Заложник зла

Ди вчера намекнула, что у Спайдера есть другие женщины, и это не первый раз, когда он это делает. Принадлежит ли эта одежда одной из них, как одежда, которую я нашла в его шкафу в тот первый день в Каспере? Делила ли с ним постель одна из девушек из Уайт-Спрингс?

Укол ревности на мгновение пронзает безопасность этого бесчувственного оцепенения. Должно быть, он сегодня спал, но очевидно, не возвращался в комнату ночью, иначе я бы наверняка его услышала. Я предположила, что он где-то катался, но был ли он в постели с какой-то другой женщиной, пока я была здесь одна?

Ревность превращается в ярость, и я дергаю за штаны, почти достаточно сильно, чтобы порвать их.

Я не должна чувствовать ничего из этого, и это сводит меня с ума еще больше, когда я осознаю, что это так. После всего, что он сделал, я должна быть рада позволить этим другим женщинам заполучить его!

Брюки немного свободны в талии и бедрах и на несколько дюймов длиннее в ногах, как будто они предназначены для женщины выше меня ростом с немного более широкими бедрами. Тем не менее, они удобны, и они не те проклятые набедренные, которые едва скрывают мою промежность. Они завышенные — это повод для большого облегчения. Это большая черная футболка, достаточно большая, чтобы быть еще одной из футболок Страйкера, с короткими рукавами. А потом я вижу, что написано на ее лицевой стороне.

Тут есть уменьшенная версия эмблемы Дьявольских Бандитов с названием клуба спереди тем же курсивом, что и на нашивке, которую мужчины носят на своих порезах. Футболка просторная и доходит мне до бедер. По крайней мере, он не заставляет меня носить что-то, что оставляет больше моей кожи открытой. Эта футболка не оставляет мою грудь наполовину вываливающейся из нее, и она не обнажает ту проклятую паутину, которой он пометил меня.

Я провожу расческой по волосам, свирепо думая о том, как Колония отслеживала каждое наше движение, начиная с того, как мы одевались и заканчивая тем, что мы ели. В отличие от того, что Спайдер делает со мной, они выделили определенное количество времени для утренней подготовки к новому дню. В отличие от Его Святого Мира, здесь нет окон, выходящих в каждую комнату в здании клуба, что позволило бы Спайдеру шпионить за мной в любое время. Несмотря на это, его контроль надо мной кажется не менее агрессивным. Меня беспокоит то, что я, вероятно, слишком хорошо осознаю сходство между тем, как он контролирует мою жизнь, и Колонией, из-за наказания, которое он вынес прошлой ночью.

Я раздраженно перекидываю волосы через плечо и чищу зубы, затем спускаюсь вниз.

Бар намного пустее, чем был накануне. Слыша все голоса снаружи, я понимаю почему. Мы скоро уезжаем, и большинство членов Уайт-Спрингс, вероятно, уже там, чтобы проводить нас. Вместо одной из девушек за стойкой стоит пожилой мужчина с окладистой белой бородой. Мне кажется, я слышала, как Спайдер в какой-то момент назвал его Попсом, сделав его владельцем. Увидев меня, он кивает в сторону выхода, как бы говоря: «Он снаружи».

Какое облегчение, что мы возвращаемся в Каспер, особенно когда я вижу, как несколько мужчин, сидящих за столиками и в баре, ухмыляются мне, когда я пробираюсь сквозь них. Я видела половину из них вчера в баре, пока Спайдер… делал то, что он делал со мной. Унижение накатывает на меня при мысли о том, что они видели, в то время как раздражающая боль проникает между моих ног, когда я вспоминаю ощущение кулака Спайдера в моих волосах, его рычание от удовольствия, когда он входил и выходил из моего рта.

Кэп проносится мимо меня, вырывая меня из моих мыслей. Он — единственное дружелюбное лицо, которое я вижу здесь, за исключением того, что, когда я смотрю на него снизу-вверх, он далек от дружелюбия. Он смотрит в мою сторону, как будто хочет увидеть, на кого он наткнулся, его рот хмурится, а затем он проходит через дверь и выходит на улицу.

Мое сердце сильно бьется. Есть только один вариант прочтения выражения его лица — это выражение явного неодобрения.

Вчера я думала, что выражение отвращения, которое я увидела на его лице, было из-за Спайдера. Спайдер потерял свое уважение, но потеряла ли я его тоже? Моя грудь сжимается.

Приближаясь к двери, я больше не даю себе времени подумать об этом, потому что Бен врывается в нее с широкой сияющей улыбкой.

— Привет, Эмма!

Я невольно улыбаюсь и заключаю его в крепкие объятия, пораженная тем, какое утешение нахожу в этом. — Привет, крутой парень.

Его улыбка становится шире, он в восторге от этого прозвища. — Ты пойдешь со мной сегодня навестить мою маму в больнице.

Я расширяю глаза в притворной обиде на его непреклонный тон. Этот парень проводит слишком много времени рядом со Спайдером. И он уже понизил тон альфа-самца.

Выйдя на улицу, на яркий солнечный свет, я оглядываюсь в поисках Кэпа. Мужчины и женщины толпятся, но я нигде его не вижу. Я отбрасываю сжимающее чувство в животе и сосредотачиваюсь на Бене.

— О, точно я? И кто сказал? — я потираю парню спину.

— Я, — Спайдер подходит к нам и нежно берет Бена в свои сильные руки. — Иди сюда, малыш, — он сажает его себе на бедро. Я пристально смотрю на него, в то время как Бен занят, играя с бородой Спайдера и не глядя на меня.

Конечно, я в восторге от того, что иду с Беном. Я обожаю этого малыша, и очевидно, что он хочет, чтобы я была с ним, но мысль о том, что Спайдер решил все за меня, раздражает меня и лишает экскурсию части ее радости. То, что он решил за меня, является неприятным напоминанием о его контроле надо мной. Я не только должна носить то, что он хочет, и есть, когда он мне скажет, но и ходить туда, куда он скажет, в любое время, когда ему захочется.

Я собираюсь бросить Спайдеру какую-нибудь хорошо отточенную фразу, но Бен улыбается мне прежде, чем у меня появляется шанс.

— Я хочу познакомить тебя с моей мамой, — говорит он. — Я спросил его, можешь ли ты пойти. Ты ведь этого хочешь, правда?

О Боже. Как я должна сказать ему «нет»? Спайдер ухмыляется мне, вызывая меня на спор. Заставляя меня быть настолько жестокой, чтобы разбить сердце ребенка.

Я глажу Бена по светлым волосам. — Я бы с удовольствием, милый.

Я имею в виду каждое слово.

Джулс подходит, чтобы обнять Бена в последний раз, говоря ему что-то о том, чтобы вести себя прилично, и что «Рути» собирается забрать его из больницы. Я только наполовину улавливаю слова, потому что Спайдер притягивает меня к себе, заключая в клетку в своих объятиях.

Украдкой взглянув на него, я замечаю, что он не менее сексуален, чем обычно, но он также выглядит усталым, тонкие морщинки прорезали его глаза и щеки. Я хотела бы, чтобы это послужило подтверждением того, что он не спал всю ночь, что он, должно быть, ехал, но это не так. Возможно, ему всю ночь не давала спать какая-нибудь великолепная байкерская девушка.

Я подавляю желание впиться ногтями в его обнаженные руки.

— Значит, вот как все будет? — я бормочу ему в плечо, когда он наклоняется и целует меня в шею, — ты собираешься контролировать все, что я делаю, куда бы я ни пошла?

— Разве ты не хочешь пойти с Беном? — он кусает меня за шею.

— Да. Для Бена, не для тебя, — я вздрагиваю, когда его зубы слегка царапают мою кожу, сильнее, чем в первый раз.

— Прекрати свое нытье, — он немного приподнимает голову, оставляя свои губы в дюйме от моих, так что от его дыхания их покалывает. — Ты скучала по мне прошлой ночью?

— Даже отдаленно нет.

— Лгунья, — его рот дразнит мой, пока мои мышцы не напрягаются от желания полного поцелуя.

— Чья это одежда, Спайдер? — мысль о нем в объятиях какой-то шлюхи прошлой ночью выворачивает мой желудок.

Он снова поднимает голову. Блеск в его глазах говорит мне, что он слышит невысказанный вопрос в моих словах — с кем он спал?

— Ты точно хочешь знать?

— Я ненавижу тебя.

Он смеется, и этот звук такой же злой, насколько и горячий. Его губы скользят по моим. Я жажду оторвать свое лицо, но его пальцы обхватывают мою челюсть, когда его язык проникает внутрь, пробуя мой на вкус. Когда он прерывает поцелуй, он прижимается губами к моему уху.

— Эта футболка моя, — его глубокий голос обволакивает меня. — Мне нравится, как на тебе выглядит наша эмблема.

Он не упоминает, кому принадлежат джинсы.

— Если у тебя была с собой одна из твоих футболок, почему ты вчера отдал мне одну из футболок Страйкера?

Спайдер ухмыляется. — Это его гребаный байк вызвал все проблемы. Я хотел разозлить его.

Но я до сих пор не знаю, откуда взялись эти штаны. И тут меня осеняет очевидный вывод. Они, должно быть, принадлежат женщине, с которой он спал прошлой ночью.

Ух! Я слишком много думаю об этом, особенно когда мне должно быть все равно.

— Давай. Драгон уже жалуется, что пора в дорогу, — он ведет меня через веранду и вниз по ступенькам туда, где припаркованы байки. Фургон, в котором мы перевозили оружие, ждет вместе с ними.

Я закатываю глаза, когда он обнимает меня за плечи. Он держит меня так, как я видела, как Снейк держит Ди, когда они гуляют, как будто я для него больше, чем просто игрушка. Это собственническое, но легкое объятие, и все же я не настолько глупа, чтобы читать это в нем.

Когда я вижу его байк впереди нас, мышцы моей спины сжимаются, жжение в ягодицах, кажется, усиливается при мысли о том, чтобы просидеть на этом сиденье четыре часа. Это будет мучительно.

— Спайдер, пожалуйста, скажи мне, что ты не ожидаешь, что я поеду на этой штуке прямо сейчас.

Он качает головой. — Ты поедешь в фургоне с Беном.

Слава небесам. Дороги здесь часто ухабистые и полны выбоин, и поездка будет более плавной, чем на мотоцикле.

Его улыбка говорит мне, что он видит мое облегчение. — Ди собирается поехать с тобой навестить Пенни, — добавляет он, наблюдая, как Пип забирается на водительское сиденье фургона. Ди помогает Бену забраться в кузов. — Она и Пип будут присматривать за тобой, так что не доставляй им никакого дерьма и держись подальше от неприятностей.

Как только Бен оказывается внутри, Ди забирается на пассажирское сиденье фургона вместо того, чтобы сесть на байк Снейка.

— Ты тоже вернешься в Каспер? — слова вылетают прежде, чем я успеваю их остановить. Я полностью игнорирую предположение, что я какой-то нарушитель спокойствия, который намеренно ищет конфликта. Я всю свою жизнь старалась изо всех сил избегать неприятностей. С тех пор как я встретила его, они, кажется, каким-то образом нашли меня.

— Ты говоришь так, как будто была бы разочарована, если бы я этого не сделал, — его пальцы дразнят мой зад, и он игнорирует мое вздрагивание. Его слова ничего не выдают.

— Не льсти себе.

Он игриво дергает меня за волосы и останавливается у все еще открытых задних дверей фургона. Бен сидит на сидении и ждет меня. Там же спрятан байк, привязанный шнурами.

— Чей это байк? — с любопытством спрашиваю я.

— Пипа. Этот идиот сломал его вчера, катаясь. Они не смогли отремонтировать его как следует, так что, я думаю, вам с Беном там сейчас будет немного тесно. Залезай, — он протягивает руку, чтобы помочь мне подняться.

— Подожди, разве Кэпу не нужно ехать с нами? — спрашиваю я.

— Кэп останется здесь, пока мы не вернемся на следующей неделе. Залазь, любопытная.

Прежде чем я успеваю подняться, к нам подходят Джулс и Джин. — Спайдер, мы перекинемся парой слов с твоей женщиной, прежде чем вы уедите? — спрашивает Джулс.

Он рассеянно кивает и отходит к Драгону, который садится на свой байк.

— Привет, — говорю я с любопытством, глядя на них обеих.

— Ты действительно нравишься Бену, — говорит Джулс на удивление дружелюбным тоном, — сейчас он очень заботится о Пенни. Обычно не просит кого-то, с кем он только что познакомился, познакомиться с ней.

Я улыбаюсь. — Я рада это сделать, — потом я вспоминаю, что вчера сказал Пип о том, что произойдет, если она узнает об этом, — если тебе когда-нибудь понадобится кто-нибудь для присмотром за Беном, дай мне знать.

— Я собираюсь обнять тебя за это, — говорит она, и я приветствую ее объятия. Затем, гораздо более тихим голосом, она добавляет, — Спайдер — хороший человек.

— Так люди и продолжают мне говорить, — ворчу я.

Она отстраняется, сжимая мои плечи. — Поверь мне, это так. Я не думаю, что ты понимаешь, как сильно ты уже меняешь его, девочка. Или как ты хороша для него.

Когда она отпускает меня, Джин притягивает меня в свои объятия.

— Приезжай в любое время, — говорит она таким же тихим голосом. Я не уверена, что слышу в ее тоне. Сочувствие? Печаль? — держись там.

Просто смешно, насколько эти девушки умеют утешать. И странно, как я могу чувствовать теплоту чего-то еще в их тоне, кроме уверенности или утешения в отношении Спайдера. Это то, с чем я незнакома, вид семьи и сестринства, которые в подавляющем большинстве распространены среди женщин в Колонии. Когда я обнимаю их, у меня сжимается горло.

С тех пор, как я встретила Спайдера, единственная другая женщина, которую я встретила, которая была такой же дружелюбной, как они — это Сэм. И хотя в Колонии женщины обычно тепло относились друг к другу, это всегда казалось немного искусственным, как будто от них этого ожидали. Доброта Джулс и Джин кажется настоящей.

— Время сплетен вышло, девочки, — Спайдер возвращается к нам и протягивает руку, кивая мне, чтобы я забиралась в фургон. Я пожимаю плечами и машу девочкам, беру его за руку и сажусь в машину.

В нескольких футах от него Моника забирается на байк Дизеля. Интересно, ревнует ли Пип, видя, как она катается с другим мужчиной, даже если она едет с Дизелем только потому, что Пип не на своем байке? Зная, насколько Спайдер собственник, у меня такое чувство, что он ни за что не потерпел бы, чтобы я каталась на чужом байке.

Я медленно опускаюсь на сидение рядом с Беном, но, как бы я ни была осторожна, моя задница все равно горит, как только касается поверхности.

— Что случилось, Эмма? — спрашивает Бен, глядя на меня с очаровательной заботой.

