У Рэйфа вырвался жест раздражения.
– Черт побери, Кэтлин. Ты не можешь ехать, и все тут. На тропе нет места для женщины.
– Точно так же говорил мой отец – отпарировала Кэтлин.
– Да, он был прав. Я хочу, чтобы ты дала слово, что останешься здесь, пока я не вернусь.
В глазах Кэтлин сверкал вызов. Казалось, они метали зеленые молнии.
– Я еду, и все. Кажется, ты забыл, что это мой скот. Я имею право ехать с вами.
– У тебя совсем нет прав, за исключением тех, которые даю тебе я, – перебил Рэйф. – Ты моя жена, и я говорю, что ты останешься здесь, в доме, потому что твое место здесь.
Кэтлин сердито смотрела на мужа. Она была слишком разозлена, чтобы возражать. Как он смеет так с ней разговаривать! Подумать только, никаких прав! Ранчо принадлежит ей, скот тоже, и она будет делать так, как хочется ей. И если это ему не нравится, ничего не попишешь.
Рэйф ругался про себя. Он пытался урезонить ее, пытался угрожать, а сейчас пытается запугать ее, но ничего не помогает. Так или иначе, он знал, что Кэтлин решила сопровождать стадо до форта Ларами, и устал усмирять ее.
– Кэти, пожалуйста, сделай, как я прошу.
Она почувствовала, как ее гнев улетучивается от этой мягко высказанной просьбы. Она почти согласилась, но потом покачала головой:
– Я еду, Рэйф.
Он понял, что побежден.
– Мы выезжаем с первыми лучами солнца. Будь готова, или мы уедем без тебя.
Это была пустая угроза. Он не мог уехать без нее. Зная Кэтлин, он не сомневался в том, что она просто последует за ним и, возможно, нарвется на неприятности или потеряется. Он не мог этого допустить. К тому же ему не хотелось спать одному в течение следующих нескольких месяцев, думая, все ли с ней в порядке дома.
Кэтлин торжествующе улыбнулась.
– Я буду готова.
На рассвете они уже были на тропе: восемьсот голов скота, за которыми нужен глаз да глаз, шестеро мужчин и одна женщина, едва скрывающая свое волнение. Поли и Расти остались, чтобы присматривать за ранчо.
Рэйф ехал рядом с Кэтлин.
– Ты уверена, что не передумаешь? Это ведь поездка не на одну ночь, Кэти. Мы будем двигаться в течение нескольких недель.
– Я еду с тобой, Рэйф.
Рэйф кивнул и, закрепив ремешок на шее, забросил шляпу за спину. Пока скот сам пойдет по тропе, пройдет около недели, а до тех пор погонщикам предстояло хорошо поработать.
Часом позже Кэтлин уже почти сожалела о своем упорстве. Коровы мычали, громко протестуя против каждого шага, будто зная, что их ожидает в конце тропы. Густые клубы пыли висели в воздухе, и только платок на лице не давал ей задохнуться. Кроме мычания были слышны крики мужчин, пытавшихся заставить стадо двигаться в правильном направлении, случайное ржание лошадей и монотонный стук тысяч копыт, сотрясавших землю.
Первый день – самый тяжелый. Нужно увести стадо как можно дальше от знакомой территории. Кэтлин знала, что уставшие коровы уже не захотят оторваться от стада, чтобы вернуться на старое пастбище, они будут двигаться медленнее, покрывая от двенадцати до пятнадцати миль в день и давая скоту время пастись и набрать вес.
Ковбои ее отца знали что делать: в прошлом они проделывали такой путь не однажды. В первый день Скотт и Нейт ехали впереди стада. Хэл ехал сбоку, Джош и Уишфул, которых наняли недавно, погоняли стадо сзади.
В начале пути скот вел себя беспокойно и был готов разбежаться при малейшей возможности. Бренден Кармайкл всегда включал в стадо несколько старых быков, чтобы они успокаивали расшалившихся молодых бычков. Кэтлин заметила, что Скотт сделал то же самое.
Это продолжалось пять часов. В полдень ненадолго остановились, чтобы поесть, а потом снова продолжили путь.
