Зов сердец

Глава 9

Гостей не ждали раньше пяти. Почему-то считалось, что именно к этому часу приедут те, кто собирался после бала заночевать в Стэньоне. Но едва пробило три, как мисс Морвилл, которая как раз была в одной из гостиных, откуда открывался превосходный вид на дорогу, ведущую к замку, вдруг, к величайшему изумлению, заметила, что подъехали две большие дорожные кареты и остановились перед крыльцом. Из одной из них вышел плотно сбитый джентльмен, осматриваясь по сторонам. Вот он повернулся к ней лицом, и сердце мисс Морвилл глухо заколотилось в груди при виде хорошо знакомой ей ничем не примечательной физиономии лорда Грампаунда. Слуги уже суетились возле дверей кареты, и через мгновение Друзилла убедилась, что сбылись ее наихудшие опасения: лорд и леди Грампаунд приехали со своими многообещающими отпрысками.

Вскоре выяснилась и причина. Леди Грампаунд, молодая женщина лет двадцати шести, при этом чрезвычайно похожая на свою достойную матушку, сообщила, что они решили навестить старую леди Грампаунд, безвылазно сидящую в поместье в Дербишире.

— Она безумно любит детей, впрочем, вы ведь хорошо ее знаете, мама. Вот я и решила: раз уж все равно мы едем к вам на бал, так почему бы мне не взять их с собой, а от вас отправиться в Дербишир? Ведь это как раз по дороге… Ну, почти по дороге!

Вдовствующая графиня и глазом не моргнув проглотила неуклюжее объяснение. Она даже представить себе не могла, чтобы двое милых малышей трех и четырех лет доставили кому-то хоть малейшее беспокойство. Впрочем, некоторая доля истины в этом была — сама графиня ничуть не тревожилась о том, где они устроятся. Когда дети расшалились, появившиеся как из-под земли няньки мгновенно убрали их с ее глаз. Дочь смущенно объяснила, что не припомнит, чтобы мальчики еще когда-нибудь так веселились.

— Это все оттого, что мы в Стэньоне. Представьте, стоило только сказать, что мы собираемся в замок, как Гарри уже покоя нам не давал — все приставал, когда же мы поедем? Уверена, Сент-Эр будет счастлив их повидать. Я сто раз говорила Грампаунду: «Давай возьмем детей с собой, все будут только рады!»

Эрл, которому довольно удачно удалось скрыть охвативший его восторг, вежливо поинтересовался у сводной сестры, как долго он будет иметь удовольствие принимать их в Стэньоне. С некоторым сожалением та была вынуждена признать, что уже на следующий день им придется продолжить свое путешествие. Лица всех присутствующих, кроме графини, при этих словах заметно повеселели. Однако стоило ее светлости открыть рот, как один из них мгновенно пал духом, потому что произнесла она следующее:

— Ах, как жаль! Бедняжка Гарри зарыдал навзрыд, когда я сказала ему, что вы останетесь в Стэньоне всего до утра! Бедный малыш! Он еще не забыл, как когда-то давно добрый дядюшка Мартин катал его на лошади, усадив в седло перед собой! Они скакали по парку во весь опор, а сейчас малыш Джонни умирает от зависти! Конечно, я пообещала им, что завтра же утром дядя Мартин возьмет их обоих с собой на прогулку. Видели бы вы, как они радовались, бедные крошки! Взяли с меня честное слово, что так и будет!

На лице доброго дядюшки Мартина было написано все, что угодно, кроме согласия. Однако он великодушно молчал, пока не оказался вне пределов слышимости. Только тогда отважился с возмущением заявить во всеуслышание, что если Луиза вбила себе в голову, будто он, Мартин, станет забавлять ее отпрысков, то она глубоко ошибается.

— Ради бога, Мартин, ты что, спятил?! — возмутился Жервез. — Имей в виду, ты как миленький отправишься на прогулку и возьмешь с собой этих двух маленьких шалопаев, едва только проглотишь завтрак! И учти, ты это сделаешь, даже если нам с Тео придется веревкой прикрутить тебя к лошади!

Мартин недовольно скривился, потом немного подумал и, наконец высказался, что, по его мнению, обоим мальчикам значительно больше понравится, если он усадит их на Клауда.

