Золотой плен

ГЛАВА 16

Аэд Финнлайт увидел своего зятя по ту сторону ручья.

Норвежский Волк был хорошо заметен. Высокий, на своем темном, как ночь, жеребце, он казался не обычным смертным человеком. Его золотые волосы, казалось, были насыщены солнечной энергией и распространяли ее вокруг. Даже с такого расстояния безграничная сила и огромное напряжение чувствовались в воздухе.

Дрожь пронзила Аэда до костей. «Как хорошо, что я вместе с этим человеком, — думал он, — я слишком стар, чтобы сражаться против него снова».

Просигналили трубы, взметнулись знамена. Ард-Риг Тары пересек ручей на лошади, стараясь унять трепет, который холодная вода вызывала в его старом теле. Он приветствовал Олафа, слегка обняв его, не сходя с лошади, потом приветствовал Ниалла. Это его землю они собирались защищать. Объединенные войска двинулись дальше. Они шли по внутренней дороге уже пятьдесят миль, день за днем. Потом повернули к берегу.

Датчане нападали ночами, тайно, хищно, но их мелкие молниеносные атаки быстро и уверенно отражались. Дни превращались в недели, недели — в месяцы. Весенние дожди и слякоть перешли в летние дожди и слякоть, но основное войско Фриггида Кривоногого избегало их.

В тех коротких схватках, в которых они принимали участие, Аэд сражался бок о бок со своим зятем-викингом, и еще более убеждался, что этот человек непобедим. Один только могучий оглушающий рокот, раздававшийся из его груди, заставлял датчан дрожать в нерешительности, и это стоило им жизни, потому что Волк никогда не колебался на поле сражения. Он сражался равнодушно, разя безошибочно и метко, но все же сражался как одержимый.

Однажды ночью, когда убитые были закопаны или сожжены, Аэд подошел к этому странному человеку, которого он до сих пор не мог разгадать, предлагая ему бутыль эля в кожаном чехле, и прислонился к дереву, оглядывая поля, раскинувшиеся перед ними, в то время как викинги и ирландцы хоронили мертвых.

Какое-то время мужчины стояли молча, вдыхая прохладу ночи, прислушиваясь к резким крикам ночной птицы. Разжигались огни для приготовления пищи. «Скоро, — думал Аэд, — я наполню пустой желудок и найду покой в своей палатке, расслаблюсь и дам отдохнуть усталому телу». Это был один из тех боев, где он сражался впереди, все же предоставляя право главного удара Ниаллу и Волку. Он наблюдал с удивлением, как Олаф дважды подъезжал к Ниаллу, давая учтиво королю Улстера мудрые советы и наставления. Они защищали Улстер; поэтому это была битва Ниалла. Ниалл боролся за свою землю; Аэд боролся за своего сына и законы великой Эйре, которые дали Ниаллу эту землю. А Олаф сражался, так как у него были обязательства по отношению к Аэду и, следовательно, к Ниаллу. Но Аэд чувствовал, что у могучего викинга все же было гораздо больше для этого причин.

Аэд наблюдал, как Олаф смочил пересохшее горло элем, потом спросил прямо:

— Ты сражаешься с Фриггидом Кривоногим из-за Ул-стера, или ты мстишь за Карлингфордскую битву?

Кристально-синие глаза обратились к нему, потом опять устремились вперед.

— И то, и другое, Верховный король, — он помолчал минуту, затем опять взглянул на Аэда. — И более того, — добавил он тихо.

Он вернул бутыль Аэду и скрылся за деревьями.

Олаф присел на холодный мох и откинул голову на упавшее дерево. Все это время он скакал, не думая ни о чем, кроме сражения, но наступали моменты, ночи, вроде этой, когда ему страшно хотелось вернуться в Дублин, принять обжигающую ванну, вкусно поесть, насладиться ласками жены.

