Золотой плен

ГЛАВА 23

Олаф поглаживал пальцами свою стриженую бороду, оценивающе глядя на то, что стояло перед ним, только огоньки в глазах выказывали его чувства. Риг смотрел на своего господина тревожно. Он был горд своим мастерством, которое приобрел за долгие зимы на своей родине, вырезая по вечерам различные фигурки из дерева. Олаф внимательно рассматривал его работу. Затем перевел глаза с колыбельки на Рига.

— Знаешь, Риг, ни один принц не имел более роскошной колыбельки. Это самая искусная работа, которую я когда-либо видел.

Широкая улыбка озарила лицо Рига. Его глаза увлажнились, и он еще раз бросил взгляд на колыбельку, которую смастерил собственными руками. В изголовье ее была вырезана эмблема Волка, а в ногах, по просьбе Олафа, эмблема Ард-Рига — пересеченные мечи и Дева Справедливости. При прикосновении колыбелька плавно качалась на крепких опорах. Дерево было отполировано и блестело.

«Эрин будет так обрадована», — подумал Олаф, его сердце учащенно забилось. Да, конечно, она обрадуется и, возможно, оценит его внимание. Он держал свой подарок в секрете, предвкушая восхищение Эрин. Но когда к нему пришел Риг и объявил, что работа закончена, Олаф отправился разыскивать Эрин, но ее нигде не оказалось.

«Это очень странно», — подумал он мрачно. Он сторонился ее весь день. Ночью он спал рядом, нежно держа ее, что было поразительно, и он был доволен, хотя его плоть кричала, что ей необходимо большее, чем умиротворение. Он хотел подождать благоприятного времени. Она была как мед, который он однажды отхлебнул и нашел его превосходным; он не мог успокоиться. Она носила его ребенка, и он должен охладить свой пыл ради этого ребенка.

И хотя дни ознаменовались установлением странного мира и согласия между ними, нельзя было сказать, что напряжение исчезло. Олаф по-прежнему не мог заставить себя поверить в ее невиновность. Но они не пытались объясниться, они любезно приветствовали друг друга в залах, перекидывались парой ничего не значащих слов, когда садились за вечернюю трапезу, и всячески избегали друг друга. Исключая ночи, когда в темноте он прижимал ее к себе, находя удовольствие в слабых нежных вздохах, которые говорили ему, что она была рада этому миру и этому сладкому покою, который устанавливался так ненадолго.

— Ты видел королеву? — спросил Олаф у Рига. Риг покачал головой, его сердце ликовало от похвалы Олафа.

— Может быть, она в кухне, мой лорд, — отозвался Риг рассеянно, представляя младенца, спящего в его колыбельке. — Или, может, в солнечных покоях беседует с женщинами.

— Хм-м-м. — пробормотал Олаф раздраженно. Он пошел к двери и повернулся к Ригу, прежде чем выйти.

— Отнеси колыбельку в нашу комнату, Риг, и поставь перед очагом, чтобы Эрин сразу увидела ее. Я пойду поищу королеву.

— Да, мой лорд! — сказал Риг, неуклюже приседая.

Олаф пронесся через большую залу и кухню, где узнал от Фрейды, что Эрин куда-то ушла. Он проверил солнечные покои, но счастливая Мойра, сидевшая там с младенцем на руках, ответила то же самое. Взволнованный, он пошел обратно, вниз, в большую залу, где Эрик затачивал свой меч. Он удивленно взглянул на Олафа.

— Ты что-то потерял, брат?

— Да, мою жену, — ответил угрюмо Олаф. Он заметил самодовольную улыбку на лице Эрика. — Не знаешь ли ты, брат, совершенно случайно, где она может быть?

— О, да, — ответил Эрик, его глаза опустились на лезвие меча. — Те, кто заботится о ее благе, должны знать ее привычки. На твоем месте, Волк, я бы поискал ее около моря.

— Около моря! — прогремел Олаф. — Скалы так далеко. Я строго приказал не ездить…

Эрик, наконец, оторвался от своего занятия.

— А она и не поехала. Она отправилась пешком.