— Ничто в мире не доставило бы мне большей радости, чем покатать их на Клауде! — вспыхнул Жервез. — Но увы, печальная истина состоит в том, что мой Клауд хотя и превосходно вымуштрован, но почему-то не переносит даже вида детей, не говоря уж о том, чтобы позволить им сесть в седло. Сам удивляюсь, с чего это он, но…

— Нет, не говори этого! Только ты, и никто другой! — завопил Мартин. — Ты единственный, кому можно доверять!

— Именно так, и как раз поэтому я честно тебя предупреждаю: только попробуй куда-нибудь испариться, лишить племянников этого маленького удовольствия, и ты покинешь Стэньон, чтобы никогда не возвращаться!

Выражение глубочайшего удивления появилось в глазах Мартина. Немного подумав, он склонился к сводному брату и с видом заговорщика прошептал ему на ухо:

— Слушай, Жервез, я ведь только хотел сказать, что, может быть, Тео…

— Очень умно! — фыркнул эрл. — Похоже, ты забыл, что он боится детей как огня.

— Кто боится? — осведомился Тео, появившись как раз вовремя, чтобы расслышать последние слова. Рассмеявшись, когда ему объяснили, кого имели в виду, Тео принялся уверять, что только доброму дядюшке Мартину по силам доставить детям удовольствие. — А уж поскольку Мартин имел когда-то несчастье свалять дурака, так будет только справедливо, если последствия столь необдуманного поступка падут именно на его голову, — злорадно добавил он. — Кстати, не знает ли кто-нибудь, где сейчас Друзилла? Надо распорядиться насчет ужина для детей, а, по-моему, она единственный человек, кто нашел общий язык с кухаркой.

— Бедняжка Друзилла! — пробормотал сочувственно эрл. — Интересно, чем сейчас заняты эти маленькие чудовища, мои племянники? Когда я видел их в последний раз, они, высунув от усердия языки, старались поджечь драпировки в гостиной.

— Не волнуйся. Мисс Болдервуд забрала их в Малиновую гостиную, они там собирают головоломки.

Эти слова произвели неожиданный эффект: и эрл, и его брат мгновенно сорвались с места, заявив во всеуслышание, что просто горят желанием принять участие в игре, которой оба баловались в детстве.

А в это время леди Грампаунд имела удовольствие побеседовать с матерью наедине. Муж ее, типичный сельский житель, сразу же отправился осматривать конюшни и ферму. Окинув придирчивым оком все изменения, которые произошли со времени их последнего визита, он решил, что в его собственном имении дела ведутся куда лучше.

В действительности же леди Грампаунд привело в Стэньон не столько желание потанцевать и повеселиться, сколько любопытство повидать Марианну. Та была настолько мила, что объявила, будто в жизни не видела таких смышленых и здоровых детей, как Гарри и Джон, и с присущим ей добродушием принесла себя в жертву, занявшись игрой в головоломки. Все это заставило леди Грампаунд назвать ее душечкой и сказать, что более подходящей невесты для ее брата и желать нечего.

— Как несправедливо, что бедняжку Мартина лишили всякой надежды на наследство! — сокрушалась она. — Не могу и сказать, как я была удивлена, когда узнала, что Жервез всю испанскую кампанию прошел без единой царапины. Странно, ведь полк, в котором он служил… Словом, ему сильно досталось, и можно было бы ожидать… Но, как бы то ни было, я рада, что так случилось. Мне он страшно нравится, вот только если бы он не был старше Мартина! По правде говоря, я даже привязалась к нему. Никогда не забуду, какой милый подарок прислал он на крестины Джонни! Но раз уж бедненького Мартина оставили почти без средств, стало быть, ему надо найти подходящую партию, а в этом смысле лучше мисс Болдервуд и искать нечего! На мой взгляд, она просто безупречна, и поговаривают, мама, что старый сэр Томас скопил добрую сотню тысяч фунтов, а то и больше! Однако мне не нравится, что здесь появился этот Улверстон. Честно говоря, я не слышала, чтобы он подумывал о женитьбе, но теперь, когда его батюшка стал эрлом, думаю, было бы неудивительно, если бы он настаивал, чтобы сын женился. Кстати, нельзя не признать, что виконт хорош собой. И потом, достаточно богат. Так что для него не составит особого труда жениться на наследнице.