Мои щеки пылают, и я внезапно радуюсь, что внутри фургона слишком темно, чтобы он мог увидеть мой румянец. Меня посещает сильное желание убить Спайдера.

— Ничего, приятель, просто небольшая боль в спине, — это не ложь; моя спина и руки все еще болят от грубости Спайдера две ночи назад.

Спайдер ухмыляется нашему обмену репликами. — Веди себя прилично, — говорит он, закрывая двери.

— Буду, — отвечает Бен, хотя у меня неприятное чувство, что Спайдер обращался ко мне.

Я осторожно откидываюсь на сиденье и испытываю прилив тепла, когда Бен прижимается ко мне. Я обнимаю его одной рукой.

Через заднее окно фургона я вижу, как Спайдер обнимает Джулс, долгим объятием, прежде чем он подходит и садится на свой байк. Я знаю, что между ним и Джулс ничего нет, особенно после того, что она мне сказала, но, когда я думаю, что ее работа — доставлять удовольствие мужчинам в MК, меня пронзает ревность, и я не могу не задаться вопросом, намеренно ли он обнимал ее там, где я могла это видеть.

Мы едем, должно быть, не менее двух часов, но фургон, похоже, не делает много поворотов, как по дороге сюда, так что я предполагаю, что мы возвращаемся назад. Члены МК, должно быть, думают, что на этот раз копы не будут следить за нами.

Голоса Ди и Пипа доносятся из передней части фургона, но я не могу разобрать, что они говорят. Пип смеется над чем-то, что говорит Ди. Кажется, они оба притворяются, что меня тут нет, и меня это вполне устраивает.

Бен в конце концов засыпает, и я позволяю ему свернуться калачиком рядом со мной, положив голову мне на колено. Я лениво глажу его мягкие волосы, в то время как мои мысли бесцельно блуждают, часто в тех местах, куда я бы предпочла, чтобы они не ходили.

Образ меня с растущим животом вторгается в мои мысли, и я яростно встряхиваюсь, отгоняя эту мысль. В Колонии я никогда не хотела детей, не тогда, когда знала, что буду воспитывать их в том мире, и особенно не в последние несколько месяцев там, после того, как узнала, что собираюсь выйти замуж за Сета.

Но со Спайдером?

Мое сердце в панике сжимается при этой мысли.

Проходит секунда, прежде чем я вспоминаю, что забеременеть невозможно с имплантатом, который Спайдер вставил мне в руку.

Воспоминание об этом вызывает волну неизмеримого облегчения. Я не могу сосчитать причин, по которым я не хотела бы иметь детей от Спайдера. Неважно, что этот человек бил меня плетью до тех пор, пока я не взвыла от боли, и не раз пытал меня. Неважно, что он отнял жизнь с холодностью и жестокостью, которые, согласно тому, что говорили и он, и Кэп, являются не только частью жизни MК, но и ее необходимостью. Он преступник, по уши увязший бог знает в какой преступной деятельности. Не говоря уже о том, что моногамия и верность женщине, вероятно, не входят в его лексикон. Жестокость у него в крови, в его венах. Это наполняет все, что он делает. Я никогда не смогла бы привязать себя к нему таким образом, и я никогда, никогда не могла думать о том, чтобы привести ребенка в его мир.

Так почему же мысль о ребенке Спайдера, растущем внутри меня, заставляет мои внутренности сжиматься от тоски?

Дрожа, ужасаясь собственным мыслям, я смотрю вниз на Бена, моя рука застывает на его волосах, пока я наблюдаю, как его грудь расширяется и сжимается в такт его дыханию.

В этом нет никакого смысла. Я должна бояться за Бена, зная, какой образ жизни он ведет, зная, что у мальчика нет выбора. Я должна злиться на Джулс за то, что она позволила ему быть частью этого, но я этого не делаю. Вместо этого я испытываю абсурдное чувство радости за него, что он родился в MК. Его отец отправил его мать в больницу. Откуда я это знаю, я понятия не имею, но Гэри Джеймисон не МК. Он никогда больше не приблизится к нему, не со Спайдером и армией байкеров, чтобы защитить его.

Это безумная мысль, но с ними он, вероятно, в большей безопасности, чем где-либо еще.

Фургон кренится, когда Пип замедляет ход и останавливается на том, что должно быть светофором. Я крепче обнимаю Бена, когда фургон делает поворот, а затем продолжает движение.

По прошествии более двух часов звонит телефон, и я слышу, как Ди берет трубку. Несколько мгновений спустя она ругается.

— Пип, подай сигнал Драгону, что нужна остановка.

Раздается гудок фургона.

Некоторое время спустя фургон подъезжает к заправочной станции и останавливается. Двигатели мотоциклов глохнут, и снаружи доносятся мужские голоса, отдающие приказы. Задняя дверь фургона открывается, и Спайдер машет мне рукой, чтобы я выходила.

— Давай, малыш, — Спайдер помогает Бену спуститься, а потом мне. — Тебе нужно в туалет? — спрашивает он Бена гораздо более дружелюбным тоном, чем обычно спрашивает меня.

— Угу.

— Тебе тоже? — он смотрит на меня.

— Да, — я смотрю на уличный туалет, в стороне от заправки. — Если ты хочешь отвести Бена, я…

— Ни единого гребаного шанса, — он хватает меня за запястье, как будто думает, что я убегу, как только отойду от него на два шага. — Страйкер, отведи Бена в туалет. Ты, пойдешь со мной, — он притягивает меня к себе.

Следуя за ним в туалет, я слышу голос Ди, стоящей с Моникой и Драгоном.

— Тони сказал, что они были бойцами ММА, — говорит Ди раздраженно. — Он сказал, что они создают проблемы для одной из девушек. Один из придурков сломал одной из них руку.

Драгон громко ругается.

— Мне нужна Моника, чтобы заменить ее, — добавляет Ди.

Я понимаю, что она говорит о Логове Дьявола. Я оглядываюсь назад, беспокойство пронзает меня. Я надеюсь, что Сэм не была той, кто пострадала…

— Хорошо, — рычит Драгон, — Дизель может отвезти ее туда. — Спайдер, — зовет Драгон, и Спайдер останавливается у двери в женский туалет, оглядываясь на него через плечо. — Мне нужно, чтобы ты и Страйкер были в Логове с Дизелем, разбирались с тем дерьмом, которое затевают эти бойцы. Пип поедет с воровкой в больницу.

— Конечно, през.

Я сопротивляюсь желанию покачать головой. Я не думаю, что Драгон когда-либо называл меня по имени.

Страйкер исчезает в мужском туалете вместе с Беном. Спайдер открывает дверь в женский туалет, но вместо того, чтобы проверить это место, он заходит и позволяет двери захлопнуться, стоя со скрещенными руками и ожидая.

Женщина выходит из одной из кабинок и смотрит на него с удивлением, которое быстро сменяется шокированным выражением лица, когда она понимает, что он намерен остаться тут. Я поднимаю взгляд, чтобы увидеть его ухмылку, и наблюдаю, как она моет руки, а затем убегает, даже не вытирая их. Вероятно, она слишком боится противостоять огромному татуированному байкеру, который выглядит так, словно может съесть ее на завтрак.

— Что ж, продолжай, — говорит он, кивая на кабинки, — если только ты не хочешь, чтобы я использовал то время, которое у нас есть наедине.

— Ты собираешься стоять тут? — пищу я, — Спайдер, это женский туалет, убирайся!

— Нет, — его широкая улыбка заставляет мои колени дрожать.

В этом туалете нет другой двери и окна, так что я не смогу убежать, но он остается ждать у единственного входа, блокируя его, так как я не слышу его шагов. Либо его не волнует, что кто-то другой может увидеть его здесь и поднять шум, либо он не думает, что у кого-то хватит смелости что-то сказать. Вероятно, это и то, и другое.

Я фыркаю и направляюсь в одну из кабинок, не в силах снова не думать о Колонии. Я делаю свое дело, ненавидя то, что Спайдер может слышать, как я хнычу от боли, когда сижу.

— Больно, Дикая Кошка?

Я стискиваю зубы и с трудом верю словам, которые слетают с моих губ, словам, которые я, должно быть, достаточно часто слышала от женщин и от него в клубе.

— Отвали.

Спайдер разражается смехом, и я слышу в нем шок.

Я вспыхиваю и выхожу. Я не слышу, как он двигается. Как только я мою руки и сушу их под сушилкой, он хватает меня за запястье. Он дергает меня к свободному месту на стене, разворачивает так, чтобы я была к нему спиной, и прижимает меня к ней.

Остается предполагать, что он злится на то, что я сказала, я задыхаюсь и в панике извиваюсь в его хватке. Его пальцы сжимаются на моей шее сзади, заставляя меня прижиматься щекой к шершавому кирпичу.

Его пальцы ослабевают, когда я замираю, но он оставляет свою ладонь на моем затылке. — Разве дочь пастора может так разговаривать? — его голос — низкое рычание, насмешливое и веселое, и совсем не злое.

Не зная, что он собирается делать, я не осмеливаюсь давить на него. Вместо этого я тяжело дышу и жду его следующего шага. Он убирает волосы с моего лица и плеч с этой тревожащей нежностью.

— Ты становишься болтливой Дикая Кошка. Знаешь, это горячо.

— Спайдер…

— Как ты назвала меня прошлой ночью? Жалкий кусок дерьма? — немного гнева или, может быть, желания делают его голос грубым, когда он скользит рукой по моей талии спереди.

Мое дыхание учащается.

Он задирает мою футболку и расстегивает мои брюки.

Паника, поднимающаяся во мне, превращается в смесь унижения и страха. Неважно, как он отнесется ко мне, это будет больно. Я представляю, как его таз болезненно трется о мой покрытый рубцами зад, и я извиваюсь.

— Спайдер, нет, — хнычу я, отталкивая его руку, — пожалуйста, мне все еще больно.

— И ты думаешь, мне не похуй? — он стряхивает мою руку. — Руки за спину.

Мое сердце сильно колотится, глаза слезятся. — Пожалуйста… Не надо… — и мои руки сцепляются за спиной.

Издав низкий, голодный рык, он медленно скользит рукой вниз по передней части моих штанов и в трусики. Стыд обжигает меня, когда два его пальца играют с моим клитором, едва касаясь и без того ноющего бугорка.

— Ты знаешь, как мне сейчас тяжело? — он посасывает мочку моего уха, пока я не начинаю дрожать от удовольствия. Он хватает мою руку, направляя ее к своей промежности и потирая ей стальной ствол через джинсы.

Но я замечаю, что он не делает ни малейшего движения, чтобы расстегнуть свои штаны или стянуть мои. На самом деле, я замечаю, что он вообще избегает прижиматься к моему заду, хотя он прямо позади меня.

Его пальцы дразнят и гладят, пока мои складки не промокают насквозь, а мои соки не покрывают его пальцы, пока мне не приходится заставлять себя не тереться о его прикосновения.

— Мы должны идти, — говорю я, задыхаясь.

Держа пальцы на моей шее, он раздвигает мои ноги, облегчая себе доступ. — Скажи мне, как сильно ты меня ненавидишь.

— Я ненавижу тебя, — повторяю я, вкладывая смысл в каждое слово и находя в них утешение.

Звук, который он издает — это чистое наслаждение, и он делает меня еще влажнее.

Он немного ускоряет свои движения. — Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я трахнул тебя.

— Я… Я хочу, чтобы ты трахнул меня, — я колеблюсь, но повторяю его слова, зная, что у меня нет выбора. Я ненавижу то, что говорю это серьезно, несмотря на боль, которую я бы почувствовала, если бы он это сделал. Я не могу удержаться от того, чтобы не потереться о его поглаживания.

— Я бы хотел увидеть выражение лица твоего отца, если бы он это услышал, — он оставляет горячий поцелуй на моей шее, и когда я стону от удовольствия, он сильно сосет ее. Его пальцы терзают мой пульсирующий клитор, одновременно успокаивая и усиливая сводящую с ума боль. Мои бедра двигаются быстрее, и он так сильно сосет мою шею, что там должен быть синяк. Господи, это так приятно.

Любое смущение ускользает под волнами удовольствия. Мои бедра двигаются еще быстрее, и я выпрямляю спину, бесстыдно толкая свою плоть в его ладонь.

Спайдер одобрительно рычит мне в ухо. Он правильно меняет темп и давление своих пальцев, и я тяжело дышу, жадно вращаясь.

— Черт. Ты такая нетерпеливая малышка. Ты хочешь кончить, не так ли?

Я издаю высокий, отчаянный пронзительный звук в своем горле, задыхаясь от крика экстаза, волна моего оргазма угрожает поглотить меня.

Спайдер отпускает мою шею и откидывает мою голову назад, просовывая свои пальцы мне между губ. Мой рот смыкается вокруг них, как будто они его член. Он рычит и скользит ими внутрь и наружу. Мой язык кружит вокруг них, инстинктивно копируя движения, которые он иногда заставляет меня делать, когда берет мой рот. Его пальцы ускоряются до бешеного темпа на моем клиторе.

— Ты выглядишь так чертовски сексуально прямо сейчас, — его голос грубый и животный, — я не могу дождаться, чтобы войти в тебя сегодня вечером.

Я тяжело дышу и дико дергаюсь.

Как раз перед тем, как я переступаю через край, его рука соскальзывает с моего лона, а затем он вынимает пальцы из моего рта.

— Пора идти, — он хлопает меня по боку так, что это напоминает мне человека, похлопывающего лошадь, — поторопись.

О, нет, он этого не сделает. Он не сделает этого снова, не бросит меня прямо в пропасть только для того, чтобы забрать все это!

Я упираюсь в стену, хлопая по ней ладонями. Унижение, охватившее меня из-за того, что мы только что сделали и где — в грязном, ужасном туалете на заправке, еще хуже, потому что он даже не дал мне закончить.

Я могла бы закричать.

Вместо этого я яростно натягиваю штаны и набрасываюсь на него. Его член напряжен под штанами, и я подумываю о том, чтобы ударить его там. Я смотрю в его самодовольное лицо. — Ты мерзкий, — шиплю я.

Он улыбается, целует меня в кончик носа и выводит из туалета.

И тут до меня доходит. Нравится мне это или нет, независимо от того, как сильно я его ненавижу или как сильно он причиняет мне боль, мое тело полностью принадлежит ему, и ему это нравится.

Глава 16

Пенни

Эмма

Мы приезжаем в больницу на много позже. Судя по солнцу и жаре, когда мы с Беном вылезаем из фургона, должно быть, уже полдень. Спайдер и большинство других покинули нас, когда мы прошли через Даймондбек. Я слышала, как их двигатели затихли вдали, вероятно, направляясь к зданию клуба, и не видела никого, кто ехал бы сзади или по бокам фургона. Я предполагаю, что Спайдер, Страйкер и Дизель отвезли Монику в Логово Дьявола. Рекламные щиты «Города грехов» возвышаются через дорогу от больницы, а название над главным входом гласит Лас-Вегаса Мемориал.

