Званый ужин

Главное блюдо

Алекс выбивал пальцами дробь по столу — нервно и рассеянно, как человек, не отдающий отчета в своих действиях. Левая щека у него подергивалась. Алекс очень старался не глазеть на свои часы, зато косился исподтишка на громадный «Ролекс», украшающий волосатое запястье Роджера Маршалла. Двадцать минут. Прошло целых двадцать минут. Сколько требуется времени, чтобы отвести квелую девушку в спальню и уложить в постель?

Его не оставляло чувство, что Джуди Маршалл задумала какую-то пакость. Не доверяет он ей. Никогда не доверял. Эта дрянь только и делает, что глумится над ним. Тильда не устает напоминать, что Джуди — ее лучшая подруга, от чего он психует еще сильнее. Алекс был уверен, что Джуди известны кое-какие его грешки, которые он предпочел бы сохранить в тайне, в первую очередь от Джуди Маршалл. О нет, он не опасался ее болтливости — она слишком умна, чтобы трепаться о нем на каждом углу, — но ему претила мысль, что Джуди в курсе его пороков. В ее присутствии Алекс не чувствовал себя мужчиной, словно она кастрировала его одним лишь ехидным взглядом. А сейчас он никак не мог избавиться от подозрения, что Тильда с Джуди улизнули в одну из спален — или даже, не дай бог, в его кабинет — и сплетничают о нем, смеются над ним.

Он бросил взгляд через стол на Роджера. Бедный старина Роджер. Какой-то он… жалкий. Должно быть, годы брака с Джуди измотали его, лишили уверенности в себе, оставив на память о былом одни лишь нелепые усы. Тем не менее Роджер ему нравился. На него можно положиться — он парень прямодушный, чего никак не скажешь о Клайве Стилбурне. А все же — каково это быть мужем Джуди Маршалл? Заниматься сексом с Джуди — удовольствие не большее, чем кататься на двери.

Роджер с трудом выносил в людях нервозность. Нервничать — значит публично демонстрировать трусость, а избежать этого помогает внутренняя самодисциплина. Служба на флоте закалила его нервную систему не хуже железа. Именно флотская выучка обеспечила ему характер, без которого в бизнесе не выжить. Он ведь до сих пор выживал, верно? Что бы там ни сулило будущее, последних десяти лет у него не отнять — они надежно сохранены в прошлом. А что такое жизнь? Жизнь, собственно, и есть прошлое. Если твоя жизнь надежно хранится в прошлом, никто не сможет протянуть к ней жадные ручонки и испоганить.

— Я слышал, Херриот на грани краха, — сказал он, уцепившись за первую пришедшую в голову мысль. Ничто, в конце концов, так не возвышает собственный успех, как разговор о чужих неудачах.

— Что вы говорите! Бедняга Перси. — Брайан Тэкстон внезапно ожил, к щекам в нездоровой сетке сосудов прилила кровь. Все двадцать минут отсутствия хозяйки он провел в алчно-голодном изучении своей пустой тарелки, не издав ни звука, если не считать явственного урчания желудка. — Не скажу, чтобы я был в восторге от старого чудака, но мы с ним тыщу лет знакомы. Странное дело: месяца три назад я с ним столкнулся, и он выглядел вполне успешным. По виду никогда не скажешь, верно?

Да уж, подумал Роджер. По виду точно не скажешь. На ум моментально пришли собственные финансовые проблемы, и он с трудом сосредоточился на сидящем напротив пузане.

— Похоже, мы друг друга не поняли. Я имел в виду Майкла Херриота, а вы, Брайан, полагаю — Перси Херриота из фирмы «Херриот, Фрик и Палмер»?

— Вон оно что. Понятно. — Брайана уже занесло на повороте в более интересную для него сторону. — Перси, собственно, не из этой фирмы. Он сам по себе. Не верит в партнерство. Потому-то, если подумать, и процветает.

— Надо же — а я-то считала, речь идет о ветеринаре Джеймсе Херриоте, у него еще своя передача на телевидении. — Хайди Стилбурн невидяще уставилась в пространство перед собой, голос ее звучал бесстрастно, холодно.

— Не случилось ли чего наверху? — пробормотал Алекс. — Стоило бы проверить… — Прекратив барабанить по столу, он взвешивал все «за» и «против» своего ухода. Наконец решил не рисковать, бросая гостей в одиночестве, — и снова забарабанил в ритме еще более хаотичном, чем прежний.

Клайв Стилбурн смутно отметил, что Кристина Тэкстон подкинула новую тему для разговора — причем тему, не требующую реакции собеседников, — и теперь с удовольствием вела сольную партию. Ее монотонный бубнеж рикошетом отскакивал от сознания Клайва, не в силах пробить броню его собственных мыслей. Мыслей, направленных на его элегантную супругу, невидяще глазевшую в пространство.

Она знает.

Два простых слова заплясали перед глазами, колоколом жахнули в ушах, вынудив сердце подпрыгнуть и лихорадочно заколотиться в горле. Клайв судорожно сглотнул. Она знает, она знает, она знает.

У него пересохло во рту, а бокал был пуст. Клайв покрутил головой в поисках Полин — та маячила у окна, якобы готовая услужить, а на деле ушедшая в собственный мир. Клайв убедился в этом после нескольких бесплодных попыток поймать ее взгляд. В конце концов желанная цель была достигнута, но для этого ему пришлось постучать по бокалу, чтобы привлечь внимание официантки.

