Загадать и принять

ГЛАВА 12

Весна ворвалась в город неожиданной розовощекой красавицей, которая потребовала платьев, легких кофт и обновления гардероба, потому что вещи на мне висели мешком. Это надо было так похудеть. Почти на два размера. Поэтому в первые теплые выходные мы со Светой поехали по магазинам. Она все продолжала жить с Димой, который разрывался на две семьи. Что делать дальше она не представляла. Я видела, что ее злило мое решение уехать вместе с Данко к нему на историческую родину. Света предпочла бы, чтоб ничего не менялось. Она вернулась бы после развода к нам в квартиру. Мы стали бы жить как раньше. Вместе растить детей. Да и снимать квартиру было бы не так накладно. Все это я слушала, пока мы ходили по магазинам. Я с ней была согласна. Да, так было выгодно, пока я была одна. Сейчас же я была замужем за Данко и это все меняло. Почему я не могла попробовать построить свое счастье? Почему не могла хотя бы узнать, как можно с кем-то жить, не быть одной? Света систематично выходила замуж. Может, для нее все это было не в новинку. Пусть она считала, что мой брак скоро закончится, но это был мой брак, мои ошибки и мои отношения, мои моменты, которые я хотела прожить. Тем более что с Данко у нас пока все было хорошо.

Весеннее солнышко радовало. Оно отгоняло мрачные тучи. Заставляло улыбаться. Все проблемы казались такими несерьезными. Данко занимался дома. Сережка с друзьями гулял. Мороженое таяло на языке и предвещало жаркое лето. Я не знала, что ждет меня впереди. Но разве можно постоянно хмуриться и ожидать подвоха? Иногда просто хочется радоваться жизни. Ощущать ее на вкус, вдыхать ее с таявшим снегом, слушать с пением птиц и улыбаться детям в колясках. Жизнь текла вместе с лужами, отражалась в их поверхности солнечными лучами и смотрела на нас ясным небом. Весна настраивала на романтичный лад. Или все это было из-за того, что больше не было никаких вопросов с Данко? Мы все были здоровы, не нуждались в деньгах. Я не скажу, что жили богато, но и последние деньги я не тратила. Долги отданы. А в душе счастье расцветало первым весенним цветком.

— Ты так улыбаешься, как будто в лотерею выиграла, — не выдержала Света.

— Может так оно и есть, — ответила я. — Свет, настроение хорошее. Сколько можно хмуриться?

— Можно было за компанию и похмурится, — проворчала она. — У меня жизнь рушится.

— Сочувствую. А у меня налаживается. И что теперь?

— Не знаю. Если бы Пашка нормально учился. А так? Вот уеду я на съемное жилье. Я же не смогу ему оплачивать репетиторов.

— Это так важно? — спросила я.

— Правильно, ты на сына совсем плюнула.

— Ну не математик он у меня. Что тут поделать? Зато готовит хорошо. Может, станет поваром. Тоже неплохая профессия, тем более что ему нравится готовить.

— Это совсем не мужская профессия.

— А у нас есть мужские и женские профессии? Мне всегда казалось, что главное, чтоб профессия нравилась, и туда ноги шли, а не приходилось идти как на виселицу.

— Мы с тобой еще год назад мечтали, что дети вырастут. Откроют свой бизнес. Под старость сможем жить припеваючи, — напомнила мне Света.

— Это ты мечтала. Ты ведь в Пашке видишь замену кошелька Димы. Вот и растишь его для этих целей. Но он же, человек со своими интересами и увлечениями.

— Если бы эти увлечения, хоть как-то могли в жизни пригодиться, — отмахнулась Света. — Он рисует. Неплохо так, но разве это нужно для жизни? Вчера с ним поругались. Говорит, что хочет художником стать. Я запретила даже думать об этом. Так он начал мне претензии предъявлять, что я его пилю и третирую. Говорит, что жизни ему не даю.

— Тебе надо ослабить контроль.

— Как ослабить? Он с девчонкой связался из неблагополучной семьи. Мать у нее продавцом работает. Живут с копейки на копейку. Так она его и подбила рисовать. Сама этой ерундой страдает. Сделали группу в социальной сети. Портреты на заказ рисуют.

