Ядовитая связь

ГЛАВА V — Буря

Джакс

Рев толпы просто оглушает. Кожа натягивается на моих кастетах, когда я сжимаю кулаки, а шипы, торчащие из них, блестят в свете прожекторов. На этот раз шипы длиннее, специально, чтобы дать отпор металлическим пальцам Синатры. Тем самым пальцам, что он заменил после того, как я отрезал их его его собственным шнурком-убийцей. Причем он заменил не только те, что потерял из-за меня, но и остальные, удалив и улучшив все сразу.

Это его способ сказать миру, что он полностью принимает свою разрушительность.

Теперь он больше похож на гибрид — наполовину человек, наполовину гребаный киборг. И его лицо не стало исключением.

Он смотрит на меня так, будто гордится своей изуродованной рожей. Остатки его носа напоминают змею, а уши он заострил, как у орка, покрыв их металлическими пластинами — чтобы никто не мог их откусить или отрезать.

Одно из моих преимуществ — это то, что мои противники не могут понять, куда я смотрю из-за маски. Но пока мы стоим напротив друг друга, ожидая начала боя, я непрерывно сканирую его, собирая информацию. Похоже, этот металл может даже сыграть мне на руку — он явно утяжеляет его движения.

Толпа затихает, когда ведущий обращается к зрителям, но я слышу легкий жужжащий звук. Это его металлические пальцы приводятся в движение, как будто специально, чтобы напугать.

Интересно, насколько ловкие эти железяки.

Я продолжаю взвешивать его сильные и слабые стороны, потому что никогда не недооцениваю противников. Я не настолько самоуверенный идиот, чтобы думать, будто такого бойца, как Синатра, легко положить на лопатки. Картагиньо был тупым, но с хитрым ублюдком вроде Синатры все иначе. Он видит себя каким-то «артистом» ринга, и я знаю, что он подготовил немало козырей в рукаве.

Но я готов к ним.

Мой взгляд прикован к нему, острый, как лазер.

Когда звучит гонг, я занимаю стойку. Синатра делает то же самое. Он не атакует импульсивно, как Картагиньо. Я сосредоточен на нем до предела, мои чувства обострены, и я вижу, как быстро двигаются его глаза, пока он думает. Он ждет, чтобы я сделал первый шаг, выискивает малейшие признаки моих намерений. Все потому, что раньше я всегда первым шел в атаку. Мои удары были молниеносными, как укусы, и противник должен был обладать сверхчеловеческой скоростью, чтобы успеть их отразить.

Но он явно готов к такому сценарию.

Так что я не играю по старым правилам.

Я сканирую его тело. Металл может быть спрятан где угодно под его черной водолазкой и металлического оттенка брюками. Они облегают рельефы его мускулатуры, но кто сказал, что он не заменил еще что-то помимо пальцев, суставов и ушей? Эти штуки выглядят острыми, и вполне могут разрезать кожу.

Тварь, похоже, специально превратил себя в оружие.

Шум толпы становится оглушительным, давя на нас обоих. Теперь все сводится к тому, кто первым сломается. Наконец, Синатра делает шаг в сторону, начиная кружить вокруг меня, на его лице появляется змееподобная ухмылка. Сука явно считает, что у него есть план.

Я двигаюсь в ответ, следя за тем, чтобы сохранить выгодную позицию.

Но его первый удар летит из ниоткуда. Он не подходит близко и даже не принимает ту стремительную стойку, с которой обычно бросался в атаку. Я успеваю увернуться в последний момент и замечаю, как из его металлических пальцев выдвигаются острые, как ножи, когти. Скрытое оружие. Уверен, у него есть еще трюки в рукаве.

Он шипит от раздражения из-за промаха, а я шиплю в ответ, поднимая защиту.

— Ты же не думал, что попадешь с первого раза, правда? — бросаю я в своем хриплом, зверином тоне Спартанца, позволяя себе полностью войти в режим зверя.

Пока мы кружим друг вокруг друга, он решает сыграть ту же карту, что и Картагиньо.

— Так ты уже знаешь, что мы приготовили для твоей девочки.

— Картагиньо тоже об этом заговорил. Проблема в том, что после того, как он произнес имя Адалии, я отбил ему мозги так, что он теперь и слышать, и говорить не может.

Буквально. Повреждения его нервной системы оказались необратимыми, и Синатра это прекрасно знает. Я вижу это по ненависти, которая только острее проступает на его лице.

— Это ее не спасет, — рычит он. — Если он не сможет помочь нам, найдется другая шавка. — Его зубы, слишком длинные и подозрительно ровные, обнажаются в мерзкой ухмылке. — Хм, а может, и вправду взять настоящую собаку? Представь, какое шоу получится. Даже круче того, что ты устроил у ее клетки. Уверен, наши зрители заплатят хорошие бабки, чтобы это увидеть.

Сукина ты мразь.

Этот ублюдок специально выводит меня из себя, и, черт побери, у него это получается. Челюсти сжимаются так, будто под шипованной кожей у меня не кость, а камень, а перчатки натягиваются так туго, что кажется, мои костяшки вот-вот прорвут их.

Я кидаюсь на него, и каждый мой удар — это воплощение точности, результат лет тренировок и опыта. Мои кулаки обрушиваются на него, как лавина, и, несмотря на его элегантные и быстрые попытки уйти от атак или блокировать их, шипы на кастетах снова и снова цепляют его рубашку, превращая ее в лоскуты.

Он рычит, отступая ближе к своему углу. Я бросаюсь следом, но ведущий преграждает мне путь.

— Дайте тридцать секунд, — бросает он, его пиратская повязка закрывает глаз так близко, что я почти чувствую ее запах.

В отличие от легальных боев, в этих подпольных драках нет раундов. Все началось с боев между теми, кого считали ниже человеческого достоинства. Мы деремся, пока кто-то из нас не становится полностью недееспособным или не изуродован настолько, что больше не способен продолжать. Вернее, больше не способен развлекать толпу.

Синатра должен быть, блядь, благодарен за эти тридцать секунд передышки. Это редкость.

Я смотрю на его разодранную одежду. Он рычит от злости и бросается на меня.

Но в этом раздрании был смысл. Мне нужно было увидеть, сколько в нем металла.

Он летит на меня своими протезными кулаками, целя в печень, почки. Я отбиваю каждый удар, пока один все-таки не попадает мне в живот. Человеческий кулак встретился бы с моими мышцами, как с бетоном, но кулаки Синатры не человеческие. Я сгибаюсь, рыча сквозь зубы. Годы тренировок готовили меня к таким атакам, но это не мышцы и кости бьют меня, это, мать его, титан.

