Змей из райского сада, или История Евы Королевой, родившейся под знаком Водолея

ЧЕРНАЯ ПОЛОСА

Может, я бесчувственная льдина. Может, я циничная стерва. Только, стоило Чургулии отвалить, я бросила о нем думать. Подобрала с полу двадцатку с копейками, которые он на прощание демонстративно вытряхнул из своих карманов мне на содержание.

Было ли мне противно? Нет. Мне было все равно.

И думать об этом я не желала. Завтра мне нужно было на работу. Сейчас меня ждал внизу Денис. И не было паузы, во время которой можно было заголосить и заломить руки. И потом, если бы его, не дай бог, убили… Такого гениального. А то ведь жив-здоров и держит за попу белокостюмных американок. И мне теперь из-за этого плакать?!

Двадцаточку мы используем, чтобы стать-таки оружием массового поражения. А не хватит, так добавим еще. Наше дело правое!

Так, уговаривая себя не падать духом, я нарыла в заветном чемоданчике Эвелин маленькую маечку в полоску, как матросская тельняшка. Эвелин была, конечно, посуше. На мне же этот топик приобретал признаки атомного сексапила. Грудь мою обтягивало здорово, а к талии полосочки решительно сужались. Раньше я никак не могла решиться эту маечку надеть. Район у нас неспокойный. Люди ходят темпераментные… Но сейчас меня ждал Денис в машине. И как мне казалось, случай подходящий.

В дверь позвонили. Не вытерпел ожидания Денис.

— Ну как ты? Все нормально? — осторожно спросил он.

— Более чем, — ответила я серьезно, отходя на полшага назад, чтобы дать ему возможность увидеть мой новый наряд.

В глазах его отразилось странное недоверие. И я спросила:

— А с тобой-то что случилось?

— Ты… Так и пойдешь? — он болезненно свел брови и с надеждой на то, что это неправда, посмотрел на меня.

— Тебе что-то не нравится… — вдруг почувствовав себя не такой уж смелой, спросила я. — Могу снять.

— Как снять? — спросил он, опешив.

— В смысле переодеться… — смутилась я.

— Нет. Что ты! Не надо. — Он замахал руками. А потом почему-то стал оправдываться: — Просто я драться не умею. Я артист, понимаешь. Ногой, конечно, дать могу. Только куда попало, приемов не знаю. Все собираюсь на каратэ пойти. Растягиваться мне не надо. Все есть. Только времени не хватает. А тут, блин, такое…

— Я не поняла. Ты драться со мной, что ли, собираешься… Для полного счастья… — спросила я, вглядываясь в его лицо. — Это не борцовка, Дениска!

— Тебя же в таком виде защищать придется. Я — защитник никакой. Мне же череп сразу проломят. Охрану нанимать надо. — Он восторженно затараторил: — Я же не знал, что ты такая. Слушай, а муж твой, может, тоже не знал? Может, его обратно позвать? А? Пусть посмотрит, от чего ушел…

— Ну хватит! Про мужа! Все! Я девушка свободная. Нет у меня мужа! Забудь! — прокричала я. Закрыла глаза и подняла руки как пленный немец. Потом резко выдохнула. Открыла глаза. Улыбнулась как профессионал. И добавила четко и спокойно, голосом диктора центрального телевидения: — Денис, извини.

Он нервно причесал волосы пятерней. И они легли красивой волной. Ладно. Так и быть. Скрою свою маечку под свитером. Вечером все равно прохладно. А мальчик перестанет так нервничать. И чего-то это он?

Сам он одевался с небрежным шиком. При этом его розовая футболка на десять сантиметров выглядывала из-под светлой куртки. Брюки болтались ниже ватерлинии. И только кожаные туфли со всей очевидностью выдавали в нем человека неравнодушного к дорогим вещам. Но в том, что у него был хороший вкус, сомнений не возникало. А потому его мнение насчет моей маечки слышать было, конечно, приятно.

Я взяла с подоконника теплый свитер. И услышала на улице какой-то шум. А потом звон разбивающегося стекла. Денис подбежал к окну. Я посмотрела вниз. Какие-то отморозки с громкими возгласами лупили бейсбольными битами по стеклам его машины.

— О! Нет! — простонал он. И выбежал из моей квартиры.

— Ты что! Не ходи! — крикнула я вдогонку. И побежала за ним, так и не успев надеть свитер и предчувствуя нехороший поворот событий.