— И что? Чего в этом плохого? — не поняла я.

— А учится когда?

— Свет, ты слишком много думаешь об учебе сына.

— Если не внушить сейчас, что учеба важна, то потом поздно будет.

Весна. Она приносила с собой что-то новое и свежее. Новая страница в жизни книги, новые записи и картинки, которые мы сами рисуем. Для Светы этого не было. Она жила по давно принятому сценарию и отказывалась воспринимать что-то иное. Ей не хватало гибкости. И признавать, что это так она отказывалась. А я не могла ее переубедить. Можно дать совет, можно подсказать, но заставить человека думать иначе, было нельзя.

Телефон заставил вздрогнуть. Это было мимолетное ощущение, но я заметила, как рука задрожала, когда я отвечала на звонок Данко.

— Света с тобой? — без предисловий спросил Данко.

— Да. Чего-то случилось?

— Мальчишки в институте Склифосовского. Езжайте туда.

— Данко, что случилось?

— Сам толком не знаю. Мне Сережка позвонил. Попросил приехать.

Когда случаются сильные потрясения, то говорят, что этот момент стирается из памяти. Я же тот путь до больницы запомнила на всю жизнь в деталях. Все вокруг было словно в замедленной съемке, а еще стало серым. Вот минуту назад я радовалась жизни, думала, что у меня все хорошо, а теперь вместе со Светой чуть не бегом бежали по переходам метро, потому что, так было быстрее доехать, чем по вставшему в пробке городу. В голове была только одна мысль, чтоб ничего он был живой. Если звонил Данко, то значит живой. Но дозвониться до сына не получалось. Страшно. Я гнала от себя дурные мысли. Все должно было быть хорошо.

Данко был уже на месте, когда мы приехали. Он сидел рядом с Сережкой. Живой. Только весь в крови. Сидел в стороне, как статуя. Главное, что живой. Откуда-то появился полицейский. Отвел нас в сторону.

Ребята гуляли по железнодорожным путям. Пашка попал под поезд. Сережа пытался ему помочь, но была сильная кровопотеря. Он умер на операционном столе. Не смогли спасти. Света начала оседать. А я слышала все это и не могла поверить в реальность происходящего. Что они там забыли на этих путях? Сережа должен был пойти гулять с одноклассниками, а не поехать в Москву без разрешения. Пашка. Его нет. Они же ровесники, вместе росли. Он как сын был. Сережа. Я подошла к нему. Села рядом.

— Там надо документы подписать, — сказал Данко. — Тебя ждали.

— Сереж, ты как? — с трудом сглатывая комок в горле, спросила я. В этот момент подлетела Света.

— Это все ты виноват! Ты его толкнул! — кричала она. Сережа словно от сна очнулся.

— Я виноват? Я пытался его отговорить, не прыгать. Он из-за вас… Не мог больше так жить. А я виноват? Да, виноват, потому что не знал, что делать. Не знал, что сказать, когда он прощался со мной. Пашка все решил. Потому что не мог все это терпеть. Не мог! — с последних слов он сорвался на крик.

— Это все из-за вас. Вы виноваты! Запудрили ему голову! Мы ведь нормально жили, — кричала она. Чуть не полезла драться. Я ей перегородила дорогу.

— Успокойся. Не трогай Сережу, — доставая телефон, сказала я. Набрала номер Димы. — Дим, забери Свету. Паша погиб. Под поезд попал. Мы в Склифосовском.

Страшные слова камнем легли вокруг нас. Тогда пришло осознание случившегося. Света села на стул и заплакала. Сережка стоял в стороне и вытирал слезы. Я подписала какие-то документы. У Сережи взяли показания и отпустили домой. Как раз к тому времени приехал Дима. На него я оставила Свету.

— Ненавижу тебя. Это ведь ты виновата в случившемся, — зло сказала она. Прошипела, как змея.

Я промолчала. Зачем чего-то говорить, когда человек неадекватен. Снять с Сережки грязную футболку и куртку, чтоб потом выкинуть по дороге. Я ему купила новую футболку, которую и натянула на него. Данко отдал свою куртку. День подходил к концу, поэтому начало холодать. Добраться домой. Там можно будет растечься лужей. Расплакаться от испуга, а пока нельзя. Я позвонила на работу. Объяснила ситуацию, что завтра выйти не смогу. Оставлять Сережу одного я не хотела. Нужно быть рядом. Защитить. Сказать, что он мне нужен, и это не его вина.

