Юная грешница

Глава 3

Понедельник в школе выдался трудным. Все видели меня у Энрико, а те, кто не видел, уже получили цветистые описания от моих маленьких подружек из нашей банды. Каждый хотел знать, что это за мужчина, с которым я уехала. Я только приятно улыбалась и выдавала его за друга Эллиота, одним словом, вела себя как можно более естественно. За три часа сплетни утихли. Я не выглядела ни взволнованной, ни несчастной, ни таинственной, и все в конце концов стали думать то, что мне было нужно: ничего.

Кроме, конечно господина Раймонда Лессера. Звонок отчима насторожил его, а новость о моем возвращении домой с незнакомцем просто взволновала. Он подошел ко мне перед ланчем, и я, улыбаясь, села в переполненной, шумной столовой напротив него.

Рэй удивился, что я не возразила, когда он взял меня за руку и попросил сесть рядом с ним. Он считал, что я должна разозлиться на него, как черт. В общем-то правильно считал. Но теперь я смотрела на все случившееся по-другому. Если бы не его поступок, если бы Рэй не бросил меня одну, я никогда не встретила бы Джо. И ничего бы не случилось.

Я слегка нахмурилась, присаживаясь за стол. Рэй взглянул на меня.

— С тобой все в порядке?

— Ага.

— Боли и страдания?

Я кивнула. У меня были и боли и страдания, с которыми я не согласилась бы расстаться за весь чай Китая. Они являлись моим секретным внутренним знаком победы. Я устроилась на жестком сиденье, слегка покраснела и ничего не сказала.

Однако в тот понедельник мне была нужна подружка, любая подружка, чтобы просто поговорить. Я хотела выговориться, но не имела достаточно близких друзей, поскольку избегала заводить их. А теперь внутри меня горела тайна, и мне недоставало девочки, с которой можно было бы пошептаться, которая улыбнулась бы несколько ошеломленно, обняла меня и повела в туалет, где я смогла бы хорошенько выплакаться. Слезы накопились, но распускать нюни я не имела права. Весь день я чувствовала слезы, подступавшие к горлу, слезы не горькие, но настойчивые. Заплакать хотелось невероятно.

Рэй сидел и прихлебывал суп. Ему потребовалось некоторое время, чтобы перейти к главному. Наконец он, не глядя на меня, пробормотал:

— Извини.

— Принимается, — ответила я с ртом, набитым ветчиной и сыром.

— Кто тот парень, Джоан?

— Все так, как ты уже слышал, — сказала я. — Друг Эллиота.

— Тогда почему твой отчим позвонил?

— А почему нет?

— Ну, — неловко протянул Рэй, и я почти увидела, как в его голове вращались маленькие шестеренки. — Если он друг твоего отчима, почему он не вошел вместе с тобой? Я имею в виду, твой отчим думал, что я привез тебя домой, поэтому его друг, очевидно, не входил в дом.

— Он просто высадил меня у двери, — безразлично пояснила я. — И не захотел заходить.

Рэй сидел, жевал, и что-то в движениях его челюстей подсказало мне, что он не поверил в мою историю ни на секунду.

Я смотрела на него и почувствовала, что могла бы его убить. На осторожности этого восемнадцатилетнего ублюдка держалось наше с Джо счастье. Как мне хотелось высказать ему все, что я о нем думаю! Даже зубы ныли. Но я не могла. Я проглотила свою ярость вместе с молоком и решила: раз я повзрослела достаточно, чтобы влюбиться, чтобы разработать такой план, значит, нужно уметь сдерживаться. Игра того стоила.

— Слушай, — сказала я. — Я совсем не злюсь на тебя, дружище. Честно. На самом деле… — я улыбнулась Рэю и показала все свои милые зубки (мне очень хотелось вонзить их в его шею), — Думаю, ты был прав. Я вожу тебя за нос.

Он раздулся от удовольствия. Я увидела, как к нему вернулась смелость, окрасив его глупые щеки.

