Глава 13

Это самый худший из кошмаров – из тех, когда вы знаете, что спите, и все равно не можете проснуться. Ник стоит передо мной в бейсболке с повернутым назад козырьком и простирает руку ко мне. Он произносит мое имя, все мое тело расцветает от его улыбки.

Я прикасаюсь к его пальцам, а позади нас появляется Тейт в запятнанной рубашке. Но это не Тейт. Не настоящий. У него белые глаза, молочная пленка закрывает радужку. Глубокие сиреневые синяки покрывают его скулы, и его кожа серо-синего цвета. Мертвенная бледность.

Я пытаюсь снова посмотреть на Ника, но я не могу оторвать взгляд от загубленных глаз Тейта. Теперь здесь еще и Стелла. Она смотрит на нас такими же мутными глазами, как и у Тейта, ее кожа увядшая и грязная. Ник произносит мое имя, но я вижу лишь бледные, как мел, губы Тейта и волосы Стеллы, слипшимися прядями опадающие на ее плечи.

Он идет за тобой, — Стелла моргает своими белыми глазами, и у меня перехватывает дыхание, когда я вдыхаю ее гнилой запах.

Рука Ника сжимает мою. Теплая. Безопасная.

Кто идет?

Я иду, — говорит Ник. Но это не Ник.

Это Джексон.

Он сжимает мою руку, пока кости на моем запястье не начинают ломаться. Я упираюсь пятками. Пытаюсь вырваться. Но он удерживает меня. Боже, он притягивает меня ближе.

Я с криком просыпаюсь, мои руки и ноги покрыты гусиной кожей.

Все хорошо. Я в порядке.

Я прижимаю руку к груди и жду, пока успокоится мое дыхание. Уже прошло три дня после того, как я увидела его на поле, а я все еще на грани.

Моя спальня освещена светом настольной лампы, которую я забыла выключить, но на улице все еще темно. Я проверяю свой телефон на ночном столике. Еще слишком рано, чтобы вставать даже для школы, но я не хочу рисковать и снова проваливаться в свой кошмар.

Я проскальзываю в ванную, быстро принимаю душ и возвращаюсь в свою комнату, стягивая волосы во влажный конский хвост. Мой желудок сжимается при виде коричневого конверта, который моя мать оставила у меня на столе, пока я спала. Пришли фотографии Кристен. Я не уверена, что хочу их видеть. Но я должна.

Я решительно разрываю конверт и осторожно по одной вытаскиваю фотографии. Я слишком низко сидела, чтобы получить качественные кадры сцены, но несколько не так уж плохи: Кристен на подиуме, пара джинсов с красными пятнами, пролетающая мимо ее плеча, один с плакатом, на который указывает кто-то из ребят, и один, когда она плачет.

Этот снимок я положила на низ стопки. Часть меня хочет перевернуть его лицом вниз, может быть, даже засунуть подальше в ящик. Вместо этого я вытаскиваю тетрадь и выбираю блестящую розовую ручку. В точности как я сделала с Джексоном, я смотрю на ее грехи.

Я уже начинаю запоминать эти страницы, но я снова проверяю их, запись за записью. Всплывают только две, но я уверена, что они о ней. Одна насчет украденного кожаного пальто еще в начале октября. И вторая о советах новичкам, как можно украсть косметику в торговом центре. Ее кличка? Кутюр. Я вычеркиваю ее в обеих записях и пишу над ней имя Кристен. Затем я приклеиваю ее фотографию вслед за снимком Джексона и снова перечисляю ее грехи ярко розовым цветом.

И что теперь? Гаррисон до сих пор не ответил и очевидно, что он не собирается выдавать сам себя. Это значит, Кристен может стать последней. Двое униженных и это все? Я провожу пальцем по строчкам. Жестокость и насилие распространяются все больше и больше. А что со всеми остальными? Они тоже заслуживают справедливости. Я собираюсь найти способ это сделать. Может быть, даже без партнера.

Я продолжаю трудиться своей яркой ручкой, вычеркивая клички, которые я раскрыла, и надписывая сверху настоящие имена. Я колеблюсь над именем Менни и я ненавижу это, потому что это делает меня лицемерной. Он виноват так же, как и остальные, но это же Менни. Мой друг. О нем нет больше ничего, кроме этих трех записей.

Вот почему эту тетрадь нельзя показывать всем. В неправильных руках эта штука может обернуться охотой на ведьм, а я не могу позволить, чтобы это случилось. Ни с Менни. Ни с кем-нибудь еще, кто оказался здесь по дурацким причинам.

Я должна выбирать осторожно, эта тетрадь лишь один из кусочков выбора. Это напоминание о том, насколько плохим он может оказаться и почему все это стоит риска, который я беру на себя.

Звонит мой телефон, и я беру его, даже не проверив номер.

— Алло?

— Пайпер? Это Ник.

При воспоминании о молочных радужках из моего сна по позвоночнику пробегает дрожь. Я поднимаю ноги с пола и, сидя в кресле, прижимаю колени к груди. Это был всего лишь кошмар. Он нереален.

— Ты еще здесь? — спрашивает он, и я понимаю, что не сказала ничего после «алло».

— Прости. Привет. Что случилось?

— Я звоню, чтобы спросить, не могу ли я подвезти тебя до школы. Я хочу кое о чем тебя спросить.

Я подумала о поездке до школы в его тряском джипе, его голосе и близости.

— А ты не можешь сейчас спросить меня об этом? — почти пропищала я.

— Могу. Но также я не стал бы возражать против твоей компании.

Я улыбнулась и вздохнула одновременно. Боже, из-за него мне сложно вспомнить, почему предполагается, что я должна ненавидеть его.

Он хмыкнул, как будто смог разгадать мои мысли по этому вздоху.

— Ладно. Я прерву твое неловкое молчание и просто спрошу. Как думаешь, есть ли шанс, что Коннор Дженнингс сделал все это с Кристен и Джексоном?

Я тяжело сглотнула, закрыв глаза.

— Нет, это не так.

— Я знаю, что он твой друг, но он у нас что-то вроде компьютерного гения, я прав?

— Есть много достаточно ловких людей, чтобы провернуть это.

— Наверное, но Коннор еще и из тех, кто заступается за других, так?

Так. Но совершенно неправильно.

— Коннор не мог сделать этого. Я тоже думала, что это он, так что проверила это.

Он вздохнул.

— А я думал, что это хорошая мысль. После его речи в прошлом году он определенно не является поклонником популярных ребят.

Я склонила голову, удивленная тем, что он понял речь, но еще более взволновавшись от его предположения.

— А почему ты считаешь, что дело в популярности?

Кроме того, могла ли я нацелиться на популярных ребят или нет? Я не задумывалась об их социальном статусе, когда я выбирала их. Я ждала его ответа, прислушиваясь к молчаливым крикам «Лгунья! Лгунья! Лгунья!»

— Да ладно, ты только посмотри на тех, кого подвергли унижениям. Джексон? Кристен?

Я не смогла бы оспорить их популярность, так что я не стала.

— Ты думаешь, они не заслужили это?

— Дело не в том, что они заслужили. Унижение людей ничего не исправит. Это просто вызовет еще большие проблемы.

— Почему? Потому что твои друзья получают по заслугам?

— Нет, потому что все может стать только хуже. Полиция пытается заставить маму Кристен выдвинуть обвинения. Джексон вышел на тропу войны. Это бардак.

— Ну, это же не твой бардак, ведь так? В смысле ты же ничего не сделал, так что у тебя должно быть все хорошо.

Что я творю? Почему я так поступаю? Ник всегда был добр ко мне, но, Боже, я не могу отделить его от них. Я вспомнила смех Джексона за моей спиной в коридоре и вздрогнула.

Я просто хочу, чтобы они заплатили. Ради Стеллы. Я думала, что все это ради нее, а сейчас?

Ник вздохнул, возвращая меня к реальности.

— Эй, я собираюсь уходить. Увидимся в школе, да?

— Да.

Я отключилась, прежде чем он успел еще что-нибудь сказать или, может быть, прежде чем я смогла еще больше ухудшить положение.

Мои пальцы дрожали над обложкой тетради. Malum non vide. Зла не видно. Вот только я начинаю видеть зло повсюду. Даже там, где его может и не быть.


***

Я осмотрела химическую лабораторию, ощущая неловкость. Я поймала взгляд Гаррисона и поздоровалась с ним, спросив, как он себя чувствует после двух дней отсутствия. А Гаррисон? Даже не моргнул.

Он кратко пояснил, что он уезжал в тур по колледжам, – парень постоянно ездит по колледжам – затем извинился и сел на свое место.

Если он тот, кто пишет сообщения, тогда его игра достойна Оскара. Я пялилась на его затылок так усиленно, что он только чудом не загорелся, но он не оглянулся на меня. Ни разу. Что это дает? Давление, должно быть, поедало его живьем, чтобы признаться.

Я не знала, что это значит или что мне думать. Но если Гаррисон это не он, то я уверена, что я в дерьме. Потому что я понятия не имела, кто еще это может быть.

Минуты шли, и миссис Бренсон ходила по рядам, комментируя наши измерения и скорость смешивания. За десять минут до звонка я почувствовала, как в моем рюкзаке гудит мой телефон. Правила запрещают проверять его на уроках и обычно этого не случается, потому что все те, кто мог бы мне писать, находятся на уроках.

Итак, кто это может быть? Мама? Папа? Если это они, то что-то случилось. Типа того, что кто-то-из-них-попал-в неотложку.

Хватит драматизировать, Вудс.

Я должна успокоиться. Никто не умер. До конца урока всего лишь девять минут, мне не нужно, чтобы мой телефон конфисковали до конца дня, потому что я решила стать невротиком. Но я все равно поддела ногой лямку рюкзака и подтащила его ближе.

Это неразумно. Я могу подождать восемь минут, а потом проверить сообщение.

Наверное.

К черту все. Терпение никогда не было одним из моих достоинств.

Миссис Бренсон поворачивается, и я наклоняюсь всем телом в состоянии полной готовности, медленно открывая боковой карман. Я должна собраться. Я же не взламываю базу данных национальной безопасности, я проверяю свой мобильник.

Я нетерпеливо хватаю телефон и вздрагиваю оттого, как громко это происходит. Словно разворачивать конфету в театральной тишине. На соседнем стуле Эндрю Лейн бросает на меня взгляд, потом отворачивается с явным безразличием.

Миссис Бренсон тоже наплевать. Она вполне занята, показывая Гаррисону один из своих научных журналов. Ну, разумеется.

Я включаю экран. Это от моего отправителя. Что означает, это не может быть от Гаррисона; я не отрывала от него взгляда, приклеившись, словно вторая кожа.

Я открываю сообщение.


«Будь на северной парковке через пять минут».


Пять минут? Я в панике вскидываю голову. До северной парковки добираться больше пяти минут, даже если не останавливаться у шкафчика, чтобы захватить камеру. К тому же я получила это смс четыре минуты назад.

Я засовываю телефон в карман и поднимаю руку вверх, не заботясь о том, что она вызовет меня.

— Миссис Бренсон, пожалуйста, могу ли я воспользоваться комнатой отдыха?

Она отрывается от своего журнала – как и ее золотой мальчик – с потрясенным выражением лица.

— Мисс Вудс, до конца занятия осталось всего пять минут.

— Это срочно.

Шей за столом впереди хихикает, и я бросаю на нее испепеляющий взгляд. Миссис Бренсон отпускает меня мановением руки, говоря, что до конца урока осталось слишком мало времени, чтобы отвлекаться на разрешение. Что означает, она слишком занята подлизыванием Гаррисона, чтобы подойти и сделать мне выговор.

Это мне подходит. Я уже слишком опаздываю, чтобы ждать. Когда дверь класса со щелчком закрывается, я начинаю бежать по коридору. В голове мелькает мысль о мультяшных героях, пока я, скользя на поворотах, подлетаю к своему шкафчику, от души надеясь, что в офисе сейчас никто не следит за мониторами камер.

Я, тяжело дыша, добираюсь до него, поворачиваю замок вправо, затем налево, затем снова вправо. Шкафчик открывается, я рывком дергаю сумку через плечо. Держа в руке камеру, я даже не задумываюсь о том, чтобы закрыть шкафчик. Если кому-то отчаянно понадобятся мои книги, то он может их забирать.

Потому что я не могу пропустить унижение Гаррисона. Даже не предполагалось, что я буду...

Погодите-ка.

Ноги спотыкаются от неловкого движения. Я только что оставила его в кабинете химии. Если речь пойдет об унижении, что я тогда буду делать во дворе, если он внутри?

Разве что речь пойдет не об унижении Гаррисона. Может, они сменили роли. Может быть, сейчас целью являюсь я.

С бешено бьющимся сердцем я оглядываюсь. Вокруг так тихо, что я слышу гудение флуоресцентных лампочек. Бормотание учителей в классах.

Игнорируй это.

Я могу просто сунуть свой телефон обратно в карман и вернуться в класс. Это будет легко.

Но если я ошибаюсь... если я все пропущу из-за того, что я боюсь – нет. Я далеко ушла от испуганной девочки в ту секунду, когда назвала имя Джексона. Я не могу сдаваться сейчас.