Он усмехнулся, подумав об этом. Много блудниц встречалось ему в пути; женщин, которые развлекали мужчин, и те смеялись и гордились своей доблестью и легче переносили тяжелые дни. Но он не мог позволить себе наслаждаться ласками женщин. Он с некоторым удивлением заметил, что и Аэд Финнлайт любезно отвергал подобные развлечения, он слышал, что Аэд всегда верен своей королеве. Но Ард-Риг был необычным человеком.

Размышления об Аэде перешли в размышления об Эрин. Олаф не мог себе представить, что его ирландская злючка окажется в руках другого мужчины. Одна лишь эта мысль заставляла его огрызаться и ворчать целый день. Она была его собственностью, поэтому он чувствовал себя ее покровителем. Он подумал, что готов защищать все, что принадлежит ему, до самой смерти.

Но Олаф не очень беспокоился о жене, хотя и не успел узнать ее хорошо. Он оставил Сигурда управлять Дублином, строго наказав охранять ее и следить за ней. Он не верил, что она попытается убежать, но и не знал, что скрывается за ее блестящими зелеными глазами. Он разбудил ее чувства, да. В его руках она превратилась в дикую, даже распутную ведьму, доставляющую ему удовольствие, которое очищало его душу и сердце от мрачных мучительных мыслей. Интересно, ненавидит ли она его до сих пор, не ищет ли любовника, чтобы наставить рога «викингу-варвару», за которого ее принудили выйти замуж.

Он сжал кулаки, когда подумал об этом, потом медленно расслабился, У нее будет мало шансов наставить ему рога под присмотром Сигурда, и она все-таки принцесса Тары, этого она никогда не забудет. Вряд ли она сделает что-нибудь, что может быть замечено другими.

Олаф закрыл глаза и увидел ее перед собой, с гривой шелковых черных волос, спадающих на полные округлые груди, ее длинные ноги, которые двигались по направлению к нему, соблазнительные и гибкие… «Все это, — подумал он, вздохнув, — объясняет тот факт, что я не хочу иметь дело с блудницами». Но было и другое видение, которое сопровождало его в боях. Гренилде. Его золотая красавица, его любимая. Он нахмурился, когда ее образ опять проник в его сознание. Он стремился увидеть голубые сверкающие глаза, но все, что он мог представить — это изумрудно-зеленые.

Он тихо выругался. Ирландская ведьма, которая хотела вздернуть его голову на лезвие меча, была колдуньей. Колдуньей, которая могла быть нежной, смеяться с ним, любить его, являться ему…

— Король Дублина опечален чем-то сегодня вечером.

Глаза Олафа открылись, и он мрачно поднял брови, недовольный тем, что прервали его раздумья. Он посмотрел хмуро на бородатого старика в робе, которого все звали Мергвином, незаметно приблизившегося к нему.

— Король Дублина хочет побыть один, — отрезал Олаф.

Но друид не смутился.

— Вокруг тебя светящийся ореол, викинг, — сказал Мергвин, задумчиво глядя на Олафа, — если тебе и суждено умереть в сражении, это случится не скоро.

— Это будет приятно узнать моей жене, — проговорил Олаф сухо.

Мергвин передернул плечами, тряхнув своей длинной бородой.

— Ты стремишься убить Фриггида Кривоногого, молодой лорд Волк. Я хочу предупредить тебя. Это судьба, и вы встретитесь однажды. И один из вас должен умереть. Возможно, ты убьешь его. Да, это возможно. Но с его смертью ты не получишь того, чего желаешь.

— Да? И что же это, друид?

— Возвращения твоей души. Ты должен найти это в своей собственной жизни, Норвежский Волк, а не в смерти другого человека.

Олаф поднялся и стряхнул листья со своего плаща.

— Итак, друид, ты говоришь, что я не убью его скоро. Ты полагаешь, я позволю Фриггиду продолжать набеги на эти прибрежные земли, чтобы при случае он прикончил меня и других?

Мергвин не обратил внимания на сарказм, с которым это было сказано.

— О нет. Фриггид должен умереть. Он не принадлежит этой земле, Волк, а ветер прошептал мне, что ты принадлежишь. Ты должен продолжать искать его, сражаться с ним.

— Да? — удивленный, Олаф опять поднял брови. Друид улыбнулся.

