Запретные уроки

Глава 18

Особняк Синклеров Площадь Гровенор-сквер

Пронизывающий холодный ветер, зажатый меж высоких каменных стен, лихорадочно метался по всему саду, словно оказавшаяся в загоне дикая лошадь. Опавшие листья кружились в хороводе у ног Сьюзен, пытаясь увлечь за собой шнурки ее ботинок и задувая сквозь кружевные чулки.

— Что это тебе вздумалось, Сью, выйти на прогулку в такой неласковый день? В гостиной уютно пылает камин. Может, зайдешь в дом, согреешься, мне компанию составишь? — Грант присел рядом с ней на мраморную скамью и сразу задрожал от холода. — Ты же себе отморозишь так все седалище. Скамья холодная, как лед.

Сьюзен только плечами пожала и продолжила разглядывать розы: их лепестки пока что еще не увяли, тогда как все остальные растения в саду уже покрылись темным золотом и начали засыхать.

— Мне нужно принять очень нелегкое решение, Грант, я не могу допустить, чтобы на него хоть немного повлияли то веселье и те простые радости, которые царят в кругу семьи.

— Ох, Сью, мы же связаны друг с другом крепко — не хуже тех шелковых нитей, которыми ты штопала раны Стерлинга после очередного поединка на ринге. — На его губах мелькнула усмешка, и даже Сьюзен, несмотря на всю серьезность своих размышлений, мысленно усмехнулась при этом воспоминании. — Даже сидя на глыбе льда, ты не в силах забыть двадцать лет, прожитых нами бок о бок.

— Да уж, конечно, не в силах, — вздохнула Сьюзен, еще, минутку подумала и повернулась к Гранту. — И как мне только принять решение?

— А в чем тебе самой видится решение? — Он сжал в своей теплой руке затянутую в перчатку руку сестры. — Отбрось все то, что тебе говорил об этом кто бы то ни было, все, что кто-то может об этом подумать, и решай сама.

— Не могу, — отвечала ему Сьюзен, сидя как статуя. — Это решение скажется на мне, но оно повлияет и на других — на тех, кого я люблю всей душой.

— Расскажи-ка, что ты надумала. — Грант повернулся так, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Она же забрала у него свою руку и сложила пальцы, словно на молитве, а потом прижала их к губам. При этом Сьюзен стала немного раскачиваться взад-вперед, будто это мама укачивала ее, как, в детстве. Мелочь, однако это помогало ей успокоиться, когда жизнь становилась чересчур уж трудной.

Еще немного подумав над мудрыми словами Гранта, она наконец убрала пальцы с губ и повернулась к брату.

— Вероятно, это самое трудное в моей жизни решение, потому что принять его ты мне не поможешь. И никто не поможет. — Она опустила глаза, потом снова посмотрела Гранту в лицо. — Мне предстоит решить, должна ли я позволить папе и всему большому свету смотреть на меня как на респектабельную даму, а не как на один из Семи Смертных Грехов.

— Ну, это не представляется таким уж трудным решением. Ты же к этому всегда стремилась. Да и все мы стремимся с тех самых пор, как оказались в Лондоне.

— Да, к этому я стремлюсь. Па впервые в жизни говорит, что гордится мною. Люди, о которых я и слыхом не слыхивала, жадно выслушивают мои советы. Люди из высшего общества — те самые, которые нас только что на части не рвали, которые скалились, едва завидев нас в бальном зале, — теперь присылают мне приглашения, упрашивают, чтобы я посетила их приемы. — Она снова взглянула брату в глаза и пожала плечами. — О такой жизни я всегда и мечтала, но мне кажется, что согласиться на нее, к сожалению, я не имею морального права.

— Что же в этом такого плохого? Ты сильно изменилась, Сьюзен. Сейчас ты уже не та, какой была до своей поездки в Бат. Совсем не та. Ты повзрослела. Ты сбросила маску, которая мешала разглядеть твое подлинное лицо. Хотела ты того или нет, но ты всем доказала, что ты — та Сьюзен, какой тебя всегда знали братья и сестры: добрая, заботливая, талантливая и достойная всяческого уважения.

— Ты прав, больше я не могу этого скрывать, — кивнула Сьюзен и опустила голову, чтобы брат не увидел сверкнувших на ее глазах слез. — Я должна жить настоящей жизнью… но и переносить те горести, что неизбежно ей сопутствуют. — Она снова подняла голову и взглянула ему в глаза, несмотря на то, что по щекам ее катились слезы. — Я не могу допустить, чтобы герцог Эксетер нес на своих плечах груз бесчестья, которого совершенно не заслуживает. Не могу допустить, чтобы его принудили к браку со лживой девчонкой и вынудили сносить презрение палаты лордов и всего высшего света только потому, что я смолчала и скрыла свое собственное легкомыслие, которое проявила тогда в библиотеке.

