Заложница

Зеленые глаза парня передо мной такие красивые, даже на избитом лице, покрытом синяками. И я осознаю, что он собирается поделиться со мной чем-то личным.

— Ты не можешь просто уехать, ведь ты должна закончить старшую школу. Поверь мне на слово — лучше продолжать жить жизнью обычной девушки-подростка. Так будет лучше для всех.

Подождите, что он только что сказал? Я в шоке поворачиваюсь к нему:

— Не могу поверить, что именно ты говоришь мне такое. — Убийца, который не подчиняется никаким правилам. Не могу представить его, переживающего из-за плохой оценки. — Из всех людей на планете именно ты? Я имею в виду…

— Что? — перебивает он меня грубо. — Ты имеешь в виду: преступник с подбитым глазом?

— Нет, ты больше, чем просто преступник, Стоун, — возражаю я быстро. — Ты сам не окончил старшую школу? Ты говоришь об этом? Ты сожалеешь, и поэтому советуешь мне не бросать?

Я чувствую, что он не хочет отвечать на мой вопрос. Словно мы находимся с ним на одной радиоволне, и я могу читать его мысли. Что-то случилось в жизни Стоуна, что-то, что мешает ему жить до сих пор.

— Выразимся так: моя коробка не включала в себя старшую школу.

— Ты бросил учебу?

Стоун сдвигает пальцы выше, отчего у меня начинает еще больше пульсировать между ног.

— Я никогда не ходил туда.

Его слова отвлекают меня от ноющей боли, и я в замешательстве смотрю на него:

— Как это никогда не ходил? Есть закон, согласно которому каждый ребенок в обязательном порядке обязан получить образование. Нельзя просто так взять и не ходить в школу.

— Разве я выгляжу как человек, который подчиняется законам? — спрашивает он, еще сильнее сжимая пальцами мою кожу.

Теряясь в нахлынувших ощущениях, я превышаю разрешенную скорость. Мои глаза смотрят на дорогу, но все внимание сосредоточено на его руке. Мне не хватает воздуха, и я желаю подвинуться ближе, чтобы он, наконец, прикоснулся ко мне там.

Следующий урок в школе начинается меньше, чем через час, но сейчас я словно нахожусь в другом измерении, где школа не имеет никакого значения. Когда я вместе с ним, я выхожу из своей темной коробки в настоящий мир. Просто еду по дороге в никуда, как давно об этом мечтала.

С ним я чувствую себя живой.

Я опускаю взгляд на пальцы Стоуна, и у меня мгновенно пересыхает во рту.

— Ты не хочешь, чтобы я прикасался к тебе? — спрашивает парень севшим голосом.

Я слышу вызов в его словах и понимаю, что Стоун предоставляет мне возможность остановить все это. И я откуда-то знаю, что он непременно остановится, если я попрошу его об этом.

— Нет! — говорю я чересчур быстро. — В смысле, я хочу этого.

— Но не здесь? — Стоун снова сжимает внутреннюю часть моего бедра, наглядно показывая, что имеет в виду.

— Я не знаю, — отвечаю я, в то время как все мое лицо горит.

— Нет, я думаю, ты знаешь.

Он видит меня насквозь, и от этого я чувствую себя беспомощной.

— Скажи это, именинница. Где ты хочешь, чтобы я коснулся тебя?

— Выше…

Неожиданно его рука исчезает, отчего я чувствую опустошение. Стоун поднимает руку выше, как я и сказала, но я имела в виду совсем не это.

— Нет! Я попросила не об этом. — Я смотрю на него, и Стоун дарит мне свою лучшую, дьявольски сексуальную улыбку. Возле меня сидит уверенный в себе мужчина, а не один из мальчишек на вечеринке.

— Нет? — спрашивает он медленно. — Ты сказала выше. Разве это не выше?

— Прекрати дразнить меня. Ты же знаешь, что я имела в виду. — Делаю глубокий вдох. Я знаю, что он делает: подталкивает меня сказать это вслух. — Ты можешь коснуться меня…

Его рука возвращается на то же самое место, где была минуту назад. Черт, он сведет меня с ума.

— Между ног, — шепчу я.

Стоун пододвигает руку ближе, но все равно недостаточно близко.

— Так? — дразнящим голосом спрашивает он меня.

— Ты жестокий, — в моем голосе отчетливо слышится хныканье.

— Это так, — отвечает Стоун серьезно. Его ответ заставляет меня дрожать, но совсем не от страха.

— Ближе, — я сглатываю, ища в себе силы сказать это. — Потрогай мой клитор. Сделай то, что я делала с собой сегодня ночью по телефону.

— Вот так? — Его пальцы касаются края моего нижнего белья, и из меня вырывается всхлип.

— Ближе, — умоляю я.

Стоун накрывает своей горячей ладонью чувствительное место между моих ног, и мой мозг буквально взрывается от ощущения прикосновений его пальцев.

— О мой бог, Стоун, — громкий стон вырывается из меня.

— Ты такая влажная, сладкая. Слишком влажная. — Он придвигается ближе, шепча мне на ухо глубоким голосом: — Ты хоть представляешь, насколько мне нравится слышать, как ты стонешь мое имя?

Пальцы Стоуна начинают проделывать круговые движения, сводя меня с ума.

Мои бедра непроизвольно начинают двигаться в одном темпе с его рукой.

— Тебе это нравится? — неожиданно спрашиваю я своего похитителя.

— Безумно. — Свободная рука Стоуна хватает руль, помогая мне держать курс прямо. — Слишком, бл*дь, сильно.

— Слишком сильно? — я учащенно дышу, плавясь под его прикосновениями.

Дыхание Стоуна щекочет мне шею, а бархатный шепот сводит с ума:

— Ты даже себе не представляешь. — В доказательство своих слов Стоун просовывает пальцы под резинку моих трусиков. Я судорожно втягиваю в себя воздух, когда его пальцы находят мой клитор. — Я хочу ощутить, как ты сжимаешься вокруг меня, — говорит он, скользя двумя пальцами ниже.

— Стоун… — пытаюсь возразить. — Я же за рулем…

— Я побуду твоими глазами. — Он тянется к приборной панели и включает круиз-контроль. — Помнишь, что я тебе говорил? Ты принадлежишь мне. — Стоун одним быстрым движением просовывает пальцы внутрь меня. — Кто-нибудь уже был в этой сладкой киске?

Я извиваюсь на сиденье, наслаждаясь интенсивностью движений его пальцев.

— Нет, — из меня вырывается не то полустон, не то полукрик.

— Как насчет игрушек?

Я издаю писк. В моем затуманенном разуме всплывает видение куклы Барби в розовом платье, но этот мужчина имеет в виду совсем иные игрушки.

— Нет!

— Даже не баловалась с овощами, пока родителей не было дома? — спрашивает он голосом, полным любопытства. — Может, длинный огурец или толстый цуккини?

— Нет, я никогда не делала ничего подобного.

— Но ты, должно быть, играла со своими пальчиками. Трахала себя одним из них. Или, может быть, двумя, тремя?

— Нет, я… — смущение заставляет гореть мои щеки, в то время как я не в силах связать предложение.

— Просто ласкала себя?

Господи, как он может произносить всё это вслух? Ни один парень, которого я знаю, никогда в жизни не осмелился бы сказать ничего подобного. Все эти ребята ходят в Сент-Мэтьюз — частную школу для мальчиков, с которыми мы проводим совместные школьные балы. Те парни спрашивают разрешения, прежде чем поцеловать кого-то, краснея, совсем как на уроке биологии во время рассказа о половых органах.

Но, по правде говоря, все эти грязные словечки заводят меня еще больше.

— Не так ли? — снова спрашивает он.

— Только один раз. — Ага, сегодня ночью.

— Тогда как ты удовлетворяла себя? — Стоун мягко требует ответа.

— Подушка, — произношу на одном дыхании я, зажмуривая глаза от смущения.

Его пальцы все еще во мне, когда он издает протяжный тихий стон. Внезапно я понимаю, что контроль не только в его руках. Я оказываю такое же влияние на Стоуна, какое и он на меня.

Его голос пропитан чистым необузданным желанием:

— Вот оно что, сладкая. Ты клала подушку между своих ног?

Я клянусь, мое лицо полыхает огнем. Хорошо, что машина стоит на круиз-контроле, потому что мои ноги бесполезны. Все, что имеет сейчас смысл, так это его пальцы во мне.

— Я медленно двигала бедрами, сжимая ноги.

— Объезжала подушку, пока не кончала, — шепчет он, явно фантазируя обо мне, сидящей верхом на подушке в полутьме комнаты.

Сейчас мои бедра двигаются точь-в-точь как тогда. Словно я нахожусь в своей спальне, а не в машине с мужчиной, чья рука творит настоящие чудеса между моих ног.

— Я не могу. Не здесь. Не так…

— Нет, все произойдет именно здесь. — Его большой палец надавливает на чувствительный комок, отчего внутри меня взрывается фейерверк удовольствия. Каждый мускул в моем теле напряжен, а я напоминаю сплошной комок из нервов. Ничего не важно, есть только я, он и эта дорога в никуда.

— Подожди, — говорю я в попытке остановить его, боясь того, что произойдет далее.

— Нет, — говорит он голосом, не терпящим возражения. — Посмотри вперед, вот на этот знак. Через милю будет съезд на двадцать четвертое шоссе. Слышишь, Брук, у тебя есть всего одна миля для того, чтобы кончить. К тому времени, как мы проедем съезд, твои соки уже должны сочиться по моей руке.

От его слов дрожь проходит по моему телу, пока я издаю протяжный гортанный стон. Мы едем шестьдесят миль в секунду, значит, у меня в запасе есть всего одна минута. Мой мозг соображает вяло, словно вся кровь отлила от него, сосредоточившись совсем в другом месте. Одна минута. Шестьдесят секунд.

— Слишком мало. — Я не могу связно мыслить, но даже в таком состоянии не хочу подвести его.

— Как давно ты мечтала обо мне? — бормочет он, проникая глубже в меня своими пальцами. — Как давно ты желаешь меня, одновременно с этим испытывая страх? Готов поспорить, ты не раз фантазировала о том, как я трахаю тебя.

— Вечность, — всхлипываю я, не в силах скрыть от него правду.

— Правильный ответ. Ты ждала этого, и теперь я здесь.

Мое тело двигается само собой от его прикосновений и грязных слов. В машине витает мускусный запах, который, без сомнения, принадлежит мне.

Шоссе полупустое, и вдалеке я вижу большой дорожный знак зеленого цвета с цифрой двадцать четыре. Осталось совсем немного.

— Я тоже ждал этого, — шепчет он. — Ожидал, чтобы ощутить твою мягкость, твой жар. Мечтал обнаружить тебя влажной и готовой, чтобы убедиться в том, что ты желаешь меня одного. Знаешь, это словно попасть в гребанный рай, позабыв навсегда про ад. Словно ничего больше не имеет значения, кроме нас с тобой.

Прежде чем я осознаю это, на меня обрушивается оргазм. Взрыв удовольствия, ослепляющий и одновременно темный, накрывает меня с головой. Я не ощущаю ничего, кроме прикосновения его пальцев к моему клитору. Весь мир останавливается на одно мгновение. Есть только он. Стоун.

Прикосновения становятся все более невесомыми, продлевая мою кульминацию. Это самый бурный оргазм в моей жизни, отчего каждый мускул в моем теле до сих пор находится в эйфории. До меня доносится хныкающий звук, и понимаю, что это я издаю его. На внутренней части бедер я чувствую свою влагу, но мне больше не стыдно.

— Вот она, настоящая ты, — говорит Стоун, в последний раз надавливая пальцем на мой вход. — Ты так красива, Брук.

Мне все еще сложно мыслить, но кажется, что я упускаю что-то важное в его словах. Едва держа голову прямо, медленно возвращаю свои руки обратно на руль, на котором до сих пор лежит рука Стоуна. Это удивительно, что мы не попали в аварию и не разбились.

Перестраиваюсь в соседнюю полосу и слегка нажимаю на педаль тормоза, чтобы отключить круиз-контроль. Я все еще не в своем уме, но все же так безопаснее.

— Это было опасно, — говорю я дрожащим голосом.

Стоун откидывается на сиденье, выглядя при этом напряжённым и задумчивым. Я чувствую, как он снова отстраняется от меня.

— Да, опасно…

Мне кажется, что он говорит совсем не о нашем небезопасном движении, впрочем, как и я.

Стоун опасен для меня, потому что именно он приоткрыл крышку моей коробки. Он — это мое собственное солнце, которое может подарить мне настоящую жизнь. Он — это горящий шар, который ослепляет и пугает, но мне наплевать. Я хочу большего. Я сделаю все, чтобы почувствовать больше, даже если это означает, что в конце концов я сгорю.

Впереди нас шоссе, простирающееся вдаль десятками километров. Я крепко сжимаю руль, приходя в себя после пережитого оргазма и наслаждаясь глотком свободы, подаренным мне Стоуном.

Я всегда представляла себе мир красивым цветущим садом, но оказалось он больше похож на дикие и опасные джунгли.

Стоун позволил мне почувствовать себя непредсказуемой, словно я и правда могу делать все, что захочу.

Я поворачиваю голову и спрашиваю:

— Куда мы поедем теперь?

Стоун не выглядит счастливым, наоборот, его взгляд наполнен разочарованием. Разве он не видит, что теперь я отправлюсь за ним куда угодно? Что я отдам ему все, что он только пожелает?

— Левее, — командует он.

Я перестраиваюсь, ожидая дальнейших указаний.

— Что дальше?

— Разворачивайся и возвращайся на автостраду.

— Что? Ты хочешь вернуться?

— Конечно, хочу. Как и ты. — Стоун больше не смотрит на меня, а его голос холоден как никогда раньше.

Но он ошибся: всего мгновение назад я хотела никогда больше не возвращаться назад.

Я останавливаю машину на обочине и включаю аварийку.

— Мы вдвоем, — говорю я, в надежде опять увидеть его нежный взгляд.

— Что? Ты о чём? Я сказал разворачивайся.

— Мы вдвоем далеко отсюда, — говорю я снова. — На лодке, посередине неизвестности. На стенах нашей каюты много фотографий, сделанных нами, и разноцветные камушки, которые мы нашли в воде. Мы ловим рыбу, которую потом жарим на костре, а теплыми ночами часами лежим на огромных камнях и смотрим на звезды.

— О чем ты говоришь?

Я вздыхаю:

— Вот, что я представляю. Вот, как все могло бы быть. Моя новая жизнь.

На мгновение между нами повисает тишина.

— Ты только что придумала это?

Неужели ему не понравилось?

