Завтра утром

Глава 22

— Надеюсь, не ты у нас заделался гребаным болтуном? — Морисетт с безумным видом ворвалась в кабинет Рида. Утро было поздним, но она явно встала не с той ноги.

— Я думал, ты меня лучше знаешь.

— Да ну? — Она захлопнула за собой дверь. — Дело в том, что я ни хрена не знаю. Впрочем, нет. Я знаю, что тебя отстранили от дела, и тем не менее вчера ты был с Никки Жилетт, а если ты не образумишься, нам с тобой надерут задницы — обоим. Так повторяй, и медленно: «Я не болтун».

Он уставился на нее:

— Плохо провела ночь?

— О господи, да. Ты же там был. — Морисетт запустила пальцы в волосы, отчего те еще сильнее встали дыбом. Она оглянулась, чтобы убедиться, что дверь закрыта, положила руки на стол и нагнулась к Риду поближе и понизила голос: — Мы с тобой знаем, что, раз уж ты хочешь быть в курсе этого дела, веди себя потише. Не высовывайся. Может, ты и не прочь рискнуть своей работой, но я-то не хочу. У меня двое детей на шее, Рид, так что не надо меня в это впутывать!

— Так мы ни к чему не придем. Она осеклась.

— Хорошо. Ты прав. Просто я хочу поймать этого ублюдка.

— И я.

— Только давай ты будешь его ловить втихую, а? Или нет, лучше вообще не надо. Предоставь это мне. Мне нужна эта работа, хотя иногда, честно говоря, хочется взять расчет и убежать куда глаза глядят. Сам знаешь, у меня и так забот хватает.

— Как оно, кстати?

— Да зашибись. Барт решил ни гроша нам не платить. Вообще ни копейки, так что мы будем судиться. Хотя это ты уже знаешь. Присцилла говорит, что пожила бы с папой, а сын… ну, есть такие дошкольники, от которых сплошные проблемы. А теперь еще этот еб… э-э-э… гребаное дело Гробокопателя, которое мне надо раскрыть. — Она постучала пальцем по бумаге на краю стола Рида. — Знаешь, такое дело, где одна из жертв крутила роман с моим напарником и забеременела от него… — Видимо, она что-то прочитала в его глазах, потому что заткнулась. — Боже. Мне нужен кофе. Галлона два. Лучше три.

— Ты не хочешь узнать, что я выяснил?

— Ты не участвуешь в расследовании. Не забыл?

— Вчера вечером шериф Джед Болдуин виделся с пацаном, на которого напали в тех лесах, с Прескоттом Джонсом. Болдуин переслал мне по факсу протокол. Ненамного больше, чем у нас есть, но хоть что-то. — Рид запустил через стол три листка бумаги. — И еще я нашел Анжелину, горничную Роберты Питере. Вот адрес. — Он прибавил к первым трем еще один листок. — Еще у меня адреса большинства тех, у кого был доступ к квартире Никки Жилетт, и фамилии людей, чьи адреса она не смогла вспомнить. У некоторых еще и телефоны. — Груда бумаг на столе продолжала расти. — И еще я наконец связался с преподобным Джо. Я оставил сообщение, и он перезвонил. Он был не очень рад, что его потревожили в пять утра — был час медитации или что-то в таком духе, — но когда я продрался через всю эту чушь, то выяснил, что община получала от Роберты Питере какие-то деньги, но та страховала жизнь не в их пользу. Оказалось, что у нее племянница в Шарлотте, в Южной Каролине. Она основная наследница, ей даже переходит кот Максимус. — Он положил еще бумаги на кипу. — Кроме того, я закончил список своих врагов — тех, кому я насолил, и тех, кого я посадил. Первым номером идет Джером Маркс.

— Железное алиби.

— Знаю, но я его все равно включил — вместе с теми, кого я отправил в тюрьму и кто оттуда вышел. Смотри — их как раз двенадцать.

— Что? — Морисетт похолодела.

— Двенадцать человек вышло на свободу с тех пор, как я вернулся в Саванну. — Он указал на составленный список.

