Земляничная тату

Глава шестнадцатая

– Вы обладаете редкой проницательностью, мисс Джонс.

Детектив Фрэнк откинулся на спинку стула и улыбнулся. Улыбка была вполне дружелюбной. Радушие особенно впечатляло на фоне зарешеченного окна и душераздирающих плакатов с портретами наркоманов и смертельно раненых. Отпив коричневую бурду, ржавый вкус которой наводил на мысли о кофеварке, сделанной из консервной банки, я смиренно сказала:

– Спасибо за комплимент.

– И голову не теряете, да? Сначала позвали свидетелей, а уж потом вышли во дворик проверить, что находится в мешке. И при этом даже не блеванули. Не то что некоторые.

– Настоящая мисс Марпл, – заметила Тербер.

Я с ужасом поняла, что ее безжизненный голос напоминает голос андроида-параноика, детально описанный в книге «Автостопом по Галактике»[27]. Не удивительно, что до этого на ум пришло сравнение с «Радиохэд». К горлу непристойным бульканьем подступил смех и, несмотря на все мои усилия, вырвался на свободу. Я торопливо глотнула ржавое пойло и сделала вид, что закашлялась.

– Может, все дело в том, что с вами такое случается не в первый раз, да? – продолжала Тербер.

– Обычно я действительно не теряю головы, – ответила я, глядя ей прямо в глаза. – А вандализм в галерее не имеет ко мне никакого отношения.

Уловка не сработала. Тербер опустила взгляд на стопку бумаг, лежащих на письменном столе.

– А это не вы сломали шею одному парню несколько лет назад? Я тебе об этом говорила, Рэй?

– Ага, упоминала, – подтвердил Фрэнк, увлеченно раскачиваясь на стуле. – Весьма впечатляет, не так ли?

– Вам виднее. Я так не считаю. Я действовала в целях самообороны. Дело даже до суда не дошло.

– Конечно, конечно. Ведь вы же его не задушили, – добродушно согласился Фрэнк. – Но мы не могли не заинтересоваться.

– Так что мы имеем по нашему делу? – спросила Тебрер, словно обращаясь ко мне.

Я прикусила язык. Самое сложное во время допроса в полиции – заставить себя заткнуться.

Тербер шуршала бумагами. Вперемешку с различными документами на столе лежало несколько черно-белых фотографий крупного формата. Я не могла их разглядеть, но предположила, что на снимках запечатлен мертвый Дон.

– Мы ведем расследование двух убийств, – продолжала мадам Тербер, – а вы нам не помогаете.

– Я нашла второе тело, – вежливо напомнила я. – Это не в счет?

Тербер метнула в мою сторону взгляд, давая понять, что наше общая любовь к «Манкиз» на время забыта.

– Где вы были вчера вечером?

Игра в вопросы-ответы обычно длится не очень долго. Они еще дважды зададут этот вопрос, прежде чем отпустят меня. А мне лучше отвечать одно и то же. Я глубоко вздохнула.

– Дома. У меня остановился друг.

– Какого пола?

– Мужского.

– Он остался?

Я недоуменно заморгала.

– Он остался на всю ночь, если вы это имеете в виду. Но он мне просто друг. – Я не хотела, чтобы поползли слухи. – Один из тех художников, что выставляются вместе со мной в «Бергман Ла Туш». Мы познакомились еще в Лондоне.

Тербер взяла ручку.

– Его полное имя, и как с ним можно связаться?

Я назвала имя Лекса.

– Где он сейчас, я не знаю.

Кто ведает, может теплая компания еще добавила и сейчас пребывает в полной отключке, и если туда нагрянет полиция, то допрос с пристрастием, который наверняка учинят Тербер и Фрэнк, окажется той последней каплей, что доведет их до безумия.

– Почему бы нам не позвонить в вашу квартиру? – предложила Тербер, мигом смекнувшая, что я чего-то не договариваю.

К моему большому облегчению сработал автоответчик. Тербер повесила трубку и посмотрела на меня.

– Где он может быть?

– Уверена, что Лекс со мной свяжется, – непринужденно ответила я. – Он человек вольный. До сегодняшнего дня Лекс кочевал по знакомым.

– А вы знаете кого-нибудь из его друзей?

Я подошла к опасной черте.

– Он просто позвонил мне вчера вечером и сказал, что ему нужно где-то переночевать.