Выпрямляюсь, дыша рывками, а Синатра стоит напротив, держа свои металлические кулаки наготове, их холодный блеск словно издевается.

Я снова бросаюсь на него, но боль, отдающаяся по всему телу, дает ему преимущество. Он успевает нанести еще один удар, теперь по задней части шеи. Глухо рыча, я теряю равновесие и спотыкаюсь вперед. Он использует момент и вбивает кулак в затылок.

Я слышу хруст, а ноги едва держат. Зрение плывет. Кость не может конкурировать с титаном, и на долю секунды в голове мелькает мысль: «Это все?»

Но я не могу позволить себе проиграть. Жизнь Адалии на кону. Если меня не станет, эти ублюдки устроят с ней такую вакханалию, что моя кровь кипит только от одной мысли об этом. Они будут насиловать ее, пустят на нее своих собак, а потом, возможно, оставят ее в живых, чтобы наблюдать за ее агонией.

С низким рыком я разворачиваюсь обратно, твердо стоя на ногах, и вбиваю кулак с шипами прямо в лицо Синатре.

Толпа замирает.

В первые секунды он даже не понимает, что произошло. Шатаясь, он отступает и хватается за канаты, пытаясь удержаться на ногах.

Лоскуты кожи свисают с его щеки, будто на него только что напал дикий зверь. Я моргаю, пытаясь удержать фокус. В голове все еще звенит после его удара. Уши гудят. Я почти ничего не слышу. Может, толпа действительно затихла.

Оглядываюсь, пытаясь понять, что происходит, раз слух меня сейчас подводит. Щурюсь, вглядываясь в темноту, и вижу ошарашенные лица, а также тех, у кого рты разинулись в ожидании. Эти ублюдки кайфуют от насилия. Они купаются в этом гребаном возбуждении, как грязные свиньи в луже, и жаждут еще.

Рычу, стиснув зубы, ненавижу их. Хочу уничтожить каждого.

Но потом в поле зрения появляется светлый образ.

Адалию среди этой мерзкой толпы не спутать. Она явно попыталась спрятаться — волосы убраны под бейсболку, на ней черный худи и мешковатые штаны. Черт знает, как она опять умудрилась улизнуть от своей охраны. Это просто ебаное чудо, что мои враги ее еще не заметили.

На ее лице написан ужас, а ее подруга Миа Роджерс сзади крепко держит ее за плечи, явно пытаясь удержать. Адалия, похоже, готова вломиться в ринг и проскользнуть между канатов. Серьезно? Она, блядь, хочет прямо сейчас сунуться сюда?

Что-то острое впивается в мой трицепс. Голова резко поворачивается — Синатра, весь в крови, тяжело дышит. Его глаза — это взгляд человека, которому место в психушке. Я опускаю взгляд на руку, где видна рана. Он мог бы воспользоваться моим замешательством, чтобы нанести удар куда серьезнее. Гораздо серьезнее. Даже в таком состоянии. Почему он этого не сделал?

Нет времени гадать, потому что он снова бросается в атаку.

Теперь мне уже не до пощады. Я вбиваю кулак прямо ему в глаз, и его крик пронзает толпу, заставляя зрителей отшатнуться и охнуть в ужасе. Когда я вытягиваю руку обратно, на одном из шипов висит его глазное яблоко.

Соперник падает на землю, прижимая свои металлические руки к пустой глазнице, вопит так, что даже самый отбитый зритель напрягся. Кровь течет сквозь его пальцы. Похоже, мой шип не пробил ему мозг.

В следующий раз пробьет.

Джакс

МОИ ЛЮДИ ЗАТАЩИЛИ АДАЛИЮ в машину в темном переулке за ареной. Никко с командой отправили ее подругу, Мию Роджерс, домой на чертовом черном фургоне. Мне бы стоило как следует припугнуть эту дуру, чтобы она больше никогда не играла со мной или, блядь, с безопасностью моей невесты. Но это придется оставить на потом. Сейчас есть дела поважнее.

— Что, нахуй, ты себе думала?! — рычу сквозь зубы, когда ее испуганные глаза встречаются с моими.

Она молчит, будто не понимает, что могло с ней случиться. Сука, да если бы Синатра все еще стоял передо мной, я бы выбил ему второй глаз прямо сейчас.

Но уже нет. Сейчас он где-то там корчится на каталке, орет, как ебанутый, пока медики держат его и пичкают самыми мощными обезболивающими, чтобы хоть как-то облегчить его жалкое существование.

Я никогда никому об этом не говорил, потому что для человека с моей репутацией это звучит странно, но день, когда я могу пощадить чью-то жизнь, — это хороший день. А кровь... кровь всегда остается на руках, как сейчас, когда я хватаю лицо Адалии, потряхивая ее, чтобы заставить говорить.

Но она только смотрит на меня в полном шоке.

Глядя на окровавленные шипы, покрывающие мою руку, я вдруг вспоминаю, что все еще в маске. На мне только черная футболка, которую я наспех натянул, чтобы выбежать в коридор и сесть с ней в машину.

— Говори, — рычу, снова потряхивая ее. Бейсболка падает с ее головы, и золотистые волосы рассыпаются по плечам. Мой взгляд невольно следует за ними вниз, к ее телу, спрятанному под мешковатым черным свитером. Безумное желание забрать ее себе вспыхивает во мне, как пожар.

— Мне нужно было увидеть тебя, — говорит она, ее голос обволакивает мое сердце, как гребанное одеяло. — Мне нужно было понять. — Она хватает мою руку своими мягкими, теплыми ладонями, их нежность контрастирует с кожей перчатки и острыми шипами. — Я люблю тебя, Джакс, — говорит она тихо. Блядь, эта женщина делает со мной что-то нереальное. — Мы в этом вместе.

— Нет, — хриплю я, опуская лоб к ее, стараясь не причинить ей боль. — Ты не можешь помочь мне, Адалия. Чем ближе ты к этому аду, тем сложнее мне тебя защитить.

Она берет мое лицо в маске в свои ладони.

— А кто защитит тебя?

Я молчу. У меня нет ответа, и она продолжает:

— Давай сбежим вместе, Джакс. Забьем на весь этот ебаный бардак. Нам не нужны ни роскошь, ни деньги. Ни тебе, ни мне. Я могла бы жить с тобой в лесной хижине и быть абсолютно счастлива.

