Запрет на любовь. Книга 2. Второе дыхание

9

– Эй, спящая красавица!

Том открыл глаза и увидел наклонившееся к нему встревоженное лицо Стэнли Волчонка.

– Ваша жена уже вернулась в палату, сэр, – укоризненно сказал он, – и доктор хочет, чтобы вы сидели рядом и держали ее за руку, а вы решили вздремнуть?

– Келли жива? – Наверное, он слишком быстро вскочил на ноги, потому что голова опять закружилась.

Подскочивший Джаз поддержал его.

– Ну вот, я же говорю тебе, что он ничего не слышал, – посмотрел он на Стэна. – Он успел услышать только «простите», а про то, что операция закончилась, – уже нет.

Сестра, стоящая рядом, смеялась и плакала одновременно.

– Она жива? – еще раз спросил Том, потому что хотел услышать это именно от нее. – С ней все в порядке?

Сестра вытерла глаза и кивнула:

– Доктору Кеньон удалось остановить кровотечение. Первые сутки будут, наверное, довольно тяжелыми, но мы все надеемся на лучшее. Еще раз прошу простить меня. Я думала, вы уже знаете. – Она засмеялась, прикрыв рукой рот: – Просто поверить не могу, что вы упали в обморок.

– Это был не обморок, – поправил ее Джаз. – У него просто закружилась голова.

– Это случается даже с лучшими из нас, – подхватил Стэн. – Недостаточное поступление кислорода в мозг.

Том закрыл глаза. Кровотечение остановлено. Келли жива. Спасибо тебе, Господи.

– Спасибо, – поблагодарил он сестру.

– Вот он и не удержался на ногах, – не унимался Стэн.

– В результате долгого недосыпания и сильного стресса, – кивнул Джаз. – И вообще, когда такой крупный мужчина, как командир, слишком резко встает на ноги, у него может закружиться голова.

– Я упал в обморок, – сообщил им Том.

– Просто ненадолго отключились, сэр – возразил Джаз.

– Вырубились, – уточнил Стэн.

Том опять попытался подняться на ноги, и они оба подхватили его под руки.

– Отведите меня к ней, – скомандовал он.

– Идите за мной, джентльмены. – Сестра пошла к лестнице.

– Эй, Сэм?

– Мм-м? – промычал Сэм, не отрывая лица от подушки. Он очень устал, но был совершенно счастлив.

– Я хочу спросить тебя кое о чем. – Алисса лениво пробежалась пальцами по его спине, и он зажмурился от удовольствия. – Насчет Мэри-Лу.

Сэм вздохнул, поднял голову и подпер подбородок кулаком. Так он мог на нее смотреть.

– А обязательно надо приглашать ее в эту комнату?

Алисса серьезно кивнула:

– Она и так здесь. А мне хочется прогнать ее отсюда раз и навсегда.

– Что еще ты хочешь услышать? – Он и так вроде бы почти все рассказал о своем браке и, главное, объяснил, что выбрал Мэри-Лу, только потому что она во всем была полной противоположностью Алиссы.

– Я хочу услышать, что ты спал с ней всего один раз – тот самый, когда она забеременела – и что ты был тогда совершенно пьян, и кончил через полминуты, и потом уснул, а она так и не смогла кончить.

Сэм засмеялся и поцеловал ее.

– Я бы с удовольствием сказал тебе все это, Алисса, но я решил, что больше не буду тебе лгать. Никогда.

Она кивнула и провела рукой по его волосам, потом пальцами зачесала их назад, потом растрепала так, чтобы он стал похож на Элвиса Пресли или на Микки Мауса или черт знает на кого. Сэм не мешал ей. Он понимал, что она делает это, чтобы не смотреть ему в глаза. Похоже, разговор будет непростой.

– Ты трахался с ней каждую ночь? – спросила Алисса.

Ох, Матерь Божья…

– Меня ведь вечно не было дома, поэтому – нет. Мы не особенно часто занимались сексом. А в последние месяцы и вообще не занимались. А когда и занимались… Это был только секс, Алисса.

– Ну, у нас с тобой тоже был «только секс», – вздохнула она. – Поэтому я все равно ревную.