Бабочки порхают внутри моего живота, словно в ловушке. Мне просто необходимо, чтобы ему понравилось. Чтобы Стоун не сказал, что все это глупо, эгоистично и так по-детски.

Мужчина тянется вперед и дотрагивается до моих волос, скользя пальцами сквозь пряди. Теми самыми пальцами, которые были во мне всего несколько минут назад. Его взгляд наполнен грустью и сожалением.

«Пожалуйста, не говори, что это глупо», — умоляю я его в своей голове. Я никогда не нуждалась в ком-то так сильно, как в нем. Все мое тело замирает в ожидании ответа.

Стоун пристально разглядывает меня мягкими зеленые глазами в окружении черных ресниц.

— И твои волосы искрятся от солнечных лучей днем и от бледного света луны ночью. Я думаю, что в эти моменты ты красива, как никогда раньше.

По моим щекам катятся слезы, когда я выдыхаю от облегчения и счастья.

— Мы много гуляем, разговаривая ни о чем и обо всем на свете одновременно. А затем собираем сухие ветки для костра, возле которого сидим каждую ночь и смотрим, как искры исчезают в темном ночном небе.

— Да, — шепчу я, представляя себе, как все могло бы быть.

— Это прекрасно, — говорит Стоун, поглаживая разбитыми костяшками кожу моей щеки.

Я внимательно смотрю на этого загадочного мужчину, словно вижу впервые в жизни.

Стоун кивает в сторону автострады, на дорогу, ведущую домой.

— Твои занятия скоро начнутся, давай поторопимся, — говорит он, снова отворачиваясь от меня.

— Постой, ты же сказал, что это прекрасно.

— Так и есть, но мы не можем убежать. Нам пора возвращаться.

Я чувствую, как во мне закипает злость. Почему он так говорит, ведь он только что разделил со мной мою мечту? Зачем он разрушает всё теперь?

— Почему? Почему мы не можем уехать? — спрашиваю я, повышая голос.

— Я сказал, возвращайся на дорогу.

Я ожидаю, дрожа от ярости. Сердце бешено стучит в груди, в то время как глаза наполняются слезами.

— Давай же, Брук.

Вот и все. Неужели я сама придумала, что между нами было нечто большее, нежели просто влечение? Я нажимаю на газ и разворачиваюсь, возвращая себя назад в свою фальшивую жизнь.

— Ты же знаешь, что ничего не получится, — говорит он в конце концов. — Я не должен был…

— Не должен был что? Подарить мне мечту? Дать мне надежду? — Сжимаю руль со всей силы, пока злость и обида плещутся во мне. Это не я, я никогда прежде так не разговаривала.

Стоун ничего не отвечает, но я чувствую на себе его пристальный взгляд.

— Ты это имел в виду? — спрашиваю я. Все переворачивается внутри меня от мысли, что это так и останется мечтой. Что-то холодное и темное просыпается во мне. — Потому что я должна окончить старшую школу и стать тем человеком, которым мне предначертано быть?

— Ты и вправду должна окончить школу.

— Ты дал мне надежду, просто чтобы забрать ее назад! Ты играл со мной!

— Пусть ты этого не понимаешь, но я на самом деле защитил тебя.

— Думаю, я защищена достаточно, спасибо. Моя мама, папа. Даже детектив Ривера. Я окружена их долбанной защитой и не нуждаюсь еще и в твоей. — На самом деле я защищена настолько, что практически задыхаюсь, как растение в коробке.

— Посмотри на меня, — говорит он голосом, нетерпящим возражений.

Я мотаю головой в знак отказа.

Стоун понижает свой голос:

— Посмотри на меня. Я не буду повторять дважды каждый гребаный раз.

Из-за его приказа бросаю на него тяжелый взгляд, но я вижу не синяк на его скуле, не избитые губы и заплывший глаз. Для меня существуют только его зеленые глаза, такие мягкие и красивые. Я все еще чувствую теплое прикосновение к своей коже.

Стоун хмурится, как будто чувствует мое непослушание.

— Люди, с которыми я имею дело, — говорит он грубым голосом, — убьют тебя, не задумываясь, как только поймают, чтобы только отомстить мне. Хочу ли я защитить тебя? Черт возьми, да. Облажался ли я, появившись перед тобой снова? Определенно да.

— Нет, это не так.

Он фыркает, словно не может описать словами насколько он облажался на самом деле.

— Я не должен был приезжать.

— Тогда почему ты приехал? — в порыве злости спрашиваю я.

Стоун смотрит на меня, и тогда я все понимаю. Он знал, что это опасно, и все равно пришел, потому что он не может держаться от меня подальше.

Не может. Надежда снова начинает пускать корни в моем сердце.

— Это все неважно, — говорит он. — У меня есть незавершенное дело, которое я обязан довести до конца. Есть планы, и они не включают тебя.

— Какое еще дело? — спрашиваю я, желая узнать о нем как можно больше.

— Это тебя не касается.

Разве сейчас он выглядит свободным?

— Ты никому ничего не обязан.

— Тут ты ошибаешься, сладкая, — Стоун едко усмехается. — Только я могу сделать это, понимаешь? Люди рассчитывают на меня, совсем как ты.

Мы все ближе и ближе приближаемся к городу.

— Может, я смогу помочь тебе.

— Да ты что? Ты знаешь, как убить монстров, которые приходят к моим друзьям в ночных кошмарах? Может быть, тебе известно, как исправить разрушенные жизни?

Я сжимаю руль крепче, пока Стоун кричит на меня:

— Может, тебе известно, как вытащить моего брата из тюрьмы, с которым я не могу даже выйти на связь?

Мое лицо тут же вытягивается от услышанного.

— О, не волнуйся, он не виновен. Его подставили, очень грамотно подставили за убийство, которое он не совершал. Вот, какая власть есть у наших врагов.

— Почему ты сражаешься с ними? — спрашиваю я, в надежде разобраться.

Стоун съезжает ниже по сиденью, отчего морщинки собираются вокруг его глаз. Что-то подсказывает мне, что он устал и, к тому же, испытывает невыносимую боль.

— Из-за того, что было… Тебе не стоит этого знать.

— Нет, стоит, — хмурюсь я в ответ. — Я не ребенок.

Парень смотрит на меня долгое время, но так ничего и не отвечает, отчего я чувствую беспомощность. Я думала, что мы преодолели барьеры между нами. После всего, что произошло, он до сих пор видит во мне просто глупую школьницу?

Я больше так не могу. Я вела для него машину с дулом у виска, ехала вперед с его рукой между своих ног, но не могу продолжать путь с этим ужасным чувством безнадежности. Поэтому, когда вижу знак остановки впереди, резко поворачиваю руль, заезжая на стоянку.

— Что ты делаешь? — спрашивает Стоун, при этом не выглядя счастливым от моей выходки.

— Я не хочу возвращаться.

Мужчина бросает на меня сердитый взгляд:

— Вернись на автостраду, сейчас же.

В его голосе таится угроза, но я знаю, что он никогда не причинит мне боль. Игнорируя его слова, паркуюсь на свободное место и достаю ключ.

Тут никого нет, только несколько полупустых торговых автоматов стоят рядом с дверью в уборную. В стороне валяются пару сломанных столов для пикника, и всё вокруг поросло сорняками. Вдоль парковки линиями припаркованы фуры, но я не вижу никаких водителей вокруг.

Я выбираюсь наружу под палящее солнце, не в силах больше выносить тишину.

Стоун выскакивает вслед за мной, смотря на меня тяжелым взглядом поверх капота.

— Какого хрена ты творишь?

— Ты можешь довериться мне, я никогда ничего не расскажу детективу Ривера.

— В задницу детектива Ривера, — он выглядит взбешенным. Я ожидала не такой реакции.

— Тогда почему ты не хочешь рассказать мне? — я смягчаю свой голос, пытаясь успокоить его. — Может быть, я смогу помочь тебе. Ты не узнаешь, пока не попробуешь. — Он грубо усмехается, словно я несу редкую чушь. — Почему тебе смешно? Потому что я слишком молода? Не достаточно сильна? Ты ошибаешься, — мой голос дрожит от волнения. — Я думаю, ты хочешь рассказать мне, ведь тебе нужен человек, которому ты сможешь высказаться. Тебе нужен кто-то, кто сможет позаботиться о тебе.

В ответ Стоун лишь издевательски смеется:

— И этот человек, должно быть, ты, да?

Парень почти в два раза тяжелее меня, всё его тело напряжено, но в голове мелькает безумная мысль, что я могу противостоять ему и смогу одержать победу в конце.

— Да, я этот человек. Скажи, что я не права. Схвати меня и запихай обратно в машину. Давай же, испорти все прямо сейчас!

— Не испытывай меня, сладкая.

Мое сердце охватывает пламенем, я чувствую себя сейчас ярким солнцем. Не растением, которое может жить или умереть по чужой прихоти. Я чувствую, что Стоун меняет меня в лучшую сторону, и я также хочу попытаться изменить его.

— Я с тобой, Стоун. Я сейчас прямо перед тобой, прошу тебя, впусти меня к себе.

Он хочет, чтобы я боялась его, ведь это так просто. Он мог бы влепить мне пощечину или вывернуть руки, причинить боль, но он этого не делает. Просто стоит в лучах солнца, злой и свирепый, полностью в моей власти.

И тогда я понимаю: это он то растение, лишенное надолго света и воды. Он тот, кто умирает на самом деле.

— Забирайся в машину, — приказывает Стоун. Сквозь строгость в его голосе я слышу что-то еще, похожее на отчаяние. — Сейчас! — кричит он.

До нас доносится эхо его крика, и жестокие слова повисают между нами.

Я касаюсь его руки, не в силах отступить от начатого:

— Расскажи мне, что случилось, — шепотом умоляю я. — Ты сказал, что заботишься о своих друзьях, но кто заботится о тебе? Ты же хочешь рассказать, и я здесь сейчас.

Что-то щелкает в его голове. По его лицу я понимаю: он принял решение. Стоун приближается ко мне, в то время как все его тело источает угрозу:

— Ты думаешь, что знаешь, чего я хочу?

Инстинктивно делаю шаг назад, затем еще один и еще. Я не боялась его в машине, несмотря на все запугивания, не боялась, когда бросала ему вызов. Я была в безопасности, но не сейчас.

Он человек из плоти и крови, внутри которого закипает гнев.

— Свежие новости: ты ни черта не понимаешь. — Его глаза горят огнем. — Знаешь, что будет дальше? Мы вернемся в эту чертову машину, и ты отвезешь нас обратно в школу. Назад к своей домашней работе и глупым девичьим мечтам. Все это было ошибкой. И это, — он указывает пальцем на меня и себя, — никогда не повторится снова. Никогда!

Я сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в мои ладони.

— Забирайся. Внутрь. — Он указывает на машину.

Кажется, мой мир рушится. Я качаю головой — всё, на что я сейчас способна. Меня выворачивает из-за его бесчувственных и жестоких слов. Не могу поверить, что все происходит на самом деле.

Но вместо слез, я выпрямляю свою спину и беру себя в руки. Этому я училась годами: оставаться невозмутимо вежливой, пока все рушится внутри меня.

— Конечно. Сразу после того, как схожу в туалет. Если ты не возражаешь, конечно.

— Ага, вперед. Отправляйся в дамскую комнату, — говорит он с презрением, словно ненавидит меня. Может, так оно и есть, и Стоун на самом деле не хочет больше видеть меня.

Я резко разворачиваюсь и устремляюсь к потрепанному зданию, в котором располагаются уборные.

О чем я вообще думала? Пыталась связать себя с кем-то, вроде него. Мало того, что он старше меня, так еще мы из разных миров. Как я могла подумать, что смогу понять его и попытаться помочь? С чего решила, что он захочет меня? Навыдумывала себе, что я для него нечто большее, чем просто очередное отвлечение.

Мои глаза наполняются слезами, когда я, наконец, вбегаю в уборную. Половина лампочек разбита, отчего комната находится в полумраке. Тут немного жутковато. Окно под потолком забито листьями и кучей мертвых мотыльков.

Мама упала бы в обморок, окажись в таком месте. Наша семья никогда не путешествовала на машине и не останавливалась на стоянках для отдыха. Все наши каникулы проходили в пятизвездочных отелях. Первый класс в самолетах и частные каюты на лайнерах. Все, чтобы соответствовать статусу, а не наслаждаться компанией друг друга.

Вода капает с потолка в серую лужу на полу. Я прохожу к раковине и брызгаю холодной водой себе на лицо, пытаясь успокоиться. На самом деле, мне не нужно было в туалет, просто необходимо собраться с мыслями. Сколько сейчас времени? Если мы не поторопимся, я опоздаю на уроки, но я слишком потрясена, чтобы думать еще и об этом.

Вытаскиваю бумажное полотенце и вытираю руки. Несмотря на грязь, здесь лучше, чем в ванных комнатах с роскошными креслами и мраморными полами, с горшками пальм под мансардными окнами. Все кажется реальным и настоящим.

Я вздрагиваю, когда за мной неожиданно раздается звук захлопывающейся двери.

Я не обращаю на него внимания, потому что это все равно не Стоун. Он никогда бы не пришел извиняться, а я сейчас не настроена на фальшивый обмен улыбками с проезжающими туристами. Или с одним из водителей грузовиков, припаркованных снаружи.

Слезы наворачиваются на глаза, и я снова умываюсь, бросая взгляд в зеркало. От увиденного я тут же застываю на месте.

Позади меня стоит огромный мужик и пялится на мою задницу. На его лице густая рыжая борода, рукава джинсовой крутки обрезаны, а под ней виднеется разорванная футболка. Его руки покрыты жуткими разноцветными татуировками.

— Пятьдесят баксов, — говорит он. — За пять минут этого сладкого ротика.

Затем он быстро походит и кладет свои грязные руки мне на бедра.

Чувствую отвращение от его прикосновения и пытаюсь вырваться из его хватки.

— Нет, я не…

Он, должно быть, принял меня за проститутку.

— Разве тебе никто не говорил, что у шлюхи нет права выбора? — Парень хватает мои волосы и рывком швыряет вниз перед собой. Мои колени врезаются в твердый холодный пол, отчего боль пронзает их. Я пытаюсь закричать и позвать на помощь Стоуна, но мужчина с силой давит своими пальцами мне на щеки, от чего я не могу пошевелить челюстями. Но это никак не мешает мне заплакать.

Влага пропитывает чулки на мои коленях, пока я изо всех сил пытаюсь закричать или ударить его, но ничего не выходит.

— Пятьдесят баксов. Это что-то около шестисот долларов в час. Слишком много для такой грязной шлюхи, как ты.