Я толкаю дверь во двор, который не является двором в прямом понимании. На самом деле это собрание столов рядом с парковкой для учителей и бейсбольными полями. Небо все еще голубое и безоблачное, я знаю, что снимки получатся отличными. Такие четкие и яркие, какие только могут быть при прямом солнечном освещении.

Но я не уверена, что буду рада, если субъектом окажусь я.

Я прохожу несколько шагов вперед и замечаю что-то на парковке – новенький белый седан, наполовину выехавший со своего места, словно кто-то оставил его на нейтральной передаче, и он просто выкатился сам по себе. Но это не то, что произошло на самом деле. Я уверена, что тот, кто разрисовал заднее стекло и крышку багажника, тот и вытолкнул его.

Я читаю сообщения.


«Обмани Свой Путь».

«Ответы по СМС!»

«Списываете? Нужна помощь?»


Страх осел в моем желудке словно камень, но я следую за своими инстинктами и поднимаю камеру. Один, два, три снимка.

А потом я в ужасе замираю, когда осознаю кое-что. Святое дерьмо, на этом дворе есть камеры безопасности.

Я чувствую себя так, словно тону в зыбучем песке. Задыхаюсь. Меня поймают.

Я пригибаюсь, чтобы сфотографировать один из пустых столов, но я знаю, что это глупо. Слишком поздно, чтобы что-то скрыть. Они увидят меня. Они сложат два и два. Я была на всех представлениях. Я документировала их.

Я как бы невзначай поворачиваюсь, и вот она – одна из камер. Я не могу быть уверена, но я думаю, что она больше сфокусирована на бейсбольных полях. Эта парковка только для персонала, так что здесь не ожидают появления учеников. Я смотрю на другой угол, но та камера определенно направлена на столы за моей спиной. Те самые, через которые я только что прошла, чтобы попасть сюда.

Я в мертвой точке3. Судя по всему, вся парковка может оказаться мертвой зоной. Может быть. Я могу попробовать уйти с этим.

Это то, чего я все еще хочу?

Я делаю вдох. Так холодно, что воздух обжигает.

Пронзительный звон раздается из колонок вокруг меня, и я подпрыгиваю, щелкнув челюстью. Всего лишь пожарная тревога. Я подношу руку к горлу, чтобы успокоить пульс. Сердце игнорирует меня и ускоряется, потому что уже знает, что я поняла. Это не учебная тревога.

Кто-то включил ее. Через две минуты здесь соберется половина школы. И тот, кто разрисовал машину, именно это и планировал.

Двери открываются и выбегают ученики, натягивая куртки и заполняя проходы между столами. Дети смеются и болтают, подходя к линии. Требуется минута, пока кто-то не увидел машину. Симпатичная первокурсница замечает ее первой, и, задохнувшись, показывает на нее.

Менее чем за минуту ряды сбиваются в хаос. Ученики выходят ближе на парковку. Шепот и бормотание рикошетом перелетают от одной группы к другой.

— Чья это?

— Нет, ты идиот, у мистера Стиерса Хонда.

— У миссис Стампер минивен, да?

Кого-то уволят!

У меня пересыхают губы. Кого-то уволят. И я точно уверена, что это будет миссис Бренсон.

Нет. Это не то, чего я хотела. Дело было в Гаррисоне. И даже не в нем – дело было в том, чтобы Эми получила возможность выиграть, потому что заслужила это. И люди должны знать, что Гаррисон – нет. Вот что я хотела показать.

Но это правда. Просто не та правда, которую хотела я.

Это уже слишком. Я подняла камеру, скрываясь за объективом в безопасности за металлической твердостью и правдой в моих руках. Я заставила себя повернуться к приближающейся толпе, чтобы сделать новые снимки. Еще один снимок учителей, перешептывающихся, как и ученики, сообщения на машины размыты позади их склоненных голов.

От резкого крика у меня перехватывает дыхание. Миссис Бренсон наконец-то здесь. Ее глаза широко открыты, она прижимает руку к груди. В выражении ее бледного, как мел, лица было больше, чем просто сожаление. Это была паника, чистая и простая.

Я сфотографировала ее. Это первая фотография, за которую я ненавидела себя в момент съемки.

Ответы сложились вместе в шепот и картинки вокруг меня. Много людей что-то да знают. Складываем вместе кусочки и видим всю картину. Химия была слабым местом Гаррисона, но он понимал, что уже поздно догонять класс. Как давний ученик в классах миссис Бренсон с углубленным изучением языка Гаррисон доверял ей. Каким-то образом они заключили сделку.

Кто-то думал, что он использовал ее телефон. Другие считали, что они спали друг с другом. Миссис Бренсон около шестидесяти, так что я сомневаюсь, что это так, но это не имеет значения. С ней покончено. Все кончено для них обоих. И тут меня словно обухом по голове ударили: один звонок, вот что для этого потребовалось. Одна большая ошибка и две жизни уничтожены в самой унизительной сцене, которую я когда-либо видела.

Это будет преследовать их вечно. Это будет в новостях.

Жар сожаления пополз по моей шее, горячий и злой. Я передернула плечами, пытаясь стряхнуть его. Это не моя вина. Их бы поймали в любом случае. Это вышло бы наружу.

Но не таким образом.

Я словно камень, брошенный в стоячую воду. Я отдалялась от хаоса, пока единственным слышимым мною шумом не стали звуки моей вины.

Полиция, вызванная за ее машиной, наверное, выехала на парковку, пока они все еще пересчитывали нас. Нервничающие учителя кричали, чтобы мы замолчали, но их никто не слушал. Мое сердце бешено билось, я переминалась с ноги на ногу и была благодарна за то, что Менни и Тейси в других классах, потому что прямо сейчас я не могла разговаривать.

Офицер полиции фотографировал машину, когда я заметила Гаррисона в конце своей линии. Он все еще находился близко к школе, его лицо было серым, как пепел. Он выглядел так, словно стоял перед расстрельной командой, что было не так уж далеко от правды. Я видела его родителей. Я видела, как они разрывали его на кусочки за 93% по обществознанию в четвертом классе.

Учителя начали поторапливать нас, и я заметила миссис Бренсон, разговаривающую с полицейским возле ее машины. Мистер Стиерс осторожно похлопывал ее по плечу, а выражение лица мистера Гударда было холодным и профессиональным. Лицо человека, который знает, что вскоре он потеряет учителя.

Я чувствовала боль, вину. Смущение это одно, но такое? Это уже слишком. Это изменит их жизни навечно.

Прекрати это.

Они это заслужили. Это был их выбор. Я уверена в этом, как никогда и ни в чем в своей жизни, и мне не должно быть так плохо. Но так оно и было.

Я прижала руку ко лбу, когда мы проталкивались назад в здание, солнечный свет отступал перед тусклым школьным интерьером. Я глубоко вдохнула. Мне нужно взять себя в руки. Действительно нужно.

Разговоры внутри походили на рев. Учителя орали на учеников, но это едва ли успокаивало шум. Все болтали, толкались, писали смс. Гаррисон вышел из-за моей спины, и все замолкли.

Его губы превратились в тонкую и твердую линию, когда он отошел от стены. На минуту я подумала, что он может сказать что-нибудь. Мне. Я знала, что это невозможно, но какая-то часть меня думала, что она знает. Что он скажет.

Но, разумеется, сегодня у Гаррисона были большие проблемы, чем я. Как и у меня, потому что если Гаррисон не тот, кто мне пишет, тогда я понятия не имею, с кем я работаю.

Глава 14

Я пошла за Гаррисоном в кабинет, потому что хотела быть уверенной. Если придется, я притворюсь больной. Что будет не таким уж враньем. В конце концов, я не могу просто забыть обо всем, не поговорив с ним. Я знаю, что он не посылал ту последнюю смс, но что если давление сказалось на нем? Что если он организовал все это сегодня, как шанс выхода из ситуации?

Я знаю, что это не так. Но все равно вариант с Гаррисоном казался правильным. Может быть, он и не автор, но он в деле.

Я должна поговорить с ним. И если я не сделаю этого сейчас, другого шанса может не представиться. После всего этого, кто знает, что случится? Перерыв? Переход в другую школу? Я могу больше никогда его не увидеть.

Секретарей не было на месте, так что, кажется, действительно апокалипсис приближался. Я слышала, как они разговаривают в офисе советника, без сомнения, обсуждают судьбу миссис Бренсон или Гаррисона.

Я написала свое имя в списке на стойке регистрации. Начав писать букву «В», я остановилась, мой взгляд наткнулся на характерный почерк выше моей строчки.

Было жутко видеть, что Гаррисон записал сам себя перед дисциплинарным разговором. Но не это выбило из меня весь воздух. Этим я обязана почерку, который я видела только в одном месте.

Тетрадь.

Я не ошиблась. Это тетрадь Гаррисона. Его хроники.

Я ухватилась за стойку, потому что иначе могла упасть. Я почти уверена, что колени меня не удержат. Разумеется, я не могу простоять так вечно. Мне нужно сесть. Заболевший студент вполне может и присесть.

— Пайпер, я буду через минуту, — послышался голос миссис Блат. — Присядь пока на места для ожидания.

Я заставила себя двигаться и нашла ряд стульев в углу, два пустых, один занят.

Гаррисон.

Мое сердце затрепыхалось. Я могу убежать. Просто повернуться и уйти. Я могу вычеркнуть свое имя и уйти. Он не смотрел вверх, хотя он, вероятно, слышал, как миссис Блат звала меня по имени.

Я бросила взгляд на его пальцы, представила, как он держит в руках что-то острое, выцарапывая глаза на тех фотографиях.

Прозвенел предупреждающий звонок, и я дернулась. Он посмотрел прямо на меня. До этого момента я не была уверена, что я вообще хоть раз встречалась взглядами с Гаррисоном. Или, может быть, такое было, но в его глазах не было всей этой ярости.

Он молчал, но не сводил с меня глаз. Выражение его лица практически предупредило меня проигнорировать его, но я больше не собиралась играть. Я пришла сюда, чтобы поговорить с ним.

— Привет, Гаррисон.

— Пайпер.

Я сглотнула страх, который словно кулаком сжимал мое горло.

— Время ужасно неподходящее, но я думаю, ты должен знать, что у меня твоя тетрадь.

Тишину можно было ощущать. Я слышала мягкий звон телефона, приглушенный разговор в кабинете директора между учителями и полицией.

— Ты нашла ее на лестнице, — наконец произнес он. Он не спросил, какую тетрадь, и не притворился идиотом. Я добавила ему очки за это. А еще он также не просил вернуть тетрадь, что тоже хорошо. Потому что у меня с собой ее не было, и я не хотела ее отдавать. После случившегося ему нечего терять. Он может решить использовать тетрадь, чтобы утащить за собой столько людей, сколько удастся.

Он продолжил, видимо, потому что я не заговорила.

— Это единственное место, где ты могла найти ее. Я опаздывал, было ветрено. Когда я попал внутрь, я услышал, как что-то упало. Все это время я предполагал, что уборщики выбросили ее.

Я кивнула, задумавшись, что мне нужно утаивать.

— Кто еще знает о тетради?

Он засмеялся.

— Ты думаешь, я показывал ее друзьям?

Но если больше никто не знает... Нет. Это не имеет никакого смысла. Все взаимосвязано.

— Гаррисон, ты знаешь об смс, которые я получаю?

Он посмотрел на меня так, как будто я спятила. А потом в его взгляде появилось что-то новое – подозрение. Может быть, он и не такой гений химии, каким хотел казаться, но он неоспоримый гений. Он осилил «Большие надежды», тогда как все остальные ограничились легкой версией.

Я слишком много сказала. Он складывает два и два быстрее, чем я успею спрятать концы. Он поймет, что я имею какое-то отношение к произошедшему сегодня. Это всего лишь вопрос времени.

— Пайпер...

— Гаррисон. — Миссис Блат не могла решить, какую маску ей нацепить. Она попыталась улыбнуться, затем нахмурилась, а в итоге выглядела так, словно у нее на лице какой-то тик. — Твоя мать скоро здесь будет. И тогда директор встретится с вами.

Мой желудок сжался, а Гаррисон кивнул. Он казался спокойнее, чем я, наблюдая, как миссис Блат возвращается к своему столу.

— Какие сообщения? — Спросил он до жути спокойно, словно ничего не произошло. Но я заметила, как его рука сжалась в кулак.

— Не обращай внимания. Просто расскажи мне о тетради. Зачем хранить у себя такое?

— Потому что всем остальным плевать, — отмахнулся он, как от надоедливого насекомого, словно это не имеет значения. — Расскажи мне об смс.

— Кто-то анонимно прислал мне сообщение насчет жульничества. — Ложь оставила кислый привкус лимона на языке. — Я подумала, может быть...

— Ты лжешь.

Я сжала пальцами краешек своего стула.

— Я думала, это уравнивает нас. Ты потратил время на эту тетрадь. Фотографии и клички. Ты сделал это, не потому что всем остальным было все равно.