— Ну, — протянул Рэй, — это тоже нечестно. — Он взял меня за руку, и я позволила ему это. — Я вел себя как проклятый дурак, а не как джентльмен. Извини.

— Давай обо всем забудем, — предложила я, чувствуя его пальцы на своем запястье. — Будем считать, что ничего не случилось.

— Начнем сначала?

— Начнем.

— Больше никаких обид?

— Никаких, — произнесла я так, что Рэй опять крепко сжал мое запястье. Я сделала последний глоток молока, когда зазвенел звонок.

— Мне пора в класс.

— Хорошо, — Рэй наконец отпустил меня. — Скоро увидимся?

— Позвони мне.

Я встала и взяла свой поднос с грязной посудой, чтобы отнести его на мойку. Рэй не пошел за мной. Я следила за ним краешком глаза. Он погрузился в кусок шоколадного торта, уже позабыв обо мне, уверенный, что ситуация находится под его контролем.

Она находилась под контролем, но не под таким, как представлял себе Рэй. Теперь он лишний раз не раскроет рот, поэтому я в безопасности.

Я вышла и только когда оказалась в классе, открыла учебник химии, поняла впервые в жизни, что солгала. Не так как лжет ребенок, а намеренно. Это чувство мне совсем не понравилось.

Я пришла домой около пяти. Мама лежала в своей комнате, откуда доносилось бормотание радио. В доме было очень тихо, и у меня было еще полчаса до звонка Джо. Я прошла в свою комнату, закрыла дверь, поставила пластинку, легла на кровать, но расслабиться не смогла.

Мои мышцы оставались напряжены сами по себе. Подобное ощущение вызывало страх: лежать и вдруг чувствовать мышечный спазм, который, так сказать, не имеет к тебе никакого отношения.

Странное и неприятное состояние.

Я перевернула пластинку и наконец сдалась.

Я соскочила с кровати, подошла к своему столу, достала листок бумаги, нашла в ящике огрызок карандаша и приступила к работе. Писать пришлось довольно долго, но закончив письмо, я аккуратно скопировала его печатными буквами и просмотрела. Было очень странно видеть то, что вертелось в моей голове, выраженным на бумаге. Я перечитала письмо, запоминая слова, переставляя их тут и там, пока не остановилась на наиболее подходящем варианте. Затем, естественно, я разорвала его на миллион мелких кусочков и спустила их в унитаз.

Я даже осмотрела поверхность стола, чтобы проверить, не оставил ли карандаш какие-либо следы или что-нибудь, по чему можно было бы восстановить текст.

Ничего не осталось.

Наконец наступило время звонить Джо — четверть шестого. Я вышла в холл и прислушалась. Эллиот никогда не возвращался домой раньше половины седьмого (поверьте мне, вся болтовня о занятости банкиров — мыльный пузырь), а мама еще отдыхала. Белла грохотала чем-то на кухне. Я спустилась по лестнице, проскользнула в небольшой чуланчик и закрыла дверь, прищемив телефонный шнур.

Я рассчитывала, что Джо не позволяет Марии брать трубку, и оказалась права, но, услышав его голос, почувствовала дрожь в коленях. У меня так перехватило дыхание, что мне пришлось дважды глубоко вздохнуть, чтобы ответить на послышавшееся с того конца провода «алло».

— Это я, — произнесла я наконец. — Как твои дела?

— Хорошо, — голос Джо звучал нейтрально.

— Я хочу с тобой встретиться, — сказала я. — У меня есть кое-какие идеи. Хочу обсудить их с тобой.

— Когда?

Очевидно, кто-то слушал Джо. До меня донесся слабый голос, любопытный и недовольный. Я решила, что это Мария. Видимо, Джо собирался продолжать разговор в форме «да-нет», пока жена не успокоится и не вернется к своим занятиям.