Жадно глотнув вина, он заставил себя посмотреть на жену. Та уже разглядывала не пустоту, а свой бокал, вращая его на столе за тонкую ножку. Из глаз ее исчезла бессмысленность, напугавшая Клайва пару секунд назад, но взгляд был по-прежнему задумчив, отстранен. Она знает. Что это она только что съязвила насчет Херриота? Хайди ведь никогда не язвит. И молчит весь вечер. Молчит и думает. А как обиделась, когда речь зашла о ее коллекции — даже из комнаты выскочила. Когда это Хайди обижали замечания о ее работе? Обычно она наслаждается каждым комплиментом, каждым мигом внимания к ее успеху. Она знает. Клайв представил, как ее знание в течение вечера, постепенно, складывается из крохотных кристалликов, пока не превращается в единое ледяное целое — колкость насчет ветеринара с телевидения. Сами по себе слова ничего не значили, но он уловил под их внешне нейтральным слоем другой — подспудный, желчный.

Игра окончена, Клайв. Я все знаю, подонок.

И что теперь будет? Что станет с ним позже, после этого ужина?

Клайв никогда всерьез не думал о том, чтобы ради Хайди завязать с мальчиками — он просто не прожил бы без них, как без воды или пищи. Супружество, однако, было священно: ни одному из мальчиков не позволялось покушаться на его брак. Хайди нужно было оградить от правды о его любовниках, и уж тем более от какой-либо заразы. Прежде чем жениться, Клайв все тщательно обдумал. Он никогда не платил за секс, но связи его были беспорядочными и рискованными. После свадьбы, решил он, все изменится. Строить отношения на исключительно деловой основе выгоднее и проще для обеих сторон.

Правило номер один гласило: никогда не приводить любовников к себе. На этом правиле зиждилась вся его двойная жизнь. Мальчики не имели права переступать порог его дома. В дальнем тихом квартале он снял квартирку, а щедрая наличность, уплывавшая в карман владельца, обеспечивала полную конфиденциальность и понимание, пусть и попахивающее лицемерием. Клайв встречался там с мальчиками два-три раза в неделю. Он предпочитал держать под рукой пять-шесть любовников одновременно, каждые несколько месяцев давал одному из них отставку и заменял новеньким. Первые пять лет женатой жизни все шло без сучка без задоринки. Клайв мог с законной гордостью говорить, что его жена абсолютно счастлива, — а много ли мужчин уверенно, без крупинки сомнения повторят то же самое? Хайди имела все: прекрасный дом, успешную карьеру, замечательного, здорового малыша и внимательного, верного мужа. Чего еще желать женщине?

Изменилось все с появлением Сола. Сол… Мальчик из снов, ангел, златокудрый серфер из Австралии с влажным взглядом и телом греческого бога. Клайв таял от одного только взгляда на него. С Солом, и только с ним, Клайв позволял себе нарушать правила. Сначала по мелочи… После секса они часами не вылезали из постели. Вдвоем принимали душ. Вместе выходили из квартиры и гуляли в соседнем парке, порой даже держась за руки — если поблизости никого не было. Однажды в дождь спрятались под деревом и целую вечность целовались, а потом Клайв вдруг расплакался, и Сол слизывал его слезы. Клайв все реже встречался с другими — даже в постели с ними он тосковал по Солу. Тот твердил, что любит Клайва, и отказывался от денег, а Клайв настаивал и платил еще больше — лишь бы ни с кем его не делить.

Непредвиденная ситуация тревожила. В отношения с любовниками Клайв никогда не вкладывал душу. Мальчики просто делали то, чего Хайди никогда не удалось бы, и различались лишь тем, что один классно брал минет, а другой кончал по десять раз подряд; у кого член был на загляденье, кто мастерски вилял аппетитной задницей, кто смачно матерился, кто привлекал смирением, кто натиском, кто талантом сексуально кусаться, не оставляя следов. До сих пор Клайв не влюблялся ни в одного из парней и потому не сразу поверил в свою любовь к Солу.

Сол вторгался в его внутреннюю жизнь. Клайв лежал в постели с женой — и мечтал, чтобы рядом оказался Сол. Поднимался ночью успокоить Макса — и подолгу сидел у кровати заснувшего ребенка, вожделея Сола. В офисе он не мог сосредоточиться на работе. Родившаяся идея снять квартиру специально для Сола одновременно привлекала и пугала его.

А когда Сол переехал в эту квартиру, Клайв начал постепенно сознавать, что мальчик обрел над ним невероятную власть. Сол звонил ему на работу — что было строжайше запрещено, — выманивая из офиса в пиковые для бизнеса моменты. Он дразнил и терзал Клайва, доводя до самого края экстаза и… отталкивая, чтобы заставить умолять о любви на коленях. Клайв исподволь превращался в морального калеку, и Сол отлично понимал, что получит все, чего ни пожелает.

А пожелал он переступить порог брачной святыни Клайва.

День и час появления Сола в своем доме Клайв выбирал долго и тщательно. Хайди на пять дней уехала в Париж на встречу с клиентами. Темнело рано — стояла середина зимы, — так что Сола можно было провести в дом, не опасаясь нескромных соседских взглядов. Режим Макса облегчал задачу: малыш спал с семи вечера до самого утра.

Визит Сола вынул из Клайва всю душу. Золотой мальчик любовался мебелью, оглаживал полированные поверхности, совал нос в шкафы и разглядывал спящего Макса, а у Клайва сердце рвалось на части. Чего еще потребует Сол? Затащить к ним в постель Хайди?

