. Он знает, что я никогда не чувствовал подобного к женщине, и это делает ее особенной даже для него, несмотря на ее прошлое.

Моя челюсть сжимается, когда я вспоминаю, что Картагиньо сказал мне прошлой ночью перед тем, как я разукрасил вторую половину его лица. Он выбрался оттуда живым, но вряд ли дожил до утра. И даже если дожил, он точно не сможет принять участие в грязном плане, о котором рассказывал с таким удовольствием. Плане, который заставил меня взглянуть на все иначе, напомнив о том, что действительно важно. Она здесь. Она моя. У меня эксклюзивный контракт с ней, и скоро свадьба. Многое может пойти не так, пока я дерусь с Синатрой и Бистли, но если я выиграю, она останется со мной.

Матовые двери за спиной Деклана плавно закрываются, и Адалия снова оказывается заперта со мной.

— Где ты был прошлой ночью? — требовательно спрашивает она.

Я ухмыляюсь.

— А я-то думал, что избавление от меня стало бы для тебя благословением.

Она подходит ближе, ее лицо пылает гневом. Спина выпрямлена, как в тот раз, когда она дала мне отпор перед своей командой.

— Слушай, Джакс. Если ты думаешь, что можешь навязать мне этот образ жизни так же, как навязал свадьбу, то ты крупно ошибаешься, — говорит она, хлопая руками по моему столу и наклоняясь вперед. Ее пухлые губы сжаты в серьезное выражение. Я приподнимаю брови, одновременно развлекаясь и испытывая любопытство, насколько далеко она зайдет. Она поднимает палец прямо перед моим лицом.

— Ты не можешь приходить и уходить, когда захочешь, как будто ничего мне не должен. Не если ты хочешь, чтобы я стала твоей женой. Ты не можешь трахать других женщин, а потом использовать меня, как свою личную секс-куклу, когда тебе вздумается.

— Не могу? — В моем голосе трудно скрыть веселье.

Она фыркает, будто не верит, насколько я наглый.

— Я понимаю, я тебя ранила, — говорит она. — Но давай честно. Ты бы прекратил охотиться за мной с этим контрактом, если бы знал, как я оплачиваю свои счета? Ты бы пощадил Кэмдена? Ты бы трахнул меня один раз и потом выбросил, как будто я ничто, и больше даже не вспомнил обо мне?

Я выдерживаю ее взгляд, наслаждаясь ее гневом.

— Нет, — заявляю я.

— Тогда зачем этот гребаный цирк? Почему ты ведешь себя так, будто я скрыла это, чтобы удержать тебя?

— А разве не так? — парирую я.

Это спокойный, но мощный вопрос. Он заставляет ее замолчать. Она отступает, пытаясь создать дистанцию, чтобы собраться с мыслями, но я не собираюсь давать ей эту возможность. Обхожу стол, двигаясь к ней. Она начинает пятиться быстрее, но недостаточно быстро — я хватаю ее прежде, чем она успевает отойти.

— Почему ты так отчаянно не хотела, чтобы я узнал? Ты ведь все равно хотела выйти из нашего договора, или, по крайней мере, так говорила. Ты все время спрашивала про срок, мечтала только об одном — закончить это. Самое умное, что ты могла сделать, — это швырнуть эту правду мне в лицо.

Она выпрямляет плечи, задирая подбородок, несмотря на то, что я держу ее.

— Это было не потому, что я хотела удержать тебя.

— Тогда почему?

Я прижимаю ее к себе, наблюдая, как ее щеки заливает румянец, когда ее грудь прижимается к моему телу, а сердце бешено колотится в ее груди. Теперь, когда мы так близко, ее взгляд блуждает по моему лицу. До этого я стоял спиной к окнам во всю стену, из-за чего ее глазам был доступен лишь мой силуэт на фоне яркого дневного света. Но теперь она ясно видит синяки вокруг моих глаз и на висках — следы от многократных ударов головой о Картагиньо с болтами, прикрепленными к моему лбу.

Ее взгляд цепляется за них, и я вижу, как это сбивает ее с толку.

— Картагиньо, — шепчет она, осознавая. — Первый бой. Это было прошлой ночью?

— Именно поэтому меня не было. Я сделал его очень красивым специально для тебя. Жаль, что ты не видела.

— Я... Я бы хотела, чтобы ты сказал мне. Я была бы рядом.

