Запретные чувства

Глава 42. Лия.

— Ты обязательно справишься, — Руслан поцеловал меня в лоб, будто благословлял.

— Да, — кивнула я и поправила воротник на своем костюме. — Справлюсь.

— Я буду в зале. Я буду смотреть на тебя и не пропущу ни одной секунды, — Руслан улыбнулся и аккуратно опустил одну ладонь мне на щёку. — И они тоже будут там. Будут смотреть и гордиться тобой, малыш. Даже не сомневайся.

Я тихо выдохнула. Родители должны были вот-вот уже приехать. Вспомнив свой первый разговор с отцом после нашего взаимного затяжного молчания, я почувствовала слабую дрожь в коленках.

Мне потребовалось несколько дней, чтобы морально подготовить себя к этому звонку. Я жутко волновалась за Руслана, его судебные тяжбы с Верой Александровной только начинались. Он был весь на нервах, потому что хотя бы раз в неделю узнавал о себе что-нибудь «новенькое». Вера Александровна продолжала делиться со своими подписчиками душещипательными историями, в которых она всегда находилась в роли жертвы.

Местные журналисты жаждали подробностей и побольше скандальных материалов, которые могли бы помочь редакции заработать кругленькую сумму. Руслан упрямо продолжал хранить молчание. Оно давалось ему с огромным трудом и вскоре вылилось в бессонницу. Я несколько ночей подряд находила его либо на кухне, либо на балконе. Он занимался работой, перечитывал кипы документов и с особенной тщательностью ставил где нужно свою подпись.

Раньше этим занималась его секретарь и приносила Руслану на подпись или на рассмотрение, уже полностью изученные и рассортированные документы с короткими приписками, какой и кому потом будет отправлен. Теперь же он сам по ночам перечитывал тонны бумаг. У нас вся гостиная уже была ими завалена.

Мне приходилось применять все свои дипломатические навыки, чтобы убедить Руслана отложить работу и дать себе отдохнуть последние несколько часов перед рассветом. Он был страшно упрям. И когда моя дипломатичность разламывалась на куски, столкнувшись с острыми скалами непоколебимого упрямства, я пыталась подступиться с другой стороны. Нежно целовала Руслана в шею или в колючую щеку. Ласково обнимала и подолгу перебирала пальцами его волосы на макушке, когда голова Руслана прижималась к моей груди.

Он ни на что не жаловался, не срывался на мне. Но я чувствовала, что ему тяжело. А я ничем не могла ему помочь. Ничем существенным.

И среди всего этого безумия мне нужно было отыскать в себе всю свою смелость и решительность, чтобы позвонить отцу. Меня страшно трусило, когда я набирала его номер. Руслан даже принёс мне успокоительное, потому что в определённый момент я дышать нормально перестала. Хватаясь ледяными пальцами за корпус смартфона, я всё-таки поднесла его к уху.

— Да? — послышался всегда немного хриплый и уверенный голос отца.

Это «да» словно прошлось медиатором по моим нервным окончаниям, что были натянуты, как гитарные струны. Но что удивительно, боли не возникло. Наоборот — навалилось облегчение. Такое сильное, что даже голова немного закружилась.

Руслан подал мне стакан с водой и успокоительным. Я быстро сделала глоток, чтобы смочить горло.

— Привет, пап.

— Здравствуй.

В этом весь мой папа. Я не знала, какая должна случиться ситуация, чтобы он вышел из себя. Даже, когда мы ссорились и спорили, он сохранял в себе толику уравновешенности. Наверное, это умение, которое пришло к папе с возрастом. А возможно сдержанность всегда была чертой его характера.

— Я тебя не отвлекаю? — задала я до смешного будничный вопрос.

— Нет.

— Пап, я… Знаешь, я хочу тебя и маму пригласить на мюзикл. Я играю в нем.

— Мюзикл?

— Да. Премьера состоится на будущей неделе. У меня есть несколько билетов. Мне бы очень хотелось, чтобы вы приехали, — нервно кусая губы, я посмотрела на Руслана, ища в его взгляде поддержку.

Он кивнул мне и забрал стакан. Я так сильно стиснула его пальцами, что, отпустив его, почувствовала в подушечках лёгкое покалывание.

— Мы будем, дочка. Обязательно будем.