Они занялись сексом на супружеской кровати — так захотел Сол. И выжал из Клайва обещание не менять к приезду жены постельное белье, хотя оба понимали, что Клайв не сдержит слово. Осквернив святыню Клайва своим присутствием, Сол хотел большего: чтобы Хайди уловила запах другого мужчины в своей постели. Клайв терял контроль над ситуацией, связь с Солом зашла слишком далеко.

Спасибо еще, Сол не напросился на ночь. Кровожадность его была утолена — на время, во всяком случае. Проводив его к выходу, Клайв достал из кармана пальто бумажник.

— Убери. — Сол отпихнул его руку с пачкой банкнот.

— Ради всего святого, есть-то тебе надо.

— Конечно, но…

Входная дверь неожиданно открылась, и все окаменели — Клайв с деньгами в протянутой руке, рдеющий недовольным румянцем Сол в горделиво-неподкупной позе и Хайди на пороге, с чемоданом в одной руке и ключом в другой.

Клайв всерьез опасался, что от натужной улыбки его лицо треснет пополам. Сообразив, что по-прежнему держит деньги, он спешно ткнул их обратно в бумажник.

— Привет, дорогая! Так быстро вернулась? Я ждал тебя только к среде.

— Не сложилось. — Хайди захлопнула за собой дверь и повернулась к мужу. — Мои модели не понравились. Я устала.

— Давай сюда. — Клайв потянулся за чемоданом, но Хайди не разжала пальцы.

— Не надо. Я сама. Кто это?

Клайв попытался сочинить объяснение, но безуспешно. Два его мира, столкнувшись как два смерча, затягивали в водоворот, и он едва удерживался на плаву — сил на мысли и слова уже не осталось.

— Я — Адонис, — сверкнул улыбкой Сол. — Рад познакомиться, миссис Стилбурн. Милая прическа.

Клайв окаменел. Он хватал ртом воздух, будто в надежде поймать испарившийся инстинкт самосохранения.

К его изумлению, Хайди захихикала, явно довольная.

— Неужели? Благодарю. И кто же это, Клайв? Кто этот очаровательный молодой человек с мифическим именем?

— Имя не настоящее, — безжизненно сообщил Клайв.

Сбросив пальто, Хайди протиснулась между мужчинами к вешалке.

— В модельном бизнесе не пробовал себя, Адонис? Ты прямо-таки рожден для него.

— Я из Австралии. Из Сиднея. — Сол избегал взгляда Клайва. — Адонис — это мой псевдоним, я под ним участвую в соревнованиях по серфингу. В Англии торчу уже полгода и соскучился по прибою.

— Еще бы не соскучиться. — Хайди поправила волосы. — Там ведь сейчас лето, верно? Ума не приложу, почему чудесным золотым пляжам ты предпочел английскую зиму.

— Ну-у… что может привязывать человека? Только любовь, не так ли, мистер Стилбурн? — Сол послал Клайву дерзкий, откровенно провокационный взгляд. И тут же сжалился, решив прекратить пытку. — Видите ли, миссис Стилбурн, я донимал вашего мужа своей любовной историей. А зовут меня Сол, и я сегодня нянчил вашего замечательного малыша. Он был примерным мальчиком и давно спит. Думаю, до утра его пушками не разбудишь.

— А чем плоха Кэролин Уилсон? — удивилась Хайди. — Почему ты решил от нее отказаться, Клайв?

Теперь слова полились из Клайва потоком:

— Дело в том, дорогая, что вчера вечером я ушел играть с Алексом в сквош, а Кэролин, как всегда, осталась с Максом и… как бы это… думаю, она привела своего приятеля — помнишь, мы его с тобой видели?.. и… словом, доказательств у меня нет, но я уверен, что они забрались в нашу спальню. Я еще не успел сменить белье — можешь сама убедиться. Пришлось позвонить в агентство. Они прислали Сола, с прекрасными рекомендациями.

— Боже, а я-то всегда считала Кэролин такой славной девочкой. Впрочем, по виду никогда не скажешь. Что ж, добро пожаловать, Сол. Надеюсь, тебе хорошо заплатили. Клайв тебя проводит — я хочу принять ванну. До скорой встречи, Сол.

Знает или нет? Клайв снова приложился к бокалу. С тех пор как Сол проник к нему в дом, этот дикий вопрос стал обыденностью, но страх от этого не уменьшился. Скорее, наоборот. Да и чему удивляться? Достаточно взглянуть на ситуацию со стороны. Вот он, Клайв Стилбурн, сидит за обеденным столом напротив человека, до недавнего времени считавшегося его лучшим другом, трясется от ужаса, что жена раскрыла его тайну, — а Сол в это время, уложив его сына, развалился на диване перед телевизором у него дома.

Пик паники прошел, и Клайв начал успокаиваться. Напомнил себе, какое бессчетное число раз терзался тем же страхом. Понапрасну. В конце концов, что такого произошло за ужином, что могло бы открыть Хайди глаза? Да ничего. Весь этот мандраж вызван одним-единственным язвительным замечанием жены, и только.

— Как зовут вашего кота? — спросила Кристина Тэкстон.

— Какого кота?

Алекс явно озадачен, хотя, если подумать, Алекс вечно выглядит озадаченным, решил Клайв.

— Вашего кота.

Алекс остановил свою барабанную дробь.

— У нас нет никакого кота.

Ну разумеется, у вас нет никакого кота, мысленно съязвил Клайв. Уж кто-кто, а Алекс не стал бы держать кота, поскольку у всех котов дурные привычки, ни малейшего понятия о приличиях и ни капли стыда. Алекс Стоун обладал великолепным, отшлифованным чувством неприятия мальчиков-«содержанок», благоденствующих за счет старых жирных мерзавцев с их женами-мегерами. Как он сказал?.. Что за слова бросил Клайву в лицо у стойки бара, после партии сквоша? Дословно: «Господи, Клайв, где твое понятие о приличиях? Тебе не стыдно?»