Я улыбаюсь, хотя она этого не видит. Это звучит как рай. Но я знаю, что, даже если бы я всерьез задумался об этом, мое прошлое ворвалось бы в нашу жизнь с гребанной кувалдой.

— Как ты вообще прошла охрану? — спрашиваю я.

— Переоделась одной из горничных. Надела парик и униформу. Костюм принесла Миа, и это она помогла мне пройти мимо ребят. Но это ли сейчас важно, Джакс? После того, что я только что видела?

— Я же сказал тебе, что подпольные бои — это не место для тебя.

— Мое место там, где ты. Давай просто сбежим, Джакс.

Я выпускаю низкий, горький смешок.

— Ты не понимаешь, как это работает. Они найдут нас. Они никогда не останавливаются. Этот гребаный осьминог... Либо мы отрубаем ему голову, либо он задушит нас до смерти.

Зрение на секунду теряет фокус. Адреналин все еще гоняет по венам с того момента, как я увидел Адалию, и я совсем забыл про последствия всех этих титановых ударов. Боль притупилась, но последствия будут. Только представь, меня могли вырубить там, в ринге, а Адалию оставили бы на милость этих мерзких ублюдков...

Моя рука крепче сжимает ее лицо. Другой я срываю с себя маску. Обычно ее надевать и снимать — целый квест, настолько плотно она прилегает к коже. Я отпускаю ее подбородок только затем, чтобы одним движением расстегнуть ее свитер. Она вскрикивает от неожиданности, закрывая грудь руками. Под ним на ней всего лишь простой черный лифчик.

— В следующий раз, когда я скажу тебе держаться подальше, ты будешь слушаться, — хриплю я. — То, что ты заявилась сюда сегодня, могло убить нас обоих. Чудо, что этого не случилось. Теперь убери руки.

Даю ей время, пока капля крови стекает по моему лицу. Скорее всего, я сам себя расцарапал, когда срывал маску. Сейчас я, наверное, выгляжу, как законченный псих, который напугает любую нормальную женщину, но только не ее. Медленно она опускает руки, в ее глазах — доверие. Даже ожидание. Как будто от меня не может исходить ничего плохого. Это делает меня еще более одержимым. Мне нужно взять ее прямо сейчас. Потому что однажды она может перестать так чувствовать.

Я поднимаю руку и рву ее лифчик. Несмотря на то, что сам я сейчас ощущаю себя так, будто меня переехал грузовик, она все еще легкая для меня. За считанные секунды я стаскиваю с нее всю одежду, как с тряпичной куклы.

Я ожидал, что она отползет на край сиденья, прижмется спиной к двери, подожмет колени — сделает все, чтобы увеличить расстояние между собой и зверем, в которого я превратился. Но вместо этого она смотрит на меня, ее тело с идеальными изгибами полностью обнажено, и она даже не пытается спрятаться.

— Делай со мной, что хочешь, — шепчет она сладким голосом, и у меня срывает крышу. Я постукиваю окровавленными шипами по перегородке. Машина замедляется, а затем останавливается.

— Вон, — приказываю я. Двери хлопают, сигнализируя, что водитель и охранник на переднем сиденье вышли.

На мгновение в ее глазах мелькает неуверенность, она скрещивает ноги и обхватывает руками грудь.

— Что происходит?

Но я слишком разгорячен, чтобы удостоить ее ответом. Я выхожу из машины, обхожу ее сторону и грубо вытаскиваю ее за руку. Она даже не пытается сопротивляться. Я заталкиваю ее на пассажирское сиденье.

— Я хочу тебя защитить, — рычу, усаживаясь за руль. — Но, блядь, я не смогу делать это из могилы, если ты будешь и дальше меня провоцировать. Пора преподать тебе урок послушания.

Я втыкаю передачу и резко срываюсь с места.

— Теперь у нас полная приватность, маленький ангел, — говорю я, входя в крутой поворот. Ее швыряет в мою сторону, она пытается удержаться, но я хватаю ее за затылок, кожаные пальцы впиваются в ее волосы, удерживая ее на месте.

— Будь хорошей шлюшкой и достань мой хуй.

Она ерзает на сиденье, мурашки пробегают по ее обнаженным рукам. Я ухмыляюсь себе под нос, зная, что это не от холода, а от того, что она полностью голая, а я все еще в черной одежде и перчатках, веду машину на бешеной скорости.

Она расстегивает ширинку, мой хер уже встал и рвется наружу. Я всегда готов для этой женщины. Еле сдерживаюсь, чтобы не поднять бедра, когда ее маленькая ладонь обхватывает меня, а пальцы едва смыкаются. Без всякой подготовки она обвивает своими сочными губами головку, а потом берет мой член глубоко, до самого корня, будто умирает с голоду.

Мои бедра поднимаются с сиденья, ботинок сильнее вдавливает педаль газа. Она чуть отрывается, но моя кожаная рука держит ее за волосы, прижимая обратно, пока я вгоняю хер ей в горло.

— Ты не будешь сосать мой член, маленькая шлюшка, я собираюсь трахнуть твой рот.

Свинец будто разливается по моим мышцам, смешиваясь с усталостью, но удовольствие нарастает неумолимо. Она захлебывается, ее пальцы с такой силой вцепляются в мое твердое бедро, что я боюсь, они могут сломаться. Но она подчиняется, позволяя мне беспощадно трахать ее рот. Я держу ее на месте рукой, вгоняя член в ее горло, наслаждаясь звуками ее рвотных позывов.

Меня заводит то, как я слишком большой для нее, как мой хер зло и грубо пользует ее рот, пока другая рука крепко держит руль. Широкая головка пульсирует у нее в горле, и я чувствую, как она готовится проглотить меня до конца.

С мерзкой усмешкой я останавливаюсь.

— Нет, я не дам тебе облегчения. Не после того, как ты ослушалась моих приказов и выставила себя перед этими гребаными уродами.

Но она уже еле дышит, с моим членом, забивающим ее рот до самого горла. Я дергаю ее за волосы, заставляя подняться, кайфуя от власти, с которой управляю ее обнаженным телом. Ее спина ударяется о дверь, а я провожу шипами по ее мокрой киске, цепляя завитки. Она замирает, затихает.

— Не переживай, маленькая шлюшка, — мурлычу я мрачно. — Сегодня я собираюсь дарить тебе только удовольствие. Хотя, почему бы тебе самой не взять его?