Сейчас с нами только Пип и Ди. Ди протягивает Бену руку, чтобы он взял ее, пока Пип закрывает двери машины. Стоянка заполнена машинами, и Пип быстро осматривает местность, прежде чем направиться к дверям.

Должно быть, он ищет копов, нервно понимаю я, расслабляясь, когда никого не вижу на стоянке.

— Что не так? — спрашивает Ди, глядя на него через плечо у главного входа.

— Мне показалось, я видел, как кто-то следил за нами, — говорит он, пожимая плечами, направляясь к стойке регистрации.

Мужчина выходит из машины, которая выглядит так, как будто ее только что остановили, но он направляется через улицу к магазину.

Мы останавливаемся у стойки регистрации и называем имя Пенни. Дама за ним смотрит на Пипа с ухмылкой и краснеет при виде его пореза. Заходя в лифт, направляющийся на второй этаж, я замечаю, что она стоит и наклоняется над столом, наблюдая, как Пип входит вместе с нами. Она смотрит на него, пока не закрываются двери, как будто хочет смотреть на него как можно дольше.

Ди качает головой.

— Будут ли люди так пялиться на меня, когда я получу порез? — тихо спрашивает меня Бен. Когда я вытаращиваю на него глаза, парень пожимает плечами, — она была довольно милой.

Я смеюсь.

— Не торопись так взрослеть, малыш, — Ди сжимает его руку, бросая на меня едва заметный хмурый взгляд, как будто ее раздражает, что он так сильно привязался ко мне. — Когда ты станешь старше, у тебя будет больше девушек, падающих в обморок от тебя, чем ты знаешь, что с ними делать, ты узнаешь еще до того, как у тебя появится шанс. Тебе придется отгонять их палкой.

С этой ямочкой на подбородке, всеми этими волосами и этими большими детскими синими глазами, она, вероятно, права.

Ди держит его за одну руку, а я — за другую, пока мы идем по коридору второго этажа к палате его матери. Практически все, мимо кого мы проходим, смотрят на Пипа с удивлением, или со страхом, или и с тем, и с другим. Я должна задаться вопросом, что бы они делали, если бы Спайдер был с нами. Некоторые женщины бросают на Ди обеспокоенные взгляды, когда видят ее татуировки.

Один парень, сидящий с ними в приемной, держит в руке телефон, его неряшливое лицо наполовину скрыто худи Chicago Bulls. Он заметно откидывается на спинку стула, как будто ожидает, что Пип вытащит пистолет, спрятанный под его порезом, и выстрелит в него.

На полпути по коридору раздается женский крик, громкий и расстроенный.

— Они пытаются убить меня здесь, Реджинальд! Они продолжают травить меня!

Отвечает утешающий, слегка раздраженный мужской голос, и за ним следует голос маленькой девочки, но, за исключением слова «Бабушка» тихим испуганным голосом, я пропускаю то, что кто-то говорит из-за того, что, как я предполагаю, медсестра говорит старушхе успокоиться, никто не пытается ее убить.

— Черт, я ненавижу больницы, — бормочет Ди, — все либо больны, либо умирают, либо чертовски безумны.

— Ди, она тебя услышит, — нерешительно говорит Пип.

Ди пожимает плечами. — Сомневаюсь, что она заметит.

— Позвольте мне войти и посмотреть, проснулась ли Пенни, — говорит Пип, останавливая нас у входа в комнату в конце коридора, — давай, тигр. — он берет Бена за руку.

Голос старушки из соседней палаты все еще звучит. — Убери от меня эту иглу! Прекрати пытаться прикончить меня!

Я сдерживаю неуместное желание посмотреть.

Когда Пип и Бен входят в комнату Пенни, я слышу голос Пипа и более мягкий женский, хриплый и слишком тихий, чтобы разобрать, что она говорит.

Ди сжимает мою футболку пальцами и отводит меня в сторону, подальше от двери.

— Что? — я смотрю на нее снизу-вверх.

— Ты здесь, потому что Бен попросил тебя быть, — тихо говорит она, — заговори с кем-нибудь, кроме него или Пенни, и мы уйдем достаточно быстро.

Гнев пронзает меня. Я подавляю желание спросить ее, не боится ли она, что я попытаюсь подсунуть кому-нибудь записку или скажу милым медсестрам, что меня держит в плену большой страшный байкер. Она совсем не выглядит нервной, но, с другой стороны, я полагаю, что она привыкла устанавливать правила с людьми, не склонным к сотрудничеству.

— Не волнуйся, я не собираюсь втягивать тебя и Пипа в неприятности, — говорю я с легким намеком на уважение.

— Хорошо. Потому что, если ты это сделаешь, от этого пострадают наши задницы. Снейк получит мою, а Спайдер получит Пипа.

Я моргаю на нее, испытывая странное чувство, что она сочла необходимым указать, что с ней будет иметь дело Снейк, а не Спайдер. В этом есть легкий намек на то, чтобы обучить меня клубным правилам или чему-то в этом роде.

Самое странное из всего этого — полное отсутствие у нее страха перед Снейком, на что бы ни указывало предупреждение в ее голосе. Как будто все, что он с ней сделает, является нормой и принимается.

Мы делаем то, что должны для клуба.

Я киваю.

Когда Пип выходит и кивает нам, чтобы мы заходили, Ди хлопает себя по лбу. — О, черт. Я должна была купить что-нибудь для нее, — она закатывает глаза, — я на минутку зайду в сувенирный магазин. Пип будет у двери.

Она уходит, и я направляюсь в комнату, пока он стоит на страже в холле.

По какой-то причине меня охватывает беспокойство, когда я подхожу к двери в палату Пенни. Я заставляю себя войти.

Бен сидит рядом с женщиной на кровати, положив голову ей на грудь. Пенни лежит поперек кровати, верхний конец которой слегка приподнят, приподнимая ее голову.

Как только я вижу ее, мой желудок сжимается. Одеяла спущены до талии, а ее рука, лежащая поверх них, покрыта синяками, которые выглядят пожелтевшими и слабыми. Ее голова обмотана повязкой. На ее челюсти такой же старый синяк. Она выглядит усталой и измученной, но счастливо улыбается своему сыну, проводя рукой по его волосам, и они говорят о каком-то фильме, о котором я никогда не слышал.

— Привет, — прохрипела она дружелюбно, улыбаясь мне и машет рукой, приглашая подойти, — входи. Ты, должно быть, Эмма.

Я встряхиваюсь, внезапно испытывая стыд за то, что стою тут, как олень, попавший в свет фар, и подхожу к ней. — Привет.

— О, мам, — говорит Бен, садясь и беря меня за руку, — это Эмма, та, о которой я тебе рассказывал.

Она кивает. — Приятно познакомиться с женщиной, которая была так добра к моему сыну.

Я неловко пожимаю плечами и глажу его по волосам, не глядя на нее.

— Все не так плохо, как кажется, — говорит она. В ее тоне чувствуется, что кто-то пытается растопить лед и развеять мое беспокойство одновременно, — из-за повязки это выглядит намного хуже, и это из-за операции.

Я помню, что Джулс сказала, что у нее было кровоизлияние в мозг, из-за которого она впала в кому. Похоже, ей больно, ее дыхание прерывистое, когда она ерзает на кровати, вероятно, из-за сломанных ребер, о которых упоминалось в статье.

Ярость на человека, который отправил ее сюда, бушует во мне, и я соглашаюсь кивнуть, отводя взгляд, чтобы она этого не увидела. Я должна подавить воспоминания о боли, через которую прошли женщины в Колонии. Никто из них никогда не проходил через что-то подобное там, где кто-нибудь мог видеть. Я снова думаю о предупреждениях, которые давали нам пасторы о том, что люди снаружи — дикие животные.

— Тебе что-нибудь нужно? Вода? Сок или что-нибудь в этом роде? — спрашиваю я ее.

— Нет, я в порядке. У меня есть пойло, которое нам дают, — она кивает на прикроватный столик на колесиках, который стоит с другой стороны от нее.

Я ухмыляюсь, восхищаясь духом этой женщины. Она мне действительно нравится.

— Так ты та, от которой Спайди в бешенстве, — говорит она с восхищенной улыбкой.

Я кашляю от смеха. Я бы выразилась по-другому. Она говорит так, как будто он влюблен в меня или что-то в этом роде.

Присаживаясь на стул рядом с ней и отчаянно желая сменить тему, я киваю, указывая на ее обнаженные руки. — У тебя нет никаких татуировок.

Она улыбается, и я внезапно чувствую себя глупо из-за того, что говорю это.

— Девочка, ты должна говорить это правильно, если ты с ним. Называй их тату. И я предполагаю, что ты ожидала, что я буду вся в чернилах, потому что я старушка.

Я хмурю брови.

— Что? — говорит Пенни, сбитая с толку выражением моего лица.

— Почему они называют их старушками? Почему бы им просто не сказать «жена»?

Пенни смеется, а Бен хихикает. Здорово. Я закатываю глаза. Я сделала это снова, пропустила что-то очевидное, что я должна знать.

— Вау. Ребята были правы, ты не в курсе, — говорит Пенни, но ее глаза дружелюбны, — просто байкеры так не разговаривают.

— Ах, — говорю я, желая скрыть свое смущение.

— Как Дизель? — спрашивает она, — он все еще проводит те бои в клубе?

— Да, — говорю я, видев его в одном из этих боев раз или два, и рада, что мне не нужно говорить ей, что я никогда с ним не разговаривала.

— Показушник, — она качает головой, выглядя чем-то средним между грустью и раздражением, — он победил? — с надеждой добавляет она.

— Я не уверена. В следующий раз мне придется быть внимательнее.

— В следующий раз, когда он будет драться, поставь для меня несколько долларов. Только не говори ему.

Я снова смеюсь.

Она устало зевает. — Ну, я просто рада, что вы со Спайди приехали поддержать моего малыша. Надеюсь, он не доставил тебе слишком много хлопот.

— Вовсе нет.

— Хорошо, — она обнимает его и морщится, когда он сжимает ее ребра.

— Эй, Бенстер, полегче с мамой.

Я оборачиваюсь и вижу Ди, идущую к кровати с большим белым плюшевым мишкой на руках и воздушным шариком «Выздоравливай скорее» в одной руке.

— Привет, Ди, — Пенни обнимает ее, когда она наклоняется, и Бен отодвигается, чтобы дать ей место.

Ди выпрямляется и оглядывает комнату. Она подходит к другой стороне кровати и берет со стола пластиковый стаканчик. Он наполовину заполнен бледным яблочным соком, тем, что Пенни называла разбавленным пойлом.

— Это все дерьмо, которое они дали тебе попить? — она качает головой, — ты должна была позвонить мне. Я бы принесла немного содовой. И немного моей домашней запеканки из тунца.

— Я бы предпочла, чтобы ты тайком принесла немного джина, — Пенни одаривает ее бунтарской улыбкой, — мои ребра убивают меня.

— В следующий раз, — она ставит плюшевого медведя на стол и привязывает воздушный шарик к спинке другого стула в углу.

— Это правда, что я слышала от ребят? Что Спайдер одну из рук друга Гэри…

Ди едва заметно качает головой и бросает на меня взгляд. — Только не перед ней. И не перед Беном, — она бросает взгляд на Бена, который слушает с жадным вниманием, вероятно, надеясь, что ему удастся услышать взрослые вещи MК, — кто тебе это вообще сказал? — рычит она.

Пенни пожимает плечами. — Слухи распространяются.

— Чушь собачья. Пип сказал тебе, не так ли? Этому мальчику нужно держать рот на замке. Он так же плох, как Рэт, для сплетен.

— Тогда это правда.

Я навостряю уши и притворяюсь, что читаю журнал, оставленный на тумбочке, боясь и в то же время болезненно нуждаясь услышать, что Спайдер сделал с рукой друга Гэри.

— Я этого не говорила, — говорит Ди. Пенни бросает на нее проницательный взгляд, и она опускает плечи, — да, это правда. Хотя я бы хотела, чтобы он сделал Гэри гораздо хуже.

— Какова ситуация? — спрашивает Пенни, выглядя обеспокоенной, — я не смогу получать новости о нем здесь.

— Придержи эту мысль. Я должна воспользоваться туалетом.

Она встает и исчезает, но я задаюсь вопросом, делает ли она это, чтобы не сообщать Пенни плохие новости об исходе дела Гэри.

Это не так, потому что она входит через несколько секунд, проклиная.

— Что, черт возьми, это за дерьмо? Тетя Фло решает заглянуть в гости прямо сейчас, а я совершенно не готова!

Пенни затыкает Бену уши, когда ругается. Я понятия не имею, кто такая тетя Фло, но Пенни и Бен, должно быть, поняли шутку, потому что они оба снова начинают хихикать, когда Ди выбегает, вероятно, в ванную дальше по коридору. В коридоре звонит телефон, затем замолкает, наступает пауза, и я слышу, как Пип произносит имя Спайдера.

— Подожди, я ни хрена здесь не слышу. Дай я найду место с лучшим сигналом…

Пенни что-то говорит мне, но я пропускаю это мимо ушей, вместо этого слышу, как Пип разговаривает, проходя немного по коридору.

— Медсестра! Медсестра! В моей комнате извращенец, и он пытается убить меня! — кричит женщина из соседней палаты. Мужской голос, я думаю, другой пациент, кричит ей, чтобы она заткнулась.

— Не обращай на нее внимания, — говорит Пенни, когда я морщусь, — она постоянно говорит такие вещи, обычно, когда кто-нибудь входит в ее комнату.

— С ней все в порядке, — слышу я слабый голос Пипа, — твоя маленькая воровка в комнате с Пенни и Беном. О, ничего, это просто какая-то старая летучая мышь дальше по коридору. Ты позвонил мне только для того, чтобы проверить, как она? — интонация в его голосе говорит мне, что он ухмыляется, — ты втрескался по уши, чувак.

Еще одна пауза.

— Подожди, я ни хрена здесь не слышу. Ты пропадаешь… — я слышу, как его шаги удаляются.

— Сестра, сестра, помогите…

Пенни привлекает мое внимание зевком и вздрагиванием. — Прости, — говорит она, когда я смотрю на нее, — я очень устала в последние дни. Надеюсь, ты не возражаешь, если я вздремну…

Ее глаза закрываются.

Бен сворачивается калачиком рядом с ней, положив голову ей на колени.

— Ты не мой Реджинальд! Кто ты? Убирайся из моей комнаты, извращенец!

Я вздрагиваю от неумолимого страха в голосе женщины. Как тяжело, должно быть, ее семье слышать ее в таком состоянии.

Голос старушки затихает.

— Подожди секунду, — слышу я, как Пип говорит в свой телефон, — я все еще тебя не слышу.

Его голос затихает.