Прошло еще шесть часов, пока Рэйф не объявил привал. К тому времени Кэтлин была уверена, что никогда не вернется в свое нормальное состояние. Ей казалось, что ее ноги останутся навсегда искривленными, как у Уэба. Ее мускулы одеревенели и болели, и ее слегка покачивало, когда она встала на твердую землю. Ее сил хватило только на то, чтобы снять с седла снаряжение, а потом она бросилась на землю и села на попону, скрестив ноги, не понимая, что происходит вокруг.
Уэб вызвался заниматься готовкой на все время пути. Кэтлин следовало бы предложить ему свою помощь, но она не могла заставить себя двигаться. Она едва сознавала, что ковбои устраивают стадо на ночь и что Рэйф назначает караульных в первую очередь, во вторую и так далее. Запах дыма защекотал ей ноздри, когда Уэб зажег костер, чтобы приготовить ужин, и она слышала, как вокруг него собрались мужчины, обсуждая события дня. Но к тому времени она уже почти спала.
Рэйф покачал головой, увидев, что Кэтлин спит под раскидистым тополем. Если бы у него был лишний человек, он отправил бы ее домой, но теперь уже слишком поздно. Он не знал, будить ли ее на ужин, и решил, что в отдыхе она нуждается больше, чем в еде. Накрыв ее одеялом, он прыгнул в седло и поехал проверять, все ли сторожа на месте.
Уэб приготовил бобы с красным перцем и лепешки из кислого теста, которые встретили всеобщее одобрение, и Рэйф облегченно вздохнул. Не было ничего хуже, чем провести недели на тропе, вместо еды замаривая червячка, которого даже жевать не стоит. Хороший повар лишал мужчин повода ворчать.
Постепенно огонь угасал и стали устраиваться на ночь.
Кэтлин спала, подложив руку под щеку, и волосы золотом обрамляли ее лицо. Рэйф почувствовал, как внутри него растет знакомое желание, но здесь не было ни времени, ни места для этого.
Завернувшись в одеяло, он растянулся рядом, с седлом вместо подушки и шляпой на лице. Даже сейчас он не мог не чувствовать женщину, лежащую рядом. Он слышал тихое дыхание, ощущал легкий аромат ее волос. Он все еще не спал, когда Скотт потряс его за плечо и сказал, что сейчас его очередь объезжать стадо.
Ночь была темная, мирная и спокойная. Рэйф объезжал стадо, и когда встречал другого сторожа, негромко приветствовал его и кивал головой. Большинство мужчин во время объезда тихо напевали, но Рэйф не знал заунывных ковбойских песен, и поэтому он ехал в молчании, думая о Кэтлин и об их будущем.
Следующая неделя прошла в клубах пыли и в седле. Кэтлин пересаживалась к Уэбу в кухонный фургон, когда долгие часы, проведенные в седле, выматывали ее. Старик был неразговорчив, но они довольно хорошо ладили, и она стала помогать готовить, хотя Уэб хотел все делать сам, жалуясь, что ее кофе слишком слабый, а лепешки чересчур маленькие.
– Подумать только, маленькие! – бормотала про себя Кэтлин, но не спорила. Уэб все-таки повар, а кухонный фургон его вотчина.
Кэтлин не удавалось проводить много времени с Рэйфом, хотя она видела его часто и ночью спала рядом с ним. Она не понимала, насколько ей нравилось засыпать в его объятиях, пока не лишилась этого. Теперь, в лучшем случае, он целовал ее и желал спокойной ночи. Она знала, что его чувства к ней не изменились: он сохранял дистанцию из-за того, что вокруг были ковбои, но ночью ей так не хватало его любви. Он научил ее страсти, разбудил в ней такие желания, о существовании которых она раньше и не подозревала, но сейчас она даже не могла дотронуться до него. А он был таким желанным. Она не сводила с него глаз, когда они были рядом, восхищаясь тем, как он скачет на своем скакуне, тем, как вздувается рубашка на его плечах и спине, как джинсы облегают его стройные сильные ноги. Он хорошо ладил с погонщиками: внимательно выслушивал их жалобы, улаживал споры и смеялся над их непристойными шутками.