— Слушай внимательно, — сказала я и вдохнула влажный воздух чуланчика. Казалось, мой голос вибрировал в темноте. — Вечером, в восемь тридцать я буду в аптеке Хансона. Зайди туда, купи пачку сигарет и иди к площадке для старых машин… Знаешь, где это?

— Да, — ответил он.

— Я встречу тебя там.

— Не знаю. Я не уверен, что это хорошая идея.

— Очень хорошая, — убедительно проговорила я. Видимо, Мария вышла из комнаты, удалилась на безопасное расстояние. — Это чертовски хорошая идея. Кроме того, ты не можешь отказаться от возможности увидеть меня… не сейчас.

Наступила долгая пауза, в течение которой я слышала легкое дыхание Джо.

— Наверное, нет, — мрачно произнес он наконец. — Наверное, нет. Хорошо.

Джо очень резко прервал наш разговор, и я осталась одна, прижав к уху трубку, ощущая сладкое облегчение, поскольку совсем не была уверена, что он захочет меня увидеть. И если бы я услышала от него «нет», то умерла бы сразу, прямо здесь, в этом проклятом чулане, уткнувшись лицом в старый пиджак Эллиота, пахнущий табаком и шариками от моли.

В тот вечер я была счастлива. Эллиот не пришел домой к обеду. Он был приглашен на один из его проклятых обедов, где каждый ненавидел его До самых кишок и аплодировал его коротким, сухим спичам.

Возможно, я выражаюсь слишком грубо, но дела обстояли именно так… хотя никто никогда не признал бы этого. Все оказалось очень просто. После обеда я чмокнула маму в щеку.

— Сегодня вечером никакой домашней работы, — заявила я. — Я собираюсь к Хансону попить кока-колы и поболтать.

Мама улыбнулась мне. Когда Эллиота не было дома, вокруг царила атмосфера небольшого праздника. Мама расслаблялась больше обычного, и сам воздух в комнатах казался спокойнее. Она кивнула и напомнила мне, чтобы я вернулась не позже одиннадцати. Обычно Эллиот освобождался от своих «дел» в половине двенадцатого.

Я пообещала и выскользнула через заднюю дверь.

В аптеку я отправилась пешком. В понедельник вечером там не могло быть много школьников. К счастью, из знакомых мне никто не встретился. Теперь я стала осторожной. Нас с Джо не должны видеть вместе. Никто не должен. Одного раза было больше чем достаточно, но тут уж я ничего не могла поделать и чувствовала, что только благодаря моей наглости, моему легкомыслию все забыли обо мне, о Джо, о событии у Энрико. Они действительно забыли. Мне больше не пришлось беспокоиться по этому поводу.

Ночь выдалась не очень прохладная, но дул легкий ветерок, и после жары последних пяти дней это было приятно. Отойдя подальше от дома, я достала пачку сигарет и закурила, заметив, что мои действия стали теперь более умелыми. Я была так внимательна, что чувствовала и замечала все новое. Даже в походке, в манере переносить свой вес с пятки на всю ступню проглядывалась особая бодрость. Я ощущала, как двигается под одеждой мое тело, как сокращаются мышцы. Я раскрыла ладони навстречу ветерку, начала напевать, не обращая внимания на волнение, стала радоваться прогулке прохладным летним вечером, одним словом, была чрезвычайно довольна.

В аптеке народу оказалось немного. Я взяла вишневой колы и села в уголке за один из столиков из поддельного мрамора. Старина Хан-сон услышал где-то, будто в Коннектикуте в 1890 году открыли аптеку, и она стала пользоваться огромным успехом. По какой-то причине ему понравилась идея, и он переделал свой магазинчик в аптеку. Только вот прибыли она приносить не стала. Хансон зарабатывал ровно столько, сколько тратил на ее содержание. Но школьники приходили сюда регулярно. Хозяин все равно был доволен собой и в теплые дни стоял перед своим детищем под мигающими фонарями и вывеской, напоминающей вывеску парикмахера, делая мгновенные фотографии.