Я хватаю ее за подбородок двумя пальцами, мой взгляд падает на ее губы.

— Последнее место, где я хочу тебя видеть, — среди этих монстров, — тихо говорю я. Это правда, но она фыркает, явно не оценив моей «заботы».

— Я пришла сюда, чтобы сказать, что не собираюсь делать только то, что хочешь ты. Если мы собираемся пожениться, то мы в этом вместе. В конце концов, это я втянула тебя в эту ситуацию.

— Нет, — жестко отвечаю я, сжимая ее сильнее. Ее руки инстинктивно тянутся к моей груди, пытаясь создать дистанцию, чтобы легче дышать. — Этот грязный ублюдок Снейк опаснее, чем ты можешь себе представить. Я должен обеспечить твою защиту 24/7. Ты не можешь никуда выходить без охраны, но и всю жизнь так не проживешь. Так что оставь это мне. Потрать свое время на более приятные вещи — например, подготовку к свадьбе. Ллойд будет в твоем распоряжении, чтобы помочь с чем угодно. Пусть все магазины в городе станут твоей площадкой — в онлайне. А визиты вживую сведешь к минимуму, пока Снейк не будет устранен.

— Могу я хотя бы получить свой телефон обратно?

— Нет. Но ты можешь связаться со своей подругой Мией через охрану, и она может сделать то же самое. С ее-то отношениями с Никко это не должно быть сложно.

— Они больше не вместе, — тут же отвечает она.

Вот почему он ходит такой мрачный.

— В твоем распоряжении всегда дюжина людей, — спокойно говорю я. — Можешь использовать любого из них для связи.

— Ты не понимаешь, Джакс, — настаивает она, ее голос становится твердым. — Я не хочу быть той бедной девчонкой, которую ты спасаешь. Или танцовщицей из клетки, которая стыдится своего прошлого — потому что я не такая. Я взрослая, самостоятельная женщина, и у меня есть право на свои секреты. И если я собираюсь стать твоей женой, то имею право быть рядом с тобой. И в болезни, и в здравии. И в хорошем, и в плохом.

Ее слова словно бархатное прикосновение к моей душе, но уже через мгновение я поднимаю свои стены — я не могу позволить себе смягчиться, не сейчас. Сила, которую эта женщина имеет надо мной, может уничтожить нас обоих.

— Грязный маленький ангел, — мурлычу я. — Если бы я не знал лучше, я бы подумал, что ты действительно обо мне заботишься.

Ее грудь покраснела, а на коже появился тонкий слой пота, блестящий на верхней части ее груди. Прижатая ко мне, она, без сомнения, чувствует, как у меня хрен твердеет.

— Ты прекрасно знаешь, что я забочусь, — произносит она, ее губы дрожат, и это чертовски близко к тому, чтобы сломать меня.

Я смеюсь низким, пропитанным желанием звуком.

Провожу пальцами по ее хвосту, перебрасывая несколько толстых, шелковых прядей вперед, через ее плечо. Ее сочные губы приоткрываются, будто она хочет что-то сказать, но потом снова закрываются. Ее зрачки расширены, и это точно не из-за какой-то дряни. Она этим не занимается, да и даже если бы занималась, с ее характером точно не на работе.

Через несколько секунд до меня доходит запах ее возбуждения, а то, как она ерзает на ногах, говорит еще больше.

— Блядь, мне никогда не будет тебя достаточно, — слова вырываются сами собой. Я никогда не говорил ничего подобного ни одной бабе, но с ней я уже даже не пытаюсь себя сдерживать.

Глядя ей на губы, я скользнул двумя пальцами между ними. Она открывает рот, позволяя мне сделать это.

— Посмотри на себя, вспомнила, как подчиняться своему хозяину, — мурлычу я ей на ухо, перед тем как мягко укусить его.

Ее губы обхватывают мои пальцы, ее язык скользит вокруг них, двигаясь, будто она больше ничего не может контролировать. Ее тело прижимается ко мне, как будто у нее просто нет другого выбора.

Я стону, толкаясь бедрами, чтобы она почувствовала, насколько я тверд и готов для нее, но вдруг она впивается зубами в мои пальцы. Я ухмыляюсь и толкаюсь глубже, слыша, как она давится.

— Я — Спартанец, грязный маленький ангел, — рычу я. — Ты не можешь сломать меня болью. Я ее принимаю. Я ее трахаю.