— Это прямо пугает.

— Ну да. И последний в этом списке — наш старый добрый знакомый Лирой Шевалье.

— Вот дерьмо! — Морисетт взяла бумагу и просмотрела список подонков, которых никогда не следовало бы выпускать на свободу. — А адреса этих людей у тебя есть?

— Я звонил ответственным за них полицейским, но назвал им твою фамилию. Как ты справедливо подчеркнула, я в расследовании не участвую. Однако начнем с Шевалье. Его посадили двенадцать лет назад. Двенадцатый в списке, двенадцать лет. Может, здесь ничего и нет, но что-то в том процессе меня беспокоит.

— Что же?

Он посмотрел в окно, где Морисетт увидела лишь привычную стайку голубей на карнизе.

— Во-первых, судьей тогда был Рональд Жилетт, отец Никки Жилетт.

— Но он председательствовал на множестве процессов.

— И Никки тогда подрабатывала в газете, из-за нее обвинение чуть не рухнуло.

— Мы можем до скончания века перечислять все случаи, когда дело едва не провалилось из-за журналистов.

— Знаю, но тут есть какая-то связь. Мы должны — то есть ты должна — найти Шевалье. У инспектора, который за ним наблюдает, есть адрес.

— Что ж, я проверю всех этих джокеров, — согласилась Морисетт. — Посмотрим, встали ли они на прямую дорожку. Двенадцать. За двенадцать лет. Ты же не подозреваешь, что они все замешаны?.. Я прикидывала, не связано ли это с апостолами, но нет, не сходится.

— Да уж.

Она пробежала глазами распечатки. Перелистала кипу бумаг. Посмотрела на него снова и выдохнула:

— Господи, Рид, ты вообще когда-нибудь спишь?

— Когда нужно.

— Мне надо еще что-нибудь знать? — спросила она, явно успокоившись.

— Да. — Буравя ее взглядом, он потянулся за курткой. — Ты должна знать еще одну вещь. Я не гребаный болтун.

— Значит, теперь убийца разговаривает прямо с тобой? — Норм Мецгер не потрудился скрыть свой скептицизм. Он повесил куртку на крючок у задней двери офиса «Сентинел».

Норм был последним человеком, с которым Никки хотелось бы иметь дело. Уже был почти полдень, и хотя следовало радоваться, что ее статья снова красуется на первой полосе, она слишком устала, чтобы прыгать от счастья. А Мецгер поверг ее в еще более глубокое уныние. Она тоже повесила плащ на крючок и понадеялась, что он заткнется.

Ну да, как же.

— Диалог с убийцей. — Разматывая шарф, он добавил: — Чертовски удобно.

— Удобно? — взорвалась она. — Да, конечно. Очень удобно, когда преступник вламывается в твою квартиру. — Никки совсем замоталась и очень устала. Всю эту короткую ночь она не смыкала глаз в своей старой кровати. Тело требовало отдыха, но мозг отказывался отключаться, будто она, перед тем как лечь, опорожнила восемь чашек кофе. Она все думала о Гробокопателе, о жертвах, о своем доме, о числе двенадцать, о Симоне и Эндрю, о Пирсе Риде. В мозгу все быстрее и быстрее вращалась карусель образов, отгоняя сон. Когда она наконец задремала, ей стали сниться трупы, которые наполняли квартиру и разлагались на ее глазах. Скелеты обращались в пыль, а где-то в тени хохотал убийца, и от этого леденящего звука бешено колотилось сердце и выступал холодный пот.

Никки заставила себя вылезти из кровати и услышала голоса родителей. На цыпочках спустившись по лестнице, она ухватила конец спора, который затих, как только она вошла на кухню и мать, сидя с поджатыми губами, заметила ее. Шарлин взглянула на мужа, как бы намекая: «Не смей ничего говорить!» — и выдавила из себя улыбку.