Разразившись проклятиями, Олаф ринулся к двери, не обращая внимания на раздавшийся ему вслед оглушительный смех Эрика. В мгновение ока он оседлал могучего черного жеребца и быстро поскакал вниз по тропе, ведущей к скалам. Он не замедлил темпа, пока не увидел ее, и тогда Олаф остановился, наблюдая.

Сейчас она произвела на него еще большее впечатление, чем тогда, когда он приехал полгода назад, чтобы увезти ее домой, гордую и прекрасную, соединившую в своей Душе морскую бурю и бесконечную красоту небес. В тот далекий день шел дождь, и они переждали его в пещере. Может, там все и началось.

Он спешился и медленно подошел к жене, понимая, что она слышит его. Нежно опустил руки на ее плечи, низко наклонил голову и прошептал:

— Ты зашла слишком далеко, моя леди. Ты рискуешь нашим ребенком.

— Я не рискую нашим ребенком, мой лорд. Я молода и здорова. Замужние женщины в зале сказали мне, что все идет хорошо.

Олаф нахмурился, услышав тоску в ее голосе. Он повернул ее лицом к себе, и его взгляд стал еще более мрачным, когда он увидел ее расстроенное лицо.

— Почему ты смотришь так печально? — спросил он резко. — У тебя нет причин так выглядеть.

Она улыбнулась, но взгляд оставался грустным.

— Неужели, мой лорд? Я думала о днях, месяцах, годах, которые придут, которые когда-нибудь лягут на меня тяжелым бременем. Мы еще молоды, Норвежский Волк, что ждет нас впереди? Я устала. По правде, я устала от того, что все время осторожна с тобой, от того, что ты нарек меня предательницей.

Олаф выпрямился.

— Я никогда не хотел называть тебя предательницей, Эрин. Я был вынужден сделать это, когда увидел твои изумрудные глаза под золотым забралом. Я бы с удовольствием выслушал доказательства того, что ты не намеревалась поднимать меч на меня и моих людей.

Эрин опустила голову и подавила рыдания, которые были готовы вырваться наружу.

— Увы, мой лорд, нет никакого доказательства, кроме того, что находится в моем сердце, и все же мой кузен Грегори поверил мне, так же как и брат Брайс.

— Возможно, — сказал поспешно Олаф, — потому что никто не слышал, как ты свирепо угрожала.

— Нет, мой лорд, это, скорее всего, потому, что они любят меня и доверяют мне.

Олаф заколебался, его указательный палец дотронулся до подбородка Эрин.

— Ты просишь меня отдать тебе мою любовь и доверять тебе, Эрин?

Он не дождался ответа. Эрин вдруг тяжело задышала и стала медленно опускаться на землю. Олаф, обеспокоено, силился удержать ее, обняв за плечи.

— Эрин? Что с тобой?

— Я… я думаю, это ребенок, — выдохнула Эрин, сраженная резкой болью. Она ощущала легкие схватки все утро, но не придала этому значения, ребенку было еще слишком рано рождаться.

— Нет, ирландка, не может быть…

— Ох! — закричала она, испуганная потоком теплой жидкости, намочившей ее юбку. Эрин бросило в дрожь, у нее застучали зубы. Пронизывающий ветер сбивал с ног.

— Эрин?

— Олаф… это… это ребенок!

Паника охватила ее, когда он наклонился, чтобы взять ее на руки.

— Нет, Олаф, — возразила она, не понимая, что говорит. — Я… мокрая.

Его не беспокоили ее слова, и он твердо зашагал к лошади. Не переставая дрожать, она снова запротестовала.

— Ты сказал, что я не должна близко подходить к лошади…

— Эрин! — выкрикнул он раздраженно. — Ради Бога, помолчи!

Он аккуратно посадил ее на лошадь, затем быстро вскочил сам. — Я не хочу, чтобы наш ребенок родился на покрытой инеем траве.

Она больше не делала попыток заговорить, он крепко держал ее, чтобы она не упала, и подгонял лошадь. Эрин, съежившись, прижималась к нему, все еще не в состоянии остановить дрожь.