Ублюдок тянет молнию ширинки вниз, отчего мускусный, отвратительный запах заполняет мои ноздри. Непроизвольно я кривлюсь и задыхаюсь, пока он возится рукой у себя в трусах.

— Я не нравлюсь тебе, сучка? Я научу тебя хорошим манерам. Засуну свой член так глубоко в твою узкую глотку, что тот выйдет через эту аппетитную задницу.

Едва он произносит последнее слово, как его хватка на мне исчезает, и я чувствую так необходимую мне свободу. Краем глаза замечаю, как мужчина отлетает назад к двери.

Стоун. Он швыряет дальнобойщика в стену и начинает наносить молниеносные удары. До меня доносится треск: по стене пошла трещина, а затем комнату наполняют громкие вскрики.

Я падаю на руки, пытаясь прийти в себя после пережитого шока. Меня бьет дрожь от того, что чуть только что не произошло, и от того, что успело произойти. Я никогда не забуду руки незнакомца на мне и этот тошнотворный запах. Темные, размытые видения проносятся перед глазами.

— Детка, ты в порядке? — Стоун мягко прикасается к моим волосам, а затем к лицу, словно я хрустальная фигурка, которая чуть не разбилась. Сквозь невесомые прикосновения я чувствую его дрожь. — Скажи мне, что ты в порядке, — в его голосе слышится отчаяние. — Пожалуйста, скажи мне…

— Я в порядке. — Не знаю, правда это или нет. В порядке ли я? Сейчас передо мной обеспокоенное лицо Стоуна, и все, что я знаю, так это то, что не хочу видеть его таким встревоженным и беспомощным. Он не должен бояться за меня.

Тем временем мужчина поднимается на ноги и надвигается на нас.

Прежде чем успеваю предупредить Стоуна, он уже на ногах. Водитель больше по комплекции, но у Стоуна есть одно преимущество: его переполняет взрывной гнев, которого я прежде никогда не видела. Он впечатывает тело мужчины обратно в стену, вышибая из него весь дух, но тот восстанавливается достаточно быстро, чтобы успеть ударить Стоуна прямо в челюсть.

Я отступаю назад в поисках оружия, которое могло бы помочь, так как дальнобойщик продолжает наносить удары. Стоун уходит от очередного, после чего сам бьет того по лицу, а его следующий удар приходится в шею.

Мужчина судорожно сжимает горло, а затем начинает кашлять и задыхаться.

— Ты думал, что сможешь трогать ее вот так?! Ее? — голос Стоуна наполнен гневом, словно в него вселился демон. — Из-за тебя она плачет! Ублюдок!

Стоун не медлит, нанося удар за ударом.

Больше не пытаясь себя защитить, водитель падает на колени. От очередного удара его голова наклоняется под неправильным углом, и я определенно точно знаю, что его шея сломана. О боже, он может умереть. Одна рука мужчины приподнимается, в попытке заслониться от ударов.

Стоун бьет его в очередной раз в лицо, после чего мужчина с грохотом валится на пол.

— Стоун! — кричу я.

Но тот не слышит меня, становится на колени, взбешенный, продолжая методично избивать парня. Стоун потерял контроль над собой, и мне надо остановить его.

— Хотел причинить ей боль? — Удар. — Обидеть ее? — Еще один удар. — Заставить ее плакать? — Удар, десятки ударов.

Лужа на полу окрашивается в кроваво-красный цвет.

Я визжу, потому что мужчина на полу возможно уже мертв.

— Стоун! Остановись! — Хватаюсь за его футболку и изо всех сил тяну на себя. — Пожалуйста, не убивай его!

— Он заслуживает этого, — грубым голосом отвечает он, заводя руку для очередного удара. Я хватаюсь за его руку и удерживаю что есть силы.

Пальцы моих ног начинают скользить по полу, когда Стоун пытается подобраться к лицу водителя, утаскивая меня за собой. Мои силы против его — это ничто.

Должно быть, я пробилась сквозь туман гнева, потому что Стоун бросает на меня взгляд. Его брови нахмурены, дикие глаза медленно фокусируются на мне.

— Пожалуйста, — молю я.

Долгое время ни один из нас не шевелится, отчего я начинаю думать о том, что мужчина умрет прямо тут. Но Стоун разжимает кулак и смотрит на дальнобойщика, лежащего в неестественной позе в отключке.

Стоун поднимается на ноги, но я не отпускаю его. Не хочу отпускать.

— Он заслуживает этого, — на этот раз его голос звучит тише.

— Я знаю, но ты не заслуживаешь.

Его взгляд полон недоумения:

— Что? Он не ранил меня.

Я имела в виду не физические раны. В попытке успокоить его, я кладу голову ему на грудь, ощущая резкие вдохи и выдохи.

— Но это ранит тебя прямо здесь. — Прижимаю голову к его сердцу.

— Ах, сладкая. — Парень берет мою маленькую бледную руку в свою большую загорелую, смешивая темное и светлое. — Там ничего нет. Пустота.

Я не хочу верить в это. Приподнимаюсь на носочки, приближаясь к нему. Я не достаточно высока и сильна, поэтому он наклоняется навстречу мне. Наши губы не двигаются, просто соединяются вместе. Но, несмотря на невинность поцелуя, все внутри меня замирает. Я знаю, Стоун чувствует то же самое.

Это неправильно, целоваться с ним в темной уборной возле истекающего кровью мужчины. Это жизнь Стоуна, но я уже не смогу отвернуться от него. Не теперь, когда он проник мне под кожу.

Когда я отстраняюсь, его глаза впиваются в мои.

— Он тебя тронул?

Мои плечи все еще горят от грубых прикосновений незнакомца, рот и челюсти болят от его хватки. Я хочу солгать, но дрожь говорит за меня.

Четырнадцатая глава

Стоун

Меня начинает трясти, когда я вижу вспышку страха в глазах Брук. Все, чего я хочу в данную минуту, так это сесть в долбанную фуру мудака и переехать через каждую кость в его теле, снова и снова, пока он не заплатит.

Но что-то важнее мести удерживает меня на месте, заставляя бездействовать.

Я слишком хорошо знаю, какую боль, позор и стыд может принести подобный опыт, так что лучше я позабочусь о Брук, чем об этом ублюдке.

Я все еще дезориентирован из-за злости, переполняющей меня, но я знаю одно: благополучие Брук важнее, чем темнота, скрывающаяся внутри меня.

— Мы уходим, — говорю быстро Брук. — Давай отвезём тебя назад в школу.

Она позволяет мне увести себя прочь. Эта девушка заслуживает большего, даже этот спёртый воздух уборной не достоин касаться ее кожи.

Я стараюсь не хромать на пути к машине и не показывать ей, насколько мне сейчас плохо. У Нейта случится удар, когда он узнает, что я дрался в таком состоянии. Меня до сих пор удивляет, что кусок дерьма, валяющийся сейчас на грязном полу, не добрался до моего лица. Но мне плевать, тот парень приблизился бы к Брук только через мой труп.

Солнечный свет освещает тротуар, заставляя нас сощурить глаза. Я смотрю на то самое место, где всего десять минут назад говорил Брук, что она больше никогда меня не увидит.

Вина, словно яд, расползается по венам. Если бы я не сказал этого, Брук никогда бы не сбежала и находилась бы рядом со мной в безопасности.

Я провожаю ее к машине и открываю для неё дверь с пассажирской стороны. Так вот каково это, быть джентльменом? Заботиться о девушке и ловить на себе взгляд ее доверчивых глаз довольно таки приятно.

— Я не поеду за рулём? — спрашивает Брук дрожащим голосом.

Она явно сейчас не в себе. И почему-то я чувствую себя обязанным заботиться об этой девушке, если бы не она, кусок дерьма на полу в уборной наверняка был бы уже остывающим трупом.

— Садись, — я мягко надавливаю ей на поясницу, помогая забраться в машину.

— Ты в порядке? Он причинил тебе боль? — спрашивает Брук.

Она и правда волнуется обо мне?

— Все в порядке, мне еще до этого причинили боль. Теперь пристегнись.

Ее глаза ярко блестят, неужели она снова собирается плакать? Сперва я, заявившийся к ней в школу, затем этот ублюдок. Брук достойна лучшего. Это чудо, что она до сих пор терпит меня. Я не должен был приближаться к ней снова, ведь именно из-за меня она подверглась опасности. Снова. Черт!

— Когда я говорил, что мы больше никогда не увидимся, я не шутил, милая, — слова вырываются из меня. Я не хочу этого, но это для ее же блага.

Брук резко поворачивается ко мне и смотрит на меня своими бездонными глазами. Девушка выглядит обеспокоенной и потрясённой.

Господи, эта девчонка. Я хочу разорвать ее на кусочки, лишь бы она больше не смотрела на меня этими невинными глазами.

— Я не злюсь на тебя, я зол на весь мир в целом. Разве ты еще не поняла этого?

— Тогда почему мы больше никогда не увидимся?

На правой щеке Брук начинает проявляться синяк. Мудак успел ударить ее.

— Потому что все, что я делаю, так это причиняю тебе боль.

— Ты не причиняешь мне боль, правда, Стоун...

— Ты забыла, что только что произошло в туалете? Я недостаточно хорош для тебя.

— Ты же защитил меня.

— Это я привёз тебя сюда. Ты не должна была оказаться здесь. — Я ударяю руками по рулю, отчего Брук подпрыгивает. Почему она не видит очевидных вещей?

— Но я хочу быть рядом с тобой. Я рада…

— У меня нет ничего, в чем ты нуждаешься, Брук. Ты должна принять это. Я не один из главных героев фильмов про любовь. Ты даже не можешь познакомить меня со своими друзьями или повесить мою фотографию в школьном шкафчике. И точно никогда не сможешь привести меня на ужин для знакомства с родителями к себе домой.

Брук дотрагивается до моей руки:

— Но ты мне нужен. Я хочу тебя, — нежным голосом произносит она, делая акцент на последнем слове.

Я начинаю жестоко смеяться. Девушки всегда хотели от меня только мой член. Я трахал их, после чего бесследно исчезал перед восходом солнца. Дарил им грязные воспоминания, которыми они потом смогли бы воспользоваться, балуясь с вибратором, пока их мужей не будет дома.

Но Брук я нужен не для этого. Она не хочет, чтобы я просто трахнул ее и ушёл. Да я бы и не смог, даже если желаю этого сильнее всего на свете.

Брук я нужен не только в физическом плане, что пугает меня и будоражит одновременно.

Я отстраняюсь, пытаясь игнорировать ее слова, отчего Брук начинает злиться:

— Отлично! — она отворачивается от меня к окну. — Отвези меня обратно в школу.

Мне нравится, с какой самодостаточностью Брук говорит это. Больше, чем просто нравится, это чертовски заводит меня.

Проходит минута, прежде чем мы выезжаем на дорогу, ведущую обратно к городу.

Брук ведёт себя так, словно не верит в то, что между нами все кончено. Должно быть, она знает, что однажды я появлюсь перед ней снова. И тогда я принимаю решение: мы больше не едем в школу. Мне надо, чтобы Брук сама отвернулась от меня, и я знаю лишь одно место на земле, способное помочь мне в этом.

Проблема в том, что я никогда не видел ее вместе с парнями, что делает меня невероятно счастливым засранцем. Одна мысль о ней наедине с каким-нибудь сопляком приводит меня в бешенство. Я не раз задавался вопросом, почему Брук не общается с парнями и не ходит с ними на свидания, как все девушки ее возраста. Что, если она ждёт меня, непроизвольно сравнивая своих сверстников со мной. Судя по всему, даже когда меня нет рядом, я все равно порчу ей жизнь, что чертовски пугает меня.

«Ты не причиняешь мне боль», «Ты защитил меня», «Я хочу тебя».

У меня нет ничего, что я мог бы дать Брук. Ей пора понять и принять это, прежде чем она совершит непоправимые ошибки.

Не многие из нас возвращались сюда, но я никого не виню в этом, ведь все стараются двигаться дальше. Нейт днями лечит и помогает животным, пытаясь вытолкнуть подальше из головы страшные воспоминания. Ночами он может залечивать сломанные крылья птицам, лишь бы не позволить аду поглотить себя. Нокс же днями и ночами пропадает в программировании, но я так не могу.

Мы направляемся на юго-восток, в Ферндейл — бедный пригород с небольшими домами в виде картонных коробок, окружённых пожелтевшей травой и кучами мусора. Пунктом нашего назначения является сгоревший дом, находящийся в самой заброшенной части района. После пожара обломки торчат из земли, словно обуглившиеся зубы гниющего трупа.

Прямо тут Брук стала свидетелем убийства Мэдсона. Черт, я ведь чуть не убил ее в ту ночь прошлой осенью. Но, несмотря на все, у этой девушки сложилось неправильное впечатление обо мне и моих братьях, и сейчас я собираюсь изменить это.

«Ты не причиняешь мне боль. Ты защитил меня. Я хочу тебя», — слова Брук снова проносятся в моей голове.

Она видит во мне испорченного героя, которого хочет вылечить и исцелить. Бл*дь, девчонка на самом деле по-настоящему хочет помочь мне. Просто Брук пока не понимает, что я испорчен с самого начала. Меня невозможно изменить.

— Это место, — сквозь мои мысли до меня доносится ее задумчивый голос. — Мы же уже были тут раньше, да?

Паркуюсь на то самое место, где ровно год назад был припаркован фургон. Я, правда, не хотел напоминать Брук о прошлом, о том, что чуть было не случилось после на реке. И вот теперь она не хочет даже выходить из машины. Тогда я выбираюсь сам и открываю для неё дверь:

— Выходи, — ровным голосом говорю я.

Брук не двигается, будто чувствует, что на самом деле таит в себе это место. Через полчаса она будет бежать от меня как можно дальше, что не приносит желаемого облегчения.

— Разве ты не этого хотела? Чтобы я привёз тебя в место, где вырос, открыл для тебя дверь машины, а после познакомил с родными? — злость медленно закипает во мне.

— Но мы приехали туда, где ты убил того парня…

— Давай же, сладкая. — Я тяну ее за руку, и Брук выходит на улицу.

— Ты здесь вырос? — она в полном замешательстве.

— Вырос — это громко сказано.

Я помогаю ей пройти через разрушенный забор и дальше веду нас обоих мимо обугленных стен прямо к дыре в полу — входу в подвал. Сейчас это лишь безобидная глубокая тёмная яма с несколькими перегородками внутри. В углу виднеются сухие жёлтые листья, лежащие здесь, судя по всему, не один год.

— Давай, нам надо спуститься вниз.

Я становлюсь на первую ступеньку полуразрушенной лестницы, а затем помогаю Брук спуститься вслед за мной. Я удивлён тому, как охотно и доверчиво она следует за мной, не сомневаясь ни минуты.