Я сидела, отхлебывая колу и покуривая. Было восемь тридцать две, и тут я услышала, как неподалеку на улице остановилась машина Джо. Теперь я могла узнать звук ее мотора за милю. Меня одолевали сомнения, сработает все задуманное мной или нет. Джо открыл дверь и, не глядя на меня, подошел к автомату с сигаретами. Он купил пачку, заплатил двадцать пять центов (я пожалела об этом условии, я забыла, как много значат для него двадцать пять центов, но сейчас Джо совсем не расстроился) и вышел из аптеки, не оглянувшись.

Самым трудным в моей жизни было сидеть здесь, глядя ему вслед (страстно желая побежать и поскорее обнять его) и допивая, о, так медленно, проклятую колу, которую я совсем не хотела. Казалось, прошло полчаса. Мое горло отказывалось глотать. Я яростно раздавила каблуком сигарету и вышла. Если верить часам, я промучилась всего пять минут. А мое сердце утверждало, будто миновала целая вечность.

Я повернула налево и вошла на площадку для старых машин. В темноте припаркованные аккуратными рядами автомобили выглядели черными массами. В будке сторожа горел свет. С этим сторожем я была хорошо знакома. Он закрывал глаза и уши на то, что происходило в машинах поздними вечерами. Все знали площадку, знали, что могут пользоваться ей, если не будут портить автомобили и шуметь. По субботам вечерами моронвиллских школьников здесь собиралось не меньше, чем в кино. Как волнительно было забраться в машину, которую ты до сих пор ни разу не видела, и пообниматься! Дверцы хороших автомобилей, конечно, запирались, но старина Пит оставлял нам разбитые, и те нам вполне годились.

Но я никогда не позволяла себе этого удовольствия. Ходить к Питу часто, значит давать ему повод рассчитывать на немножко петинга.

Но теперь площадка полностью соответствовала моим целям.

Я укрылась вместе с Джо в тени разбитого «бьюика» 1936 года и молчала. Я просто обняла его, ощущая под поношенным костюмом его теплое тело. Я поцеловала Джо, вложив в этот поцелуй все — любовь, надежду, мужество, которого, как я боялась, мне недоставало. Наконец он освободился от моих объятий, тяжело дыша. Казалось, я слышала биение его сердца. Мы до сих пор не произнесли ни слова.

— Давай войдем, — прошептала я. Мы забрались в бьюик и закрыли дверцу. Под протертой кожей сидений чувствовались пружины, но рядом был Джо, и я положила голову ему на плечо. Я молча замерла на секунду, затем спрятала свое лицо у него на груди.

— Я люблю тебя.

— Я обожаю тебя.

— Как мы могли жить друг без друга? — спросила я и, поверьте мне, если это был штамп, мне не удалось бы подобрать более подходящих слов. Я чувствовала именно это и хотела, чтобы Джо знал.

— Не понимаю, — отозвался он задумчиво. — Честно, не понимаю.

Джо повернулся и обнял меня. Кожа заскрипела под нами, и я оттолкнула его.

— Прости. Не надо.

— Джоан…

— Кроме того, — сказала я, выпрямившись, — нам нужно кое о чем поговорить.

— Я слушаю.

— Это до идиотизма просто, — произнесла я, с любопытством прислушиваясь к собственному голосу. Как он должен звучать, когда я выскажу это, когда открою карты? — Слушай, я хочу знать только одно: ты меня любишь?

— Больше жизни, — Джо издал свой лающий смешок. — Больше своей свободы.

— Просто ты сказал в первый раз в машине, что на моем месте могла бы быть любая.

Помнишь?

— Могла быть тогда. Но не сейчас. Теперь ты, только ты, всегда, всегда ты, Джоан. Мария чувствует, что что-то не так.

— О?

— Думаю, не так как мы с тобой. По-своему.

Она плакала полночи. Я не выспался.