Весь следующий час, пока Никки поглощала кофе и пыталась проснуться, ей снова и снова излагали причины, по которым ей стоит бросить криминальную журналистику. Даже отец предлагал вернуться в колледж, получить степень по праву, пойти по его стопам…

Ну уж нет. Право — это мечта отца. Цель Эндрю. Но сейчас, после резких нападок Норма, она думала, что, возможно, стоило послушать маму.

— Убийца вломился в твою квартиру? — приставал Норм.

— Пару дней назад.

— А что тогда было ночью? — спросил он. — Я что-то слышал по полицейской волне, но был занят… Погоди, с тобой все в порядке?

— Тебе сказать правду? — спросила она, поддергивая ремень сумочки. — Нет, со мной не все в порядке. Даже совсем не в порядке. Не знаю, что ты обо мне думаешь, но я не собираюсь, во-первых, продавать душу, во-вторых, продавать свое тело, и в-третьих, позволять всяким чокнутым врываться ко мне в квартиру и трогать мои вещи, и все это ради статьи!

Она отошла и тут увидела Кевина Дитера в неизменных наушниках. Он ошивался около автомата со сладостями и пялился на дисплей, словно аппарат высвечивал слово Божие — неоновое такое, всего за доллар. По дороге она заметила его отражение в стекле, за которым лежали «Сникерсы», «Читос» и лакрица. Лицо у него было мрачное, глаза косили так, будто его интересовала не еда, а подслушивание разговора Никки с Нормом.

К чему бы это? Шагнув поближе, она налила себе кофе из стеклянного чайника, который грелся рядом. Размешав сливки, притворилась, что внимательно рассматривает товары, и прошептала:

— Что бы взять?

— Что? А, да что угодно.

Она выкинула пластмассовую ложечку и, еще сильнее понизив голос, сказала:

— Я хотела «M&M's» с арахисом, а они кончились.

— Да нет. — Он ткнул толстым пальцем в стекло: — Вот, видишь? Код Е-5. «M&M's» с арахисом.

Нахмурившись, Никки отхлебнула кофе и посмотрела на автомат, где жирный палец оставил сальное пятно.

— Да, действительно.

— Конечно, вот же они.

— Гм… Такты меня, оказывается, слышишь? — Что?

— Хотя ты как бы весь в музыке, ты меня слышишь, как бы тихо я ни шептала. По-моему, это странно. Что у тебя с наушниками? Они не работают или это конспирация, чтобы подслушивать чужие разговоры?

— Эй, у тебя паранойя или как? — Его шею залила краска, заметная даже сквозь щетину. — Норм прав насчет тебя.

— Да? — Она наклонилась к чашке, но продолжала смотреть на него.

— Да. У м-меня просто небольшой перерыв, устал от музыки.

— Большинство людей при этом снимают наушники, Кевин.

— Я не большинство.

— Ну и молодец.

Он покраснел еще больше, и у него задергался глаз. Его челюсти сжались, и вдруг она поняла, что перед нею, несмотря на мешковатые рубашку и джинсы, крепкий, сильный мужчина. Молодой мужчина. И весит он фунтов на сто больше ее. И, похоже, не слишком сдержанный.

— Я не собирался подслушивать, — сказал он, защищаясь.

— Да ради бога. — Никки прищурилась. — Ты наверняка знаешь все, что тут творится, да? Притворяешься, будто живешь в своем мирке. Но пока работаешь с чужими компьютерами, ты подслушиваешь разговоры и читаешь чужую электронную почту.

— Я вовсе не…

— Не вешай мне лапшу, ладно? — Никки направилась к своему месту и, лавируя между отсеками, пролила горячий кофе на руку и на рукав сорочки. — Черт.

Селести нервно протянула ей три клочка бумаги, судя по которым звонила доктор Фрэнсис.

— Она не стала оставлять голосового сообщения, — сказала секретарша и отбросила через плечо свои мелированные локоны.

— Эй, черт тебя возьми, где ты была? — Трина выехала на стуле из-за перегородки. — Ой, Никки… у тебя такой вид, будто ты неделю не спала. Или нет, две недели.