Брук слишком прекрасна и чиста для места, где большая часть из нас погибла.

Какого хрена я вообще творю?

«Преподаю ей урок», — напоминаю себе.

Показываю ей настоящего себя, как она того и хотела. Брук больше не будет дожидаться меня и не захочет уехать со мной на машине в поисках новой жизни после моего рассказа.

Я включаю фонарик на своём iPhone, который тут же освещает мокрые и потрескавшиеся стены.

— У тебя впереди есть долгие годы, но не у меня. Вот место, где началась и закончилась моя жизнь.

Брук ничего не отвечает. Я даже не могу увидеть ее реакцию, так как она сейчас за моей спиной, отчего стены начинают невыносимо давить на меня.

Чтобы отвлечься, я прохожусь по знакомым помещениям. В детстве эти стены казались целым миром, но на самом деле это всего лишь похожие друг на друга маленькие обшарпанные комнаты.

Я со злости ударяю ногой по старой печи, отчего краска разлетается в разные стороны. Печка представляет собой ржавую коробку размером чуть меньше гроба. Когда-то она была выкрашена в синий цвет, но теперь от долгих лет пребывания в гнилом подвале она стала грязно-серого цвета. Я приседаю рядом, вспоминая, как долгими холодными зимами мы толпились вокруг неё, пытаясь согреться.

Я прикасаюсь дрожащими пальцами к ржавой дверце топки, пока уношусь воспоминаниями в своё детство:

— Мы находились здесь внизу двадцать четыре часа семь дней в неделю. Точнее будет сказать двадцать три часа. Ублюдки держали нас внизу до тех пор, пока им не нужен был один из нас, когда парень типа Мэдсона заявлялся сюда с пачкой налички. Иногда это были женщины, но обычно все-таки мужчины в костюмах. Мрази тащили нас наверх, где раздевали и наряжали как маленьких шлюшек, меня и моих братьев. И они, правда, были моими братьями. Неважно, что до этого момента я никогда в жизни их не видел, неважно, что у нас были разные матери, и росли мы в разных города. Все эти годы мы были одной большой семьёй, заботящейся друг о друге.

— Стоун… — голос Брук дрожит за моей спиной. Вот и все, пути назад нет, теперь она знает правду.

— Пока тебе давали аспирин от головной боли и забинтовывали разбитые коленки, нас пичкали наркотой. Не знаю, чем они накачивали нас, но это на самом деле помогало и облегчало наши муки. Мы будто находились в параллельной вселенной, не всегда понимая, что происходит вокруг. Иногда мы даже сваливались с клиентов в отключке. Грань между хорошим и плохим стиралась в этом доме, — мой голос звучит безжизненно. Совсем как моя душа.

Я слышу тихий всхлип. Мои слова причиняют Брук боль, но лучше рассказать все сразу и не тянуть. Пусть это нанесёт урон, но, по крайней мере, она перестанет надеяться.

— Знаешь, печь очень сильно нагревалась зимой, и я заставлял ребят притрагиваться к ней пальцами. Например, когда кто-нибудь спускался вниз в ужасном состоянии, иногда на грани смерти от побоев и наркотиков, или когда ребята не переставали плакать. Я говорил всем, что если прикоснуться к горячей дверце, то она вытянет через их пальцы весь ужас, происходивший сверху, и сожжёт его. Уверял, что если они будут держать пальцы достаточно долго, то огонь заберёт все, словно этого никогда и не было.

Негромкие всхлипы перерастают в плач, но я не останавливаюсь.

— И это на самом деле работало. Обожглось немало пальцев, но я заставил их поверить в это. — Ковыряю ногтём стенку печки, добираясь до синей краски. — У нас заняло шесть лет, чтобы выбраться отсюда. Шесть лет мы боролись за жизни. Нас растлили еще до того, как мы узнали, что такое секс, но когда мы убивали всех этих мразей, мы точно знали, что делали. Тут лились кровавые реки, такая жестокость не свойственна детям, но мы уже были далеко не детьми, — удовлетворённым голосом произношу я, на секунду ощущая себя снова пятнадцатилетним мальчиком, ликующим от победы.

В то время как все моё внимание приковано к грязной поверхности печи, где-то вдалеке раздаётся шум проходящего товарного поезда. Вероятно, уже сейчас Брук хочет убраться как можно дальше от меня. Я боюсь посмотреть и увидеть в ее глазах отвращение.

— Мы положились на огонь из печи и в один прекрасный день сожгли это место дотла. А заодно поджарили троих мужчин до хрустящей корочки, но могу лично гарантировать: они уже были мертвы до того, как огонь успел коснуться их кожи, — я усмехаюсь, с удовольствием вспоминая крики боли и мольбы о пощаде. — Но знаешь что? Правда в том, что когда перепуганные мальчишки прикасались к обжигающей поверхности, она на самом деле не забирала всю ту грёбаную тьму и боль.

Моё дыхание становится тяжелым, пока я переживаю все снова и снова.

Я хотел, чтобы история послужила битой, отбивающей Брук подальше от меня. Я привёл ее сюда, чтобы все было как можно реальнее и пугающее, но вместо этого, Брук, сама того не осознавая, помогает мне своим присутствием разогнать тьму вокруг.

Ее присутствие делает страшные воспоминания почти сносными.

— Иногда я сам трогал печь пальцами, пока никто не видел, в надежде уменьшить и свою боль тоже. Я знал, что все это херня. Я имею в виду, эй, это же я придумал эту сказку, так? Но это срабатывало с ними, и иногда, когда я чувствовал себя как дерьмо, хотел, чтобы это сработало и со мной. Чтобы печь и из меня вытянула все плохое и сожгла дотла. Ты даже не представляешь, как сильно я хотел поверить в свою собственную идиотскую ложь, — мой голос снижается до шёпота. — Я действительно хотел этого, и иногда у меня это почти получалось. Почти.

Не знаю, зачем я рассказываю ей все это. Я же хотел напугать ее, а не показаться жалким. Наконец, я собираюсь с мыслями и оборачиваюсь, желая покончить с этим как можно скорее.

Пусть я и хочу оттолкнуть Брук, но она по-прежнему единственный источник света в моей жизни, даже если это все не по-настоящему.

Брук неподвижно стоит на мете, высокая и красивая, карие глаза сверкают, но не от слез. Девушка смотрит на меня с восхищением, чем приводит меня в замешательство.

— Это самый храбрый поступок, о котором я когда-либо слышала, — дрожащим голосом произносит она.

Я смотрю на Брук, ища признаки того, что она шутит.

— Ты о чем?

— О твоей истории про печь. Ты старался помочь им, когда они нуждались в этом. Нуждались в тебе. Ты также нуждался в помощи, но ты был их лидером, не так ли? Ты облегчал им жизнь, забирая всю их боль себе.

Моё сердце стучит в груди, пока темнота понемногу рассеивается. Она не должна была превратить все это в хороший поступок, опять выставляя меня героем.

— Сколько тебе было, когда они… похитили тебя?

Я пожимаю плечами:

— Девять или десять. Большинство были еще младше. Грейсону, который сейчас находится в тюрьме, было пять.

Брук резко втягивает в себя воздух и походит ко мне, после чего крепко обнимает за талию, зарываясь лицом в мою футболку.

Это неправильно. Я должен оттолкнуть ее, увести прочь отсюда, но я не делаю этого. Почему она сама не убегает от меня?

Я аккуратно кладу руку ей на спину:

— Дерьмо, детка, не делай этого, я погублю тебя.

— Мне жаль, — говорит она сломанным голосом, — мне так жаль… жаль.

— За что? Много дерьма случилось в этом подвале. За что именно тебе жаль? — мой голос набирает силу, отчего Брук вздрагивает. Я разжимаю ее руки и отступаю на шаг. — Ты даже не знаешь, не так ли? — с усмешкой спрашиваю я.

— Нет, — отвечает она, в то время как ее глаза снова наполняются слезами.

— Давай я тебе помогу. Может, тебе жаль, что мы все пропустили начальную школу, где ты изучала таблицу умножения и прочую херню, типа уроков письма? Или же тебе жаль, что мы провели детство, удовлетворяя разных ублюдков? Тебе стоит изъясняться более конкретно, сладкая.

— Мне жаль за все это, — возражает она мягко. — Особенно мне жаль, что вам приходилось оставаться тут все эти долгие годы.

Моё сердце выпрыгивает из груди. Я знаю, что она делает. Брук пытается поглотить тьму, но я не нуждаюсь в этом теперь. Может быть, раньше, но уж точно не сейчас.

— Мы выбрались отсюда.

— Вы были очень храбрыми. Ты спас тех мальчиков.

Между нами снова повисает тишина, и я подталкиваю Брук обратно к лестнице.

— Не я один вытащил всех отсюда. Ты так говоришь, потому что не встречала остальных.

— Ты все еще знаешь их? Это же замечательно, что вы до сих пор поддерживаете связь!

Поддерживаем связь? Она, должно быть, бл*дь, шутит.

— Ты что, думаешь, будто мы шлем друг другу поздравительные открытки на Рождество или что-то подобное? Мы преступники, Брук. Мы как стая волков, прячущаяся в ночном городе. Фактически, нас даже не существует в этом мире.

— А что насчет твоих родителей? Ты пытался найти их, когда вы выбрались?

— Ты не понимаешь. Нас превратили в монстров. — Ударом открываю ржавую дверь, отчего та слетает с петель. — Никто из наших семей особо то и не держался за нас. Ты думаешь, они захотели бы нас обратно после всего произошедшего? Некоторые парни искали родных, но никто не встретил их с распростёртыми объятиями. Мы остались одни во всем мире, но мы были друг у друга.

— И ты не размышлял о будущем? Например, кем бы хотел стать?

— Я хочу одного: пролить кровь ублюдков, сделавших это с нами.

Брук внезапно говорит:

— Мужчина, которого ты убил. Год назад. Мэдсон.

Я не ожидал, что она соединит все факты так быстро, и уж точно не ожидал услышать понимание в ее голосе.

— Не придумывай всякую ерунду, сладкая. Я не герой. Речь идёт не о справедливости. Это чистая месть.

— В чем разница? — Брук хмурит брови.

— Разница в том, что мне плевать, если даже они будут клясться в том, что больше не тронут ни одного мальчика. И черт, хочешь знать правду? Мне даже плевать каким образом они узнали обо всем. Если они были вовлечены, если хотя бы даже просто смотрели, если имели хоть какие-то дела с теми ублюдками, они умрут самыми мучительными способами. Все до одного.

Грустный блеск в ее глазах забирает моё дыхание.

— Так вот, чем ты занимаешься? Разыскиваешь людей, связанных с этим местом, и убиваешь их?

— А чем еще я должен заниматься? Ходить и радоваться жизни? Жажда мести — это единственный стимул, который помог нам сбежать. Больше ничего. И не может быть ничего другого. Никаких отвлекающих факторов от нашей конечной цели.

Брук смотрит на меня с терпением и пониманием, и до меня доходит. Она живое доказательство того, что я уже отвлёкся от своей миссии. Причём не один раз. Я думаю, что это я похищаю ее раз за разом, но все наоборот: это Брук берёт меня в плен. Именно она заставляет меня возвращаться к себе снова и снова.

Мы сбегали отсюда, убивая и сжигая все дотла, наполовину уверенные, что закончим жизнь в могилах прежде, чем успеем вдохнуть запах свободы. Тем не менее, у меня до сих пор нет будущего и шанса на нормальную жизнь.

За все эти годы я не раз приходил сюда, чтобы напоминать самому себе своё обещание. И теперь я должен вернуться обратно к своей семье, чтобы и дальше выслеживать плохих парней.

Брук не сразу выходит в прохладный вечерний воздух, но я не тороплю ее. Пусть как следует всё рассмотрит, пусть запомнит холод, сковывающий движения, запахи металла и пота, которые, кажется, спустя столько лет, уже въелись в стены.

Когда мы поднимаемся наверх, я впервые замечаю десятки крошечных светлячков во дворе. Были ли они безвольными свидетелями того, как люди приходили и уходили? Были ли они здесь в ту ночь, когда мы сбежали?

Лестница скрипит под нашими ногами, шатаясь под небольшим весом Брук.

— Я хочу помочь тебе, — печальным голосом произносит она в тишине, заранее зная, что все ее попытки обречены.

Но ее слова бьют по мне сильнее, чем любой удар в челюсть. Я ожидал услышать от неё все, что угодно, но не это. Я ждал отвращения и гнева, может быть даже разочарования, но девчонка продолжает надеяться.

— Почему? — спрашиваю я, отчаянно нуждаясь в ответах.

— Потому что это важно для меня. Как ты и сказал, мне бинтовали коленки и устраивали каждый год вечеринки в честь дня рождения, пока ты страдал тут один.

Я тут же трясу головой:

— Мне не нужна твоя чёртова жалость.

— Нет! Я не предлагаю тебе жалость, только лишь помощь.

— Помощь? Ты поможешь мне пропустить тройку другую парней через дробилку для древесины, чтобы превратить их в фарш? — Мне смешно от одной лишь только мысли об этом. Брук сама не понимает, о чем говорит.

Она вздрагивает, но продолжает стоять на своём:

— Если понадобится, то да, помогу.

Господи, меня не должна так возбуждать ее настойчивость.

— Сейчас речь идёт не только о мести. Мы должны отыскать других мальчиков в другом подвале. И всех людей, стоящих за этим.

— Я смогу помочь.

Черт, я даже не должен был рассказывать ей об этом, а она уже предлагает мне свою помощь.

— Все сделки, которые они заключают, их невозможно отследить. Те люди закрепляют их рукопожатиями и прочим дерьмом. Никаких бумаг и записей. Только…

Брук кладёт ладонь мне на плечо, отчего мускулы тут же напрягаются под ее прикосновением. Моё тело льнёт к ней, в то время как разум говорит держаться подальше.

— Расскажи мне.

— Нет никаких подтверждений их деятельности, кроме домов. Как правило, каждый такой дом с мальчиками принадлежит разным людям. Вся эта организация создана человеком, который до сих пор управляет ею в окружении доверенных лиц. Детей могут держать не только в домах наподобие этого, но и в заброшенных складах. А их в округе тысячи. Как только мы натыкаемся на какую-нибудь зацепку, то тут же заходим в тупик. Уж что-что, а эти ублюдки научились заметать следы.

— Организация? Сколько их?

— Не один человек. Пять. Десять. Двадцать. Я ни черта не знаю. Если бы мы только смогли поймать одного и заставить его говорить, возможно, тогда бы мы подобрались к правде, но пока никто из них не проговорился. Мрази, попадая в наши руки, заранее знают, что им не жить.