— Я сделал это, потому что общество несет ответственность за запись событий и поведения. Каждый индивид рассматривает школу через этот фильтр. Все очень личное и субъективное. — У его слов как будто был прогорклый вкус. — Я хотел чего-то менее… переменчивого. Мне нужны были факты.

Потому что это тот язык, который он понимает. Хотя он и казался холодным, я чувствовала боль, скрытую за его словами. Она таилась на кончике его языка и давила не плечи.

— Я слушаю, — тихо сказала я, побуждая его говорить дальше. По тому, как изменилось его лицо, я задумалась, как часто такое происходит, как часто кто-нибудь действительно слушал его.

Тоска появилась внезапно, отметившись на каждой линии его лица.

— Я знаю, это не должно задевать меня. Я вижу все эти жалкие социальные игры именно такими, какими они являются, но боль, страх? Они все еще здесь.

Я никогда не видела эту сторону Гаррисона, когда вся ледяная уверенность растаяла, оставив вместо себя нечто сырое и надломленное. Что-то, что есть во всех остальных.

— Ты хотел превзойти боль. — Это была догадка, но я увидела, как он согласно закивал.

— Поднимайся! — Голос, прозвучавший от дверей, накатил на меня как ледник, а Гаррисона словно ударили хлыстом.

Он вскочил со стула, голова опущена, подбородок прижат к груди. Не осталось никакой гордости. Не осталось ничего, что воплощало в себе странного гениального парня, с которым я только что разговаривала. Его мать ворвалась в комнату, стук ее каблуков был слышен, несмотря на серый ковер перед стульями. Она сжала его руку, кожа на которой смялась, словно тесто между ее пальцами.

— Когда мы войдем в ту комнату, ты не произнесешь ни слова, пока я не задам тебе прямой вопрос. Ты меня понял?

Меня с тем же успехом могло бы и не быть здесь. Хотела бы я, чтобы меня здесь не было. Не в присутствии матери Гаррисона, смотревшей на него как на собаку, нагадившую на ковер в гостиной.

— Да, — сказал он. Это был даже не его голос.

— Да, что?

— Да, мэм.

Теперь она уже тащила его по коридору и его полуприкрытые глаза были устремлены в пол. Я думала лишь о том, что ему придется пережить позже, вдали от посторонних глаз. Кто такой Гаррисон без своих оценок? Что остается после того, как все, над чем ты работал, у тебя отбирают?

Кабинет открылся и Гаррисон с матерью исчезли внутри. Мой желудок сводило. Я знаю, что он зарядил ружье. Но я не слишком задумывалась перед тем, как нажать на курок.

— Пайпер? Чем я могу тебе помочь?

— Я хотела бы уйти домой по причине болезни. — Больше это уже не отмазка.

Складки на лбу миссис Блат дали мне понять, что я, должно быть, выгляжу ужасно. Она хлопотала в комнате ожидания, распространяя запах розовой воды и маркеров. Тыльная сторона ее руки давила мне на лоб, как у Хедли в клубе.

Боже, люди подумают, что я умираю.

Очень на это похоже.

— Сиди здесь. Я позвоню твоему папе, узнаю, сможет ли она приехать за тобой.

Моя голова качалась вверх-вниз. Как у марионетки.

Потому что именно ею я и являюсь, ведь так? Да, конечно, я выбираю цель, но ничто из всего не является моей идеей. Я плыву по течению, ведомая человеком, которого я даже не знаю. Мне хочется верить, что это кто-то достойный. Кто-то, кто хочет изменить все к лучшему, а теперь?

Это может быть кто угодно. Псих. Стерва. Преступник.

Теперь до меня дошло – это опасно. И я застряла в этом по уши.

Дрожащими руками я вытащила свой телефон, открыла последнее сообщение – то, насчет двора. Мои пальцы дрожали над буквами. Потребуется вечность для проверки орфографии, но я была осторожна, потому что я хотела сделать это всего лишь раз.


«Для меня это уже слишком. Прости, но я закончила со всем этим».


Я едва успела прикрыть глаза, когда пришел ответ.


«Ты не закончила. Выбирай или это сделаю я. Следующая пятница к девяти часам».

Глава 15

Я оставляю свой телефон на дне рюкзака на три дня и игнорирую факт, что он не позволит мне бросить все это. Что он требует имя за два дня до Рождества. Я игнорирую почти все: от предупреждающего сигнала о разряжающейся батарее до писем Тейси, когда ее вызовы переадресовываются на голосовую почту.

Я не смогу справиться ни с чем из этого. Отрицание – это все, что мне остается.

Я переворачиваюсь и смотрю на будильник. 6:15, утро воскресенья. Брр. Если я не заставлю свою задницу шевелиться, то все рождественские каникулы я проведу в пижаме. Я должна избавиться от нее. Сделать что-то.

Но что? Если я отвечу, то продолжу играть в его игру. Или в ее игру. Плевать. Если я не... я не знаю, что произойдет. Он выберет кого-нибудь самостоятельно. А если автор знает хоть что-нибудь о внеурочной активности Менни, то он может оказаться основной целью.

Мама и папа начинают волноваться. Поначалу они были классными, приносили мне тосты, задавали простые вопросы. Теперь они все чаще проверяют меня. Они даже предложили сходить к врачу – редкий случай в нашем холистически-счастливом доме. Не думаю, что от моей проблемы существуют пилюли, но я не объяснила им этого.

Я три раза пыталась поговорить с ними, но сейчас? Мои родители видят меня в Корпусе Мира. Не знаю, смогу ли я смотреть им в глаза и рассказывать в какую разрушительную деятельность я ввязалась. Я не уверена, что хоть кто-нибудь из нас сможет с этим справиться.

Я снова перевернулась и уставилась в потолок. Я не могу оставаться в этой постели вечно. В последний раз я выползала из комнаты принять душ и провести расческой по волосам в полдень. Это все уже становится слишком пафосным. Я нахожусь в опасной близости к психической нестабильности. Я должна собраться. По крайней мере, я могу попытаться собрать материалы для праздничной встречи по случаю ежегодника в четверг. Которую я, скорее всего, пропущу.

Услышав дверной звонок, я с тяжелым вздохом перекатилась на спину. Никаких сомнений, что это Тейси. Наверное, она готова уже пригрозить мне поркой, чтобы я встала. Я осмотрела свою комнату, раздумывая, есть ли хоть малейший шанс убедить родителей, что я слишком больна, чтобы с ней встретиться. Маловероятно, если учесть, что чуть раньше я сказала им, что чувствую себя лучше.

Мама постучала в мою дверь. По тому, как быстро она ее открыла, лишь взглянув на ее лицо, я сказала бы, что пришла не Тейси.

Она вздохнула.

— Пайпер, один парень пришел увидеть тебя.

Менни это Менни, а Коннора нет в городе, так что у меня появилось чувство, что я знаю, о каком парне идет речь. Я резко села, размахивая руками и чувствуя, как волосы в диком беспорядке ложатся на плечи.

— Какой парень?

— Ник. Ник Патерсон. Он настоял, что подождет снаружи. Он очень... — Я мысленно заполнила пробелы, пока она подыскивала подходящее слово. Высокий? Атлетически сложенный? Совсем не в твоем вкусе? — Вежливый.

Ну да, это тоже о нем.

Я бросила мимолетный взгляд на свое отражение в зеркале. Плохо. И мне потребуется большее, чем просто помада и духи, чтобы привести себя в порядок, так что я просто спустилась вниз. По крайней мере, я приняла душ. И, кстати, он должен был сначала позвонить. Разве что мой телефон окончательно умер.

Я распахнула двери, он стоял там, засунув руки в карманы пальто и с порозовевшими на морозе щеками.

Его улыбка была нерешительной.

— Я, хм, пытался позвонить.

— Мой телефон сел.

— А, понятно.

— Пайпер? — послышался мамин голос за моей спиной. Она определенно собирается начать разговор на тему о том, как-это-грубо-держать-на-крыльце-полузамерзшего-гостя.

Я должна пригласить его войти. Мама явно побуждает меня к этому. Но я попыталась представить себе картинку – Ник сидит на диване рядом с моим папой и разговаривает о чем? Джексон Поллок? Или он может пообщаться с мамой об одном из ее проблемных детей-сирот.

— Позволь мне захватить пальто, — сказала я.

Мама засмеялась, вроде как затаив дыхание.

— Пайпер, ради Бога, пригласи его войти в дом с холода.

Тихо вздохнув, я открыла дверь шире. Ник протиснулся, выглядя взволнованным и невероятно высоким. Это ненормально, насколько он заполнил собой нашу прихожую.

Мама протянула руку.

— Я Диана.

— Ник, да? — Произнес мой папа, появляясь за маминым плечом. В его волосах застыла краска, и на нем футболка с Пинк Флойд. — Я Тим. Прости насчет этого. Веришь или нет, мы учили ее, что не нужно оставлять на крыльце дрожащих гостей.

Позже я убью за это своего папу. Пока же я наблюдала, как он пожимает Нику руку.

Ник знает, как нужно правильно вести себя с родителями. Он предложил оставить свои ботинки у двери и поблагодарил маму за то, что она взяла его пальто. Он не подлизывался и не был мучительно неловким, он вел себя как обычно – дружелюбно и вежливо... просто был Ником. Даже мой папа, человек, обычно подталкивавший меня к творческим натурам, казался полностью очарованным неуклюжим поведением качка.

Мама велела ему следовать за ней на кухню. Папа тоже пошел, и все разговаривали о праздниках и колледже, а я как будто наблюдала всю сцену в фильме. Я знаю, что люди обычно проводят воскресенья в хорошей компании, но это? Это даже не похоже на мою семью.

— Так значит, тебе нужны мои конспекты по химии? — многозначительно спросила я.

Моя надежда отвлечь его провалилась. Ник посмотрел на меня и никак не отреагировал на мой идиотский вопрос. Мы оба с ним были в курсе, что он не учится в моем классе по химии. Еще мы знали, что в связи с зимники каникулами конспекты не являются приоритетом.

— Нет. Но спасибо тебе.

Я выгнула бровь.

— Нет? Тогда зачем ты здесь?

Папа бросил на меня тяжелый взгляд поверх своей чашки с зеленым чаем. Я не рискнула взглянуть на маму. Определенно ее взгляд с ошеломленного стал убийственным.

— У меня есть особый проект, который я хотел бы закончить до конца каникул, — сказал Ник. — Я надеялся, что ты мне поможешь.

— Дело в фотографиях?

— Вообще-то, речь пойдет о социальной справедливости в старшей школе, — ответил он.

Его улыбка никак не изменилась, но что-то в его взгляде пригвоздило меня к полу. Кажется, не только Гаррисон умеет складывать два и два. Мои родители улыбались, абсолютно не замечая того, что я превратилась в камень прямо посреди кухни.

Ник, кажется, был слишком счастлив, чтобы дождаться, пока я все обдумаю. Адреналин бежал по моим венам, а по моему позвоночнику словно кололи иголками. Как много он знает? Что он собирается сказать? Он здесь, чтобы угрожать мне? Он поэтому сюда пришел?

Эта мысль словно ударила меня. Я должна вытащить его отсюда. Прямо сейчас.

— Я умираю от голода, — сказала я, проявляя энтузиазм, — а, может быть, даже с нотками кокетства в голосе. — Ник, не хочешь ли ты поговорить за бургером? Мне нужна только минутка, чтобы переодеться.

— Это было бы здорово.

Я влетела в комнату с бешено бьющимся сердцем. Я еще могу все исправить. Я не знаю как, но я это сделаю. Потому что у меня нет другого выбора.


***

Мы взяли джип Ника. В нем все еще чувствовался его запах, но было еще что-то, что-то похожее на цитрусовое чистящее средство, которым он, наверное, пользовался, чтобы почистить машину после Тейта. Я подумала, что мы сразу перейдем к делу, но он не стал. И Бог свидетель, я тоже этого не хотела, так что мы продолжили выезжать задом с моей подъездной дорожки, в машине играло радио, а вокруг нас падал снег.

Он полностью расслабился, с легкостью переключая передачи, как будто он всю жизнь жил по соседству. Я пристроилась на краешке сидения, сжимая руки в кулаках.

Мы подъехали к знаку «Стоп» на Хэйвуд Роад, и он посмотрел на меня.

— Итак, какие бургеры тебе нравятся больше? Мы едем в Randall’s или в Макдоналдс?

— Ты это серьезно?

— Ты же, кажется, говорила, что голодна.

— А мне казалось, что ты пришел ко мне домой и практически обвинил меня в том, что я чертов мститель!

Что, в общем-то, было правдой, так что это праведное негодование слегка наиграно. И если уж совсем честно, то он ни в чем меня не обвинял, но, очевидно, последние три дня я мариновалась в соусе безумия. Я чувствовала себя скороваркой с трещиной в крышке.

— Я не обвинял тебя. Но да, я хочу знать, что происходит.

— Ничего не происходит.

Ник вздохнул.

— Слушай, я знаю, что я не в твоем продвинутом классе или еще что-нибудь в этом роде, но я же не полный идиот. Ты появлялась в каждом случае, Пайпер. С камерой. И мне не нравится это произносить, но это же просто смешно – постоянно говорить о том, что все популярные ученики незрелые и недалекие.

