За Городом — там, где свобода

Глава 2. «Вылазка». Дин, Ягуар. Первые дни марта

— Электронщик и взломщик — это прекрасно. Стае с тобой повезло. Но…

Я подумал: «Почему всегда есть какое-то “но”?»

— …каждый должен уметь и другое. Доказать своё право на жизнь! — голос отца был, как острый клык. — Пойдёшь в их район и убьёшь детей — всех, кто остался. Мы же, займёмся взрослыми. Усёк?

Я быстро кивнул. Прошёл к себе в комнату, выдвинул ящик стола. Вытащил нож, подарок отца. Чёрный, во тьме незаметный, и качественный — из стали S7. Но, как по мне, чрезмерно большой и широкий.

— Если в семье обошлось без убийств, и никого не сожрали — можно считать, что брак удался! — доносилось из кухни сквозь полузакрытую дверь.

Вспышка безумного хохота… Видимо, пьют стимулянты.

— А ведь Рыси чуть было не снюхались с Леопардами!

— Это в прошлом. К счастью, Рыси — не Ягуары. Наплодили предателей!

— Может, теперь мы с ними договоримся?

— С кем, с Леопардами? Что у нас общего? Подумал бы лучше о Рысях, ведь они ещё живы! О предстоящей грызне! Не рычи раньше времени, пока не схватил судьбу за усы!

Я перекинул нож из ладони в ладонь. Рукоять выскользнула из пальцев — непослушных, полностью выросших пару недель назад. Нож шумно свалился на пол. Смех оборвался.

— Выронил нож! Ну даёт!

От новых взрывов веселья звякнули стёкла в двери, и я с изумлением понял: взрослым мучительно страшно.

А я? Может, я мал для подобных заданий? Только три месяца отроду. Вроде, немного… С другой стороны — четверть жизни. Отцу только шесть, но у него на счету уже сотни врагов.

Как бы там ни было, реальность не спрашивает, хочешь ты чего-либо или нет, а подбрасывает на хвост приключений. Ты ползёшь вперёд, невзирая на груз, или дохнешь.

Значит, пора! Время выпустить первую кровь!

Ряды одинаковых бетонных домов, бесконечные жилые ячейки.

Сугробы и жёлтые пятна. Тишина, только ветер воет в антеннах базовых станций и носит пакеты. На кустах вьются мутно-прозрачные полиэтиленовые обрывки. Улицы провоняли рысиной мочой.

Не то, чтобы в Городе не было урн, а в домах — туалетов. Но, разве станет кто напрягаться, неясно зачем. К тому же, территорию нужно пометить, чтобы внушить неприятелю страх.

Неподалёку урчат экскаваторы — Властители-без-лица роют землю. На них прикрикивают Властители.

Город стар, его улицы вечно разрыты, коммуникации порваны, из люков валит пар, прёт дерьмо или бьют фонтаны воды. А Властители-без-лица вечно роют.

Я брёл среди жуткого вражьего запаха, среди стен, расписанных граффити: «Ягуары — ублюдки!», «Смерть!», «Отсоси-ка, приятель!», и трясся от ужаса — ужаса перед врагом, и ужаса перед тем, что мне предстояло.

Резать детей, таких же, как я… Разве наш мир нормальный?!

Но… Ведь месяц назад Рыси слопали маму. Чего их жалеть!

Я вытащил нож. Нужно быть осторожным, наверняка оставили часовых.

От страха хотелось в кусты, и тот же страх не давал это сделать на чужой территории. Уши торчали, хвост дёргался и топорщилась шерсть.

Не выдержав, я спрятал нож и опустился на четвереньки. В таком положении стало полегче. От коробки к коробке, и от куста к кусту, я пробежал ещё метров двести, и юркнул в подъезд.

Запах тут был нестерпимый — такой, что я еле сдерживал рык. Чихнул пару раз. Облизнулся. Проскочил пару пролётов, мимо облезлых, изъеденных плесенью стен.

Замер. Что-то меня привлекло — что, я не знал и сам. Вернулся, встал перед дверью, нащупал в кармане деблокиратор и подключил к замку провода.

Что-то было не так. Но что?

Я учуял запах, едва открыл дверь — сквозь рысиную вонь пахло мамой.

Так вот, в чём дело! Вот, что не так!

Из глаз вытекли капли, скользнули по шерсти и шлёпнулись на замызганный пол.

Я вытащил нож и прошёл в коридор, а оттуда — на кухню. Здесь пахло едой и чаем, но больше — рысями всех возрастов и свежей рысиной мочой.

Меня передёрнуло.

Она была здесь, за столом. Девчонка, чуть младше меня — на месяц, не больше. Застывшая неживым изваянием, напрудившая от страха в штаны — капли всё ещё падали на пол. В не до конца сформированной полулапе-полуруке лопнула зимняя виноградинка, и по едва появившимся пальцам тоже текло.

Рысь была необычной раскраски — пятнистой. Обычно они равномерно окрашенные — золотистые или слегка голубые.

Впрочем, неудивительно. У нас ведь война. Видимо, лопала Ягуаров — то мясо, что ей приносили родители. Лопала и изменялась.

В некоем смысле, теперь она тоже слегка Ягуар. Но думать об этом не нужно.