Прошло всего несколько минут, но они казались вечностью, прежде чем Олаф и Эрин достигли стен города. Олаф спрыгнул с лошади и взял Эрин на руки.

— Я могу идти, — возразила она шепотом.

В ответ он только раздраженно застонал. Он звал людей, пока нес ее через большую залу.

Олаф открыл ногой дверь в их комнату, позади него бежала Мойра.

— Положи ее на кровать, Олаф, и помоги мне снять с Эрин одежду, — скомандовала Мойра. Влажное платье сняли через голову, и Мойра дала следующий приказ:

— Пошли Рига за новым постельным бельем и скажи Мэгин, что пришло время для Эрин. Она знает, что делать.

— А потом? — спросил Олаф.

— А потом, мой лорд, иди и выпей эля, тебе предстоит долгое ожидание.

Он ждал, и когда утро перешло в день, а день перешел в вечер, он все еще терпеливо ждал. Потом настал и миновал час трапезы, высоко поднялась луна, настала полночь, Олаф молотил кулаками по камню, которым был выложен очаг и изрыгал потоки ругательств, ясно давая понять Сигурду и Эрику, что он все больше и больше волнуется.

— Это первый ребенок, Олаф, — говорил Эрик брату, скрывая собственное беспокойство, — такое длится долго.

Олаф ничего не ответил, он только молча смотрел на огонь. Да, процесс рождения новой жизни очень долог, но этот ребенок входит в мир слишком рано, и у Эрин так давно отошли воды. Боли, вероятно, усиливаются, и становятся невыносимыми. Она была сильной, но как долго могла она выносить это?

Он подумал вдруг, что может потерять ребенка. Дети могут быть и другие, но если он должен потерять ее сейчас… Он громко застонал, страстно желая хотя бы чем-нибудь помочь.

Он внезапно обернулся, когда услышал приближающиеся шаги на лестнице, увидел Мойру, торопившуюся в кухню. Она надеялась избежать встречи с ним, но он позвал ее строго. Мойра с беспокойством посмотрела на Сигурда, затем на Олафа.

— Мойра, — спросил Олаф тихо, — что происходит? Мойра нервно сжала руки.

— Она хорошо держалась, Олаф, ни одного крика за все это время, но сейчас должен появиться ребенок, а она так утомлена, потеряла все силы и не может помочь нам, а мы нуждаемся в ее помощи.

Лицо Олафа выражало отчаяние и муку. Мойра поспешила уверить его.

— Мой лорд Олаф, мы делаем все, что можем.

Он кивнул и опять обратил взгляд на огонь. Мойра пошла из залы в кухню за горячей водой. Олаф посмотрел ей вслед с тревогой, лицо его было осунувшимся и изможденным.

— Ты ничего не можешь сделать, брат, — сказал Эрик.

— Да, но все-таки, — вдруг произнес Олаф.

Он твердой походкой направился к лестнице и взбежал быстро наверх, Сигурд и Эрик изумленно смотрели ему вслед.

Он не постучал, а прямо вошел в комнату, остановившись лишь на мгновение, не обращая внимания на недоуменные взгляды женщин. Он смотрел только на Эрин. Она казалась такой бледной и слабой, ее лицо было белым как снег, ее прекрасные черные волосы мокрыми прядями разметались по подушке. Глаза были закрыты и веки дрожали, и хотя Мойра умоляла ее задержать дыхание и тужиться, струи воздуха, которые вырывались из приоткрытых губ Эрин, были слабые и тихие.

Мэгин, которая следила, чтобы у Эрин всегда было сухое белье, молча посмотрела на Олафа и опять вернулась к своим обязанностям. Мойра открыла было рот, чтобы выслать его из комнаты, но Олаф поднял руку, прошел через комнату и знаком показал, чтобы Мойра уступила ему свое место возле Эрин.

Мойра сделала шаг назад, и Олаф занял ее место. Он зажал руку Эрин и наклонил голову к ее лицу.

— Ты сдаешься, ирландка. А я помню, что ты никогда не сдавалась в борьбе.