Жар опалил меня.

— Вот мы и пришли к сути.

— Ты о чем?

— О настоящей причине твоей заботливости, — ответила я.

— Я заботлив, потому что ты мне нравишься, но этот факт не делает меня идиотом. Прекрати обращаться со мной, словно я слишком глуп, чтобы увязать концы с концами. Ты как-то задействована в этих разоблачениях, так что просто поговори со мной. Помоги мне понять.

— Я... — Мой голос надломился. Раскололся. Как и все остальное во мне. Я ненавидела это. Я до смерти боялась рассказать ему, боялась того, что он уже знает. А больше всего я боялась, потому что верила доброте его голоса. И я настраивала себя на провал.

— Все сложно, — наконец сказала я.

— Я уверен, координация грандиозного унижения гораздо сложнее, — ответил он и на этот раз в его голосе слышались резкие нотки.

Боже, он думает, что это я спланировала все разборки. При этой мысли все внутри меня похолодело. Но почему то, что я сделала, можно назвать лучшим? Может быть, я и не выбирала приговор, но я наслаждалась каждым моментом.

Нет. Не каждым.

— Ладно, — произнес он. — Не рассказывай мне. Но, Пайпер, какой бы умной ты себя ни считаешь, я хочу сказать тебе, что кто-нибудь еще может догадаться обо всем.

Я прикусила губу, жар прополз под пальто, пот стекал по моему затылку. Он прав. Меня поймают. И Ник возненавидит меня. Много людей возненавидят меня, когда узнают обо всем этом. Боже, как же все вышло из-под контроля? Воспоминание о Джексоне на футбольном поле – угольно-черные глаза и обещание мести – пронеслось перед моим затуманенным взглядом.

— Прости, Ник. Это так. Тебе стоит держаться от всего этого как можно дальше.

Я открыла дверь и выскользнула из джипа, сердце колотилось о ребра, а дыхание перехватывало. И что мне делать теперь? Куда идти? До этого рассказать кому-нибудь казалось безумием. Но тогда я еще как-то контролировала ситуацию. Я не знала, что не смогу все бросить. Я не знала, что мой напарник будет крушить жизни.

Ник припарковался у обочины и побежал за мной, засунув руки в карман своего пальто.

Я ненавижу это. Боже, я это ненавижу, но сейчас я плакала, так что я вытерла щеки и попыталась выглядеть спокойной.

— Ты не должна убегать от меня, — сказал он. — Я уже какое-то время знал, что ты вовлечена в это. Я не собираюсь угрожать тебе.

— Я знаю это.

— Тогда почему ты не хочешь поговорить со мной? — Он поискал мою руку и развернул лицом к себе. Наше дыхание клубилось вокруг нас, было очень-очень холодно. Мои горячие слезы стекали по лицу, сердце превращалось в лед у меня в горле.

— Я-я не могу рассказать тебе, — сказала я. — Я не хочу, чтобы ты меня ненавидел.

Мои слова превратились во всхлипывание, и я видела, как его лицо дрогнуло, как эмоции бушевали в этих красивых зеленых глазах. Он боится меня. Боится того, что я сделала.

Я не могу его винить в этом. Но также я не думаю, что смогу посмотреть ему в глаза.

Я попыталась протиснуться мимо него и увидела, что его глаза закрыты, а челюсть напряглась. Потом он схватил меня за рукав и притянул ближе к себе. Это словно тянешь за пуговицу, внезапно я ухватилась за него. Это не было выбором. Просто так произошло. Мои щеки вспыхнули, и я убеждала себя помнить, что он не хочет хотеть этого. Не сейчас.

Но его руки обвились вокруг меня, подбородок лег на макушку, все вокруг меня замерло. Успокоилось.

— Ты замерзла, — произнес он, его голос прогрохотал у моей щеки.

Он взял меня за руки и просунул их под свое незастегнутое пальто. Я не сопротивлялась. Мои ладони обхватили его, и я погрузилась в его теплоту. Все жужжащие мысли исчезли из моей головы. Опустилась тишина, и я ухватилась покрепче.

— Давай найдем место, чтобы поговорить.

— Зачем? — Спросила я. — Ты знаешь, что я часть этого. Ты не можешь ничего не ощущать по этому поводу.

— Не думаю, что это так. — Он стиснул меня еще крепче, как будто не мог сдержаться. — Но я должен услышать это от тебя. Обо всем. Я должен разобраться.

Я закрыла глаза и сдалась.

— Я расскажу тебе.

В конце концов, он отвез меня к себе домой. Это было маленькое ухоженное ранчо недалеко от меня. Когда я прокомментировала темные окна, он пояснил, что его брат приехал домой из колледжа на каникулы, но сейчас он со своей подружкой. Его мама медсестра и работает в третью смену, потому что преподавание в общественном колледже искусств не оплачивает счета.

Я спросила о его отце, а он просто покачал головой.

— Не с тех пор, как мне исполнилось десять.

Потом он выудил свои ключи и обошел вокруг, чтобы открыть для меня дверцу. Наверное, он увидел колебание у меня на лице, потому что его плечи напряглись.

— Мы можем не заходить внутрь. Мы все еще можем поехать поесть.

— Нет, все в порядке, — сказала я, хоть и знала, что это не так. Сейчас я оказалась на абсолютно неизведанной территории.

Ник повертел ключи в руках и тихо выругался, когда, хлопая ушами, гавкая и размахивая хвостом, выпрыгнула большая коричневая собака.

— Успокойся, Лось. — Он повернулся ко мне. — Он безобидный, но я могу оставить его на заднем дворе, если хочешь.

— Нет, он милый. — Я автоматически почесала его шелковистые уши, украдкой оглядывая полутемный дом. Гостиная выглядела удобной с большим телевизором и столиками, уставленными фотографиями в рамках. Ник взял мое пальто, когда я его сняла.

— Пошли, сделаем тебе что-нибудь горячее, — сказал он. Я последовала за ним в кухню, в которой пахло корицей и кофе. Он открыл холодильник, выставляя на обозрение баночки с содовой и пластиковые контейнеры с едой. В моем холодильнике находились соевый йогурт и остатки карри.

— Как насчет горячего шоколада? — предложил он. — Или кофе? Не думаю, что у нас где-то остался чай.

— Какао подойдет, — сказала я немного рассеянно. В кухне стоял обеденный стол, но мне показалось странным присаживаться, так что я не стала. Я просто стояла и дрожала, пока он ставил чайник на плиту.

Ник нахмурился и исчез в гостиной. Он вернулся через секунду с толстовкой в руках, и я предположила, что она принадлежит ему, и начала натягивать ее через голову. Я просунула руки в рукава и сделала глубокий вдох – мужское мыло и что-то еще. Кажется, лимоны. Определенно она принадлежит Нику.

Моя голова протиснулась в горловину, волосы спутались на лице. Ник помог мне отбросить их в сторону. В ту секунду я увидела в нем нечто, отчего я снова чуть не заплакала. Я предполагала наличие всего самого плохого в этом парне. Я осуждала его, отталкивала его и накричала на него. И он знал, что я причинила боль его другу. Он знал и, несмотря на это, он делает мне какао и предлагает свою толстовку.

— Я не мститель, — без всякого вступления произнесла я. — Но я ему помогаю.

Я видела, как вопросы рвутся из него, но я поспешно продолжила, прежде чем он успел задать их.

— Все началось с смс. Я не знаю, кто это. И определитель номера не срабатывает. Я думала, что это один из... неважно. Я присылала ему имена и он устраивал свои номера. Вот так это и работает. Он говорит мне, где появиться, чтобы я смогла сделать фото.

Он нахмурился.

— Почему ты?

— Потому что я вижу много вещей, которые происходят повсюду – несправедливость. И потому что я была свидетелем тому, что случилось со Стеллой. — Я помолчала. Тяжело сглотнула. — Он сказал мне, что это шанс сделать все правильно ради нее. И я этого хотела. Я не помогла ей и я хотела это исправить.

— Пайпер, это не имеет к тебе никакого отношения.

— Нет, имеет. — Я горько рассмеялась. — Я просто стояла там, Ник, и слышала, как они разрывали ее на кусочки. И я ничего не сказала.

— Как и я, — произнес он.

— Вообще-то, ты сказал. Ты пытался их остановить. — Я покачала головой. — И в итоге вытащил их обоих. Я ничего не сделала. Я думала, что могу поступить лучше, может быть, сделать так, чтобы это не случилось с кем-нибудь еще. Но сейчас... все не так, как я хотела бы, чтобы это было. — Мое дыхание прерывалось, слезы душили меня. — Я пыталась все бросить. Я пыталась. Он-он не...

Я не могла подобрать слова, но это было и не нужно. У Ника вырвался дрожащий вздох, и я знала, что он все понял.

— Теперь ты меня ненавидишь? — спросила я.

— Наверное, я должен. Но нет. Не ненавижу.

Наши взгляды встретились, и это напугало меня. Его руки двинулись, чтобы обхватить мое лицо, словно я нечто важное. Я не могла справиться с ним, когда он так себя вел. Когда он прикасается ко мне, мне плевать на тот факт, что этой осенью я собираюсь в Нью-Йоркский Университет. Мне плевать, насколько мы с ним разные. Я все равно хочу его. Никакой логики. Никакого плана. Я просто его хочу.

Бляшки на ремешке Лося зазвенели, когда он пробрался на кухню. Холодный собачий нос прижался к моим пальцам, а руки Ника скользили по моей щеке.

Он целовал меня.

На миллионную долю секунды я захотела, чтобы со мной была моя камера. Хотела бы я поймать эту картинку, когда его губы прижимаются к моим легким, как перышко, прикосновением – мне бы хотелось навечно запечатлеть этот момент.

Осторожность была недолгой. Я потянулась, найдя его чуть покрывшийся щетиной подбородок. Притянула его. Потянулась сама. У него вырвался звук, от которого мое сердце подскочило к самому горлу. Мои руки запутались в его волосах, его руки обхватили меня за талию. Он сжимал на мне свою толстовку, чтобы усилить хватку. Ближе. Мне нужно, чтобы он оказался еще ближе ко мне.

Было так странно, он невероятно высок, и я приподнималась на цыпочки, но я хотела всего этого – странные углы, цокот когтей Лося по кухонному полу. Я была под водой слишком долго, и каждое прикосновение его языка казалось мне глотком свежего воздуха.

Зажужжал телефон. Я вздрогнула, Ник вздохнул. Он отодвинулся, обнимая меня одной рукой и с извиняющейся улыбкой на лице. Тут я поняла, что это был его телефон, не мой.

Я прижалась к нему, вдыхая его запах, слушая, как бьется его сердце у моего уха. Когда я посмотрела на него, то увидела, как на его лице промелькнуло беспокойство.

— Это Джексон.

Глава 16

Он перешел в другую комнату, чтобы поговорить. Я стояла в кухне и дрожала, потому что только что целовалась чуть ли не до полусмерти. Засвистел чайник и я начала возиться с незнакомой плитой, чтобы его выключить.

Я нашла чашки в шкафчике и выставила их на стойку, но я не знала, где может таиться какао, так что я вроде как застыла. В нашем доме делают какао из какой-то дикой органической смеси. Здесь, скорее всего, имеются легкие маленькие пакетики и замороженный зефир, который, как считает мама, может убить меня.

Я развернула одну из чашек. Через всю чашку шла надпись. Гордая Мама Пума. На ней все не заканчивалось. Десять, двенадцать, черт, я даже не смогла сосчитать количество фотографий на холодильнике – на всех них был Ник и его старший брат Майкл в своих униформах. Я подумала о своей собственной кухне – календарь Матисса на стене, чилийские глиняные миски в шкафу.

Прекрати. Просто перестань сравнивать.

Я тряхнула головой, напомнив себе, что дома моих друзей больше похожи на его, чем на мой. Я же не проверяю наличие книг о современной скульптуре на их кофейных столиках, прежде чем войти в дом, так что мне необходимо прекратить делать это здесь.

Я натянула на руки рукава толстовки Ника и попыталась не думать о том, чтобы снова начать с ним целоваться. Это работало почти целых две секунды.

Вошел Ник и пробежался рукой по волосам, отчего мне стала заметна полоска голой кожи под его толстовкой. Я отвела взгляд.

Он заметил чашки и вынул два пакетика с какао из коробки в шкафчике. Один балл за пакетики, но нет никаких маленьких зефиринок, так что, видимо, я не все увязала. Я наблюдала, как он наливает воду и смешивает наше какао.

— Джексон совсем потерялся, — сказал он. — Он даже говорит о том, что Гаррисон – жертва. Сейчас это лишь подольет масла в огонь. Джексон это плохой выбор.

Мое самообладание вспыхнуло, хоть я и знала, что не должна.

— Почему? Потому что он твой друг?

— Нет, он полностью запутался и это делает его опасным. Вот почему это плохой выбор. Ты должна держаться подальше от всего этого. Ты же хотела все бросить, да?

— Да. Но сейчас я не знаю, — тихо ответила я. — Я думаю, он меня шантажирует.

— Кто, Джексон?