Здесь становится слишком тихо, тревожная тишина, которая заставляет меня думать о похоронах. Я прислушиваюсь к успокаивающим звукам медленного, ровного дыхания Бена.

Теперь я начинаю понимать, почему Ди ненавидит больницы.

Не найдя в журнале ничего интересного, я встаю и иду к тумбочке за другим.

Раздается тихий щелчок закрывающейся двери.

— Все в порядке, Ди? — я откладываю журнал и наклоняюсь за другим, — ты нашла то, что тебе было нужно?

— Не двигайся, — тихо рычит мужской голос позади меня.

Я инстинктивно выпрямляюсь.

Прохладный ствол пистолета прижимается к моему виску. Мое сердце подпрыгивает к горлу.

Мгновенно я представляю себе человека, который работает на этого неизвестного Адамсона, целящегося из пистолета мне в голову. Это или один из Ублюдков Сатаны. Я остаюсь совершенно неподвижной, даже не смея дышать.

— Не двигайся и не издавай ни звука, — голос грубый, прерывистый и приглушенный.

В моих ушах звенит от звука бьющейся в них крови. Я тяжело сглатываю, нащупывая способ выиграть время, надеясь, что Бен или Пенни не проснутся. Надеясь, что они этого не сделают, чтобы не стать мишенями.

— Отойди от кровати, — приказывает тот же голос. Дуло пистолета медленно отодвигается от моего виска, когда он отступает, чтобы дать мне место.

Когда я осторожно делаю два маленьких шага назад, инстинктивное желание посмотреть на обладателя этого голоса невозможно игнорировать. Я поворачиваю голову в сторону, ожидая увидеть человека в маске, как у головореза Адамсона, или байкера в порезе. Вместо этого на нем та же толстовка с капюшоном Chicago Bulls, что и в зале. Его капюшон все еще надвинут, но на этот раз я замечаю его лицо.

Мои глаза становятся огромными, а желудок ужасно сжимается.

Мужчина целится мне в голову из пистолета, но это не один из людей Адамсона и не член Ублюдков Сатаны. Я бы узнал это неряшливое лицо и эти пристальные темные глаза где угодно, даже если бы видела их всего один раз, на обложке газеты.

— Не делай глупостей. Шевельнись, и я снесу твою гребаную башку, сука, — приказывает Гэри Джеймисон.

Глава 17

Ветер перемен

Эмма

Я стою тут, второй раз, с мужчиной, направившим на меня пистолет. Два осознания обрушились на меня одновременно, кружась в моей голове темными клубами.

Во-первых, отец Бена — человек, который уложил Пенни на больничную койку менее чем в пяти футах от меня, теперь стоит в двух шагах от мальчика и его матери, пока они спят, оба, не подозревая об опасности.

А во-вторых, Пип и Ди вышли, кто знает, как далеко, и дверь в палату запер Гэри. Даже если бы они вернулись сейчас, они могли бы и не знать, что что-то не так. Они могут подумать, что Пенни по какой-то причине закрыла дверь. Если я позову на помощь, меня могут не только застрелить, но и убить Бена или Пенни.

Повинуясь какому-то инстинкту, чтобы мужчина был как можно более спокоен, я медленно поднимаю руки так, чтобы он мог их видеть.

Гэри Джеймисон кивает с насмешкой на лице. — Умная девочка. Отойди от кровати, — он дергает пистолетом вправо от меня.

Он хочет, чтобы я была вне досягаемости его сына и жены, которых он чуть не убил.

Прежде чем я успеваю пошевелиться, тихий сонный стон достигает моих ушей. Я закрываю глаза в безмолвной молитве, мой страх за Бена удваивается.

— Мне нужно в туалет, — говорит Бен.

Краем глаза я смотрю на кровать. Бен сидит, протирает глаза и смотрит на ванную напротив изножья кровати. Он еще не видел своего отца.

Я сигнализирую ему оставаться на месте, мои пальцы вытянуты вдоль тела.

Голова Бена поворачивается ко мне. У него вырывается тихий вздох, и он откидывается на кровати, как будто его ударило током. — Папа… — его голос тихий и хриплый от страха.

Гэри делает полшага к нему. Его глаза фокусируются на Бене, но он продолжает держать пистолет направленным на меня. — Привет, малыш, — его голос — попытка дружелюбия и теплоты, но он на ступеньку ниже, из-за чего отцовство в нем звучит принужденно и дико, — иди сюда, приятель, — все еще целясь из пистолета мне в голову, он жестом подзывает Бена.

Я смотрю на мальчика как раз вовремя, чтобы увидеть, как он резко мотает головой.

— Все в порядке, Бенни. Я не причиню тебе вреда, — он снова жестикулирует, его приятный голос срывается от отчаяния.

Глаза Бена устремлены на пистолет, широко раскрытые и испуганные. Потом он смотрит на меня, и они становятся еще шире. Я вижу это: он не знает, что делать.

Мое сердце разрывается из-за него, мой разум лихорадочно ищет выход из этого, который сохранит Бену и Пенни жизнь.

— Иди к папе, хорошо? — говорит Гэри, — давай. Иди ко мне. Никто не пострадает.

Половина меня кричит, чтобы сказать Бену оставаться там, где он есть, но я знаю, что не могу этого сделать. К сожалению, нет никакой гарантии, что с ним он тоже в безопасности. Он его отец, но он также отчаянный и достаточно опасный, чтобы избить свою жену до полусмерти.

Беспомощность вцепилась в меня когтями. Я ничего не могу сделать, кроме как стоять там и наблюдать, как разыгрывается эта ситуация.

Выглядящий испуганным и дрожащим, Бен бросает на меня панический взгляд. Затем он медленно встает с кровати. С Гэри впереди и мной позади него, он осторожно идет к своему отцу.

Пенни тихо стонет, и я краем глаза вижу, как она дергается. Ее тело застывает, лицо теряет цвет.

— Гэри! Как, черт возьми, ты… — у нее отвисает челюсть, когда она видит Бена. — Бен, нет!

Бен останавливается. Гэри переводит взгляд на нее, и она вздрагивает.

— Ты думала, что сможешь удержать меня подальше от моего собственного сына? — Гэри шипит на нее. Он делает еще один шаг к ней, пистолет дрожит в его руке, когда он указывает на нее, когда она пытается сесть.

Поскольку его внимание больше не сосредоточено на мне, я делаю вдох и делаю выпад вперед. Я хватаю Бена, игнорируя его крик испуга, и дергаю его за себя. Бен всхлипывает и прижимается к моей спине, сжимая мою ногу. Я тянусь за спину, держа его поближе.

— Я вижу, как это выглядит, — рычит Гэри, переводя взгляд с Пенни на меня. — Вы, суки, хотите удержать меня подальше от моего сына, — он дрожит от ярости, пистолет дрожит в его руке, когда он переводит его от меня к Пенни, как будто пытаясь решить, в кого ему стрелять первым.

— Вы все одинаковые, — выплевывает он, свирепо глядя на Пенни, — я обеспечивал тебя, я давал тебе все, а ты убегаешь с моим мальчиком? Я должен был прикончить тебя, когда у меня был шанс.

Рука Пенни движется, ловя мой взгляд. Она тянется к кнопке вызова, лежащей на ее кровати. Гэри бросается вперед, выхватывает ее у нее и отбрасывает в сторону.

Он также встал почти передо мной, оставляя беспрепятственный путь к двери.

Я разворачиваюсь и толкаю Бена к двери. — Беги!

Бен испуганно вскрикивает и бросается к двери.

Гэри набрасывается на меня. — Ты гребаная сука.

Прежде чем я успеваю отступить, он поднимает руку и бьет пистолетом по моей голове сбоку. Боль пронзает мою голову, и я отлетаю назад. Врезаюсь в пол, приземляясь на бок с криком и стоном.

На другом конце комнаты Бен пытается открыть дверь, но она слишком тяжелая, удерживаемая пружинами, которые предназначены для того, чтобы никто не попал в нее.

— Парень, вернись сюда, — рычит Гэри. Он бросается за ним.

Меня охватывает дикий порыв. Выигрывая время Бена, я выставляю ногу перед Гэри. Он спотыкается и падает на живот с громким стуком и ворчанием. Пистолет скользит по полу к стене на другой стороне комнаты.

Бен врывается в полуоткрытую дверь, и она начинает медленно закрываться, достаточно медленно, чтобы я увидел, как он бежит по коридору.

Гэри рычит и ругается на меня, но я слышу это только наполовину.

— Эй, Бен, какого хрена? — выпаливает Пип.

Гэри вскакивает на ноги и бросается к двери. Снаружи я слышу, как он ругается. Он только что видел байкера со своим сыном.

— О, черт, — кричит Пип, — Бен, отстань от меня, я… Спайдер, здесь творится дерьмо! Бен, слезай…

Шаги Пипа, или Гэри, или обоих, раздаются по коридору. Гэри кричит что-то, чего я не понимаю, Пип ругается, и я слышу, как один из сотрудников больницы кричит кому-то, чтобы он вызвал охрану.

Я пытаюсь сесть, пытаюсь дотянуться до кнопки вызова на полу, но у меня такое чувство, что голова вот-вот взорвется, и я не могу пошевелиться. Все, что я могу сделать, это застонать. Я смутно осознаю, что Пенни зовет меня на помощь и тоже пытается дотянуться до кнопки вызова.

Остальное из того, что происходит — как в тумане. Время становится невыразимой вещью, когда кто-то, Пип? помогает мне сесть на стул. Мой желудок бурлит от ярости. Голос Ди пробивается сквозь боль.

— Дерьмо. Что, черт возьми, произошло? — она рядом со мной, прижимая полотенце к моему виску.

— Гэри, — говорю я, морщась, — пытался забрать Бена. Подождите, где он? Где Бен?

— С ним все в порядке, он прямо здесь.

Я оглядываюсь и улыбаюсь Бену, сидящему на руках у своей матери.

— Пип, — огрызается Ди на молодого человека рядом со мной, — я ухожу на пять гребаных минут, и мир летит в тартарары? Ты звонил Спайдеру?

— Он уже в пути.

Ди берет меня за плечо, пока я не смотрю на нее затуманенным взглядом. — Господи Иисусе. Ты в порядке?

Мне удается кивнуть. — В порядке… Я в порядке… — господи, у меня такое чувство, будто по голове кто-то бьет молотком.

— Черт, ты разыграла из себя героя, не так ли? — в ее голосе звучит что-то среднее между раздражением и одобрением, когда она внимательно изучает мою голову, — я думаю, с тобой все будет в порядке, но я хочу, чтобы Акс посмотрел на тебя, когда мы доберемся до клуба. Кто-то должен похоронить этого ублюдка в глубокой яме.

— С Эммой все будет в порядке? — спрашивает Бен тихим, дрожащим голосом, от которого мое сердце становится огромным.

— С ней все будет в порядке, малыш, — говорит Пенни, прижимая его к себе. Она смотрит на меня, ее затуманенные глаза полны благодарности.

— Я позвоню Рути и скажу ей, чтобы она приехала и забрала Бена, — говорит Ди, — сука всегда опаздывает. Вот, подержи это для меня, Эмма. Ты поняла это?

Она ждет, пока я прижму полотенце к виску и кивну, затем достает свой телефон.

— Гребаная дерьмовая связь, — она выпрямляется и поворачивается к Пипу, к двери, откуда я слышу приглушенный голос медсестры, — черт, Пип, избавься от нее, мы справимся. Нам не нужны люди, задающие вопросы… — голос Ди затихает, когда она выходит в холл.

Пип уходит, и я слышу, как он разговаривает с медсестрой удивительно успокаивающим, спокойным голосом, который, как мне кажется, надевают байкеры, когда хотят сохранить все в тайне.

В коридоре раздается голос Ди. Звучит так, как будто она разговаривает по телефону.

— Эмма, — голос Пенни привлекает мое внимание. Я осторожно поднимаюсь со своего места, сдерживая вздрагивание, когда моя голова стучит сильнее от движения. Прижимая полотенце к виску, я подхожу к ней и слабо улыбаюсь.

Она похлопывает по кровати рядом с собой. Как только я сажусь, Бен отпускает свою мать и бросается в мои объятия.

Мое сердце переполняется нежностью к нему. Хриплый смешок вырывается, когда я обнимаю его, укачивая и прижимая к себе.

— Ты в порядке, — говорит он таким тихим голосом, что это почти разбивает мне сердце. Он отстраняется, и я вытираю его слезы.

— Конечно, крутой парень. Ты не сможешь так легко от меня избавиться.

Он внезапно целует меня в щеку, а затем заползает обратно в объятия своей матери. Пенни крепко обнимает его и улыбается мне через плечо. Ее рука сжимается вокруг моей.

— Я… эм… — она вытирает глаза и неловко откашливается, — я не знаю, что сказать. Ты была невероятной. Эм… спасибо.

Чувствуя себя очень неловко, но улыбаясь, я соглашаюсь кивнуть и сжимаю ее руку в ответ. Мои глаза затуманиваются от слез. Я пару раз открываю рот только для того, чтобы закрыть его, не находя подходящих слов.

— Где она, черт возьми?

Чувства, которые были притуплены болью и страхом, внезапно обостряются при звуке рычащего, грубого голоса Спайдера в конце коридора.

Пип отвечает, но они слишком далеко, чтобы я могла услышать его ответ.

— Ты, — громко рычит Спайдер.

— Эй! — Пип внезапно встревожился.

— Где, черт возьми, ты был, когда происходило все это гребаное дерьмо? — Спайдер рявкает, теперь прямо за дверью, — почему ты не был с ней?

— Господи Иисусе, я говорил с тобой по телефону, — огрызается Пип.

Мое сердце замирает. Я облизываю губы, не смея поверить, что это защита, которую я слышу в голосе Спайдера, что это больше, чем просто знакомое чувство собственничества, которое я так хорошо знаю.

— О, — Спайдер звучит так, как будто часть гнева покинула его на секунду, — хорошо, где, черт возьми, была Ди во время всего этого? Если с ней что-нибудь случится проспект, и ты, и Снейк будете…

— Черт, — раздается голос Ди, — вы двое можете вести себя тише? Ты хочешь, чтобы тебя вышвырнули? — шипит она, — она здесь, Спайдер. Она ранена, но с ней все в порядке, ясно?

Затем появляется Спайдер, стоящий на коленях у края кровати передо мной. Его огромные руки обхватывают мою голову, и когда он поднимает мое лицо, тепло его ладоней проникает в меня, кажется, возвращая меня к жизни впервые с тех пор, как появился Гэри.

— Посмотри на меня, — говорит Спайдер. Мягкость его голоса застает меня врасплох так же сильно, как и беспокойство, которое, клянусь, я вижу в его глазах, — ты в порядке?

Я киваю, обхватывая его запястье рукой, чувствуя, как дрожь в моем теле прекращается, когда его присутствие успокаивает меня.