Пробегая этажом ниже, я вдруг вспомнила про Джаиса и забарабанила в его дверь со всей силой. И когда услышала приближающееся ко мне с нарастающим раздражением «Fuck! Fuck! Fuck!», обрадовалась, как родной речи. Джаис распахнул дверь таким широким жестом, что я тут же в нее ввалилась. Переливающуюся мелодику его приветствия надо было слышать!

— Хаай! — он пропел это с неподражаемым переходом от жуткого недовольства до приятного изумления.

— Хелп ми! Джаис! — заорала я.

И в путаных выражениях, а больше жестами, я объяснила ему, зачем он мне нужен. Он попытался сохранить картинное спокойствие. Накинул свою кожаную куртку и без всякой суеты танцующей походкой отправился на улицу. Он уже вышел, когда я споткнулась и пролетела оставшиеся три ступеньки кувырком. Когда я доковыляла до двери, картина передо мной предстала запоминающаяся.

Денис с разбитой губой как зверь отгоняет придурков от своей бедной «Хонды». Придурки — довольно мерзкие на вид великовозрастные подростки — приходят от этого в крайнее возбуждение. И тут из подъезда вальяжно выкатывается громадный Джаис. Спокойненько вынимает из-за пазухи пушку гигантского размера. Щелкает предохранителем, и наступает гробовая тишина.

Джаис явно наслаждается моментом. Он не торопится.

Но то, что он говорит потом, я все равно не понимаю. Это какой-то местный язык. И произношение совсем другое. Я вижу только, что придурки медленно поднимают руки, а потом выворачивают наизнанку карманы. На асфальт выпадают доллары. Потом Джаис что-то говорит еще. И переводит пушку на крайнего слева придурка в оранжевой бандане. И тут они все поворачиваются и убегают с колоссальной скоростью, как на Олимпиаде.

Я все еще в шоке. И в ушах еще долго стоит этот тошнотворный звук щелкающего предохранителя. И страх бьет током под коленки. Оружие — это страшная сила. И я впервые видела его в деле.

А потому, что было потом, я помню сквозь легкую дымку. Мы благодарили Джаиса. Лечили разбитую губу Дениса. И я смеялась над ним. А говорил, что драться не умеет. Если бы он так, как свою машину, защищал меня в моей полосатой маечке! И охраны никакой не понадобится.

Потом мы засели в квартире у Джаиса и в знак признательности слушали его музыкальные импровизации вплоть до наступления рассвета. Может быть, я и заснула. Утверждать не берусь. Но мальчики расстались большими друзьями.

Кофе мы выпили вместе. И варила я его там же, у Джаиса. А потом мы с Денисом на его изуродованной машине поехали в театр. Он — заниматься тяжелым физическим трудом — балетом. А я — ползать на четвереньках по бархатному полу.

И трудно было представить, что вчера на работе была та же я. Так многое с тех пор переменилось.

А вечером, добравшись до дома, я наконец осталась одна. Осталась наедине со своими мыслями и печалями. И убежать от них было уже невозможно.

В свое время уроки незабвенной Эльги Карловны поведали мне о жизни больше, чем сама прожитая мною жизнь. На первых порах мне казалось, что гороскоп — это приговор. Дилетанты ужасно желают поскорее заглянуть в свою натальную карту. Так хочется узнать, что же у тебя там такого? И страшно. И любопытно.

Но Эльга Карловна личный гороскоп трогать запретила. Торопиться не стоит. Надо накопить знаний.

На собственном опыте знаю, что именно происходит в твоей голове. Сначала ты боишься узнать, вдруг на тебе лежит какая-нибудь роковая печать. Ты начинаешь вдумываться в события своей жизни и ясно понимаешь, что так оно и есть.

Иначе как объяснить, что Серега Петров в седьмом классе на мою любовную записку позорно не ответил и даже начал меня избегать. Значит, отношения с противоположным полом обречены на провал. Дальше — больше. Профессия неперспективная. Муж не такой. За что бы я ни бралась, все идет наперекосяк.

Это и есть моя судьба.

И все это ты отчетливо понимаешь без всякой нахальной карты.

Потом вдруг твои мысли принимают другой оборот. А может быть, все не так? И начинаешь надеяться на самое лучшее — космическую защиту. Бывают такие гороскопы, в виде шестиугольной звезды Давида. С таким гороскопом все нипочем.