— Хорошо, — говорит она сосредоточенно. — Что вам уже известно?

Звучит так, словно мы тут разбираем материал для ее школьного проекта.

— Это кто-то со связями. Человек, который может заставить полицейских не патрулировать определённые улицы. Кто-то с очень большой властью. И именно поэтому тебе опасно впутываться во все это.

— Но я уже впуталась. Я тоже была в том подвале. Тоже прикасалась к дверце печи…

Она дотрагивалась до печи? Твою мать. Странное чувство комфорта накрывает меня с головой. Пусть Брук думает, что она одна из нас, но я никогда не позволю этому случиться.

— Нам известно не так много. Кто бы ни стоял за похищением мальчиков, он чёртов призрак.

— Позволь мне помочь, — умоляет Брук.

Мне необходимо отгородить ее от всего этого дерьма, поэтому я делаю то, что у меня лучше всего получается: отталкиваю ее.

— Ты старшеклассница, Брук. Чем ты можешь помочь мне? Разве что ты знаешь людей по имени Джим Брасс, Джонсон или Смотритель.

— Смотритель? — переспрашивает она тихим голосом, отводя взгляд в сторону.

— Это их клички, не настоящие имена. Благодаря им они до сих пор скрываются. Никому не известны их настоящие имена, поэтому даже когда мы пытками выбиваем информацию из шестёрок, нам никто ничего не может сказать.

Брук слишком долго молчит возле меня, поэтому я бросаю на неё взгляд. Ее глаза устремлены вдаль, туда, где танцуют светлячки, словно она о чем-то задумалась. О чем она думает? Куда подевалось ее рвение помочь?

Когда карие глаза девушки вновь смотрят на меня, сердце пропускает удар. Ее взгляд отстранён и наполнен испугом.

Я чувствую, будто теряю ее.

Но разве не этого я добивался? Чтобы она держалась подальше. Именно поэтому я привёз ее сюда, но теперь в груди невыносимо болит, и это отнюдь не из-за пары сломанных рёбер.

— Я готова ехать домой, — говорит она тихо.

В ответ я притворяюсь, будто ее слова ничуть не ранят меня, пока все еще пытаюсь отыскать прежнюю Брук в стоящей возле меня девушке.

— Ты за рулём, — безразличным голосом говорю я.

Вот она, наша последняя поездка.

Брук замирает перед дверью машины:

— Стоун?

— Да, малышка.

— Спасибо за то, что привёз меня сюда. И за то, что доверился мне.

И только сейчас я понимаю, насколько сильно я ей доверяю на самом деле. Мир полон лжецов, обманщиков и монстров с фальшивыми милыми улыбками. Год назад я бы в жизни никого сюда не привёз, и вот он я, прямо посередине своего кошмара вместе с Брук.

Она больше, чем просто отвлечение. Она как открытая ножевая рана, сквозное пулевое ранение и ожоги, одновременно покрывающие всю мою кожу. Именно эта хрупкая девушка делает меня слабым.

Как я могу говорить о мести, когда рядом со мной сидит Брук?

Она — это дверца печи, вытягивающая тьму из меня.

Но без этой темноты внутри меня ничего не останется. Лишь пустота.

Пятнадцатая глава

Брук

Мои родители арендовали зал в загородном клубе Хайтлайн для празднования моего дня рождения в субботу. Семнадцать лет. Кажется, прошла целая вечность с моего шестнадцатилетия.

К счастью, никто особо не обращал на меня внимания в этом году. Никто опять не заметил моих фальшивых улыбок и тщательно замаскированный синяк на щеке, оставленный мужчиной в уборной на этой неделе. В школе поверили, что я просто потеряла счёт времени и именно поэтому пропустила уроки.

Меня до сих пор мучает вопрос: мёртв ли тот мужчина? Кто-то наверняка должен был найти его, или, может быть, он сумел подняться на ноги сам. Странно, но я надеюсь, что он все-таки мёртв.

Так же никто из собравшихся не заметил, что я ни разу за вечер так и не смогла взглянуть в глаза своему отцу.

«Ты старшеклассница, Брук. Чем ты можешь мне помочь? Разве что ты знаешь людей по имени Джим Брасс, Джонсон или Смотритель», — слова Стоуна звучат в моей голове даже тогда, когда я улыбаюсь и отвечаю на вопросы о том, каково это, чувствовать себя семнадцатилетней.

Но сегодня я чувствую себя так, будто мне исполнилось сто, и причина кроется не в школе или в друзьях. Всё, что я пережила рядом со Стоуном, перевернуло мой мир навсегда.

У моей семьи не так много денег, но мы притворяемся долгое время, пытаясь скрыть эту правду ото всех. Мы устраиваем роскошные вечеринки, в то время как живём на одной курице с рисом, но нам же нужно поддерживать своё имя, чтобы связи, приобретённые с годами, не пропали зря. Сейчас мне смешно, глядя на все это со стороны.

Каждое Рождество мама рассказывает мне одну и ту же историю про отца. Однажды темной ночью семнадцать лет назад к нему в отель пришла беременная женщина. Возле стойки регистрации было полно людей, но папа заметил ее среди толпы и разрешил остаться в комнате для персонала, так как на улице было слишком дождливо и холодно. В ту ночь она родила младенца прямо в отеле.

— Несмотря на то, что твой отец был Хозяином гостиницы, у него большое и доброе сердце. Он помог той бедной женщине. Неизвестно, что стало бы с ребёночком, если бы не твой папа, — говорила мама с гордостью.

Папа всегда лишь только кривился в ответ, спеша сменить тему разговора. Я думала, это из-за того, что она его смущает. Но что, если он просто скрывал своё прозвище и не хотел, чтобы оно лишний раз было на слуху? Как много людей имели похожие прозвища? Что если одни называли его Смотрителем, а другие Хозяином в укороченной форме? (прим. переводчика: тут имеется в виду игра слов: хозяин — Keeper, смотритель — Innkeeper).

Мама делала из этой истории целое событие, называя отца хозяином, а нашего дядю Била управляющим.

Из года в год, снова и снова. Трудно было забыть эту историю.

Может, это просто совпадение, но меня не перестают мучить подозрения.

После нашей совместной поездки три дня назад я хожу будто в тумане. Когда закрываю глаза, в голове тут же всплывают картинки беспомощных детей в темноте. Я раз за разом представляю Стоуна ребёнком, всё с теми же непослушными черными волосами и с такими же пронизывающими зелёными глазами, пока он рассказывает остальным сказку о чудесной печи.

Вспоминаю, как Стоун избивает водителя, который посмел прикоснуться ко мне. Или окровавленного и полуживого Мэдсона, лежащего в задней части фургона, которого Стоун убил позже в ночь нашего знакомства.

Только теперь на месте Мэдсона я представляю отца. Отчётливо слышу его стоны и мольбы о пощаде, которые сводят меня с ума.

Хозяин. Смотритель.

Господи, пусть это будет просто совпадением. Мой отец не может оказаться тем самым Смотрителем.

Но не только мама называет его так, что вызывает еще больше подозрений. Все знают эту историю. Когда папа со своими друзьями собираются у нас выпить бренди, то часто можно услышать: «Налей-ка мне еще одну, Хозяин», что означает только одно: это прозвище отца в узком кругу людей.

Стоун рассказывал, что все дома, в которых держат детей, принадлежат разным людям. Отец подходит и под это описание — он является владельцем недвижимости. У него не так уж и много владений в собственности, но, как глава строительной компании, он имеет доступ к сделкам и покупке заброшенных мест. Имеет связи, как в правоохранительных органах, так и в мэрии.

«Не один человек. Пять. Десять. Двадцать». Неужели возможно, что мой отец является одним из них?

Мама смотрит на меня с другого конца стола и дёргает плечом, что означает: выпрями спину, Брук.

Я сажусь прямо и красиво, бросая взгляд на Челси. Та сочувственно улыбается мне, и я вижу, как она набирает эсэмэс под столом. Я достаю телефон и проверяю его. Через секунду приходит сообщение в виде улыбающегося смайлика.

Я улыбаюсь, благодарная за попытку приободрить меня, и шлю ей сердечко.

***

После моего дня рождения проходят дни, а после и недели. Рассказ Стоуна все не выходит у меня из головы.

«Жажда мести — это единственный стимул, который помог нам сбежать».

Я знаю абсолютно точно одно: мой отец никогда бы не причинил боль маленьким мальчикам. Но мог ли он заниматься другими делами? Например, проворачивать сделки с покупкой недвижимости?

Стоун сбежал оттуда в пятнадцать лет. Он старше меня примерно на десять, то есть мне тогда было около пяти. И Мэдсон, один из тех, кто посещал тот сгоревший дом, был приглашён на мою вечеринку в прошлом году, что означает, он лично был знаком с моими родителями. Конечно, там было еще около сотни людей, но все же слишком много совпадений.

Что если кто-то обратился к моему отцу, когда он только начал строить свою карьеру около пятнадцати лет назад, с просьбой о покупке недвижимости без оформления бумаг и лишних вопросов за круглую сумму денег. Мог ли он согласиться на это?

Иногда мне кажется, что мог, но я знаю одно наверняка: папа никогда не дал бы своего согласия, если бы знал обо всех тех ребятах в подвалах.

Может, он никогда не задавал вопросов, думая, что это связано с подпольными играми в покер или боями без правил.

Что если он, и правда, замешан во всем этом по незнанию?

Но Стоуну будет все равно. По его мнению, детям причиняют боль из-за таких, как мой отец. Хоть он и не трогал никого, но все равно пособничал процветанию кровавого бизнеса, поэтому Стоун заставит его заплатить за все.

Я не позволю этому случиться.

В любом случае, я не думаю, что когда-нибудь снова увижу его. Той ночью в подвале что-то произошло. Стоун хотел отпугнуть меня, заставить своим рассказом держаться от него подальше.

Но хуже всего: мужчина заметил, как я отстранилась от него, когда он упомянул в своём рассказе Смотрителя. По его глазам я видела, что Стоун насторожился. Что он подумал? Что эта история шокировала меня?

Подумал, что я увидела в нем монстра?

Мне ненавистна даже сама мысль об этом, но что я могу сделать? Как я могу объяснить ему, что просто была шокирована? Как объяснить, что как только с его губ слетело прозвище Смотрителя, лицо отца всплыло у меня перед глазами?

Не вытерпев, в конце осени я все же решаюсь спросить у мамы:

— Мам, расскажи мне о Хозяине еще раз.

Мама замирает с чашкой чая в руке, пока в другой держит телефон, на котором просматривает свежий выпуск газеты.

— Ты о чем?

— Рождественская история, которую ты рассказываешь каждый год.

Мама бросает на меня обеспокоенный взгляд.

С тех пор, как меня похитили, она постоянно ждёт, когда я сорвусь. Словно моя истерика наконец-то принесёт ей облегчение, ведь больше не надо будет беспокоиться обо мне лишний раз.

— А, ты об этом, — она улыбается уголками губ. — Ты слышала эту историю столько раз, что пора бы уже и запомнить. Она о твоём отце. О том, какой он хороший человек.

Надежда растёт во мне, потому что хороший человек никогда бы не сделал те вещи, которые плохие люди делали с детьми. Он просто не мог быть вовлечён в тот грязный бизнес.

— Но откуда ты знала об этом? Когда ты его встретила, он был хорошим?

— Я и не знала. Я просто влюбилась в него с первого взгляда. В него и в его улыбку, а знание пришло потом. Ты знала, что у твоего отца был мотоцикл?

Все подозрения выветриваются из моей головы. Мама никогда не откровенничала со мной ранее.

— Мотоцикл? Правда?

— О да, он был непредсказуемым. И таким сексуальным.

Я морщу свой нос:

— Фуу.

— Твой дедушка был в ярости. Он считал, что твой отец недостаточно хорош для меня, ведь у него не было денег. Но мы добились всего, заработали себе статус и подняли своё имя.

— Я никогда не знала об этом.

— Сердцу не прикажешь. Я полюбила твоего отца, и в ответ он очень много работал ради меня. — Маленькая морщинка пролегает между ее бровями. Каждую ночь мама мажет ее кремом, думая, что та ее старит. Но это не так, она всего лишь показывает ее обеспокоенность. — Может, даже слишком много. Он хотел дать мне все, чего, по его мнению, я заслуживала.

— И дедушка, в конце концов, дал вам своё благословение?

— У него не было выбора. Его старая фабрика почти обанкротилась, а твой отец помог дедушке.

Мой дед, в конце концов, стал гордиться достижениями отца. Мы не близки с ним, но я навещаю его раз в год. Он человек старой закалки. Холодный, но любящий.

— Он, правда, помог ему?

— Любой другой не стал бы из-за грубости деда, но не твой отец. Он всегда такой добрый, даже когда не следовало бы.

Мамины слова развеивают мои сомнения. Отец не может быть связан с преступным миром. Должно быть, это кто-то другой.

Все-таки Стоун сказал Смотритель, не Хозяин. Это два разных слова. Это абсолютно точно совпадение.

— Спасибо, что рассказала мне, мам.

— Ты знаешь, Брук, что я состою во многих благотворительных организациях и фондах. Некоторые из них действительно помогают людям, но большинство служат просто для поддержания имиджа. Эдакий предлог для совместных собраний обеспеченных женщин. Твой отец не против, что я посещаю их, и жертвует деньги в силу своих возможностей. В отличие от истории, которую я рассказываю на Рождество, никто не знает об этом.

Шестнадцатая глава

Брук

Проходят недели. Пролетают месяцы.

Минуют зимние праздники.

По возвращению в школу в январе я начинаю усердно трудиться над своим средним баллом, чтобы получить стипендию в местном университете.

Большинство моих друзей отправятся в университеты Лиги Плюща, но моя семья не может себе этого позволить. Мама придумала отличную историю, согласно которой меня не отпускают учиться за пределы штата. Будто меня без проблем бы определили в Гарвард или Принстон, но мы все решили держаться вместе и не расставаться. Как ни странно, окружающие поверили.

Еще я починила колибри, подаренную мне Стоуном.

На месте скола виден клей, но для меня это не важно. Она все равно остаётся самым прекрасным подарком на свете. Птичка стоит на тумбочке рядом с уменьшенной версией Эйфелевой башни, которую я привезла из первой поездки в Париж. Так же там лежит черепашка, сделанная из сапфиров, и куча монеток из разных стран мира.

Но деревянная колибри моя главная драгоценность. Иногда я часами держу ее в руках, вспоминая, как Стоун касался меня в машине. Вспоминаю его руку между ног и то, как восхитительно я себя чувствовала. Будто парила в воздухе.