Они были на тропе около двух недель, когда увидели индейцев: полдюжины индейских воинов на малорослых лошадях «калико». Кэтлин смотрела на них, чувствуя, как страх сдавливает ей горло при виде их размалеванных лиц и перьев, привязанных к длинным черным волосам.
Рэйф подскакал к кухонному фургону и велел Уэбу остановиться, потом поехал разбираться с индейцами. Кэтлин казалось, что она умрет, дожидаясь возвращения Рэйфа. Вернется ли он? Или индейцы убьют его и потом зарежут всех остальных?
Казалось, прошла вечность, когда Рэйф появился у фургона.
– Они из племени чеинн, – коротко сказал он. – Они хотят, чтобы мы дали им несколько голов скота. Если мы это сделаем, я думаю, они пойдут своей дорогой. Если мы откажемся, я думаю, они будут драться.
– Дай им то, что они хотят, – сказала Кэтлин. – Все, что угодно, лишь бы избавиться от них.
Рэйф кивнул. Он позвал Скотта, который ехал позади стада, и они вместе отобрали шесть нетелей-однолеток. Потом Рэйф снова поскакал к индейцам.
Через пятнадцать минут индейцы исчезли, а вместе с ними исчезли и шесть телок с ранчо «Сэкл Си».
– У них была тяжелая зима, – пояснил Рэйф, вглядываясь в даль. – Их дети голодают, а старики умирают. Шаман сказал им, что Бог не доволен своими краснокожими детьми, и в этом году у них будет плохая охота на бизонов.
– Это глупо, – нахмурилась Кэтлин.
Рэйф пожал плечами:
– Некоторые индейцы верят, что приход белых является наказанием Вакан Танка. И кто знает, возможно, они правы. Болезни белых людей уже уничтожили некоторые племена. А теперь бизонов становится все меньше и меньше. И если бизоны исчезнут, индейцы исчезнут вместе с ними.
Рэйф покачал головой, будто пытаясь прогнать дурные мысли. Потом сказал:
– Погоняй, Уэб. Нам надо спешить.
Через несколько дней они стали лагерем около реки. Расседлав лошадь, Кэтлин сразу улизнула из лагеря в поисках укромного места, где могла бы помыться. Она была уверена, что никогда еще не была такой грязной. Ее волосы покрывал слой пыли, кожа шелушилась от грязи и от высохшего пота.
На берегу она сняла юбку для верховой езды и рубашку, потом вошла в воду и с наслаждением вздохнула, когда холодная влага сомкнулась вокруг нее. Глубоко вздохнув, она окунулась, едва не вскрикнув, когда ее пробрал холод.
Кэтлин лениво плавала, когда голос Рэйфа нарушил мирную тишину.
– Какого черта ты здесь делаешь? – спросил он строгим и гневным голосом.
Кэтлин встала, бессознательно прикрыв грудь руками.
– Я купаюсь, – тихо сказала она. – Что-то не так?
– Что-то не так?! – воскликнул он. – Я скажу тебе, что не так.
Его голос становился тише, пока глазами он скользил по ее телу. Ее мокрые волосы сверкали, как жидкое золото. У нее была розовая кожа, украшенная сотнями капелек воды, в которых отражались янтарные лучи вечернего солнца и которые сверкали, как россыпь бриллиантов. Он позволил своему взгляду скользить ниже и ниже, пока вода не скрыла от него ее гладкое тело.
Кэтлин внезапно стало жарко. Она так давно не чувствовала его рядом…
Как будто следуя невидимой путеводной нити, она вышла из воды и очутилась в его объятиях, вздохнув, когда он крепко прижал ее к себе. Она почувствовала, как его губы касаются ее волос, как потом он поднимает ее на руки и уносит от реки к рощице деревьев, укрытой под скалистым утесом. Он осторожно поставил ее на ноги и затем, не говоря ни слова, начал раздеваться.
При виде его сердце Кэтлин застучало быстрее, она почувствовала, как к щекам прилила кровь, когда он положил ее на землю и начал покрывать легкими, как бабочки, поцелуями ее лицо, шею и грудь. Его рука нетерпеливо двинулась к ее лону, а губы настойчиво прижимались к ее губам. Его язык дразняще скользил по ее губам, прося разрешение войти, и она почувствовала, что тает, а кровь горит, когда его язык скользнул в ее рот.