Она ревнует. Сэм еще раз поцеловал ее. Может, сказать ей сейчас? Может, уже не слишком рано? Он начнет так: «А вот для меня это никогда не было «только сексом»…», а дальше, как пойдет.

– И я должна признаться, что еще сама не поняла, как отношусь к Хейли, – задумчиво произнесла Алисса. – Если Мэри-Лу сядет в тюрьму, девочка будет жить с тобой. Не знаю, как это отразится на твоей карьере…

– Какой карьере? – перебил ее Сэм. Она должна не хуже его понимать, что карьера в отряде «морских котиков» закончилась для него в тот самый момент, когда отпечатки Мэри-Лу были обнаружены на оружии террористов. После этого никто не позволит ему оставаться в спецназе. Может, это и несправедливо, но так и будет. «Морские котики» должны быть осторожны, выбирая себе жен.

А он не был. И теперь после всех этих лет более чем успешной службы ему грозит далеко не почетная отставка. А это чертовски обидно! И не только потому что найти хорошую работу будет непросто.

– Я думал, может, буду работать у Ноя. Перееду в Сарасоту, чтобы быть поближе к Хейли. – Сэм осторожно откашлялся. – А ты случайно не сможешь… ну, перевестись сюда?

Алисса молчала. Наверное, он, как всегда, чересчур поторопился.

– Для моей карьеры это был бы поворот не в лучшую сторону, – вымолвила она наконец.

О, черт! Об этом он даже не подумал.

– Да-а, – протянул Сэм. – Да, конечно. Извини. Иногда я становлюсь последним идиотом…

– Может, не стоит так спешить? – перебила его Алисса. – Ну, то есть… я хочу сказать, что… Сарасота не так уж далеко от Вашингтона.

Да, совсем близко. Всего тысяча миль. Но Сэм решил, что лучше промолчит. Алиссу и так явно беспокоит оборот, который принял их разговор.

А на что он в самом деле рассчитывал? Что она согласится стать его женой?

После случайного перепиха в дешевом мотеле?

Кроме того, замужество явно не входит в ее ближайшие планы.

А Сэму надо сосредоточиться на ближних целях. Совместный ужин. И не один, а много. Отношения, построенные на подлинных чувствах, а не на сексе.

Все в его руках. Вернее, будет в его руках, после того как его вышибут из шестнадцатого отряда. Он может даже переехать в Вашингтон, если потребуется. А почему бы и нет?

И не стоит даже пытаться объяснить Алиссе, как хреново ему делается от одной только мысли, что она будет продолжать работать с Максом, который, как недавно выяснилось, тоже не прочь на ней жениться. «Милая, забей на свою карьеру и уволься из лучшего отдела ФБР, потому что я на крышу лезу от ревности к твоему шефу, с которым ты даже не спишь!»

Нет, таким способом он ее никогда не завоюет.

– Сэм, – Алисса попробовала пошевелиться под его тяжестью. – Господи! По-моему что-то с презервативом… Он не протекает?

Черт, только этого не хватало! Сэм опустил руку, чтобы проверить – презерватив все еще был на месте и, кажется, не протекал. На всякий случай он осторожно приподнялся, перекатился на бок и увидел…

– Мать твою! – не веря своим глазам, прошептал он. Алисса испуганно уставилась на порванную, бесполезную резинку.

– Бог мой! – ахнула она. – Ну и не везет тебе с безопасным сексом!

Она вскочила и бросилась в ванную, и Сэм отправился за ней.

– Может, на этот раз не повезло не мне, а тебе?

Алисса включила душ.

– Нет, в самом деле, Роджер, может, нам с Мэри-Лу стоит устроить семинар и обменяться опытом?

Она была очень расстроена, и, конечно, Сэму не стоило смеяться. Он немного покашлял и представил себе, что Алисса от злости не захочет разговаривать с ним еще полгода.

После этого смеяться сразу же расхотелось.

– Я в том смысле, что это же был твой презерватив и…

– Так это я виновата? Сними с себя эту гадость! – она быстро протянула руку и сдернула с него остатки латекса.

