Завоевание куртизанки

Глава 12

Проснувшись, Верити сначала подумала, что этот приглушенный звук приснился ей в беспокойном сне, но когда она подняла тяжелые, опухшие от слез веки, до нее снова донесся этот крик.

Где-то в доме в невыносимой агонии кричал мужчина.

Должно быть, кто-то из слуг попал в беду или заболел, но это странно – никто, кроме Кайлмора и ее самой, не ночевал в этом доме.

Встав с постели, она вытащила из шкафа первую попавшуюся вещь – шелковый халат. Она не могла оставаться равнодушной к этим ужасным хриплым крикам.

Верити ощупью зажгла свечу и вышла из комнаты. В коридоре остановилась, не зная, куда идти.

Несчастный снова вскрикнул, затем вопли сменились рыданием. Они доносились из конца коридора. Натянув халат на голое тело, она направилась в комнату, в которой скрывалась от герцога прошлой ночью.

Она тихонько открыла дверь в скромную комнатку с узкой постелью и не обнаружила в ней никакого слуги, нарушавшего ночной покой.

Вместо слуги она увидела герцога Кайлмора.

Она стояла на пороге, и ненависть черным потоком душила ее. Человека с такой злой душой должны преследовать кошмары. Если в мире есть справедливость, он никогда не будет знать покоя.

Длинное худощавое тело словно в лихорадке металось по постели, как будто герцог сражался с каким-то невидимым врагом. Сбитые простыни опутывали его, молча свидетельствуя о борьбе. Грудь у него была обнажена, и пот струился по его белой коже, слегка прикрытой черными волосами.

Герцогу снятся плохие сны. Какое ей до этого дело? Он похитил ее и жестоко обращался с ней. Совесть не дает ему покоя.

Верити повернулась, собираясь уйти. Пусть он сгниет в своих мучениях. Пусть боль в этом мире предскажет ему, какая боль ожидает его в аду, куда он, бесспорно, попадет.

За ее спиной раздался тихий стон. Верити задержалась, ей не хотелось слышать глубокую скорбь, звучавшую в этом стоне, но она была не в силах преодолеть себя.

Верити выпрямилась. Нет, она должна быть жестокой, такой же жестокой, как и сам Кайлмор. Ее страх, ее мольбы и ее сопротивление никогда не останавливали его, он брал все, чего хотел. Так почему она должна беспокоиться, если грехи преследуют его во сне?

Страдание врага было ее единственной местью.

Кайлмор начал биться в судорогах, кровать громко заскрипела. Верити пыталась почувствовать радость от его страданий, но что-то, что было сильнее ее напрасной мечты о возмездии, помешало ей уйти.

Медленно и неохотно она повернулась. На этот раз не удержалась и подошла ближе. Он лежал на спине, раскинув руки и ноги, готовясь к воображаемому нападению. Она убеждала себя, что ей хочется насладиться его горестным положением, пока он находится во власти воображения и не может угрожать ей.

Но когда свет свечи упал на спящего герцога, Верити поняла, что ей совсем не хочется над ним смеяться.

Сейчас перед ней был не тот надменный аристократ, которого она знала в Лондоне, и даже не жестокий тиран, похитивший ее. Перед нею был человек, доведенный мучениями почти до безумия.

Он тряс головой с мокрыми от пота волосами, как будто в отчаянии отрицая что-то. Он шумно дышал, мощная грудь вздымалась, и каждый вдох давался ему с трудом.

Вопреки всему, вопреки своему желанию ненавидеть его сердце Верити сжималось от жалости. Она не могла допустить, чтобы человеческое существо, даже заслуживающее презрения, страдало тай, как, очевидно, страдал герцог.

– Ваша светлость, – тихо позвала она, наклоняясь к нему и нерешительно касаясь его голого плеча. – Ваша светлость, вам снится плохой сон. Проснитесь.

Он резко отдернул плечо, как будто ее прикосновение обожгло его. Но по-прежнему крепко спал, оставаясь во власти своих кошмаров.