А вдруг у меня такой же? Ведь могла же я попасть под машину, когда переходила дорогу перед троллейбусом. Но не попала! Выпала из лодки в десяти сантиметрах от железного штыря, к которому эту лодку привязывали. Но осталась жива и здорова. И столько таких приятных случайностей, что вдруг начинаешь надеяться на космическое везение, денежный драйв и счастливый брак. Что планета удачи Юпитер при твоем рождении обязательно должна была находиться в созвездии Стрельца. Потому что это означает, что Госпожа Удача всегда приходит вовремя.

Эльга Карловна запретила нам даже думать на темы индивидуального счастья, пока программа обучения не пройдена до конца. А пока мы ее проходили, каждое занятие она начинала со слов:

— Не бывает плохих или хороших гороскопов. А то было бы так легко выделить всем подлецам и неудачникам определенное место на небосводе. И рождались бы себе под знаком «кирпича». Знание своего гороскопа — это лишний повод поработать над собой. И пожалуйста, девочки, — никакого фатализма!

— Ну как же, Эльга Карловна?! Вот у человека в карте — звезда Давида. Зеленый свет без перекрестков. Ему легко дается все. А у кого-то клубок противоречий. Чайник поставит и тот взрывается.

— Все в ваших силах… Очень часто бывает наоборот. Со звездой Давида — всю жизнь перед телевизором на диване с пивком. «А чё напрягаться? Стоит мне только захотеть…» Но ничего особо не хочется. А другой за каждую мелочь борется. В результате характер — кремень. Горы сворачивает. Когда тетива натянута сильно — лук может треснуть. Но стрела попадает в цель с громадной силой. Если лук не согнут, он не выстрелит. Это тот самый случай, когда «плохой» гороскоп оказывается продуктивнее «хорошего».

Сначала такие рассуждения вообще ставили под сомнение науку астрологию. Если вариантов судьбы у владельца гороскопа может быть много и абсолютно противоположных, то в чем смысл этой псевдонауки?

— Запомните главное! — мудро улыбнулась Эльга Карловна. — Свою судьбу мы творим сами.

— Зачем же тогда знать все это? — спросила я как-то раз, совершенно сбитая с толку.

— Чтобы знать, какими инструментами творить свою судьбу. Только и всего. Может, у вас, Ева, она из воска — так и долбить не надо. Просто разогреть. А у Светы, например, из мрамора. Так нитка с иголкой не помогут. А у Надюши вот из бархата — знай себе шей по фигуре. А она по незнанию на огне греет. Вот затем и знания. Помогает. Поверьте.

Эльга Карловна учила нас во всем искать положительный смысл. И я вспоминала об этом всегда, когда было тяжело. Как бы нелепо это ни казалось в момент краха.

В моей ситуации было как минимум два положительных момента. Честно говоря, какие именно, я придумала уже после того, как оптимистично заявила сама себе, что их как минимум два…

Первый — то, что у нас с Чургулией не было детей.

А второй, что это случилось, когда мне двадцать, а не тридцать или сорок. Ну и третий момент, который мне удалось выкопать сверх нормы, — то, что это уже произошло. Гораздо хуже было бы, если все еще было впереди.

Три плюса — это уже немало.

Ну и потом, мои мечты претерпели существенные изменения.

Я вообще так устроена — мне обязательно нужно о чем-то мечтать. Не о платье, которое висит в соседнем магазине, а о чем-то глобальном.

Перед сном я всегда мечтаю. И мечты мои часто сбываются. Только все зависит от силы желания и подробностей, которые я себе напридумываю.

И теперь я почувствовала, что поля мечты опять чисты и первозданны.

Дом на берегу горного озера был тихим, и в окнах никто не мелькал. Там больше не жили дети — мальчик и девочка. Эти мечты были слишком болезненны. Чем больше людей ты любишь, тем ты уязвимее. Ты боишься их потерять. Нет уж. Я позабочусь о своем будущем, чтобы оно было защищенным и стабильным. Дом. Мастерская, где я обо всем забуду. И две собаки. Только собаки. Они не предают. Они не уходят к другим хозяевам, к тем, кто лучше кормит. Они не продают свою любовь. Ведь даже у нищих бывают собаки. Верные кареглазые друзья. Они положат мне свои тяжелые головы на колени, заглянут печальным взглядом прямо в душу. А я буду любить их горячо, но не больно. Я буду над ними, а не с ними. И в этом будет секрет моего спокойствия. Я стану буддисткой. И мирские раны затянутся новой кожей.