— Да, это больше похоже на правду. — Она вынула из ящика стола салфетку и промокнула пятно. — А по-моему, вообще всю жизнь.

— Значит, тебе вредно быть криминальным репортером.

— Вроде того. — Она швырнула салфетку в мусорное ведро и промахнулась. Краем глаза заметила, что и Норм, и Кевин вернулись на свои места. — Что тут творится?

— По-моему, у тебя завелся тайный обожатель.

— То есть? — Она отпила кофе.

— Смотри, что тебе прислали. — Трина полезла за монитор и извлекла стеклянную вазу с огромным букетом красных и белых гвоздик.

— И ты их забрала?

— Ну, кто знает, когда ты появишься. Не выбрасывать же.

— Да уж. — Отмахнувшись от нелепой мысли о Пирсе Риде, Никки открыла маленький конверт и прочитала записку:

Поздравляю со всеми успехами. Ну что, поужинаем? С любовью, Шон.

Ей стало не по себе.

— Ну, это он хватил через край, — прошептала Никки, поправив цветы и поставив вазу на свой стол.

— И кто это? — Шон.

— Вы что, снова вместе?

— Конечно, нет, но он утверждает, что да. Трина подняла бровь:

— Может быть, ему действительно жаль, что он вел себя как дурак. Теперь он образумился и понял, что не все женщины так круты, как ты, вот и хочет тебя вернуть.

— Это не похоже на того Шона, которого я знаю.

— Да ладно, может, попробуете?

— Значит, ты не считаешь, что, обжегшись на воде, надо дуть на молоко?

— По-моему, наоборот — обжегшись на молоке, дуют на воду… Впрочем, без разницы. Лично я верю в любовь. Я вообще неисправимый романтик.

— То-то ты не замужем.

— Так я люблю романтику, а не занудство. — Мобильник Трины издал латиноамериканскую мелодию.

— Ну а я и в романтику не верю, — сказала Никки, хотя в глубине души вынуждена была признать, что несколько искажает истину. Не хотелось думать, что она из тех одиноких покинутых женщин, которые в каждом мужчине видят потенциального мужа и вешаются ему на шею. Да она и не такая. Но если встретит подходящего человека, кто знает, может, и по-другому запоет. Просто ей это не надо. Сначала она должна самоутвердиться.

Трина снова укатила за перегородку и зашептала по сотовому, а Никки стала проверять электронную почту, но не нашла ничего экстраординарного. Вестей от Гробокопателя не было. Голосовая почта была переполнена поздравлениями от друзей по поводу последней статьи о Гробокопателе, звонили журналисты из конкурирующих газет и местных телеканалов, каждый хотел взять у нее интервью.

— Никки, это Стэйси Бакстер, помнишь? Мы вместе в школу ходили. Я работаю на кабельном канале в Луисвилле и хотела бы поговорить с тобой насчет Гробокопателя. Перезвони мне в…

— Никки Жилетт? Это Макс О'Делл с телевидения. Слышал о взломе твоей квартиры. Позвони мне в…

— Мисс Жилетт, это Стивен Мендлсон из газеты «Спирит». Мой номер…

Да, теперь понятно, каково это, когда тебя преследует пресса, подумала она, глядя на цветы и срывая несколько увядших лепестков. Несомненно, этот букет куплен на распродаже с большой скидкой. Это уже больше похоже на Шона, думала она, слушая бесконечные голосовые сообщения.

— Никки, это Лили. Я была не права вчера вечером. Извини. Меня сегодня не будет, так что потом увидимся.

— Николь? Это доктор Фрэнсис. Я видела вашу статью, все замечательно, но я думаю, что она должна быть началом серии публикаций о школьном совете. Перезвоните.

— Ух ты, смотрите-ка, кто у нас теперь всегда на первой странице! — Голос Симоны был как глоток свежего воздуха. — Ты скоро возгордишься и начнешь забывать мелких сошек вроде меня. Давай отпразднуем. Можем сегодня вечером после тренировки…

Черт, подумала Никки, уставшая как собака. Только физических упражнений не хватало. Больше всего она желала лечь перед телевизором с большим пакетом чипсов.