— Посмотри на себя, мой лорд. Твой плащ ирландский, так же как и рубаха. Ты разговариваешь со мной на моем языке. Рискну предположить, что тебе приходится задумываться, чтобы говорить на своем языке. Да, викинг, ты принадлежишь этой земле. Ты хочешь взять ее, но она поглотит тебя, и ты сольешься с ней в единое целое.

Олаф рассмеялся.

— Может, ты и прав, друид. Но скажи мне, приятель, как это ты узнаешь обо все этом?

— Я часто подбрасываю руны и читаю по ним для тебя, Повелитель Волков.

— Руны викингов? — спросил Олаф, усмехнувшись. Мергвин лишь улыбнулся в ответ.

— Я полагаю, Белый Олаф, что ты никогда не послал бы свой драконов корабль в море, если бы не предсказания твоей руны. Твои люди не подняли бы паруса. И победа норвежцев у Карлингфордского озера не была бы предсказана. Даже твоя первая встреча с принцессой, которую ты теперь называешь своей женой.

Олаф изумленно взглянул на Мергвина.

— Да, мой друг, я знал о твоей встрече с Эрин.

— И ты не помешал свадьбе?

— Нет, — сказал Мергвин, слегка улыбаясь. — Ваша свадьба-судьба всей земли.

— Ох, — прошептал Олаф.

Усмехнувшись и почувствовав облегчение от неожиданной встречи, Олаф повернулся, чтобы уйти из леса.

— Повелитель Волков! — окликнул его друид. Олаф обернулся, нахмурившись.

— Сражение завтра закончится, и вы победите. Руна солнца, Совелу, с вами. Но смотри хорошенько, мой господин, потому что грядет зло и готовится предательство. Завтра нависнет опасность над вами, но она минует вас. Я не знаю, когда и откуда поразит тебя зло снова, знаю только, что оно существует, и что ты должен возвыситься над ним. Тогда и только тогда найдешь ты утешение, которого жаждешь.

Олаф опять высоко поднял брови, удивленный доверием и заботой, которые чувствовались в предостережении Мергвина.

— Я всегда осторожен, друид, — сказал он тихо, не будучи уверенным, кто этот человек — пророк или полоумный лунатик. — Я всегда осторожен.

Одна часть пророчества Мергвина сбылась с поразительной точностью. Только они разбили лагерь, как войска Фриггида Кривоного напали на них с полными силами.

Битва разразилась между возвышенностью и лесом. Приходилось быть осторожным, чтобы случайно не зарубить своих, так как войска быстро перепутались.

Олаф заметил, что Фриггид Кривоногий подкрепил свои войска людьми из Бретани и с родины. Краткие атаки до этого времени были не более чем подтруниванием в сравнении с той силой, которая пришла с севера, чтобы сразиться с ирландцами.

Утро ознаменовалось лязганьем стали и потоками крови. Заняв южный гребень с преимуществом в виде маленького ручья, Олаф заметил, что Лейт и Брайс Мак-Аэды сражаются рядом с ним. Они бились храбро, подзадоривая датчан гневными боевыми кличами, решительно отрубая им дорогу вперед.

Олаф улыбнулся самому себе, когда увернулся от копья. Победное волнение поднималось в его крови. Датчане отступали. Это будет тот день, когда он доберется до Фриггида Кривоногого. Триумф победителя вызвал прилив сил, и он, свирепо завыв, бросился вперед в рукопашную схватку. Датчане, эти жирные мухи, из огромного потока превратились в тоненькую струйку. Он поднял свой меч и повалил одного врага с горящим взором, потом начал выискивать следующую жертву.

К своему ужасу, он увидел, как боевые датские топоры обрушились на Лейта Мак-Аэда. Он крикнул, предостерегая его, и бросился на помощь. Его меч перерубил шею одного из берсерков, но было слишком поздно. Лейт Мак-Аэд с красным пятном, расплывающимся между его плеча-ми, повалился вперед.

Олаф упал на колени рядом с ним, не слыша шума битвы. Его войска прорвались вперед, и он был один на поле с умирающим юношей.