— Бедный ребенок, — я погладила Джо по волосам. — Ладно. Я люблю тебя и хочу жить с тобой. Здесь нам это не удастся. Но и без денег мы не можем уехать. Но я придумала, как их раздобыть немного.

Он взглянул на меня и спросил:

— Это так же просто, как все остальное?

— А разве нет?

— Раз, два, три — и ты решила мою судьбу, — Джо прижал мою голову к своей щеке. — Ты пуглива, Джоан. У тебя нет характера… Я промолчала.

— В общем… Терпеть не могу встречаться на темных улицах, — он улыбнулся в полутьме, и я почувствовала, как дрогнула его щека. — Спасибо за попытку помочь.

Я поняла, что должна заставить Джо перестать говорить со мной, как с маленькой. Я имею в виду… ну, это была та его часть, которая любила девочек. Он хотел видеть во мне ребенка. Думаю, эту мою вспышку можно назвать озарением. Я поняла, что должна сейчас убедить Джо, но не знала как.

Итак, я решила успокоиться, пойти напролом, говорить все, что придет в голову и каким-то образом повернуть беседу к интересующей меня теме. Я опять положила голову на плечо Джо и мягко произнесла:

— Давай помечтаем.

— Ты забавная малышка.

— Я это и имею в виду. Мечтать вообще забавно. Мы можем выбрать, кто начнет мечтать первым.

— Начинай ты. У тебя лучше получится.

— Что бы ты сделал с десятью тысячами долларов? — спросила я.

Джо неловко зашевелился, обнял меня еще крепче, и мы стали шептаться в поскрипывающем салоне старой машины. Свет в будке сторожа мигнул и зажегся еще раньше. Наверное, старина Пит подкрутил свою газовую лампу.

— Ну? — произнесла я:

— Давай не будем об этом говорить.

— Нечестно.

Я услышала его вздох. Затем Джо собрался с силами и с трудом продолжил:

— Это решило бы все проблемы. Если ты это имеешь в виду. Я смог бы оплатить все свои долги, смог бы поместить Марию в тот дом, о котором мы с тобой говорили. И еще у меня остались бы четыре тысячи. Я мог бы опять все начать с начала… Возможно, в другой стране. Получил бы работу учителя. Какой смысл говорить об этом?

— В Мексике нужны учителя.

— Правда? В Мексике тепло, и мне нравится этот народ.

— Ты был там?

— Да, Очень давно. Болтался просто так. Мне понравилось все, включая еду.

— Мы могли бы поехать туда вместе, — мягко проговорила я. — Жить там. Никому не было бы до нас дела. Мы могли бы пожениться.

Я все это видела своими глазами: солнце, пища, смуглые мексиканцы, энергичные, вежливые, и наш маленький домик. Я решила, что никогда не сообщу Эллиоту свой адрес.

Никогда.

— Я мог бы работать, — сказал Джо. Он закурил, и пламя спички осветило его профиль, темные глаза под разлетом бровей. Голубизна сменилась чернотой в тусклом, затухающем свете.

— Я всегда мечтала стать женой учителя.

— Английского языка?

-..и музыки. Мы могли бы покупать пластинки и слушать их по субботам. Скрипичные сонаты по вечерам.

— Когда там выходит луна, — сказал Джо, — становится гораздо светлее, чем здесь — это банально, но, знаешь, очень трогательно. Луна и звезды. Они находятся в трех измерениях.

— Как в планетарии? Джо рассмеялся.

— Лучше.

Он загасил сигарету.

— Почему мы говорим об этом? Ты это мне хотела сказать?

Я глубоко вздохнула.

— Мы можем получить все это, — сказала я. — Мексика, музыка, должность учителя, все. Скоро. Через месяц. Если ты выслушаешь меня. Милый Джо, если ты только пообещаешь выслушать меня.

— Я слушаю.