— …я могу рассчитывать, что сегодня ты придешь, так ведь? Может, благодаря своей новоиспеченной популярности ты уговоришь Джейка пойти с нами? За мой счет. Опять. — Она засмеялась. — Да, и я переезжаю в Шарлотт, наконец-то! Ну, если у меня не получится с Джейком. Позвони, расскажу все в подробностях. Никки не хотелось думать, что Симона уезжает. Это устно. Не хотелось и признаваться Симоне, что она ова собирается прогулять кикбоксинг. Лучше перезвонить завтра, после занятий. Никки считала, что лучше просить прощения, чем позволения. Сегодня вечером Симона будет разочарована или даже сердита на Никки, но завтра, особенно если сложится с Джейком, забудет о том, что Никки ее кинула. У нее шевельнулась лишь тень чувства вины. Тут зазвучало следующее сообщение:

— Привет, Никки. Это я. Я очень хочу тебя видеть, правда.

Голос Шона. Ее рука упала, и несколько лепестков слетели на пол. Что-то в интонации и тембре голоса Шона лишило ее присутствия духа. Хотя он ее больше не интересовал, сам факт, что когда-то он ее бросил, заставлял ее злиться.

— Я слышал, что случилось. Взлом и все такое. Это очень опасно, Никки. Надеюсь, у тебя все нормально. Перезвони, ладно? — Ага, после дождичка в четверг! — Мой мобильный…

Она не стала записывать телефон. Перезванивать тоже не собиралась — ни ему, ни кому-то еще. Даже Симоне. Сегодня на это нет времени. Надо написать еще одну статью про Гробокопателя, раз уж появились новые сведения…

Снова раздалось пиканье — еще одно голосовое сообщение. Она включила его, но послания не было. Звонивший, должно быть, передумал. На заднем плане слышался какой-то гул, а потом трубку с щелчком положили.

Перезвонят, подумала она и переключила внимание на компьютер: надо снова проверить почту и заняться следующей статьей. Там были те же пожелания и просьбы, что и по телефону. Но от Гробокопателя — ничего.

Никаких танцующих гробов или разлагающихся тел.

Она постучала карандашом по столу. Значит, пока убийца молчит.

Это хорошо. Правда?

Или это просто затишье перед бурей?

— Никки! Я тебя не слышу. Ты куда-то пропадаешь. — Симона выходила из квартиры и пыталась раскрыть зонтик — со спортивной сумкой в руках и телефоном, прижатым к уху плечом. На редкость неудобно разговаривать. Голос Никки обрывался и искажался. Его было невозможно расслышать из-за свиста ветра и шлепанья крупных капель дождя.

— Симона… встретимся в…

— Встретимся где? Ты сегодня должна быть на занятиях, не забыла? — Симона наступила в лужу и зацепилась ручкой зонтика за ограду стоянки. Ледяные капли стекали по ее волосам. — Черт возьми. — У Никки есть маленький недостаток: она чокнутая. Просто-напросто. Но Симона любила ее, и не только потому, что Никки была сестрой Эндрю и единственным членом семьи Жи-летт, кто общался с нею, хотя это и само по себе кое-что. — Только не говори, что ты опять собралась прогулять занятия.

— Нет! — Все-таки голос Никки звучал странно. Приглушенно. Она, похоже, шептала. — Увидимся… в «Галерее»… стоянка, третий этаж… Это важно… про… Эндрю.

— Что? Что про Эндрю? — спросила Симона, тут же забыв о ветре и дожде. — Никки! — Черт, опять она куда-то пропала. И снова сквозь порывы ветра пробилось какое-то шуршание.

— Давай… выпьем… «Кассандры»…

— Выпьем перед занятием «У Кассандры»? — Симона чувствовала, как дождь хлещет по шее. — Я приду. Около семи. В ресторан, нафиг стоянку. Ты рехнулась? Тут убийца на свободе бродит, забыла? — Она умудрилась-таки открыть дверь. — Если ты придешь в «Кассандру» раньше меня, закажи мне мартини. С водкой и двумя оливками. — Зонтик вывернулся наизнанку. — Вот дерьмо. Никки, ты слышишь?