Шипы украшают мои костяшки и тыльную сторону руки, но ее это не останавливает. Я бросаю на нее взгляд, ожидая увидеть испуганные глаза и приоткрытые, покусанные губы. Вместо этого она встречает меня улыбкой, пропитанной чистым грехом. Машина мчит, как бешеная, но, похоже, даже это ее не волнует. Она раздвигает ноги, упирая одно колено в спинку сиденья, а другое — в бардачок.

— Что ж, так и сделаю, — мурлычет она.

Схватив меня за запястье, она насаживается на два моих пальца. Ее стон длится вечно, пока мокрые стены ее плотного тела с жадностью сжимаются вокруг них. Мой обнаженный член стонет вместе со мной, и, черт побери, я жалею, что не закончил в ее рту, чтобы не сходить с ума от ее движений.

Я сосредотачиваюсь на дороге, изо всех сил стараясь держать все под контролем, но это чертово испытание. Она извивается на моей руке, ее грудь подрагивает, волосы распадаются волной по плечам. Шипы на костяшках опасно близко к ее коже, но это ее только заводит сильнее. Ее глаза полуопущены, рот приоткрыт, а пылающие щеки говорят, что риск только усиливает ее кайф.

Она уже на грани, выгибая свое тело так, чтобы мои пальцы попадали прямо в ее точку G. Ее лицо — воплощение разврата, и я больше не могу этого терпеть.

Я выскальзываю из нее, игнорируя ее мольбы и то, как она вцепилась обеими руками в мое запястье, и останавливаю машину. Мы где-то на Верхнем Вест-Сайде, среди приличных жилых домов, вроде того, где она раньше жила с подругой. Окна тут и там еще горят, но за полночь в будний день вряд ли кто-то будет нас видеть, если мы будем вести себя тихо.

Обхожу машину и вытаскиваю ее наружу.

— Джакс, что ты делаешь? — она восклицает, больше в замешательстве, чем в страхе.

— Сейчас ты кончишь посреди улицы, согнувшись через капот моей машины, как настоящая сучка.

Из ее рта вырывается такой сладострастный звук, что я на мгновение теряю дар речи. Вместо того чтобы выполнить угрозу, я хватаю ее под руки и усаживаю на капот, а сам опускаюсь между ее ног.

— Джакс! — вскрикивает она.

Кажется, зверь в ярости тут я, потому что я зарываюсь окровавленным лицом в ее киску, проводя языком по влажной складчатой коже, словно пьянея от ее вкуса. Она дрожит, выгибая спину вперед, складываясь пополам, ее пальцы впиваются в мои волосы, пока она пытается выдержать этот наплыв ощущений.

— О, Боже, ты пес, — вырывается у нее, и я рычу против ее киски, отправляя вибрации через ее тело. Никогда бы не подумал, что мне понравится, когда женщина называет меня так. Хочу, чтобы она сделала это снова. Расплющиваю ладонь на ее груди, прижимая ее к капоту, а потом грубо хватаю ее за одну грудь, шипы на моих перчатках впиваются в ее кожу.

— Да, черт, Джакс, — пыхтит она, извиваясь под моим ртом, пока я тяну ее вниз в своем безумии. Черт, я люблю ее, но хочу, чтобы боль смешивалась с удовольствием, чтобы она была помечена мной. Эти засосы на шее — недостаточно. У меня уже такой стояк, что мой хер готов разорваться, и я мог бы даже потереться об этот чертов капот, чтобы получить разрядку. И я не прочь сделать это ради Адалии. Зная ее, уверен, она бы с удовольствием посмотрела, как я веду себя, как настоящий пес.

Но тут в нескольких окнах включается свет. Ее стоны удовольствия привлекли внимание.

Что ж, развлекаем зрителей.

— Чего ты только не делаешь со мной, Адалия, — шепчу, дыхнув на ее сверкающую влагой киску.

Она тянется под мою челюсть, заставляя меня посмотреть вверх на нее. Ее сапфировые глаза блестят, и в этот момент она действительно похожа на богиню.

— Ради тебя я всегда могу быть Ада-Роуз.

Я ухмыляюсь ей снизу.

— Тогда оттрахай мое лицо по-настоящему, Ада-Роуз.

Ее лицо загорается так, как я никогда раньше не видел — счастьем, перемешанным с похотью.

Мы оба это чувствуем, я знаю. Наверное, именно поэтому у меня сейчас голова идет кругом, мысли путаются. Эта женщина держит меня на поводке, из-за чего мне так отчаянно нужно держать ее на своем. Это чувство я испытал с самого начала, но тогда оно было слишком новым, и я не знал, как с ним справляться.

Она хватает мою руку с шипами одной рукой, а другой запутывает пальцы в моих волосах, забирая то, что хочет, на моих губах. Она кончает прямо мне на лицо, не обращая внимания на силуэты голов, появляющихся за тускло освещенными окнами. Мы устраиваем шоу, и ей это нравится не меньше, чем мне.

— Я хочу, чтобы весь мир знал, что ты принадлежишь мне, Ада-Роуз.

С лицом, мокрым от ее сока, я поднимаюсь на ноги и переворачиваю ее на живот, стягивая ее молочно-белую задницу вниз по капоту, чтобы вонзить свой член в ее киску. Я вхожу в нее по самые яйца, ее тело принимает меня полностью.

Я трахаю ее прямо на капоте машины, шипы моих перчаток сверкают в лунном свете, руки крепко держат ее мягкие бедра, сияющие, как слоновая кость, под взглядами этих людей. Мы выпускаем наше удовольствие в ночную тишину, ее идеально ухоженные ногти скребут черный лак капота, оставляя заметные следы. От этого мурашки бегут по всему телу, звук царапанья пробивает прямо в мозг, усиливая оргазм. Мои шипы впиваются в ее плоть, возвращая ей часть этой безумной страсти.

Я сжимаю ягодицы, они твердые, как бетон, пот струится по всему телу, когда я рычу ее имя.

— Черт, я обожаю эту киску, Адалия. Обожаю тебя. Ничего не сделаю без тебя, ничего тебе не пожалею. — Моя рука обхватывает ее подбородок, поднимая ее лицо, пока я прижимаюсь своей черной, покрытой потом грудью к ее голой, влажной спине. — Но вот свободу ты получишь только через мой труп. Да, ты будешь жить и дышать ради моего члена, Ада-Роуз.