— Нет. Мой... напарник или называй его как угодно. Когда я сказала ему, что я не буду делать этого, он ответил, что если не выберу я, это сделает он. Мне это показалось угрозой.

— А ты думала о том, чтобы позвонить в полицию? Я к тому, что они вроде как догадываются, что что-то происходит.

Да, я думала об этом. Я могу взять свой телефон, тетрадь и позволить им во всем разобраться. Но существует проблема. Я это сделала. Осознанно.

— Ты боишься, что попадешь в неприятности? — спросил Ник.

— Да, — я вздохнула. А потом я рассказала ему все остальное. О том, как нашла тетрадь, о первых сообщениях, о догадке насчет Гаррисона и о том, как я поняла, что ошиблась. Обо всем. Я закончила, и, нахмурившись, стояла, опираясь на стойку в кухне. — Сначала все казалось таким простым, понимаешь?

— Если честно, нет, — ответил он. — Но я верю, что у тебя были хорошие намерения.

Я вздрогнула, потому что в этом я не была так уверена.

— Я должна узнать, кто это. Если я смогу найти его, может, я смогу и поговорить с ним, попытаться заставить его понять, почему это не работает.

На лице Ника появилось сомнение.

— Ты думаешь, он прислушается?

— Я думаю, что он выбрал меня по какой-то причине. И я должна попытаться, ведь так? Я помогла ему устроить все это. И я должна попытаться помочь ему сделать все правильно.

— Хорошо, тогда давай во всем разберемся. — Он говорил так, словно уже все решил, как будто у него нет никакого шанса оставаться в стороне теперь, когда он все узнал.

Но возможность существовала. Очень большая возможность. Если Ник влезет во все это и окажется под прицелом, я никогда себе этого не прощу.

— Слушай, я ценю твою помощь, Ник, правда. Но я не хочу, чтобы ты лез в это дело.

— Для этого уже немного поздно.

— Я знаю, что ты все понял, но это все еще моя проблема. Я знаю, что не могу остановить тебя, чтобы ты не предупреждал своих друзей...

— Ты действительно думаешь, что я так поступлю?

— Ты должен подумать о себе, Ник. Я знаю, что у тебя есть цели. Футбол. Общественная жизнь.

Я посмотрела на него и с удивлением заметила промелькнувший на его лице гнев.

— Ты это серьезно, Пайпер?

— Да, серьезно. Я не хочу, чтобы мой бардак отразился на твоих отношениях с друзьями.

— Точно, с чего бы вдруг такому качку, как я, делать что-нибудь, что не окажется полезным для его социального статуса?

Стоп. Дерьмо. Я в ужасе подняла руку.

— Ник, я клянусь, я не имела в виду...

— А я думаю, ты именно это и имела в виду. Ты ведь этого даже не понимаешь, не так ли? Ты видишь лишь то, что хочешь видеть. Отец Джексона запойный алкоголик. Ты знала об этом? А ты знала, что, несмотря на серьезные проблемы дома, он не пропустил ни дня школы за последние три года?

Открыв рот, я не знала, что ответить, но Ник еще не закончил.

— Он не святой. Я это знаю. Он заслуживает то, что получил. Но даже то хорошее, что в нем есть, не изменит твое мнение о нем. Потому что ты видишь лишь худшую его сторону. То же самое с Кристен, и, скорее всего, с Тейтом. Они легкие цели, но они все еще люди, а не просто популярные ребята, футбольные игроки и... воровки. Просто люди.

Весь воздух вышел из меня. Все мои пустые полости наполнились тяжестью, проникшей глубоко внутрь меня.

— Ник, — начала я, но он отмахнулся от меня, сжав челюсть, его глаза потемнели.

Он вышел из кухни, закончив разговор. На миг я была слишком поражена, чтобы последовать за ним, но, услышав, что он у входной двери, я присоединилась к нему. Он стоял там, держа мое пальто.

Слезы жгли мне глаза, но, одеваясь, я не произнесла ни слова. Я пыталась молчать, пока мы ехали и пока он въезжал на мою подъездную дорожку и провожал меня до дверей, потому что его манеры, очевидно, не позволяли ему просто бросить девушку, которую он целовал, без надлежащего провожания до ее крыльца.

— Я не могу это сделать. — Он произнес это, стоя на нижней ступеньке, опустив глаза вниз.

— Это?

— Ты. Я.

Два слова и они разбили меня на бесчисленное количество кусочков.

— Мы не должны. Мы можем просто... — Мы можем что? Притвориться, что ничего не случилось? Притвориться, что мы просто знакомые?

Ник засмеялся, но я не видела в этом ничего смешного.

— Мы оба знаем, что я зашел слишком далеко, чтобы притвориться, что хочу лишь дружить с тобой. Так что давай просто... нет.

Меня охватил приступ паники. Я потянулась, коснувшись пальцами его ладони. У него перехватило дыхание, и мой желудок сжался. Он не хочет уходить. Я чувствовала это в каждом его дюйме.

— Я хочу сделать это правильно, — произнесла я. До сих пор я не понимала насколько сильно.

— Тогда ты должна разобраться, с какого момента в самом начале все пошло неправильно.


***

Перед Рождеством я решила отвезти печенье для мамы Стеллы, потому что печенье в это время года казалось хорошим поводом, а мне нужно было ее увидеть.

Ник был прав. Все пошло наперекосяк с того эпизода со Стеллой в коридоре. Когда я не сделала абсолютно ничего, чтобы все прекратить.

Шел снег, так что я ехала медленнее, чем обычно, сверяясь с адресом, который я выудила из школьных файлов. Сначала я проехала мимо церкви ее матери, простого белого здания с одним шпилем и узкими окнами, расположенными равномерно по сторонам.

Проехав еще пять домов после церкви, я нашла грузовик с логотипом команды пловцов Клервилльские Пумы на заднем стекле. Слишком резко ударив по тормозам, я остановилась посреди улицы. Над логотипом наклонным шрифтом было написано имя Стеллы.

Здесь она жила. Это простой, симпатичный домик – белый, одноэтажный, с закрытыми ставнями и клумбами, которые, вероятно, цветут весной яркими красками. На двери еще висел осенний венок, но я увидела маленькое рождественское дерево на переднем дворе.

Разумеется, здесь должно быть рождественское дерево. Мама Стеллы – пастор. Вероятно, Стелла на праздниках пела в церковном хоре и присутствовала на службах. Хотя не в это Рождество.

В моей голове, словно из ниоткуда, появились четкие, как фотографии, картинки. Я видела, как Стелла выходит из дома в ту ночь, когда она умерла. На другой картинке она сворачивает с подъездной дорожки, настраивает звук в наушниках. А потом еще одна – если бы я только не видела ее. Полицейская машина, офицер у этой красной двери ждет, чтобы доставить ужасные новости. Я не знаю, как это все происходило, но сейчас я могу думать лишь об этом.

Я сглотнула комок, поднимающийся в моем горле, и заставила себя выбраться из машины. Мне показалось, что дорожка к дому Стеллы длиной в две мили и вся покрыта стеклом. Однако мне удалось пройти по ней и позвонить в двери, прежде чем я смогла придумать достаточно хорошую причину, чтобы сдаться.

Миссис ДюБуа открыла дверь, держа в руке сэндвич, и с недоумевающим выражением лица. Я выдавила самую яркую из своих улыбок.

— Здравствуйте. Хм. Счастливого Рождества.

Это худенькая женщина с дружелюбным лицом, но по ее плечам, я бы сказала, что она не та мама, которая позволит Стелле уйти куда-либо.

— Привет, — ответила она.

Я лишилась голоса. Ее голос так похож на Стеллу. Я прочистила горло и неуклюже предложила ей печенье.

— Меня зовут Пайпер Вудс. Я ходила в школу с вашей дочерью.

Это было глупо. Наверное, я должна была назвать Стеллу по имени. А, может быть, мне стоило принести фотографии. Боже, я уже все испортила. Я должна уйти. Хотя Ник бы не ушел. Что еще важнее, я не хотела уходить.

Она кивнула, а затем посмотрела на тарелку, которую я все еще держала у своего бедра.

— О. — Я почувствовала, как мои щеки становятся горячими. — Я сделала их для вас. Я даже не подумала о том, чтобы спросить, любите ли вы печенье.

— А разве есть кто-то, кто не любит печенье? — Она улыбнулась, очевидно, чтобы успокоить меня. Я ненавидела то, что я каким-то образом заставила ее делать ее работу.

— Входи, Пайпер. Здесь холодно.

Я пошла за ней в гостиную с креслами и симпатичным пианино. Прилегающая кухня была яркой и полной воздуха и здесь она поставила мое печенье – в центре стеклянного обеденного стола. Правда, она к нему не притронулась. Я увидела тарелку с другой половинкой ее сэндвича и баночку диетической содовой на стойке рядом с раковиной.

Я услышала шорох фольги и оглядела гостиную. Здесь не было ни рождественской елки, ни открыток. Ничего. А чего я ожидала? Женщина потеряла свою дочь. Мой взгляд упал на ряд фотографий на каминной полке, в основном это были снимки Стеллы, но был еще один, где была снята вся семья – папа, мама и очень маленькая Стелла с поросячьими хвостиками.

Ее отец ушел от них? Или он тоже умер? Я даже не была уверена, что было бы более несправедливым.

— Это печенье вкусное, — произнесла миссис ДюБуа, ее голос звучал лишь чуть принужденно. — Ты много печешь?

— Если честно, никогда. Я немного боялась, что они будут каменными.

— Ты их не пробовала?

Я поняла, как это странно, что я этого не сделала, и нахмурилась.

— Странно, но нет.

— Может быть, ты не любишь печенье?

Я улыбнулась, но она была занята тем, что снова накрывала фольгой мою тарелку. Я осмотрела каминную полку, которая включала снимок размером с постер со Стеллой и ее школьными друзьями. Стелла была в центре, а вокруг нее толпились игроки.

— Что-то есть такое в корице, — произнесла она. — Она изумительна.

— Моя мама помешана на здоровом образе жизни, так что она органическая. Может быть, из-за этого, — ответила я, подходя поближе к фотографии. — Хотя половину времени я считаю, что органика это просто повод, чтобы тратить больше.

В ответ она засмеялась, но смех прозвучал немного напряженно. Я запуталась. Я не должна была упоминать свою маму. Я даже не знаю, что значит это слово для того, чей единственный ребенок умер. Значит ли, что это слово больше к ней неприменимо?

— Стелла выглядит здесь очень красивой, — сказала я, указывая на групповой снимок.

— Стелла всегда выглядит красивой, — ответила миссис ДюБуа и сейчас она стояла намного ближе и тоже смотрела на фотографию.

Это правда, но именно это фото поймало больше, чем просто набор красивых черт. Ее глаза широко раскрыты, она выглядит так, словно вот-вот засмеется. Ник и Марлоу тоже есть на снимке. Рука Марлоу обхватывает его бицепс. Кендис стоит слева от нее, а Тейт и Эми – справа. И, разумеется, позади нее стоит Джексон, вроде как нависает над ней с суровым взглядом и слишком белоснежной улыбкой.

Все смотрят в камеру кроме Тейта. Мое сердце замирает, когда я понимаю, что он смотрит на Стеллу. Снимок может рассказать вам тысячу слов, но я бы хотела, чтобы этот промолчал. Его открытый язык тела, ласковый наклон подбородка, даже глубина его выражения были такими ясными, что я не понимала, как могла упустить это раньше.

Слышать его слова это одно, но это совершенно другое. Ник был прав. Тейт любил Стеллу. Совершенно точно, с уверенностью сто процентов он ее обожал. Я сделала шаг назад, чувствуя, что не могу дышать.

— Это была последняя неделя младшего года, — сказала миссис ДюБуа. Я пыталась отыскать в фотографии еще что-нибудь. Например, Джексон, который с каждой секундой казался все более зловещим. Я поняла, что его рука согнута под неудобным углом за спиной Стеллы. Я не могла быть уверена, но почти видно, как он сжимает ее задницу. Фотограф во мне просчитывал углы, но как девушка я оценивала разницу в выражениях их лиц. «Канарейка-мне-в зубы» улыбка Джексона против открытого обожания Тейта.

— Я скучаю по ней, — сказала миссис ДюБуа, ее слова вызвали в памяти образ Тейта в перепачканной рубашке и с пустым взглядом.

Я должна что-то сказать. Я начала все это ради Стеллы. Из-за вещей, которые я не сказала. Если я не скажу их сейчас, не думаю, что я смогу когда-нибудь снова дышать правильно.

— Миссис ДюБуа...

Она терпеливо посмотрела на меня. Хотя я и ощущала ее отчаяние. Она изголодалась по хоть какому-то утешению – каким-то ответам о Стелле, которых, как я знаю, у меня не было. Я не думаю, что мы когда-нибудь узнаем, что произошло с ней на тех путях. Не наверняка. То, что я знаю, казалось неважным, но это была правда, так что я выскажу ее.

— Я не очень хорошо знала Стеллу, — тихо сказала я, глядя на свои ноги. — Мой шкафчик был рядом с ее, и я много раз ее фотографировала, потому что я состою в школьном комитете по выпуску ежегодника. Но я бы не сказала, что мы дружили. Не слишком.