Но связь пропала. Симона забросила телефон в машину, с трудом закрыла зонтик и оставила его стекать на заднем сиденье рядом с насквозь промокшей спортивной сумкой.

Ладно, пусть Никки все драматизирует, подумала Симона, усевшись за руль. Посмотрев в зеркало заднего вида, она решила, что не сильно пострадала. Подкрасила губы, отчего те приобрели безупречный блеск, и порабо-. тала над влажными волосами, чтобы они перестали вы-I глядеть уложенными — этакий естественный беспорядок. У нее сложилось впечатление, что Джейку нравятся сильные, крепкие женщины, возможно, не самого высокого интеллектуального уровня. Его наверняка привлекали уверенные в себе дамы.

— Точно, гей, — сказала она, завела «БМВ» и выехала со стоянки.

Дождь колотил по машине, на улицах бушевала буря, и она краем глаза уловила какое-то движение.

По коже побежали мурашки.

На секунду Симона решила, что за ней кто-то следит. Прячется так, чтобы она не заметила. Она сразу вспомнила того типа из ресторана, когда они последний раз виделись с Никки. Но это было уже несколько дней назад. Кусая губы, она присмотрелась к тому углу, где заметила движение. Улицу перебегала грязная собачонка с поникшей головой и хвостом. Она скрылась в переулке. Сердце перестало учащенно биться, и Симона обругала себя: нельзя же быть такой глупой гусыней! Тем не менее она решила оглядеть аллеи и здания. Сквозь залитые дождем окна и в зеркалах она не увидела никого — никаких жутких монстров, темных фигур, грубых мужиков, готовых на нее наброситься. Действительно, все было как обычно. Несколько машин и двое скейтбордистов, которые мчались по тротуару, убегая от бури. Все как и должно быть.

Она нервничает из-за того, что Никки все время твердит об этом серийном убийце — Гробокопателе, прости господи. Все в порядке. И все же у Симоны вспотели руки. Сначала она поехала в банк, чтобы успеть до закрытия, а потом в химчистку. Она даже успела до встречи с Никки купить продуктов и позвонила ей на сотовый. Никки, естественно, не отвечала, поэтому Симона позвонила подруге домой и оставила сообщение на автоответчике.

К счастью, буря быстро закончилась, и сгустился туман. Под фонарями сверкали влажные улицы, а в сточных канавах валялись листья и ветки. Час пик закончился, машин стало меньше, и толпа на тротуарах поредела. Тут и там сквозь туман весело светились рождественские огни. Она миновала церковь под раскидистым дубом, с изображением рождественской сцены. Внезапно ее пронзила острая тоска по Эндрю — эта боль не уменьшалась с каждым Рождеством.

— Не думай об этом, — пробормотала Симона и решила, что ей действительно лучше уехать. Есть возможность поработать в Шарлотте, нужно воспользоваться ею и переехать. Оборвать все связи с этим городом и тяжелыми воспоминаниями.

Симона заехала на парковку у «Галереи» и сразу нашла место на первом этаже. Зачем третий этаж? К чему ехать дальше, чем надо?

На стоянке было почти пусто — всего несколько машин. Хотя это вполне нормально — они с Никки всегда тут парковались, — ее все-таки мучили сомнения. Убедившись, что никто не прячется у пандуса или лифта Симона вынула сумочку, заперла машину и направилась в ресторан. Никакие убийцы из тени не выпрыгивали. У выхода тоже никто не прятался. Симона дошла до ресторана, и никто не обратил на нее внимания.

Внутри Никки не оказалось. Ничего удивительного. Она постоянно опаздывает. Или вообще не приходит.

Хоть бы сегодня пришла.