– Эй, поосторожнее! – испугался Сэм и запоздало отскочил в сторону. – У меня же там травма!

– И сейчас как раз самый опасный период цикла, – пожаловалась Алисса сквозь стиснутые зубы и с отвращением бросила рваную резинку в корзину для мусора. – Если бы я хотела забеременеть, то выбрала бы как раз эту ночь.

– А ты хотела? – спросил он, не успев подумать.

Лицо Алиссы так исказилось от ярости, что Сэм пожалел, что у него нет фотоаппарата. А может, и хорошо, что нет.

– Угадал, Сэм. Именно этого я и хотела. Все женщины пытаются от тебя забеременеть. И мечтают выйти за тебя замуж, потому что всем известно, какой ты прекрасный муж и заботливый отец.

О, черт! Зачем она так? Сэм сжал зубы, чтобы наружу не вырвался ни один из пришедших на ум язвительных ответов. Если он не сдержится сейчас, между ними опять начнется бесконечная война, в которой не может быть победителей. Он не хочет этого. Нет, нет и нет!

Вместо этого он попробует сначала думать, и только потом – говорить. Давай, Старретт! У тебя ведь имеются мозги? Вот и воспользуйся ими.

И нельзя забывать того, что ему теперь известно об Алиссе. Все дело в том, что она подпустила его слишком близко к себе и теперь, наверное, смертельно напугана.

– Думаю, я заслужил это, – тихо пробормотал он. – Я понимаю, что не должен был это спрашивать. Ну, в смысле: «А ты хотела?». Тебе, наверное, показалось, что я тебя обвиняю. Но просто… Я знаю, ты умная взрослая женщина, но эти презервативы в твоей косметичке… Я, когда увидел их, то подумал: интересно, это те же самые, что были в Казбекистане? Тогда мы тоже воспользовались твоими, и я помню, что они были точно такими же. Я понимаю, что это еще ничего не значит, и ты сама, конечно, знаешь, что у них есть срок годности, но…

– Боже милостивый! – Алисса растерянно опустилась на край ванны. – Я знала, что они старые, поэтому пару месяцев назад купила новую упаковку и заменила… Или нет? Мне казалось, что заменила, но… – Она виновато посмотрела на Сэма. – Это моя вина.

Он присел рядом с ней:

– Неважно, чья это вина. Если занимаешься с кем-то сексом… любовью, то надо быть готовым к возможным последствиям. Так устроена жизнь.

– И что ты хочешь этим сказать? Что, если я залетела, ты на мне женишься? Спасибо, не надо. Я не хочу. Благодарю вас, сэр.

Сэм и сам уже понимал, что брак с ним отнюдь не является пределом ее мечтаний. Он вздохнул:

– Я хочу сказать, что не стал бы заниматься с тобой любовью, если бы мысль о том, что мы поженимся и у нас будут дети, казалась мне неприемлемой.

Алисса с уважением посмотрела на него:

– Это очень… зрелый подход.

Он пожал плечами:

– Надеюсь, прошедшие годы хоть чему-то меня научили. – Он отвернулся от нее и уставился на кафельный пол, потому что не хотел, чтобы Алисса заметила обиду в его глазах. – Осталось еще научиться спрашивать своего партнера, чувствует ли он то же, что и я.

Пар от горячей воды уже заполнил всю ванную. Сэм поднялся.

– Ну, залезай под душ. Хотя, насколько мне известно, это не помогает. Я что-то слышал о таблетках «экстренного применения», которые надо принимать утром после акта. Вроде бы они вызывают гормональный всплеск, и в результате предотвращают беременность. Сможешь достать такие?

Алисса, все еще не двигаясь, сидела на краю ванны.

– Да, хорошая мысль, – кивнула она. – Утром позвоню своему врачу.

– Отлично. – Он шагнул к выходу.

– Сэм.

Он обернулся.

Алисса уже встала. Она была совершенно голой и очень красивой, и Сэм решил смотреть только на ее лицо. Незачем мучить себя. Все равно он не станет больше спать с ней. Не станет, до тех пор пока не почувствует, что она готова провести с ним вместе всю оставшуюся жизнь.

