Заложница

17

Закуток Тайл в офисе всегда имел такой вид, будто только что пронесся ураган, но в эти дни там и вовсе черт бы ногу сломал. Она получила сотни писем от коллег и зрителей, поздравляющих ее с прекрасной передачей о Дэвидсоне и Денди и с ее собственной героической ролью в этой истории. Она далеко не все еще прочитала, корреспонденция была уложена в шаткие, готовые развалиться стопки.

В помещении не нашлось достаточно места, чтобы разместить все цветы, присланные за неделю, поэтому она расставила их по другим офисам по всему зданию.

Верн и Глэдис прислали ей сырный пирог, которого хватило бы тысяч на пять человек. Все сотрудники отдела новостей наелись от души, и еще больше половины осталось.

Как и ожидалось, Тайл оказалась в центре внимания, и не только на местном уровне. У нее брали интервью репортеры национальных каналов, включая Си-эн-эн. Поскольку в передаче рассказывалось о человеческих отношениях, о любви, о неожиданном рождении ребенка и драматической развязке, она вызвала интерес телезрителей всего мира.

Местные торговцы автомобилями предложили ей рекламировать их товар, но она отказалась. Национальные женские журналы предлагали написать серию статей о чем она захочет — начиная с секретов ее успеха и кончая интерьером ее дома. Она была неофициально признана Женщиной недели.

И еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой несчастной.

Тайл без особого успеха пыталась расчистить свой стол, когда появился Галли.

— Привет, детка.

— Я отнесла сырный пирог в кафетерий и велела раздать тем, кто появится первым.

— Мне достался последний кусок. Я уже говорил тебе, что ты замечательно поработала?

— Никогда не вредно услышать лишний раз.

— Ну так услышь: замечательно.

— Спасибо. Но я ужасно вымоталась. Сил никаких нет.

— Ты и выглядишь как раздавленное дерьмо. — Она обиженно взглянула на него, и Галли пожал плечами. — Ты знаешь, я человек откровенный.

— А твоя мама никогда тебе не говорила, что некоторые вещи лучше оставлять несказанными?

— Что с тобой такое?

— Я же сказала, Галли, я…

— Ты не просто устала. Я знаю, что такое усталый человек, так это не то. Ты должна сиять, как рождественская елка, а ты сама не своя. Где твоя хваленая суперактивность? Может, дело в Линде Харпер? Ты дуешься, потому что она украла у тебя часть твоей славы? Ну, тут ты сама виновата. Просто поверить не могу, что ты не признала в Доке доктора Брэдли Стэнвиса.

Тайл пожала плечами, методично разорвала очередной конверт и прочитала поздравительный текст: «Я люблю ваши передачи по телевизору… Вы мой эталон… Я хотела бы быть такой, как вы, когда вырасту…»

Галли продолжил, не обращая внимания на явное отсутствие интереса с ее стороны.

— Скажем иначе. Я не верю, что ты не узнала в нем доктора Брэдли Стэнвиса.

Тайл поняла, что отмолчаться не удастся. Она положила на стол письмо от девочки, ученицы пятого класса, которую звали Кимберли, и медленно повернулась вместе с креслом лицом к Галли. Глаза ее остались сухими, но, видимо, было в них нечто такое, что Галли долго молча смотрел на нее.

Наконец он провел ладонью по лицу.

— Очевидно, у тебя есть серьезные причины скрывать, кто он такой.

— Он меня попросил.

— Вот как? — Он шлепнул себя ладонью по лбу. — Ну конечно! Как же еще поступил бы настоящий репортер?! Герой истории говорит: «Я не хочу, чтобы меня показывали по телевизору», — и, естественно, ты опускаешь эту важнейшую деталь в своей передаче.

— Это ничуть не повредило нашему рейтингу, Галли, — огрызнулась Тайл. Разозлившись, она встала и принялась швырять в сумку свои вещи. — Ведь Линда все сделала за меня. Чего же ты жалуешься?

— Разве я жаловался?

— Мне так показалось.

— Мне было просто любопытно, почему мой лучший репортер разнюнился.

— Я не…

— Разнюнилась! Вдрызг! И я хочу знать, в чем дело.

Тайл резко повернулась к нему.

Ей хотелось закричать, но она взяла себя в руки, глубоко вздохнула и спокойно сказала:

— Потому что все стало… слишком сложным.

— Ах, сложным! Ты что, издеваешься надо мной? Брэдли Стэнвис был активным участником этой истории. Важным. Настоящей дичью!

— Слушай, давай поговорим об этом в другой раз. Когда я не буду торопиться в отпуск.

Тайл вышла в коридор, но Галли не отставал.

— Так ты все еще собираешься? — спросил он, идя рядом с ней к выходу из здания.

— Мне сейчас нужно отдохнуть больше чем когда-либо. Ты же сам подписал мое заявление.