Разве это достойный ответ человеку, только что излившему тебе душу? Твой лучший друг, роняя слезы в кружку с пивом, делится с тобой самым сокровенным, исторгает тоску из своей злосчастной долбаной души и бросает ее тебе под ноги — а ты корчишь из себя чертова праведника и читаешь проповедь о приличиях, стыде, моральных устоях? Что ты за друг после этого?

Алекс не пожелал больше выслушать ни слова. Просто встал и ушел.

— Как это — нет кота? Он ведь под столом сидел не так давно, о мои ноги терся. Маленький такой, черный! — возмущалась Кристина.

— Прошу прощения, Кристина… Не знаю, что там под столом терлось, но кота у нас нет. — Алекс опять покосился на «Ролекс» Роджера.

Клайв невольно ухмыльнулся. Тэкстониха, должно быть, спутала с кошкой ноги придурочной невестки Алекса. Странно, конечно, что Клэрри умудрилась дотянуться под столом до кресла этой бабы, но иного объяснения нет — наверняка то была Клэрри, в своем экстравагантном мохеровом наряде.

— Алекс, дружище, — сказал он вслух, — что-то мы с тобой сквош забросили. Пора бы уже и сгонять партию-другую да поболтать по-приятельски. Лично я соскучился.

— Э-э… видишь ли, в чем дело… — начал Алекс.

— Господи Иисусе! — Кристина Тэкстон, в шоке прихлопнув рот ладонью, кивнула на дверь.

Остальные медленно повернули головы. Кое-кто из гостей приготовился к появлению в столовой пресловутого черного кота. Но на пороге неуверенно замерла Клэрри в белом банном халате.

Клэрри медлила входить, обводя взглядом круг лиц. Вычислить общий настрой не удалось — похоже, каждый существовал в собственном мирке.

Кость в ужасе пучит глаза, таращась на нее как на привидение, а ее муж выглядит откровенно голодным, и только. Вояка смотрит осуждающе — явно не одобряет выбор наряда. Глянец развеселился — зубы белоснежно сверкнули в полуулыбке, — в то время как Сетка даже не оторвала глаз от своего бокала.

Клэрри, сколько могла, избегала взгляда Алекса, почему-то уверенная, что уж он-то ее появлению точно не обрадуется. Но в глазах Алекса, когда она все-таки посмотрела на него, не было гнева — лишь недоумение и испуг. Он попросту не понимал, что происходит.

— А где Тильда и Джуди? — с трудом выдавил Алекс, словно у него в горле что-то застряло.

Клэрри вспомнила тайное заседание в ванной, тоскливый настрой Тильды и Круэллу, ехидным напевом читающую строчки: «Если что-то любишь — отпусти…»

И пожала плечами.

— А не лучше ли тебе поспать, дорогая? — снисходительно вопросила Кость. Застигнутая врасплох, она была настроена немедленно восстановить свое превосходство.

— Я выспалась.

— Но… Клэрри, я не понимаю… Где Тильда с Джуди? — Озадаченность была Алексу к лицу, его черты совершенно естественно складывались в недоуменную маску.

— Мне показалось, я проспала всю ночь и целый день, — сказала Клэрри.

Пластилин негромко хмыкнул.

— Полностью согласен. Мне тоже кажется, что с тех пор, как нам подали закуску, прошли добрые сутки.

— В самом деле, что это мы… Мне так неловко, Брайан. — Алекс и впрямь был убит стыдом. На время позабытая, Клэрри топталась в дверях, пока он окликал Полин и просил подавать вторую перемену. — Уверен, жена через минуту-другую вернется. Заболтались, должно быть. Знаете ведь, как это у женщин…

Надутая Полин протопала мимо Клэрри, одарив ее высокомерным взглядом: «Откуда ты свалилась, дорогуша?»

— А где твое платье?

Клэрри не сразу сообразила, что Алекс снова обращается к ней — он смотрел в другую сторону. Хотя переоделась-то она одна, остальные гости были при своих прежних туалетах. Глянув на халат, Клэрри вскользь подумала, что он идет ей куда больше мохерового платья.

— Где твое платье, Клэрри?

— Я не нашла его, когда проснулась.

— Оставь ее в покое, Алекс. — Пластилин с благодушной улыбкой откинулся на спинку кресла. — Бедной девочке пришлось нелегко, верно я говорю, детка? К чему формальности? Здесь ведь, в конце концов, друзья собрались, не так ли?

Алекс выжал подобие улыбки.

— Что да, то да. Садись, Клэрри. Бог с ним, с халатом.

Клэрри колебалась, вся в плену смутных опасений — словно человек, во тьме бредущий по незнакомой местности, или зверек, шмыгающий мимо ловушки. С тех пор как ее отвели наверх, что-то неуловимо изменилось в атмосфере столовой. Здесь запахло грозой. Даже в душевных словах Пластилина ей мерещился зловещий смысл. Клэрри двинулась к своему месту за столом, стараясь держаться поближе к стене, подальше от гостей. Впрочем, увлеченные общей беседой, те не обращали на нее внимания. Она добралась до цели и опустилась в кресло, радуясь, что не привлекла ничьих взглядов.

И все же что-то не так. Высунув кончик языка, Клэрри попробовала ненависть на вкус, но не смогла определить, от кого она исходит и на кого направлена. Воздух был насыщен пронзительной злобой, что таилась за улыбкой одного из гостей. Или не одного. Клэрри содрогнулась.