– Жена, – хрипло простонал он. – Мы слишком долго не были вместе.
– Слишком долго, – согласилась она, и ее голос был таким же хриплым.
Кэтлин почувствовала тяжесть его тела, когда он лег на нее, раздвигая коленями ее бедра, и была рада этой ноше. Она приподняла бедра, чтобы принять его, и вздрогнула от удовольствия, когда он вошел в нее и наполнил ее собою. Когда мы вместе, мы – совершенны, ликующе думала Кэтлин, – как две половинки одного целого.
Только позже, когда они утолили свое желание и она лежала, свернувшись в его руках, Рэйф вспомнил, что рассержен на нее. Приподнявшись на локте, он посмотрел Кэтлин в лицо.
– Больше никогда, – сказал он, медленно и отчетливо выговаривая каждое слово, – больше никогда ты не уйдешь из лагеря одна. Понятно?
– Да, сэр, – обиженно сказала она.
– Черт возьми, Кэтлин, ты сейчас не дома. Здесь есть индейцы, – или ты забыла об этом? – дикие животные, змеи и еще черт знает что. Тебе просто небезопасно ходить одной.
Он был прав.
– Прости, Рэйф, – сказала Кэтлин, раскаиваясь. – Кажется, я просто не подумала.
Она подняла руку, чтобы погладить его по щеке, улыбнувшись, когда колючая щетина защекотала ей кончики пальцев. Рэйф глубоко вздохнул, нагнул голову и поцеловал ей ладонь. Он был в ярости, когда вернулся в лагерь и обнаружил, что ее нет; в ярости от того, что до смерти испугался. Они были в самой глуши, окруженные бесконечными милями неосвоенной земли и враждебными индейцами. Его воображение, обычно не слишком богатое, тотчас нарисовало ему ужасные картины.
– Кэти, я не хотел кричать на тебя, я… – ему не хватало слов, чтобы рассказать, что он чувствует, и вместо слов он нагнулся и поцеловал ее.
Но Кэтлин видела любовь и заботу в его глазах, и ответным поцелуем показала ему, что все поняла.
Следующие несколько дней прошли довольно мирно. Кэтлин не отходила далеко от лагеря и радовалась, глядя на Рэйфа, когда он занимался своими обязанностями.
Она с гордостью думала, что выбрала хорошего мужа; он справляется с работой на тропе, хотя никогда раньше не делал этого. Он приписывал часть своего успеха тому, что не стеснялся спрашивать у Скотта и других людей их мнения, если был в чем-то неуверен. Он дежурил ночью, как все, и погонял стадо сзади, когда наступала его очередь. Никому не нравилось ехать позади стада и часами глотать пыль.
Они были на тропе уже почти три недели, когда добрались до реки Нос-Платт. Кэтлин тревожилась, наблюдая, как ковбои переправляют стадо через реку.
Переправа всегда была опасным делом, даже если вода стояла достаточно низко. Но в этот раз Нос-Платт текла полноводно и широко. Кэтлин затаила дыхание, когда Скотт, Нейт и Уишфул загоняли первые ряды в воду. Коровы входили в реку и плыли, держа головы над водой. Кэтлин молилась про себя, чтобы ни одна из них не повернула назад. Многие ковбои гибли, находясь в середине плывущего стада, которое внезапно поворачивало назад, туда, откуда пришло.
У нее пересохло во рту, когда Рэйф сошел на лошади в воду. Он пытался подогнать особенно упрямых и отставших животных к противоположному берегу.
Казалось, это продлится целую вечность, но в конце концов все стадо было благополучно переправлено. Рэйфу пришлось пересечь реку несколько раз, и сейчас он вернулся, чтобы помочь переправиться Кэтлин, пока Скотт и Нейт помогали Уэбу справиться с кухонным фургоном.
Кэтлин держала свою лошадь близко к Рэйфу, пока они плыли. С Рэйфом не было страшно. Он позаботится о ней.