— Я знаю, — ворчливо признал Галли. — Но потом я передумал. Знаешь, что ты должна сейчас сделать? Подготовить пилотную передачу в прямом эфире! Этот раковый доктор, превратившийся в ковбоя, мог бы стать блестящим первым гостем передачи. Заставь Стэнвиса рассказать о расследовании смерти его жены. Кстати, что он думает об автаназии? Он действительно помог ей умереть?

— Ему бы хотелось, но он этого не сделал.

— Видишь? У нас уже есть очень интересный диалог. Ты можешь потом перейти к его участию в этой заварушке. Будет то, что надо! Мы покажем эту пилотную передачу начальству; может быть, пустим ее на экран после первых новостей. Это будет твой пропуск в ведущие программы!

— Успокойся, Галли. — Она толкнула тяжелую входную дверь, ведущую на парковочную стоянку для служащих. Асфальт казался раскаленным.

— Да почему? — Он вышел вслед за ней. — Ты же этого так хотела, Тайл! Так ради этого старалась! Тебе надо поскорее за этот шанс хвататься, иначе можешь опоздать. Они могут отдать шоу Линде, особенно если узнают, что ты с самого начала знала о докторе Стэнвисе. Отложи поездку, пока этот вопрос не решен!

— Ага, а потом я не смогу уехать, потому что начнутся все эти производственные совещания. — Она покачала головой. — Нет, Галли, я уезжаю.

— Не понимаю я тебя. У тебя что, месячные приближаются?

Тайл не купилась на подначку и улыбнулась.

— Я устала от всех этих танцев, Галли. Надоело постоянно нервничать, бороться за место под солнцем. Начальство знает, чего я стою. Они знают, что я пользуюсь популярностью у зрителей, а теперь эта популярность еще выросла. Перед ними годы моей работы, рейтинги и премии. Им известно, что никто лучше меня не справится с этой программой.

Она открыла дверцу машины и швырнула туда сумку.

— Я пришлю к ним своего агента. Я соглашусь продлить контракт, если они отдадут мне этот прямой эфир. А если я его не получу, то контракт не подписываю. Между прочим, я уже получила за эту неделю по меньшей мере сотню предложений с других каналов.

Она наклонилась и поцеловала его в щеку. У Галли даже рот приоткрылся от удивления.

— Я люблю тебя, Галли. Я люблю свою работу. Но это, в конце концов, только работа. Она уже не вся моя жизнь.

По дороге в город Тайл остановилась только один раз, у помойки за супермаркетом. Она выбросила туда две вещи: свой магнитофон и двухчасовую кассету из камеры Глэдис и Верна.

Тайл чертыхнулась, пытаясь распутать безнадежно запутавшуюся леску.

— Не клюет? — раздался вдруг за ее спиной знакомый голос.

Она вздрогнула от неожиданности и быстро обернулась. При виде его у нее подкосились ноги. Он небрежно прислонился к стволу дерева, его высокая, стройная фигура и ковбойская одежка прекрасно гармонировали с суровым пейзажем.

— Не знал, что ты умеешь ловить рыбу, — заметил он.

Господи, он приехал в такую даль, чтобы поболтать о рыбной ловле? Ладно.

— Как видишь, не умею. — Она показала ему загубленную удочку и нахмурилась. — Но поскольку именно этим принято заниматься у прозрачного горного ручья, протекающего прямо под окнами домика… Док, что ты здесь делаешь?

— Ты уже слышала о Ронни?

Тайл кивнула. Она знала, что Ронни Дэвидсон быстро поправляется. Если так пойдет дальше, его через несколько дней выпишут из больницы.

— У Сабры тоже все замечательно. Она уже вернулась в Форт-Уэрт. Я вчера разговаривала с ней по телефону. Они с матерью собираются вместе вырастить Кэтрин. Ронни сможет приходить, когда захочет, но они решили пару лет подождать со свадьбой. Вне зависимости от того, как решатся его проблемы с законом, они договорились подождать и посмотреть, выдержат ли их отношения испытания временем.

— Молодцы. Все правильно. Мне кажется, они все-таки будут вместе.

— И они так думают.

— А что Денди? Наверное, радуется, что ему не придется отвечать за убийство?

— Но попытка-то была? И дюжина свидетелей это подтвердят. Надеюсь, ему вкатят на полную катушку.

— Я за. Он едва не погубил несколько человек.

Они помолчали. Тишину нарушало только пение птиц и непрерывный гулкий шум ручья. Когда напряжение стало невыносимым, Тайл снова спросила:

— Что ты здесь делаешь?

— Я получил сырный пирог от Глэдис и Верна.

— Я тоже.

— Огромный.

— Просто колоссальный.