– Как он узнал ваш телефон?

– Я еще в Лондоне дала ему номер.

– Он тогда не говорил, у кого собирается остановиться?

Тербер пристально смотрела на меня. Мне сделалось не по себе.

– Как вы думаете, сегодня вечером он вернется к вам?

– Лекс – человек непредсказуемый. Может, вернется, а, может, и нет. Как только я его увижу, попрошу его связаться с вами.

– Непременно. А где он спал этой ночью?

В ее вопросе не было и следа досужего любопытства.

– В гостиной на диване.

– Квартира большая?

– Не очень. Большая гостиная, совмещенная с кухней, спальня и ванная.

– Если бы вы ночью захотели выйти из квартиры, он заметил бы? – спросил Фрэнк.

– Ну, возможно, он услышал бы, как хлопнула входная дверь. Там очень шумные замки. Впрочем, диван находится в алькове, так что Лекс вполне мог ничего не заметить. Кстати, а речь идет именно о ночи? – задала я встречный вопрос. – Когда убили Дона?

Глаза Тербер превратились в щелочки.

– Вы весь вечер провели с этим человеком? – отрывисто спросила она.

– Мы встретились около семи и весь вечер не расставались.

– Тогда зачем вам знать?

Я развела руками.

– Просто любопытно. Все, что вы скажете.

Краем глаза я заметила, как Фрэнк быстро взглянул на Тербер. Ясно, что в их танго ведет она.

– Мы ищем того же самого преступника, если вас это интересует, – сухо ответила Тербер. – Второй человек задушен такой же удавкой, что и Кейт Джейкобсон. Насколько мы можем судить.

– Не так-то легко застать Дона врасплох, – заметила я. – При его-то габаритах. Он был пьян?

– А то вы не знаете, – почти дружески усмехнулась Тербер. – Ведь наверняка почуяли запах бурбона, когда открывали мешок.

– Верно.

Интересно, какую игру она ведет?

– Возможно, не только алкоголь, – продолжала Тербер. – Мы еще не получили результаты экспертизы. Но я почти уверена, что в бурбон что-то подмешали.

– Дон любил пиво, – сказала я, вспомнив пивную кружку рядом с креслом. – Наверное, ему предложили кое-что получше. Я знаю, что он задерживался в галерее допоздна. Творил свою живопись.

– Ага, и натворил он немало, говорят. – Тербер в упор взглянула на меня. – Нам нужно побеседовать с этим Лексом Томпсоном. Если все, что вы говорите, правда, то у вас есть алиби. Верно?

– Верно.

– Еще есть швейцар, – вставил Фрэнк.

– Только не это, – уныло пробормотала я. – Вы же не собираетесь снова расспрашивать его?

– Боюсь, придется, – подтвердил Фрэнк тоном кондуктора автобуса, который сообщает пассажирам, что машина сломалась.

Тербер расстегнула куртку и сунула руку во внутренний карман. Тускло блеснул пистолет.

– Вот, пожалуйста, – она протянула мне визитку с именем и многочисленными номерами телефонов. – Пусть ваш приятель позвонит как можно быстрее. Это в ваших интересах, равно как и в его.

– Понимаю… Передам, как только объявится.

– Непременно, – протянул Фрэнк, – непременно скажите.

По непроницаемому лицу Тербер мелькнуло подобие улыбки.

– Это «глок». С керамическими пулями. – Она похлопала по пистолету. Только теперь я сообразила, что последнюю минуту пялюсь на оружие. – Калибр девять миллиметров. Наверняка у ваших копов вы таких не видели, да?

– Они там вообще оружие при себе не носят, – встрял Фрэнк.

– Господи! – Узкие глаза Тербер округлились, словно я приехала из страны, где цивилизация только-только изобрела колесо. – Неужели правда? – Впервые в ее голосе слышалось настоящее чувство.

– Да, мэм, – вырвалось у меня.

По лицу Тербер снова скользнула мимолетная улыбка. Никто не пугал меня так, как эта женщина. И дело вовсе не в пистолете. Дело в этой странной улыбке.