Ее темные ресницы поднялись, в изумрудных глазах стояла мука.

— Ты… не должен быть здесь, — выдавила она. — Пожалуйста, Олаф, не это…

Он следил, чтобы его руки не тряслись, и сжимал ее крепко. Живой огонь покинул ее глаза. Он должен был вернуть его, чего бы это ни стоило.

— Ты права, ирландка. Но я останусь на этом месте пока не родится мой норвежский сын.

— Дочь, — проскрипела она раздраженно. — И ирландская.

Он улыбнулся ей; изумрудные глаза опять засверкали. Ее лицо вдруг исказилось, и рука, которую он держал, дернулась от боли.

— Опять… — тихо промолвила она. Слезы заполнили ее глаза, и она слабо закричала. — Олаф, я больше не могу… Тут он услышал голос Мойры, отчаянный голос:

— Она должна стараться, мой лорд.

— Женщины слабы! — воскликнул Олаф насмешливо, обнимая Эрин за плечи. Он слегка приподнял ее. — Ты будешь бороться, ирландка! Сейчас ты будешь бороться. Я помогу тебе. Сожми зубы, моя любовь, и тужься, как говорит Мойра. Не может же она все делать за тебя!

Поддерживаемая Олафом, собрав остатки сил, Эрин напрягла все свое тело, потом выдохнула и повисла на нем, на мгновение потеряв сознание.

— Показалась головка! — крикнула Мойра радостно. — Теперь еще… еще, Олаф. Ты должен заставить ее попытаться еще раз.

— Еще, Эрин! — быстро скомандовал он. — Еще… и потом ты сможешь поспать.

Он дернул ее за плечи, приказывая повиноваться. Едва сознавая что-либо, Эрин опять задержала дыхание и напряглась. И в награду она почувствовала вдруг облегчение, когда ее тело опустело, и она услышала крики радости и шепот мужа, который нежно обнял ее:

— Я знал, что ты сможешь, ирландка. Ты победила.

У Эрин все поплыло перед глазами, и она повалилась в изнеможении на подушки. Здоровый крик раздался в комнате, и потом Олаф опять зашептал ей:

— Мальчик, Эрин, здоровый и красивый. — Он мягко улыбнулся. — Его прекрасные локоны наверняка приобретут золотой оттенок.

Она улыбнулась и открыла глаза еще раз, чтобы увидеть сына. Мэгин хлопотала вокруг новорожденного, омывая его теплой водой. Младенца тщательно запеленали, прежде чем Олаф взял его и встал на колени перед Эрин.

— Очень красивый сын, моя леди, и я благодарю тебя от всего сердца.

Ей было плохо видно малыша, но все же она понимала, что он здоровый и прекрасный. Слова Олафа ласкали ее душу, и она позволила себе закрыть глаза опять. Она чувствовала, как он прикоснулся губами к ее лбу и потом отошел с ребенком на руках.

Мойре потребовалось приложить немало усилий, чтобы забрать наследника из рук отца, но она была непреклонна.

— Мой лорд, — шептала она с признательностью и облегчением в голосе, — ты поступил благородно, но сейчас ты должен уйти. Нам нужно вымыть Эрин и освежить ее белье, а это мы лучше всего сделаем, будучи одни. Ей необходим отдых.

Олаф понимающе кивнул, возвращая сына Мойре. Он еще раз взглянул на Эрин, но ее глаза были закрыты. Здоровый румянец окрасил ее бледное лицо, губы были раскрыты в легкой умиротворенной улыбке. Олаф устало спустился вниз по лестнице, он все еще был в смятении, пока не увидел встревоженные лица Сигурда и Эрика.

— Сын, — радостно сказал Олаф. — Мать и ребенок чувствуют себя хорошо.

Эрик испустил победный возглас викингов. Сигурд протянул Олафу рог с элем. Олаф пил долго и жадно. Эрик и Сигурд уже заснули, он сидел молча и несколько часов смотрел на огонь.