Он привык к смерти, к предсмертным стонам, но боль терзала его сердце, когда он подумал о страданиях, которые причинит эта смерть его ирландским союзникам — и его ирландской жене.

Он поколебался, выясняя, нельзя ли остановить кровь и спасти юношу.

— Ты ничего не сможешь сделать, мой господин, Лейту из Тары суждено пасть сегодня. Ты должен идти. Олаф вздернул голову и увидел друида, стоящего перед ним. Мергвин опустился на колени около Лейта. Слабый холодок пробежал по телу Олафа. Мергвин знал, что Лейт умрет…

Друид повернул юношу. Лейт открыл глаза, слабо улыбнулся, сморщился от боли и испустил дух. Мергвин осторожно закрыл его глаза.

— Иди, Норвежский Волк. Твоя задача на сегодня — или, если хочешь, предначертание — еще не осуществлена до конца.

Олаф поднялся, в последний раз бросил взгляд на Лейта и потом на Мергвина. Интересно, а не хочет ли этот ненормальный друид послать его на смерть. Он не знал, можно ли доверять этим горящим глазам.

Но его ждало сражение. Он перешел через гребень и пошел вниз, где среди деревьев слышались боевые кличи и выкрики. Волк двигался устало, с трудом сгибая спину и колени, подняв готовый к битве меч. Бой шел жестокий. Человеку могли перерубить сзади шею, и он умирал, не успев понять, что произошло.

Страшный крик предупредил об опасности. Он быстро повернулся, взмахнул массивным мечом, и его противник рухнул на землю с выражением ужаса на лице.

Сражение продолжалось весь день. С наступлением сумерек датчане были отброшены на восток, почти к океану. Олаф опять оказался на гребне, и опять жирный, как муха, датчанин повалился замертво. Олаф прокричал своим людям приказ наступать и послал группы прикрыть левый и правый фланги, чтобы крушить врага с двух сторон.

Когда он снова обернулся, то обнаружил, что остался один, не считая датчанина, который искал случая, чтобы встретиться с ним наедине, датчанина, который вел войска, чтобы уничтожить норвежцев у Карлингфордского озера, датчанина, который был причиной смерти Гренилде, смерти всех, кто был ему дорог — это Кривоногий Фриггид.

Олаф отпрыгнул за секунду до того, как отточенное, окровавленное лезвие боевого топора просвистело около его плеча и вонзилось в землю. Он мог бы прикончить Фриггида, опустив меч на его спину, но он хотел убить его лицом к лицу. Он улыбнулся и отступил, глядя на отвратительного рыжего щербатого датчанина.

— Подними свое оружие, датчанин. Я хочу видеть твои глаза, когда ты умрешь.

Фриггид холодно улыбнулся.

— Да, Волк. Один из нас падет. Это единственный выход. — Он поднял свой топор. — Выпей за мое здоровье вечером в Валгалле вместе с мертвецами.

Он сделал мощный бросок. Олаф отразил удар своим мечом. Лязгнула сталь, две могучие руки дрогнули, и противники с ревом бросились друг на друга. Олаф с силой ударил датчанина и ранил его, но тот упал и увернулся, выигрывая время. Олаф последовал за ним. Фриггид бросил пригоршню грязи Олафу в глаза, ослепив его, и подпрыгнул, чтобы нанести смертельный удар, но Олаф почувствовал звук его оружия и предотвратил удар своим мечом. Меч дрогнул и вылетел из его рук.

Протерев глаза, Олаф увидел, что датчанин подвигается к нему снова. Он высоко подпрыгнул, чтобы избежать удара в ноги. Тяжелый топор заставил Фриггида накрениться, но он быстро поднялся. Олаф понял, что играет в кошки-мышки без оружия. Он отодвинулся назад, избегнув серии быстрых ударов только благодаря проворству и ловкости. Потом кто-то бросил меч к его ногам. Он не знал, кто это мог сделать, но сейчас это его не волновало. Он рванулся, чтобы поднять оружие.