Мамин запах шёл от девчонки, пробиваясь сквозь вонь. Я перехватил взгляд, и сердце застыло.

Глаза! Как у мамы — синие, ясные, словно весеннее небо. Таких почти не бывает. Чаще всего, у Людей глаза жёлтые, мутные.

Я содрогнулся от страшной догадки.

Она же её и сожрала! Эта тварь сожрала мою мать!

Я поднёс к горлу нож и слегка надавил. По золотистой шерсти заструился карминовый ручеёк, а девочка намочила штаны.

Опять! Ну и трусиха!

Вспомнился смех отца, чуть безумный от страха.

Сегодня я понял: героев в Городе нет, мы все лишь пытаемся выжить. А значит, нет смысла судить. Я тоже трус, не лучше дрожащей девчонки.

Был бы не трус, не убрал бы нож.

— Тебя как зовут?

От ужаса Рысь не могла говорить. Только тряслась и надсадно дышала.

— Ну! — скрежетнув табуреткой, я сел напротив.

Она плюнула на тарелку застрявшую во рту виноградину — видимо, не могла проглотить.

— М-меня з-зовут Юка. Чего ты меня не убил?

— А надо?

Она вздрогнула. Вытаращила без того большие глаза.

— Н-нет, н-нет! Пожалуйста!

Я и не собирался.

Уходить не хотелось. Рысь по имени Юка меня как будто поймала.

Но что я мог ей сказать, и о чём спросить? Я понимал всё и так, а она ничего не поймёт, даже если болтать три часа напролёт.

Девчонка, малявка, дура и Рысь! Что она может чувствовать? Что может знать? У неё-то родители живы! Таскают ей мясо — плоть моей Стаи!

Впрочем, может и нет — ведь наши пошли убивать! Может быть, в этот самый момент мой отец рвёт на куски её мать…

Я взглянул на Юку совсем другими глазами.

— Знаешь, где твоя мать?

Девочка опустила глаза.

— Покажи фотографии! Всех, всей семьи!

Для чего это мне? Но Юка достала планшет.

— Вот… Папа… Мама… А это — Азуми, сестра… — на экране остались следы виноградного сока, но Юка как будто не замечала. — Тётя и брат… А это — троюродный…

Я уже не смотрел. Зачем мне её подноготная! Вышел из кухни, и, ничего не сказав, тенью скользнул за дверь.

На улице валил снег. После обители Рысей здесь дышалось легко — всё познаётся в сравнении. Я с наслаждением втянул носом свежий морозный воздух.

А ведь не так давно он казался мне мерзким!

Я не стал заходить в другие квартиры — в этом не было смысла. Вышел из дома и сразу пошёл домой. Раскалывалась голова — мозг пытался оформить неясные ощущения в слова, но не получалось. Всё смешалось: мой дом и логово Рысей, свои и враги, запах мамы и вонь рысиной мочи.

Только одно я знал точно — понял со всей беспощадной ясностью. И понимание забрало надежды, мечты и стремления. Отняло будущее, всю предстоящую жизнь, и что с этим делать, я не понимал.

Холодные хлопья падали на мокрый нос и превращались в искристую влагу. То, что я больше не прячусь, я осознал слишком поздно — уже в тот момент, когда до ушей донеслись глухие удары тяжёлых лап.

Я обернулся.

Золотой молнией, разбрасывая в стороны снег, ко мне неслась взрослая Рысь.

Раздумья о жизни и мире имеют значение лишь в те моменты, когда тебя не жаждут сожрать. Иначе, нужно просто бежать.

Я так и сделал.

Прыгнул, выпустил когти, понёсся во весь опор. Руки и ноги скользили по льду, хвост не справлялся с тем, чтобы держать равновесие.

Я не оборачивался, но понимал — у меня шансов нет.

Жизненный опыт — весьма относительное понятие. Лишь год: зима, весна, лето и осень — вот всё, что у нас может быть. У большей части Людей не будет и этого. Мне тоже осталось недолго, в моей коротенькой жизни останется только зима.

Прижатые уши — не для того, чтобы быстро бежать, а из-за страха. Из-под рук в лицо летит снег…

Жизнь была не особенно долгой. Наверное, к лучшему. Похоже, что ничего в ней хорошего нет. Безумный хохот отца, боль и страх — нет смысла за это цепляться…

Рыси возникли из снежной дымки, будто из ниоткуда. Одни шли пешком, хромая, волоча перекушенные конечности, а то и вовсе без рук или ног, оставляя на белом пурпурные капли. Другие — ехали на покорёженных, исцарапанных и залитых кровью коробках.

Как же их много… Значит, это ещё не победа. Значит, их Стая жива.

Я решился, и глянул через плечо. Меня больше никто не преследовал — Рысь, поскуливая, бежала к своим.

Воспользовавшись моментом, я заполз под оставленную на парковке коробку. Посидел там пару минут и переполз под другую, а из-под неё — под третью.

До ушей доносился скулёж и стоны. Казалось, что воет весь мир, и похоже, что миру было не до меня.

Прижимаясь к земле и подрагивая от ужаса, я прополз открытый участок и юркнул в кусты.

Я мчался по улице, территория Рысей осталась далеко позади. А над серыми крышами догорал робкий весенний день — тот, в котором я понял, что никогда никого не убью.

Быть Человеком — значит ценить свою и чужую жизнь.