Она осторожно встряхнула его.

– Ваша светлость, проснитесь.

Он поднял руку, схватил ее за запястье, синие глаза широко раскрылись. Он удивленно посмотрел на нее затуманенным взором, как смотрел бы растерявшийся ребенок. И она неожиданно представила его маленьким мальчиком.

Но он со всей силой взрослого человека сжимал ее хрупкое запястье.

– Кто это? – прохрипел он, глядя на нее невидящим взглядом.

Она сомневалась, что он окончательно проснулся. Страшный сон все еще не выпускал его из своих когтей.

– Кайлмор, это я. – Она попыталась вырвать руку, проклиная собственную глупость, заставившую ее подойти так близко.

Неужели она ничему не научилась?

Казалось, он ее не слышал, потому что притянул к себе. Он заставил ее наклониться над ним, ее распушенные волосы упали на его обнаженную грудь.

– Кто это? – снова спросил он.

– Это Верити.

В комнате было тихо, слышалось лишь его тяжелое дыхание. Он нерешительно поднял руку и взял прядь ее волос. В этом жесте было что-то похожее на нежность.

– Черный шелк, – с удивлением, хрипло прошептал он. И затем более резко повторил: – Верити? Это ты?

– Мне больно, Кайлмор, – решительно сказала она, надеясь разогнать ядовитый туман в его голове.

Он взглянул на свою руку, с силой сжимавшую ее запястье.

– Прошу прощения. – И тут же отпустил ее.

Верити следовало бы воспользоваться этим и убежать в свою комнату, но она все не могла уйти.

Он приподнялся, опершись на подушки, и огляделся, словно не вполне понимая, где находится.

– Верити, – сказал он почти обычным голосом. – Что ты здесь делаешь?

Она потерла запястье.

– Вы кричали во сне. Я зашла посмотреть, все ли с вами в порядке.

– Просто дурной сон, – небрежно сказал он, но не смог ее обмануть.

Это был не просто дурной сон. Его ужасающие крики все еще звучали в ее ушах. И он плакал. Она никогда не думала, что жестокий герцог способен на слезы, но сейчас убедилась в сбивчивости своих мыслей.

– Иди спать, – сказал он так, словно отпускал слугу в своем великолепном лондонском доме. – Обещаю больше не нарушать твой покой.

Она не могла пропустить мимо ушей это разрешение.

С каждой секундой он снова становился самим собой. А обычный Кайлмор был опасен, это она знала по своему горькому опыту. Верити взяла свою свечу и потихоньку направилась к двери. Краем глаза она видела его, но старалась не замечать, как дрожат его руки, поправляющие волосы. Он не смотрел на нее.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответила она, наверное, ей лишь послышалась грустная нотка в его голосе.

На пороге Верити внезапно оглянулась и увидела безысходную скорбь на его прекрасном лице. Кайлмор, кажется, собирался просидеть так всю оставшуюся ночь.

Впервые раковина его самоуверенности дала трещину и приоткрылась, и Верити рассмотрела герцога лучше, чем когда-либо. Его лицо казалось изможденным, а чудные губы были плотно сжаты от боли.

Проклиная себя за невероятную глупость, Верити вернулась в комнату и остановилась около кровати.

– Принести вашей светлости что-нибудь? Бокал вина? Что-нибудь из кухни?

Он пристально смотрел на нее потухшими синими глазами, и она старалась не замечать в них одиночества, такого же горького, как и ее одиночество.

– Нет, – сказал он.

– Хорошо.

Но только она снова собралась уходить, он схватил ее за руку.

– Нет. Нет, останься. – Его голос прозвучал резко, превращая просьбу в приказ.

– Ваша светлость, я…

Должно быть, он понял по ее лицу, что она отказывается, потому что отпустил руку Верити и смотрел мимо, стараясь вернуть свое обычное высокомерие.

– Конечно, ты должна уйти.