На этом наш короткий и первый за последние несколько лет разговор был завершен. Я тихо выдохнула и отложила телефон. Папа никогда не любил много разговаривать. Не любил дразнить и унижать. А еще он не любил драмы и сантименты. Поэтому я наперед знала, что наш телефонный разговор вряд ли растянется на несколько часов.

Отогнав в сторону воспоминания, я прикрыла глаза и опустила свою руку на ладонь Руслана. Я постаралась через это наше прикосновение, отыскать в себе внутренний баланс. Сегодня он был меня очень необходим не только на сцене, но и во время встречи с родителями.

— Мы встретимся после премьеры? — открыв глаза, спросила я у Руслана.

— Вам будет о чем поговорить. После встречи просто наберешь водителя, и он за тобой приедет.

Когда Руслан назначил мне водителя, я решила, что это был обычный способ упростить мою жизнь. Но позже Руслан признался, что водитель нужен для безопасности, а не кичливости. Прожив так много лет с одной женщиной, он не знал, чего от нее можно было ожидать. И просто решил подстраховаться.

— А ты? — я всё еще не могла заставить себя отпустить руку Руслана.

— У меня еще запланирована встреча. Потом созвонюсь с адвокатами, чтобы узнать, как продвигаются дела. Встретимся уже дома.

— А Платон?

— Платон пока у Юли. Хочу держать его подальше от всей этой грязи.

— Хорошо.

Когда я вышла на сцену все мои страхи и переживания тут же исчезли. Пути назад уже не существовало, а значит и бояться хоть чего-нибудь — бессмысленно.

Я была на своем месте. И это ощущение казалось мне настолько естественным, словно я родилась уже на сцене. Привычка. Во мне просто начала вырабатываться настоящая профессиональная привычка.

Каждое мое движение, каждая нота, взгляд — всё это мне давалось со сладкой лёгкостью. Весь титанический труд трансформировался в блестящий результат. Я была довольна собой.

Но когда настала партия, в которой я прощалась со своим любимым мужчиной, мне вдруг стало холодно. Не физически. В мою душу словно кто-то впустил холодный сильный сквозняк. И как только он оказался в ней, тут же начал биться о тонкие хрупкие стены, разрисовывая их морозными узорами.

Я смотрела на своего партнёра. Его звали Паша и он был всего лишь на год старше меня. Грим и костюм визуально сделали из него мужчину, которому уже почти сорок. Мы много репетировали, много раз уже выходили на сцену для предварительных показов. Я давно уже выучила каждую черточку его лица. Выучила его большие карие глаза.

Финал истории наших героев давно был нам известен и бессчётное количество раз сыгран на сцене. Но только сегодня, именно в день премьеры, я вдруг полностью пропустила сквозь себя судьбу своей героини. Она прощалась со своей первой настоящей любовью. Вынужденно прощалась. Ее мужчина из огромной любви к ней, решил отпустить. Зная, что он ничего не сможет дать своей любимой, он решил отойти в сторону. И в этом заключалась вся суть нашей линии. Он любил ее той любовью, которая ничего не требовала взамен. Эта любовь была лишена эгоизма и юношеской жадности, ведь избранник моей героини давно оставил позади свою юность. Он был гораздо взрослее, опытнее и умней, чтобы понимать очевидное — ее жизнь только-только начиналась.

Последняя строчка утихла где-то высоко под потолком. Мое горло внезапно стянул колючий огромный ком, но я проглотила его и ни одна слезинка так и не сорвалась с моих густо накрашенных ресниц.

Моя линия была завершена, дальше внимание зрителей было сконцентрировано лишь на главных героях. Но гул аплодисментов всё равно оглушил нас.

Когда всё закончилось, я пыталась поскорей смыть макияж. Но тушь так быстро не хотела сдаваться, цепляясь комочками за кончики моих ресниц. Не выдержав, я оставила всё как есть. Через несколько минут, что показались мне невероятно долгим, я наконец-то встретилась с папой и мамой.

Папа держал в руках роскошный букет красных роз. Мама взглядом искала меня. И вот… Наши взгляды встретились. Затаив дыхание, будто перед погружением в воду, я ускорила шаг и обняла родителей. Двумя руками и так крепко, насколько это было возможно. И они… Мама и папа… Они тоже крепко-крепко обняли меня и поцеловали, мама — в щёку, папа — в висок.

— Простите меня, — прошептала я. — Простите.

— Не за что, — папа погладил меня по спине. — Не за что прощать, дочка. Я горжусь. Мы гордимся.