При последних словах дочери легкое облачко тревоги набежало на чело вдовствующей графини. Но через мгновение лицо ее просветлело. Ум этой женщины с трудом воспринимал новые идеи. К тому же ей казалось почти невероятным, чтобы на свете мог существовать молодой человек, способный затмить в сердце девушки ее дорогого сына. Ведь Мартин был высок ростом, красив, да и происхождения самого благородного, а его выходки она воспринимала примерно так же безмятежно, как ее дочь — капризы собственных малышей. Они ее забавляли, не более.

Не интересуясь ни в малейшей степени ничем, что выходило за рамки интересов семьи, леди Грампаунд очень скоро перешла на другую тему, которая занимала ее куда больше, чем сердечные и денежные дела Мартина. Язык ее работал без устали. Начав с жалоб на то, что крошке Гарри совсем не дается математика, продолжила сетованием на бесконечные простуды Джонни, потом занимавшей ее проблемой, где бы отыскать младшего лакея, в котором приличная внешность удачно сочеталась бы с респектабельностью. Все это позволило обеим дамам скоротать время до того часа, когда объявили, что пора переодеваться к балу.

Леди Болдервуд решила, что Марианне лучше всего появиться на балу в белом атласном платье, очень скромно отделанном русскими кружевами и жемчугом. Мисс Морвилл, заглянув к Марианне узнать, не нужно ли ей что-нибудь, в глубине души пожалела, что старая леди Болдервуд так не вовремя заболела и теперь не видит, как очаровательно выглядит ее дочь. Но поскольку не в ее правилах было попусту о чем-то сожалеть, она лишь от души похвалила наряд Марианны, успокоила ее по поводу локонов, которые умелые руки Бетти уложили по-английски, с нарочитой простотой, и набросила на обнаженные плечи девушки прелестно вышитый газовый шарф, с милым добродушием показав, как расположить его складки, чтобы те наиболее выгодно подчеркнули их красоту. Сама она, по ее словам, уже не раз принимала участие в лондонском сезоне, а поэтому у нее не было необходимости надевать непременно белое, как положено дебютантке, тем более, что и цвет этот ей совершенно не шел. Мисс Морвилл надела нарядное платье из шелковистого крепа любимого ею нежно-розового цвета, поверх которого красовалось верхнее платье узорчатого шелка. Ее жемчужные бусы были куда скромнее тех, что надела Марианна. Но в ушах сверкали бриллиантовые серьги, а в руках, обтянутых доходящими до самого локтя французскими перчатками изумительного нежно-розового оттенка, немедленно вызвавшими жгучую зависть Марианны, был старинный веер.

— Да, перчатки и в самом деле очень хороши, — с удовольствием согласилась Друзилла, — мой брат Джек был так мил, что прислал их мне из Парижа, когда был там в прошлом году. Я еще ни разу их не надевала.

— А знаете, — вдруг, немного смутившись, созналась Марианна, — мне почему-то раньше всегда казалось, что вам и дела нет до таких вещей!

— Напротив, — отозвалась мисс Морвилл, — по правде говоря, мой самый главный грех — это пристрастие к красивым вещам. К несчастью, а может быть, и к счастью, кто знает, фигура у меня так себе, да и кожа довольно смуглая, так что я давно поняла, что в моих же интересах одеваться проще и никогда не выбирать для наряда тот цвет, в котором вы, моя дорогая, выглядите просто великолепно.

Марианна вспыхнула от удовольствия и смущенно запротестовала, подумав про себя, как тактично ее новая подруга вышла из неловкого положения, в которое она ее поставила собственной бестактностью.

Девушки вместе вышли из комнаты и пошли по бесчисленным галереям и переходам в гостиную.

Оказалось, что многие из тех, кого пригласили к обеду, уже собрались. Большую часть составляли гости, намеревавшиеся остаться в Стэньоне до утра, они приехали заранее и сейчас нетерпеливо поджидали появления тех счастливцев из числа ближайших соседей, кого вдовствующая графиня сочла достойными высокой чести быть приглашенными к обеду. Сама она, облаченная в великолепный бархат пурпурного цвета с лентами и знаменитыми бриллиантами Фрэнтов в волосах, вокруг шеи и на груди, ослепительно сверкавшими, несмотря на то, что их давно следовало бы почистить, помогала дочери занимать герцогиню Рутленд оживленной беседой на тему затянувшейся ангины у бедных крошек Гарри и Джонни. Герцогиня и сама была матерью, но только суровое воспитание, полученное ею в доме отца, эрла Карлайла, позволило ей без малейшего неудовольствия поддерживать этот занимательный разговор. Кроме этого, она втайне рассчитывала, что к столу ее поведет не кто иной, как новый эрл, поэтому, не колеблясь, объявила, что питает к нему самые нежные чувства.