Я только наполовину замечаю, что Дизель сейчас в комнате. Он сидит на кровати с Пенни и Беном, обнимает Бена и держит Пенни за руку. Я слышу, как Страйкер и Рипер приглушенными голосами разговаривают в коридоре с Пипом и Ди. Я раз или два слышу имя Гэри, и они произносят его так, как будто это проклятие.

— Я в порядке. Это всего лишь рана, — я все еще прижимаю полотенце к голове.

— Что случилось? — Спайдер забирает у меня полотенце, смотрит на кровь на нем, а затем смотрит на порез на моем виске.

— Он ударил меня пистолетом. В этом нет ничего особенного, — я беру у него полотенце и снова прижимаю его к голове.

Ситуация могла быть намного хуже. Насколько близко я была к тому, чтобы меня пристрелили? Насколько близко Пенни была к тому, чтобы потерять своего сына или свою собственную жизнь? Злость на Гэри и чувство вины за его побег сокрушают меня. — Я пыталась остановить его, — добавляю я неуверенно.

— Конечно, ты пыталась, — свет в глазах Спайдера, кажется, гаснет, и его руки опускаются с моего лица.

Нотка гнева в его голосе сбивает меня с толку.

Он игнорирует меня, распахивает дверь и выходит из палаты.

———

Поездка обратно в Каспер, вероятно, заняла всего меньше часа, но кажется, что это в десять раз дольше. Пип ведет фургон с Ди на переднем сиденье, в то время как я еду сзади одна. Я прижимаю ткань к голове сбоку, мечтая о чем-нибудь, что могло бы заглушить пульсацию в моем черепе, но Ди хочет, чтобы Акс осмотрел меня, прежде чем я что-нибудь приму.

Я полагаю, у боли есть и светлая сторона. Из-за этого становится все труднее зацикливаться на испытании с Гэри, которое грозит захлестнуть меня всепоглощающей волной. Так легче не думать о том, что могло случиться с маленьким Беном или Пенни. Или мной. Если бы я не смогла подставить Гэри подножку, смог бы он скрыться с Беном, даже если бы Пип был в коридоре? Если бы Гэри решил застрелить Пенни или меня…

Она была бы уже мертва, и я тоже. Ни у кого из нас не было бы возможности избежать пули, если бы он выстрелил в нас.

Я откидываю голову назад, закрываю глаза и отбрасываю эту мысль в сторону. Мне не приносит никакой пользы думать так. Но отбрасывание воспоминаний в сторону только подталкивает мои мысли к Спайдеру, к тому, как он ушел, не сказав ни слова заботы или утешения.

Вместо беспокойства он был зол. Обвинение, которое я увидела на его лице до того, как он ушел, отпечаталось в моем мозгу, оставив после себя путаницу, от которой у меня закружились мысли, и укол, разъедающий мое сердце, как разъедающий яд.

Спайдер любит Бена и Пенни, и я знаю, что он был бы раздавлен, если бы с ними что-нибудь случилось, так почему он должен злиться на меня за это? Его реакция не имеет смысла.

Фургон наконец останавливается, и передние двери открываются, а затем с грохотом захлопываются. Снаружи доносятся голоса, Пипа, Ди и Акса, но я не могу разобрать, что они говорят. Пип отпирает и открывает задние двери.

— Получила хороший удар по голове, да? — говорит Акс, беря меня за руку и помогая выбраться из машины, — иди сюда, — он ведет меня к боковой двери в здание клуба и вниз по ступенькам в подвал, куда, вероятно, отвели Кэпа, когда в него стреляли.

Пока Акс осматривает мою голову, он заставляет меня повторить все, что произошло. Он не думает, что у меня сотрясение мозга, но оказалось, что мне нужно наложить пять швов, и он настаивает, чтобы я успокоилась и не работала пару дней.

Пип и Ди оба ждут, пока он работает, Ди соглашается дать мне отгул, как бы я ни старалась сказать ей или доктору, что в этом нет необходимости. Пип выходит, и я слышу, как он информирует Драгона в холле.

— Она настоящая маленькая чертова Флоренс Найтингейл (прим.перев.: Сестра милосердия и общественный деятель Великобритании), не так ли? — раздраженно говорит Драгон, — что еще?

— Рипер охраняет дверь Пенни на случай, если этот мудак вернется, чтобы закончить работу, — тихо говорит Пип, и мой желудок немного расслабляется, — Дизель останется с ней на некоторое время. У нас есть кое кто, кто следит за Беном и Рути в ее доме.

— А Гэри? Кто-нибудь знает, куда подевался этот ублюдок?

— Он в бегах.

Раздается громкий удар, как будто Драгон что-то ударил, и он ругается.

— Страйкер подмазал несколько ладоней и получил видео от службы безопасности из больницы, чтобы Рэт посмотрел, — добавляет Пип.

— А Спайдер?

Мои уши напрягаются при этом, но в коридоре раздаются шаги, и мужские голоса затихают, пока их не становится едва слышно.

Как только Акс заканчивает, он отпускает меня, удивляя меня улыбкой и пожатием моего плеча. — Больше никакого этого героического дерьма. Держись подальше от неприятностей, хорошо?

Я слабо улыбаюсь ему, видя удивительное уважение в его глазах. Трудно поверить, что это тот же самый человек, который накачал меня наркотиками всего несколько дней назад.

Ди обнимает меня и ведет наверх. Она осматривает повязку и пластырь, наложенный на рану. — У тебя там будет приличный шрам, когда он заживет, но выглядеть это будет не так уж плохо.

— Где Спайдер? — спрашиваю я по дороге в бар. Я съеживаюсь, слыша, как задаю вопрос вслух, который задавала слишком часто с тех пор, как встретила его.

Судя по тому, как ее рот приподнимается, она уловила беспокойство, которое мне не удалось скрыть в своем голосе. — О, не беспокойся о нем. Он занимается тем, что у него получается лучше всего.

Я хмурюсь, раздраженная ее ответом. Это ничего не выдает, но зловещая манера, с которой она это говорит, позволяет мне слишком легко представить, чего она не говорит.

Снова клубные дела.

Делает то, что у него получается лучше всего. Что это такое? Защищает клуб, верно?

Эти слова подразумевают бесконечные возможности, но они ясно дают понять, что, что бы он ни делал, это опасно. Бандит вышел на свободу.

Эта мысль вызывает невольное напряжение в моих мышцах. Неважно, как сильно я хочу разозлиться на него, я не могу избавиться от страха за него, который сжимает мою грудь.

— Скажи Сасси, что ей придется заменить Эмму в ближайшие несколько дней, — инструктирует Ди Монику, когда мы проходим мимо нее по пути в коридор, ведущий к спальням.

— Итак, — говорит Моника, следуя за нами к комнате Спайдера. — Значит, тебе удалось увильнуть от работы, Липкие Пальчики?

Яростный гнев пузырится у меня в животе, как кислота, но я закатываю глаза и ничего не говорю.

Ди не отвечает, но ее челюсти сжимаются, и ее рука на моих плечах напрягается.

— Сасси больна, — говорит Моника.

Ди набрасывается на нее. — Тогда позови кого-нибудь другого, — холодно приказывает она, — и если я услышу, что ты пытаешься поднасрать Эмме, я позабочусь о том, чтобы ты была единственной, кто сможет дать Уистлеру все, что он захочет, в течение следующего месяца.

Лицо Моники бледнеет. Она отстраняется от нее. Шок и ужас на ее лице доставляют мне дикое удовольствие. Моника исчезает, и я смотрю на Ди, когда она открывает дверь в комнату Спайдера ключом из связки, полной их.

Это странное чувство — осознавать, что здесь только что произошло. С того момента, как Спайдер привел меня в Каспер, Ди не только изо всех сил старалась сделать мою жизнь невыносимой, но и всякий раз, когда Моника доставляла мне неприятности, она наблюдала за этим с восторгом. Я не смею поверить, что то, что случилось с Гэри, перечеркнуло все с чистого листа, но все же мне кажется, что она внезапно перешла на другую сторону.

Я дрожу, как будто ветер перемен только что пронесся по этому зданию клуба, становясь осязаемой вещью, которую я чувствую на своей коже.

Что там Морт сказал о том, что случилось с Кэпом? Клуб следит за плохим и хорошим. Это не забывается.

Струйка тепла немного устраняет холод, который я испытывала во время моей последней встречи с Спайдером. Может быть, я вижу в действиях Ди больше, чем они заслуживают, но это немного похоже на то, что долг был выплачен.

Оставшись одна в комнате Спайдера, я долго сижу на его кровати, погруженная в свои мысли. Возможно, мой долг был выплачен в глазах Ди, но будет ли он когда-нибудь выплачен в его глазах? Может ли это когда-нибудь случиться?

На следующее утро меня будит стук в дверь. Я с удивлением понимаю, что уже почти полдень, если верить прикроватным часам Спайдера. Ожидая увидеть Пипа или Ди, я надеваю халат, который мне одолжила Ди, открываю дверь и моргаю.

— Моника?

Она стоит в дверях и выглядит необычайно неловко. На ее руках сложена куча одежды. Она не смотрит мне в глаза, но ее взгляд скользит по перевязанной ране на моем виске, прежде чем вернуться к одежде. — Я… эм. Я не… Я имею в виду… — она протягивает мне одежду. — Вот. Да.

— Это Ди послала тебя сюда? — я нерешительно беру одежду, машу ей рукой приглашая и отступаю, чтобы дать ей место.

— Нет.

— О… — я прикусываю губу.

Она заламывает руки. — Слушай, я… насчет вчерашнего. Я не знала. Пип рассказал мне о том, что случилось с Гэри прошлой ночью. О том, что ты сделала.

Восхищенная улыбка появляется на ее лице вместе с извинением в глазах, и я чувствую, как мои губы произносят беззвучное «О».

Она прочищает горло и дергает подбородком в сторону одежды. — Я надеюсь, что она подойдет. Она самая маленькая, какая у меня есть.

— Это твоё? — во мне просыпается надежда, надежда на то, во что я не верила, что это возможно.

Я смотрю на серые легинсы и темную футболку, ни то, ни другое не особенно откровенно. Меня охватывает облегчение от того, что они не принадлежат какой-то шлюхе Спайдера. — Э-э… спасибо.

Моника пожимает плечами. — В этом нет ничего особенного. Я подумала, что это меньшее, что я могу сделать, — ее улыбка неловкая, но в то же время теплая. Теплая, как она улыбалась мне до того, как я украла эти чаевые.

Мое сердце взрывается, внезапно чувствуя себя огромным и наполненным. Такое чувство, как будто тяжелый груз, который лежал у меня на груди, внезапно упал.

— И тебе лучше наслаждаться ими, пока можешь, — добавляет она с ухмылкой. — Как только Спайдер вернется, он, вероятно, заставит меня сбегать за тем же сексуальным дерьмом, которое он заставлял меня подбирать для тебя с тех пор, как ты здесь.

Дразнящий огонек в ее глазах, точно такой же огонек, который я видела в них, когда она дразнила меня за то, что послала меня обслуживать байкеров в Логове Дьявола, за то, что я не знала, что такое байкеры. Мое сердце становится немного больше.

Затем мои глаза расширяются, смысл того, что она только что сказала, бьет меня по лицу.

Одежда, которую Спайдер заставил меня надеть в мой первый день здесь из его шкафа, очевидно, была от одной из его женщин, но остальная…

Я ворчу и качаю головой в потолок, бросая одежду на кровать. — Подожди минутку. Ты хочешь сказать, что он покупал эти вещи?

Уловив гнев в моем голосе, она сдерживает смешок. — О Боже мой. Ты думала, что они от других женщин, которых он… Ох, — она прикрывает рот, ее плечи трясутся.

— Ооо, — я сжимаю кулаки, — это... это… — я не могу найти подходящего для него слова, от которого у моих родителей не встали бы дыбом волосы.

Моника хихикает. Приятный, чисто игривый звук стирает недели вражды между нами, и внезапно я чувствую, что иду по воздуху.

Затем она приходит в себя и наклоняет голову. — Слушай, Эмма, я слышала, о чем Рэт болтал остальным парням. О том, почему ты украла эти деньги. Он говорил об этом сегодня утром с Пипом.

Мое сердце подпрыгивает.

— Спайдер может быть слишком большим мудаком, чтобы не поверить тебе, но я понимаю. Если бы я знала почему, я бы никогда… — она замолкает, и ее глаза внезапно становятся влажными.

Мои глаза щиплет, горло сжимается, и следующее, что я помню, это то, что мои руки обнимают ее. Ее руки сжимаются, и я закрываю глаза, слезы текут по моим щекам.

Мы долго стоим тут в тишине, прежде чем она, наконец, отстраняется и еще раз прочищает горло. — Итак… Гм… поскольку ты собираешься застрять без дела на некоторое время…

Я закрываю дверь и иду к кровати, чтобы одеться, глядя на нее, когда она замолкает.

— Я собиралась свернуться калачиком с попкорном и посмотреть фильм. Присоединишься ко мне?

Я вытираю глаза и радостно киваю. — Что ты собираешься смотреть?

Когда я снимаю халат и натягиваю легинсы и футболку, до меня доходит, что я никогда не смотрела фильм до конца, ловя только отдельные его фрагменты, обычно фильмы «Холлмарк» или полезные детям, которые Портеры разрешают смотреть своим мальчикам.

— Я подумала, что посмотрю «Звездные войны» или что-то в этом роде, — говорит она, открывая дверь, пока я поправляю футболку.

— Звездные кто?

Она широко раскрывает глаза и улыбается. — Вау, девочка. Ты не знаешь, что такое «Звездные войны»? Это просто неправильно, — она хватает меня за руку и тянет по коридору. — Давай, Марсианская Девочка. Мы исправим это дерьмо прямо сейчас.

Мое сердце подпрыгивает. Я чувствую себя легче, чем когда-либо за последние дни. Даже облако отсутствия Спайдера и страх перед его возвращением кажутся менее мрачными.

— Эмма. На одно слово, — рычит голос позади меня.

Мы с Моникой останавливаемся у двери в ее комнату и оглядываемся через плечо, чувствуя себя так, как будто счастливый шарик в моем животе только что сдулся.

Драгон крадется к нам. С каждым его шагом мой желудок сжимается все сильнее.

За единственным исключением того дня, когда я позвонила ему, когда был подстрелен Кэп, президент никогда по-настоящему не разговаривал со мной. Обычно он бормотал всего несколько слов, и всегда Спайдеру, никогда не обращаясь непосредственно ко мне. Нахождение рядом с ним всегда заставляет меня чувствовать себя неловко, и хмурый взгляд, который он носит, говорит мне, что это не похоже на приятную беседу.

— Э-э… — я неуклюже опускаю плечи и киваю.

Он останавливается перед нами, и то, как его ярко-голубые глаза резко бросаются на Монику, не заставляет меня чувствовать себя лучше.