— Это так просто. Эллиот богатый человек. Достаточно богатый. Десять тысяч долларов для него ничего не значат. Хотя конечно, значат что-то, но не настолько, чтобы изменить его жизнь. Просто несколько меньшая цифра в банковской книге. Я тебе расскажу о нем кое-что. Он ненавидит беспорядок. Вот почему наш дом всегда такой вычищенный. Он хочет, чтобы все было аккуратно и обожает собственность. Свой дом, одежду, «кадиллак», маму, меня. Все мы часть созданного им узкого мирка. Эллиот сделает все, чтобы сохранить его. Вокруг не должно происходить ничего неожиданного и непредвиденного.

Я сделала паузу.

— К чему ты клонишь?

— Вот к чему, — я опять глубоко вздохнула и сказала:

— Помни, ты обещал не перебивать меня.

Я закрыла глаза, четко увидела слова, написанные мной на листке бумаги и начала читать по памяти как можно более спокойным голосом.

— «Дорогой папа. Леди, которая увезла меня, хочет, чтобы я написала это письмо. Со мной все в порядке. Меня хорошо кормят, никто не бьет и вообще не причиняет никакого вреда. Как только ты пришлешь десять тысяч долларов в десяти и двадцатидолларовых купюрах (леди говорит, что они должны быть старыми) на указанный внизу номер абонентского ящика, меня вернут. Леди очень мила, чего нельзя сказать о людях, работающих с ней. Эллиот, пожалуйста, поторопись. Они не станут ждать больше двух дней, а я очень боюсь.»

Я замолчала. Наступила долгая пауза. Затем Джо хрипло спросил:

— Что ты хочешь сказать?

— Это решает все. Вот что я хочу сказать. Эллиот заплатит. Я очень хорошо его знаю. И он не станет обращаться в полицию, боясь огласки. Деньги не такие большие, чтобы привести его в отчаяние. И тогда мы можем смыться. Потом я напишу ему и обо всем расскажу. Так он все узнает. А мы отправимся в Мексику или куда ты захочешь, Джо. Это единственный выход. Единственная возможность быть вместе, возможность, которая нужна тебе.

— Ты бредишь, — медленно произнес Джо. — У меня единственного в округе судимость. Я знаю… я на крючке. Ни одной родной души. Это… Это безумие, я почувствовала, как он развел в темноте руками. — Похищение.

— Ты боишься самого слова?

— Нет, не слова. Ты не за того приняла меня, Джоан. Я не преступник, не преступник такого рода.

— Ты не совершаешь никакого преступления, — осторожно сказала я. — Я прошу тебя сделать это. Ты же не похищаешь меня по-настоящему.

— Ты знаешь об этом. Ты знаешь. А полиция?

— Полиция даже не будет задействована.

— Конечно, конечно. Ты знаешь, какое наказание полагается в этой стране за похищение?

— Нет… — ответила я. Мне казалось, я знала, но теперь не была уверена.

— Смерть. Вот какое. Смерть на электрическом стуле, — Джо выговорил это медленно, с необычной страстью. Волна дрожи пробежала по мне и слегка потрясла меня — удар темноты, зла и смерти, что-то, о чем я знала, но никогда не могла понять.

— Знаешь, — сказала я, — я потратила много времени на этот план. Ты хотя бы выслушаешь меня?

Джо закурил новую сигарету и промолчал.

— Мы исчезаем, скажем, после четверга. Едем в Нью-Йорк, останавливаемся в отеле, в одном из маленьких отелей в Вест-сайде, предназначенных для скромных приезжих. Берем две разные комнаты. Ты — мой отец. Мы снимаем в крупном почтовом отделении абонентский ящик и отправляем письмо. Затем… — я сделала паузу, потому что хотела потрясти Джо как можно сильнее, — ты уезжаешь, — я почувствовала, как он напрягся рядом со мной. — Ты идешь на работу, Джо, как всегда. Вечером ты можешь вернуться ко мне. Но на ночь не остаешься. Ты по-прежнему живешь дома. Никто не заподозрит тебя все сорок восемь часов, пока мы не получим деньги. Перед нашим отъездом ты устроишь Марию, поэтому на ее счет можешь успокоиться. Затем ты просто исчезаешь… вместе со мной.