Она уже было с облегчением вздохнула, когда треск ружей разорвал воздух, и посыпался дождь стрел. Стадо встревожилось и стало рассеиваться среди низких прерывистых холмов. Лошадь Кэтлин испугалась, потеряла опору и поплыла вниз по течению.
Рэйф ругался на чем свет стоит. Он представил все: скот бежит, сломя голову; неизвестно откуда появляются индейцы; ковбои быстро расчехляют ружья и начинают стрелять. Но у него не было времени беспокоиться ни о ком и ни о чем, кроме Кэтлин, он дернул поводья, намереваясь последовать за ней, когда стрела вонзилась в спину его коня. Конь погрузился в воду, потом опрокинулся на бок, вынуждая Рэйфа высвободиться из седла, в противном случае его унесли бы тысячи фунтов веса раненого животного.
Он бросил быстрый взгляд на берег. Не было видно никого, кроме Уэба, который нашел убежище за фургоном, и стрелял оттуда из винтовки в сторону индейцев.
Пуля опасно просвистела над головой Рэйфа, и он нырнул под воду, позволяя течению нести себя вслед за Кэтлин.
Он оставался под водой до тех пор, пока хватало воздуха. А когда вынырнул, обнаружил, что оказался далеко внизу по течению. Рэйф вылез из воды и осмотрел внимательно оба берега. Он слышал далекие звуки пальбы и едва долетающие крики людей. Но здесь было тихо.
Он почувствовал, что волоски на его шее стали дыбом, когда вынул нож. Нагнувшись, он осмотрел землю под ногами, потом тихо выругался, когда увидел следы подкованной лошади, идущие от берега. Две другие лошади, без подков, следовали за подкованной. Все три следа вели к деревьям, находящимся ярдах в двадцати.
Сжав губы, Рэйф вспомнил, как лакота учили его идти по следу врага. Он снял мокрую рубашку, сапоги и промокшие носки и двинулся вперед, производя шума не больше, чем тучи, плывущие в небе. Все мысли о стаде и о ковбоях ранчо «Сэкл Си» были забыты. Он думал только о Кэтлин.
Его глаза и уши напряженно улавливали любой знак или звук. Наконец, он остановился, подняв голову и нюхая ветер, как волк, почуявший добычу.
Он шел по следу около сорока минут, когда услышал приглушенный женский крик, исполненный ужаса.
Холодная улыбка на губах Рэйфа сменилась дикой ухмылкой удовлетворения. Те, кого он преследовал, были недалеко. Через несколько ярдов он увидел их лошадей. Упав на землю, Рэйф пополз, точно змея, среди высокой травы.
Кэтлин яростно сопротивлялась двум индейцам, пытавшимся прижать ее к земле. Страх прибавлял ей сил, но невозможно было бороться против двух мужчин, охваченных похотью.
Слезы страха и отчаяния обожгли глаза Кэтлин, когда один из индейцев сдернул ее юбку до колен. Рот Кэтлин наполнился кровью, когда она прокусила чью-то коричневую ладонь, и на мгновение она ощутила торжество. Индейский воин испустил крик боли.
Это была маленькая победа, но она ничего не изменила. Кэтлин слышала, как ей порвали юбку и сорочку, потом почувствовала дуновение холодного воздуха на своей обнаженной груди. Индейцы с вожделением смотрели на нее, их глаза горели, а размалеванные лица были похожи на ужасный ночной кошмар.
– О, Боже, помоги мне, – громко взмолилась она, в глубине души зная, что помощи ждать неоткуда. Она отбилась от своих, и теперь двое дикарей срывали с нее последние остатки нижнего белья.
Воин, стоящий слева от нее, держал ее руки; а второй широко раздвинул бедра.
Лишенная возможности двигаться, она закрыла глаза, когда он начал расстегивать штаны.
Время, казалось, замедлило свой бег, делая более отчетливым каждое движение и каждый звук. Она чувствовала руки индейца на своем животе, слышала утробный смех второго, подбадривавшего своего дружка. Ветер шевелил листья на деревьях и охлаждал пот на ее коже. Она начала дрожать.