Хозяин дома был хорош как никогда — в темном сюртуке, сшитом у лучшего портного, с галстуком, который был настоящим произведением искусства. Сверкающие локоны, зачесанные в стиле а-ля Брут, который ввел в моду сам Браммел, в свете свечей отливали золотом, будто новехонькие гинеи, а чулки, подобно перчаткам мисс Морвилл, были присланы из Парижа. Темный сюртук и доходившие до колен шелковые панталоны сидели абсолютно безукоризненно. Не спускавший с него глаз Мартин мгновенно пожалел, что не решился доверить собственный наряд умелым рукам знаменитого Вестона.

Появление в гостиной двух молодых девушек произвело настоящий переполох, в котором, как с некоторым сожалением была вынуждена признать мисс Морвилл, не было ни малейшей ее заслуги. Лорд Улверстон, не обращая внимания на высокородную леди, которую до этого занимал разговором, просто откровенно ахнул, а герцогиня, с первого взгляда оценившая прелесть мисс Болдервуд, громким шепотом потребовала у графини, чтобы та немедленно назвала ей имя очаровательной дебютантки.

Мисс Марианна далеко превосходила всех красотой и свежестью, но с ее знатностью дело обстояло совсем по-другому. И сколько бы вдовствующая графиня ни мечтала о женитьбе обожаемого сына на богатой наследнице, тем не менее, она не могла допустить, чтобы он вел к столу дочь обычного баронета, когда вокруг было полным-полно других, куда более родовитых дам. Поэтому высокая честь сопровождать Марианну к столу была предоставлена мистеру Уорбойсу. Его мысли благодаря такому соседству пришли в несколько расстроенное состояние, но все-таки ему удалось не дать ей скучать. Но другую ее руку уселся лорд Грампаунд. Поскольку его внимание больше занимала другая соседка, зрелая матрона, болтавшая без умолку, а также подаваемые блюда, Марианне он не доставил особых хлопот. Во главе стола восседали эрл и ее светлость герцогиня Рутленд, с достойным всяческой похвалы усердием занимавшие друг друга разговором. Чуть дальше Мартин выполнял свой долг, весело болтая с графиней, а в нескольких шагах от них беседовали вполголоса без малейшей неловкости, с непринужденностью старых друзей мисс Морвилл и Тео.

Не успели джентльмены после обеда присоединиться к дамам, как остальные гости начали прибывать один за другим, а музыканты на хорах принялись настраивать инструменты, готовясь заиграть контрданс, которым по обычаю открывали бал. Как ни печально, но в данном случае правила хорошего тона опять-таки не позволили эрлу или его младшему брату встать вместе с мисс Болдервуд во главе танцующих, чтобы вместе с нею открыть бал.

Эта честь по праву принадлежала герцогине, а лорд Улверстон, узнав, что именно он станет кавалером прекрасной Марианны, чуть не запрыгал от радости. Мартин хотел хотя бы на некоторое время оказаться по соседству с девушкой, но ему и тут не повезло. Это счастье выпало на долю добродушной мисс Морвилл, которая сочла его редким невезением. Даже самый предвзятый наблюдатель должен был бы признать, что во время танца между новоиспеченным виконтом и мисс Марианной возникло редкое взаимопонимание. Естественно, не ускользнуло это и от Мартина. Бедняга терпел поистине адские муки, видя, как предмет его страсти так легко пал жертвой обаяния лорда Улверстона.