– На самом деле я не думала того, что сказала о тебе как об отце и муже.

– Да? – он пожал плечами. – А мне показалось, что думала.

– Не думала. Прости меня. Я просто очень расстроилась и…

– Все нормально. Правда. Я даже не представляю, как это – быть женщиной и пережить подобный стресс. Наверное, очень тяжело.

Алисса кивнула, не сводя с него глаз. В отличие от Сэма она не старалась смотреть только на его лицо.

Он стоял как истукан и не мог ничего поделать со своим телом, которое самым подлым образом предавало его. Очевидно, центральная нервная система еще не успела донести информацию о том, что он не собирается спать с Алиссой, до отдаленных органов.

Алисса чуть смущенно откашлялась:

– Ну вот. Раз уж я все равно приму завтра эту таблетку… – Она поглядела на душ, а потом – опять на Сэма. – Ты не хочешь?..

Вот тут-то и надо была сказать «нет» и гордо удалиться. Сохранить верность своим принципам, черт бы их побрал.

– В смысле, без презерватива? – услышал он собственный голос.

Алисса пожала плечами:

– Раз худшее уже все равно случилось, и с этим ничего не поделаешь… – Она протянула руку и улыбнулась ему. – Ты идешь?

Сэм на секунду представил себе, как она удивится, когда он скажет «нет». И на этом его решимость закончилась.

– Да, – сказал он и, подхватив ее на руки, шагнул в душ.

Джина первой нарушила молчание.

– Неужели тебе так уж тяжело вот так сидеть рядом со мной? – спросила она, отстраняясь и заглядывая Максу в глаза.

Он не стал лгать.

– Да, тяжело. – К собственному ужасу, Макс почувствовал, что глаза наливаются слезами. – Это заставляет меня желать… – Он не решился договорить: «тебя». Как заставить ее понять? – Я знаю, ты думаешь, меня останавливает наша разница в возрасте. Да, меня это действительно смущает, Джина, но если бы дело было только в этом, я смог бы справиться. Дело в другом.

– В переносе эмоций, – глухо подсказала она.

– Да. В переносе эмоций. Мы с тобой встретились в экстремальной ситуации. Я оказался единственной ниточкой, связывающей тебя с нормальным миром. У тебя не оставалось выбора – ты была вынуждена доверять мне. Ты должна была делать то, что я тебе говорил, ты должна была слушаться – и я стал для тебя всем. Твоим отцом, твоим спасителем, твоим богом.

– Моим другом, – добавила Джина. – И моим любовником, если бы только мы оба смогли расслабиться и довериться своим чувствам. – Она негромко рассмеялась. – Хотя наши шансы расслабиться выражаются, наверное, отрицательным числом. Мы – два самых напряженных человека на свете. Представляешь, что будет, если мы окажемся в одной постели? Не знаю, чья голова не выдержит и лопнет первой. И, честно говоря, я не прочь это выяснить.

Максу хотелось закричать и сломать какую-нибудь мебель. Вместо этого он продолжал голосом полузадушенного человека:

– А теперь подумай сама, как после ситуации, в которой я являлся для тебя всем, в которой ты, разумеется, любила меня, потому что от меня зависела твоя жизнь, я могу перейти к сексуальным отношениям и не думать при этом постоянно, что злоупотребляю твоим доверием.

– А ты не думай, – возразила Джина, – потому что это не так. Правда, Макс. Причем здесь перенос эмоций? Это же случилось несколько лет назад.

– Не знаю, – признался он.

– Это не так, – повторила Джина. – И ты не злоупотребляешь моим доверием. Я сама этого хочу. – И она поцеловала его.

Он должен был ожидать этого. А чего еще, черт возьми, можно ожидать, если они устроились на полу и он чуть ли не усадил ее к себе на колени?

И все-таки Джина со своим нежным ртом, закинутыми ему за шею руками и мягкой грудью застала его врасплох.

Да еще и толкнула так, что Макс потерял равновесие. Иначе, зачем ему падать на спину, увлекая ее за собой? Ведь не мог же он сделать это намеренно?