Странно, но ее тронула его глупая гордость. Верити напомнила себе, что он замышлял погубить ее. Но в эту минуту было трудно думать о нем как о безжалостном могущественном герцоге Кайлморе. Он чем-то напоминал ей Бена, который, будучи мальчишкой, всегда спешил отказаться от утешения как раз тогда, когда больше всего в нем нуждался.

Но Кайлмор не был Беном. Он был человеком, который задумал сделать ее своей рабыней. Было бы безумием притворяться, что ночной, терзавшийся, тоскующий Кайлмор менее опасен, чем дневной Кайлмор. Может быть, даже намного опаснее. Он упорно смотрел вдаль, на тонких чертах его лица лежала печать аристократического презрения. Но вокруг глаз легли темные тени, и нервно подергивалась щека.

Верити поставила свечу на уродливый дубовый столик и забралась на кровать. Она знала, что пожалеет об этом. Но здравый смысл уже не управлял ее поступками.

– Верити?

Она не ответила, он подвинулся, освобождая ей место. Верити не хотела касаться его.

Однако она лежала достаточно близко, чтобы чувствовать манящее тепло его тела. Она ожидала, что Кайлмор притянет ее к себе и попытается овладеть ею, но он неподвижно лежал рядом с ней. Казалось, что каким-то образом установленные правила их отношений изменились.

Они долго лежали молча. Верити становилось все неуютнее и неспокойнее.

Как же должен понимать герцог ее сопротивление, если сейчас она добровольно пришла в его постель?

Это было ошибкой. Ужасной ошибкой.

– Мне надо идти, – неуверенно сказала она, поднимаясь.

– Нет.

Он приподнялся и прижал ее к своей груди. Сквозь шелк халата Верити чувствовала, как он дрожит. Понимая, что совершает одну из самых страшных ошибок в своей жизни, она повернулась и нежно обняла его.

– Спите, ваша светлость, – прошептала она. – Скоро утро. – Таким же тоном она успокаивала Бена и Марию, просыпавшихся по ночам от страха.

Она ждала насмешек или торжества. Ведь чего стоили ее заявления о ненависти к нему, если она лежит здесь, баюкая Кайлмора, как самое дорогое существо на всем свете?

Но герцог только прижал ее к себе и облегченно глубоко вздохнул. Под руками Верити постепенно теплело его похолодевшее тело, а дыхание становилось глубоким и ровным.

Герцог Кайлмор спал в ее объятиях.

Кайлмор не помнил, когда еще он спал таким сладким сном. Изменчивое северное солнце лилось в комнату сквозь небольшие, без занавесок окна. Было тепло. Было поздно. И в его постели нашла приют сама благоухающая женственность.

Вернее, она сама приютила его. Голова Кайлмора лежала на груди Верити, а ее руки обнимали его, словно защищая от всех бед. Забавно и немного грустно, но до сих пор никто не обнимал его так.

И еще забавнее было то, что он чувствовал себя так спокойно в объятиях человека, который смертельно ненавидел его.

Имея убедительные причины для ненависти. Неприятная мысль не могла обеспокоить Кайлмора. Он проснулся рядом с женщиной, которую желал сильнее всех. В буквальном смысле. Он был возбужден и готов. Но самое забавное заключалось в том, что Кайлмор не пытался найти облегчение, хотя оно, сонное и беззащитное, лежало рядом.

Он мог овладеть ею прежде, чем она проснется. Прежде чем установит какие-то барьеры. После вчерашнего буйства наслаждений эти барьеры оказались бы легко преодолимы. Так почему он не решался?

Может быть, потому, что она преодолела свой страх и отвращение и пришла помочь ему. Она пришла к нему по собственной воле и предложила утешение, когда он заслуживал лишь ненависти. Она видела его страдания и рисковала собой, чтобы облегчить их.

В общем, прошлая ночь была ночью откровения. Он вел себя как грубое животное, вынуждая Верити к ночному побегу. Он поймал ее и принудил уступить. Он хитрил, угрожал и запугивал. А наградой было впервые испытанное самое сильное чувственное наслаждение.