Джо сидел в темноте машины, куря и не произнося ни слова. Я безвольно откинулась на спинку сидения и ждала ответа.

Я должна была убедить Джо. Просто должна. Я видела нас, в темном круге, плоских существ, неспособных выбраться за замкнутые вокруг нас границы. Я видела эти грязные границы, а за ними землю музыки, солнечного света, любви и покоя.

Я придвинулась к Джо и положила голову ему на плечо.

— Мы с тобой похожи, милый. Ты говорил, что сидел в ужасной тюрьме. Я тоже. В другой, но все равно в тюрьме. Никто не даст тебе шанса. А какой, по-твоему, шанс у меня? Люди, судившие тебя, судят и меня. Эллиот (держу пари, он один из тех, о которых ты говорил) судит меня все время. Я очень хорошо знаю таких людей. Я их ненавижу, Джо, ненавижу настолько, что иногда даже чувствую недомогание от этого. Я ненавижу Эллиота. Не потому, что он мой отчим, а за его отвратительную подлость, за медленные пытки, которым он подвергает всех, кто ему близок. Мы оба в дерьме, Джо, и можем выбраться вместе. Требуется только немного смелости… и безрассудства.

— Безрассудства?

Его голос звучал глухо. Я сидела очень близко к Джо, и он горячо схватил меня за руку.

— Безрассудства. Ты знаешь, что делать, и делаешь. Чтобы добиться счастья на всю жизнь, нам нужно совсем чуть-чуть. Ничего особенного, ничего сногсшибательного. Всего-то послать письмо, дождаться ответа, и мы свободны. Мексика, Куба, любая страна, где тепло, где любовь, и где я могу обнимать тебя как сейчас…

— Ты маленький дьявол, — Джо прижал меня к себе, и я еще крепче вцепилась в него.

— Джоан?

— Скажи, что ты увезешь меня в Мексику, — прошептала я. — Скажи, что увезешь… скажи… И Джо удивительно громким голосом сказал:

— Нет.

Я захихикала, потому что он не меньше моего поразился своему взрывному «нет».

— Почему, дорогой?

— Потому что это слишком рискованно. Потому что это безумие.

— Потому что ты не доверяешь мне? Джо засмеялся.

— Я люблю тебя, хочу тебя, но нет, я не доверяю тебе. Ты права. Я никому не доверяю. Почему я должен кому-то доверять?

— Ты должен доверять мне, — тихо произнесла я. — Просто должен, и все.

— Почему? Я глотнула.

— Потому что если ты не доверяешь мне, — сказала я, — если не сделаешь это, я не смогу больше с тобой видеться. Никогда. Я хочу, чтобы ты знал это.

Даже не знаю, когда именно Джо дал мне пощечину, но в моей голове зазвенело, а одна щека вспыхнула. Видимо, он сильно ударил, и я захныкала. Джо тут же обнял меня, стал целовать мои глаза, лоб, губы, шепча:

— Прости, прости, дорогая. О Боже, прости меня.

— Все хорошо, — сказала я наконец. Джо так расстроился, что я даже испугалась. — Все в порядке, милый.

Я прижала его к себе и почувствовала, как он дрожит.

— Ты знаешь, я не могу жить без тебя, — глухо проговорил Джо.

— Да, знаю.

— Но я сейчас не могу решить, — сказал он, и я неслышно вздохнула. — Это слишком неожиданно. Я должен подумать.

— Хорошо.

Я знала, что должна сделать всю работу целиком. То есть придется еще и ждать.

На следующий день, возвращаясь из школы домой, я сделала крюк, но отыскать знакомую машину среди такого огромного количества не смогла. Помню, я подумала, что тому, кто ее купит, она понравится.