Несколько раз Стоун чудился мне во встречных прохожих.

Однажды, в снежный зимний день мы отправились в торговый центр с Челси за подарками к праздникам. Во время прогулки по магазинам я увидела его, возвышающегося над толпой, с непослушными черными волосами и все теми же пронзительными зелёными глазами. Я помню, как мир замер вокруг нас двоих, как я бросила все сумки прямо на пол и помчалась в его направлении, сбивая людей с ног.

Но когда я прибежала, Стоуна уже не было.

В любом случае, что бы я сделала, встреться с ним лицом к лицу? Как смотрела бы в его глаза, подозревая своего отца?

Изо дня в день твержу себе, что так будет лучше. Держаться друг от друга подальше — это единственный выход. Мы оба знаем это. Не нужно повторять дважды, чтобы до нас дошло: люди из разных миров, такие как мы, не могут быть вместе.

Но если бы я смогла увидеть его еще хоть один раз, я бы сказала ему, что он никакой не монстр. Сказала бы, что он безумно красивый и самый храбрый человек из всех, кого я знала.

Семнадцатая глава

Полтора года спустя

Стоун

Я сижу на капоте своей машины у входа в национальный парк с причудливым названием Сахарные холмы. Со стороны я, должно быть, выгляжу как очередной турист в тени высоких дубов, съехавший на обочину, чтобы отдохнуть и позвонить по телефону.

Но на самом деле я тут не для этого, я жду Грейсона.

Не помню, когда в последний раз так нервничал.

Два года в тюрьме. Господи, до сих пор не верю, что у нас все получилось. Мы долгими месяцами планировали все до мельчайших деталей. Одна передача денег подкупному охраннику заняла у нас только пару недель. И я до сих пор считаю гениальным то, как Грейсон сумел связаться с нами через этот нелепый журнал, наполненный рассказами заключенных. Кажется, все козыри наконец-то оказались у нас в руках.

И, черт возьми, все получилось.

Но я не смогу успокоиться, пока не увижу его своими собственными глазами. Я предполагаю, что за ним может быть хвост, поэтому нахожусь здесь в полной боевой готовности, чтобы помочь в случае форс-мажора. Недавно звонил Нокс, поведать мне о том, что все немного вышло из-под контроля. Грейсон был вынужден взять заложника, что не входило изначально в наши планы.

Я натягиваю козырек кепки ниже на глаза и пытаюсь сосредоточить все свое внимание на телефоне, пока мои мысли витают далеко отсюда.

Через две минуты я вижу синюю старенькую хонду, подъезжающую ко мне по тенистой дороге. Знаю, что не стоит радоваться раньше времени, но мое сердце бьется в предвкушении скорой встречи с человеком, прошедшим со мной через огонь и ад.

Когда расстояние между мной и машиной сокращается до пятидесяти метров, я замечаю, что вместо одного человека в машине находится двое людей.

«Какого хера? Грейсон притащил заложника с собой?» — думаю я. Но стоит Грейсону выскочить из машины, как вся моя злость тут же испаряется. Брат подбегает ко мне и сжимает в своих медвежьих объятиях.

— Грейсон. Бл*дь, — я сжимаю его в тисках. Объятия и вообще проявление каких-либо чувств не в моем стиле, но, черт, это же Грейсон, и я не могу передать словами как счастлив видеть его снова. Я отстраняюсь, но продолжаю держать его крепко за плечо.

— Ублюдок, выглядишь отлично, — говорю я, широко улыбаясь.

Не могу не заметить, как сильно он изменился. Черты лица ожесточились, а в уголках глаз залегли морщинки усталости. Грейсон стал старше и, судя по взгляду, злее.

Я вкратце рассказываю ему, как добирался сюда десять часов из Франклин-Сити.

— Остальные не могут дождаться, чтобы увидеть тебя. Закатим грандиозную вечеринку. Девочки, шампанское, все, как ты любишь, брат. Сделаем все, что ты только захочешь.

Пока Грейсон внимательно меня слушает, я незаметно из-под козырька кепки осматриваю девушку, сидящую в машине. Она сидит внутри, похожая на испуганную лань. Осталось понять, почему она до сих пор с ним? Нужно как можно быстрее избавиться от нее.

— Когда ты собираешься сделать это? — кивком головы указываю в направлении машины.

Грейсон пожимает плечами и бормочет что-то нечленораздельное в ответ. У парня всегда было доброе сердце, кому, как ни мне, знать об этом.

— Ладно, я сам, — говорю я, готовый как всегда сделать всю грязную работу сам. — Позволь мне убить ее.

— Не надо, я позабочусь об этом.

Я прищуриваю глаза, с подозрением глядя на него.

— Она может быть полезной, — быстро добавляет Грейсон.

«Полезной? Что за херня», — я могу распознать ложь с первого взгляда, а Грейсон никогда не лгал мне раньше. Сближаться с заложницей — это последнее, что нам сейчас необходимо. Каждая минута, проведенная с ней, подвергает всех нас риску. У девчонки нет шансов, ведь теперь она видела нас вместе, видела мое лицо.

— Грейсон, — предупреждаю я его низким голосом, впиваясь глазами в лицо брата.

— Да иди ты, — ворчит он, отворачиваясь от меня. — Я сказал, что займусь этим.

— Хорошо, лучше всего будет пристрелить ее в лесу. Пройдут дни или недели, прежде чем копы найдут тело девчонки, если животные не доберутся до нее раньше.

Грейсон смотрит на меня тяжелым взглядом. Да, это жестоко, я не отрицаю, но у него нет другого выхода.

Мы не заводим отношений с девушками, у нас есть договоренность. Никаких женщин, за исключением простого траха. Мы преданны друг другу навеки и должны быть готовы отдать свою жизнь в любой момент.

Я заставил себя больше не видеться с Брук, хоть это и ощущалось, словно я потерял часть себя, что лишний раз доказывает: любая связь — это непозволительная для нас слабость.

— Все под контролем. Мы скоро приедем в «Брэдфорд».

— Ты не привезешь ее в «Брэдфорд!, — предупреждаю я, подходя на шаг ближе. — Я говорю тебе это сразу.

Грейсон скрещивает руки на груди. Черт, парень стал больше.

— Она заложница, — напоминаю я ему. — Если ты оставишь ее, то подвергнешь опасности не только себя, но и всех нас. Грейсон, удерживая ее в плену, чем ты лучше тех тварей?

Не моргая, я смотрю ему в глаза. Не могу сказать, прислушался ли он к моим словам, но у нас и так нет времени, чтобы еще вести тут душевные беседы.

Беру заранее подготовленную одежду с заднего сиденья и кидаю Грейсону прямо в руки. Черные джинсы, майка, толстовка и его любимые тяжелые ботинки.

Пока он переодевается, я еще раз оценивающим взглядом смотрю на девчонку. Ее лицо слишком бледное, а волосы в полном беспорядке, но, несмотря на это, можно сказать, что у нее нежные черты лица. Она красивая.

Не хочу спорить с Грейсоном. Может, он хочет ею воспользоваться или ждет более подходящего случая. До тех пор, пока Грейсон не захочет оставить ее, у меня нет претензий. Но если я еще раз увижу девчонку, тогда мне придется лично заняться этим — для его и ее же блага.

Я коротко излагаю ему, как близко мы сумели подобраться к верхушке организации. Грейсон без лишних слов понимает, что час расплаты близок, но, кажется, все его мысли витают вокруг этой девушки.

— Ты в порядке?

— Да, конечно, — Грейсон дарит мне свою фирменную усмешку.

Десять минут спустя я наблюдаю, как они уезжают прочь. Мой желудок скручивает в плохом предчувствии. Надеюсь, он доберется без происшествий.

Я знаю, что может слишком эгоистично просить его убивать девушку, когда в свое время я отпустил Брук. Поправка: отпустил несколько раз.

Но, как я и сказал, между нами все кончено. Прошло вот уже больше года с тех пор, как я прикасался к ней.

Я часто приезжаю и часами в тени наблюдаю за Брук. Прошло много времени с момента нашей последней встречи, но она так и не выглядит счастливой. У меня были не самые лучшие времена, но я чувствую себя лучше, когда нахожусь рядом с ней, пусть Брук меня и не видит.

И все же Грейсон должен следовать правилам, как и все остальные. Именно благодаря этому мы до сих пор держимся друг за друга, защищаем и оберегаем своих братьев.

Много чего произошло за это время. Джимми Брасс оказался отставным полицейским, который делал разную грязную работу для ублюдков, стоящих за похищением детей. Именно он расписывался за патрулирование, которого никогда не было, а после убирал все улики за собой.

Он никогда не прикасался к нам, но какая к черту разница. Сейчас старина Джимми служит удобрением для растений где-то в лесу далеко отсюда. На деньги, заработанные нашими телами, он отправил своего немого ребенка в колледж. Да наплевать. Мразь заслужил все, что я с ним сделал.

Теперь мы подкрадываемся все ближе и ближе к Смотрителю. Кто-то не замел следы, отчего всплыли весьма интересные документы. Мы обнаружили сделку, согласно которой одна подставная компания перекупала дома, расположенные по соседству в убогих районах города. Как удобно, а? Не беспокоить соседей криками детей, корчащихся от боли.

Все эти люди прячутся за своими прозвищами, как трусы. Но я отыщу их, сломаю и уничтожу.

За эти полтора года не было ни минуты отдыха, я выслеживал и убивал одного парня за другим. В особо тяжелые дни я все больше скучаю по Брук: с ней боль в груди становилась терпимее.

Восемнадцатая глава

Стоун

На крыше «Брэдфорда» есть старая заброшенная оранжерея. Никто из нас никогда не видел отель во время его работы до банкротства и разрушения, но я отчетливо могу представить, как тут выращивали красные розы, которые после заворачивали в шуршащую упаковочную бумагу. Теперь на этом месте мы обустроили смотровую площадку.

В отеле у меня есть собственная спальня, так же, как и у других парней, но лишь в моей комнате до сих пор голые стены и минимум мебели, за исключением огромной двуспальной кровати. Ничего лишнего, никаких личных вещей, способных идентифицировать мою личность. В детстве я не мог и мечтать о такой роскоши, как кровать или личное пространство, но все же теперь, большую часть времени, я провожу именно здесь, в оранжерее. Отсюда я могу видеть все вокруг: улицы и здания, в основном заброшенные, что делает наш дом идеальной точкой обзора местности. С крыши весь город виден как на ладони. Где-то там живут своими жизнями сотни людей, даже не подозревая о нашем существовании.

Если бы кто-нибудь узнал об этом месте, поверьте мне, тут уже были бы ребята из ФБР, вертолеты и куча машин, но далеко не все наши дела незаконны, у нас есть и легальный бизнес.

Теперь ещё и Грейсон считается официально сбежавшим заключённым, которого сейчас разыскивают копы в нескольких штатах, поэтому «Брэдфорд» это намного больше, чем просто место, где мы спим, больше, чем наша штаб-квартира. Это, в первую очередь, безопасное убежище. И моя работа сохранять его таковым, поэтому я провожу так много времени наверху, наблюдая за обстановкой вокруг. У меня есть несколько информаторов по всему городу, из них пара подкупных полицейских, но мне все равно необходимо удостовериться самому в том, что ситуация под контролем и мы все в безопасности.

Но сегодня что-то не так.

Я стою на краю крыши, подставив лицо ветру, мёртвой хваткой вцепившись в ржавые перила.

«Что за чертовщина?» — как только я собираюсь спуститься вниз к Ноксу, чтобы просмотреть все камеры поблизости и вокруг отеля, как вижу вспышку красного среди деревьев.

Я выдыхаю, расслабляясь всем телом. Парни постоянно куда-нибудь отлучаются, и сегодняшний день не исключение. Должно быть, это любимый красный «Шелби» Нокса с белыми полосами по бокам. Помимо этой машины у него есть еще штук двадцать в гараже под землей и за городом, где он прячет своих малышек подальше от нас.

Этой машиной Нокс особенно дорожит, и именно поэтому я знаю, что он никогда бы не стал царапать свой автомобиль о кирпичные стены. Машина задевает бордюр, отчего бампер врезается в бетон со скрежетом, режущим слух.

Я достаю свой телефон и тут же становлюсь вновь сосредоточенным и собранным. Вот, в чем нуждается моя команда. Я умею отключать все эмоции и действовать трезво в экстренных ситуациях.

Тем временем «Шелби» не вписывается в очередной поворот, тараня угол здания, отчего кирпичи разлетаются по всей улице.

— Вызови Нейта, — говорю Крузу, голос которого раздаётся на том конце линии. Нейт единственный, кто живет за пределами нашего безопасного дома, поэтому добраться до нас у него займёт какое-то время. — Девять-один-один, — произношу наш код тревоги.

Мои глаза тем временем следят за тем, как красная машина с резким толчком останавливается на газоне возле отеля.

Твою мать. Я направляюсь в сторону лестницы, на ходу продумывая план действий. По пути к выходу делаю небольшую остановку, чтобы захватить с собой Грейсона.

— Это Нокс.

Грейсон не задает лишних вопросов, но я чувствую напряжение, исходящее от него, когда мы спускаемся вниз.

— Во вторник?

Дело в том, что у каждого из нас свои демоны. Неважно, секс это, кровь или наркотики. Это что-то, чем мы пытаемся заглушить свою боль. События, произошедшие много лет назад, изменили всех нас, отчего мы всё меньше и меньше походим на людей. Мы словно животные, имеющие доступ и неограниченные ресурсы к худшим порокам в мире двадцать четыре часа в сутки. Алкоголь — это демон Нокса. По крайней мере, так было до того, как я месяц назад провёл с ним беседу, после чего парень поклялся мне завязать. С тех пор он не брал в рот и капли.

— Нет, — сухо отвечаю я, на самом деле сомневаясь в том, что Нокс нарушил своё слово.

Я сомневаюсь до тех пор, пока не подбегаю к машине, после чего рывком открываю дверь.

Меня встречает не едкий запах виски. Нет, это запах металла. Кровь. Неестественно бледный Нокс сидит, откинувшись на кожаном сиденье, в то время как из дыры в его груди безостановочно льется кровь. Парень находится в полуобморочном состоянии.

— Бл*дь, — удивленно выдыхает Грейсон, и я улавливаю панику в его голосе.

Вот в чем разница между нами: я не паникую, я вообще ничего не чувствую в данную минуту, потому что я тот, кто я есть. Холодный и жесткий.

— Слушай меня внимательно. Я аккуратно вытащу его из машины, после чего ты возьмешь Нокса с правой стороны, и мы вместе поднимем его наверх. Только без лишних резких движений.

