Заложница. Теперь ты моя

Глава 28

Эмили

— Стой, дядя Ол. Остановись! — мой голос дрожит, выдавая тревогу и нервное напряжение. — Останови машину!

— Нет, Эми. — Сказал, как отрезал. Холодно и безжалостно.

— Итан он… его нет. — Непонимающе смотрю на Смита. Неужели он не видит? Уверена, что он заметил, когда и где Итан развернулся. — Разворачивай! Может мы еще сможем его догнать…

— Нет.

— Почему? — обжигающие кожу слезинки скатываются по моим щекам.

— Так будет лучше.

— Кому? — гнев поднимается из груди и ударяет в голову. — Кому так будет лучше, дядя Смит? Маме? Или папе? Может быть тебе?

— Тебе, Эми. Так будет лучше для тебя. Выбрось из головы все, что с тобой произошло. Забудь и живи дальше.

— Что? — шок ледяными иглами проходит по спине. — Кто так решил? Ты или Итан? С чего вы взяли, что знаете, как для меня будет лучше?

— Эми, детка, — Смит вздыхает так тяжело, будто несет на себе весь земной шар с Луной в придачу. — То, что случилось с тобой ужасно. Ты должна жить дальше, быть счастливой…

— Нет! — перебиваю его, — ничего ужасного не произошло, это все был мой план и…

— Хватит обманывать, милая. Я не идиот. Мне слишком много лет, чтобы я верил в ту сказку, которую вы оба решили мне рассказать. Он тебя изнасиловал, угрожал лишить тебя жизни, если Морган не выполнит его условий. Теперь Итан получил то, чего желал. Ты свободна, и я не хочу, чтобы он напоминал тебе о той боли, что ты пережила.

— Но я люблю его!

Смит бросает на меня ледяной взгляд и снова сосредотачивается на дороге.

— Всего лишь стокгольмский синдром. Пройдет.

— Нет же, я действительно его люблю!

Мои слова повисают в затхлом воздухе салона, словно ненужный хлам. Он не слышит. Или не хочет слышать. Смит смотрит прямо перед собой, цепко вцепившись в руль до побелевших костяшек. Машина несется вперед, увозя меня все дальше от Итана, от правды, от моей жизни.

— Ты не понимаешь! — кричу, захлебываясь слезами. — Ты ничего не знаешь! Мы вместе! Мы… планировали будущее… Он… Он не мучитель, он моя половинка!

Смит молчит. Только сильнее сжимает руль, и по его лицу пробегает тень — смесь боли и упрямства. Он уверен в своей правоте, в своей защите, в своем неведении. Пытается вырвать меня из кошмара, который, по его мнения, я пережила. Но кошмар — это его представление о моей реальности.

Я отворачиваюсь к окну, глотая рыдания. Пейзаж за стеклом сливается в размытое месиво из белых и серых оттенков. Все вокруг кричит о моей боли, о моей утрате, о моей любви. И только он, мой дядя, моя опора и мой защитник, не видит, не чувствует и не понимает. Увозит в пустоту, в мир без Итана. В мир, где моя любовь — всего лишь патология, болезнь, нуждающаяся в лечении.

Машина глотает километры, как хищный зверь свою добычу. Каждый километр — это гвоздь в крышку грома моих надежд и мечтаний. Я чувствую, как они уходят, рассеиваясь в пыли дорог, как призрак, вместе с Итаном. Вместе с моей жизнью, вместе с тем, что делало меня мной.

«Итан» — мысленно произношу его имя, шепчу его ветру, надеясь, что он почувствует, что я думаю о нем каждую секунду.

Смит хмурится. Я вижу это краем глаза. Он считает меня слабой, сломленной. Он думает, что спас меня. Не понимает, что для меня спасение — это быть рядом с Итаном, даже если это означает борьбу.

Закрываю глаза, пытаюсь удержать в памяти образ: его улыбку, его добрые глаза, его мягкий голос. Каждый миг, проведенный с ним — драгоценность, которую я буду хранить в своем сердце до последнего вздоха. И никто не сможет отнять у меня эти воспоминания. Они — моя крепость, моя защита, моя истинная реальность.

Открываю глаза и вижу заходящее солнце. Оно окрашивает небо в баргяные и фиолетовые тона, словно пытаясь заглушить серые оттенки моей души. Но даже эта красота не может утешить меня. Я еду дальше. В никуда. В мир, где нет и не будет Итана, и где я, кажется, уже не существую.

— Ты встретишь хорошего парня, Эми и будешь вспоминать свое нынешнее поведение, как самый глупый поступок. — Пытается успокоить меня дядя, но только делает больнее. — Все будет хорошо. Все наладится, милая.

«Наладится». — шепчу одними губами, обращаясь скорее к себе, чем к нему. Как может что-то наладиться, когда сердце вырвано из груди и выброшено на обочину? Как может наладиться мир, потерявший свои краски и звуки? Как может наладиться жизнь, лишенная смысла?

Неотрывно смотрю на умирающее солнце и кажется, что вместе с ним умираю я сама.

Слезы высохли, оставив лишь соленый след на щеках и жгучую пустоту внутри. Я смотрю в окно, на проносящиеся мимо поля и леса, и вижу лишь отражение пустых глаз, которые раньше принадлежали мне. Кажется, я растворяюсь в этой бесконечной дороге, становлюсь призраком, тенью самой себя.

Дядя Смит молчит, видимо, решив, что лучше оставить меня в покое. Он, наверное, думает, что тишина исцеляет. Но он ошибается. Тишина убивает медленнее, но вернее.

В мыслях лишь одно — Итан уехал. Наверняка не без угроз Смита — это я понимаю. Не могу перестать повторять его имя. Итан. Итан, Итан! Может быть, если я буду думать о нем достаточно сильно, он услышит меня? Вернется? Глупая надежда, знаю. Но я цепляюсь за нее, как утопающий за соломинку. Ведь если я потеряю эту надежду, то мне больше не за что будет держаться. Тогда все, что я пережила будет напрасно.

Солнце окончательно скрылось за горизонтом, погружая мир в темноту. В машине стало зябко. Я поежилась и отвернулась от окна. Яркий свет фар разрезал тьму как нож мягкое масло. Вдоль дороги заплясали тени. Тени моего прошлого, настоящего и будущего. Тени, в которых больше нет Итана. Тени, которые будут преследовать меня и от которых я никогда не смогу убежать.

Внезапно меня замутило.

— Стой, — мой голос слабый и хриплый, дядя не сразу понял, что я обращаюсь к нему, — остановись, меня сейчас вырвет!

Мы съезжаем на обочину, я вылетаю из машины и выдаю содержимое желудка за ближайшим заснеженным кустом. За сегодняшний день меня стошнило уже дважды. Это нервное или я чем-то отравилась? Никогда не страдала расстройством желудка. Мерзкое ощущение.

«Стоп! А когда у меня были месячные?» — по коже под курткой проходит озноб.

— Ты в порядке? — дядя обеспокоенно смотрит на меня.

— Да. Наверное, перенервничала или съела что-то не то. — Отмахиваюсь и возвращаюсь в теплый салон автомобиля. Я не скажу ему. Никому не скажу. Никому.