Но на первую кадриль ее пригласил Жервез. Девушка держалась довольно неплохо, хотя и скованно, так как ей еще никогда не доводилось танцевать иначе, как под руководством приходившего на дом учителя. Марианна страшно боялась спутать замысловатые фигуры и осрамиться навеки, а потому едва ли слышала хотя бы слово из того, что говорил ей эрл, стараясь ободрить смущенную партнершу. Он же, как все и ожидали от офицера, служившего под командой самого герцога Веллингтона, танцевал превосходно, с изяществом и грацией выполняя самые сложные па. Когда же Жервез уверенно повел Марианну в гранроне, девушка не на шутку перепугалась. Чтобы морально поддержать ее, эрл принялся шутливо уверять, что ей недостает лишь практики, чтобы чувствовать себя уверенно, но со временем она, вне всякого сомнения, станет великолепной танцовщицей. Этот неожиданный, но весьма приятный комплимент заставил Марианну согласиться и на следующий с ним танец.

Но тут Жервеза постиг жестокий удар. Когда музыканты, следуя переданному им приказу эрла, объявили вальс, никакие уговоры не могли заставить Марианну выйти на танцевальную площадку. На этот случай существовала строжайшая инструкция ее дорогой матушки: она давала ей разрешение на кадриль, но вальс находился под категорическим запретом. Ни эрлу, ни подоспевшему лорду Улверстону так и не удалось поколебать ее решимость следовать указаниям матери. Дело в том, что станцевать вальс до того, как во время сезона девушка получит на то особое разрешение устроителей бала в «Олмаке», было совершенно недопустимо. Нарушившая это правило дебютантка рисковала навеки замарать свою репутацию. Леди Болдервуд заранее предусмотрела такую возможность и поэтому приняла необходимые меры. И хотя молодой девушке, впервые появившейся на небольшом балу, позволялись некоторые небольшие отступления от общепринятых правил, Марианна была слишком умна, чтобы не понимать, что в зале полным-полно досужих кумушек, которые не упустят возможности распространить в великосветских кругах слушок, будто мисс Болдервуд не отличается строгостью нравов.

Конечно, твердость Марианны изрядно разочаровала ее пылких поклонников, но сослужила ей хорошую службу в глазах леди Сент-Эр и собравшихся вокруг нее пожилых дам. По крайней мере три из них, у которых были собственные дочери на выданье, объявили во всеуслышание, что Марианна — на редкость разумная девушка. Те же из дам, кто был озабочен судьбой младших сыновей, сочли ее прелестной, неиспорченной и стали превозносить до небес.

Поскольку мисс Морвилл стояла возле Марианны, когда та наотрез отказалась танцевать с эрлом вальс, учтивость заставила Жервеза повернуться к Друзилле и пригласить на танец ее. Она приняла приглашение с обычной для нее невозмутимостью, сделала легкий реверанс и позволила увлечь себя в середину зала. К удивлению Жервеза, мисс Морвилл оказалась превосходной партнершей, знавшей все, даже самые замысловатые па, которые, казалось, выполняла без малейшего затруднения, повинуясь лишь движениям партнера и собственному чутью, да еще способной при этом поддерживать непринужденный разговор. Не питая ни малейших иллюзий в отношении комплиментов, которыми осыпал ее эрл, попросив разрешения побыть с нею, в то время как самые достойные дамы оспаривали друг у друга эту честь, она очень серьезно ответила:

— Если бы вы только догадались спросить меня, я бы подсказала вам, милорд, что у вас нет ни малейшего шанса станцевать вальс с мисс Болдервуд, тогда вам и в голову не пришло бы приказывать музыкантам его играть.

— Интересно, а как вы догадались, что этот приказ исходил от меня? — поинтересовался он, улыбнувшись против собственной воли.

— Ну как же? Я сама этого не делала, леди Сент-Эр вальс вообще не одобряет, и Мартин не мог заказать, потому что до сих пор так и не научился его танцевать!

— Ваша логика безупречна, — был вынужден признать эрл. — А теперь я намерен распорядиться, чтобы сыграли еще один вальс. Вы восхитительно танцуете, мисс Морвилл!

— Я много танцевала, — пояснила Друзилла. — Очень благодарна вам, милорд, но мне кажется, было бы лучше, если бы в следующий раз вы пригласили леди Фэйт.

— Мисс Морвилл, все ваши распоряжения относительно подготовки к балу были выше всяких похвал, но, умоляю вас, не распоряжайтесь и мной! — воскликнул он. — Я уже имел удовольствие потанцевать с леди Фэйт, могу я теперь доставить себе еще одно? Неужели вы будете так жестоки, что откажете мне?!