Мой тон заставляет Грейсона собраться и начать действовать.

Спустя двадцать минут мы находимся в главной гостиной. Кое-как нам удалось остановить кровотечение, но пулевое ранение выглядит серьезным. В комнату забегает запыхавшийся и злой Нейт:

— Если это еще один твой розыгрыш…

— Это Нокс, — быстро отвечаю я.

— Опять? Засранцу нужна встреча анонимных алкоголиков, а не доктор.

— Огнестрельное ранение. У тебя есть все необходимое с собой?

Нейт тут же без лишних слов приступает за работу.

Когда тебя не существует и нет ни одного документа, подтверждающего твою личность, достаточно сложно практиковать медицину. Нам пришлось подделать немало документов, чтобы Нейт смог окончить ветеринарную школу. Благодаря этому он получил диплом и хорошее образование, позволяющее парню заниматься своим любимым делом. Это хорошо: животные, ферма за городом. Это чертовски здорово.

Через час тяжелой операции Нейт, наконец-то, вытаскивает пулю и аккуратно зашивает рану.

Еще через два часа Нокс приходит в себя после анестезии. Я знаю, каково это, отходить от наркоты, поэтому понимаю, что сейчас он будет дезориентирован.

Круз прослушал скрытые линии полиции и скорой помощи, но Нокс не подходит ни под одно описание разыскиваемых, а также не было обнаружено ни одного случая стрельбы в этой части города. За Ноксом так же не было хвоста, поэтому мы до сих пор в безопасности, но мне все равно нужно знать, что произошло на самом деле.

Нокс моргает и пытается сфокусировать на мне свой взгляд.

— Стоун?

— Да, — говорю я твердым безразличным голосом, скрывая свою боль от того, что моему брату опять пришлось пройти через ад.

— Это был… — Нокс прерывается, когда его лицо искривляется от боли, — детектив.

— Детектив Ривера? — Разочарование, как пуля, пронзает меня. Я никогда в жизни не признался бы в этом остальным, но я всегда думал, что детектив чист. Я не доверяю копам, не доверяю вообще никому, но не ожидал, что Ривера будет действовать так грязно.

— Ага, но это не он… Ривера просто следил за мной. Когда я заключал сделку, он был там. Наши информаторы подумали, что это подстава и подстрелили меня. Ривера попытался задержать нас, и я еле унес ноги.

Черт. Может Ривера и не нажал на спусковой крючок, но он все же серьезно подставил нас. Люди, с которыми мы ведем бизнес, не распивают коктейли и не пожимают руки всем подряд. Они носят с собой пушки и проливают кровь.

Тем парням наплевать на тех мальчиков в подвале, которые где-то страдают прямо сейчас. Все, что их интересует, так это пачки наличных, которые мы вручаем им в обмен на полезную нам информацию.

— Они успели тебе передать то, что нас интересует? — спрашиваю я севшим голосом.

Очередная гримаса боли искажает лицо Нокса:

— Мне жаль.

Черт. Нам нужны были те сведения. Те парни больше не приблизятся к нам после произошедшего.

Мы не сможем долго защищать себя и отбиваться, не выяснив, кто же подставил Грейсона. Кто-то, стоящий сверху над копами и местными властями, пытается заткнуть нас. Желательно навсегда.

Бл*дь, мне хочется сорваться и ударить кого-нибудь, выместив всю свою злость, но вместо этого я беру себя в руки. Заставляю себя посмотреть на окровавленные бинты и на лицо моего брата, сверкающее от пота. Ему чертовски больно. Если бы мы до сих пор были в подвале, я бы посоветовал ему прикоснуться к дверце печки.

Вместо этого я подзываю Нейта, и тот что-то достает из своего чемодана. Морфий. Я беру Нокса за руку, чтобы он не чувствовал себя одиноким.

—Ты когда-нибудь видел «Шелби Кобру» с автоматической коробкой передач?

Несмотря на всю боль, Нокс в полубессознательном состоянии умудряется скривиться и в шутливой форме простонать:

— О, пожалуйста, замолчи.

У нас с Ноксом была серьезная беседа месяц назад, когда я запер его в комнате для разговора. Не самая лучшая идея закрывать одного из нас на замок, ведь это неизбежно навевает воспоминания о подвале, но у меня не было выбора. Я не мог позволить ему пропить свою жизнь или подвергнуть остальных опасности. Поэтому я прочитал пару книг обо всей этой бесполезной херне про машины, по которым он так фанатеет, чтобы заинтересовать его и отвлечь от бутылки с наркотиком.

— Всего во всем мире было выпущено только двадцать экземпляров.

— Ты убиваешь меня.

Я усмехаюсь:

— Наверное, ей намного проще управлять с дырой в груди.

Его смех переходит в стон, и я продолжаю разговаривать с ним о машинах еще минут пятнадцать до тех пор, пока морфий не начинает действовать. Рука Нокса расслабляется в моей, и он пытается зацепиться за меня пальцами.

— Ты останешься? — шепотом спрашивает Нокс.

Видимо парень чувствует, что вот-вот отключится. Он же будет спать, так на кой черт я должен сидеть здесь? Но я не могу сказать нет.

— Я никуда не уйду, — отвечаю, думая о том, что теперь это я дверца той печки. Я забираю всю боль Нокса себе. Может быть, так было всегда?

Девятнадцатая глава

Брук

Я смотрю на маленькую упаковку, лежащую передо мной, между подводкой для глаз и помадой. Пускай я никогда не видела её вживую, но я знаю, что это. Презерватив. На упаковке гласит «Для ее комфорта», что почти мило со стороны мамы, за исключением того, что она не даёт мне права выбора.

— Он мне не нужен, — возражаю я.

Мама не удивлена моим отказом, но это не значит, что она сдастся так просто.

— Нервничать по этому поводу нормально, Брук. Поэтому я хочу, чтобы ты подготовилась, как следует.

— Мам, я почти не знаю Лиама. И я не хочу заниматься с ним сексом.

На ее лице проскальзывает неодобрение, впрочем, как и на моем. Ботокс не даёт морщинам прорезаться на ее лице.

— Парень потратил слишком много денег на сегодняшний вечер. Лимузин, ужин в «Бель Канто».

— И что? Это означает, что он заплатил за секс со мной?

Она тут же принимает оскорблённый вид, и злость мелькает в ее глазах.

— Конечно нет, но такое часто случается в ночь выпускного. Множество девушек мечтают отправиться туда с Лиамом МакКонелом.

Слова вылетают из моего рта прежде, чем я успеваю подумать:

— Потому что его родители богаты?

В моей спальне тут же становится на десять градусов холоднее, из-за чего я съёживаюсь под своей розовой ночнушкой. Платье на выпускной висит на двери, прекрасное сочетание изысканности и сексуальности. Впервые в жизни мама разрешила мне надеть на себя чёрное.

Меня даже не расстраивает тот факт, что мама купила платье без меня, потому что отправься я самостоятельно в торговый центр, то все равно непременно выбрала бы именно его.

Когда мама решается ответить, ее голос необычайно мягок:

— Я не говорю, что ты обязана это делать, Брук. Просто ты должна быть открыта новым возможностям.

Я силой выдавливаю из себя улыбку:

— Я понимаю.

— И если у тебя есть какие-то вопросы…

О господи, она говорит так, будто я уже собираюсь за него замуж. Это выпускной вечер, а я чувствую себя проданной на аукционе человеку, предложившему большую цену. Лиам не плохой парень, просто немного дерзкий. А какими еще бывают наследники богатых родителей? Это все равно неважно, потому что мы недостаточно близки.

Честно говоря, я была удивлена его приглашением, тогда это показалось мне отличной идеей. Но теперь, когда маленький серебряный пакетик прожигает мне руку, я начинаю сомневаться в своём положительном ответе.

— На самом деле, у меня есть один вопрос.

Я вижу, что для мамы это такой же неловкий разговор, как и для меня.

— Конечно, задавай.

— Та история про отца. Все это произошло до или после того, как вы с ним поженились?

Она быстро моргает, удивлённая моим вопросом.

— Мы были обручены в то время. Тогда он владел всего парой отелей.

Семья мамы была баснословно богата, а у моего отца были лишь большие амбиции и сутки усердной работы. Его бизнес пошёл под откос всего пару лет назад, так что семья Лиама вполне смогла бы помочь исправить наше финансовое положение. Вот для чего мой выпускной на самом деле.

Раздаётся шелест фольги, и я осознаю, что непроизвольно сжала презерватив в руке от одной только мысли об этом.

Голубые глаза матери смотрят на меня с мольбой:

— Брук, я бы никогда не говорила с тобой на эту тему, если бы не знала Лиама лично. Мальчик из хорошей семьи.

— Что если я не хочу этого?

— Он нравится тебе, а этого достаточно для согласия, — напоминает мама поучительным голосом. — Если ты решишь, что не хочешь близости, тогда откажи ему. Я же не принуждаю тебя. Но если вы расстанетесь, просто вспомни все, что я сделала для этой семьи. Что сделал твой отец. Мы оба приносили много жертв.

Жертв. Она говорит о долгих часах работы папы, но что если он жертвовал не только своим временем? Что если он пожертвовал своей моралью? Пожертвовал беззащитными детьми?

Несмотря на это он мой отец, и я никогда не отдам его Стоуну, поэтому даже хорошо, что я больше никогда его не увижу. Я твержу себе это снова и снова, но легче от этого не становится.

Мама бормочет что-то себе под нос и поспешно выходит из комнаты, даже не взглянув мне в глаза.

Я откидываюсь спиной на матрас, чувствуя себя ужасно уставшей.

Прошло полтора года с моего семнадцатилетия. Полтора года с момента нашей последней поездки. Полтора года с момента, когда я в последний раз чувствовала себя по-настоящему живой, сидя на пассажирском сиденье в лучах солнца с его рукой между моих ног.

В день моего восемнадцатилетия я снова ждала его появления, совсем как год назад, но больше всего я жаждала увидеть его снова. Я так сильно хотела увидеть его. Представляла, как он мрачно и угрюмо, но в то же время нежно, назовёт меня маленькой птичкой. Я бы променяла все подарки на свете на то, чтобы снова почувствовать его тяжёлую руку на своей ноге, медленно подкрадывающуюся все выше.

Стоун оказался единственным подарком, который я жаждала больше всего.

Я много раз говорила себе: неважно, чем я буду занята, он либо придёт, либо нет. Только так.

Но все равно приехала на пустую парковку и остановилась в тени деревьев. Я сидела там после школы одна, просматривая новости в Инстаграме, в попытке ускорить время, но мои мысли были далеки от улыбающихся лиц и красивых диких пляжей. Всем своим существом я ждала его, нет, нуждалась в нем. Бабочки летали в моем животе, а бедра непроизвольно сжимались, пока я сидела там, думая о нем.

Я жаждала ощутить его пальцы у себя под юбкой, после чего тут же смущалась за реакцию собственного тела. Но Стоун никогда не шутил с такими вещами, и он никогда бы не подумал, что я какая-то шлюха.

Спорю, ему бы это даже понравилось, потому что моё тело нуждалось только в нем. Стоуну нравилось видеть меня настоящей. Он единственный, кто когда-либо спрашивал меня о моих мечтах. Единственный, кому не нужна была моя ежедневная маска.

Но неважно, как долго я сидела в машине, мой день рождения закончился, а Стоун так и не пришёл.

Глубоко в душе я знала, что это к лучшему. Что если бы он пришёл, посмотрел мне в глаза и увидел в них все мои подозрения насчет папы.

Смогла бы я солгать ему? Я не знаю ответа. И, если честно, не хочу даже пытаться его узнать.

***

Сегодня вечер выпускного, и я еду на заднем сиденье лимузина Лиама вместе с Рэндалом Вэйнврайтом и безупречной Китти Шаффер. Несмотря на то, что все немного пьяны, мы достаточно хорошо проводим время.

Рэндал включает Lil Peep, в то время как Лиам кладёт руку мне на плечо и протягивает серебряную флягу.

— Нет, спасибо, — говорю я, — я еще не ела сегодня.

— Но ты только посмотри на неё, она так и просит, чтобы из неё отпили, — возражает он с глупой ухмылкой.

Я улыбаюсь:

— Я что-то ничего не слышу.

Лиам усмехается и изменяет свой голос, говоря за фляжку:

— Выпей меня, Брук! — Прядь светлых волос падает ему на лоб.

Я закатываю глаза. Иногда Лиам бывает очень раздражительным, что доказывает, как плохо я его знаю. Лиам и Рэндал ходят в соседнюю школу для мальчиков, с которой мы ставим совместные спектакли и ходим вместе на танцы.

— Пей! Пей! Пей! — повторяет он, в то время как Китти и Рэндал смеются.

Я кривлюсь, но покорно беру флягу в руки.

— Так нечестно, вот что я думаю, — притворяюсь, что отпиваю немного.

— О, да ладно тебе, — говорит Лиам.

Он не оставляет мне выбора, и на этот раз я отпиваю достаточно. Жидкость обжигает моё горло, тут же создавая тепло внутри живота.

Китти подсаживается ко мне и показывает свои ногти с тонкими полосками то тут, то там.

— Красиво, — хвалю я, мечтая, чтобы этот вечер закончился как можно скорее.

Мы садимся за столик в «Бель Канто», когда к нам походит официант. У парней есть поддельные удостоверения, поэтому они заказывают по две порции виски каждому. Как только официант уходит, приняв наши заказы, парни двигают виски к нам с Китти, предлагая выпить.

В течение вечера нам подают различные закуски, в то время как Рэндал смеётся над местной выступающей группой. Весь ужин состоит из пяти блюд, и все они невероятно вкусные, но чересчур дорогие. Многие люди никогда не смогли бы себе такого позволить.

Я почти не пью предложенный алкоголь, и мне не нравится, как все вокруг стремительно напиваются.

Лиам весь вечер очень мил. Он уделяет мне много внимания и всегда старается рассмешить меня. Когда нам приносят очередные напитки, парень отдаёт мне вишенку из своего коктейля. Лиам улыбается, обнажая белоснежные зубы, пока его рука под столом медленно касается моего бедра. Я вижу, как парень всматривается в моё лицо, ища признаки возражений.

Я улыбаюсь в ответ, как бы говоря: все хорошо. Пытаюсь почувствовать хоть что-то, представляю, что это Стоун касается меня, но рука Лиама ощущается, словно бесчувственная деревяшка. Словно в его прикосновении нет ничего. Пустота.

Но я все равно позволяю ему продолжать, потому что он пригласил меня на этот милый ужин. Так же я напоминаю себе, что Стоун поначалу мне тоже не нравился, но он понравился мне потом, не так ли?