— Ты сделала этот снимок? — спросила она, не показывая свое разочарование.

— Нет, но я выбрала фото для ее шкафчика.

— То фото, где она запустила руку в свои волосы? — Она робко улыбается, и я чувствую, что так же улыбаюсь в ответ.

— Да, его.

— Мне оно нравится. Это так на нее похоже.

Я посмотрела на свои руки, потому что все еще переживала эти неуютные ощущения, как будто я должна что-то с ними сделать, вот только не уверена, что именно. В конце концов, я засунула их в карманы.

— Я понятия не имею, что мне говорить прямо сейчас. Я просто знаю, что мне хотелось бы знать ее лучше или помочь, когда ей был нужен кто-то. Я бы хотела... очень много. А больше всего я хочу, чтобы с вами никогда такого не случилось. Или с ней.

Она вздохнула и сжала меня в быстром, крепком объятии.

— Ты сделала все правильно.

— Простите?

Она вытерла глаза и сейчас выглядела более собранной.

Никто не знает, что нужно говорить. Половина дела – это просто прийти.

Миссис ДюБуа проводила меня до дверей, заставив взять пару печений. Она права. Они оказались очень вкусными.

В моей машине солнце казалось обманчиво теплым, светя через ветровое стекло. Я закрыла глаза и впитывала его, пока мой мозг блуждал, вернувшись к групповому снимку. К Джексону, Стелле и Тейту. Ко всему, что я сделала неправильно.

Сегодня я сделала кое-что правильное. Может быть, если мне повезет, это войдет в привычку.

Мама позвонила, когда я была на полпути к дому.

— Привет, детка, ты припарковалась?

— Я на громкой связи, не волнуйся. Где ты?

— В Филадельфии. Они попросили меня остаться еще на несколько дней. У них есть одобрение, что они попытаются пробиться перед Рождеством. Семилетние близнецы.

— Ты герой нашего времени, — усмехнулась я.

— Вообще-то я на это еще не согласилась. В этом направлении движется шторм, и я беспокоюсь, что могу не попасть домой к кануну Рождества. Я не хотела строить планы, не переговорив с тобой.

— Мам, мне уже не восемь. Я могу пережить меньше времени в Канун Рождества. До тех пор, пока Санта все еще будет приходить.

Она засмеялась, а я улыбнулась.

— Ты в списке хороших девочек у Санты, не волнуйся, но, сладкая, не сможешь ли ты забрать для меня пару вещей в торговом центре?

Торговый центр? В Рождество?

— Ты ненавидишь торговые центры, — сказала я.

— Я знаю, но твоя бабушка хочет духи. Я ненавижу просить, но...

— Все в полном порядке. Мне в любом случае нужно выбрать что-нибудь для Тейси.

— Ты самый лучший ребенок в мире, ты же знаешь.

Мы разъединились раньше, чем я успела сказать ей, что она ошибается.


***

Существует причина, почему я делаю свои рождественские покупки заранее. Находиться в торговом центре за два дня до Рождества – это особый вид страданий. Для начала я уверена, каждый человек, который хоть раз произносил слово торговый центр, здесь, со мной. По счастью духи для бабушки оказалось легко найти, так что с этим я покончила. Теперь мне просто нужно найти что-нибудь для Тейси.

Я увернулась от парочки двадцатилетних, держащих в каждой руке сумки с покупками. Потом еще попался нервный парень с пакетом из ювелирного магазина и шесть или семь девушек, скорее всего из младших классов. Я все еще не нашла ничего для Тейси и начинала заболевать от того, что находилась здесь.

Итак, время принимать решение. Она любит косметику, но при одном взгляде на толпу в Сефоре, я трусливо сбежала. Теперь я сижу в атриуме и раздумываю над тем, насколько плохой подругой я окажусь, если подарю ей подарочную карту.

Мимо меня прошла рыжеволосая девушка, и я прикусила губу, вспомнив об утре, проведенном с мамой Стеллы. Повсюду звучала праздничная музыка, все веселились и, разумеется, я подумала о Нике. Трехмиллионный раз за последние несколько дней.

Это глупо. Между нами происходит нечто, что не может подождать до послепраздничных дней. Черт, то, что не может ждать вечно, потому что никакие извинения не дадут нам идеального совпадения. Мы вместе – это будет странно и неудобно. Но я все равно хотела его так отчаянно, что в груди ныло.

Мимо пробежал ребенок, визжа о Санте. Я ушла с его пути и вытащила свой телефон. Я достаточно терпела. Я позвоню. Позвоню и извинюсь, и это будет странно, но мне станет лучше, когда все закончится. Тогда я смогу пережить праздники без ощущения того, что меня затягивает чувство вины.

Ник ответил после второго звонка.

— Привет?

Я услышала на заднем плане ревущую рождественскую музыку.

— Привет, это Пайпер.

— Да, привет, — ответил он. Я услышала, что он движется, проталкиваясь куда-то. Музыка чуть стихла, и он снова заговорил. — Прости. Я делаю покупки.

— Ты ведь не можешь быть сейчас в торговом центре?

— Близко. Я в Спорттоварах. Майкл хочет новые подплечники.

Я прикусила губу, не зная, что говорить дальше. Я абсолютно ничего не понимала в спортивном обмундировании, и он занят. Я должна найти причину или же мне лучше отсоединиться.

— Ты был прав, — сказала я, сжимая кулаки. Это тяжелее, чем было с миссис ДюБуа. — Я видела снимок с Тейтом и Стеллой, его чувства к ней были очевидны. Я думаю, что можно сойти с ума, если видеть, как кто-то, кого ты любишь, встречается с кем-то другим. Особенно с кем-то подобным.

Я глубоко вдохнула, но он все еще ждал. А я не могла молчать.

— И насчет меня ты тоже был прав. Я видела то, что хотела видеть. Я решила, что ты точно такой же. Я не знаю, как это исправить или как исправить хоть что-нибудь, серьезно. Но я хочу, чтобы ты знал, что я пытаюсь.

Он вздохнул на другом конце линии, и я закрыла глаза, желая, чтобы я могла видеть его лицо, чтобы я могла видеть то, что он сейчас переживает. Я слышала песню на заднем фоне, что-то о том, что Санта спешит в город. Точно, это «Джингл Беллс». Песни накладывались друг на друга, скребясь по моим нервам, от чего молчание Ника становилось все болезненнее с каждой секундой.

— Ник?

— Я здесь.

Я сказала что-нибудь неправильно? Нет, я думаю, что сказала все правильно. Просто время выбрала неподходящее.

— Я не должна была звонить так, перед Рождеством, — произнесла я, пытаясь сдержать слезы.

— Где ты?

— В атриуме торгового центра. Я знаю, здесь громко. Слушай, прости, я занята...

— Ты можешь постоять там какое-то время? — спросил он. С его стороны музыка становилась все громче, как будто он шел в центр магазина. — Просто жди там. Дай мне десять минут, ладно?

— Но я...

Он отключился прежде, чем я успела запротестовать, оставив меня в полном недоумении. Он хочет, чтобы я осталась здесь? Ждала его?

Я огляделась, пытаясь оценить шансы, что он меня здесь заметит. Создавалось впечатление, что в атриум набилось четырнадцать миллионов людей. Они ели горячие крендели и толпились вокруг гигантских карт, сверяясь со сделанным в последнюю минуту списком подарков.

Черт с тем, как он отыщет меня – ему повезет, если он найдет место для парковки. И потом, может, он просто собирается мне перезвонить. Может, мне нужно написать ему. Боже, может, мне стоит перестать строить догадки и просто купить что-нибудь для Тейси. И лучше, если это будет что-нибудь хорошее, потому что я пропустила праздничную встречу, и с тех пор она не писала и не звонила мне.

Я проверила свой телефон. М-да, а потом я еще ощутила раздражающее желание проверить свое лицо в зеркальце, потому что, очевидно, я веду себя так, словно мне двенадцать лет.

Я осматривала атриум, подумывая о покупке булочки с корицей, пока я не увидела очередь длиной в две мили. Тогда я прошла через центр атриума, намереваясь перестать думать о ситуации с Ником и начать думать о том, что идея с подарочной картой с каждой секундой становится все привлекательнее.

Я начала вытаскивать свои ключи, чтобы уехать, когда я почувствовала, что он стоит за моей спиной. Я перестала рыться в сумке. Он не прикоснулся ко мне и не заговорил, но я знала. Я просто знала, что это он.

— Пайпер.

Я развернулась.

Он тяжело дышал, как будто ему пришлось бежать. Я не склонна к обморокам – я практически Антихрист обмороков, но он так чертовски хорошо выглядел. Он покраснел и вроде как немного вспотел, и он смотрел на меня так, как будто я единственный человек здесь.

— Я собираюсь опять тебя поцеловать, — произнес он.

Я не смогла ничего ответить. Я даже не могла вспомнить, на каком языке я разговариваю. Он подошел ближе, и, я клянусь, это настоящее рождественское чудо, что я все еще могла дышать.

— Я собираюсь поцеловать тебя прямо здесь, Пайпер. Итак, если у тебя есть хоть малейшие сомнения или ты колеблешься...

Я притянула его за воротник, потому что была уверена, что он уже должен был целовать меня. Его руки обхватили мое лицо и все безумные и бурлящие внутри меня чувства замерли.

Вокруг сновали покупатели, и играла музыка, но меня укрывали его неподвижность, мягкость и теплое прикосновение его губ к моим.

Мы целовались так, словно делали это годами, а, может быть, и всю жизнь. Я знала, как склонить голову, а он знал, когда притянуть меня ближе. Я запустила пальцы в его волосы, и, задыхаясь, чувствовала, что возвращаюсь к жизни.

Когда мы оторвались друг от друга, мы оба тяжело дышали.

— Как там в Спорттоварах?

— Не так хорошо, как в торговом центре.

— Подплечники переоценивают.

Ник засмеялся.

— Хорошая попытка, но ты только что целовалась с качком. Что подумают твои друзья?

— Скорее всего, они потребуют психиатрическую экспертизу, — признала я.

Мне понравилась его кривоватая улыбка, как будто он очарован моим полным отсутствием такта. Он действительно с луны, поскольку это не является одним из моих положительных качеств.

— Это совершенно неправильно, — сказала я.

— Я знаю, — ответил он. — И мне плевать, что подумают остальные. Я даже никогда не задумывался над этим.

— Я тебе верю. И это одна из многих причин, по которым я стою здесь.

— Целуешь футболиста посреди торгового центра.

— Ну, прямо сейчас нет...

Я не смогла закончить предложение, потому что он опять поцеловал меня. И я подумала, что, наверное, сейчас мне не нужно, чтобы последнее слово осталось за мной.


***

С Ником было вполне неплохо находиться в торговом центре. Мы болтали и смеялись, пока у меня не заболел живот, и я забыла о толпе и меркантильности. И, что самое важное, я забыла обо всей ужасной ситуации, в которую я ввязалась.

Было уже восемь часов, когда неизбежность настигла меня. Я посмотрела на свой телефон, лежащий на столе между нами. Все поцелуи мира не изменят тот факт, что сегодня пятница. И я должна назвать имя своему напарнику.

От приближающейся угрозы мой живот сжался, пока я откладывала свою булочку с корицей, брала телефон и нажимала кнопку, возвращая его к жизни.

— Когда ты должна написать ему? — спросил Ник. Он покончил со своей булочкой и смотрел на мою голодными щенячьими глазами.

Я передвинула ее через стол.

— Держи. У меня есть час.

— Ты можешь написать мое имя.

Я посмотрела на него округлившимися глазами.

— Ну, разумеется. За что меня можно будет унизить? Ник Паттерсон – крадет поцелуи и булочки с корицей?

Прядь волос закрыла ему глаз, но он убрал ее и подмигнул.

— Я бунтарь.

— Серьезно, что не так с тобой? Ты никогда не делал ничего неправильного?

— Не знаю. Я недооценил Ханну Кромли в девятом классе. Мне все еще не по себе из-за этого. Я врал маме. О, я как-то наблевал в спортивную сумку Тейта и не признался в этом.

— За это твоя карма уже покарала тебя, — сказала я, и мы оба грустно улыбнулись, вспомнив о нашем приключении с Тейтом.

— Ты можешь назвать это блефом.

— Что назвать блефом?

Ник высказал свое мнение.

— Исходя из того, что я вижу, есть не так много вариантов. Ты еще можешь отнести книгу и твой телефон в школу.

— Не могу. Я даже не знаю, достаточно ли законно все, что есть в тетради. Кажется, я и так очень многим людям причинила вред. Я не хочу принести еще больший вред, выдавая что-то, что Гаррисон неправильно интерпретировал.

— Но у тебя все равно есть твой телефон.

Я вздохнула.

— Если я хочу выяснить, кто это, не думаю, что у меня есть выбор.

Он протянул руку, его пальцы гладили костяшки на моей руке.

— Тогда возвращаемся к блефу. Такое ли уж сумасшествие просто уйти? Проигнорировать его?

— Это пугает меня. — Потому что у меня есть лучший друг с достаточно серьезным багажом.