А в это время Мартин влился в компанию молодых девушек, чьи маменьки, подобно леди Болдервуд, не одобряли вальс. Если бы это было в его силах, он с радостью увлек бы Марианну куда-нибудь в укромное место из этой щебечущей стайки. Но появление Мартина было встречено девчушками, едва покинувшими классную, большинство которых он знал всю жизнь, с таким восторгом, что галантность заставила его остаться и поболтать с ними пару минут. К тому же в это время появился еще один джентльмен, претендовавший на особое внимание Марианны, — лорд Улверстон. Ему очень кстати удалось ускользнуть от леди Грампаунд. Он уселся возле девушки и принялся занимать ее анекдотами из военной жизни, которые так не одобряла вдовствующая графиня. И как бы Мартин ни исходил ревностью, он был не в силах оторвать ее от куда более занимательного собеседника. Правда, ему пришла счастливая мысль пригласить Марианну поужинать, но радость его длилась недолго, поскольку за столом место по ее другую руку занял лорд Улверстон.

Посреди гостиной накрыли длинный стол, еще несколько столиков, поменьше, разместились по краям, и как раз за одним из них они устроились. Мартин, который заранее дал указание Эбни приберечь для него это место, очень скоро разочаровался в том, что поначалу казалось ему дьявольски хитроумным планом. Гости рассаживались кто где хотел. Все развеселились, и надо было признать, что душой общества был лорд Улверстон. Это само по себе было достаточно плохо, но еще хуже было то, что его милости уже второй раз за этот вечер удалось ловко заручиться обществом Марианны. Мартин молча бесился, сходя с ума из-за того, что она позабыла обо всем, слушая джентльмена, которого он мало-помалу счел отъявленным повесой и распутником. У него чесался язык сказать ей, что ее дорогая мама, если бы у нее была такая возможность, посоветовала бы ей дважды подумать, прежде чем разговаривать с таким человеком. Бал в его глазах потерял всякую привлекательность, он удивлялся, как это другие умудряются веселиться, и, наконец решил, что танцы — самая глупая и утомительная вещь на свете.

Между тем молодежь снова принялась танцевать, и на этот раз Мартину посчастливилось оказаться кавалером прекрасной Марианны. Однако радость его продолжалась недолго. Только они вступили в круг, как узенькая ленточка, придерживавшая шлейф бального платья, соскользнула с руки Марианны. К несчастью, лорд Грампаунд, танцевавший весьма энергично, хотя и неумело, в двух шагах от них, не преминул тут же наступить на него, оторвав кружевную оборку, так что Марианне пришлось немедленно покинуть зал, чтобы привести туалет в порядок. Ничуть не расстроившись, она поспешила заверить Мартина, готового придушить зятя голыми руками, что несколько булавок быстро поправят дело, и позволила проводить ее в одну из небольших гостиных, примыкавших к бальному залу. К счастью, там никого не оказалось, и Марианна, ничуть не сомневаясь, что если она отправится к себе в спальню и попросит Бетти подколоть кружево, то это займет не меньше получаса, позволила Мартину ей помочь. Так он и сделал, воспользовавшись крохотными булавками, которыми как раз на случай такого несчастья Марианну позаботилась снабдить предусмотрительная матушка. Пострадали всего лишь несколько дюймов кружева, так что вскоре их удалось поправить. Мартин поднялся с колен, и Марианна со смехом принялась благодарить его, уже позабыв о своем огорчении. На щеках ее играл нежный румянец, глаза сверкали от счастья, она была так прелестна, что Мартин совершенно потерял голову. Он забылся до такой степени, что немедленно объявил ей о своей любви и даже попытался заключить ее в объятия.

Девушка, похоже, была совершенно не готова к столь неожиданному повороту событий и перепугалась не на шутку. Ей нравились ухаживания бесчисленных поклонников, но на пути искателей ее руки всегда стояла бдительная леди Болдервуд. А сейчас бедняжка Марианна совсем растерялась, не зная, как выпутаться из неловкого положения. Она шарахнулась в сторону, испуганно повторяя:

— О нет! Умоляю вас, только не это!