Он никогда не испытывал любви подобной той, что почувствовал этой ночью — любовь к маленькому существу с крошечными ручками, которые крепко обхватывали его, любовь к женщине с нежным телом, сильной волей, которая подарила ему ребенка.

Более того, она опять возвращала его к жизни. Она была душой, которую он искал.

Был опять день, когда Эрин проснулась. Она тут же потянулась к ребенку, и Мойра передала его ей, ослепительно улыбаясь, ведь недавно она сама испытала подобные чувства.

Положив сына около себя, Эрин распеленала его и внимательно осмотрела с головы до ног. Он был весь настоящий. Такой крошечный — и все же настоящий. Крошечные пальчики на руках и ногах, крошечное сморщенное личико. Его глаза открылись, и Эрин с удивлением увидела, что они были почти такими же зелеными, как и у нее.

— Мойра! Его глаза!

— Да, Эрин, — засмеялась Мойра. — У него твои глаза. Но этот хохолок на голове определенно папин! Как Олаф узнал прошлой ночью, что он станет золотым, я никак не пойму.

Эрин улыбнулась и откинула свое платье, позволяя плачущему младенцу прильнуть к груди. Она ощутила трепет при его прикосновении. Это было такое удовольствие! Она рассмеялась.

— О, Мойра! Он родился золотоволосым, потому что Олаф приказал так!

Мойра засмеялась в ответ.

— Отлично, моя маленькая мама, Повелитель Волков уже настаивает, чтобы его допустили, так что когда этот малыш наполнит желудок…

— Гребень, Мойра! И таз! Я должна умыться и привести в порядок свои волосы. Он не должен видеть меня в таком ужасном виде еще раз.

— Ш-ш… — успокаивала ее Мойра, заговорщически улыбаясь. — Я не позволю ему войти, пока ты не разрешишь. — Ее голос стал твердым, и она пожурила Эрин:

— Эрин, ты должна как следует заботиться о себе, так же как и о своем ребенке. Ты страшно утомилась прошлой ночью. Тебе потребуется время, чтобы восстановить силы. Я причешу твои волосы, но ты обязуешься поесть!

Эрин ощущала страшную слабость, но кошмар предшествующей ночи был вознагражден. Она взглянула на крошечную головку, так жадно прильнувшую к ее груди, и ее переполнило чувство нежности. Он был таким теплым, таким замечательным, милым, живым. Он был ее, и он был золотым сыном Волка.

Эрин настояла на том, чтобы ребенок остался с ней, пока она не поест и не приведет себя в порядок. Войдя в комнату, Олаф увидел Эрин, склоненную над спящим младенцем с таким милым и мечтательным выражением на лице, что волна всепоглощающей любви и нежности охватила его. Она обернулась к нему с ослепительной улыбкой, ее изумрудные глаза сверкали, подобно молодой зелени под лучами яркого солнца. Он улыбнулся в ответ, подошел к кровати и лег рядом.

— Он замечательный, правда, мой лорд? — спросила Эрин робко, но в голосе ее прозвучала гордость.

— Да, Эрин, — ответил мягко Олаф.

Несколько секунд они лежали молча, не сводя восхищенных глаз с ребенка. Потом Олаф привстал, чтобы вынуть изящную маленькую коробочку, искусно вырезанную в норвежском стиле.

— Я думал, что подарить принцессе Тары, и мало что приходило мне в голову, — сказал он, протягивая ей очаровательную вещицу, — Но я заметил, что ирландки любят украшать свои волосы, и я надеялся, что это может доставить тебе удовольствие.

Слезы навернулись на глаза Эрин, когда она открыла шкатулку. Для нее не имело значения содержимое шкатулки, ей важно было внимание мужа.

Она вскрикнула от восхищения: блестящие драгоценные камни — изумруды и сапфиры, нанизанные на тонкие золотые нити-две прелестные броши, которыми можно закалывать волосы по бокам. Она смотрела на них, стараясь не расплакаться, и ее губы дрожали, когда она заговорила:

— Спасибо, мой лорд, это поистине чудесный подарок.

— Они прекрасно гармонируют с твоими дивными глазами, моя ирландка, — сказал он нежно.