Прежде, чем я убралась восвояси, пришлось еще несколько раз повторить свой рассказ. В Британии мне доводилось подвергаться допросу, но тамошняя процедура не имеет ничего общего с Тербер и Фрэнком. Возможно, все дело в том, что допрашивают здесь прямо в общем зале переполненного полицейского участка – вокруг снуют люди, гудят компьютеры, трещат допотопные принтеры. А потому наша беседа выглядела почти неофициальной. Когда один особенно шумный подозреваемый начал орать во все горло, мы обменялись взглядами, означавшими «достал», и, словно заговорщики, сели теснее – чтобы слышать друг друга. В Англии мы, скорее всего, сидели бы в маленькой комнатке для допросов, над головой светила бы одинокая яркая лампа, а на пластиковом столе лежал магнитофон, фиксируя косноязычное бормотание подозреваемых.

Но самое главное заключалось в том, что Тербер и Фрэнк превосходно знали свою работу. Мне никогда не приходилось так за собой следить. Может, я насмотрелась полицейских сериалов, но у меня возникло чувство, будто эта парочка действительно все знает наперед. Они выглядели больше уставшими от жизни, чем А. Э. Хаусман[28] в плохой день. Или, если брать современные аналогии, то они напоминали мизантропических «Портисхэд», вышедшим на подмену жизнерадостным панкам из «Джой Дивижн».

Полицейский участок буквально кишел людьми. Многие осторожно несли в руках пластмассовые стаканчики с ржавым кипятком. По части кофе у американцев очень странные вкусы. Они пьют либо разведенную в воде ржавчину, постоявшую по соседству с кофейным автоматом, либо отправляются в элитарные кофейни, где за бешеные деньги прихлебывают все ту же коричневую бурду. По-моему, для получения этой загадочной жидкости требуется приблизительно одно кофейное зерно, три литра соевого соуса и небольшой ядерный реактор.

Я протиснулась мимо группы полицейских – пистолеты теперь бросались в глаза, куда бы я ни посмотрела – и наконец добралась до выхода. Фрэнк, сопровождавший меня, открыл стеклянную дверь и жестом предложил мне проходить.

– Я с вами еще свяжусь, – сухо сказал он, и плотно закрыл дверь. На скамейке у стены сидели Барбара Билдер и Джон Толбой.

При моем появлении они вскочили.

– Сэм! – воскликнула Барбара, обнимая меня.

Мои сбитые с толку инстинкты требовали оттолкнуть лицемерку, но я сумела вырваться из объятий без скандала. От Барбары пахло духами, легкими и воздушными, как только что накрахмаленное белье. Этот запах не соответствовал ее наряду женщины из затерянного тибетского племени.

– С вами все в порядке? – повторяла Барбара. – Бедняжка, вы, наверное, пережили такое потрясение.

– Безусловно! А еще, наверное, умирает с голода, – добавил Джон.

Его слова показались мне загадочными и даже оскорбительными. До меня не сразу дошло, что Джон сам хочет есть.

– Почему бы вам не перекусить у нас? – предложила Барбара. – Мы вас ждали. Кэрол сказала, что вы остановились в Верхнем Вест-Сайде.

– Да, – беспомощно ответила я.

– Ну и отлично! – обрадовалась Барбара. – Мы живем неподалеку, так что после ужина вы быстро доберетесь до дома.

Похоже, они все спланировали заранее. Впрочем, ничего другого я от Барбары и не ждала. Супруги Билдер (формально их следовало называть супругами Толбой, но язык не поворачивался) жили в роскошном доме на тихой улице между Бродвеем и Амстердам-авеню. По одну сторону улицы росли деревья, а по другую выстроились дома с длинными каменными лестницами, ведущими к парадному входу. Несмотря на внешнюю элегантность дома, в вестибюле воняло тушеной капустой, ковровые дорожки на лестницах вытерлись, а некоторые почтовые ящики висели криво. Убранство напоминало запущенные меблирашки в Южном Кенсингтоне. Пока Барбара не открыла дверь квартиры, я никак не могла решить, призвана ли такая обветшавшая изысканность ввести в заблуждение грабителей, или дом действительно в запустении.

Оказалось, что первое. На отделку ушло, наверное, целое состояние. Мешковатые юбки Барбары и потертый вельветовый пиджак Джона наводили на мысль, что они живут в уютной квартирке, обставленной старомодной мебелью. Но в их жилище царил изящный и дорогой минимализм. Полированные деревянные полы; белые стены, картины; стеклянные журнальные столики; стулья из кожаных полосок на хромированном каркасе.

Барбара прошла прямо в крохотную кухоньку и начала шуровать в ящиках. Только тут я осознала, что действительно проголодалась. Ничего удивительного – после дармового супа я ничего не ела.