Две большие слезы выкатились из-под ее опущенных век. Они изнасилуют и убьют ее, и она больше никогда не увидит Рэйфа. Ей вдруг стало жалко его. Он придет сюда искать ее, а найдет обезображенный и оскальпированный труп. Бедный Рэйф!
Она тяжело дышала, когда руки индейца оказались на ее груди. Она была рада, что умрет. После этого Рэйф уже не захочет ее. Ни один мужчина на захочет женщину, которую осквернили дикари.
Индеец больно сжал ей грудь, и она заплакала от боли и от того, что не хотела умирать…
Вдруг она услышала тихий хлюпающий звук, и внезапно на нее упал индеец, державший ее бедра.
Кэтлин открыла глаза. К ней вернулось мужество, когда она увидела рукоятку ножа, торчащую из спины индейца. Другой, отпустив ее, встал на ноги, сузившимися глазами обшаривая деревья.
Кэтлин не поверила свои глазам, когда увидела, что Рэйф выходит на открытое пространство. Он был безоружен, и индеец тихо засмеялся и вытащил из-за пояса нож.
Рэйф едва взглянул на Кэтлин, которая пыталась выкарабкаться из-под мертвого индейца, растянувшегося поперек нее. Все его внимание было сконцентрировано на высоком воине племени воронов, смеющемся над ним.
Индеец вытянул вперед левую руку, жестом приказывая Рэйфу подойти ближе. Рэйф в ответ усмехнулся, в душе проклиная то, что потерял свою винтовку в реке. Он оглянулся кругом, надеясь найти хоть какое-нибудь пригодное оружие, но не увидел ничего, кроме лука, лежащего рядом с мертвым воином, ножа в руке у второго и его собственного ножа, торчащего из спины убитого.
Рэйф покорно вздохнул и шагнул вперед, вытянув руки и опустив голову.
Ворон тоже вышел вперед, чтобы схватиться с белым человеком. Уверенный в своей силе, он сделал выпад ножом. Рэйф отпрыгнул, пытаясь поближе подобраться к мертвецу и к ножу в его спине, но ворон усмехнулся и покачал головой.
Кэтлин удалось, наконец, выбраться из-под индейца. Она немного отдышалась и встала на колени. Ее глаза были прикованы к двум мужчинам, которые в нескольких футах от нее ходили вокруг друг друга.
Нож ворона уже попробовал крови, а на руках Рэйфа было несколько мелких порезов. И, как видела Кэтлин, ворон нанес Рэйфу опасную рану в бок, когда пытался спастись от железной хватки рук Рэйфа.
«Ему нужно оружие», – пронеслось у нее в голове, и она прокляла индейцев, напавших на нее, потому что они были вооружены только луком и ножом.
Проглотив комок в горле, она схватилась за рукоятку ножа, торчащего из спины мертвеца. Закрыв глаза, она вытащила лезвие.
Она позвала Рэйфа, и когда он рискнул посмотреть в ее сторону, бросила ему нож. Капли крови разлетелись по воздуху, как капли красного дождя.
Рэйф поймал нож на лету и широко улыбнулся, когда его пальцы охватили рукоятку.
Ворон перестал улыбаться, увидев, что противник вооружен. Это больше не было игрой, которую он непременно должен был выиграть, но стало схваткой не на жизнь, а на смерть.
Ворон был опытным бойцом, проворным и бесстрашным, но Рэйф учился драться в трущобах Нового Орлеана и использовал все коварные приемы, которым его научили.
Кэтлин смотрела на них, почти не дыша и прижав руки к груди. Сердце лихорадочно стучало. Казалось, что минуты превратились в долгие часы. Оба противника взмокли от пота, и у обоих кровоточили многочисленные порезы на руках и на груди. Она посмотрела на Рэйфа и испугалась выражению ярости в его глазах и дикости на лице. Рот его был слегка прикрыт, глаза сузились, весь он сконцентрировался на человеке, который тоже свирепо смотрел на него. Их разделяло расстояние в два фута.
Но потом ее кратковременный испуг сменился гордостью. Он – ее муж, ее мужчина, и он борется за ее жизнь.
Двое противников внезапно сошлись, и когда они оторвались друг от друга, на левом боку Рэйфа кровоточила длинная рана. Ворон торжествующе усмехался.