Эрин не могла заставить себя взглянуть на Олафа. Она родила сына, которого он страстно желал, и поэтому он был так нежен с ней. Но будет ли так всегда? Эрин была слишком растрогана, чтобы найти подходящие слова.

— Спасибо, мой лорд, — снова прошептала она. Камни сверкали и переливались перед ее глазами. — Я хочу попросить у тебя еще кое-что, Олаф.

— Да?

— Я очень хочу назвать ребенка Лейтом.

— Это ирландское имя, — ответил Олаф сухо.

— Возможно, — прошептала Эрин, умоляюще посмотрев ему в глаза. — Но оно похоже на Лейф, мой лорд, Лейф норвежское имя. — Она опять замолчала. — Для ирландцев он будет Лейт Мак-Амхлаобх, так тебя называют мои сородичи. А для норвежцев… Лейф, сын Олафа. Пожалуйста, Олаф. Я бы так хотела дать ему имя брата.

Несколько секунд Олаф молчал.

— Пусть будет Лейт.

По ее щекам заструились слезы, слезы радости. Олаф протянул руку, чтобы смахнуть их с нежной кожи лица Эрин. Она поймала руку, которая коснулась ее, и поцеловала ладонь. Но прежде чем она заговорила, дверь в их комнату распахнулась. На пороге появилась Мойра, более решительная, чем воин во время битвы.

— Мой лорд, Эрин надо позаботиться о себе. Ей необходим сон. А там, в большой зале находится странного вида старик, какой-то сумасшедший, который требует, чтобы ему разрешили посмотреть на ребенка. Он настаивает, чтобы Эрин выпила какое-то дьявольское зелье.

Эрин и Олаф переглянулись и разразились смехом.

Олаф поднял брови.

— Мергвин? — спросил он понимающе.

— Мергвин, — согласилась Эрин.

— Пришли сюда этого сумасшедшего, Мойра, — сказал Олаф. — Эрин непременно выпьет его зелье. Если есть такое снадобье, которое излечивает одновременно и тело, и душу, то это снадобье готовит он.

Олаф встал с кровати, когда Мойра вышла.

— Я покину тебя, моя ирландка, так как уверен, что друид не останется надолго — только посмотрит на ребенка и позаботится о тебе. — На мгновение его лицо исказилось болью. — Я заберу свои вещи из комнаты вечером и буду спать где-нибудь еще, чтобы не тревожить тебя.

Эрин опустила ресницы, ее сердце быстро забилось. Потом она решительно подняла голову и посмотрела в его синие глаза.

— Я буду спать спокойнее, мой лорд, если ты будешь рядом, — прошептала она тихо.

Теплая дрожь пробежала по телу Олафа, ее взгляд каждый раз заставлял его трепетать.

— Ирландка, у меня абсолютно нет желания покидать свою кровать, особенно если моя плоть принесет тебе успокоение. Я с удовольствием буду спать на своем месте.

Он улыбнулся и вышел.

Эрин почувствовала, будто весь мир принадлежит ей. Она вся светилась, когда Мергвин появился на пороге комнаты. Он посмотрел на ребенка, потом обратился к ней с настойчивым предостережением:

— Дочь Аэда, ты будешь слушаться меня и хорошо отдохнешь, восстановишь силы, как я сказал. По меньшей мере, три дня ты не будешь пытаться встать…

Эрин смиренно слушала, улыбаясь от удовольствия и гордости, пока друид долго держал младенца на руках, а потом бережно положил его в прекрасную колыбельку. Она готова была следовать всем советам старого доброго наставника. Эрин покорно выпила его травяную настойку. Счастье переполняло ее. Она не могла сдержать радостного смеха и обхватила старика руками за шею, притягивая к себе.

— О, Мергвин! Я так счастлива!

Мергвин обнял ее, и сердце Эрин дрогнуло. «Все обернулось так хорошо. Почему он не радуется вместе со мной, не восхищается моим ребенком?»

Темнота сгущалась. Если бы он только мог разглядеть путь к свету…