Симона села в кабинку рядом с главным входом и заказала два напитка — себе мартини, а Никки лимонный коктейль — сияющей официантке с сильным акцентом и брекетами. Девушке на вид было около семнадцати — явно недостаточно, чтобы разносить алкоголь, но через считаные минуты она бодро вернулась с охлажденными напитками.

Дела в «Кассандре» шли не очень хорошо. За столиками и в кабинках, которые заполняли небольшой зал с черно-белым кафелем и такими же столами, было совсем мало народу.

Потягивая мартини, Симона изучала меню и слушала рождественские песенки из музыкального автомата. Похоже, больше всего здесь любили элвисовскую версию «Блю Кристмас». Но время шло, а Никки Жилетт не спешила, задыхаясь, врываться в ресторан. Симона выловила оливки из мартини и посмотрела на часы. Прошло уже пятнадцать минут. Она допила свой напиток. Двадцать минут. Прекрасно. Опять опаздывает.

— Давай же, Никки, — пробормотала Симона. Энергичная официантка подошла и сверкнула неугасающей улыбкой школьницы:

— Вам принести еще что-нибудь?

— Да, новую лучшую подругу.

— Что? Ой… — Наклеенная улыбка исчезла. — Так… может, вам еще один напиток… или что-нибудь из меню?

Симона поразмыслила и решила, что терять нечего.

— Конечно, почему бы нет? Еще стаканчик, пожалуйста. — Она постучала ногтем по краю пустого стакана. — Такой же.

— А этот?.. — Девушка посмотрела на стакан Никки. Ни сахар, ни прозрачную жидкость, ни корочку лимона никто не трогал.

— Оставьте его. Она, может, еще и появится. С ней такое постоянно. — Симона посмотрела на часы и вздохнула. Никки опаздывает уже почти на полчаса. Неприятно. Симона предчувствовала оправдания. Она представила, как Никки влетает на кикбоксинг после начала занятий. Задыхаясь, она объясняет, что ей нужно было «переписать статью», а то ей не понравилось, что у нее «сроки», что нужно было «немедленно» провести «расследование».

Через пятнадцать минут Симона допила второй мартини. Запотевший лимонный коктейль все стоял напротив нее на столе.

— Круто, — пробурчала она и подумала, а не опорожнить ли любимый напиток Никки самой, но передумала. Ей ведь еще надо идти в спортзал и выполнять упражнения. Еще одна доза — и она вместо удара ногой по цели хлопнется на задницу.

Она попросила счет, оставила официантке десятку на чай, забрала сумку и поспешила к спортзалу. Туман, пока она была в ресторане, сгустился; на улицах стемнело.

Черт бы побрал Никки. Вечно она ее подводит.

Николь Жилетт не то чтобы безответственная, просто ненадежная. Но у нее доброе сердце. Ее главным недостатком было то, что ее целиком затягивала работа — или то, что она считала работой. Она так страстно желала стать асом криминальной журналистики, что переставала замечать все и вся. Вот и сейчас, подозревала Симона, Никки, наверное, ведет расследование — пытается установить личность Гробокопателя.

Хорошо бы отсюда уехать, обрести новых друзей и познакомиться с людьми, которые не были бы родственниками и знакомыми Эндрю.

На нее нахлынула тоска. Она так любила его, а он ее бросил — хотя сам клялся, будто обожает ее, звал замуж. После того, как его не приняли в Гарвард. Почему? Неужели он решил, что не годится ей в мужья, или тут было что-то другое… другая женщина?

Кто знает? И кто узнает? Самое печальное, что она сомневалась, сможет ли когда-нибудь полюбить так страстно и горячо, как любила Эндрю Уитмора Жилетта. Она отдала ему свое сердце, свою девственность и чувство собственного достоинства. В глубине души она думала, что ничего из этого вернуть уже нельзя.

— Так, хватит, — оборвала она себя. — Прошло столько лет, а ты все продолжаешь в том же духе? Возьми себя в руки.