Мы шли темным вечером, держась за руки. Там, где кончалась площадка для автомобилей и начиналась улица, нам пришлось отстраниться. Я взглянула на часы. Это казалось невероятным, но прошло всего полтора часа.

Я посмотрела на Джо, стоящего в тусклом свете уличного фонаря. Его лицо казалось гладким и молодым. Даже в полутьме я видела, какие голубые у него глаза. Зверь, который постоянно грыз его внутренности, боль, жившая в нем все время, сейчас отсутствовали.

На секунду меня охватила гордость, что именно я сделала это для него. И неважно, что я сделала, неважно, как я перевернула всю его жизнь, по крайней мере, я подарила ему этот вечер. И никто не сможет отнять его у Джо.

Когда он говорил, его голос словно поскрипывал в темноте, и было странно слышать слова, произносимые до этого только во время объятий. Слова Джо имели странную силу. Думаю, из-за того, что мы не касались друг друга, стояли на расстоянии примерно в фут и были готовы разбежаться в любой момент, если кто-то появился бы на пустынной улице.

— Ты права, — сказал Джо. — Я очень люблю тебя. Ничто не может изменить этого. Я скажу тебе: я ждал тебя всю жизнь. Ты не незнакомка, не чужая мне. Я мечтал о тебе с тех пор, как помню себя, мой маленький демон-соблазнитель, восторг темноты.

Он почти не видел меня и говорил тихим, почти умиротворенным голосом в свете уличного фонаря. Казалось, выстроенные рядами машины позади него, тоже прислушивались.

— Так все и должно было быть. Ты должна была прийти. Как я могу относиться к тому, что ты принесла мне? Я должен умереть — ты понимаешь это, милая Джоан — я должен умереть. Рано или поздно все мы должны умереть. Я не могу жить без тебя. Не сейчас, когда мы наконец нашли друг друга.

Джо замолчал, смущенный собственными словами, и что-то во мне потянулось к нему, что-то радостное, гордое, полное пламенного восторга.

— Боже! — произнес он. — Боже! А вдруг это сработает? Безумно, но довольно просто. Джо медленно потер свой лоб.

— Я должен все обдумать, — его голос был едва слышен.

— Хорошо, — мы наконец отошли друг от друга на два фута. — Позвони, когда решишь.

— Позвони мне сама завтра.

— Ладно, — согласилась я. — После половины шестого.

Я знала, что пора уходить, но не хотела двигаться с места. В нашем тихом разговоре таилась какая-то магия.

— Спокойной ночи, дорогая.

— Спокойной ночи, — отозвалась я. — Я люблю тебя.

— Доброй ночи, милый дьяволенок, — Джо сказал это с такой любовью, что я едва не расплакалась.

— Давай больше не будем говорить, — я боялась разрыдаться прямо здесь, на пустынной улице. — Кто-нибудь может шляться неподалеку.

Джо повернулся и направился к своей машине. Я смотрела ему вслед и не успела остановить себя. Мой голос приглушенно прозвучал в тишине над тротуаром.

— Я люблю тебя, — крикнула я. Джо обернулся, улыбнулся и помахал мне рукой. Когда он пошел дальше, его спина стала прямее.

Я повернулась и пошла домой. Оставались еще в моем плане кое-какие свободные концы, которые мне требовалось связать. Я знала, что все лежит на мне, что все приготовления являются моей обязанностью, иначе Джо запаникует.

Только бы он решился. Я чувствовала, что это произойдет, но должна была ждать до завтра. Завтра все выяснится.

Обдумывая свои слова, я открыла в себе не очень приятную черту. Я очень любила Джо, но если он отступит, между нами все будет кончено. Я знала, что тогда возненавижу его.

До солнечного света и радостного смеха оставались две недели.

Если он скажет «да». Если мы сохраним свои головы. Если нам улыбнется удача, хотя бы чуть-чуть. Если Джо любит меня.

Я продолжала шагать. Придется попотеть. Больше я ничего не могла сделать.