— Я буду через секунду, — говорю я ей.

Она исчезает в комнате с таким видом, как будто оставляет меня в темном лесу наедине с волком. Дверь закрывается, оставляя нас наедине.

— Я слышал о том, что случилось с Гэри в больнице, — его тон ровный и холодный и ничего не выдает.

— Сэр? — пищу я, так как не знаю, что еще сказать, чувствуя, как по мне разливается жар.

— То, что ты сделала, было невероятно глупо, — говорит он, и резкость в его тоне застает меня врасплох.

Гнев пронзает меня, и все же я не могу выдавить из себя ни слова. Мои глаза отказываются подниматься от пола, а мое лицо очень горит. Я собираю все свое мужество и заставляю себя посмотреть в его необычайно красивое, суровое лицо.

— Сэр, а чего вы ожидали…

Он поднимает руку, и я ненавижу себя за то, что сразу замолкаю. Я начинаю понимать, почему некоторые парни замолкают и сразу же освобождают места рядом с ним, когда он появляется. Его глаза ловят мои, как у хищника, и все в нем кричит о том, что любой из пасторов выглядит трусом. Он невероятно пугающий.

Его рука опускается, как только я замолкаю. — Бен и Пенни живы благодаря тому, что ты сделала, — ровность его голоса не соответствует его словам.

Я с трудом сглатываю, не уверенная в том, что здесь происходит. — Сэр?

Продолжает он, и его голос теперь странно тих, — Я этого не забуду.

Не зная, что сказать, я просто смотрю на него. У меня такое чувство, что это не то, что женщина часто слышит от него, и у него тикает челюсть, что говорит мне, что ему не нравится это говорить.

Слова до жути похожи на слова Морта.

— Это все, — натянуто говорит он, кивая мне, чтобы я шла своей веселой дорогой.

— Да, сэр, — говорю я, совершенно сбитая с толку. Я поворачиваюсь, чтобы войти в комнату Моники.

— Это не значит, что я тебе доверяю, — добавляет он через плечо по пути в бар.

Как будто он начал отпускать меня с очень острого крючка, а потом вонзил его обратно. Я понятия не имею, как я отношусь к нему, и у меня есть тайное подозрение, что именно это ему нравится.

Если раньше я была сбита с толку, то это заявление заставляет меня долго смотреть на его огромную спину.

Как только дверь в комнату Моники закрывается за мной, я прислоняюсь к ней, чувствуя, что мои колени вот-вот подогнутся. Моника сидит на краю своей кровати, уставившись на меня с открытым ртом. Очевидно, она слышала каждое слово.

— Хорошо, что, черт возьми, только что произошло? — дрожащим голосом спрашиваю я.

— Я не уверена, — Моника постукивает по губам краем футляра от Blue-Ray, который держит в руках. На задней стороне футляра изображен мужчина с очень старой прической, в темной одежде и со странным мечом, который, кажется, светится, в боевой стойке. Ее голос приглушен. — Но позволь мне рассказать тебе кое-что о Драгоне, Эмма. Он является президентом более пяти лет, и я ни разу не слышала, чтобы он благодарил женщину за что-либо.

— Но он не поблагодарил меня.

Она кивает, ее глаза мерцают. — От Президента? Это было настолько близко к благодарности, насколько это возможно для одного из нас.

Следующие два с половиной часа были одними из лучших, которые у меня когда-либо были.

Мы с Моникой сидим на ее кровати, поглощая попкорн и кока-колу, Моника время от времени глотает выпивку, которая вскоре делает ее пьяной. Фильм продолжается, и она безжалостно дразнит меня, когда я задаю вопросы обо всех странных именах персонажей, планетах и кораблях. Ближе к концу фильма, когда Оби Ван Кеноби убит Вейдером и исчезает, я перевожу взгляд с нее на экран, снова на нее.

— Подожди, куда он делся? Его мантия все еще там. Он сейчас бродит где-то по галактике голый?

Моника падает обратно на кровать, воя от смеха. — Он мертв, тупица, — но в ее тоне нет резкости.

— Ой, — я бросаю в нее зернышко, и она бросает его обратно, — но почему он исчез?

Она садится, пытаясь выглядеть серьезной. — Рэт смог бы объяснить это лучше меня, но я думаю, что он пошел к высшим силам или что-то в этом роде.

— Оу! — я смотрю на экран, когда Люк, Хан и Лея входят в большой зал, заполненный солдатами флота повстанцев, чтобы получить свои медали, — но он был Люку как отец. Это отстой.

Мы смотрим финал, и я лежу поперек ее кровати рядом с ней, чувствуя, как счастье, уже расцветающее во мне, растет от сочного финала фильма.

— Итак, что происходит между тобой и Пипом? — я спрашиваю ее, когда она встает, чтобы вставить «Империя наносит ответный удар», — вы, ребята, значит, вместе?

Она смотрит на меня, сидя на корточках перед плеером Blue-Ray.

— Ну, я просто имею в виду, что ты кажешься заинтересованной, но я видела, как ты уходила с… Я имею в виду… — мое лицо заливается краской, и я неуклюже замолкаю. — Извини, я все еще не понимаю, как это работает.

Моника вставляет диск Blue-Ray, но когда она садится на кровать, она не смотрит на меня. Она возится с пультом дистанционного управления и не нажимает кнопку воспроизведения.

— Прости. Мне не следовало спрашивать. Это не мое дело.

— Я думаю, никто никогда не говорил тебе, что такое клубная девушка, не так ли?

Я качаю головой. Затем у меня отвисает челюсть. — Подожди. Джулс так себя называла. О, ничего себе, — я смотрю в потолок, — немного медленно соображаешь, Эмма.

Моника одаривает меня слабой улыбкой.

— Но почему ты это делаешь? Я не осуждаю, просто…

— Ты думаешь, они заставляют нас это делать, — она качает головой, — мы здесь не по принуждению. Клубные девушки выбирают быть здесь. Мы можем уехать в любое время.

Но я вижу печаль в ее глазах. — Но как насчет Пипа? Ты хочешь быть с ним, не так ли?

Она пожимает плечами. — Если бы он попросил меня быть его старушкой, я бы не отказалась.

— Но почему он этого не делает? Разве он не хочет этого?

— Он не может. Так это не работает, — на мой растерянный взгляд она кладет руку мне на колено, — хорошо, вот в чем дело. Я не буду говорить, что этого никогда не бывает. Но клубные девушки редко становятся старушками. Это часть работы. Мы должны принять любого, кто захочет, в любое время. Просто так оно и есть. Даже если бы Пип захотел, его нужно было бы принять в МК, чтобы спросить.

— Но разве он уже не принят? Он ведь член клуба, верно?

Она качает головой. — Он проспект. Он должен заработать нашивку своего членства — символ черепа Бандитов, которая у Спайдера на порезе.

— Итак, пока он это не сделает…

— Пока он этого не сделает, то, что у нас есть сейчас — это все, что есть.

— Как ты думаешь, он спрашивал, примут ли они его?

Она не отвечает, но молчание говорит само за себя. Моника фыркает. — Давай просто посмотрим фильм, хорошо? — она нажимает кнопку воспроизведения.

Господи, мое сердце болит за нее. Когда она заговорила о служении мужчинам, я увидела в ее глазах странную гордость, которая сильно напомнила мне о том, что она однажды сказала мне. Мы делаем то, что должны для клуба. Но невозможно было не заметить болезненную тоску в ее глазах.

Я чувствую, что только наполовину понимаю правила игры в клубе, когда речь заходит о девушках. Очевидно, что здесь существует строго соблюдаемая иерархия. В Колонии тоже существовала иерархия, хотя она была более негласной, чем здесь.

Среди членов Его Святого Мира жена Дэвида Гилда занимает то же положение, что и Ди здесь. Под ее началом идут жены пастора, затем жены дьяконов и так далее по цепочке. Как дочь пастора, я должна выйти замуж за пастора или человека равного ранга. Женщины всегда дружелюбны друг с другом, но существует негласный закон, согласно которому те, кто занимает более высокое положение, не сближаются слишком близко с теми, кто занимает более низкое положение, и кому-то вроде меня не следует даже думать о том, чтобы связать свою судьбу с мужчиной более низкого положения. Этого просто не произошло бы, и, если бы кто-то думал, что это возможно, пасторы положили бы этому конец, если бы женщины не сделали этого первыми, избегая неприемлемости.

Я нахожу выбор Моники стать клубной девушкой одновременно интригующим и печальным. Грустно, потому что у меня такое чувство, что и она, и Пип выбрали бы другой путь, если бы все было по-другому. Статус проспекта Пипа означает, что он не является полноправным членом, но даже если бы его приняли, статус Моники удержал бы его. Он был бы похож на новоназначенного дьякона, тоскующего по девушке из конюшни. Их отношения никогда не были бы приняты никем, и это повредило бы отношениям, которые у них были со всеми остальными, если бы те, кто занимает уважаемое положение, просто не нашли способов разлучить их. Они оба существуют в положении, которое делает невозможным что-то большее, чем случайный секс.

Понимание ее ситуации поражает меня с полной силой, и боль в моем сердце заставляет меня страстно желать обнять ее. Мысли о Спайдере мелькают в моей голове, и я отбрасываю их назад, ненавидя тоску, которая подкрадывается ко мне. Тоска, которой даже не должно быть, и которая, я знаю, совершенно бесполезна.

Позже, уже после наступления темноты, я лежу в кровати Спайдера на животе, одеяла сняты. Я сплю голая, и прохладный воздух из кондиционера ласкает мой обнаженный зад. Мне не нравится спать голой, но мой зад все еще болит, и это ощущается еще хуже после того, как я просидела весь день. По крайней мере, меня никто не видит.

Я оставила лампу выключенной, так что только луч света из ванной не дает комнате погрузиться в кромешную тьму. Мои мысли бесконечно крутятся по спирали, сбивая с толку и давя мне на грудь, как кирпичи.

Свежая злость на Спайдера поднимается подобно огню, а затем быстро сгорает, гася собственное бессилие. Это бесполезно, неспособно причинить ему боль и ничего не делает, кроме как оставляет меня опустошенной и чувствующей себя еще более беспомощной.

Я понятия не имею, какое место в клубной иерархии занимают мои отношения со Спайдером. Я не клубная девушка. Он претендовал на меня с исключительностью, которая была бы невозможна, если бы я была такой. Он сказал, что намерен оставить меня у себя. Но я так же не старушка. Я для него не такая особенная, как Ди для Снейка. Я инструмент для его удовольствия, которым он пользуется по своему усмотрению, со мной обращаются как с клубной девушкой, но даже без тех свобод, которые у них есть. Другие мужчины не могут прикоснуться ко мне, но я так же не могу уйти или отказать ему.

Каким бы безымянным оно ни было, постоянство моего собственного положения проникает в меня, болезненное и неизбежное. Будущее простирается передо мной, внезапно безнадежное и темное, как ночь вокруг меня. То, что произошло с Гэри накануне, изменило отношения с женщинами, и это каким-то образом изменило ситуацию в глазах Драгона, но я даже не могу сказать, как. И, судя по тому, как Спайдер посмотрел на меня, прежде чем уйти, я сомневаюсь, что она изменилась для него. Возможно, как бы это ни было бессмысленно, она даже изменилась к худшему.

Эта мысль опустошает меня, не оставляя ничего, кроме отчаяния в моем сердце и страха, растущего в глубине моего живота. Между мной и Ди все по-другому, и между мной и Моникой. Но каким будут отношение между мной и Спайдером, когда он вернется? Он украл мое будущее, мою свободу, мое достоинство, и все же у меня ужасное чувство, что он может забрать у меня еще много чего, если захочет.

Я бью кулаком по его подушке. Сон не приходит ко мне долгое, долгое время.

Глава 18

Бессердечный

Спайдер

Я еду один по трассе I-15 в сторону Барстоу, не обращая внимания на большую буровую установку, которая сигналит, когда проносится мимо. Я бы просто подрезал водителя, чтобы он перестроился, но мне насрать. У меня есть дела, и это значит, что дороги принадлежат мне.

Забавно думать, что водитель этого грузовика, вероятно, не стал бы сигналить, если бы не управлял сорока трёхтонным транспортным средством, которое раздавило бы меня, как жука, и превратило бы мой байк в груду металла, столкнувшись лицом к лицу. Когда я перед ним, он ни за что не пропустит мою нашивку Дьявольские Бандиты. Солнце сядет только через пару часов, и оно пылает, светит прямо на череп и оружие. У нас есть два отделения в Лос-Анджелесе, и наша территория простирается до Барстоу и за его пределами. Мы так же печально известны в Калифорнии, как и в Неваде, и даже если бы это было не так, большинство водителей обходят байкеров стороной, откуда бы они ни были. Им и в голову не придет бросить вызов парню в порезе.

Если бы я не спешил, я бы последовал за водителем, и как только он остался один, я бы вытащил его из грузовика и разбил ему голову об кузов, оставив его на обочине дороги.

Для любого другого такая реакция была бы расценена как дорожная ярость, но для меня? Обязательный ответ на вызов, которого требовали те же самые боги, которые призвали меня наказать мою Дикую Кошку за кражу этих гребаных чаевых. Никто не проявляет неуважения к клубу, и громкий, долгий, сердитый рев этого клаксона нельзя было рассматривать как ни что иное.

Я и так был достаточно взвинчен, находясь здесь. Я бы преподал ему урок, который мои кулаки и его голова не скоро забыли бы.

Дикая Кошка. Образ маленькой воровки всплывает у меня перед глазами, заставляя мои кулаки сжимать руль моего байка, когда я нажимаю на газ и набираю максимальную скорость.

Меня не было там, когда она столкнулась лицом к лицу с Гэри, но я позвонил Пенни в дороги, и она рассказала мне, что произошло. Она рассказала мне, как Гэри направил свой гребаный пистолет на них обоих, как он пытался похитить Бена и угрожал ей и Эмме. Как Эмма защитила Бена, оттолкнув его за спину, прежде чем Гэри смог схватить его. Как она дала Бену время уйти, защищая его и подставляя подножку Гэри, хотя этот ублюдок мог сделать гораздо хуже, чем вырубить ее пистолетом. Образы того, что мне сказали, прокручиваются в моей голове, как это было тысячу раз за последние несколько часов с тех пор, как это произошло, и теперь знакомый, нежеланный узел сжимается в моем животе.

Гэри мог убить ее. Он мог бы застрелить ее и оставить лежать там, истекая кровью, на полу больничной палаты.

Она защитила Бена. Она спасла его и его мать, точно так же, как спасла Кэпа, двух людей, с которыми я чувствую себя так же близко, как и с ней, только на этот раз она поставила себя на гребаную линию огня, чтобы сделать это.