Фриггид пронзительно крикнул в гневе и бросился вперед, обрушив свой меч на череп Олафа, но тот в последнюю секунду уклонился, почувствовав, что часть его волос отсечена. Фриггида Кривоногого отнесло в сторону, и он влетел в заросли. Олаф рванулся за ним, но слишком поздно. На пути появились два датчанина, и их предводитель сбежал. Олаф вступил с ними в схватку, заметив про себя, что Фриггид оказался трусом и не пожелал сразиться один на один. Он зарубил датчан.

Он победил в этот день, но не сразил Фриггида Кривоногого. И почувствовал себя опустошенным и истощенным.

Что-то зашуршало в деревьях, Олаф наклонился и опять схватил меч, его глаза настороженно уставились на заросли. Он увидел только что-то белое, мелькнувшее в глубине леса — кусок белой длинной робы.

Он медленно улыбнулся и посмотрел на меч, который так своевременно вернулся к нему, поднял его высоко, позволяя угасающему солнцу отражаться на нем.

— Спасибо, Мергвин, — прошептал он. — Ты спас мне жизнь.

Он уже не чувствовал себя опустошенным и ощутил силу, возвращающуюся к его усталым конечностям. И громко рассмеялся.

— Да, — сказал он тихо, — спасибо, мой странный друг, так как я очень счастлив, что остался жив.

Брайс Мак-Аэд не пускал никого к Лейту. Прислонившись к дубу, он прижимал тело брата к груди, и слезы текли у него по щекам. Он убирал волосы с бровей Лейта, разговаривал с ним, иногда смеялся.

Даже Ниалл из Улстера с искаженным горем лицом не мог оторвать брата от мертвого Лейта, которого пора уже было хоронить. Викинги сразу решили оставить молодого ирландца наедине с его горем; они ушли позаботиться о похоронах своих убитых. Но ирландские монахи были обеспокоены. Они требовали, чтобы тело вернули им, чтобы душа Лейта могла присоединиться к душам христиан на небесах.

Такая сцена ждала ирландского Верховного короля, когда он узнал о смерти сына. Он не пытался мешать Брайсу, он просто встал на лужайке, его сердце стало таким же хрупким и разбитым, как и его кости. Лейт. Славный парень. С кристально-чистым смехом. Сын, который мог встать между серьезным Ниаллом и угрюмым Брайсом и, сказав несколько простых слов, охладить их пыл. Лейт. Аэд закрыл глаза, так как боль сотрясала его тело. Он пытался убедить себя, что он удачливый человек. Он был Ард-Ригом Ирландии; он провел большую часть жизни в сражениях. Воспитал десять детей, и каждый его отпрыск достиг совершеннолетия. Его сыновья постоянно сражались — все, кроме Майкла, который тренировался со стражей в Таре и Шине, и Галббрайта, который давно присоединился к Святому ордену.

У Аэда было десять детей, но этот факт не облегчал боли от потери сына, особенного и неповторимого.

Но он был Ард-Ригом, вождем тех, кто долго и жестоко сражались за него; тех, кто отдал своих сыновей этой земле. Он не мог показывать своего горя и не мог осуждать другого сына, который обнимал мертвого брата. Он медленно подошел к Брайсу и положил руку ему на плечо.

— Он был твоим братом, Брайс, — сказал тихо Аэд, — и он был моим сыном. Я заберу его у тебя.

На мгновение Брайс сильнее сжал окровавленное тело, потом встретился глазами с отцом и увидел в них жалость.

Аэд принял мертвого сына из его рук и вынес его из леса. Он нес на руках сына, который при жизни был выше и шире его и никогда не дрогнул в бою.

Он принес его в свою палатку, где заботливо смыл грязь с его лица, следы засохшей крови на губах. Он завернул своего сына в шелка, затем передал его монахам.

На отдаленной скале, с которой было видно долину, где норвежцы и ирландцы хоронили убитых, Фриггид Кривоногий смотрел на это зрелище со злобной усмешкой, исказившей черты его лица. Его люди были мертвы, остальные рассеялись. Только четыре десятка собрались и залечивали свои раны.