Но теперь ее благородство изменило все в их отношениях. Гнев, владевший им последние три месяца, в это утро не проявился. Жажда мести отступила.

Кайлмор больше не хотел наказывать Верити, но не мог отпустить ее. Она была его единственной надеждой обрести покой. И вчерашняя ночь убедительнее всего иного доказала, что он прав.

Верити была щитом от преследовавших его демонов. Значит, ее судьба решена. Она должна остаться с ним навсегда.

Солнце грело затылок Верити, безжалостно выдергивавшей сорняки, которыми заросли цветочные клумбы позади дома. Кейт Маклиш, жена Хэмиша, содержала в идеальном порядке огород, снабжавший овощами жителей дома, но у нее не оставалось времени на выращивание цветов. Верити накануне заметила запущенные клумбы, и в ней проснулась девушка с йоркширской фермы, скрывавшаяся в глубине души, зачесались руки от желания навести порядок.

Она целый день не видела Кайлмора. Когда она проснулась, его уже не было. Да и что бы она могла ему сказать?

Ее удивило, что он не тронул ее. Боже, она проспала всю ночь рядом с ним, как будто она хотела этого. Любой мужчина не упустил бы случая воспользоваться женщиной, так удачно оказавшейся под рукой.

В тысячный раз она ругала себя за глупость.

Что это ей взбрело в голову пойти к Кайлмору? Единственной надеждой противостоять ему было упорное сопротивление.

Она выжила и жила в благополучии как куртизанка потому, что слушалась своей головы, а не сердца. Ну и что, если это сердце, которым она пренебрегала, жалело герцога? Для нее герцог был ничем.

Но если герцог для нее ничего не значил, почему его слезы так глубоко ранили ее?

Какое-то прошлое горе мучило его. Какое-то прошлое горе, которое научило его прятать свои чувства под маской безжалостного аристократа, гордившегося своим безграничным самообладанием.

Верити была недовольна Кайлмором. Своим положением. И больше всего собой. Зачем ей вздумалось беспокоиться о нем? Все, что ей было нужно, – это освободиться от него, немедленно, полностью и навсегда.

Она старалась вырвать какой-то необычно упрямый корень.

Прошлой ночью Кайлмор доставил ей наслаждение, какого она еще не знала. Этого она ему никогда не простит.

Но еще хуже, он пробил брешь в ее сердце. Верити могла противиться силе и, может быть, могла победить. Но она была беззащитна перед страстью.

Она должна бежать отсюда, пока не совершила непоправимую глупость. Например, влюбиться в этого жестокого тирана, который уверен, что она принадлежит ему и телом, и душой. Будь он проклят.

Она с силой дернула сорняк, но тот не поддался.

– Потише, миледи! Вы можете покалечиться!

Она оторвалась от своих мрачных мыслей и, подняв глаза, увидела Хэмиша Маклиша, с беспокойством смотревшего на нее. В одежде горца он выглядел огромным, из-под килта выглядывали его голые ноги, прямые и сильные.

До него Верити охранял Ангус. Он пытался отвлечь ее от занятия, которое явно считал неподходящим для хозяйки дома. Верити притворилась, что не поняла его, и продолжала заниматься сорняками.

Она удивилась, увидев. Хэмиша. Он всегда старательно избегал ее, вероятно, потому, что был единственным из слуг, кто говорил по-английски.

– Доброе утро, мистер Маклиш.

Последнее время ангелы были совершенно глухи к ее мольбам. Но может быть, они все же услышали ее последнюю отчаянную мольбу о побеге.

– Доброе утро, миледи. – Он подошел ближе. – Земля здесь слишком каменистая для цветов. Моя Кейт уже отчаялась.

Верити встала и вытерла руки о выцветший передник, прикрывавший ее юбки.

– Мистер Маклиш, вы поможете мне? – Конечно, миледи. Хотя я давно не занимался садом, – с сильным акцентом сказал он.