Дома теплый чай. Сережка пошел сразу в душ. Данко сидел убитый. Молчание давило плитой.

— Он мне смску прислал, что помощь нужна. Сказал, где их найти можно было. Я сорвался, а уже в дороге позвонили, сказали, что их везут в больницу. Я на полчаса раньше тебя приехал, — сказал Данко. — Он перед ним прыгнул под поезд. Они на рельсах стояли.

— Что они там забыли на этих рельсах? — спросила я.

— Пашка предложил встретиться. Я как раз в кино хотел пойти с Сашкой и Лешкой, а тут Паша звонит, — Сережа зашел на кухню. Он говорил спокойно. Словно ничего не произошло. Шок? Скорее всего. — Голос у него был убитый. Я сразу понял, что чего-то случилось. Рванул к нему. А он попрощаться хотел. Извиниться, что такой слабый. Я начал время тянуть. Хотел дождаться, когда Данко приедет. Он нашел бы, что сказать. А Пашка начал жаловаться на мать. На то, что она его не понимает. На проблемы с учебой. Он завалил контрольную. И не одну. В итоге у него тройка по физике выходит. Тетя Света это ему бы не простила. Она хотела, чтоб он отличником был. Понимаешь мам? Я ему пытался объяснить, что это все временно. Что ему еще два года доучится, а там можно в техникум уйти. Не будет такой опеки от тети Светы, только он слышать ничего не хотел. Не было сил ждать все это время. Понимаешь, мам, он устал. Думал, что если будет деньги зарабатывать, то она поймет, что он вырос. А тетя Света все ему про учебу, как в первом классе говорила и за учебники сажала. Я его вроде уговорил подождать. Сказал, что он у нас может пожить. Пашка согласился. Мы домой пошли, а он как рванет в сторону поезда. Поезд остановиться не успел. Откуда-то люди подошли. А вначале казалось, что мы там одни. Вызвали скорую, а я все пытался кровь остановить. Пашка сразу сознание потерял. Врачи сказали, что от болевого шока. Разве тройка стоит этого?

— Нет. Не стоит, — ответила я.

— А я раньше думал, что это смысл жизни. Ничего не волновало, кроме этих цифр. А ведь цифры — это неважно. Я же не помню свои отметки в первом классе, так почему я должен запомнить оценки в седьмом классе и вспоминать о них через десять лет? — спросил Сережа. — Как знания применить — нужно знать. Рассчитать путь до места, поменять розетку и не устроить замыкание. А зачем мне помнить о тройке за контрольную? Это же глупо. Для Пашки оценки были важны. Это как культ. Когда только о них и думаешь. Все мысли о пятерки в четверти. Так не должно быть. Глупая ведь смерть. Ни о чем. Из-за тройки, из-за ссоры с девушкой, которая жаловалась, что они почти не общаются. Плюс он не смог выполнить заказ из-за того, что тетя Света не разрешила. Она тогда компьютер выключила. Так девушка Паши сказала, что он необязательный. Понимаешь, мам? А как он мог сделать, если обстоятельства были против него? Глупо вышло. Глупая смерть. А у меня не получилось ему это объяснить. Я пытался.

Он сидел, обхватив голову руками. Закат заглянул на кухню. День подходил к концу. А на меня накатили воспоминания, как мы въехали в эту квартиру. Как Пашка и Сережа не хотели спать ложиться, чтоб не упустить встречу с Дедом Морозом, как они дрались и мирились. Мы же жили одной семьей. Пусть немного странной, сумбурной, но семьей. А как летом мы ходили купаться все вместе. Был такой день, когда у нас отпуск и выходные совпадали. Мы брали со Светой детей и шли купаться. Или в парк. А как Пашка испугался лошади, а Сережа его уговаривал, что они нестрашные, правда, сам спрятался за меня, когда лошадь сделала шаг в его сторону. Утренники в саду. Первый класс. Дни рождения, подарки, которые были такими желанными для детворы, а нам со Светой стоили как новые куртки и сапоги. Ничего, починили и так ходили, зато детвора с ума сходила, получив желанную железную дорогу. Когда все пошло не так? Мы же их растили не для этого? Не для того, чтоб Пашка так закончил свою жизнь.