Фриггид громко выругался, поднимая кулаки.

— Он все еще жив… Волк еще жив!

Белый Олаф взял Дублин, взял дочь Ард-Рига Ирландии и привлек королей провинции на свою сторону. Ничего из этого не волновало бы Фриггида, если бы Волк был мертв.

Он смотрел на траурный обряд, пока солнце садилось над обрывом и долиной. Потом он повернулся к своим людям с гневом в глазах.

— Мы отправимся на юг этой ночью! Ниалл из Улстера возглавит войско, идущее на север, ирландский Ард-Риг поедет на юг и вглубь. Волк двинется на южный берег. Мы сольемся с бандами, которые жаждут овладеть бухтами, и будем на шаг впереди норвежца. Мы подождем его, заманим в ловушку и отправим в Валгаллу от самых ворот города, который он отобрал у нас…

Датчане ответили радостными возгласами. Фриггид улыбнулся. Его не беспокоило, что все они могут умереть или быть ранены. Его волновал Волк. Более молодой, более сильный, божественно золотой и властолюбивый. Олаф должен умереть, должен страдать от боли и потерь. Он познал и муки от страшных ран, и горечь потери Гренилде, но сейчас у него другая женщина. Принцесса, дочь Ард-Рига. Может быть, тут его слабое место? Фриггид колебался. Это, по крайней мере, надо иметь в виду.

Прах к праху. Пока земля не покрыла шелковый саван Лейта, слышались молитвы.

Аэд Финнлайт никогда не выглядел таким старым, как сейчас, после битвы, в которой пал его собственный сын.

Олаф тихо подошел к Хитрой Ирландской Лисе, бывшему противнику, который стал ныне союзником и другом. У него не было слез на глазах, только усталость и печаль.

— Мои люди будут чтить твоего сына и короля Коннахта, — сказал тихо Олаф со всей нежностью, на которую был способен. — Они хотят отдать дань великим воинам, которые, как они уверены, станут украшением пиршеств в Валгалле. Я говорю с тобой об этом, потому что не хочу оскорбить тебя и твоих монахов.

Старый король мягко улыбнулся.

— Я не буду оскорблен, Волк. Мне приятно узнать, что те, кто сражались рядом с Лейтом и Фенненом, будут почитать их. Валгалла… Небеса. Что разного в этих словах, приятель? Пожалуйста, скажи своим людям, что я дал свое благословение, пусть они читают свои молитвы.

Олаф кивнул, ощущая лучше, чем когда-либо, узы, которые связывали их души и тянули его к этому вождю.

Он ничего больше не сказал, а отдал честь ирландскому королю.

Монахи ворчали, но норвежцы по-своему уверяли Лейта Мак-Аэда и Феннена Мак-Кормака, что их путешествие будет недолгим и приятным.

Возле Лейта и Феннена закопали их мечи, пищу для путешествия в другой мир, кубки, броши, ножи и тарелки. Выкопали большую яму и закопали лошадей с полной упряжью, чтобы они могли скакать по небу.

Викинги предпочитали сожжение, чтобы дух путешествовал по воздуху, но многие придерживались обычая закапывать умерших в землю и снабжать их всем необходимым. Христианские монахи никогда не разрешили бы, чтобы ирландских принцев и королей предавали сожжению.

Аэд с сыновьями скрылись в палатке на ночь. Сейчас они должны предаться скорби одни, и это было хорошо известно Олафу.

Но он не мог отдохнуть этой ночью, не мог заснуть. Он смотрел на отсвет под звездами, и что-то заставило его осознать, что он не может думать ни о чем, кроме дома.

Когда-то это был просто дворец. Великолепный, завораживающий, воплощение его мечты. Королевская резиденция, но все же только строение. А теперь это — дом, потому что там теплился домашний очаг. Его жена… Так часто он боролся ср снами, где она манила его, нежные руки протягивались к нему навстречу, чарующие изумрудные глаза сверкали от радости, ее черные волосы окутывали его; под ними он чувствовал биение ее сердца. Проснувшись в поту, Олаф ощущал боль. Но от этих мучений не было никакого спасения; ни одна женщина больше не сможет успокоить его. «Я околдован», — часто думал он. И это была не его давно ушедшая храбрая светловолосая красавица, а ирландская злючка, которую так же трудно усмирить, как и ее землю.