Она покачала головой.

– Нет, вы неправильно меня поняли. – Она глубоко вдохнула, набираясь храбрости. – Я вижу, вы человек чести.

Он посмотрел ей прямо в глаза – поведение этих шотландских крестьян поразительно отличалось от льстивой услужливости их южных собратьев.

– Дай Бог мне всегда оставаться таким, миледи.

– Мужчиной, который не будет стоять в стороне, когда женщину похищают и оскорбляют.

Лицо Хэмиша окаменело.

– Вы хотите, чтобы я помог вам бежать, – спокойно сказал он.

Она шагнула к нему и умоляюще заговорила:

– Герцог Кайлмор украл меня, вырвал из семьи. Я здесь не по своей воле. Мое сердце хочет добродетельной жизни, а он заставляет меня быть его любовницей. Вы должны мне поверить. Как человек чести вы должны помочь мне.

Он покачал головой.

– Нет, миледи.

– Но вы должны помочь мне! – в отчаянии воскликнула она, хватая его за руку.

– Я буду служить его светлости до последнего дыхания. – В его голосе слышалось сожаление. – Я сочувствую вашим бедам. Но не могу помочь вам. Я дал герцогу клятву верности.

Верити понимала, что напрасно тратит время, но не хотела сдаваться. Может быть, это ее единственный шанс уговорить Хэмиша. Если ничего не получится, где еще ей искать помощи.

Ее голос дрожал от волнения.

– Я заплачу вам. Я хорошо заплачу вам. Отвезите меня обратно к моему брату. Клянусь, вы получите вознаграждение.

Он нахмурился, предложение оскорбило его.

– Нет, миледи. Мне не нужны ваши деньги.

Она с мольбой протянула к нему руки.

– Но ваш хозяин совершает великое зло.

– Ни один Маклиш не нарушит слово, данное герцогу. Если бы не милости герцога, в горах не осталось бы никого из Маклишей. Он спас нас от гибели и изгнания. Так что простите меня, миледи, – он бросил на нее острый взгляд, – и не вздумайте бежать. В этих горах гибнут даже те, кто их знает. А вы не можете знать, что надо делать, когда опустится туман или камни начнут осыпаться из-под ног.

Картина была достаточно выразительной и подтверждала то, что говорил Верити герцог. Но это еще не значило, что это было правдой.

Обветренное лицо шотландца подобрело.

– О, миледи, я служил его светлости, когда он был еще ребенком. Я не могу изменить ему. Все, что я могу сказать, – у него наверняка были причины, чтобы сделать это.

Да, похоть, уязвленное самолюбие, гнев, хотелось ей ответить.

Но что бы это дало? Она второй раз искала помощи у слуг Кайлмора и в обоих случаях потерпела неудачу. Конечно же, этот эгоистичный тупица окружил себя непоколебимо преданными слугами.

Хэмиш явно считал, что он в долгу перед герцогом. Феодальные связи все еще были сильны в этом отдаленном уголке королевства, каким бы чудовищем ни был хозяин имения.

Плечи Верити опустились, и она отвернулась, чтобы скрыть неожиданно подступившие к глазам слезы. Было совершенно ясно, что старик не поможет ей. Подавленная, она вернулась к своим сорнякам.

Она должна бежать отсюда, и бежать одна.

Верити не ожидала, что Кайлмор появится перед обедом в гостиной, служившей одновременно и столовой. Герцог проводил в доме мало времени. Должно быть, в дневные часы он посещал знакомые с детства места.

Но где бы он ни находился и что бы он ни делал, это не приносило ему облегчения. Она вспомнила, каким мрачным было выражение его лица прошлой ночью. И снова подумала, какие страдания скрываются под его внешним спокойствием. Это неестественное самообладание больше никогда не обманет ее.

Он отвернулся от окна, которое выходило на озеро, за спиной герцога заходящее солнце золотило гладкую поверхность воды.