Джакс

Удержать Адалию подальше от этого боя было просто невозможно. Не после двух дней, которые мы провели, полностью поглощая друг друга. Мы трахаемся в кровати, в душе, на диване, на кухонном острове, на обеденном столе, и с ее голыми грудями, прижатыми к панорамным окнам, пока я входил в ее задницу сзади, кусал за шею, оставляя засосы по всей ее коже.

Она повернула голову, ее губы, использованные до предела, приоткрылись, приглашая к глубокому поцелую, и шепотом заявила, что готова умереть за меня.

Счастье и тяжесть разлились по моим конечностям, напоминая о всей той усталости, которая накопилась за эти годы, пока я держал свои стены высоко, уверенный, что никто никогда не сможет полюбить ту жалкую развалину внутри, того дрожащего пацана за решеткой.

Вчера я приготовил ей завтрак, а она сделала нам ужин. Мы провели вечер в ванной при свечах, нежно лаская друг друга, прежде чем снова превратились в двух диких животных, трахающихся на столе в алькове. Наверное, именно поэтому я сейчас чувствую себя не таким уверенным на ногах, как перед Синатрой. Адалия настаивала, чтобы мы притормозили прошлой ночью, говорила, что нужно сделать перерыв. Но я не мог. Не тогда, когда это мог быть наш последний вечер вместе.

Теперь, пока толпа голодно ревет, я собираюсь с силами, чтобы встретиться с Бистли.

Альберто Норсо был тем соперником, который подошел ближе всех к тому, чтобы меня уничтожить, за исключением Деклана, который сейчас стоит в моем углу вместе с моей командой. Несмотря на все усилия, они так и не смогли узнать много о Бистли.

Я моргаю, отгоняя пот, скатывающийся в глаза из-под кожаной маски. Тело дрожит, а рана на плече, оставленная Синатрой, так и не начала нормально заживать, несмотря на заботу и внимание Адалии в последние дни. Но меньше всего мне нужно, чтобы она беспокоилась обо мне сегодня вечером, поэтому я просто залепил пластырь, сделал вид, что все в порядке, и тренировался с Декланом, прежде чем выйти на ринг.

Я сжимаю и разжимаю кулаки, ожидая, когда человек, чью жизнь я разрушил много лет назад, выйдет из туннеля, полный ненависти, накопленной за эти годы, и заявит свое право на месть. Первые члены его команды появляются, с черными шарфами, закрывающими нижнюю часть лиц. Прожекторы следуют за ними по направлению к рингу. Шум толпы нарастает.

Леди и джентльмены! — начинает конферансье, его голос полон ажиотажа, будто он лично готов взорваться от эмоций. — Наконец-то матч, которого мы все ждали! Легендарный Спартанец против его давнего врага — Бистли!

Громкоговорители усиливают каждое его слово, разнося их эхом по арене.

Мои мышцы напрягаются до предела. Впервые я благодарен, что не вижу лица Адалии. Деклан и его люди держат ее в безопасности позади моего угла. Миа Роджерс отказалась присоединиться к ней, по какой-то своей причине, но она точно здесь, рыскает в поисках информации, алчная до всего, что может прибрать к рукам. Эта женщина слишком амбициозна для своего же блага.

Шум становится оглушительным, когда наконец появляется Бистли, сразу после его упоминания конферансье. Мои кулаки сжимаются, рана на трицепсе пульсирует.

Он все такой же, каким я его помню, и даже хуже. Настоящий мерзавец, который получал удовольствие от изнасилований и убийств сирот с помощью передозировок. Я слышал, он бросил пить и больше не сидит на наркотиках — хотя до сих пор вкалывает их в вены малолеткам, прежде чем трахнуть их до полусмерти.

Он наклоняется, чтобы пролезть между канатами, и вот он стоит передо мной в ринге, как и в тот первый раз.

Только теперь у него не хватает кусков лица.

Он ухмыляется — не потому что хочет, а потому что теперь это его стандартное выражение после того, как я содрал с него губы голыми руками. Теперь он безгубый монстр с кривыми зубами. Как у его брата, они покрыты металлом — серебром и золотом, но к тому же отполированы до остроты, чтобы напоминать клыки. И чтобы превращаться в оружие, которое может разорвать человеческое горло, что он демонстрирует еще яснее, когда громыхает ими в мою сторону.

Он не удосужился сделать пересадку волос, но я оставил пару пятен, когда в последний раз зажал его между своих бедер и выдрал волосы прямо с корнем, пока он бился на полу. Тогда он потерял большую их часть вместе с огромным количеством крови, которая хлестала из его разорванных губ. Я крепко держал его за шею, наблюдая, как он багровеет, его язык свешивается наружу, пока ведущий не оттащил меня от него.

Но Бистли слишком долго оставался без кислорода, и он потерял слишком много крови. Его едва вытащили с того света. Месяцы он провел в коме, а когда вернулся, уже не мог нормально функционировать.

Сегодня он здесь, чтобы отомстить.

Если Синатра был киборгом, то глаза Бистли горят первобытной яростью. Кровь залила его белки, оставляя темные, гниющие пятна — последствия повреждений мозга, которые я нанес ему много лет назад. По лысым участкам его головы тянутся замысловатые татуировки, словно символы древней силы. Золотые и серебряные зубы сверкают, отражая его безумие.

На нем куски брони, сшитые в абсурдный лоскутный наряд, с инициалами, выцарапанными в помятых местах. Эти куски — от доспехов мужиков, которых он перебил в других боях. Его личное заявление.

Громкость на колонках взлетает, ведущий и толпа заходятся в еще большем восторге, подогревая атмосферу.

Я оглядываю толпу. Деклан с ребятами пытаются выследить Снейка, как и моя охрана, но его будет нелегко найти. Думаю, остальные двое из Триады помогают ему прятаться. Эти ублюдки обожают деньги, которые приносит им это шоу, и, скорее всего, сами поставили целое состояние — за меня или против. Но потерять меня было бы хреновой сделкой.

Нет, если у них есть хоть капля ума, они сегодня на моей стороне.

Что касается Снейка, он точно не пропустил бы это представление. Эта ночь — шанс его братца наконец-то свершить свою месть.

Гонг звучит, и толпа мгновенно замирает, вся концентрация сосредоточена на нас.

На этот раз я не могу ждать, пока Бистли нападет первым. Я бросаюсь на него, шипы на моих кожаных перчатках сверкают зловещим блеском. Бистли издает низкий рык и бросается вперед с взрывной скоростью. Его зубы, острые и смертоносные, целятся прямо мне в горло.