Не мог. Но почему-то его руки обнимали ее, язык проник в горячую глубину ее рта, а шея сама повернулась так, чтобы целоваться стало удобнее.

Какое-то безумие.

Безумие вдвойне, потому что он это понимал, но ничего не делал, для того чтобы остановиться.

Макс прикасался к ней осторожно и бережно. Он ire хотел пугать Джину. Он боялся, что, если прижмет ее к себе чуть сильнее, она вдруг застынет в его объятиях, а потом напряжется, задрожит и в панике начнет вырываться.

А может, в этом спасение? Если у него самого не хватает сил остановиться, нужно сделать так, чтобы остановилась Джина.

Не выпуская ее из рук, Макс перевернулся, и теперь он лежал сверху, всей своей тяжестью прижимая се к полу, и целовал все настойчивее. Нет, конечно, не грубо, но все-таки не так осторожно, как раньше. Одновременно он бедром раздвигал ей колени, а рукой нащупывал грудь.

О, господи! Джина только крепче обхватила его за шею, выгнулась дугой и всем телом прижалась к нему.

А потом застонала, и ее рука скользнула вниз, пробралась за ремень и…

Нет, она явно не собиралась вырываться и просить, чтобы Макс остановился. Тем более что второй рукой она уже торопливо расстегивала его брюки.

Он сам попытался вырваться из горячего плена ее рук, и Джина воспользовалась короткой передышкой, чтобы быстро стащить через голову майку. Открывшаяся его взгляду грудь была столь великолепной и юной, что Макс буквально оцепенел. А Джина, не давая ему времени опомниться, одним движением стянула шорты и трусики, а потом начала торопливо раздевать его.

Пиджак, рубашка, туфли, брюки… Неужели, черт возьми, он еще и помогает ей?

Нет, потому что слишком занят, целуя ее рот, шею, ее тонкие ключицы и плечи. Ее восхитительную грудь.

Раздев его, Джина вдруг нерешительно замерла.

– Макс…

Ему очень не хотелось останавливаться, и все-таки он должен был это сделать.

«Джина, – сейчас объяснит он ей. – Мне очень жаль, Джина…»

Он уже даже открыл рот…

– Нам нужен презерватив, – выкликнула Джина чуть охрипшим и очень сексуальным голосом, и Макс понял, что у нее и в мыслях не было останавливаться.

– У меня нет, – признался он, решив, что это его последний шанс и вполне уважительная причина, чтобы одеться и сбежать.

– У меня есть, – отозвалась Джина и, оторвавшись от него, исчезла в ванной.

До ее возвращения Макс успел только схватить свои трусы и подняться на ноги. Джина остановилась в дверях.

– До чего же ты красивый! – восхищенно вздохнула она.

– Это я должен был тебе сказать, – пробормотал он, не в силах отвести от нее глаз.

У нее были потрясающе длинные ноги, и светящаяся кожа, и темные, рассыпающиеся по плечам волосы, и эта грудь… Если бы не блестящий в пупке камень, Джина выглядела бы как кинозвезда из тех счастливых времен, когда кинозвездам еще разрешалось иметь грудь и бедра, и чуть округлый, упоительно женственный живот.

Рэкуэл Уэлч.

Софи Лорен.

Джина Виталиано.

Она приблизилась, глядя на него, как на восьмое чудо света. Конечно, Макс старался поддерживать себя в форме, но такого восторга все-таки не заслуживал.

Хотя нельзя сказать, что ему было неприятно.

Напротив, очень даже приятно.

– Это мне дополнительный приз за терпение, – улыбнулась Джина, отбирая у него трусы и бросая их на пол. – Я раньше думала, что ты толстый и малоподвижный, потому что по радио у тебя был такой ленивый голос.

– Это был не я, – покачал головой Макс.

– Нет, ты, – возразила Джина. – Твоя другая половина. Ты вроде доктора Джекила и мистера Хайда. – Она взяла его за руку и потянула к кровати. – И, по-моему, это очень сексуально.

Макс послушно пошел за ней.