— Всем приветик! — В столовую впорхнула Круэлла с Тильдой на хвосте. Обе были явно под кайфом, и, когда они заняли свои места, что-то очень тяжелое, казалось, взмыло над столом и растворилось в воздухе. — Я дико извиняюсь — мы проторчали там такую уйму времени. Уж простите, что украла нашу хозяйку.

— Клэрри! Ты почему не в постели? — В блестящих глазах Тильды плавали громадные зрачки.

— Я проснулась.

— Да уж вижу. Ах ты, проказница! — Тильда игриво погрозила Клэрри пальцем и послала мужу лучезарную улыбку: — Ты нас дождался, дорогой! Прелесть моя! Вот и отлично, можно продолжать.

У меня не получится это съесть. Оно с головой. Или получится? Клэрри в упор рассматривала крупную рыбину, разложенную перед ней на белой тарелке, как на столе хирурга или патологоанатома.

— Форель! Замечательно. — Полин еще опускала тарелку на стол, а Пластилин уже радостно потирал руки.

— Жареная розовая форель с паприкой, — уточнила Тильда. — Один из наших друзей снабжает нас превосходной рыбой. Свежайшей.

— Подтверждаю, — сказал Глянец. — Помнится, я как-то пробовал форель Тильды — клянусь, ничего вкуснее не едал. Никак, однако, не удается выудить адресочек и имя парня, который их снабжает. Нас с Хайди не допускают в избранный круг клиентов таинственного рыбака.

— Глупости, Клайв. Тебе прекрасно известно, почему я не могу тебя с ним связать. — Алекс демонстративно отвернулся от Глянца. — Брайан… Кристина… Поймите меня правильно, избранная клиентура тут ни при чем. Наш приятель не торгует рыбой, он просто делится с нами по-дружески.

— Ладно тебе, Алекс, не бери в голову! — Тильда протянула Кости миску с ярко-зеленой кашей. — Уж и пошутить нельзя. Клайв шутит. Верно, Клайв?

— Разве? — отозвался Глянец.

— Что это? — Кость подцепила на кончик ложки кашеобразную зелень, будто неведомое науке и подлежащее изучению вещество.

— Миндальное пюре с приправами. — Вместе с дозой Тильда подзаправилась терпением и теперь неплохо справлялась с Костью.

— Миндаль? Исключено. — Кость с него дующей миной уронила ложку обратно в пюре, а передавая миску мужу, даже отвернулась — из страха, не иначе, что от одного вида зеленого месива ее раздует, как аэростат. Миг спустя она сообразила, что ведет себя неприлично. — Не хотелось бы никого обижать, но я привыкла видеть, что именно я ем. У меня если морковка — так морковка, фасоль — так фасоль, а картошка — так картошка. А это… это еще что такое?

На блюде, которое поставила перед ней Полин, красовалось нечто, смахивающее на обжаренный до хруста цветок со множеством коричневых лепестков.

— Картофель с пастернаком. — Тильда едва сдерживала смех.

Глядя в остекленевший желтый глаз своей рыбины, Клэрри гадала, испытывают ли боль мертвые продукты. Умершие люди, как известно, не говорят, но значит ли это непременно, что они ничего не чувствуют? Клэрри задумалась. До чего же легко и удобно предположить, что если человек умер, то он перестал быть человеком, и его, выходит, можно спрятать в землю или отправить в огонь. У него даже можно взять какой-нибудь орган и отдать живому. С другой стороны, если не избавляться от всех этих застывших, безмолвных людей, в мире не осталось бы места.

— Извини, — пробормотала она, не отрывая взгляда от рыбы.

— Ничего, дорогая, все в порядке. — Пластилин сам дотянулся до миски с салатом, которую, следуя правилам, должна была бы передать ему Клэрри.

— Ну а теперь, когда мы все снова собрались за этим прекрасным столом, позвольте мне произнести тост! — Вояка выбросил вперед руку с бокалом, вроде собрался запустить им в кого-нибудь из сотрапезников. — За хозяев этого гостеприимного дома!

— Ага, за хозяев, — эхом отозвалась Круэлла. — За Алекса и Тильду.

— Да хранит Бог их и иже с ними, — поддакнул себе под нос Глянец.

Бокалы сдвинулись и зазвенели. Звяканье стекла отозвалось острой болью в мозгу Клэрри. Стеклянный звон в сопровождении боли все длился и длился… хотя давно должен был стихнуть. Соседи Клэрри по столу глотнули вина, отставили бокалы и взялись за вилки с ножами, а муки Клэрри продолжались, и она уже готова была завизжать. Ни один человек за столом, кроме нее, не слышал этого ужаса, грозившего взорвать ее череп изнутри. Но она точно знала, что звенящий гул исходит от кого-то из них… Сбитая с толку, Клэрри извернулась в кресле так, чтобы видеть все лица и найти наконец источник пытки.

Глянец. Его лицо внезапно стало прозрачным. Черты стерлись, и Клэрри отчетливо увидела голову, полную колокольчиков: больших и маленьких, и звоночков будильников, и церковных колоколов, и упряжных и коровьих бубенчиков. Колоколов было так много, что они занимали все пространство до последнего дюйма. Выглядело все это хаосом металла. Звучало — адовой какофонией.

Бряцанье и звяканье усиливались, но никто, кроме Клэрри, по-прежнему не слышал ни звука. В страхе, что лопнут барабанные перепонки и весь ее мир погрузится в безмолвие, Клэрри с силой зажмурилась.