Он бросился к ней, сжал ее дрожащие руки, которые она умоляюще протянула к нему, и неминуемо запечатлел бы поцелуй на побледневших щеках, если бы в эту минуту в гостиную не вплыла его сестра, по пятам за которой следовал эрл. При звуке хорошо знакомого голоса сводного брата, резко окликнувшего Мартина, пелена, застилавшая его глаза, мгновенно рассеялась. Он круто повернулся, щеки его побагровели от смущения, а в глазах вспыхнул огонь стыда и бешеной ярости.

Марианна смутилась ничуть не меньше. Она стояла, дрожа всем телом и опустив голову, чтобы никто не увидел слез, которые повисли у нее на ресницах. Вырвавшийся у леди Грампаунд удивленный крик: «Ради всего святого, что здесь происходит?!» — отнюдь не разрядил обстановку. Горло Марианны перехватило судорогой, она едва смогла бессвязно пролепетать несколько слов и с благодарностью утопающей вцепилась в протянутую эрлом руку. Тот, поняв смущение девушки, мигом оказался возле нее, но своему обыкновению невозмутимо объявив:

— Я везде искал вас. Уже строятся пары для следующего танца. Мне довелось стать свидетелем прискорбного происшествия, которое произошло с вашим туалетом. Надеюсь, мой брат смог вам услужить?

— О да! Конечно! Так мило с его стороны! — пролепетала Марианна. — Это не имеет никакого значения… Пустяки!

Она тут же проследовала вслед за ним к выходу, но здесь их перехватил лорд Улверстон, который игриво заявил:

— Жер, ну и негодник же ты! Собирался надуть меня, да? Ведь мисс Болдервуд обещала этот танец мне. Ну-ка, руки прочь от нее, злодей!

Он тут же понял, что девушка страшно смущена. Один быстрый взгляд — и виконт смекнул, что причиной ее смущения является не кто иной, как Мартин, и с той готовностью, которая была отчасти свойством его природной доброты, а отчасти — следствием хорошего воспитания, продолжил шутить и смеяться, обвиняя эрла во всевозможных грехах, обещая, что не далее как утром вызовет его на дуэль.

— Нет, нет! — воскликнул Жервез, охотно включившись в игру. — Хорошенькое дело! А как же законы гостеприимства? И если ты настолько потерял голову, что забыл об уважении к хозяину, то уж я, поверь, о своем долге не позабуду!

— Гром и молния, Жер! Мисс Болдервуд, не слушайте этого краснобая! Однажды во Франции он сыграл со мной точно такую же шутку, при этом, не задумываясь, объяснил, почему я не должен быть на него в обиде! Ну пойдемте же! Если не поторопимся, для нас не останется ни одного свободного места!

Эрл передал смущенную Марианну с рук на руки другу, и она с облегчением позволила проводить ее в зал. Как только они исчезли, Жервез повернулся к брату и, смерив его с ног до головы презрительным взглядом, сурово произнес:

— Возьми себя в руки, Мартин, и постарайся хотя бы выглядеть джентльменом! Может быть, подобные манеры и произвели бы впечатление на маскараде в Ковент-Тарден, но в Стэньоне они совершенно неуместны!

— Как ты смеешь?! — вспыхнул Мартин, шагнув к нему. — Какое у тебя право судить о моем поведении?

— Ты забываешься! Меня касается поведение любого, кто живет под моей крышей!

— Да, конечно! Хочешь избавиться от меня, разве не так? Боишься, что, пока я здесь, у тебя нет ни малейшего шанса заполучить Марианну!

— Я бы предпочел, чтобы имя мисс Болдервуд не упоминалось! Довожу до твоего сведения, я не позволю, чтобы моих гостей оскорбляли, тем более, что речь идет о молодой девушке, доверенной нашему попечению. Тебе должно быть стыдно!

А поскольку Мартину и без того было стыдно, последнее замечание заставило его окончательно потерять голову от бешенства. К тому же сестрица, решив, видимо, и дальше испытывать его терпение, произнесла нравоучительным тоном, так похожим на материнский:

— Вынуждена признать, что Сент-Эр абсолютно прав. Такое поведение, мой дорогой брат, нельзя назвать иначе, как недостойным джентльмена. Грампаунду это совсем не понравится.

— Грампаунд может убираться к дьяволу, если ему угодно, а заодно прихватить с собой и тебя, и Сент-Эра! — взревел Мартин.