Я двигаю пальцами у нее во рту, загоняя их до самых костяшек, и сверлю ее взглядом. Ее глаза расширены, обведены красным, слезы на грани. Она борется, чтобы не задохнуться, но даже не думает сопротивляться.

— Ты хочешь быть со мной на равных, — говорю я, — но ты кайфуешь, когда я держу тебя в узде.

Она запрокидывает голову, медленно проводя губами по моим пальцам, пока они не выходят из ее рта с влажным звуком. Она тяжело дышит, щеки пылают, а зрачки расширены так, что глаз почти не видно. Она впивается в меня взглядом.

— Я узнаю, где ты дерешься, Джакс, — бросает она. — И я приду в твою клетку так же, как ты явился в мою.

Ее язык проводит по кончикам моих пальцев, и это ударяет меня током прямо в позвоночник.

Я наматываю ее хвост на запястье и резко дергаю, заставляя ее тихо вскрикнуть. Именно так, как мне нравится.

— Ты даже не представляешь, что там творится, — шепчу я. — Люди, которые приходят туда, жаждут мяса и крови.

— Пять лет я танцевала в клубе в нью-йоркском андерграунде, будущий муж, — ее глаза сверкают, и я чувствую, как мои отвечают тем же. — Поверь, я видела всю эту гребаную грязь.

Она тянется, обхватывая мою твердую челюсть, прежде чем я успеваю что-то сказать.

— Но это не значит, что ты имеешь право судить меня за это, — ее голос тихий, сладкий, но во всем ее облике ясно читается: она не потерпит возражений. Я едва сдерживаюсь, чтобы не ухмыльнуться. Училась у лучшего.

— Это значит, что ты должен мне доверять. И принять, что я сама по себе.

— Знаешь, что мне кажется? — говорю я. — Что мне нужно напомнить тебе, кому ты принадлежишь.

Я резко разворачиваю ее. Не успевает она ничего понять, как я одной рукой сметаю все со стола и наклоняю ее через него. Мои руки скользят под ее платье, задирая его выше ягодиц.

Под ним только чулки до середины бедер и красные кружевные стринги. Я шлепаю ее упругую задницу, и она вскрикивает.

— Ах, как мне нравится, когда ты чувствуешь меня, — рычу я, вынимая свой член. — Сейчас я трахну тебя на этом столе, как шикарный кусок жопы, которым ты являешься.

Она встречается со мной взглядом через плечо. Все, что она видела за свою жизнь, вся та развратная грязь, что ее окружала, отражается в ее глазах. Это читается в лукавой улыбке на ее губах, в ее взгляде из-под приподнятых бровей.

— Грязный маленький ангел, наконец-то показываешь свое настоящее лицо, — мурлычу я, зацепив пальцем ее стринги и отодвигая их в сторону, открывая доступ к ее влажной от возбуждения киске. — Наконец-то ты открываешь дверь своей темной стороне. Теперь мы сможем по-настоящему исследовать друг друга.

Она подает свою задницу мне навстречу, одновременно пытаясь подняться, отрывая грудь от стола. Я хватаю ее за руки, вырывая их назад и удерживая за запястья одной рукой, в то время как другой снова прижимаю ее к столу. Ее грудь плющится о гладкую поверхность стола.

— Продолжай вырываться, и мне придется тебя связать.

Но мы оба знаем, что она не остановится, поэтому, пока говорю, вытаскиваю ремень из петель своих брюк. Размахиваюсь и щелкаю им по воздуху, громкий хлопок раздается прямо рядом с ней, заставляя ее замереть. Когда она становится покорной, я обвиваю ремень вокруг ее запястий, закрепляю его и удерживаю излишек кожи, намотанный на мою руку.

Я пинаю ее ноги, заставляя их раздвинуться шире, чтобы открыть передо мной ее киску, и шлепаю ее по заднице достаточно сильно, чтобы оставить алую отметину. Она дергается, а я хватаю ее за задницу, чтобы рассмотреть ее попку.

Плюю на нее, растирая слюну большим пальцем.

— Джакс, — шепчет она, и в ее голосе мольба.

Я хватаюсь за свой стояк, сжимаю его так, что на кончике блестит предсемя. Толкаюсь в нее, погружая только головку в ее мокрые, жадные стены. Она выгибается, ее запястья напрягаются в моем захвате, а киска сжимается вокруг меня.