Сегодня он снова разбил датчан. Фриггид выжил, но его люди изгнаны из Дублина и Улстера, и Гренилде отомщена.

Хотя этот подвиг не принес ему внутреннего успокоения, которого он жаждал, дверь в прошлое закрылась. Он мог смотреть в будущее, но не знал, сбудутся ли его мечты в отношении Эрин; его гордая прекрасная жена могла все еще таить против него ненависть. Возможно, она радовалась, пока его не было, и молилась каждую ночь, чтобы он умер от датских копий.

Он хорошо сознавал, что границы между страстью, любовью, ненавистью и гордыней очень тонки. Он разбудил в ней чувственность, он сделал ее женщиной. Она не могла отрицать, что он сумел воспламенить ее, но обладать ее телом, созданным для любви, и завоевать ее разум, душу, сердце — не одно и то же.

Он был так долго в разлуке с нею. Три полных луны. У них не было возможности хорошо узнать друг друга. Он поклялся; что когда вернется, то приложит все усилия, чтобы сблизиться. Их битва окончилась. Он сделает все, что в его силах, чтобы порадовать ее, и впустит ее в свою жизнь. И он тоже постарается войти в ее жизнь. Он сделает ее счастливой. Он хотел ее, как жаждущий человек, который не в состоянии напиться вином. Потому что она была нужна ему… Потому что он… Олаф закрыл глаза. Возможно, он любил ее. Возможно, не вся любовь умерла в нем вместе с Гренилде.

Шум отвлек его, и он тревожно огляделся, чувствуя опасность. Он глубоко дышал и раздраженно вертел головой.

Мергвин, как страшная хищная птица и как лунатик одновременно, брел к нему сквозь чащу деревьев.

— Клянусь всеми богами, друид, — пробормотал Олаф, — ты можешь заставить кровь бурлить от страха.

Мергвин с достоинством остановился, откинул свои длинные рукава и надменно посмотрел на Олафа.

— Я думаю, мой лорд, что твоя кровь бурлит независимо от меня.

Олаф рассмеялся, но быстро успокоился, вспомнив о том, что произошло днем.

— Я у тебя в долгу, друид. Ты спас мне жизнь.

Мергвин фыркнул.

— Не благодари меня, викинг. Я не спас твою жизнь, а подал руку судьбе. Тебе все равно было суждено побороть Фриггида, — его голос задрожал от боли, — так же как Лейту и Феннену было суждено умереть.

Олаф встряхнул головой нетерпеливо.

— Люди сами куют свою судьбу, друид. Мергвин внимательно посмотрел на него, потом пожал плечами.

— Думай, как хочешь, норвежец.

Олаф опять засмеялся.

— Ты мне нравишься, Мергвин. И я думаю, каждый должен следовать своей звезде. Ты поступаешь, как тебе предначертано, а я сам создаю свою судьбу.

Мергвин опять пожал плечами, а Олаф прищурил свои проницательные синие глаза.

— Что случилось на этот раз, друид? Сражение окончено. Завтра мы поедем домой. Враг разгромлен. Или ты поспоришь с этим?

— Нет, — покачал головой Мергвин. — Только…

— Только что, друид? — спросил Олаф.

— Ничего. Ничего. Спокойной ночи, король Дублина. — Бормоча что-то, Мергвин покинул Олафа и поспешил в постель.

Олаф остался еще на несколько минут на воздухе, вдыхая свежий запах земли и лета, который казался еще слаще от победы и от того, что обещал завтрашний день. Ниалл уедет в Улстер; они с Аэдом повернут на юг и разъедутся по домам.

Он нырнул в палатку, лег на кровать и крепко заснул.

Мергвин же спал плохо. В волнении он беспокойно метался, понимая, что тени все еще мечутся по луне.