— Нет, Мартин, не стоит испытывать наше терпение и дальше, — невозмутимо посоветовала сестра. — Лучше попроси прощения у мисс Болдервуд. Я непременно скажу ей, что ты был совершенно пьян.

— Только попробуй! Не вздумай вмешиваться, Луиза, иначе тебе не поздоровится! К твоему сведению, я собираюсь жениться на Марианне!

— Возможно, — сухо кивнул эрл. — Но прежде чем ты привлечешь к ней внимание всего общества, которое она сама, возможно, сочтет нежелательным, советую тебе заручиться согласием ее отца!

— Совершенно верно, — согласилась леди Грампаунд. — Перестань бесноваться, Мартин, Сент-Эр прав. Вот когда Грампаунд делал мне предложение, то он решился поговорить со мной только после того, как убедился, что наш дорогой папа ничего не имеет против. Да и вообще, пока мама со мной не переговорила, я и понятия не имела, что Грампаунд питает ко мне какие-то нежные чувства. Он с таким уважением ко мне относился, что порой мне казалось, будто его больше волнует, что подадут на обед! — Она разразилась добродушным смехом, воскресив в памяти столь волнующие ее воспоминания.

Но единственное, чего Луизе удалось добиться, так это то, что младший брат смерил ее презрительным взглядом с головы до ног. И без того тонкие его губы сжались так, что превратились в тонкую линию, словно кто-то полоснул бритвой у него под носом.

— Уверен, что Грампаунд в подобных обстоятельствах вел себя как подобает, — твердо заявил Жервез. — Но по-моему, на эту тему сказано уже достаточно. Думаю, нам всем следует вернуться в зал для танцев.

— Вот только я еще пока ничего не сказал! — взревел Мартин, обращаясь к нему. — Будь любезен, перестань разговаривать со мной, словно я последний прохвост, собирающийся обольстить Марианну! Это не так, и если ты надеешься, что я намерен на коленях вымаливать у тебя разрешение на ней жениться, то очень ошибаешься!

Тираду Мартина прервало появление Тео, который заглянул в гостиную. Лицо его было удивленным и слегка смущенным. Быстро захлопнув за собой дверь, он воскликнул:

— Жервез! Мартин! Ради бога! Вы так кричите, что слышно в зале! Что случилось?

— Ничего, что бы касалось тебя! — рявкнул Мартин.

— Это все Мартин виноват, — объяснила леди Грампаунд. — Он вел себя просто отвратительно и скоро сам это поймет! И так всегда! А мама так его балует, что Грампаунд всегда говорит — ничего удивительного…

Жервез быстро прервал ее:

— Грампаунд, конечно, на редкость порядочный человек, Луиза, но, думаю, маме совсем не понравится, что он о ней думает. Позволь, Тео проводит тебя в зал! Если мы все вместе тут застрянем, пойдут разговоры.

— Может, именно тебе стоит пойти в зал с Луизой? — напрямик предложил Тео.

— Ерунда! Конечно, мы с Мартином немного повздорили, но, уверяю тебя, до смертоубийства дело не дойдет. Луиза, ты крайне меня обяжешь, если и словечка не проронишь о том, что здесь произошло. Кстати, нет никакой необходимости обсуждать это происшествие даже с Грампаундом!

— Если кому и нужно не знать, так это маме, — заявила ее милость, невозмутимо подбирая шлейф. — Как бы то ни было, я ей не скажу, к тому же она и пальцем не позволит тронуть своего обожаемого Мартина! Так было и всегда будет, не правда ли?

С этими словами любящая сестра приняла предложенную ей Тео руку и пошла с ним в бальный зал, чтобы там не медля ни минуты поведать ему обо всем.

Оставшись наедине со сводным братом, Жервез заговорил уже мягче:

— Согласен, все это крайне неприятно, но мы должны сделать вид, что ничего не произошло! Прошу простить, если я погорячился, но пытаться поцеловать молодую девушку против ее воли, да еще когда она находится в доме при подобных обстоятельствах, это уже верх неприличия, ты не находишь?

Но снисходительность брата, отпор, полученный от Марианны, да еще собственные угрызения совести довели Мартина до такого состояния, что примирение было уже невозможно. Дрожащим от злобы голосом он крикнул Жервезу в лицо:

— Оставь меня в покое, будь ты проклят! — и выскочил из гостиной.