Огненная смесь собственнического гнева и раздражающего защитного импульса проносится сквозь меня. И то, и другое почти так же сильно, как ярость по отношению к Гэри, которая течет по моим венам бесят меня до чертиков.

Я несусь по дороге, представляя все то, что я сделаю с Гэри, когда он попадет ко мне в руки. Если бы он был сейчас передо мной, я бы привязал его за лодыжки к своему байку и гнал бы по пустынной улице, пока с него не слезет кожа, всадил бы ему в череп все пули из моего пистолета и закопал его в самую глубокую яму, какую только смог найти. Я хочу уничтожить его, разорвать на части за то, что он сделал с ней.

Но как бы я ни злился на него, я так же зол на нее. Желание наказать Дикую Кошку за ее действия так же сильно, как и моя потребность убить Гэри.

Возможно, другой мужчина сказал бы, что ее действия доказывают, что она больше, чем просто лгунья и воровка, что она достойна доверия. Другой мужчина, более мягкий, сказал бы, что то, что она спасла жизнь Бену, сняло с нее вину за преступления против клуба. Что это указывает на правдивость, когда речь заходит об Адамсоне, и то, что она рассказала мне о своем прошлом с Его Святым Миром. Что они заслужили для нее преимущество сомнения и уладили дела с этими жадными богами MК, которые требуют, чтобы я показал свою преданность, заставив ее страдать. Но я не мог позволить себе так легко поддаться влиянию, а этих богов не так-то легко насытить.

Это было вбито в меня, воспитано во мне на протяжении многих лет, что женщинам нельзя доверять. Самоотверженный поступок, или более одного, не означает, что женщина не способна на предательство. Эмма явно неравнодушна к Бену, но это не значит, что она все еще не лжет сквозь свои идеальные зубы об Адамсоне. Это не значит, что она не использует историю о Колонии как способ заслужить мое сочувствие.

В последний раз, когда я разговаривал с Рэтом, он сказал, что все еще пытается найти все, что может, о татуировках ее похитителя. Он не нашел ничего, кроме имени, под которым он скрывается, Джей, и он не выяснил, какая, черт возьми, у него связь с ней или Адамсоном. До сих пор нет никаких доказательств того, что она когда-либо принадлежала к этому культу, и каждая улика, которую мы нашли на Адамсона, по-прежнему неизменно связана с ней.

Я не могу позволить тому, что случилось с Гэри, смягчить мое отношение к ней.

Я всегда смотрел на Пенни и Джулс как на сестер, которых у меня никогда не было. Бен, наверное, самое близкое, что у меня когда-либо будет к сыну. Когда я вижу этого ребенка, я чувствую, что он почти такой же мой, как и их. И вот что меня бесит в том, что сделала Эмма. Из-за ее действий мне гораздо труднее смотреть на нее так, как я должен ее видеть — как на свою пленницу. Как на объект моих желаний, игрушку. Они — искушение, призывающее меня довериться ей, снова впустить ее. Я не могу позволить себе влюбиться в нее. Сделать это — значит позволить себе стать слабым. Даже собственническое чувство, которое я испытываю к ней, опасно по своей интенсивности. Такого рода всепоглощающая одержимость отвлекает мужчину, позволяя его объекту превратиться в вещь, которую ваши враги могут использовать против вас. Это подвергает человека опасности потерять самообладание, точно так же, как Драгон думает, что я уже сделал.

До сих пор. Когда я присоединился к Бандитам, я пообещал себе, что никогда никому не позволю причинить вред тому, что принадлежит мне. Мой клуб. Мои братья. Моя семья. Мои друзья. Нравится вам это или нет, но она моя, а это значит, что она поставила под угрозу мою собственность. Я могу наказать ее, я могу трахнуть ее голову, я могу использовать ее тело и повредить ее душу. Я могу делать с ней все, что мне заблагорассудится, но я не могу, я не буду, прощать ее или позволять себе заботиться о ней. Даже если она была на волосок от смерти, и даже если она защищала людей, которых я считаю семьей.

Я был зол на нее, когда уходил, и мне не стало легче от того, что к тому времени, как я добрался до своего байка, меня трясло. Я представил, как она принимает пулю, и меня физически, черт возьми, трясло.

Ни одна женщина никогда не оказывала на меня такого влияния. Никогда. Драгон никогда бы не позволил мне дослушать это до конца.

А потом я совершила ошибку, позвонив Бену.

Я позвонил Рути, чтобы проведать его, и ребенок разразился очаровательной болтовней о том, как она спасла ему жизнь. Он сказал, что она была его героем, а потом спросил, когда он сможет увидеть ее снова.

Если я был зол из-за своей реакции на нее, то восхищение ею Бена почти подтолкнуло меня к грани безумия. Его герой. Трахни меня. Она была слишком хороша. Слишком идеальна. Осознание этого угрожало разрушить любую надежду на сохранение темной власти, которую я должен был удерживать над ней. Это задушило зверя внутри меня, зверя, в котором я нуждался, чтобы выжить, стальным кулаком.

Если бы мне не пришлось ехать в Калифорнию в поисках этого маленького пиздюка, я бы привязал ее к одному из бильярдных столов посреди переполненного бара, выпорол ее маленькую задницу до синяков, а затем трахнул ее до бесчувствия на всеобщее обозрение.

Чтобы Драгон увидел. Тогда пусть он скажет, что я теряю свое гребаное преимущество.

Образ Эммы, склонившейся над бильярдным столом с поднятой в воздух голой задницей, исчезающие синяки от моего ремня, окрашивающие ее кожу, мгновенно заставляют мой член пульсировать.

Черт, я представляю, как ее гребаные лодыжки прикованы наручниками к ножкам стола, она широко раздвигается для меня, ее руки вытянуты через зеленую лужайку и привязаны к другому концу. Эти великолепные темные кудри обвиваются вокруг моего кулака, пока я врываюсь в ее горячую влажную киску в ритме ее беспомощных криков. Я бы шлепнул ее по и без того зудящей заднице и даже засунул бы ей в рот носок, не для того, чтобы заставить ее замолчать, а потому, что мне нравится, как звучат ее сердитые крики, когда у нее набит рот.

Яркость изображения заставляет мой член пульсировать до боли.

Мои губы растягиваются в улыбке, которая, вероятно, больше похожа на оскал. Как, черт возьми, я позволил ей так действовать мне на нервы? Я чувствую ее там, она горит в моих венах, как огонь. Наркотик, к которому я каким-то образом безнадежно пристрастился.

Воображаемый звук ее приглушенных криков захватывает мой разум, пока я чуть не врезаюсь в заднюю часть машины, которая только что остановилась передо мной, чтобы сменить полосу движения.

Сукин сын. Эта женщина на грани того, чтобы погубить меня. Это вызывает во мне гнев, и я переключаю изображение на то, что, как я знаю, действительно сокрушило бы ее. Я представляю, как держу ее голову в приподнятом положении, пока мои братья по очереди трахают ее рот. Или еще лучше, я представляю себе другую женщину, вызванную в отель, в котором я остановлюсь сегодня вечером, ее безымянную голову, запрокинутую назад, пока я, блядь, вонзаюсь в нее. Вонзаюсь в нее и звоню Эмме, позволяя ей услышать, как я трахаю другую киску.

Я оставил за собой след из разбитых сердец здесь, в Калифорнии, любое количество женщин, которые позволят затащить себя в мою постель с правильными словами.

Как сильно тогда возненавидела бы меня моя Дикая Кошка? Она бы сошла с ума от ярости, но мне нужно, чтобы она ненавидела меня. Чем больше она делает это, тем легче мне позволить монстру, который живет внутри меня, поглотить ее.

Я даже не понимаю, что немного ускорился, пока не вижу, как парень в машине передо мной оглядывается через плечо, его лицо бледнеет от страха, когда он видит меня. Черт, я практически врезаюсь в его задницу.

Я злобно ухмыляюсь и сворачиваю перед ним, подрезая его, а затем мчусь по дороге, оставляя его в моей пыли.

Бедный ублюдок, но Эмма заставляет меня хотеть поджечь мир и смотреть, как он горит.

Ладно, хоть и забавно морочить людям голову, у меня нет никакого желания попасть в аварию или конфронтацию, которые замедлят меня, поэтому я заставляю себя отвлечься от Эммы и сосредоточиться на текущих делах.

Я приехал в Калифорнию по одной причине — выследить человека, который пытался похитить ребенка, который мне как сын, и который пытался убить женщину, которая с таким же успехом могла бы быть моей сестрой. Я не могу думать о том, что он сделал с Эммой. Это клубный бизнес. Я хищник, выслеживающий добычу, и для этого я должен быть монстром, а не человеком.

Сегодня вечером у меня нет никаких навязчивых идей, кроме моего вопроса. У меня нет эмоций, которые могли бы помешать, нет потребностей, которые нужно удовлетворить, кроме потребности в крови. Я — смерть, а у смерти есть только одно желание — убивать.

Я сосредотачиваюсь на том, что знаю о Гэри, позволяя информации промелькнуть у меня в голове. Местоположение, расстояние между остановками, контакты, из которых я буду извлекать информацию. Холодная, жесткая логика и факты.

Гэри Джеймисон — дальнобойщик. Он доставляет в основном нелегальные товары, выпивку, наркотики, или доставлял, пока не попал в тюрьму за то дерьмо, которое он сделал с Пенни. Согласно тому, что Рэту удалось раскопать о нем с тех пор, как Пенни попала в больницу, он также по уши в карточных долгах. Я предполагаю, что какая-то шишка из преступного мира, которой он обязан, надавила на него, и именно поэтому он набросился на Пенни.

Моя первая остановка — Голубой Кролик, захудалый стриптиз-клуб на этой стороне Барстоу, одна из многих дыр, где Гэри, очевидно, любит терять деньги. Потеряв работу и, вероятно, не сумев найти новую так скоро после увольнения, он будет стремиться заполучить быстрые наличные. Насколько я его знаю, он, должно быть, вымогал у кого-то деньги и сейчас находится в одном из своих старых игорных заведений, пытаясь выиграть по-крупному за столами. Поскольку Голубой Кролик находится на пути в Лос-Анджелес, где он, вероятно, отсидится, его подпольный столик — самое логичное место для него.

Гнев подкрадывается ко мне, пробивая дыру в ледяной стене, которую я воздвиг вокруг своих эмоций. Только это не совсем от Гэри, и это не от Дикой Кошки. Это из-за придурков-копов, которые не дали Пенни или ее семье знать, что он выходит.

Закон обязывает сообщать жертве, когда нападавший возвращается на улицу, но это происходит не всегда. Я могу только предположить, что Гэри проскользнул сквозь бюрократические щели. Я испытываю искушение добавить копов, которым клуб платит зарплату, в свой список дел. Никто из них никого не уведомил, иначе Пенни никогда бы не позволила Бену прийти к ней. И чертовски уверен, что Драгон услышал бы об этом и позаботился о том, чтобы у нас был кто-то у ее двери, как только Джеймисон освободился от наручников.

Плотно закрывая крышку гнева, который мог подорвать мою сосредоточенность, я въезжаю в пустой переулок Голубого Кролика и глушу двигатель. Прежде чем зайти внутрь, я достаю из своей боковой сумки темную толстовку с капюшоном. Я снимаю свой порез, надеваю толстовку поверх футболки и кладу порез в сумку.

Я мог бы сосчитать на пальцах, сколько раз за последние несколько лет я заходил в здание без своего пореза, но мне не нужно привлекать к себе внимание, если это сработает. Поскольку некоторые люди в этом месте знают меня, не все в хороших отношениях, и я еще не знаю, с кем мне нужно будет поговорить, это один из немногих случаев, когда ношение моих цветов было бы недостатком.

Надев капюшон, я протискиваюсь через менее часто используемую ржавую боковую дверь с нарисованным на ней неоново-голубым кроликом и направляюсь во внутрь.

Черт, это место — настоящий притон. На стенах у входа есть трещины, граффити окрашивают пожелтевшую краску, которая не выглядит так, как будто ее не окрашивали десятилетиями. Потертости портят пол, покрытый грязной черно-белой плиткой. Сетчатые створки отделяют главный зал от остальной части клуба, и здесь пахнет дешевым куревом и еще более дешевым пивом. Вонь духов из дешевого магазина наполняет воздух, маскируя запах пота и секса.

Я бросаю плату за вход на стойку и терплю печать, которую уставшая девушка прижимает к тыльной стороне моей ладони. Она говорит что-то о специальном предложении для девочек «две по цене одной», и я игнорирую ее слова, проходя через проем, когда вышибала отодвигается в сторону.

В клубе слишком темно, красные и белые стробоскопические огни пронзают черноту. Они пульсируют в такт той визгливой техно-музыки, от которой у меня звенит в ушах так, что Страйкер рассмеялся бы и назвал меня старым пердуном, если бы я поворчал по этому поводу. Огни, вероятно, предназначены для того, чтобы придать атмосфере знойное ощущение, но место настолько запущенное, что вместо этого они просто выглядят безвкусно и дешево. Но, по крайней мере, из-за слишком слабого освещения людям будет труднее узнать меня до того, как я захочу, чтобы меня заметили.

Я был здесь несколько раз в прошлом году, когда нам приходилось помогать отделению Лос-Анджелеса вести дела здесь, в Барстоу. Подпольные игорные столы находятся в подвале, и туда допускаются только те клиенты, которые прошли проверку двумя или более людьми. Им выдают пропуск, чтобы войти, но мне он не понадобится.

У входа в главный зал, заставленный кабинками и столами, я осматриваю окрестности, но искать там Гэри или кого-нибудь, кто знает, где он может быть, бессмысленно. Мой взгляд останавливается на видавшей виды двери в конце коридора, вход в подвал. Там есть вторая, более тяжелая стальная дверь, которая ведет на задний двор.

Бросив взгляд на трех девушек, обвивающихся вокруг стальных шестов на сцене, я подхожу к бару, киваю Рэндалу, который подает напитки за ним, и сажусь.

Второй бармен, женщина в черно-белой униформе, направляется ко мне, но Рэндал протягивает руку, чтобы остановить ее, бормочет что-то, чего я не слышу из-за ужасной музыки, наливает мне виски и ставит передо мной.

Даже спустя год Рэндал знает, как я обычно себя веду. Память этого человека поражает меня. Он также знает, зачем я здесь. То, что я не ношу свою форму, означает, что я здесь для получения информации, намереваясь держаться в тени, и он знает, как я работаю.

Я киваю в знак благодарности и закуриваю, глядя поверх голов толпы на сцену.

Одна из девушек, обвивающаяся вокруг шеста с натренированной грацией лесной кошки, великолепна. У нее волны огненных кудрей, упругие сиськи и тугая попка. Она слишком чертовски идеальна для такого места, как это. Обычно я бы посмотрел ее выступление, а затем затащил бы ее в свою постель. Обычно мой член уже пытался бы пробить дыру в моих джинсах, но это не так. Он мертв для всего мира.