— Ах, Джакс, что ты со мной делаешь? — умоляет она, ее голос полон такого же грязного и больного желания, что и мой.

Я скриплю зубами. Титаническое усилие требуется, чтобы вытащить себя вместо того, чтобы вогнать до конца. Но я провожу членом через ее влажность и направляю его к ее попке.

— Сейчас я возьму эту жопу и напомню тебе, кто здесь хозяин, Ада-Роуз, — рычу я, вталкивая головку внутрь. Ее ноги подкашиваются, из ее губ вырывается безумный стон.

Сквозь прищуренные глаза я вижу ее отражение в оконном стекле. Приоткрытые губы, полузакрытые глаза, пылающие щеки.

Обычно анал не так происходит. Требуется подготовка, но мы с ней уже все сделали заранее, когда я трахал ее в попку под порнуху часами. Именно поэтому она уже может принять половину меня, а я, черт возьми, не маленький.

— Черт, как же твоя жопка меня доит, — рычу я, натягивая ее за кожаную связывающую петлю и толкаясь глубже. Вокруг меня все плотно, ее задница сжимает меня так сильно, что у меня напрягаются собственные ягодицы.

Я трахаю ее задницу, скрипя зубами, чтобы не сорваться. Меня заводит, как я доминирую над ней, наблюдая это в отражении окна. Желания становятся все грязнее. Я обхватываю ее спереди и резко спускаю верх платья, обнажая ее кружевной красный лифчик, который подчеркивает ее потрясающие, полные груди. Тяну чашки вниз, и ее грудь выскакивает, прежде чем я снова прижимаю ее к столу, наблюдая, как она плющится о гладкую поверхность.

Я хватаю ее за подбородок, заставляя поднять голову, чтобы наклониться и накрыть ее губы своими. Я срываю поцелуй, проникая языком в ее рот. Она выгибается навстречу мне, открывая рот шире, ее жопа тянется, чтобы впустить меня глубже.

Наши губы становятся мокрыми и горячими, когда мы отрываемся друг от друга. Мои яйца сжимаются от напряжения, от желания выплеснуть свое удовольствие, особенно когда ее лицо искажает смесь боли и наслаждения. Но на сегодня у меня припасено кое-что особенное для нее.

— Дай-ка я подарю тебе то удовольствие, которое заслуживает такая грязная маленькая шлюшка, как ты, — рычу я.

Она тихо выдыхает, как будто ей это нравится, ее веки дрожат. Мы оба больные на голову, и именно поэтому мы так идеально подходим друг другу.

Я лезу в карман пиджака и вытаскиваю кастет, который помогает мне не слететь с катушек, когда рядом нет Адалии, чтобы ее теплое присутствие удерживало меня. Она не знает, но она, блядь, как глушитель на моем стволе. Я резко притягиваю ее ближе, оставляя зазор между ее телом и столом, надеваю кастет на пальцы и веду им к ее клитору.

Мои пальцы с металлическими пластинами скользят по ее пульсирующему бугорку, а нос утопает в ее растрепанных волосах. Ее шикарный хвост теперь в хаосе, пряди прилипли к ее потной шее и лицу.

Как только холодный металл касается ее клитора, она издает стон, от которого меня всего перекручивает. Ее бедра дергаются назад, а потом подаются вперед, словно она хочет впитать это ощущение прохладного металла на своей горячей, мокрой плоти.

— Блядь, Джакс, — выдыхает она, ее голос дрожит так, что кажется, она вот-вот развалится. Ее бедра двигаются быстрее, пока я долблю ее в задницу, а кастетом ласкаю ее киску. Мой хрен пульсирует, вены вздуваются, будто готовы вот-вот лопнуть.

— Тебе нравится быть моей грязной шлюхой, да? — рычу я, вытаскивая себя, чтобы набрать больше ее сока на головку, и снова плюю на ее задницу перед тем, как загнать себя обратно.

В этот раз она принимает меня до самых яиц. Скоро ее бедра начинают двигаться, жадно извиваясь, наслаждаясь этим грязным развратом. Чем ближе ее оргазм, тем сильнее она трясется. Я отпускаю излишек кожаного ремня и расплющиваю свою шрамированную руку ей на спину, вдавливая ее в стол. Затем провожу рукой вперед, заставляя ее смотреть на облачный горизонт за окном.

— Пусть весь гребаный город видит, кому ты принадлежишь.

— Я сама по себе, — отвечает она, но голос звучит слабее, чем ей бы хотелось.