Понравился — преуменьшение года. Стоун это все, о ком я могу думать, но он никогда не сможет быть моим парнем.

Когда ужин подходит к концу, и все вокруг уже достаточно пьяны, Лиам, наконец, решается меня поцеловать. Я даже притвориться не могу, что мне это понравилось: слишком много слюней и слишком мало чувств.

Я знаю, что не справедливо сравнивать Лиама со Стоуном, но ничего не могу с собой поделать. У Лиама явно меньше опыта, впрочем, как и у меня. Когда парень отстраняется, я размышляю о том, что со временем мы смогли бы набраться опыта вместе.

Пытаясь скрыть неловкость, я осматриваюсь по сторонам, пока мои мысли разбегаются от выпитого мной алкоголя.

В этом году тематикой бала стал сказочный сад из «Алисы в стране чудес», и выпускники обеих школ долго трудились над декорациями. Но всем известно, что это был просто повод, чтобы провести как можно больше времени вместе.

Чем больше проходит времени, тем слюнявее становятся поцелуи Лиама. Во время медленного танца ему с трудом удаётся сфокусировать взгляд на моем лице:

— Знаешь, в Солане шикарные ванные комнаты с огромными джакузи.

Я вежливо улыбаюсь и киваю в ответ.

В Солане будет проходить афтепати. Это небольшой бутик-отель на Ривер Роуд Драйв, недалеко от Иви, закрытого мужского клуба, в котором состоит мой отец.

Надеюсь, Лиам отключится прежде, чем мы доберёмся до отеля. Даже если парень был мил со мной весь вечер, это ещё не значит, что позже мы займёмся сексом. Весь вечер презерватив прожигает дыру в моем новом черно-золотом платье, отчего я чувствую себя на нервах.

Неожиданно прямо посреди танца Лиам хватает меня за руку и уводит прочь из зала, бормоча что-то про свежий воздух.

Я не удивлюсь, если ему вдруг стало плохо, какая-то часть меня даже надеется на это.

В моей голове уже складывается план, и я представляю себе, как прошу его водителя отвезти нас на заправку, где куплю Лиаму крекеры и содовую. В ответ он извинится, и после этого мы расстанемся на хорошей ноте. Мама не сможет злиться на меня — как я могла отправиться в отель, если парню стало очень плохо?

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

— Просто нужен был глоток свежего воздуха. — Я не вижу лица Лиама, пока он рукой обвивает мои плечи, и мы идём, пошатываясь, в сторону парковки.

Повсюду стоят десятки лимузинов, отчего я начинаю думать, что мы направляемся к одному из них:

— Где нас ожидает водитель?

— Кому какая разница, — говорит Лиам, и его голос звучит ниже, чем обычно, отчего мурашки бегут вдоль моего позвоночника. Не могу сказать, что это из-за неприязни.

И вдруг я вспоминаю Стоуна, его голос, и в сотый раз все внутри меня переворачивается. Я отворачиваюсь в другую сторону и представляю, что это он сейчас со мной.

Мы продолжаем идти, и внезапно Лиам тянет меня в тёмный переулок между зданиями, буквально впечатывая в кирпичную стену.

— Что ты делаешь?

— Делаю этот вечер еще лучше.

Я отодвигаюсь от Лиама и медленно двигаюсь на свет в сторону улицы. Не уверена, что хочу остаться здесь, и не уверена, что хочу вернуться назад.

— Мы пропустим танцы, — говорю я, в попытке хоть как-то сгладить неловкость.

Но Лиам тянет меня на себя, прислоняя обратно к стене, после чего наклоняется и начинает целовать меня снова и снова.

Слова мамы всплывают в моей голове. Будь милой. Попытайся. Мы жертвовали всем.

— Кто-нибудь может прийти. — Но, по правде говоря, я беспокоюсь вовсе не об этом. Никто не найдёт нас здесь, а даже если и найдут, им будет плевать. Все в округе закончат сегодняшнюю ночь голыми в номерах отеля.

— Без разницы, — отвечает Лиам, просовывая руку мне под платье и дотрагиваясь до бедра чуть выше чулок.

— Подожди, — говорю я, но вместо этого отчаянно хочу сказать: ты не Стоун.

И я наконец-то осознаю: не важно, сколько времени пройдёт с нашей последней встречи, я все равно буду всегда его ждать, даже если в глубине души знаю, что он больше не придёт. Буду и дальше игнорировать всех парней вокруг и хранить свою девственность для него. Господи, насколько это плохо?

В конце концов, меня подталкивают навстречу к Лиаму не слова мамы, а моя болезненная одержимость Стоуном. Если я впущу Лиама в своё тело, то потеряю себя и перестану надеяться. Смогу ли я наконец-то забыть?

В этот момент я принимаю решение: сегодня ночью я займусь сексом, как и сотни других девушек по всему городу. Я собираюсь быть абсолютно нормальной, обычной. Не той, которая мечтает о мужчине, похитившем тебя в прошлом.

Только вот Лиам больше не целует меня, он отстраняется, вглядываясь в мои глаза, и я вижу, как вожделение в его чертах сменяется беспокойством.

Парень остановился, потому что я попросила его об этом, что доказывает одно: Лиам уважает меня и моё тело. Фактически, со Стоуном у нас никогда не было секса, но что-то мне подсказывает, что он никогда не бросил бы начатое на полпути.

Я уверена в этом, потому что не раз фантазировала о нашем первом разе, которого так и не произошло.

— Ты хочешь вернуться назад? — спрашивает Лиам слегка хриплым голосом.

Он определённо не хочет уходить, так как прямо сейчас его твёрдость упирается мне в бедро, и, несмотря на это, Лиам все равно поставит моё желание превыше своего, стоит мне только попросить. Этот поступок говорит сам за себя, ну, может, это говорит алкоголь, не знаю, я слишком запуталась.

— Нет, я хочу этого…

Я тяну Лиама к себе, хватаясь за лацканы его смокинга. Мои губы находят его, и я почти теряю себя в этих ощущениях. Почти. Да, мне срочно нужно ещё выпить, ведь я в нескольких секундах от того, чтобы выкинуть все свои мысли из головы.

Неожиданно Лиам куда-то исчезает.

До меня доносится лязгающий звук удара тела о железный забор напротив нас. Лиам испускает громкий стон, наполненный болью, затем медленно поднимается на ноги, опираясь на забор позади себя. У нас обоих на лицах отражается замешательство, когда между нами возникает внушительный тёмный силуэт.

— Что за черт? — кричит Лиам, отталкиваясь от ограждения.

— Проваливай, — этот голос...

Стоун.

Он нашёл меня и пришёл, и теперь стоит между мной и Лиамом. Я неподвижно стою, во все глаза глядя на мужчину, которого так долго ждала. Все происходит слишком быстро, и я уже ничего не понимаю, отчего реальность кажется сном. Я словно увидела дикое животное посреди торгового центра и теперь не знаю, как себя вести и что делать. Его не должно быть здесь, и я чувствую, как во мне закипает злость. Я злюсь из-за того, что Стоун снова забрал у меня шанс наконец-то стать нормальной.

Но стоит мне взглянуть в зелёные глаза, как я испытываю облегчение, которое желала почувствовать вот уже полтора года.

— Кто ты нахрен такой? — кричит Лиам.

Стоун делает шаг к нему, и на секунду я переношусь в день своего шестнадцатого дня рождения. В день, когда я не только в первый раз увидела Стоуна, но еще кровь и смерть.

— Стой, — говорю я, тяжело дыша, — не убивай его.

Стоун бросает на меня взгляд через плечо. Половина его лица сокрыта в тени, но даже несмотря на темноту, я вижу гнев и недоверие в его глазах.

— Думаешь, я убью его? — голос не выражает никаких эмоций, но, кажется, мои слова задели Стоуна.

Правда в том, что я не знаю, чего от него ожидать. Он чуть не убил того мужчину в туалете на парковке, но эта ситуация в корне отличается от той.

Я не хочу стоящего передо мной жестокого Стоуна, по какой-то причине я хочу снова увидеть маленького и ранимого мальчика внутри него.

— Пожалуйста, — мягко прошу я. Эта просьба предназначается Стоуну, а не Лиаму, который кричит где-то на заднем плане и угрожает вызвать полицию.

Стоун приближается ко мне, и я была бы рада испугаться. Я должна чувствовать страх, но вместо этого я ощущаю себя в безопасности.

— Я должен оставить тебя с ним? — голос Стоуна по-прежнему безразличен. — Должен позволить ему и дальше лапать этими мерзкими рукам твоё тело? Ты этого хочешь?

Вот он, момент, когда одно моё слово решит всё моё будущее.

Стоун может оставить меня здесь, а может снова спасти. Если я скажу ему оставить меня в покое, то сегодня ночью я потеряю свою девственность с Лиамом.

— Нет, — выдыхаю я до того, как думаю о последствиях.

Именно в этот момент Лиам освещает нас ярким светом, исходящим от сенсорного экрана телефона, и говорит:

— Полиция уже в пути, мудак. Ты и понятия не имеешь, с кем связался!

Кровь стучит у меня в ушах. Полиция. Копы будут рады арестовать огромного парня, напавшего на богатенького выпускника в ночь школьного бала.

— Тебе нужно выбираться отсюда, — шепчу я, оглядываясь по сторонам в поисках людей в форме.

— Пошли со мной? — отвечает Стоун, и мне кажется, это впервые, когда он спрашивает моего согласия.

Стоун забирал меня против моей воли три раза. Просто усаживал в машину и увозил подальше, ни разу не спросив, чего хочу я.

Вопрос повисает между нами.

— Стоун, — говорю я, до сих пор не веря в происходящее. Желание выдаёт меня, когда я вглядываюсь в до боли знакомые черты лица.

Мне хочется рассмеяться, потому что я стою здесь, в платье, которое выбрала для меня мама, с парнем, которого также выбрали для меня и с которым я должна потерять сегодня девственность. В моём клатче лежит серебряная упаковка презерватива, ожидая своего часа. Покорная дочь, приносящая свою жертву. Но что насчет того, чего хочу я?

Из-за угла показывается Рэндал, обнимающий Китти за плечи. В ее руках болтается полупустая бутылка вина.

— Мы искали вас, — говорит Рэндал весёлым голосом, — время уезжать в Солан, детки!

Китти первая замечает, что что-то не так:

— О, боже мой, — шепчет она, испуганным взглядом окидывая тёмный силуэт.

Рэндал быстро берет себя в руки и пресмыкающимся голосом говорит:

— Ты можешь забрать все, что хочешь. У меня есть деньги в бумажнике. Я отдам их тебе, если ты только никого не тронешь.

Ребята думают, что это просто банальное ограбление. Стоун и впрямь выглядит так, будто намеревается украсть что-то. Или, в нашем случае, кого-то. Холодный, бесчувственный.

Внезапно я вспоминаю, что у него никогда не было выпускного, смокинга или лимузина, и в этот момент Стоун выглядит таким одиноким.

Я беру его руку в свою. Он вздыхает от того, как крепко я хватаюсь за него, и я понимаю: я ошибалась. Он вовсе не холодный и бесчувственный.

— Пошли, — говорю я ему.

— Иди тихо и смирно, и твои друзья не пострадают.

Слова эхом отдаются от кирпичных стен. Зачем Стоун разыгрывает похищение, когда я уже при всех позвала его уйти со мной. Может он, таким образом, пытается защитить меня?

— Нет, — говорю я нерешительно, — не надо.

— Я не позволю тебе прикоснуться к ней, — вскрикивает Лиам, но его голос звучит неуверенно. Парень даже не пытается встать между мной и Стоуном и хоть как-то защитить меня.

— И что ты собираешься сделать? — спрашивает Стоун с насмешкой. — Подраться со мной? Ты? Попытаешься ударить меня? Тебе не кажется, что для начала нужно немного подрасти.

Угроза доходит до Лиама, и тот отступает.

Стоун хватает меня за запястье, держа при этом крепко, но не настолько, чтобы оставить синяки.

— Ты поняла, принцесса? Твой рыцарь не собирается сражаться за тебя.

После чего уводит меня прочь из переулка в сторону улицы.

— Мне жаль, — говорю Лиаму, надеясь, что он поймёт. Со стороны, должно быть, это прозвучало так, словно я извиняюсь за угрозы Стоуна из-за испуга, но на самом деле я извиняюсь за то, что бросаю его сегодня ночью.

Стоун заворачивает за угол, оставляя позади нас Лиама, зовущего на помощь, и Рэндала, пристально уставившегося вслед. Когда мы проходим мимо, Китти в растерянности шёпотом спрашивает, откуда я знаю его. Все наверняка думают, что он какой-нибудь плохой парень, который похищает девушек на улице.

Белый пикап ожидает нас за углом, резко контрастируя с множеством черных лимузинов. Я должна была быть сейчас в одном из них, напиваясь и веселясь. Должна была быть обычной восемнадцатилетней девушкой, но вместо этого уезжаю прочь, отчаянно хватаясь за руку убийцы.

Высокий каблук застревает в канализационной решётке, и я вскрикиваю, когда начинаю заваливаться вперёд.

Стоун ловит меня, сжимая в своих объятиях, прежде чем я успеваю растянуться поперёк дороги. Нога выскальзывает из туфли, оставшейся в решётке, другая улетает в неизвестном направлении. Мои ноги босые, и впервые за вечер я могу выдохнуть, так как всю ночь ощущала боль из-за высоких каблуков. Я начинаю истерически смеяться. Должно быть, я выгляжу как сумасшедшая в платье за десять тысяч долларов рядом с парнем в кожаной куртке, зелёной футболке и потрёпанных джинсах. Давно я не чувствовала себя такой счастливой, даже если и совершаю худшую ошибку в своей жизни.

Вдалеке раздаётся вой сирен. Лиам не блефовал насчет копов.

— Полиция, — шепчу я, глядя в его глаза. — Надо торопиться.

Стоун бросает на меня взгляд, полный нежности, после чего открывает дверь и бережно усаживает внутрь. Когда он пристёгивает меня ремнём безопасности и сам забирается внутрь, мы уезжаем прочь.

Справа от нас я успеваю заметить вспышки красно-синих огней на верхушках деревьев. Они ведь не смогут поймать нас? Я смотрю на профиль Стоуна, в то время как все в груди переворачивается от переполняющих меня эмоций. Они не должны поймать его.

— Ты пришёл, — говорю я, до сих пор пребывая в эйфории.

Стоун молчит, выруливая на автостраду и вливаясь в поток других машин.

Я ощупываю босыми ногами грубое покрытие пола пикапа, но, как ни странно, внизу не валяется никакого мусора.

— Куда мы едем?