И может быть, я даже напишу чудесную музыку. Когда плохо, музыка так и звучит в ушах. Органная, со вселенским размахом. Жаль, что я лично не знакома с Иоганном Себастьяном Бахом. Ах, Иван Севастьяныч, я вас так понимаю! У вас же было море детей. И вы за них так переживали, что все время открывали в себе вечность, чтобы спастись от страха. Когда думаешь о вечности, уже не страшно потерять всех, кого любишь. Ведь и сам умрешь. Так чего уж там…

Я плачу редко. И никогда не рыдаю. Но если плачу, то мне не нужно, чтобы меня успокаивали. Я плачу совершенно не для того, чтобы показать, как мне плохо. И шантажировать своими слезами я никого не хочу. Я люблю быть в это время одна. А особенно люблю — прижаться лбом к оконному стеклу. Слезы льются сами, как дождь по ту сторону окна. И они тоже — природное явление.

Когда я плачу — я ловлю особенный кайф. Лучшие струны моей души звенят и поют. И мне каждый раз кажется, что вот-вот я сотворю что-нибудь вечное. Музыка прямо-таки плавает в голове — хоть поварешкой зачерпывай. Только вот ведь беда — у меня вместо поварешки всегда оказывается какое-то дырявое решето. Как будто бы есть у меня в мозгу веб-страницы, которые сохранить нельзя. Их авторские права кем-то защищены.

Все решено. Бороться. Я знаю, что у меня много сил. Много желаний и возможностей. И я не собираюсь сидеть и ждать, пока счастье свалится на меня само. Я же не какая-нибудь никчемная дура. Так можно прождать всю жизнь. А мне уже двадцать! Не шестнадцать. Не восемнадцать. А целых круглых двадцать.

Во-первых, я талантлива. У меня море идей. И надо словить в этом море хотя бы одну золотую рыбку.

Во-вторых, я красива. И если сегодня об этом догадываюсь только я, то завтра это будет достоянием общественности.

В-третьих, я удачлива. Да. Не позволять себе в этом сомневаться! И не вешать носа.

В конце концов, каждый из нас счастлив настолько, насколько считает себя счастливым сам. И это золотые слова.

Я твердила все эти жизнеутверждающие сентенции, глядя на себя в зеркало после тяжелого рабочего дня. И искренне уговаривала себя в них поверить.

Верилось с трудом. Но ложиться и умирать все-таки не хотелось. А значит, с чего-то мне надо было начать. Хотя бы с бойцовского настроя.

Моя жизнь ограничивалась несколькими факторами: визой, которая истекала через четыре месяца, жильем и деньгами. Денег моих хватало на то, чтобы жить. Платить за квартирку мне было не под силу. Обратный билет домой я как проблему не рассматривала. Все-таки надеялась на то, что Чургулия, будь он неладен, мне его сможет обеспечить. Если же билета не будет, можно сложить лапки и уже не барахтаться. Все-таки задачи перед собой надо ставить реальные.

Что же мне делать? Чужие проблемы решать легче, чем свои. Попробуем отнестись к своим, как к чужим.

Если бы я была бы не я, а пришла бы работать к себе администратором — с чего бы я начала?

И тут я задумалась.

Я бы посоветовала начать по-женски. Вложить деньги в себя. Такое вложение просто обязано окупиться.

Видимо, Денис прав. Я изменюсь до неузнаваемости. Так, чтобы судьба не узнала.

Пересчитав свои капиталы, я решила не думать о последствиях, поддаться импульсу и срочно идти на дело.

Хотя все-таки нет. Последняя примерка. Надо приложить к лицу что-нибудь черное. Как это будет смотреться?

Я быстро открыла чемодан. Где-то здесь она должна быть. Недавно же попадалась на глаза. Порывшись в вещах Эвелин, я вынула обычную черную водолазку. Надела ее через голову и тут же сняла, но не до конца. Узкий ворот плотно сидел на лбу. А рукава свисали с боков, как длинные черные волосы. Я подняла ворот повыше и открыла лоб. Чтобы понять, как это будет на самом деле, я стояла и щурилась на свое отражение.

А если так? И я надвинула ворот на самые брови. Пожалуй, да. В этом что-то есть. Челку, правда, я давно не носила. Еще со школы. Мне все время хотелось выглядеть взрослее и умнее. Но теперь это было не так уж и важно. Выглядеть умнее и быть умней на самом деле — вещи разные.

Будь что будет. Я стянула водолазку на шею. Сунула руки в рукава.

До чего все-таки мне нравятся качественные вещи. Обычный трикотаж. Но такой тонюсенький. И сидит как вторая кожа. Эх, Эвелин… Такое приданное к разводу… А теперь — в путь. Главное, по дороге не передумать.