— Когда ты не извиваешься на моем хрене — да, — рычу я.

Она замирает, когда я вгрызаюсь зубами в бок ее шеи, яростно засасывая кожу, мои яйца плотно прижаты к ее заднице.

— Я помечу тебя всю, чтобы ты помнила, что ты моя, даже когда ведешь себя как мисс «сама по себе».

Она издает протяжный стон, ее оргазм накрывает ее волной, крем, вытекающий из ее киски, покрывает кастет и мои пальцы. Ее тело напрягается, каждая мышца дрожит, кожа покрывается мурашками.

Я впиваюсь зубами в ее шею еще сильнее, когда кончаю глубоко внутри нее, мой укус усиливает ее стон и заглушает мой.

Откладывая кастет на стол, я обхватываю ее сзади руками, поднимая и прижимая ее спиной к своей груди. Ее руки все еще связаны за спиной, но я не хватаюсь за ее грудь, хотя мог бы. Мой член медленно выходит из нее, но это не то, что мне нужно прямо сейчас.

— Чувствуешь эту силу, бегущую по твоим венам, Адалия? — шепчу я ей на ухо. — Смотри на этот город через эти окна. Ты понимаешь, что стоишь на вершине мира? С самым мощным мужиком у тебя под рукой?

Я мягко целую ее туда, где минуту назад оставил свои следы зубами и языком, словно извиняясь за жестокость.

— Потому что я твой, чтобы подчиняться, — выдыхаю я прямо ей в ухо.

Она вздыхает, ее тело содрогается, словно от удовольствия.

— Я бы убивал ради тебя. И я бы сдох ради тебя, — добавляю я. Ее губы дрожат.

— Развяжи мне руки, — шепчет она.

Я колеблюсь на мгновение. Она имеет надо мной власть, всегда имела. Может, именно поэтому я так отчаянно пытаюсь держать ее под контролем. Но все-таки я ослабляю ремень, и, еще до того как он падает на пол, Адалия разворачивается в моих руках, проводя пальцами вверх по моей груди.

Она встречает мой взгляд, прижимая свои роскошные, обнаженные груди ко мне. Мои ладони ложатся на ее талию, я чувствую под пальцами жесткий корсет. Мои руки большие, но с этим чертовым корсетом ее талия кажется такой узкой, что мои пальцы почти сходятся у нее на середине.

Ее пальцы растопыриваются на моей груди, будто она тоже пытается заявить свои права.

— Как же я люблю чувствовать всю эту силу в твоем теле, — шепчет она. — Но каждый раз, когда я думаю о боли, из которой оно выковано, мое сердце, блядь, разрывается. Внутри я вся разбита, когда представляю, что происходит в этом ринге.

Она смотрит на меня, в ее глазах мольба:

— Я хочу пойти с тобой в следующий раз. Я должна. Я хочу разделить это с тобой. Мне нужно почувствовать часть этой боли.

— Я не позволю этой жестокости осквернить тебя.

— Это не просьба, — бросает она, глядя мне прямо в глаза.

Мои пальцы сжимаются на ее талии, и я легко поднимаю ее, усаживая на стол, ее спина оказывается напротив огромных окон. День за ними становится таким же мрачным, как и мои надежды на наше будущее.

Я самый богатый и влиятельный человек в Манхэттене, и один из самых больших засранцев в этой стране, но это не дает мне никакой гарантии, что я переживу эти два грядущих боя. Картагиньо был тупым, но Синатра и Бистли — совсем другая лига. Они хитрые и смертельно опасные, и они готовились к этому долгое время. У них за спиной люди, чье влияние распространяется по всему миру, как щупальца осьминога. Последнее, что мне нужно, — чтобы Адалия там оказалась, на виду у них. Но она не сдастся, а заставить ее это сделать я смогу только, если снова включу свое ублюдочное альтер-эго.

— У тебя нет права голоса в этом, Адалия, — рычу я, хватая ее за подбородок и поднося свои влажные кастеты к ее губам.

Она открывает рот и запускает туда язык, даже не дожидаясь моего разрешения. Я смотрю, как ее язык скользит по холодному металлу.

— Вот так, попробуй себя и вспомни свое место. Ты можешь использовать меня как свое личное оружие, чтобы подчинить себе весь город, страну, всех банкиров и мафиози. Я раздавлю их шеи и положу к твоим ногам, если ты захочешь. Но подполье — это мое королевство.