– Верити.

– Ваша светлость.

По этикету ей следовало сделать реверанс. Она пренебрегла им. Бунтарский дух немного подкреплял ее таявшую самоуверенность. Похититель не заслуживал проявления почтительности к его титулу.

Она не знала, как вести себя с ним. Ее обычное сердитое упорство казалось неуместным после ночи, проведенной в его объятиях.

Как бы ей хотелось никогда не слышать этих ужасных криков. Теперь, когда она стала свидетелем его душевной агонии, было невозможно обращаться с герцогом Кайлмором как с бесчеловечным чудовищем.

– Хэмиш говорит, что ты занялась садоводством, – сказал он, словно поддерживая обычный разговор.

Она с подозрением взглянула на него из-под опущенных ресниц. Не сказал ли ему мистер Маклиш и о ее просьбе о помощи?

Кайлмор сел напротив и разлил вино. В охотничьем доме были большие запасы всего необходимого для роскошной жизни. Впервые Верити задумалась над тем, как сюда доставлялись такие вещи. Конечно, не по опасной дороге через горы. Должен существовать и другой путь. Возможно, через озеро.

– В положении пленницы особенно нечем заняться, – сказала она, хотя уже давно отказалась от надежды пробудить в нем чувство вины.

– Я попросил его помочь тебе завтра. – Он развернул салфетку и положил ее на колени.

– Вас беспокоит, что я сделаю подкоп, если вы не приставите ко мне сторожа? – ядовито спросила Верити.

Любезность Кайлмора заставляла ее нервничать. Она бы предпочла открытую недвусмысленную стычку. Он поднял бокал и с небрежней грацией откинулся на спинку стула.

Верити старалась проявлять враждебность. Острый язык был прикрытием все растущей слабости, которую она всеми силами хотела удушить.

– Или, может быть, вы боитесь, что я ударю вас сзади лопатой, если вы рискнете оставить садовые инструменты недалеко от меня?

Он положил ложку.

– Верити, выбирай, – тихо сказал он. – Мы едим, беседуем и проводим вечер, пытаясь вести себя как цивилизованные люди. Или мы займемся любовью. Выбирай.

Кайлмор увидел, как широко раскрылись ее необыкновенные серые глаза. Ничто не могло повергнуть в шок Сорайю. Но Верити не была закалена той жизнью, которую когда-то вела.

Черт, он должен перестать думать о ней как о двух разных женщинах. Во время путешествия в долину он быстро догадался, что в своих мыслях она делила себя на разные личности. Сорайю – всем известную куртизанку. И Верити – женщину, сохранившую, как ни странно, своего рода невинность, даже после всех распутных забав, которые он творил с ее телом.

В последние дни у Кайлмора было время остаться наедине с собой, на свежем воздухе задуматься о своей пленнице.

Должно быть, он совсем сошел с ума от ослепившей его похоти, иначе сразу бы понял, что она верит в то, что добродетельная вдова намного ближе ее истинной натуре, чем блестящая дама полусвета.

Он похитил ее, чтобы вернуть свою очаровательную любовницу, чтобы заставить ее расплатиться за свое предательство. Теперь все дело заключалось в том, что, желая найти Сорайю в Верити, он одновременно желал найти Верити в Сорайе.

Бог знает зачем. Сорайя давала ему все, чего только мог желать здравомыслящий мужчина. Была услужливой. Искушенной. И никаких эмоциональных бурь, доставлявших неудобства.

В то время как Верити…

«Посмотри правде в лицо, Кайлмор, – с упреком говорил он себе. – Верити нежная и во многом уязвимая, такой Сорайя не была. Она благородна, честна и сладка, как персик, тающий в твоем рту. Верити прогоняет твои кошмары. Верити приносит тебе покой».

Он желал их обеих.

Прошлой ночью она уступила страсти, охватившей его. Но даже в пылу страсти он не мог не заметить ее ответного желания. Ему всего лишь надо соблазнить ее, еще раз довести до такого же податливого состояния. Тогда он докажет ей преимущества положения герцогини Кайлмор.