Рэйф сжал губы от жгучей боли. Ему внезапно захотелось лечь, закрыть глаза и погрузиться в забвение. Но потом краешком глаза он увидел Кэтлин, мертвенно бледную и напуганную, и тряхнул головой, сопротивляясь искушению подчиниться тьме, которая, казалось, нависла над ним. Он не мог уйти сейчас. Это означало бы оставить Кэтлин на растерзание ворону.
Собрав все силы, он пошел на индейца. Последним отчаянным движением он сделал обманный маневр слева, пригнулся и, балансируя на пятках, нанес короткий колющий удар вверх, когда индеец кинулся на него. Нож Рэйфа вошел в грудь ворона.
Индеец захрипел, когда десятидюймовое лезвие пронзило его сердце. Какое-то мгновение он удивленно смотрел на Рэйфа, потом упал на землю, испустив дух.
Веки Рэйфа отяжелели, нож оттягивал руку, как свинцовый груз. Он посмотрел на Кэтлин, пытаясь улыбнуться, подбодрить ее, но силы покидали его. Он услышал ее горестный крик, когда упал на колени и выронил нож.
Кэтлин подбежала к нему. Она была напугана, как никогда. У Рэйфа было бледное и искаженное от боли лицо, кровь заливала его левый бок и пропитала брюки.
– Рэйф, Рэйф! – Она с трудом приподняла ему голову. Его темные глаза нашли ее, и он упал, потеряв сознание.
Кэтлин, как безумная, побежала к лошади и вытащила флягу из седельной сумки. Схватив свою сорочку, она поспешила обратно и плотно прижала ткань к безобразной ране. Все это время она отчаянно молилась, прося Бога спасти жизнь ее мужу.
Но, несмотря на молитвы, тряпка под ее рукой пропитывалась кровью. Как много крови! Как может человек потерять ее столько и все еще жить? Она чувствовала ее тошнотворный запах.
Кэтлин прошептала имя Рэйфа, и слабая надежда промелькнула у нее в душе, когда его веки приподнялись.
– Кэти?
– Я здесь.
– Нам надо выбираться отсюда. Здесь могут быть другие…
– Лежи спокойно.
– Нет. Мне надо увести тебя отсюда.
– Рэйф, ты истекаешь кровью, а я не могу ее остановить.
Он несколько раз пытался посмотреть ей в глаза. Ему было трудно понять, что она говорила, из-за боли и слабости. Ее лицо расплывалось, и он несколько раз моргнул, пытаясь прояснить зрение.
Сердце Кэтлин рванулось к нему. В глубине его глаз она видела, что ему ужасно больно, и все же он думал только о ее безопасности. Стиснув зубы, Рэйф приподнял голову и жестом показал на пропитанную кровью тряпку.
– Дай мне взглянуть.
Кэтлин осторожно сдвинула повязку, открывая рваную рану, сочащуюся кровью.
– Нож, – сказал Рэйф нетвердым голосом. – Нагрей лезвие… и приложи к ране.
Она кивнула, отгоняя тошноту. Потом поднялась и пошла к своей седельной сумке. У нее была с собой коробка спичек, завернутая в кусок промасленной кожи, сменная одежда и немного вяленой говядины.
Она вынула спички и развела небольшой костер, смыла с ножа кровь водой из фляжки, а потом держала лезвие над огнем до тех пор, пока оно не раскалилось добела. Она долго смотрела на раскаленный металл. Она не сможет сделать это. Не сможет прижать полоску раскаленного железа к живой плоти мужа.
– Рэйф… – она опустилась на колени рядом с ним, держа в руке нож.
– Сделай это, Кэти, – он вымученно улыбнулся. – Больше, чем сейчас, болеть не будет.
Он повернулся на бок, уткнулся лицом в колени, охватил Кэтлин руками и напряженно замер в ужасном ожидании.
Кэтлин почувствовала, как по телу Рэйфа прошла дрожь, когда жар приблизился.
Стиснув зубы, она прижала к ране раскаленное лезвие. Рэйф застонал и крепче схватился за нее. Его тело конвульсивно вздрогнуло, когда лезвие обожгло рану, а потом милосердно оторвалось от нее.