— Каков может быть самый худший сценарий?

— Он выберет кого-нибудь еще. — Кого-то вроде Менни. Потому что Менни совершал поступки, достойные публичного унижения. Покончил он с этим или нет, но изменение записей это неправильно. Но я не могла вынести мысль о том, что с ним могут так поступить.

Боже, я стала такой лицемерной.

— Тогда отошли мое имя. — Он склонил голову, ссутулив плечи. — Не думаю, что смогу просто сидеть и смотреть, как ты делаешь целью кого-то другого. Я пытаюсь быть непредвзятым...

— Я не думаю, что смогу это сделать.

После Гаррисона? Просто нет. Я теперь даже не могу представить праздник в его доме. Вечная мерзлота вокруг рождественской елки. Мое горло сжималось при этой мысли.

— Тогда мое имя это выход. Я куплю тебе неделю, чтобы разобраться, и нам просто придется справиться с тем, что твой придурковатый напарник придумает для меня.

Он предложил пройти через огонь ради меня. Почему? Потому что ему нечего скрывать? Я изучала его через стол. Зеленые глаза. Доброе сердце. Кусочек моей булочки с корицей прилип к его верхней губе. Ни за что в жизни он не должен платить за мою ошибку.

Я показала на свой телефон посреди стола.

— Знаешь, я думаю, что собираюсь использовать блеф. Мои дни с выбором цели закончились.

Глава 17

День 25 декабря начался просто ужасно. Я проснулась в восемь утра под звуки дождя и родительской ссоры. Это была не тихая перебранка, как в прошлом году. Это была настоящая борьба.

Мамин голос был слишком громким и высоким. Я не могла разобрать слова, но я понимала, что она расстроена. Она говорила больше, чем обычно, ее голос повышался и становился тише. Папа защищался, его несколько слов вылетели как пули, резкие и тяжелые.

Я медленно села и осторожно, чтобы не заскрипела кровать, подтянула колени к груди. Мой взгляд переместился к окну, где дождь лил как из ведра. Снег, укрывавший землю белым одеялом, исчез, все стало мокрым и серым.

Это совсем не похоже на Рождество.

Я взяла свой телефон с прикроватной тумбочки и не увидела ни одного сообщения от своего напарника. Что бы он ни планировал, все еще оставалось тайной, но я беспокоилась меньше, чем раньше. Единственным человеком среди моих знакомых, который казался потенциальной целью, был Менни. И это при условии, что автор знает о шантаже, что крайне маловероятно, так как, в конце концов, он не писал эту тетрадь. В любом случае, Менни с семьей уехали в Кентукки на Рождество, так что сегодня, скорее всего, я могу расслабиться.

На первом этаже разгоралось нечто вроде Третьей Мировой Войны.

Я написала «Счастливого Рождества» Тейси, Менни и Коннору. Я подумала о Нике, но решила подождать. Бог свидетель, мне, вероятно, понадобится нечто ободряющее после разборок с родителями.

Мне вернулись несколько ответных сообщений.


От Менни:

«Тетя С. сделала ромовые шарики! Почему тебя не было на собрании ежегодника? Все пошло к чертям!»

Потом Хедли:

«Счастливого Рождества! Коннор напялил нелепый свитер. Я присылаю тебе фотки».


Что она и сделала. Каким-то образом он умудрился выглядеть классно и образцово за семейным завтраком у Хедли, несмотря на гигантского северного оленя вышитого на груди.

Тейси не ответила. Странно. Я не общалась с ней после пропущенной встречи, и это означало, что, вероятно, она не слишком радуется мне. Хотя сейчас я это вряд ли смогу исправить.

Я засунула свой телефон в карман и уставилась на потолок в своей спальне. Больше я уже не могу притворяться спящей. Я должна спуститься вниз, открыть подарки и притвориться, что не слышу их. Мы можем играть в это весь день, маленькая игра в попытке быть идеальной, счастливой семьей. И я не совсем понимала, зачем мы это делаем. Нет ни единого человека, кто бы действительно в это верил.

Я выбралась из постели, голоса начали стихать. Ужас. Я оделась, почистила зубы и долго рассматривала себя в зеркало.

— Да начнется игра, — произнесла я.

Когда я спустилась вниз, родители сидели на разных концах дивана. Они пожелали мне счастливого Рождества, я пожелала им того же и мы все притворились, что ничего не знаем о происходящем. Мы ели корично-банановые панкейки и пили свежевыжатый апельсиновый сок, потом открыли подарки под звучащую на заднем плане ирландскую рождественскую музыку. Ничто из этого не было плохим, но хорошего тоже ничего не было.

Как только был открыт последний подарок, папа исчез в студии, а мама отправилась на кухню мыть посуду. Все вернулись к обычной жизни, вот только мне хотелось немного поплакать. Мой телефон загудел, сообщая об смс. На экране появилось имя Ника, и я улыбнулась впервые за весь день.


«Счастливого Рождества».


Я плюхнулась на свою кровать и написала ответ:


«И тебе счастливого Рождества».

«Тебе подарили все, что ты хотела?»


На секунду я задумалась о том, чтобы рассказать ему обо всем, во что мои родители хотели заставить меня верить, – о моем замечательном Рождестве и идеальной семье. Но потом я вспомнила о его подбородке на моей голове, как его горло прижимается к моей щеке. Я не могу снова испортить это доверие. Не хочу.


«Я бы не поставила его в мой список лучших праздников в этом году».

«Приезд друга сможет помочь?»


Мое сердце отвратительно затрепетало. Я проигнорировала его и написала в ответ:


«Как скоро ты сможешь быть здесь?»

«Тридцать минут. Хотя могу быть и раньше».


Я быстро сменила пижаму с пингвинами на пару джинсов и голубой свитер. Так как обычно я провожу праздники в пижаме, это внезапное переодевание и сушка волос не остались незамеченными моей мамой, когда я вошла на кухню.

— Ник скоро приедет, — объяснила я.

Мамина рука с тряпкой замерла над тарелкой. Она постаралась скрыть улыбку, но я слышала ее в голосе.

— Это звучит мило.

— Что звучит мило? — Спросил вошедший папа.

— Мой друг Ник, он собирается заехать всего на минутку.

Папа дернул подол моей рубашки:

— Это объясняет свитер.

Я вздохнула.

— Папа, пожалуйста, не делай из этого событие. Пожалуйста.

Прошла, кажется, целая вечность, когда он кивнул в ответ, но потом все было хорошо. Они убрали подарочную бумагу и папа предупредил меня, что не выберется из своих пижамных штанов, несмотря на приход парня.

Когда прозвенел дверной звонок, папа притворился, что собирается встать, но мама кашлянула так, словно предупреждала о неминуемой смерти, так что он надулся и снова сел.

Я заставила себя сделать пару глубоких вдохов, прежде чем встала и открыла дверь. Он стоял на крыльце, держа в руках пластиковый контейнер с печеньем и печально поникшую еловую ветку над нашими головами.

Я усмехнулась.

— Это не омела.

Он улыбнулся в ответ, розовощекий, выглядевший так, как будто сошел с рождественской открытки в черном шерстяном пальто и красном свитере.

— Это самое похожее из того, что мне удалось найти.

— Мне этого хватит. — Я притянула его к себе прежде, чем он успел сказать еще что-нибудь. Его пальто было колючим, а печенье крошилось между нами, но все равно это было волшебно. Тепло и сладко и, Боже, не может же он так быстро заставить меня забыть обо всем. Но он смог.

До тех пор, пока он не оторвался от меня, слишком-слишком быстро.

— Больше никаких смс? — спросил он.

— Пока нет.

— Хорошо. Может, на этом все и закончится.

Из дома послышался мамин голос.

— Пайпер, прекрати держать бедного Ника на холоде!

Мы улыбнулись, все еще прижимаясь друг к другу. Затем он протянул печенье.

— Прости, но я действительно не могу остаться. Мама отпустила меня из дома исключительно ради доставки.

Я взяла печенье и пригласила его войти. Я ощутила раздражающее тепло, когда он держал меня за руку и желал моим родителям счастливого Рождества. Он извинился за краткий визит, а мама ответила, что знает, какими занятыми люди могут быть на праздники. Папа просто посмотрел на наши соединенные руки с веселой улыбкой, вероятно, пытаясь совместить этого великана с худенькими эмо-мальчиками, с которыми я обычно встречалась.

Потом мы снова вышли на улицу, и он обнял меня на прощание, коснувшись губами моей челюсти. Я почувствовала, как он кладет что-то в мой карман. Коробочка.

— Но я ничего не приготовила для тебя, — произнесла я.

— Нет, приготовила, — ответил он, снова меня поцеловав, на этот раз достаточно долго, чтобы по моему позвоночнику пробежала дрожь.

— Мне нужно идти, — сказал он и устремился прочь по моей подъездной дорожке.

Пока он шел назад к своему джипу, я вытащила маленькую коробочку, оставленную им в моем кармане. Там был брелок – серебряная фигурка в забавной шутовской шляпе с палкой у рта. Вроде как неплохо, но я не находила в нем особого смысла, пока не повернула, чтобы рассмотреть лучше. Это не палка; это флейта. Потому что это был не шут. Это был дудочник.

Я вплыла в дом на облаке блаженства, чувствуя себя легче облака и теплее, чем в майское утро. Это дерьмовое Рождество может стать одним из моих любимых.

Мама увидела, как после ужина я играю с брелоком. Она наклонилась, прижавшись своим плечом к моему.

— Он прекрасен.

— Это всего лишь брелок. — По моей улыбке было понятно, что это намного больше.

— Знаешь, мне он очень нравится.

Отрицание вертелось на языке. Доводы насчет моего будущего на Западном побережье. И о том, насколько не вовремя сейчас влюбляться в кого-нибудь. Но я отбросила все это вместе с глубоким вздохом.

— Мне тоже он очень нравится.

Я свернулась в постели где-то около полуночи, оставив включенным будильник. Тейси так и не ответила. Это не давало мне покоя. Я только что решила все с Менни. Я не хочу, чтобы теперь еще начались проблемы у нас с Тейси. На секунду я подумала о том, чтобы снова написать, извиниться за пропущенную встречу. Может быть, подумать, смогу ли я заехать к ней утром с подарком. Но уже поздно. И сейчас Рождество.

Если мы будем ругаться, это может подождать до завтра.

Я заснула, держа в руках дудочника. Я проснулась оттого, что мама гладила меня по волосам, а зимний дождь еще сильнее стучал по окну. Моргнув, я открыла глаза, но небо за моим окном все еще было темно-серым. Слишком рано, чтобы будить меня в рождественские каникулы.

Что-то случилось.

Я перевернулась и увидела, как мама смотрит на меня. На часах возле нее было 6:56.

— Детка, — начала она, но ее голос дрогнул, прежде чем она смогла сказать еще что-нибудь.

Она была бледной. И она никогда не называла меня «детка». Я села, дождь внезапно проморозил меня до костей, окатив меня ледяным страхом, которому я даже не могла дать название.

— Что случилось? — спросила я, все еще хриплым после сна голосом.

— Тейси.

Глава 18

Пожалуйста, пусть с ней все будет хорошо.

Ну, пожалуйста.

— Ты меня пугаешь, мам.

Она кивнула, убирая волосы с моего лба.

— С Тейси все в порядке. Она не... ранена.

— Хорошо, — ответила я, но это не хорошо. Что-то определенно было не так.

— Только что звонила мама Тейси.

— В шесть утра?

— Она знает, что я рано встаю. Она спросила меня, не упоминала ли ты когда-нибудь, что Тейси ведет себя странно или вовлечена в какие-то...

Она выглядела так, словно просит меня заполнить пробелы, но здесь ничего не было, кроме пробелов. Я снова откинулась на изголовье кровати и подтянула колени так, чтобы они оставались под одеялом.

— В какие-нибудь что?

— Наркотики, — ответила она. — Тейси употребляла наркотики.

Я засмеялась. Потому что это просто смешно. Немыслимо. Тейси на наркотиках, это как я в юбке чирлидерши. Невозможно.

— Пайпер, я знаю, что это звучит немного странно, но...

— Странно? Мам, это звучит не странно. Это просто нелепо. Тейси состоит в комитете против наркотиков, ради Бога! Она даже делала дополнительное видео-эссе о героине в прошлом году.

— Детка, я знаю, что это совершенно не похоже на нее, но она попалась на горячем. Она призналась.

— Призналась в чем? — Я практически кричала, но я не могла сдерживаться. — Кололась в библиотеке? Да ладно!

Мама сжала губы и опустила глаза на колени.

— Нет, Пайпер. Не такие наркотики.

Тут я остановилась, задержав дыхание, пока она продолжала.

— Младшая сестра Тейси, Тара, лечится от синдрома дефицита внимания с гиперактивностью. Они нашли ее таблетки в сумочке Тейси. Кто-то опрокинул ее в кофейне на днях. Бутылочка выпала, и, я думаю, ребята увидели их.

Встреча по поводу ежегодника. Та, на которой я должна была быть.

Я вздрогнула, вспомнив, что Менни писал, что что-то происходит. Но в этом было нечто большее. Бесконечная энергия Тейси. Потеря веса. Казалось, она никогда-никогда не замедлялась. Или спала.