Преимущества?

Ему стало и грустно, и смешно. Какие преимущества даст ей брак с ним?

Беспокойный, погруженный в самоуничтожение муж, который всю жизнь прожил в созданном им самим аду?

Века страданий, безумия, наркомании в его крови?

Будущее светской парии?

Союз с отвратительным грубияном, носящим титул Кайлморов, опозорит женщину, которую он теперь узнал, что бы ни думали люди об этом браке.

Он увидел грациозно склоненную шею Верити. На фоне малинового платья с высоким воротником в елизаветинском стиле, обрамлявшим зачесанные вверх волосы, ее лицо было бледным и печальным, как изображение на мраморном памятнике.

Весь вечер Верити была подавлена. Он привык слышать от нее колкости в ответ на все свои слова. Он рассчитывал, что ее острые насмешки помогут ему сдержать желание приласкать ее. Но сегодня в ее насмешках звучало почти отчаяние, как будто она заставляла себя отвечать ему язвительно и резко.

– Так как же? – переспросил он.

– Как пожелает ваша светлость, – равнодушно ответила она и, взяв ложку, принялась есть суп.

Он сдержал порыв утащить ее наверх и осуществить свою жестокую угрозу – сделать все, чтобы вывести ее из этого отчаяния. В этот вечер Верити была холодна, и от этого отсутствия теплоты Кайлмору стало холодно, он почувствовал одиночество.

Кайлмор подождал окончания обеда и только тогда задал вопросы, по-настоящему интересовавшие его, причем ни один из них нельзя было назвать вежливыми.

Он расположился на диване перед камином с бокалом портвейна в руке. Ее бокал с вином остался нетронутым. Она почти ничего не ела из блюд, прекрасно приготовленных Кейт.

Черт бы его побрал, он заботится о девчонке, как какая-нибудь нянька. Куда девался злобный герцог Кайлмор? Со все возраставшим беспокойством он напоминал себе, что целью его приезда в долину была месть обманщице-любовнице.

И вот теперь, через три месяца после ее побега, выяснилось, как мало он о ней знал. Он изучил каждый дюйм ее восхитительного тела, но не имел представления о том, где она выросла. Ему необходимо было узнать, что происходит в ее голове. Это любопытство пробудилось в нем прошлой ночью.

Прошлой ночью, когда она настойчиво повторяла, что ненавидит его. А затем оберегала от ночных кошмаров.

– Ты никогда не рассказывала мне, что привело тебя к такой жизни, – сказал он как бы между прочим.

На мгновение на ее лице промелькнуло выражение затравленного зверька.

– Я уверена, что каждая шлюха рассказывает одну и ту же историю, – не глядя на него, язвительно ответила она. – Не вижу необходимости докучать вашей светлости подробностями.

Как быстро заговорила она о себе как о шлюхе. Но если какая-нибудь дама полусвета сумела не опуститься до канавы, то это была Сорайя.

– Доставь мне удовольствие, – тихо попросил он, глядя на игру света на белой коже в глубоком квадратном декольте ее платья.

Его вопрос несколько оживил ее. Она подняла голову и посмотрела на него с обычным яростным вызовом.

– Это входит в мое наказание – раскрывать свои грехи ради вашего удовольствия?

– Исповедь полезна для души, – миролюбиво сказал он. – Почему бы не рассказать? Я прерву, когда история станет скучной.

Она встала, на ее лице застыло презрение. Ему следовало бы догадаться, что она никогда не выдаст своих секретов просто так.

– Нет.

Сорайя никогда не говорила «нет», а Верити казалось, не знала другого слова. Он схватил ее за руку, не давая уйти.

– Я хочу узнать, Верити, – заверил он.

Верити выдернула руку.

– Год назад вы купили мое тело, но не мою душу, ваша светлость.

И она величественно, как настоящая герцогиня, вышла из комнаты.