Но годы, проведенные в ринге, заточили мои рефлексы как бритву. Я ухожу в сторону, выбрасывая кулак ему в голову, промахиваясь всего на дюйм. Челюсти Бистли щелкают в воздухе, но он тут же разворачивается и пытается снова.

Снова мимо. Я наношу ответный удар молниеносным движением. Мои перчатки с шипами разрезают воздух между нами, целясь в уязвимое место на его боку, где между пластинами брони зияет разрыв.

Но Бистли — опытный хищник. Он выкручивается, и мой кулак сталкивается с его импровизированной броней, шипы с визгом царапают металл, разбрасывая искры. Он отвечает яростным ударом ноги, целясь в мою середину. Я перекатываюсь в сторону, едва уворачиваясь. Сила его удара раскалывает пол между нами, разбрасывая обломки штукатурки во все стороны.

Толпа взрывается хаотичным гулом, пока мы кружим друг вокруг друга, выжидая момент для следующего удара.

Я делаю вид, что наношу серию ударов, которые Бистли парирует с пугающей точностью, как я и ожидал. Дышать становится все тяжелее из-за напряжения, но я концентрируюсь на нем и на крюках, рассекающих воздух. Шоу явно удовлетворяет толпу — их ревущая реакция и стоящие на ногах зрители подтверждают это. Возгласы восхищения наполняют зал.

Но когда Бистли уходит от моего последнего удара, зрение начинает дрожать. Я теряю равновесие и падаю на колени.

Мои ладони врезаются в пол. Пот капает в глаза, пока я поднимаю их, видя перед собой первые ряды зрителей, словно сквозь мутную воду. Мир вокруг кренится.

— Адалия, — выдыхаю я, звук ее имени эхом отзывается у меня в голове. Она — последняя мысль, которая заполняет мой разум, когда дыхание почти покидает меня.

Я шарю взглядом по толпе, отчаянно ища ее. Если бы я только смог ее увидеть, хотя бы на миг — это придало бы мне сил.

Пол ринга дрожит под моими ладонями и коленями, пока Бистли приближается. Я шиплю, мышцы на голой спине напрягаются. В отличие от него, на мне нет ни грамма защиты. Ставлю ногу, цепляясь за один из канатов, чтобы подняться, но снова валюсь под собственным весом.

Звук глухой, тонет в равномерном стуке в ушах. Кажется, я различаю голос Деклана где-то поблизости. Поднимая голову, вижу его размытую фигуру — он пытается добраться до меня, но его удерживают. Он может раскидать этих ублюдков, но, скорее всего, не успеет спасти меня от финального удара Бистли.

Его ботинки появляются прямо под моим лицом. Я медленно поднимаю взгляд вверх, встречая кровожадность в его глазах. Он, возможно, улыбается, но этого не разглядеть — с этим безгубым ртом и зубами, как у хищника.

Отчаянный голос зовет мое имя. Голос, который я слишком хорошо знаю. Я улыбаюсь, странно наслаждаясь слабостью в своих мышцах. Это Адалия, ее голова торчит над краем ринга, руки тянутся ко мне.

Я пытаюсь ползти к ней, но ботинок врезается в мою спину, расплющивая меня о пол. Она кричит, ужас на ее лице пробивает меня прямо в сердце.

Я тянусь, наши пальцы касаются друг друга, когда мы изо всех сил пытаемся дотянуться. Ее губы движутся, но я ничего не слышу. Я просто улыбаюсь, чувствуя, как мой мозг медленно превращается в кашу. По крайней мере, я успел увидеть ее в последний раз.

Но затем из хаоса за ее спиной появляется лицо, и мой разум мгновенно обретает ясность. Если я погибну на этом ринге, если Бистли нанесет последний, смертельный удар, она обречена. Снейк прямо за ней, готовый схватить ее, и мои чувства обостряются в последней попытке.

—...яд, — кричит она. Первое слово, которое я понимаю, когда собираю остатки своих сил. — Его зубы пропитаны тем же ядом, что и металлические ногти Синатры. — Рука Снейка обвивает ее талию, но она цепляется за канат обеими руками, ее глаза безумно смотрят прямо в мои. — Мне рассказала жена Джозефа Картера. Она —... Дакота. А ты знаешь ее как–

Снейк резко дергает ее прочь от ринга, и в тот же момент последнее слово доходит до моего сознания. Канат, за который она держалась, отскакивает, как упругий шнур, прямо передо мной, пока в голове с бешеной скоростью соединяются детали.

Картер — член Триады, но его жену зовут вовсе не Дакота. Ее имя — Сиренна, хотя у меня странное чувство, что это не то имя, которое хотела назвать Адалия. Я ее даже толком не знаю. Он держит ее вдали от всех, и если она когда-либо бывает здесь на боях, никто об этом не узнает. Но почему жена Картера выступила против него?

Ответов на эти вопросы сейчас мне не получить. Все, что нужно — это справиться с ядом. От этого зависит безопасность Адалии. Я просто не могу позволить себе умереть.

С раздирающим рыком я переворачиваюсь на спину и блокирую летящий удар ботинком от Бистли руками. Собирая всю силу, толкаю его обратно. Он спотыкается от удара, его спина с грохотом врезается в расколотый ринг. Через пару секунд я уже сверху, и шипастые кулаки обрушиваются ему прямо в лицо.

Он даже не понимает, что его сшибло. Куски кожи летят в стороны. Его мозг, скорее всего, еще даже не успел понять, какой урон ему наносится, как от черепа остаются только окровавленные ошметки. Выжить он точно не сможет. Когда ведущий и куча мужиков стаскивают меня с него, его тело дергается от последних импульсов, которые мозг посылает в позвоночник.

Я тяжело дышу, воздух будто прорывается из легких, но расслабляться нельзя. Мне нужно найти Адалию.

Подгоняемый потребностью защитить ее, я откидываю шестерых мужиков, как тряпичных кукол, и поворачиваюсь к молчаливой толпе. То, что они увидели, — чистая, безжалостная жестокость Спартанца. Ради этого они сюда и приперлись. Но эти сытые ублюдки явно не ожидали, что на них так подействует вид того, как мужик умирает в таких муках.

Я прищуриваюсь от прожекторов, обнажая зубы.

— Снейк, — ору я, и голос разносится эхом по залу. — Я знаю, что ты здесь, и знаю, что тебе нужна моя голова. Так что давай, бери ее. Ты же траванул меня к херам, так что шанс у тебя есть.