– Этот ленивый голос стоит мне большого труда. На самом деле я маньяк. Джина, это…

Она прижалась к нему и поцеловала.

Когда Макс открыл глаза, они уже были в постели. Как они сюда попали?

– Джина…

Она вложила ему в руку пакетик с презервативом и опять поцеловала. Она лежала под ним, крепко обвив его ногами, и бедром Макс чувствовал ее влажный жар.

Что ж, наверное, ему и правда придется воспользоваться этим пакетиком. Но…

– Как хорошо, – прошептала Джина. – Наконец-то все хорошо.

Он едва успел натянуть презерватив, когда она вскинула бедра, и Макс даже не заметил, как скользнул в нее.

И вдруг ужаснулся, поняв, что это уже не мечты, а самая настоящая реальность. И дело не только в том, что он сейчас нарушал все свои незыблемые принципы и правила и забывал об ответственности, такой же огромной, как и власть, доверенная ему.

Он боялся причинить ей боль, он боялся обидеть ее, он боялся пошевелиться.

И вдобавок ко всему эрекция вдруг начала стремительно угасать. Может, это и станет решением проблемы?

Джина нетерпеливо пододвинулась ему навстречу и… Скрыть от нее свое фиаско, разумеется, было невозможно.

– Бах! – прошептала она ему в ухо. – Кажется, это лопнула твоя голова.

Господи, какой срам!

– Да. Похоже на то, – пробормотал Макс.

Он попробовал вырваться, но Джина не отпустила его.

– Все в порядке, – она провела пальцем по его носу, по бровям, по краю стиснутой челюсти, по губам. Он надеялся, что в тусклом свете лампочки она не видит, как он покраснел. – По-моему, это даже очень мило. Значит, ты ко мне очень серьезно относишься.

– Новое слово в психологии, – проворчал Макс, стараясь не смотреть на нее.

Джина опять начала двигаться, совсем чуть-чуть, не выпуская его из себя.

– Зато теперь я знаю, что ты все-таки человек, – шептала она. – И знаю, что у меня есть власть над тобой. Могу поспорить, что с тобой такое… впервые, да?

– А что, если со мной это происходит постоянно? Знаешь, я ведь уже не первой молодости. И что касается секса, мои лучшие дни уже далеко позади.

Джина знала, что он шутит, но ответила очень серьезно:

– Ну и что? Я люблю не твою эрекцию. Я люблю тебя.

От таких слов ему могло бы стать еще хуже, но потом она поцеловала его…

И целовала долго и нежно, и медленно, а потом быстрее и настойчивее…

Когда она оторвалась от него, чтобы прошептать: «Я хочу быть сверху», все уже было в порядке. И все-таки, когда он перекатился на спину и Джина уселась на него верхом, она не стала спешить. Она осторожно прикасалась к нему и, улыбаясь, смотрела ему в глаза.

Максу очень хотелось объяснить ей, что на самом деле она не любит его. И дело даже не в переносе эмоций, а в том, что он совсем не тот, за кого она его принимает. Не тот спокойный, уверенный в себе человек, который ленивым голосом разговаривал с ней по радио и ни в чем не сомневался.

На самом деле он настоящий психопат, живущий в постоянном хаосе и не помнящий, когда в последний раз был доволен собой и жизнью. Он проводит слишком много времени, размышляя, сомневаясь, прикидывая и пытаясь перехитрить всех и все. И при этом ни на минуту не забывает о прячущемся внутри безумце.

«Ты меня совсем не знаешь!» – хотелось кричать ему.

Но Джина продолжала ласкать его, и ее взгляд сделался мечтательным и отсутствующим, и Макс решил, что лучше помолчит, потому что все равно не сможет выговорить ни слова.

Она взяла его за руку и поднесла ее к своей груди, и от этого и от того, что она делала другой рукой, он едва не кончил. Почему, черт побери, его сегодня бросает из одной крайности в другую? Спасение одно: убраться подальше от ее тела и ее рук. Макс осторожно дотронулся до нее большим пальцем.

Джина сладко застонала, немного привстала и опять опустилась, принимая его в себя.