— Сьюзен, — Грант притянул ее к себе и крепко обнял.

— Позволь мне, пожалуйста, договорить до конца. — Голос ее дрогнул, но в душе она чувствовала справедливость того, что говорила. — Если я и вправду изменилась, ее у меня есть нравственное чувство, то я не могу не признаться в том, что была в объятиях герцога Эксетера тогда, в библиотеке, и признаться в этом я должна открыто.

— Если ты поступишь так, — сказал Грант, не сводя с не серьезного, внимательного взгляда, — то наверняка утратишь папино уважение. А он ведь усмотрит в твоей близости с герцогом бесчестье для всей семьи и вполне может изгнать тебя — начинай тогда новую жизнь, совсем одна!

— Это я понимаю. — Еще одна слезинка скатилась по щеке к подбородку.

— Люди светские станут, скорее всего, сторониться тебя — вполне возможно, что и герцог тоже. Он, вероятно! и любит тебя, но будь готова к тому, что даже он может отвернуться от тебя, чтобы сохранить свою собственную фамильную честь.

— В этом я тоже отдаю себе отчет. — Она подавила рвущееся наружу рыдание. — Но если я не посмею взять на себя ответственность за свои поступки, значит, я нисколечко не изменилась. Ты ведь правильно сказал, что я всем проявила свое настоящее лицо. Значит, должна теперь пожинать плоды: вести жизнь, основанную на правде, жизнь такой женщины, какой я стала.

Грант снова от души обнял ее.

— Сделай маленькое одолжение брату, Сью.

Она отодвинулась и недоуменно посмотрела на него.

— Обдумай свое решение еще раз, не спеши. И ничего не делай, пока не будешь совершенно уверена в правильности решения. Не должно остаться ни малейших сомнений, Сью, потому что твое решение, каким бы оно ни оказалось, перевернет всю твою жизнь — вот только в какую сторону? — Он встал, взял сестру за руку и поднял ее со скамьи. — Ну, так что же ты мне скажешь? Пойдем в дом, отогреем у огня промерзшие седалища?

— Сам же видишь, — улыбнулась Сьюзен. — Если бы по такой погоде ты надевал шерстяные брюки, а не шелковые, то не пришлось бы и беспокоиться, отморозишь ты себе зад или нет.

— Наверное, так, — рассмеялся Грант. — Но ведь тогда я и не выглядел бы таким утонченным красавцем, а?

Войдя в гостиную, они обнаружили, что там уже кто-то есть. Сьюзен инстинктивно спряталась за спину Гранта в ту самую минуту, как увидела в мягком кресле у камина отца, который поглаживал свою длинную седую бороду.

— Отец! — Грант поклонился, и за ним стала видна Сьюзен.

Она вышла вперед, встала рядом с Грантом и сделала отцу почтительный реверанс. А выпрямившись, заметила, что к ее прогулочному платью пристали пожухлые листья. Отец тоже это заметил и воздел густые брови.

— Прости, пожалуйста, па. Мы ожидали, что ты почтишь нас своим присутствием только через неделю. Прости нас, пожалуйста, за такой вид.

Герцог Синклер протянул к ней руку.

— Подойди ко мне, милая девочка. Ты оделась вполне разумно, учитывая необычайно холодную погоду, в отличие от своего брата, который, как я вижу, по-прежнему растрачивает денежки на всякие пустяки и модные наряды. — Сьюзен ожидала, что отец теперь станет нападать на Гранта, однако он не отводил взгляд от дочери. — Будь любезна, Сьюзен, садись.

Грант, как телохранитель, двинулся за сестрой.

— Грант, я хочу поговорить с твоей сестрой наедине. Оставь нас вдвоем. — Лицо отца приняло выражение спокойной серьезности.

— Мне бы хотелось остаться здесь, — гордо вскинул голову Грант, — если ты позволишь. Эта комната — единственное во всем доме теплое место, если не считать кухни, разумеется.

— Тогда поспеши на кухню, а заодно попроси миссис Уимпол заварить свежего чая усталому путешественнику.

Грант пристально взглянул на Сьюзен, как бы говоря, что, если ей требуется его поддержка, он никуда не уйдет, что бы там ни говорил отец. Она присела на кушетку у окна и быстро кивнула Гранту, отпуская его. Без крайней нужды незачем Гранту навлекать на себя недовольство и насмешки отца.

Отец проследил за тем, как Грант покидает гостиную, и помолчал, пока не услышал, как сын спускается по лестнице.

— Ты меня немало удивила, Сьюзен.