– Чего вам хочется, Сэм? – радушно спросила Барбара.

– Только не стоит затевать возню, – всполошилась я.

– Нет, правда, чего бы вам хотелось? Вы только скажите.

Барбара походила скорее на домохозяйку из комедийного сериала пятидесятых, чем на всемирно известную художницу. Меня так и подмывало заказать омара под сырным соусом, а впридачу картофель фри и тройной шоколадный мусс. А потом закатить скандал, когда мне скажут, что этого нет в меню.

– Ну… – начала я, трусливо отказавшись от омара.

– Китайская, итальянская, мексиканская, тайская, вьетнамская, эфиопская, японская…

Барбара вышла из кухни с пачкой ресторанных меню.

– Как насчет китайской? Китайскую ведь все любят?

– Спасибо, замечательно, – с облегчением ответила я.

– В Нью-Йорке никто сам не готовит, – пояснил Джон. – Здесь так хорошо налажена доставка на дом, что не стоит возиться с готовкой.

– В самый раз для меня городишко.

– Мы очень любим Нью-Йорк, не так ли, милая? – Джон ласково улыбнулся жене.

– Конечно, – нежно ответила она. – Джон, может, ты нальешь Сэм вина и покажешь ей квартиру, пока я заказываю еду?

Экскурсия по квартире на самом деле означала экскурсию по творчеству Барбары. Других картин на стенах не было. Я двигала челюстью, шевелила языком, извлекая глубокомысленные звуки, пока Джон разглагольствовал о том, как хорошо уходят творения его ненаглядной и какие преданные у нее поклонники. Я так и ждала, что он вот-вот похвастается, что имя Барбары Билдер зарегистрировано как товарный знак.

– У моей Барби получается все лучше и лучше, – довольно сказал он. – Упорная, как скала.

Эта влюбленная восторженность начала меня утомлять. Воспользовавшись тем, что мы перешли в кабинет, где Барбара не могла нас слышать, я решила остудить любовный пыл Джона ушатом холодной воды.

– Я уже встречалась с Ким. Спасибо за телефонный номер. Она чудесно выглядит.

Джон испуганно посмотрел на меня.

– Правда? Это хорошо. В смысле, я ее не видел… мы не виделись уже давно. Наверное, Ким очень занята.

Он скорчил гримасу, мотнул головой в сторону двери и прошептал:

– Ох, Сэм, мне так нелегко приходится! Тяжкое дело. Барбара, конечно, любит Ким. Но все же… Знаешь, женщины бывают такими… Трудными.

– А я не знала, что в нынешней Америке позволено так рассуждать о женщинах, Джон, – любезно ответила я. – Наверняка есть служба, куда можно пожаловаться на нераскаявшихся апологетов мужского шовинизма.

Джона обмяк в замешательстве. И взглянула Сэм на труды свои и увидела, что это хорошо.

– А что случилось, когда Ким прилетела в Штаты? – спросила я, нанося удар с тыла. – Вы помогли ей с художественной школой?

– Знаешь, туда не протолкнуться, – проблеял Джон. – Так много молодых художников пытаются пробиться…

Барбара просунула голову в дверь.

– Ужин в пути, – поведала она. – Что вы там говорили о молодых художниках?

– Что им очень трудно , – беспомощно сказал Джон, цепляясь за это слово, как за спасательный пояс. – Молодые художники… начинающие…

– О боже, ну конечно! Уж мне-то можешь не рассказывать… Почему бы нам не вернуться в гостиную? Сэм, вы должны рассказать нам, как вам здесь. Вы впервые в Нью-Йорке?

– Да, – ответила я, усаживаясь в кресло. – Хотя мне казалось, что уровень убийств упал. Вот и верь после этого газетам.

На мгновение повисла тишина. Затем Барбара кивнула Джону, и по этой молчаливой команде он сложил свое долговязое тело в другое кресло, словно схлопнул складную линейку. Барбара опустилась в шезлонг напротив, старательно расправив складки на юбке. И я снова ощутила загадочный магнетизм, исходивший от этой невзрачной женщины. Барбара очень удачно выбрала место – сразу стала главным действующим лицом в комнате, как опытная актриса становится центром мизансцены.