Он хотел оставаться неподвижным и предоставить все ей, но, когда она начала двигаться и наклонилась вперед и ее грудь оказалась прямо перед его лицом, понял, что не выдержит. Он поймал ртом тугой безупречный сосок, втянул его в себя, прикусил, наверное, делая ей больно, и начал двигаться вместе с ней, погружаясь в нее все глубже, все самозабвеннее, все грубее…

– Макс! – крикнула Джина, и он понял, что она приближается к оргазму. – О, Макс…

Он не стал больше сдерживать себя, забыл обо всем и покорно отдался подхватившей его волне сокрушительного, невыносимого наслаждения.

А когда спустя несколько минут или часов волна схлынула, он услышал тихий смех Джины. Она целовала его, и Макс чувствовал на губах соленый привкус ее слез.

– Спасибо, – прошептала она. – Я этого хотела. Я этого очень, очень хотела.

Макс ничего не ответил ей. Он не мог. Он думал о том, что они только что сделали – что он только что сделал, – и чувствовал, что мир вокруг рушится и все обломки валятся прямо на него. Он дотронулся до лица Джины, радуясь, что она слишком счастлива сейчас, чтобы заметить его состояние.

Но, когда дело касалось Макса, Джина всегда все замечала.

– Бах! – чуть слышно прошептала она ему на ухо. – Да?

Он кивнул и закрыл глаза. Что он наделал?

И – самое главное – что будет делать дальше?

– Спи, – прошептала Джина, словно угадав его мысли, и встала с постели.

Она вернулась почти сразу же и протянула ему полотенце, а сама осторожно сняла с него презерватив и опять исчезла в ванной.

Макс подумал, что надо встать, одеться и немедленно уйти, но она уже вернулась и стояла в дверях, обнаженная и красивая, как кинозвезда. Если он попробует уйти сейчас, то опять будут разговоры и споры, и слезы, а он слишком устал от всего этого.

Лучше подождать, пока она заснет.

Джина щелкнула выключателем и комната погрузилась в темноту, а Макс сразу же пожалел об этом, потому что уже не мог видеть, как она идет к кровати. Она легла рядом, натянула одеяло, прижалась к нему – такая мягкая и теплая – пристроила голову у него на плече и по-хозяйски закинула ему на бедро длинную, гладкую ногу.

Все это совершенно недвусмысленно означало: «Не уходи».

Макс молчал, глядя в темноту.

– Спасибо, – еще раз прошептала Джина.

Он боялся открыть рот, потому что знал, что не сможет сказать ей ничего хорошего.

Он молча лежал, ждал и думал о том, как же будет жить дальше.

Джина немного поерзала, прильнула к нему еще ближе и наконец задышала ровно. Уснула. Ее мягкая грудь прижималась к его боку, рука лежала на груди, а бедро – на органе, который – черт бы его побрал! – опять начинал подавать признаки жизни. Что-то сегодня он совсем взбунтовался.

Макс ждал, считая минуты, а потом вдруг вздрогнул и понял, что лежит с закрытыми глазами и уже не помнит, сколько времени прошло, с тех пор как Джина заснула.

Рука, лежащая на его груди, была теплой, тяжелой и как-то странно успокаивала.

Потом Джина пошевелилась, ее рука скользнула вниз, нащупала непокорный орган…

– Ммм-м, – мечтательно протянула она и опять уснула, так и не выпустив его.

Макс подумал, что долго этого не выдержит, вздохнул и мгновенно заснул.

20 февраля 1945 года

Милая Дот!

У меня совсем мало времени, и я успею написать тебе всего несколько слов. Но я решил, что это лучше, чем ничего. Ваши с Джолли письма – это единственное, что поддерживает меня сейчас. Прости, но я не могу отвечать вам так же часто.

И еще прости меня за последнее письмо, в котором было чересчур много жалоб. Я горжусь тем, что воюю за свою страну. Поверь, это действительно так. Но иногда мне действительно горько видеть, как относятся к моим людям даже механики на аэродроме. Белые механики.