Я провожу кастетом по ее губам и щеке, рыча:

— Если ты когда-нибудь спустишься туда вместе со мной, то только в ошейнике и на поводке. И я сделаю так, чтобы вся толпа видела, как ты выглядишь — сучка в течке.

— Ты не понимаешь, Джакс, — говорит она, вцепившись в мою рубашку. — Как бы ты ни пытался меня запугать, я люблю тебя.

Мир уходит из-под ног. Зубы сжимаются так, что челюсть начинает ныть, и каждая точка на моем теле, куда когда-то прилетали удары или плеть, будто снова оживает. Я чувствую, как эмоции проступают на моем лице так, как не происходило уже много-много лет.

Сбиты с толку, я поворачиваюсь спиной к ней, оставляя ее сидеть на столе с задранной юбкой и разведенными ногами.

— Я люблю тебя, тоже, — говорю хрипло. — Именно поэтому я не могу допустить, чтобы ты хоть на шаг приблизилась к этому гребаному подполью.

— Джакс, если ты меня не возьмешь, я найду способ пробраться туда сама, и я...

— Обсуждение закрыто, — обрубаю ее.

За матовыми дверями раздается глухой звук — кто-то пытается войти.

Прежде чем она успевает понять, что происходит, я снимаю ее со стола, опускаю юбку на место и обнимаю, прижимая к себе, чтобы закрыть ее грудь.

Двери плавно разъезжаются, и Ллойд замирает на пороге.

— Мистер Вон, — его голос ломается, глаза округляются, а седина в его волосах будто становится еще белее, пока он переваривает происходящее. Он откашливается и отступает в сторону, открывая вид на Эшли Уивер, которая стоит за ним, прижимая к груди планшет.

— Простите, я не знал, что вы не один. Но мисс Уивер настаивала, что это срочно.

— Это моя вина, что я не запер дверь, — говорю я сквозь стиснутые зубы. Правда в том, что мне плевать, что нас застукали. Даже больше: чем больше людей поймет, насколько серьезна наша связь, тем лучше. Они не посмеют связываться со Снейком, если он когда-нибудь попросит их поддержки.

Что касается дверей, я обычно блокирую их, когда провожу совещания. Но в обычное время они открываются снаружи, если я работаю один.

Ллойд снова откашливается, выглядя, будто ему сейчас станет дурно, а глаза Эшли мечутся между мной и Адалией. Ее накачанные губы приоткрыты, будто она что-то пытается сказать, но не может. Ее взгляд полон не удивления, а откровенной зависти. Атмосфера в комнате накаляется от ее негатива настолько, что Адалия начинает переминаться у меня в руках. Если бы могла, то, наверное, попыталась бы выскользнуть из моих объятий. Но, во-первых, я держу ее слишком крепко. А во-вторых, ее грудь была бы полностью оголена.

Мои губы растягиваются в самодовольной ухмылке. Меня это даже забавляет.

В другой ситуации мысль о том, что кто-то увидит ее обнаженной, свела бы меня с ума от ревности. Но Ллойд, будь он проклят, точно сразу отвел бы взгляд. А Эшли — женщина. И не просто женщина, а та, которая не раз пыталась доказать, что лучше Адалии.

Есть что-то дьявольски удовлетворяющее в том, что именно она застала нас здесь, с руками Адалии на том, что Эшли все это время так отчаянно хотела заполучить себе.

Наконец-то до нее доходит, что Адалия — лучшая. Она держит меня на гребаном крючке, заставляет быть зависимым от нее. Я бы даже не против, чтобы эта ебаная сучка посмотрела, как я долблю Адалию, ее тело полностью обнажено, во всей своей охрененной красоте. Ллойд, конечно, и глаз бы не поднял, уставился бы в пол, даже если бы звуки нашего траха нахрен заполнили помещение так же, как сейчас его заполняет запах. Нет шанса, что они этого не почувствовали.

И, блядь, мне это дико нравится. Мне нравится, как это подтверждает мое право на нее, на женщину, которая всего пару минут назад призналась мне в любви. Все еще кажется пиздец каким нереальным, будто это не на самом деле.

— Так в чем, нахрен, срочность? — спрашиваю я, все еще крепко обнимая Адалию. Это так охуенно — чувствовать ее в своих руках, зная, что именно там она и хочет быть.