– Ох, я почти и забыла об этом ужасе… Это же безумие! Это же безумие, милый? – Джон мрачно кивнул. – Ужасно, что все это случилось как раз в ваш приезд. Впрочем, Нью-Йорк в последнее время действительно стал безопаснее.

– Но не для работников галереи «Бергман Ла Туш», – заметила я. – И художников, выставляющихся там.

Последовала еще одна неловкая пауза.

– Я так рада, что реставратор сумела отчистить картины, – нарушила я молчание. – Дон сказал, что они совсем как новенькие.

Ой… Похоже, я помянула Дона. Барбара вздрогнула. Джон храбро бросился на амбразуру:

– Увы, не совсем, но почти.

– Сэм, расскажите о своей работе, – улыбнулась Барбара. – Мы в вашем возрасте не становились знаменитыми в одночасье. Что ж, ныне рекламные кампании все ускорили. Но лучше следить за тем, чтобы карьера развивалась постепенно. Слишком легко оказаться калифом на час.

– Ну, я вряд ли стала знаменитой. Эта выставка – моя первая крупная удача.

– И тут происходит такое! Как некстати все эти убийства! – посетовала Барбара. – И так изуродовать мою выставку… Хотелось бы думать, что полиция поймает негодяя. Наверное, кто-то очень мне завидовал, вы не находите? Или преследовал корыстные цели? – Барбара послала мне долгий взгляд, значения которого я не поняла.

– Это ведь случилось в ту самую ночь, когда вы приехали? Какое ужасное совпадение!

Несколько минут она ужасалась на все лады. Я поймала себя на том, что не свожу с нее глаз. Чары разрушил звонок. Барбара кивнула Джону, он тут же вскочил и кинулся открывать дверь посыльному. От меня не укрылось, что Барбара проследила за тем, чтобы Джон не слишком расщедрился на чаевые. Наблюдение это я сделала мимоходом. Поскольку в голове моей крутилась совсем другая мысль, и чем больше я ее мусолила, тем правдоподобней она казалась. Неужели Барбара решила зазвать меня на ужин, потому что думает, будто это я изуродовала ее выставку? Уму непостижимо! Неужто она считает, будто я завидую ее успеху или мщу за Ким? И сейчас наблюдает, не дам ли я слабину?..

Но если она подозревает меня в этом варварском акте, то должна подозревать и в двойном убийстве… В таком случае надо обладать немалой смелостью, чтобы пригласить меня домой.

Джон выкладывал еду на тарелки.

– Угощайтесь, – улыбнулась Барбара. – Я заказала ужин на троих.

– Э-э… спасибо, – вежливо отозвалась я. – Выглядит соблазнительно.

На самом деле, по лондонским стандартам выглядело так себе. Приятно сознавать, что есть вещи, в которых Англия впереди Америки. Джон разрезал свой фаршированный блинчик на три крошечных кусочка и подхватил один вилкой. Я невольно рассмеялась:

– Вы всегда так делали! – Джон замер, не донеся вилку до рта. Лицо его обмякло. – Помните? – продолжала я. – Мы часто покупали еду в ресторанчике «Хун-Фу», что на углу нашего квартала. И вы всегда разрезали блинчик на три части. А мы страшно веселились, глядя на этот ваш ритуал. Э-э… семейная шутка, – пояснила я Барбаре и, осознав свою оплошность, испуганно добавила: – Джон даже паратху[29] вилкой ел. Ужас, как не любил прикасаться к жирной еде руками…

Барбара напоминала бетон, застывающий прямо на глазах. Ностальгическая улыбка Джона поблекла, словно ее промокнули влажной салфеткой.

– Мне прекрасно известна брезгливость Джона, – отчеканила Барбара. – Он не любит пачкать руки. Это одно из его качеств, которые вызывают у меня восхищение.

Карие глаза Барбары словно приклеились к моему лицу. Голос ее слегка дрожал. Впрочем, нервозность вполне объяснима. Я бы тоже нервничала, если б думала, что сижу напротив убийцы. Может, прочесть им лекцию на тему «Как изготовить удавку»? Глядишь, немного расслабятся. Небось ждут не дождутся моего компетентного мнения: что пригоднее для убийства – гитарная струна или фортепьянная?

Меня так и подмывало выкинуть какой-нибудь фортель. И с каждой минутой искушение становилось все нестерпимей. В конце концов, прежде я не бывала в гостях у неприятной особы, подозревающий меня в убийстве.