Нет. Нет, я не дойду до этого.

Холод, чувство паники проползли по мне, и я едва смогла заговорить.

— Может быть, она просто носила их там.

Это прозвучало достаточно отчаянно, даже для меня. Мама ласково положила руку на мое колено, и меня хватило лишь на то, чтобы не отталкивать ее.

— Милая, я же сказала тебе. Она призналась. Она сказала им, что она делала.

— Я хочу увидеть ее, — сказала я.

— Не думаю, что в данный момент это хорошая мысль.

— Мне плевать, хорошая ли это мысль. Она одна из моих лучших друзей и сейчас ей больно и...

— Я думаю, ей необходимо немного времени, Пайпер. Всей их семье, наверное.

— Почему ты мне рассказываешь все это? Чтобы отпугнуть меня?

— Я рассказываю тебе, потому что не хочу, чтобы ты узнала об этом от кого-нибудь другого. Судя по тому, как в твоей школе расходятся новости, ты можешь узнать об этом из какого-то случайного сообщения от незнакомца!

Какое-то случайное сообщение от незнакомца.

О Боже.

Мои щеки заныли, а желудок скрутило. Я закрыла глаза и поднесла руку к холодному, липкому лбу. Та встреча насчет ежегодника была в вечер четверга. А потом в пятницу я решила быть самодовольной – решила выдать блеф.

Нет. Пожалуйста, нет.

— Кто рассказал ее родителям? — Спросила я дрожащим голосом.

— Я не знаю.

— Они не сказали?

Мама подняла брови. Она едва могла угнаться за мной. Если я не замедлюсь, она, вероятнее всего, решит проверить и мою сумочку на наличие бутылочки с таблетками.

— Он не назвался, и родители Тейси не узнали номер звонившего, — наконец ответила она. — Пайпер, проблема здесь не в том, кто сказал. Ты ведь понимаешь?

— Да, — ответила я, но она ошибалась. Вся проблема как раз в том, кто рассказал. Я мельком взглянула на свой телефон на ночном столике, но быстро отвела взгляд. Я не хочу, чтобы она это заметила и решила забрать телефон прежде, чем я попытаюсь позвонить Тейси.

Но я не хотела никому звонить. Я хотела проверить свои сообщения.

— Что я могу сделать для тебя, детка? Чем я могу помочь?

Я закрыла глаза и судорожно вдохнула.

— Могу я просто несколько минут побыть одна? Переварить все.

Я почувствовала, как мама легонько поцеловала меня в лоб. Потом матрац чуть сдвинулся, когда она вставала, пересекла комнату и вышла за дверь.

Я схватила свой телефон в ту же секунду, как закрылась дверь. Экран ожил, и я увидела сообщение. Слишком знакомый номер. Я открыла его, задержав дыхание:


«Тебе следовало бы дать мне имя».


***

Мама была права насчет родителей Тейси. Ее мама даже не разрешила мне принести цветы. Так что я написала Менни, надеясь, что он уже вернулся домой от тети. Так и было. Он открыл двери, одетый в гигантскую толстовку с капюшоном и огромными темными кругами под глазами.

— Ты ехал всю ночь? — спросила я.

— Десять часов подряд.

— Наверное, тебе нужно поспать.

— Ну да, вот только мой телефон все еще разрывается после того, что произошло с Тейси.

— Что случилось?

Менни вздохнул и потер глаза.

— Пошли.

Мистер Рейнс тихо похрапывал в своем кресле. Здесь стоял запах апельсинов и парней. Цитрусы – это вероятно благодаря корзинке на столе. Я увидела красный шарф на спинке кресла Менни. Через неделю, скорее всего, он окажется на моей шее. Парни Рейнс не из тех, кто носит шарфы.

Я последовала за Менни в его комнату, отбросив пару его ботинок с дороги, чтобы сесть на кровать. Он прошел прямиком к своему компьютеру и начал показывать до того, как я успела попросить. У меня было чувство, что я не захочу увидеть, что бы он ни собирался мне показать. Но у меня и так было много вещей, которые я не хотела бы делать.

Например, рассказать Менни всю историю с линчевателем?

Наверное. Скорее всего.

— Мы все сидели в кофейне – все, кроме тебя и Коннора. Это была полнейшая трата времени. Типичное радостное дерьмо, которым мы занимались все с меньшим энтузиазмом после того, как мисс Коллинз потратила полчаса на то, чтобы сказать нам, что веб-сайта не будет. А потом она пыталась вытащить из нас информацию, у кого был доступ, и знали ли мы о том, что кто-то может захотеть выложить запись.

— Как думаешь, она хочет, чтобы все открылось?

— Это имеет смысл, да? Она хочет настоящую учительскую работу, а не частичную дерьмовую занятость. Спасение школьной моральности или еще чего-нибудь, кажется хорошим прикрытием. — Менни зевнул. — Как бы там ни было, мисс Коллинз собралась уходить и перевернула сумку Тейси. Эти дурацкие таблетки перелетели через половину комнаты.

— Ладно, но их же видело не так уж много людей, да?

— Э, я бы так не сказал. Их подняла Эми, она попыталась быть осторожной, но там была еще и Кендис. Все могло бы закончиться хорошо, если бы Тейси не испугалась до чертиков, что сделало все вполне очевидным.

Вероятно, это ничего не значило. Кендис более эффективна, чем система аварийного оповещения.

Я была так шокирована, что едва могла найти слова, но Менни не выглядел таким уж пораженным. Он поднял картинку и смотрел на стену так, словно в произошедшем нет ничего неожиданного.

— Менни, ты знал об этом?

Он пожал плечами.

— Подозревал. Она дергалась, пробегала сотню миль в час и превосходила всех. К тому же Тара ненавидит принимать таблетки. Что, ты даже не подозревала?

— Нет. — Потому что не обращала внимания. Я настолько погрузилась в исправление мира, что не увидела. Она нуждалась во мне. Моя подруга нуждалась во мне, а я была так занята игрой в мстительницу, что не замечала этого.

— Итак, вся школа в курсе? — Спросила я треснувшим голосом.

— Все немного больше. Проверь наш вебсайт. — Менни откатился от компьютера и растянулся на кровати лицом вниз. — Они убрали это, но Коннор прислал мне скриншот. До этого было уже больше пятидесяти тысяч посещений. Он на экране, если хочешь взглянуть.

Я не хотела. Три шага до компьютера казались мне тремя милями. Но я все равно села. Настроила монитор так, чтобы я могла видеть картинку. Если бы я только могла выпалить ее из своих глаз, как только я ее увидела.

Это был профиль в соцсети, но это была не Тейси. Это было ее имя и фотография, но все остальное выглядело так, словно это было снято откуда-то еще. На заднем фоне было граффити с черным тиснением, с листьями конопли по углам. Также были секции с полетом и отключкой, а еще цитата о том, как хорошо она себя чувствует с иглой глубоко внутри. А фотографии? Героин, крек, все самые ужасные вещи, которые только можно себе представить.

От возмущения я закрыла глаза.

— Это... это не Тейси.

— Она это переживет. Все будет хорошо, — сказал Менни, его голос был приглушен подушкой и невнятный от истощения.

Я покачала головой, потому что он ошибался. Теперь ничто не будет в порядке. В случившемся виновата я. Ее должность в комитете против наркотиков. Даже ее место в комитете по составлению ежегодника. Все вещи, которые были важны для нее, – я отобрала их. Виновата или нет, она никогда не должна была стать целью, если бы выбор не причинил мне боль.

И никто бы не выбрал ее, если бы я подавила свой страх и сдалась. Если бы я все сделала правильно.

Я снова вернулась к словам Ника. К тому, что нужно найти, с какого момента все пошло неправильно. Я даже не знала, смогу ли я это выяснить. Каждый слой, который я снимала, выявлял все новые пятна.

Например, что лучшие друзья утаивают большие секреты.

Я расправила плечи и закрыла экран на мониторе Менни.

— Менни? Я должна рассказать тебе кое-что.

Он молчал и тихо лежал на постели. Я встала и, подойдя, оперлась коленом о матрац.

— Менни?

Матрац зашуршал, но Менни не пошевелился. Он спал мертвым сном. Я опустила глаза и увидела пачку бумаги между матрасом и пружинной сеткой. Не слишком похоже на то, что парень может хранить под кроватью. Это разлинованная бумага. Толстая пачка, сложенная пополам. Любопытство вертелось на кончиках пальцев, шептало мне на ухо.

Я не должна.

Боже, я знаю, что не должна. Но одно мягкое нажатие колена и бумаги, выпав, раскрылись, как приглашение.

Я смотрела на доказательства, грозившие исключением. А, может, еще чем-то похуже. Имена, платежные суммы, студенческие идентификационные номера. И еще хуже. Описание работы. Не так уж много. Замечания для Дина Хименеса. Английский и история для Шоны Уэлш. Это значило, что он имел дело не только с посещаемостью. Каким-то образом он имел отношение и к оценкам тоже.

У меня в желудке появился кислый привкус, я задержала дыхание. Я подняла бумаги, потому что они больше не имели значения. Я и так слишком много знала.

Всего было четыре листка – шесть имен я узнала, еще больше не узнавала. Что за черт? Как далеко все зашло? Он делает это и в других школах? Он сказал мне, что покончил с этим. Он утаил это от меня.

Ты тоже хранишь секреты.

Чувство вины кололо мне грудь, играло на ребрах. Это больно. Все больно.

Я перевернула страницу дрожащими пальцами. Не разлинованная бумага. Счет. В шапке был написан местный адрес Ортопедии Клервилля. Я просмотрела счет. Какая-то предварительная авторизация. Хирургическая предварительная авторизация. Спондилодез4 поясничного отдела позвоночника.

Я вспомнила, как мистер Рейнс боролся с трудностями. О тех двух неделях, когда он лежал в постели. Не работал. У него были проблемы со спиной, но я не знала об этом.

Я посмотрела на пункт ответственности пациента после оплаты страховки – $3,164. Я закрыла глаза и проглотила горькую правду. Я ничего не знала.

Это как гвоздь в крышку моего гроба. Как будто что-то ударило меня в самый центр груди.

Я положила бумаги туда, где я их нашла, и накрыла Менни одеялом. Я накрыла пледом и мистера Рейнса перед тем, как выйти на улицу. Дверь захлопнулась громче, чем я хотела, и я съежилась, надеясь, что не разбудила их. Я завела машину и сидела, не двигаясь с их подъездной дорожки. Я не знала, с чего мне начать.

Мой телефон показывал список сообщений, которые жгли мне глаза. Где я ошиблась с самого начала? Вот где я ошиблась. Прямо здесь.

Я была достаточно глупа, чтобы поверить, что все дело в справедливости и что я могу поступить правильно ради Стеллы. Но я никогда не была права насчет этого. Я притворялась, что я могу исправить что-то, что никогда не изменится.

Тейси заплатила цену. Я не могу позволить, чтобы это случилось снова.

Ник спросил меня, не боюсь ли я, что меня поймают. Я боялась. И до сих пор боюсь. Но еще больше я боялась, чем все может закончиться, если я не покончу с этим.

Мои пальцы залетали над клавиатурой телефона.


«Ты зашел слишком далеко. Мы должны закончить с этим».


Ответ пришел через пару мгновений.


«Мы не закончили. Многих людей еще нужно наказать».

«Я не хочу никого наказывать. Я же сказала тебе, я бросаю все».

«Если ты бросишь, я продолжу выбирать. Как думаешь, кто будет следующим?».


Менни. Ярость бурлила во мне с такой силой, что кружилась голова, пока я писала ответ.


«Ты следующий, кого обнаружат. Я позабочусь об этом».


Я нажала «Отправить» и засунула телефон на дно сумки. Потому что я не хотела знать его ответ. Я не хотела читать очередные его угрозы.

Я вывела свой Субару с подъездной дорожки Менни и включила левый поворот. Я направлялась в город мимо всех мест, где я обычно останавливалась. В деловой район. Я повернула влево, где находились офисы представителей власти. Я не слишком хорошо знала эту местность, но довольно скоро я увидела медные буквы на красном кирпиче. Те, которые оповещали о полицейском участке.

Я припарковалась и положила на колени свою сумку. Потом я уставилась на ярко освещенную двойную дверь, которая вела внутрь.

Я могу сделать это. Я мысленно представила, как кладу свой телефон на высокую стойку. Обращаюсь к безымянному, безликому полицейскому офицеру. Признаюсь в своей роли в ужасных событиях.

Стыд опалил мои щеки, но это уже становилось привычным. Еще одна моя характеристика.

Я схватилась за ручку дверцы, а на коленях завибрировала моя сумка. Мое тело превратилось в камень.

Не проверяй его. Не. Надо.

В конце концов, я не смогла устоять. Я вытащила телефон и нажала кнопку, чтобы включить его. Мелькало сообщение, черное на сверкающем белом фоне. Я прочитала его раз и мой мир сжался. Сузился до трех предложений.


«Вперед. Расскажи обо мне. Давай проверим, как быстро я смогу выдать миру большой секрет твоего папочки».

Загрузка...