Искушение позвать на помощь Дениса я поборола с ощутимым трудом.

Нет. Все. Сама.

Я вышла на улицу и бодро пошла на поиски салона.

Небо уже темнело. Навстречу мне шла какая-то влюбленная парочка американцев. Мне они так понравились, что я оглянулась им вслед. Была в их движениях такая свобода, которая меня всегда завораживала. Гордая стройная спина девчонки. Черные в обтяжку джинсы, крупные золотые кольца в ушах. И какая-то потрясающая уверенность в себе. Надо будет это запомнить… Я попробовала почувствовать себя такой же уверенной.

Волшебное ощущение…

Через пять минут я его потеряла, потому что передо мной светился уютными окнами маленький салон.

Я задержалась на секунду и тут же прошествовала мимо.

Там было всего два кресла. В одном я увидела чьи-то руки. А рядом копошилась огненно-рыжая девица и резкими движениями тянула на себя расческу. Второе кресло призывно пустело. Но что-то мешало мне взять и зайти.

Я нерешительно дошла до конца квартала и медленно вернулась обратно. Я уже знала, что, не осуществив задуманного, домой не пойду.

Прямо на стене висел огромный плакат. С него призывно смотрела на меня шикарная блондинка. Она показалась мне ужасно знакомой. Машка! Ольшанская! Просто одно лицо! Это же знак, подумала я.

И смело вошла в салон.

Сорок минут мы с девушкой Бонни смотрели каталог. Рыжая занималась кудрями старушки. А светленькая миловидная Бонни с предельно короткой стрижкой азартно возилась со мной.

Трудность заключалась в том, что сумасшедших геометрических форм и ступенчатых челок было хоть отбавляй. А нормального, жизненного не было вовсе.

Картинку с прической в конце концов удалось найти. Мне-то и надо было только постричь челку. Но ведь челку постричь — это целое дело. Челка — это рама для лица. На пару сантиметров шире, чем надо — и все. Пиши пропало.

Следующая сложность заключалась в выборе цвета. Я любовно перебирала тонкие блестящие хвостики волос с обозначениями номера краски. Но черных было великое множество.

И тут я как студентка художественного училища серьезно задумалась. Черный бывает теплый. Черный бывает холодный. Бывает радикальный, как концертный рояль, а бывает светлее, как мокрый асфальт. Брюнеткой можно стать, покрасившись в темно-коричневый. А можно — в иссиня-фиолетовый.

Честно говоря, я запуталась. Но тут на помощь пришла профессионалка Бонни. Она указала мне на третий с краю хвостик. Вот на него-то я как раз внимания и не обратила. Он казался мне не таким уж черным. Если сравнить черный бархат, по которому в последнее время я стала большим специалистом, и черный сатин, то разница будет очевидной. Именно на такой бледноватый сатиново-черный и указывал мне наманикюренный пальчик Бонни.

Это был перст судьбы.

Где-то через час я ошалело смотрела на себя в зеркало. Мне упорно казалось, что меня там нет.

Там была та, которой я хотела быть всегда. Только никогда не думала, что это возможно.

Образец стиля и ухоженности. Роковая брюнетка с чуть раскосыми глазами. И длинными, ниже плеч, блестящими, как смола, волосами.

Идеальная, ровная, как линейка, челка начиналась от самого темени. Вот, оказывается, в чем звездный секрет этой прически. А я-то в школе стригла себе челку сама, захватывая волосы надо лбом. Кудесница Бонни подстригла мне челку так, словно облила меня блестящим винилом без единого намека на белый ненужный пробор. Волосы у меня густые и длинные. И теперь они все расходились из одной единственной точки, как черный капюшон.

Челка заканчивалась над бровями, придавая лицу трогательное женственное выражение. Я-то показывала ей картинку с египетской челкой на глазах. Но, видимо, чутье подсказало Бонни, что брови мне скрывать нельзя. Что это мое украшение. И теперь у меня не хватало слов, чтобы выразить свой восторг.

А главное, с цветом она попала в «десятку». Все-таки брюнетка — цвет опасный. С моей-то грузинской фамилией и татарскими глазами впасть в национальный колорит было проще простого. Но волосы мои были по-европейски темны, прямы и блестели, как благородный атлас.

— Мэйк-ап? — спросила меня кудесница, вынимая из ящика палитру профессионального визажиста.

Ну как я могла отказаться?