— Мисс Уивер обнаружила кое-что, что, по ее мнению, вы должны увидеть, — пытается выдавить Ллойд.

У Эшли Уивер есть прямой доступ к моему шефу штаба, потому что эта сука пыталась пролезть ко мне через постель с ним. Конечно, он мне все выложил, потому что не хотел, чтобы я узнал об этом от кого-то другого, и потому что не идиот. Такая баба, которая спит с мужиком вдвое старше себя, всегда требует что-то взамен. Старые хрычи пользуются молоденькими девками, а молоденькие девки доят старых хрычей.

Так она получила его гребаный код, чтобы пробраться в мой пентхаус, где уже однажды столкнулась с Адалией. Это уже третий чертов раз, когда мое отношение к ее «сопернице» выставлено напоказ, и я надеюсь, что теперь ей окончательно станет ясно: мне на нее плевать, и я никогда ее не выберу.

— Я подумала, что не стоит отправлять это по почте или другим каналам, — наконец выдавливает Эшли. — Передача с устройства на устройство никогда не бывает полностью безопасной, вы сами нас этому учили.

— Вообще-то, это Адалия вас учила, — поправляю я. — Я вас ничему не учил, потому что я не ваш непосредственный начальник. — Перевожу взгляд на женщину, которая уничтожила меня для всех остальных. — Она ваш босс.

Эшли кривится так, будто этот факт застрял у нее в горле. Ее гримаса доставляет мне огромное удовольствие.

Очевидно, что это была ее последняя жалкая попытка влезть между мной и Адалией. Она снова пролетела.

Адди

— ОН СКАЗАЛ, ЧТО ЛЮБИТ МЕНЯ, Миа, — мой голос дрожит, а я сжимаю ее руку так, будто от этого зависит моя жизнь.

— Ай! — возмущается она, пытаясь выдернуть руку. Я ослабляю хватку, но вместо того, чтобы отпустить, накрываю ее руку второй ладонью, чтобы она не сбежала. — Я сказала это первой, правда, — начинаю тараторить я. — Это просто вырвалось. Но он сказал в ответ! И это было так... — я закрываю глаза, глубоко вздыхаю и тупо улыбаюсь, вспоминая, как звучали эти слова, как бархатно они скользнули с его губ.

— Адди, я знаю, что это для тебя важно, да и, честно говоря, для меня тоже. Ты же знаешь, я всегда была главным фанатом ваших отношений с Джаксом. Я знала, что он в тебя влюблен, еще до того, как он сам это понял.

Я улыбаюсь, вспоминая наш обед, когда метрдотель чуть ли не пылинки сдувал с меня, а все вокруг таращились, потому что Джакс позаботился о том, чтобы весь элитный Манхэттен знал — он меня трахает. Теперь они знают, что он на мне женится. Миа сразу цепляется за это.

— Ты правда думаешь, что такой мужик женится на женщине только ради того, чтобы ее наказывать? Да ладно тебе. Он хотел прикрыть тебя, убедиться, что ни один другой мужик даже близко не сможет к тебе подойти, — она явно получает удовольствие от этих слов, и я наслаждаюсь ими еще больше. Но ее великолепное лицо тут же становится серьезным. — Но сегодня у нас есть и другие темы для обсуждения. Менее приятные.

Я выпрямляюсь. Мы сидим на барных стульях у кухонного острова в моем пентхаусе. Мне удается держать спину ровно, хотя сидеть сейчас — это настоящий челлендж после всех способов, которыми Джакс использовал мое тело. В любой другой день Миа бы надавила на меня, чтобы я рассказала ей все до мельчайших подробностей, с широкой ухмылкой на лице и блеском неприличной радости в ее голубых глазах. Но не сегодня. Сегодня она вся по делу.

Отсутствие моего телефона — вероятно, благо, потому что Джакс наверняка запихнул в него какую-нибудь программу для слежки, да и трекер наверняка там был. Он мог бы слушать наш разговор. Чтобы избежать любой системы наблюдения, которую он мог установить в пентхаусе, мы с Мией делаем вид, что все в порядке. Спокойно сползаем со стульев и направляемся к столику в углу алькова, словно случайно.

Моя подруга намеренно "забывает" свой телефон на кухонном острове. Она знает, что делает, и не только потому, что она первоклассный журналист. Годы, проведенные в бегах от такого человека, как лорд Деклан Сантори, выковали в ней навыки, которыми мало кто может похвастаться.