Тишина. Толпа не шевелится. Нужно надавить. Этот ублюдок, должно быть, сейчас кипит от ярости и боли, и у него в руках мое сердце. Мне нужно срочно переключить его злость на себя.

— Давай, ты же уже так далеко зашел, — продолжаю я, подстегивая его. — Ты добился того, чтобы твоему брату дали второй шанс в ринге против меня. Годами ты работал, чтобы это произошло. И вот он лежит там, в луже собственной крови, без лица. Смотри, его ноги все еще дергаются. Это я сделал. Но он и меня успел порядком потрепать. Так почему бы тебе не закончить его работу? Это же полный облом — пройти такой путь ради ничего, как думаешь?

Мысли об Адалии мелькают в голове. Она знала, что я тот еще ублюдок, но сейчас я звучал как настоящий психопат. Все это ради того, чтобы Снейк переключился на меня, а не на нее, но доля правды в моих словах все же была. Черт, я горжусь тем, что сделал с Бистли. Я вижу в его изуродованном лице произведение искусства, особенно когда вспоминаю, сколько девушек он накачал наркотой и изнасиловал. Сколько мужиков он замучил до смерти, вырезая их инициалы на своих доспехах.

— Давай, Снейк, — продолжаю я, делая пару шагов вперед. Едва держусь на ногах, но не даю этому себя сломить. Толпа молча наблюдает, будто загипнотизированная, зная, что кульминация этой истории еще впереди. — Тебе стоит увидеть это поближе. Ты даже не представляешь, что упускаешь. То, что я сделал с твоим братом...

Я сглатываю, чувствуя, как сухость обжигает горло. Пот заливает спину, но мне нужно это закончить. Сегодня я убью Снейка. А потом могу отправляться прямиком в ад и делить котел с ним до скончания веков, но мой маленький ангел будет в безопасности.

Деклан знает, что делать, чтобы она унаследовала мою империю. Он позаботится обо всем. И еще он сделает так, чтобы рядом с ней никогда не было другого мужчины. Она может завалить шкафы вибраторами и игрушками, сколько ей влезет, но никогда не почувствует тепло других мужских рук или пульсацию чужого члена между ее божественными бедрами.

Я сгорю в аду ради нее, но в гробу перевернусь, если она хоть кому-то отдастся. То, что между нами, выходит за грань здравого смысла. Но я и не притворяюсь нормальным. Я ебаный псих.

— Выходит, ты все-таки трус, — бросаю я, с трудом удерживая отчаяние под контролем.

Деклана больше не видно у ринга, а значит, этот сукин сын куда-то утащил Адалию. Наверняка наверх, на дальние ряды. И Деклан пошел за ними.

Но уже через мгновение прожекторы разворачиваются, высвечивая Снейка, тащащего Адалию к рингу за волосы. Она не издает ни звука, и сердце будто раскалывается в груди. Желудок скручивается, но видеть ее в таком состоянии причиняет боль куда сильнее.

— Отпусти ее, — говорю я, когда он заходит на ринг вместе с ней. — Ты ведь хочешь меня.

— Именно, — отвечает он с золотисто-серебряной ухмылкой, дергая ее вверх. Ее ноги скользят по растрескавшемуся, залитому кровью полу, зубы стиснуты, но она даже не пискнет. Она не даст ублюдку ни капли удовлетворения. — А это причиняет тебе больше всего боли. — Его глаза горят. Я вижу, как тяжело ему не смотреть на еще теплый труп своего брата.

Но я намеренно задерживаю взгляд на теле, а потом возвращаюсь к его глазам. Стиснув зубы, подавляя боль в животе и сдерживая желание согнуться пополам, я наклоняю голову вбок, как стервятник.

— Ты же понимаешь, что это из-за тебя он оказался в таком состоянии? — говорю я спокойно, с ледяным тоном.

Он что-то с шипением выплевывает сквозь зубы, его красные щеки раздуваются. Здоровенный, круглый, весь в жировых складках поверх крепкого тела силача. Когда-то он качался, даже немного засветился в этом деле, но в спорте так и не продвинулся.

— Ты хороший манипулятор, тут не поспоришь, — сквозь стиснутые зубы выдавливаю я, борясь с болью и обильным потом. — Любопытно, ты это все с самого начала планировал? С того момента, как мы с Адалией встретились?

Он смеется.

— Я планировал это с тех пор, как она впервые ступила на мою съемочную площадку для этой ебаной рекламы, — отвечает он, дергая ее ближе. Ее пальцы пытаются разжать его хватку на ее волосах, она издает короткий вскрик, но это все, что он от нее получает. — Я изучал тебя, Джакс Вон. Я был одним из немногих, кто знал, кто ты такой, и следил за тобой с тех пор, как ты вышел из тюряги. — Его смех становится громче, голос повышается, он уже говорит больше для толпы, чем для меня. — Как только я увидел ее, я понял, что она особенная. На съемочной площадке все вокруг нее нервничали, даже несмотря на то, что ее самооценка была настолько в жопе, что она этого не замечала. Она могла бы далеко пойти, если бы сама себе не мешала.

Он ухмыляется, как змея, его слова вонзаются, как копье.

— Я решил, что она будет золотой жилой для ночного клуба. Ее растраченный потенциал и молодость, танцующие в клетке, принесли мне кучу денег. — Его ухмылка становится шире. — Ты бы позеленел от зависти, если бы знал, сколько. За пять лет она сделала меня богатым, а еще дала мне возможность все это спланировать. Моему брату — подготовиться.

Его рот перекошен, слюна летит, когда он упоминает брата. Он тяжело дышит, едва справляясь с накатывающей реальностью — его брат погиб.

— Отличный план, просто гениальная схема. Уверен, твой брат сильно помог тебе с этим. Жаль только, что он теперь мертв. Все из-за этого блестящего плана, — я цокаю языком и качаю головой, будто мне искренне жаль. Жестом указываю на Бистли — груда импровизированных доспехов, крови и мяса. — Вот, наслаждайся конечным результатом.

Боль душит меня, ноги едва держат, и я начинаю пошатываться, но мимолетные взгляды на Адалию держат меня в тонусе.

— Ты дебил? — рычит Снейк, его голос дрожит от гнева, который начинает брать верх. Отлично, он теряет контроль. Он хватает Адалию за челюсть, не отпуская ее волосы. — Я могу сломать ей шею одним движением, ты это понимаешь? Я знаю, что ты ее любишь, Спартанец, так что не испытывай судьбу.