И все стихло. Словно ничего и не было. Открыв глаза, Клэрри обнаружила, что колокола исчезли, а лицо Глянца вновь на положенном месте. Запах его лосьона после бритья не стал слабее, но в комнате хотя бы наступила тишина. Медленно, с облегчением выдохнув, Клэрри постаралась забыть об ужасном концерте и сосредоточиться на ужине.

— Счастливая ты девушка, — громыхнул голос Пластилина у самого уха Клэрри, вырвал ее из ступора. — В том смысле, что Алекс с Тильдой у тебя в родне. Ты приболела — а они рядом, заботятся о тебе, ухаживают, несмотря на свой званый ужин.

Желудок Пластилина издал странный, низкий звук, похожий на стон. Возразить хотел?

Клэрри попыталась ответить улыбкой, но лицевые мышцы отказались повиноваться, и ей удалось лишь прищуриться, отгородившись плотной вуалью ресниц.

Сквозь сеточку ресниц Клэрри следила за едоками, дружно терзавшими розовую форель. Ни один из них не разделял ее тревоги насчет головы рыбины. Впрочем, решила Клэрри, даже если кого-нибудь и смутят желтые рыбьи глаза, он сохранит свое беспокойство в секрете — чтобы не упасть в глазах остальных.

Все умолкли, расправляясь с едой. Атмосфера сосредоточенной алчности душила. Время от времени кто-нибудь блаженно причмокивал, да мерно щелкали челюсти жующей Тильды. Клэрри решила, что в половине повисшего над столом гнета виновны тайные мысли каждого, скрытые под маской увлеченного насыщения, а в другой половине — безуспешные попытки Тильды призвать к порядку свои челюсти. Клэрри хотелось сказать Тильде, что та зря тревожится — ее щелкающие зубы не раздражали, скорее успокаивали, как тиканье ходиков. Более того, окинув взглядом стол, Клэрри заметила, что челюсти Тильды задали ритм остальным едокам, жующим теперь с тем же автоматическим постоянством. Стихни сейчас это щелканье — возможно, само время остановится. Энтузиазм едоков рябью волновал атмосферу, кругами расходился от каждого и собирался в центре стола, над свечами и приборами с приправами. Если бы Клэрри могла, она сохранила бы все до капли — на будущее. Взамен собственного отвращения к еде.

— Тебе уже лучше, Клэрри? — Заговорив с полным ртом, Пластилин заработал суровый взгляд жены. Зубы у него были в зеленом пюре, как будто он пережевывал марсианина.

— Да.

— У тебя это хроническое? — поинтересовался Вояка, прежде чем насадить на вилку порядочный кусок рыбы и с видимым трудом запихнуть его в рот.

— Я не знаю.

— Моррис, помнится, что-то такое рассказывал о твоих приступах, — продолжал Вояка.

С полным ртом он смахивал на хомяка, затолкавшего запас снеди за левую щеку.

— Говорят, я нервная. — Клэрри принялась за картофельный цветок, старательно избегая рыбьего взгляда.

— Неужели? По мне, так это мягко сказано, — вставила Тильда.

— Ну-ну, дорогая, — буркнул Алекс.

— Как дела в галерее? — спросил Вояка. — Лично мне трудно вообразить Морриса бизнесменом, однако, по слухам, успех не за горами. Черт возьми, целую вечность не видел мерзавца… э-э… прошу прощения за мой язык.

— Галерея стала больше, — сказала Клэрри. — Моррис сломал стены.

— А что, Моррис все еще при своей жуткой бороде? — спросила Круэлла. — Только без обид, но борода у него — кошмар.

Клэрри глянула на рыбу с надеждой — вдруг ответит вместо нее? Рыбина молчала, недвижимая.

— Ну скажи, Клэрри! Скажи, что Моррис сбрил бороду, — не унималась Круэлла. — Если он до сих пор этого не сделал, ты должна его заставить.

— Он сбрил, — сказала Клэрри.

— Ну слава тебе господи! — Круэлла театрально прижала ладони к груди.

— А потом и голову побрил.

— Брайан и Кристина не знакомы с Моррисом, — напомнил Алекс, вынимая хребет из форели. — Вряд ли им интересны беседы о прическе моего брата.

— А мне нравится узнавать, как люди живут, — возразила Кость. — Слушая о других семьях, можно взглянуть на себя со стороны. Помню, когда я с Брайаном познакомилась, то просто умирала — так хотела познакомиться с его родителями поближе.

Алекс скрежетнул вилкой по тарелке.

— Н-ну… бывает, в семьях вырастают совершенно разные люди. Я очень люблю Морриса, но вряд ли у нас найдется хоть что-то общее. — И он громким кашлем поставил точку на теме.

Сущая правда. У Алекса нет с Моррисом ничего общего. Больше нет.

Алекс сморщился от неожиданно острой боли в большом пальце левой ноги — и от нахлынувших воспоминаний…

Он тихо скулит, лежа на своей кровати в детской пижамке, а Моррис приподнял его левую ногу и с тревогой разглядывает кровоточащий большой палец.

— Думаю, ногтю каюк, братан.

— Больно, — всхлипывает Алекс и тянется к старшему брату за объятиями и сочувствием.

— Знаю, знаю. — Моррис крепко обнимает Алекса, гладит по голове. — Дай-ка поищу бинт. Перевяжем — и ты у нас будешь взаправдашний раненый солдат. Ну-ну, хватит хныкать.

Алекс борется со слезами: он хочет быть большим.

— Ненавижу, когда они ругаются, — говорит он.

— Ага. Я тоже.

— Я слышал, как папа на маму кричал. Только слов не разобрал.