Тайл почувствовала, что глупо продолжать держать в руках удочку, и положила ее на землю, но тут же об этом пожалела. Теперь некуда было девать руки, которые вдруг стали казаться огромными и нелепыми. В конце концов она сунула их в карманы джинсов.

— Дивное место, верно?

— Согласен.

— Когда ты приехал?

— Примерно час назад.

— Вот как… — Она подняла на него глаза и снова жалобно повторила: — Док, что ты здесь делаешь?

— Я приехал поблагодарить тебя.

Тайл опустила голову и уставилась на ноги. Кроссовки глубоко увязли в песке на берегу ручья.

— Не надо. Меня благодарить, я хочу сказать. Я не могла использовать эту запись. У меня ведь и видео было, снятое с помощью камеры Глэдис. Качество оставляло желать лучшего, но таких кадров не имел больше ни один репортер в мире.

Она глубоко вздохнула, не решаясь взглянуть на него.

— Но на той пленке был ты. Вполне узнаваемый. И я не хотела пользоваться тобой, после того… что произошло в мотеле. Слишком все стало личным. Я поняла, что на свете есть кое-что поважнее репортерских сенсаций. Вот я и выбросила пленки. Никто их никогда не видел и не слышал.

— Гм-м… Ну, я не за это тебя благодарил.

Она резко подняла голову.

— Что?

— Я видел твою передачу. Она была замечательной. Я действительно так думаю. Классный профессионализм! Ты заслужила все похвалы, которые получила. И я признателен тебе за то, что ты не обнародовала наши личные разговоры. Но ты была права: мне не удалось спрятаться. Меня бы все равно разоблачили — с твоей помощью или без нее. Я теперь это понимаю.

Впервые в жизни Тайл не нашлась что сказать.

— Я приехал сказать тебе спасибо за то, что ты заставила меня критичнее взглянуть на самого себя. На мою жизнь. Понять, что я трачу ее впустую. После смерти Шари и всего остального мне требовалось время, чтобы побыть одному, все обдумать, все переоценить. Это заняло у меня… скажем, полгода. А все остальное время я делал именно то, что ты сказала: я прятался. Наказывал себя. Выбрал для решения своих проблем самый трусливый путь.

Теперь Тайл ощущала не просто напряжение. Ее душили чувства. Она пока не могла разобраться в их природе, но ей хотелось кинуться к нему, обнять, утешить. Однако сначала она должна была услышать, что скажет он. Док обязательно должен был это сказать! И Док словно бы прочитал ее мысли.

— Я возвращаюсь, — сказал он. — Последнюю неделю я провел в Далласе, говорил кое с кем из врачей и исследователей. С новичками, которые придерживаются моего агрессивного метода лечения этого заболевания, с докторами, которым обрыдло таскаться по бесчисленным комитетам и комиссиям, чтобы получить одобрение новых методов, пока пациенты страдают, а все другие меры не дают результата. Нам хотелось бы вырвать медицину из рук юристов и бюрократов и вернуть ее врачам. Вот мы и решили создать группу, объединить наши ресурсы и знания… — Он взглянул на нее. — Ты что, плачешь?

— Солнце бьет в глаза.

— А, понятно… Вот это я и хотел тебе сказать.

Тайл аккуратно и по-деловому вытерла с глаз слезы.

— Тебе не следовало ехать так далеко. Мог бы прислать сообщение по электронной почте или позвонить.

— Это тоже было бы трусостью. Я должен был сказать это тебе лично.

— Как ты меня нашел?

— Поехал в вашу студию. Поговорил с Галли, который, кстати, попросил меня передать тебе кое-что. — Она кивнула головой, показывая, что слушает. — Он сказал: «Передай ей, что я не полный кретин. Я понял, что значит „слишком сложна“». Ты что-нибудь понимаешь?

Она засмеялась.

— Да.

— Объяснить не желаешь?

— Может быть, потом. Если ты останешься.

— Если ты не возражаешь против моего общества.

— Думаю, перетерплю.

Док улыбнулся в ответ на ее широкую улыбку, но тут же снова стал серьезным.

— Мы с тобой оба трудоголики, Тайл.

— И это, полагаю, нас и притягивает друг к другу.

— Может быть. Но нам будет нелегко.

— Ничто стоящее не бывает легким.

— Мы не знаем, куда это приведет…

— Но мы знаем, на что надеемся. А еще мы знаем, что это не приведет никуда, если мы не попытаемся.

— Я любил свою жену, Тайл. Я слишком хорошо понимаю, как любовь может ранить.

— Еще больнее не быть любимым. Кто знает, может, нам удастся найти способ любить, не причиняя друг другу боли?

— Господи, до чего же мне хочется прикоснуться к тебе!

— Док… — пробормотала она и снова рассмеялась. — Брэдли? Брэд? Как мне тебя звать?

— Пока достаточно просто сказать: «Иди сюда».

И он сделал шаг к ней.