Хотя он в последнем письме и заявлял, что гордится ею, с тех пор прошел не один день, и теперь все могло измениться. Она не имела ни малейшего представления о том, что мог сообщать отцу его поверенный в Лондоне. Внимательно всматривалась в лицо отца, выискивая хоть какой-то намек на его настроение, но, увы, он ничем не выдавал себя, и она так и не смогла догадаться, о приятном удивлении он говорит или же о своем разочаровании.

— Я удивила тебя? — переспросила она, постаравшись придать своему лицу безмятежный вид. В этом они друг другу не уступят.

— Ты сама должна понимать, о чем я говорю. — Он вдруг улыбнулся, чем поразил Сьюзен до глубины души. Отец так редко улыбался, что она подалась всем телом вперед, не в силах сдержать искреннего удивления и невольно всматриваясь в слегка растянутые губы.

Сама Сьюзен, однако, предпочитала хранить сдержанность. С ее стороны было бы крайне неосмотрительным рассказывать какие бы то ни было подробности того, что произошло за последнюю неделю, — она ведь не знала, что именно уже известно отцу. Она вопросительно подняла брови и ждала, пока он снова заговорит.

— Насколько я слышал, ты настоящая героиня, милая моя.

Сьюзен почувствовала, как запунцовели щеки, и надеялась лишь на то, что отец расценит залившую ее лицо краску как выражение скромности, а не смущения: она в эту минуту вспомнила, как Себастьян согревал ее своим обнаженным телом. Жизнь Себастьяна… и ее собственная спасены благодаря не столько ее отчаянной ночной скачке по заснеженным полям, сколько именно этому соприкосновению их тел.

— Более того, ты по собственному почину решила зарабатывать на жизнь трудом, тем самым помогая и своим близким. Ты ведь не стала играть в карты или выманивать у людей кошельки какими-нибудь фокусами. Ты учила детей, помещала статьи в газетах, даже целую книгу написала.

И снова он улыбнулся той же улыбкой, но что-то в ней было ненатуральное. Может быть, наоборот, — это она сама не чувствует себя естественно. Ведь, в конце-то концов, она стала трудиться не из-за того, что решила вдруг заработать средства для своих братьев и сестры. Нет же, она уехала в Бат и заняла там должность наставницы в школе только ради того, чтобы скрыться от мужчины, с которым вступила в интимную связь, сознавая, что он принял ее за другую женщину. Тогда это ее отнюдь не беспокоило.

— Как бы я хотел обнаружить в твоих братьях и в Присцилле такую же силу духа, чтобы они могли последовать твоему примеру. Но они никчемны и такими останутся до тех пор, пока… если это вообще случится… не поймут, что значит честь — для самого человека и для его семьи. А вот ты, Сьюзен, ты это уже усвоила и заставила отца гордиться тобой.

Сьюзен почувствовала дурноту. Она здесь сидит и слушает похвалы своему преображению в честную женщину.

А ведь она ничуть не изменилась. Если б это было не так, она уже носилась бы по всему Лондону, отыскивала бы герцога Эксетера, чтобы признаться: это она была тогда с ним в библиотеке. Она одна способна восстановить его честное имя и спасти от навязываемого ему брака!

Она встала с кушетки, подошла к секретеру и взяла из стопки листок бумаги. Обмакнула перо в чернила и торопливо набросала несколько строк.

— Что ты там делаешь, Сьюзен? — Отец сердито постучал тростью по полу. — Сейчас же сядь на место.

Не обращая внимания на его приказ, она посыпала записку песком, помахала ею и сложила в несколько раз, потом запечатала воском.

Увидев, что мимо гостиной проходит мистер Поплин, их единственный слуга, Сьюзен бросилась к нему, не успев придумать подходящий предлог для того, чтобы оставить отца в одиночестве.

— Сьюзен! — позвал он. — Вернись немедленно!

— Не могу, ваша светлость. У меня срочное дело, которое я и без того уже чересчур затянула. — Она быстро схватила с крюков у двери свой плащ и шляпку.

Мистер Поплин посмотрел на нее в крайнем недоумении, затем перевел взгляд на сидящего в гостиной отца. Судя по стуку трости, тот пошел вслед за Сьюзен. Надо уходить немедленно.

— Пожалуйста, проследите, чтобы это письмо было отправлено сразу же. — Она вложила записку в руку мистера Поплина. — Отвезите его сами. Не отдавайте никому, кроме самого адресата. Понятно?

Старик чуть заметно дрожал, но письмо взял и спрятал за спину, распахивая перед Сьюзен дверь. Девушка выбежала на площадь, свернула на Брук-стрит — отыскать экипаж, который доставит ее в Блэквуд-холл.

А там она признается в своих грехах Себастьяну… и любому другому, кому потребуется.