— О да, я ее люблю, — говорю я низким, глубоким голосом, и по вздохам, прокатившимся по залу, понимаю, что меня услышали все. — Именно поэтому я разорву тебя на куски этой ночью, прямо на этом ринге, если ты ее не отпустишь.

Сначала он смотрит на меня так, будто не верит, что у меня хватило смелости такое сказать, а потом запрокидывает голову и начинает ржать. Вены на его толстой шее вздуваются. Я представляю, как выбиваю его зубы прямо из десен, а потом заставляю его их проглотить.

— Ты не имеешь надо мной власти, Спартанец, — наконец отвечает он, выплевывая мое прозвище, как яд. — Даже если я уйду отсюда живым, ты не прекратишь охоту. Да, ты завалил Карфагино, Синатру и моего брата, а эти двое ублюдков там наверху, — он указывает на верхнюю ложу, где сидят Картер и Зударта, еще два члена Триады, — все это время гребли бабки, ставя на тебя. — Его взгляд скользит по моему телу, и на долю секунды в его глазах мелькает восхищение, но он быстро его подавляет. — Может, они тебя не любят, но они в тебя верят.

— Или они просто изучили меня лучше, чем ты, — огрызаюсь я сквозь стиснутые зубы, стараясь скрыть растущую тревогу. Если он не собирается уходить отсюда живым, то уж точно не планирует дать Адалии шанс выжить. Наши взгляды встречаются, и ее отчаяние пронзает меня, как нож. — Они рано усвоили то, чего другие до сих пор не понимают: я никогда не проигрываю. Возможно, именно поэтому они управляют этой страной, пока такие, как ты, только ползают по подземке, подбирая крошки.

— Ты реально псих, — бросает он, качая головой. — У меня жизнь твоей любовницы в руках, а ты продолжаешь меня провоцировать.

Я продолжаю, потому что Деклан уже крадется за ним, а мне нужно держать этого ублюдка сосредоточенным на мне. Даже толпа не замечает, как Деклан двигается, будто пантера, да и Триада, возможно, тоже. Он слишком чертовски хорош в искусстве приносить смерть. Его рука обхватывает шею Снейка сзади так быстро, что я едва успеваю это осознать.

Снейк моментально отпускает Адалию, обе его руки хватаются за руку, перекрывающую ему воздух. Адалия падает на пол, и к тому времени, как я подбегаю и помогаю ей подняться, глаза Снейка уже вылезают из орбит, а язык торчит наружу. Но Деклан не собирается его убивать. Он просто держит его на месте, пока я обхватываю Адалию за талию, поддерживая ее. Деклан ждет, пока я приведу ее в порядок, чтобы я смог сосредоточиться на Снейке. Как только я это сделаю, вопрос его смерти — дело секунд.

Адалия снова и снова моргает, пытаясь прогнать слезы, смахивает волосы с лица, а потом судорожно проводит руками по всему телу, будто пытаясь стереть прикосновения Снейка.

— Все хорошо, маленький ангел. Ты в безопасности, — я беру ее лицо в свои шипастые руки, ладони перчаток из мягкой кожи осторожны. Она смотрит мне в глаза, ее собственные наполнены слезами, руки лежат на моих запястьях.

— Нам нужно вытащить тебя отсюда, Джакс, срочно, — говорит она дрожащим голосом. — У Дакоты есть противоядие, но его нужно ввести сразу. Оно уже несколько дней у тебя в крови, и это чудо, что ты до сих пор жив.

— Сначала я должен кое-что сделать, — отвечаю я с трудом. Челюсть дергается, мышцы сводит судорогами, и я едва держусь на ногах, сквозь вспышки холодного пота.

— Пусть Деклан разберется с этим, — умоляет она.

Я провожу пальцами по ее фарфоровой щеке, слабо улыбаясь. Мой голос звучит мягко, словно шепот:

— Кровь — это тяжелый долг, маленький ангел. К убийству не привыкаешь, даже если ты в этом чертовски хорош. Никто не должен тащить чужие грехи.

Я поворачиваюсь к Снейку, но ее маленькие руки резко стискивают мои запястья сильнее.

— Тогда, — тихо произносит она, ее рука медленно скользит вверх по моей, обхватывая свободный шип, — тебе не нужно нести мои.

И прежде чем я успеваю что-либо сказать, она выдергивает шип и бросается на Снейка. Прямо у меня на глазах она вонзает его ему под оголенную челюсть.

Снейк начинает хрипеть, его тело конвульсивно дергается, но хватка Деклана остается железной, не ослабевая ни на миллиметр.

Адалия нанесла удар недостаточно сильно, чтобы убить, хоть из раны и льется густая кровь. Все выглядит куда хуже, чем есть на самом деле, и она это понимает. Потому что, не раздумывая, бросается на него снова. Крича, она раз за разом вонзает шип в его тело, вытаскивая его обратно, с каждым ударом заливая себя кровью, которая теперь стекает по ее руке.

Когда она наконец останавливается, тяжело дыша, шип висит в ее окровавленной ладони. Я стою, глядя на нее, не до конца понимая, что только что произошло.

— Мой маленький ангел, — шепчу я, и она поворачивается ко мне. Ее светлые волосы прилипли к лицу, а те голубые глаза, в которые я когда-то влюбился, теперь стали стальными, холодными и непреклонными.

— Я убила, — говорит она, достаточно тихо, чтобы это услышал только я. Но в полной тишине зала ее шепот разносится, будто призрак. — Ради тебя.

— Нет, — отвечаю я, подходя к ней и медленно вынимая оружие из ее руки. Я понимаю, что ей нужно было это сделать, но я не позволю ей отвечать за это. Одно я знаю точно: никто из этих свидетелей не заговорит, потому что все они здесь нелегально. Но лучше, чтобы на орудии убийства остались мои отпечатки, а не ее. — Ты просто отдала ему то, что он заслужил. За то, что он с тобой сделал. За все, через что он тебя провел.

Она делает шаг ко мне и обрушивается в мои объятия, рыдая так, что ее тело содрогается. Мое сердце тяжелеет. Она в безопасности. В безопасности. Это слово окутывает меня, как тяжелое теплое одеяло, накрывающее измученное тело. В ее любви мир вокруг тускнеет, превращаясь в пустоту.

— Я люблю тебя, маленький ангел, — шепчу я, прежде чем мои руки бессильно опадают, и я падаю на землю. Тьма затягивает меня, голоса сливаются в хаос, что-то резиновое стягивает мой бицепс, и игла впивается в вену.