Голова кружилась от мартини, и она впервые заметила, как мало машин и как пустынны улицы. Ну и ладно. До спортзала рукой подать. Свернув в последний раз, она увидела его светящиеся в ночи окна. Эти огоньки, маяки на пустынной, туманной улице, сияли немного расплывчато — видимо, и из-за тумана, и из-за приятного легкого опьянения. Издалека доносились рождественские песни, и она снова напомнила себе, что скоро Рождество — то время, когда она так отчаянно влюбилась в Эндрю Жилетта. Почему она никак не перестает о нем думать? Что же такого Никки хотела сказать о своем брате — сейчас, через двенадцать лет после его смерти?

Прищурившись, Симона разглядела машину Джейка, припаркованную под фонарем. Она ухмыльнулась. Джейк Вон был не первым мужчиной, который нравился ей после смерти Эндрю. Она встречалась, гуляла и спала со многими. Никто не завладел ее сердцем так, как брат Никки, но у Джейка определенно были шансы. И серьезные. Он — самый подходящий из всех, кто попадался ей за долгие-долгие годы. И если он проглотит наживку и проявит хоть какой-нибудь интерес, ей, может, и не придется переезжать.

Она ускорила шаг. Спортзал уже через дом — только по аллее пройти. И тут услышала странный звук, что-то просвистело в воздухе. Повернувшись к темным витринам, она увидела свое отражение и… и чье-то еще… затененная грозная фигура мужчины, который прятался между машинами. Он выпрямился, что-то притягивая к себе.

Веревку?

Нет! Она стрелой понеслась прочь. Ее охватили паника и ужас. Мужчина резко дернулся. И в этот самый миг в голень вонзилось что-то твердое, невидимое и тонкое. Оно разрезало ее спортивные штаны и впилось в ногу. Ее пронзила острая боль.

— Ай! — вскрикнула Симона, падая. Земля устремилась ей навстречу. Она выставила вперед руку и больно упала на землю.

Вам!

Боль отозвалась в руке. Сумка выскользнула на тротуар.

— О господи! — Штука, которая вонзилась в ногу, не отпускала, все сильнее врезаясь в плоть. Она попалась в паутину, которая вгрызалась в нее. И еще болела рука, да так, что Симона чуть не потеряла сознание.

— Помогите! — закричала она, корчась от боли. — Помогите, кто-нибудь!

— Заткнись! — прорычал низкий голос. Потная ладонь закрыла ей рот. Она попыталась укусить ее и отползти. Убежать. Но чем больше извивалась, тем сильнее запутывалась. Господи, кто это? Зачем он это делает? Вывернув шею, она сумела рассмотреть его лицо… и узнала. Тот тип из ресторана… Теперь она вспомнила, кто он такой. Отнюдь не незнакомец.

Не надо! Нет, господи, нет! Она тщетно пыталась высвободиться, но он был слишком силен и решителен. Стальные мускулы пригвоздили ее к мокрому тротуару, он прижимал ее телом к земле. Корчась, она молила о пощаде. Наверняка ее кто-нибудь видел… и придет на помощь… в спортзал потянутся люди… или будут проезжать. Пожалуйста, помогите!

— Помнишь меня? — прошептал он ей в ухо, и глубоко в ее сердце проник ужас. — Помнишь, что ты мне сделала? Время платить. — И она увидела иголку — тонкое острое орудие зловеще поблескивало в туманной ночи.

Кровь застыла в жилах.

Нет!

Она тщетно пыталась ударить его, извернуться, избежать того ужаса, который он ей готовил, но не могла вырваться и только в панике следила, как он погружает смертоносную иглу ей в плечо.

Симона боролась, но он придавил ее своим весом, и ее руки внезапно отяжелели и стали неподвижны, связанные ноги отказывались шевелиться. Ее пронзил страх, и все тело парализовало. Она пыталась закричать, но не смогла. Язык распух, голосовые связки не слушались.

Фонари погасли, туман еще сильнее сгустился, и в голове у нее воцарилась спасительная темнота.

Господь да пребудет со мной, подумала она в отчаянии, с единственной надеждой — чтобы смерть наступила поскорее.