— Я завтра в школу не пойду.

— Завтра никуда не пойдем, — согласилась я. — Я отгул взяла.

— Никак не могу понять, почему у меня не получилось? — спросил он.

— Потому что тебе лет мало. Потом слова придут. Не сейчас, — ответил ему Данко.

— Сереж, может успокоительное дать? — предложила я.

— Не надо. Я пока подумаю. Просто подумаю, — ответил он. Налил себе чай в кружку и ушел к себе.

— Не хочу оставлять его одного. Мало ли что в голове щелкнет, — сказала я. Хотела следом пойти, но Данко остановил.

— Не сейчас. Отойдет, тогда и подойди, — сказал Данко. — А вот успокоительного сама выпей.

— Не могу во все это поверить. Света…

— Все в шоке. Это понятно. Не может же она себя обвинить. Вот и ищет виноватых, — ответил Данко. Он поморщился. — Хотя мы все виноваты. Каждый о своем думал, о своих проблемах, вот и недоглядели.

— Я пыталась со Светой поговорить. Мы как раз обсуждали оценки детей, когда ты позвонил. Из-за проблем с Димой она решила, что вся ее надежда на беспечное будущее — это Пашка.

— А я не могу ее в этом осуждать. Вы с ней через многое прошли. Работали, во многом себе отказывали. Конечно, хочется, чтоб хоть когда-то все это закончилось. Не повезло с личной жизнью, так хоть пусть повезет в детях. Должен же быть хоть какой-то выхлоп от этой жизни. Карьера загублена, потому что все время было потрачено на детей. Молодые годы ушли, так пусть ребенок заплатит за все лишения матери деньгами. Пусть он работает, а мать будет отдыхать хотя бы под старость, — сказал он. — А если посмотреть какие-нибудь истории, где ребенок вырос, вышел в люди, а потом заботился о матери, которая ему помогла на ноги встать, так в голове и рождается план о хороших вложениях. Можно накопить денег и открыть вклад, чтоб потом жить на проценты. Но как поверить государству, когда несколько раз все сбережения граждан улетали в трубу? Можно квартиру купить и сдавать ее. Опять же, хороший заработок. Но что квартира, по сравнению с сыном-бизнесменом? Он может и две квартиры купить. Нужно его только правильно настроить, мотивировать. Нужно его выучить, устроить в хорошую школу, нанять репетиторов и заставить поступить туда, куда нужно маме. А еще надо за вкладом следить, чтоб ни одна девица на него не покусилась. А то, как же, уведет еще, заставит работать на себя. Куда тогда деваться бедной маме?

— Неправда все это. Я тебе уже говорила, что для ребенка хочешь самого лучшего. Не хочешь, чтоб он связался с плохой компанией, чтоб в жизни чего-то добился, чтоб аферистка не окрутила и сердце не разбила…

— Смешно это слушать от людей, которые сами ничего не добились в жизни, от тех, кто не может счастья в руках удержать, но при этом знают, как лучше жить другому человеку. Эль, никто не знает, что хорошо другому. Мы ведь разные люди. Все разные. Дети они ведь тоже люди. Как и женщины. Все имеют право на ошибки и победы. На любовь и ненависть. Вроде мы такие взрослые, законы знаем, а почему-то забываем о них, когда сталкиваемся в реальности с моментами, чтоб их применить. Я не могу судить, что для тебя лучше в этой жизни. Я не знаю, чем закончатся наши отношения. Мы ведь разные с тобой. Но мы можем прожить всю жизнь вместе и старость встретить, а можем через месяц разбежаться из-за какой-нибудь глупой ссоры. Я не знаю, каким вырастит Сережа. Он сложный парень. Может и тихий, на первый взгляд, но в душе у него спрятан вулкан. А прорвется ли этот вулкан или он его сможет усмирить, я не представляю. Но можно попробовать помочь нащупать дорогу, по которой стоит идти. Показать варианты. Не насильно тащить на нее, а показать. Или я ошибаюсь? Или надо ломать человека? Подстраивать его под себя, под свои мечты?