— И поэтому подкрался к двери. — Моррис прикоснулся губами к его взмокшему лбу.

— Да. А они открыли дверь и…

— Знаю. И попали тебе по пальцу. Давай все-таки поищем бинт, идет? — Моррис собрался встать с кровати.

— Нет! Не уходи! Не бросай меня.

Моррис со вздохом взял ладони младшего в свои.

— Не надо волноваться, Алекс. Что бы ни произошло у папы с мамой, я у тебя всегда буду. Ты понял?

Ноготь Алекс и вправду потерял. И брата, кажется, тоже — несмотря на давнее обещание Морриса. За прошедшие с тех пор годы Моррис превратился в другого человека. А родители по иронии судьбы пережили все бури и сблизились в мирной старости.

— Ты даже не попробовала рыбу, Клэрри, — сказала Тильда. — Не нравится форель?

— Я не знаю.

— А ты вообще ничего не ешь, Хайди! — Тильда, как заботливая мамаша, проверяла все тарелки по очереди. — Что с тобой? Нездоровится?

— С ней все в порядке, — торопливо отозвался вместо жены Глянец. — Не правда ли, дорогая?

— В полном порядке. — Голос Сетки дрогнул. — Просто задумалась.

О чем задумалась? — спросила себя Клэрри. Быть может, она тоже внутри звенит и тренькает, как ее муж? Слова каждого из собравшихся на этом ужине скрывали больше, чем выражали. Возможно, так и положено, а она просто раньше не замечала этого за другими? Возможно, в общении важно как раз держать собеседника на расстоянии, а не открываться перед ним? Возможно, без защитного панциря всем этим людям просто не вынести бурной общественной жизни, швыряющей их с делового завтрака на званый ужин или вечеринку, когда им хочется лишь свернуться в уголке клубочком и побыть в одиночестве. Клэрри вспомнился бряцающий хаос в голове Глянца, и щеки ее запылали, словно она увидела его голым.

— …Это было так смешно, — донесся до нее голос Круэллы. — Я в первый раз попала в метро на Валентинов день. Час пик, вагон полон, а я с тюльпанами, которые купила на станции — просто потому, что они мне понравились. Вы не поверите, что мне пришлось пережить! Кто-то косился с завистью и обидой… а точнее сказать, с ненавистью и думал: «Вот повезло глупой гусыне — ее любят, поздравляют, цветы дарят, а я опять еду в пустой дом, ужинать в компании с микроволновкой». Но были и такие, кто смотрел на меня, будто говорил: «Она влюблена. Какая прелесть». А мне хотелось ответить и тем и другим: «Кретины, я сама их себе купила!» Но знаете, что самое смешное? В вагоне были и женщины с большими, просто гигантскими букетами — и они тоже смотрели на меня! И думали: «А мои цветы лучше». Нет, вы можете себе представить — мои цветы лучше! А я смотрела на них и читала их мысли: «У меня-то розы, а у нее какие-то садовые цветочки». Или: «Мои-то из шелка, вечные, а ее и трех дней не простоят». Или просто: «Нет, вы только поглядите на эту гусыню с тюльпанчиками!» Но забавнее всего то, что я тоже подхватила игру. Знаете, о чем я думала? «Мои простенькие тюльпаны прекрасны, как картина минималиста, а все ваши букеты — пошлая безвкусица. Лично я предпочла бы, чтобы мне признались в любви, подарив скромненький букетик тюльпанов». Да-да, именно так я и думала. В конце концов мне уже хотелось орать на весь вагон: «Знаю я, все знаю! Букетик у меня невзрачный и дешевый, но на черта мне цветы на Валентинов день, если муж поставил у дома новехонькое белоснежное авто, перевязанное розовой лентой с бантом и поздравлением на карточке: Единственной истинной женщине в мире».

— Дорогая, ну к чему все это?.. — За фальшивым смущением в голосе Вояки Клэрри уловила опасливое недовольство.

— А почему нет? — проворковала Круэлла. — Не вижу причин стыдиться своего очень романтичного и очень богатого мужа.

Кость то ли фыркнула, то ли икнула в ответ. Под пристальным взглядом Клэрри пальцы Кости стиснули вилку и нож с такой силой, что побелели костяшки.

— Вы рассказали ради смеха. — Вместе со словами с губ Кости брызнула слюна, спланировав на стол за ее тарелкой. — А в результате только подтвердили мое давнее убеждение, что Валентинов день — самый нелепый, торгашеский и бессмысленный праздник в году.

— Это уж слишком, дорогая, — полушепотом сказал Пластилин.

— По торгашеству День матери его переплюнет, — возразил Глянец.

— Верно. А как насчет Рождества? — добавила Круэлла. — Что может быть более нелепым и торгашеским?

— Вот о Рождестве не надо, Джуди, — прогудел Пластилин сквозь салфетку, которой он вытирал рот. — Уж если моя жена заведет речь о Рождестве, ее никому не остановить. Будем слушать до конца вечера. Я прав, дорогая?

Кость с бледной улыбкой в три глотка ополовинила бокал.

— Не волнуйтесь, я не собираюсь навязывать всем свое мнение, — пробормотала она и опять припала к бокалу.