Кэтлин почувствовала запах паленого, к которому примешивался запах крови и смерти. Бросив нож на землю, она отвернулась, ее стало рвать.
Постепенно Кэтлин пришла в себя. Она прополоскала рот, вымыла руки и лицо. Вспомнила, что на ней ничего нет, быстро оделась, сняла с лошади седло и укрыла Рэйфа попоной. Он был все еще без сознания. Она смотрела на него, думая, что еще можно сделать, и молясь, чтобы в рану не проникла инфекция.
Чтобы не сидеть сложа руки, Кэтлин перетащила мертвецов поближе к деревьям и прикрыла их листьями и ветвями. Потом обыскала их походные сумки, но не нашла ничего, кроме вяленого мяса и фляжки с водой.
Возвратившись к Рэйфу, она села рядом, размышляя о том, что случилось со стадом и с ковбоями. Были ли эти двое из той же шайки, что напала на стадо? Она подумала, что, может быть, стоит отправиться на поиски Скотта и остальных, но это показалось ей преждевременным. Она не имела ни малейшего представления, где находятся остальные индейцы и жив ли до сих пор кто-нибудь из ковбоев.
И она не могла оставить здесь Рэйфа одного. Она пристально смотрела на него, представляя, что бы было, если бы он не был ранен. Он знал, что делать. Подавив слезы, она откинула волосы с его лба. Он тяжело ранен. Возможно, смертельно.
Тени удлинились, и небо стало багроветь, когда солнце покатилось к горизонту. Она наблюдала за меняющимся освещением сумерек, чувствовала, как воздух становится холодным. Она хорошенько закутала в одеяло плечи Рэйфа и укрылась сама.
Рэйф беспокойно метался во сне, но не просыпался. У него началась горячка, и Кэтлин протерла его холодной водой, пытаясь сбить жар. Однажды он что-то неразборчиво пробормотал, а потом снова замолчал, едва дыша. Его кожа все еще была слишком горячей.
Кэтлин взяла его руку в свою, тихо умоляя его не умирать.
– Кэти?
– Я здесь.
Он, как слепой, потянулся к ней, и она баюкала его голову у себя на коленях, гладила лоб. Ее настораживал жар, исходящий от него.
Проходили часы. Взошла луна, и звуки ночи наполнили лес: шелест деревьев, овеваемых ветром, далекий вой волка и тихий шорох крыльев совы, когда она пролетала мимо в поисках добычи.
Рэйф говорил ей, что некоторые индейские племена верят в то, что совы приносят несчастье. Апачи верили, что сова является знаком приближающейся смерти.
При свете дня, находясь дома, в безопасности, она бы отогнала прочь эти мысли, как суеверную чепуху. Но сейчас было очень трудно сделать это, ведь Рэйф, тяжело раненный, лежал у нее на коленях. Она продержала его так всю ночь, ее сердце болело той же болью, что мучила Рэйфа. Рэйф начал вздрагивать, и тихие слезы покатились по щекам Кэтлин. Ее веки тяжелели; она свернулась рядом с Рэйфом и положила руку ему на грудь, как бы пытаясь защитить его. Вздохнув, она провалилась в сон.
Жар держался еще два дня, и Кэтлин не отходила от Рэйфа, вытирала пот, давала ему столько воды, сколько он мог выпить, и принуждала его есть, когда он был в состоянии. Иногда он прижимался к ней, не давая уходить, невольно царапая ее, когда боль возобновлялась. Страх ни на минуту не покидал Кэтлин. Страх, что рана загноится. Страх, что он умрет. И неослабевающий страх, что придут индейцы.
Она утратила всякую надежду на то, что ему станет лучше, когда, как по волшебству, жар спал и он уснул глубоким, спокойным, целительным сном.
Кэтлин улыбалась ярче, чем лучи восходящего солнца, от всего сердца произнесла не громкую благодарственную молитву. В ее душу прокатилась волна облегчения, и она почувствовала слабость. Слава Богу, думала она, сворачиваясь калачиком около Рэйфа, чтобы заснуть, слава Богу, худшее позади.