— Ты прав. Только это со стороны все видно, а когда сталкиваешься в семье, то материнская любовь, ответственность и амбиции затмевают логику и разум.

— Эль, но почему нельзя реализовать самому свои амбиции? Почему надо возлагать на кого-то надежды? Это как я хочу построить дом, поэтому я заставлю тебя устроиться на две работы и копить, отбирать на него всю твою зарплату, а сам буду работать пять дней в неделю по восемь часов, потому что меня моя работа устраивает. Или я не могу найти другую. Но ведь это моя мечта о доме. Значит и мои проблемы. Так и здесь. Хочешь денег — так заработай. Не можешь — так умерь свои амбиции. Зачем такой груз вешать на детей? Но и понять я таких матерей могу. Нет тут правых и виноватых. Эль, самое грустное, что нет.

— Ты сам говоришь, что мы неправильно детей воспитывали. Много на них повесели, — возразила я. — Значит, виноваты кто? Правильно, мы.

— В чем? В том, что хочется жить, а не выживать? В том, что встретили не того человека, который воспользовался наивностью и бросил молодую женщину с ребенком на руках, чтоб та выживала? Или запил до такой степени, что стал опасным грузом в квартире? Или нашел другую? Лучшую, не понимая, что все женщины лучшие, достаточно лишь посмотреть на человека, который рядом под другим углом? А почему так все случилось? Виноват мужчина? Или виновата семья, в которой все росли? Кто виноват? Государство, что поставило в тяжелые условия, когда родители вынуждены работать по двенадцать часов семь дней в неделю, чтоб жить нормально? Семья, которая и не семья вовсе, а чужие люди, которые существуют на одном пространстве? Кто-то додумывается сам, как все исправить, кто-то нет, так и живет, бегая за той далекой звездой, которая зовется лучшей жизнью. А рядом теряются близкие люди, которых перестаешь замечать за этой погоней. Знаешь, что самое противное? Вроде понимаешь, что все это неправильно, а изменить сложно.

— Сейчас все эти разговоры, как после драки кулаками махать. Пашки нет. Как Сережа эту травму перенесет? Как Света справится? Мы остались, а его нет. И самое противное, что на его месте мог быть и Сережа. Да, не был. Не случилось. А я его ведь так же могла потерять. Ты ведь помог его не потерять, — я вытерла слезы.

— Так же как и ты, мне помогла. Я действительно не знал, как жить дальше. Был тупик. Вернуться домой не позволяла гордость и глупое упрямство. Мог ведь, и замерзнуть, и с голоду подохнуть. Так что нам повезло друг друга встретить, — его колдовские глаза посмотрели на меня. После всего этого и в магию верить начнешь. Так же как и в судьбу.

Успокоительное отупляло. Оно действовало как анестезия, замораживая чувства. Ужин я приготовила на автомате, правда к нему никто почти не притронулся. Данко о чем-то разговаривал с Сережей у него в комнате. Я туда заглянула. Сережа лежал на кровати. Данко на полу сидел. Данко лучше меня найдет слова, которые Сережки нужны. Я же ушла в комнату.

Кто виноват в произошедшем? Хотелось бы найти виновных, чтоб успокоиться. Обвинить во всем Свету, себя, отцов, детей, жизнь? Только это не вернет Пашку, который, не выдержал и сломался. А мы этот момент проглядели.

Я вышла на балкон. Весенний день закончился прохладной ночью. Где-то брехали собаки. Внизу ссорилась пара, мамочка с коляской возвращалась домой под руку с мужем, которого ходила встречать. Подъехала скорая. Вскоре они уже выводили пожилую женщину. Помогали ей забраться в машину. Из-за поворота выскочила стайка детей с ковриками и рюкзаками. Закончилась гимнастика, которую проводили в подвале соседнего дома. Жизнь продолжалась. Люди жили, радовались и огорчались, смеялись, верили и надеялись, отчаивались, а Пашки больше не было. Только разве может иметь значения чья-то жизнь по сравнению с морем жизней в округе? Это же песчинка. Но порой и песчинка важна для моря. Виновных не было. Но вину никто не снимал. Оставалось только сделать все, чтоб такое больше не повторилось.