Мы обе знаем, что никакие технологии здесь не могут быть безопасными, поэтому она достает из рюкзака старую добрую папку с бумагами. Я даже не пытаюсь изобразить удивление.

— Дакота покопался, — говорит она, ее голубые глаза сверкают, как у охотящейся кошки. — Похоже, Картаджино выжил после боя со Спартанцем на днях, но едва-едва. Твой жених так его отделал, что никто не ожидал, что он дотянет до утра.

Она замолкает, сверля меня взглядом, словно напоминая, с кем я связана.

Синяки на моей шее, конечно, не ускользнули от ее взгляда, так же как и мое неловкое ерзанье. Но она не делает на этом акцент, хотя могла бы.

Мама, я влюблена в преступника.

Он едва не убил человека на днях. Я не могу перестать представлять, как его руки со шрамами, сжатые в кулаки, наносят удары. Но когда Миа медленно подсовывает под мой нос пару фотографий, и я решаю рискнуть посмотреть на них, все становится ясно.

С дрожащими пальцами я придвигаю снимки ближе.

На обеих фотографиях Спартанец словно сходит с ума, вбивая свои кулаки в лицо Картаджино без малейшего сожаления. Его лицо закрыто черной кожаной маской с металлическими заклепками, но даже сквозь нее видно, что он получает от этого удовольствие. От этой жестокости. Я не могу отрицать, что эта его сторона шокирует меня. Я всегда знала, что он жестокий человек, но это?

— Похоже, Картаджино что-то ему сказал, и он сорвался, — объясняет Миа, вероятно, пытаясь снять тяжесть с моей груди, которую я машинально потираю. — Спартанец не вел себя так на протяжении всего боя. Но к моменту, когда он нанес последний удар, медики едва могли узнать лицо Картаджино — оно было в крови.

Я не могу ничего сказать, мои глаза все еще прикованы к фотографиям. Тогда Миа наклоняется ближе.

— Он тоже рискует своей жизнью в этих боях, так что, чтобы выжить, он должен быть таким. Здесь либо он, либо его противник окажется в луже крови. Другого не дано.

Она наклоняется еще ближе, ее голос становится почти шепотом:

— Дакота говорит, что Джакс победил Картаджино, но с Синатрой все будет иначе. А с Бистли еще хуже.

Я медленно поднимаю на нее взгляд. На поверхности я спокойна, но внутри кричу.

— Мы можем что-то сделать? — спрашиваю я с видом, который выглядит спокойно, но это всего лишь оболочка. — Я готова на все, ты же знаешь.

— Знаю, — Миа берет мои руки в свои, кладет их на фотографии. — Мы с Дакотой работаем над этим. Нам нужно понять, что они замышляют. Дакота нашел выход на триаду Blood First. Но чтобы раскрыть их планы, понадобится время, а еще умение и способность ориентироваться в опасности.

— Зачем они вообще это делают? Я имею в виду, Дакота.

Миа качает головой.

— Достаточно о моем источнике. Мне вообще не стоило говорить о них с тобой, не говоря уже о том, чем они занимаются. Но так как на кону твое сердце, я решила рассказать правду. Хотя бы для того, чтобы... помочь тебе подготовиться к неизбежному.

Последние слова вырываются с тяжелым вздохом. Я хмурюсь, чувствуя, как мое лицо напрягается.

— Что ты имеешь в виду под "неизбежным"?

Она долго выдыхает, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить:

— Мы имеем дело с очень влиятельными людьми. С самыми грязными игроками, каких только может предложить этот мир. Они не прощают тех, кто пытается разрушить их игру. А те, кто пытается...

— Я не собираюсь бросать Джакса на произвол судьбы, — перебиваю я, мой голос тверд, как сталь, а взгляд острый, как ножи. — Если он умрет, Миа, долго я за ним не задержусь.

Моя лучшая подруга смотрит на меня несколько секунд, ее лицо напрягается. Такое с Мией Роджерс бывает редко, но сейчас она явно потеряла дар речи.

— Я не думала, что твои чувства к нему зашли так далеко.

Я сжимаю губы, позволяя себе в последний раз взглянуть на эти чувства изнутри, прежде чем полностью их принять.

— Я тоже не думала.

Я вынимаю руки из ее хватки, только чтобы положить их сверху.

— Миа, ты должна устроить мне вход на его следующий бой.