Немцы выказывают нам гораздо больше уважения. И местные женщины охотно встречаются с ребятами из моего полка. Представляешь, один из моих офицеров даже обратился ко мне за разрешением жениться на девушке из Мюнхена. На белой девушке. Похоже, ни ее саму, ни ее семью нисколько не беспокоит его цвет кожи. Может, такое отношение характерно только для немцев. С другой стороны, я слышал, что все обернулось бы совсем по-другому, если бы капитан Джонсон оказался евреем.

Я не понимаю таких вещей. Я не понимаю, почему люди всегда стремятся найти препятствия – не расу, так религию. Я не понимаю, почему им больше нравится замечать разницу, чем искать сходство. Ведь мы все так похожи.

Мы все хотим, чтобы нас любили.

И это, наверное, самое главное.

Мне стыдно в этом признаваться, но я очень устал и мечтаю только об одном – вернуться домой.

Твой друг,

Уолтер

18 марта 1945 года

Милый Уолт!

Я тоже очень хочу, чтобы ты поскорее вернулся домой.

Кстати, во мне есть одна четвертинка немецкой крови – наследство от мамы.

И мне совершенно наплевать, кто ты – буддист, мусульманин или католик, а может, язычник, или еврей, или баптист…

Да, так ведь ты и есть баптист. И что это меняет? Ровно ничего. Мы с Джолли каждое воскресенье ходим в баптистскую церковь, потому что она тоже баптистка. И потому что музыка в ней гораздо лучше, чем в унитарианской. И люди добрее и приветливее. Это хорошая церковь, радостная церковь. В ней славят Господа и молятся о мире и гармонии.

Я хочу, чтобы моя свадьба состоялась именно в этой церкви. И, надеюсь, уже скоро.

С любовью,

Дот

17 апреля 1945 года

Милая Дот!

У нас тут поговаривают, что русские уже подошли к Берлину. Дни рейха сочтены. Я каждый день молюсь, чтобы эта война поскорее закончилась.

Передо мной лежит твое письмо, написанное 18 марта. До него ты написала мне сотню писем и после него – уже три, но должен признаться, что я постоянно перечитываю именно это, самое коротенькое. Скоро в нем нельзя будет разобрать ни слова.

Иногда мне кажется, что смысл совершенно ясен. А иногда я думаю, что ты, возможно, просто шутила и я не должен воспринимать все всерьез.

Но потом я вспоминаю, как приходил к тебе в больницу. И как ты смотрела на меня.

Мы с тобой друзья уже не первый год. Я знаю, как ты любила Мей. Я знаю, что тебе не хватает ее так же, как мне. Что ты была с ней и с Джолли до самой последней минуты.

С тех пор я полюбил тебя еще больше. И эту любовь я храню в своем сердце. Ты всегда со мной, и от этого я становлюсь лучше.

Но любовь к тебе – это не только моя радость, но и проклятье.

Многое изменилось с тех пор, как мы виделись в больнице. Мей больше нет с нами. Нам обоим выпало немало боли, и трудностей, и бед. Я видел столько жестокостей, творимых людьми, что, наверное, уже никогда не смогу стать прежним.

Да, многое изменилось, но еще больше осталось неизменным.

И то, чего не могло быть раньше, невозможно и теперь.

Для нас невозможно.

Хотя причины стали другими. Мы можем больше не бояться, что предаем того, кого мы оба любим. Мей всегда будет жить во мне, и я слышу, как ее голос, полный любви, говорит мне, что глупо противиться зову своего сердца.

И если бы ты знала, как хочу я его послушаться!

Но Техас далеко от Германии. И ты не хуже меня знаешь, что твоя семья никогда не примет меня так, как родители Хильды Грен приняли капитана Джонсона.

Я помню, как в тот день, когда мы впервые встретились, ты пересела на скамейку для цветных, чтобы мы могли рядом ждать автобуса.

Я не хочу пересаживать тебя туда на всю жизнь. Хватит и того, что я сам должен на ней сидеть. Что на ней всю жизнь придется просидеть Джолли. И я никогда не прощу себе, если заставлю и тебя делать то же.

Это невозможно.

И я умоляю тебя никогда больше не заговаривать со мной об этом.

Твой друг навсегда,

Уолт.