Сукин сын. Я смотрю на рыжеволосую лисицу, но все, что я могу сделать, это представить мою Дикую Кошку там, наверху, танцующую в комнате, в которой не будет никого, кроме меня.

Как только лицо Эммы заполняет мои мысли, мой член приходит в движение.

Мне неприятно вспоминаются слова Пипа, когда он разговаривал со мной по телефону, прежде чем я услышал, как это дерьмо попало в вентилятор в больнице.

Чувак, тут все плохо.

Чтоб меня, эта маленькая воровка будет страдать.

В течение следующих двух часов, которые ползут незаметно, я встаю, чтобы дважды осушить ящерицу в туалете, и потягиваю свой напиток так медленно, как только могу, не спуская одного глаза с потрепанной на вид двери. Рэндал не подталкивает меня покончить с выпивкой и купить еще. Он знает, что я здесь не для ночных развлечений, и что выпивка нужна только для того, чтобы слиться с толпой.

Не могу позволить себе напиваться. Нужно оставаться начеку.

Проходит еще один час. Я снова закуриваю. Уже почти одиннадцать. Начинает накатывать скука, и, смешанная с визгливой музыкой и вонью дерьмовых сигарет, это опасный вид, который угрожает притупить мои чувства, превратив меня в оружие, притупленное из-за отсутствия использования.

Дверь наконец открывается, и игроки в покер вываливаются из подвала. Последний закрывает дверь, и они направляются наружу, парочка из них закуривает сигары. У одного из них в руках девушка, и он уже засунул свой язык ей в глотку.

Мои чувства немедленно приходят в состояние боевой готовности. Все они в модных костюмах, самый младший, у которого есть девочка, по крайней мере на десять лет младше меня. Самый старший, вероятно, старше меня на несколько лет. Я замечаю блеск золота и бриллиантов на одном запястье. Крупные игроки, но ни один из них не Джеймисон.

Это будет сложнее, чем я думал. Хорошо, что я знаю того, кто помоложе.

Я выдыхаю дым и направляюсь к задней двери, хотя двигаюсь достаточно медленно, чтобы позволить мужчинам выйти наружу, не заметив меня.

Снаружи трое мужчин пошли по переулку в сторону улицы, возможно, решив зайти в другой клуб. Только младший остается позади. Он в нескольких футах от двери, прижимает девушку к ограждению. Он задрал ее юбку до талии и как раз стягивает с нее трусики, игнорируя ее попытки оттолкнуть его. Она вскрикивает, и он закрывает ей рот.

Мои кулаки сжимаются. Тупой ублюдок. Он просто облегчил мне работу.

Не желая привлекать сюда его приятелей, я жду, пока они скроются из виду, прежде чем сделать свой ход. Я хватаю парня за затылок еще до того, как он узнает, что я здесь.

— Эй! Какого хрена, чувак…

Я разворачиваю его лицом к себе и толкаю к ограждению достаточно сильно, чтобы оно задребезжало.

— Привет, Ленни.

Его глаза устремляются на мое лицо, и его щеки теряют всякий румянец. У него торчащие волосы, уложенные слишком большим количеством геля, и лицо, как у хорька.

— Спайди. Господи Иисусе, — он пытался вести себя непринужденно, как будто мы старые друзья, но звук, который он издает, высокий и жалобный от паники.

Девушка, очевидно, никогда раньше меня не видела. Она прижалась к ограждению, поправляя юбку на место. Она тоже смотрит на меня огромными темными глазами. Ее почти благоговейное выражение лица заставляет меня вспомнить женщину в одном из тех фильмов о супергероях, которыми одержим Рэт, где линчеватель позволяет девушке убежать, прежде чем он убьет нападавшего.

Этот взгляд раздражает меня. Я не герой.

— Убирайся, — рычу я на нее, держа в кулаке рубашку Ленни.

Она убегает, и тяжелая дверь захлопывается за ней.

— Эй, — выплевывает Ленни, теряя свою неудачную попытку проявить дружелюбие, — я заплатил за нее. Ты только что обошелся мне в пол штуки.

— Хреново быть тобой, — рычу я. Я позволяю ему увидеть мою ухмылку, прежде чем прижать его к забору и схватить за воротник обеими руками.

— Какого хрена тебе нужно? — рявкает он, кряхтя от боли.

— Мне нужна информация, и ты мне ее дашь.

— Конечно, как скажешь, чувак. Тебе не нужно ломать мне спину из-за этого. Я слышал много разговоров о том, что творится всякое дерьмо. Есть какой-то новый жирный кот, который ищет чертову тонну огневой мощи. Выбрасывает кучу денег на ветер. Ходят слухи и о какой-то проблеме со Схемой. Пара остановочных пунктов были скомпрометированы. Товар был утерян. И ходит много разговоров о том, что Ублюдки жаждут твоей крови, потому что ты убрал брата президента. Все только об этом и говорят, чувак.

Я быстро каталогизирую эту информацию в своей голове, прорабатывая лежащие в ее основе последствия. Я понятия не имею, кого он имеет в виду под «жирным котом», но я надеюсь, что, черт возьми, какой-нибудь бандит из преступного мира не вылез из-за дерева, чтобы развязать войну. Бандиты уже на грани войны с Ублюдками. Нам не нужен кто-то еще, кто хочет убрать MК прямо сейчас.

Что касается Схемы, я могу догадаться, что означает эта часть. Схема — это термин, используемый для тех, кто занимается работорговлей, для маршрутов, которые используются для перевозки людей из одного места в другое. Остановки — места, где товар хранится между местами или для ожидания покупателей, скомпрометированы, это проблема для тех, кто ими пользуется, но это не имеет никакого отношения ко мне или моему клубу. Никто из Бандитов не занимается торговлей кожи. Тем не менее, в преступном мире любая информация ценна, даже если она не имеет отношения к тому, почему я здесь.

И что касается части о Ублюдках… Эта часть почти заставляет меня улыбнуться, но это не новость. Волк начал охоту на меня в ту же минуту, как узнал, что я расправился с Хеликсом и братом Ганнера. Если бы я паниковал каждый раз, когда кто-то имел на меня зуб, я бы давно умер от сердечного приступа.

— Интересная информация, Ленни, но я здесь не из-за этого.

— Тогда какого хрена ты хочешь?

Я не трачу время впустую. — Где Джемисон?

— Я… Что?

— Ты слышал меня. Где Джемисон?

— Откуда, черт возьми, мне знать? Я не видел его несколько месяцев.

Я бью его по лицу. Раздается неприятный треск, когда его нос поддается, и кровь струится по его лицу на безупречно белую рубашку. Он взвизгивает и прикрывает нос. Я держу кулак отведенным назад и сжатым. — Не лги мне, Ленни.

— Я говорю правду, Спайдер, клянусь, — он говорит так, как будто сейчас простужен, — никто из нас его не видел. Он слишком многим должен в этом месте. Его сюда не пускают, пока он не заплатит.

— Ты тот, к кому он обращается за деньгами, когда его семья становится слишком умной, чтобы позволить ему высосать их досуха. Возможно, его здесь и не было, но ты его видел.

Он опускает плечи, оглядываясь в поисках выхода.

Очевидно, что быть избитым недостаточно.

— Предположим, я скажу Вайперу, где ты, Ленни? Он ищет тебя. Ты должен ему сто тысяч, не так ли?

И если это не сработает, я скажу ему, что отрезал руку одному из друзей Гэри и отправил ему.

В этом нет необходимости. При упоминании ростовщика его лицо бледнеет. Он выглядит так, словно вот-вот наложит в штаны. — Ладно, смотри. Месяц назад он пришел за наличными. Я сказал ему, что он больше ничего не получит. Последнее, что я слышал, он попал в тюрьму за попытку убить свою жену.

— Этот ублюдок выбрался, — рычу я.

А потом он попытался похитить собственного сына и чуть не раскроил голову моей Дикой Кошке.

— Ну, тогда он, вероятно, в Доках. У него есть кусок задницы, которая там работает. Она всегда впускает его, когда ему больше некуда идти.

В Доках. Это дайв-бар недалеко от порта Лонг-Бич.

— Имя.

— Линн, я думаю. Официантка.

Линн, думает он. Лучше, если бы он был уверен в имени, н,о если это лучшее, что у него есть, это лучше, чем ничего.

— Видишь? Это было так трудно? — напеваю я.

— Ты сломал мой гребаный нос.

— Соври мне еще раз, и я переломаю тебе ноги, — я отступаю на шаг и жду, пока он расслабится. Затем я бью его кулаком в живот, одним ударом, просто чтобы прояснить свое сообщение. Ленни сгибается пополам и стонет от боли, хватая ртом воздух.

— Не скрывай от меня больше ничего, Ленни, — говорю я.

Он стонет и сползает с ограждения на землю.

— Черт. Ты бьешь, как молот.

— Я приму это как комплимент.

Он смотрит на меня снизу-вверх, его глаза умоляют, дыхание прерывистое, — пожалуйста… Не говори Вайперу… где я нахожусь.

Я похлопываю его ладонью по щеке и уклончиво улыбаюсь. — Увидимся.

— Ты мудак.

Я ухмыляюсь, уже направляясь к другой стороне клуба и своему байку. — Я знаю.

* * *

Уже почти два часа ночи, когда я добираюсь до своей комнаты на ночь и плюхаюсь на удобный матрас. Я заплатил за ночь в простом, но комфортабельном мотеле в центре Лос-Анджелеса. Зная, что Доки будут уже закрыты, когда я приеду в Лос-Анджелес, я планировал отложить свой визит к Линн на завтра. Я позвонил Драгону ранее, чтобы сообщить ему информацию, и мне очень не хотелось говорить ему, что я все еще ищу Джеймисона.

С другой стороны, у меня были улики, которые, как я надеялся, приведут меня к моей добыче. Меня бесило, что я слишком долго отсутствовал в своем отделении, когда эти Ублюдки охотятся за нами, но Гэри — угроза, которую нужно устранить любой ценой.

Я бы предпочел остаться в клубе Лос-Анджелеса. Драгон сказал бы Нитро, что я приду, но я не собирался заходить так рано. Кроме того, я устал, и это место подойдет на сегодня. В нем на удивление большой душ, нет постельных клопов, и кондиционер работает, не издавая ужасных стучащих звуков, которые часто издают старые, подобные системы в таких номерах.

Я не торопился под горячим душем, смывая дорожную пыль и пот дня, и чертовски желая, чтобы я мог потащить Эмму с собой. Я дрочил в душе, плохая замена ее горячей, тугой киске. Я вызвал в воображении тот образ, как она привязана к бильярдному столу, с кляпом во рту, и кончает после нескольких ударов. Струи моей спермы забрызгали кафельную плитку душа, и я пожалел, что вместо этого они не попали на ее ягодицы.

В тот момент, когда образ снова заполняет мой разум, мой член превращается в сталь, прижимаясь к матрасу подо мной.

Черт возьми, блядь. Маленькая воровка превратила меня в мальчика-подростка.

Я плюхаюсь на спину, стиснув зубы. — Это будет долгая ночь.

Предположим, избиение Ленни не помогло. Насилие всегда возбуждает меня.

Сопротивляясь желанию позвонить Пипу и сказать ему, чтобы он принес Эмме свой телефон, я закрываю глаза и сжимаю свой член в кулак, медленно двигаясь по нему. Предэякуляция вытекает из кончика, и я смазываю себя ею, позволяя фантазии, которая уже пустила корни, развернуться в моем сознании.

Перед моим мысленным взором я перевернул ее на живот и раздвинул ее ноги, пропитывая свой член ее соками, скользя им по складкам ее идеальной киски. За исключением того, что мы не в переполненном баре Каспера. Сейчас мы здесь, в этой темной комнате, и я слез с кровати, чтобы встать в изножье матраса, подтягивая ее к краю.

Я шепчу ей на ухо все грязные вещи, которые собираюсь с ней сделать, вещи, о которых я думал неделями, но так и не воплотил в реальность. Она задыхается, и в этом звуке слышен страх, но я не могу пропустить восхитительный оттенок предвкушения в нем.

Когда я тяну ее дальше через кровать, пока ее ноги не свисают с изножья, она начинает сопротивляться мне, бормоча отчаянные мольбы. Я завожу ее руки за спину, прижимая их к пояснице и удерживая неподвижно одной рукой. Ее дыхание быстрое и поверхностное, и она пытается оттолкнуть меня, но я стою между ее ног, удерживая ее бедра своими.

Затем я засовываю ей в рот свою бандану.

Это, должно быть, усиливает ее страх, потому что она пытается отвернуть голову, чтобы выплюнуть ее. Я обхватываю ее голову рукой и заталкиваю ткань внутрь.

— Будь хорошей девочкой, — говорю я ей, — если ты будешь сопротивляться этому, ты только заставишь меня хотеть тебя еще больше.

Она замирает. Ее дыхание быстрое и хриплое, приглушенное кляпом, и мне нравится этот звук.

— Хорошая девочка. Мы с тобой оба знаем, что ты хотела, чтобы я засунул тебе в задницу с самого первого дня. Не выплевывай это. Выплюнь это, и я высеку тебя ремнем так сильно, что ты не сможешь сидеть целый месяц.

Ее тело застывает от шока. Она почти неестественно неподвижна, но ее дыхание хриплое и прерывистое в моих ушах, страх в нем — бальзам против хаоса, который она посмела устроить в моем мире.

Я представляю, как нахожу ее нетронутую, сморщенную дырочку и вонзаюсь в нее, наслаждаясь напряженностью, когда ее мышцы сжимаются вокруг меня.

Она хнычет и бьется в моей хватке. Ее крики такие невинные, такие испуганные и страдальческие, но я не смягчаюсь, не проявляю к ней никакого милосердия. Я с рычанием погружаюсь в нее по самую рукоять, убеждаясь, что она чувствует, как я наполняю ее каждым дюймом.

Лежа один в своей постели, я медленно поглаживаю свой член. Несколько движений, и я снова тверд до боли. Я шиплю сквозь зубы, заставляя себя замедлиться и насладиться фантазией.

У меня всегда было живое воображение, и это одновременно и благословение, и проклятие. То же самое, что позволяет мне представить, как я пугаю до чертиков мужчин, которым мне приходится причинять боль, это то же самое, что позволяет мне сейчас представить, как Эмма берет мой член в свою задницу так четко, как будто это происходит в объемном звуке и на экране 4K.

Прямо в этот момент я вижу, как мой член входит и выходит из ее задницы, вижу каждый исчезающий синяк, который желтеют на ее ягодицах от моего ремня. Я чувствую ее шелковистые волосы в своем кулаке, когда я дергаю ее голову вверх, чувствую хрупкость костей в ее запястьях, когда я крепко сжимаю их на пояснице. Каждое сжатие ее мышц вокруг моего бушующего члена сотрясает мое тело, разжигая мои нервы.