Клэрри глазела на Кость так давно и так пристально, что у нее закружилась голова и накатила волна дурноты. Но она не отвела взгляда. Все смотрела и смотрела, и лицо Кости словно бы сдвигалось и скользило в сторону, постепенно растворяясь, пока на его месте не осталась одна лишь пустота. Пустота, которая начала принимать очертания, медленно складываясь в идеальную картинку комнаты… точнее, угла в комнате, где живет одинокий, старый человек. Здесь все было цвета засохшей горчицы — и бурый истрепанный, протертый ковер, и обои, когда-то цветастые, а теперь безжизненно-тусклые, в грязных разводах. Две рамки на треугольном журнальном столике с выцветшей кружевной салфеткой были пусты. Свет в комнату проникал из невидимого для Клэрри окна. В затхлом воздухе плавали пылинки. Откуда-то влетела гигантская навозная муха и принялась биться о стены с таким неистовством, словно решила расплющиться на одной из них.

Клэрри моргнула, и лицо Кости вернулось на место — перекошенное, настороженное: Кость знала, что находится под прицелом настойчивого внимания. Она злобно глянула на Клэрри, и та на миг вновь увидела синеватую навозную муху, бьющуюся изнутри правого глаза Кости.

Клэрри решила не обращать больше внимания на Кость и, опустив голову, уставилась в другой глаз — желтый, не дающий ей покоя, мертвый рыбий глаз. Рыбина подмигнула.

Форель так и покоилась на тарелке нетронутой. Клэрри наколола на вилку кусочек гарнира и ножом намазала его зеленым пюре. Искоса глянула на Тильду — не следит ли? — и позволила себе баловство: слизнув пюре с картошки, как мороженое на палочке, она подержала лакомство во рту, наслаждаясь миндальным вкусом. Потом медленно проглотила и мысленно увидела, как яркая зелень скользит вниз по пищеводу и окрашивает его в изумрудный цвет. Ей всегда нравилось продлевать удовольствие от еды, представляя весь процесс. Ведь пережевывание и глотание, если на то пошло, — лишь малая его часть, и очень важно понять, что происходит внутри. Еще раз покосившись на Тильду, Клэрри забросила хрустящую картошку в рот и постаралась растворить ее, не коснувшись зубами, впитав всю сладость пастернака. Форель гадливо скривилась, но Клэрри уговорила себя, что не замечает рыбьих гримас.

— …На лето я возвращался из университета домой, — включился в сознании Клэрри голос Алекса, — и работал спасателем в бассейне. Отличная работа, непыльная. Делать-то ничего особенно и не надо — посиживай себе да останавливай тех, кто вздумает бегать по краю бассейна. Правда, и нырять приходилось, вытаскивать из воды какого-нибудь идиота — но это редкость…

Клэрри порадовалась за Алекса — из вежливости или из искреннего интереса, но слушали его все очень внимательно. Алекс был в своей стихии. Глаза Тильды затуманились.

— А Тильда приходила в бассейн два раза в неделю. Кажется, по вторникам и четвергам…

— По понедельникам и четвергам, — перебила его Тильда.

— Ну пусть по понедельникам и четвергам, — раздраженно повторил Алекс. — Разумеется, я тогда не знал ее имени, но всегда смотрел, как она плавает. Она приходила одна и отмахивала свою дистанцию. Сосредоточенно так, по-деловому. На ней был бледно-голубой купальник, и, когда она плыла, волосы струились вдоль тела. Она казалась мне прекраснейшей женщиной на свете.

В мечтательной задумчивости Алекс выглядел моложе. Он вновь был там, у кромки бассейна, вновь любовался русалкой.

— Ужас как романтично! И как же ты к ней подобрался? — нетерпеливо спросила Круэлла, подталкивая Алекса к сути.

— Не сразу. Ой не сразу. Все лето представлял, как подойду к ней, придумывал, что бы такое сказать, и гадал, замечает она меня или я для нее пустое место. Знаете, как я ее в мыслях звал? Своей Русалочкой.

— Какая прелесть! — Круэлла захлопала. — А ты мне никогда не рассказывала, Тильда!

Раскрасневшаяся Тильда привычно накрыла ладонью треугольный шрам и хлопала полуопущенными ресницами.

— Словом, думал я, думал… — продолжил Алекс, — пока сама судьба не вмешалась. Иду как-то мимо книжного магазина и вижу в витрине великолепно иллюстрированное издание «Русалочки» Андерсена. Я, собственно, эту сказку никогда не читал, но точно знал, что история романтическая. Купил книжку, вложил листочек с надписью «От тайного поклонника» и за пару фунтов уговорил дежурного по раздевалке положить подарок в шкафчик Тильды. Потом осталось только ждать, что из этого выйдет.

— И она, ясное дело, сама подошла, — процедил Глянец. — Неплохо, старина, совсем даже неплохо. Признаться, никак не думал, что простак вроде тебя способен на такие красивые жесты.

— Не груби, Клайв, — кокетливо пожурила Тильда. — Это было так чудесно!

Рассказывая историю своей любви, Алекс на глазах молодел. Казалось, годы отступают, стирая морщины со лба, и вот уже Тильда смотрит в лицо прежнего застенчивого студента. Или всему виной кокаин?

Романтика… Тильде вскружила голову романтика, а не сам мальчик. Да она и внимания-то не обращала на долговязого спасателя, пока не обнаружила в шкафчике книгу. Не так давно в каком-то журнале ей попалась статья, где говорилось, что влечение основано не на том, как ты сам видишь другого человека, а на том, как этот человек видит тебя. Тильда долго размышляла над неожиданной теорией и пришла к выводу, что так оно и есть. Алекс заставил ее почувствовать себя настоящей принцессой — очаровательной, желанной. С его помощью она заново открыла себя. Увы, постепенно Алекс перестал видеть в молодой жене сказочную русалку. Тогда-то и возникли первые проблемы. День за днем, месяц за месяцем, а затем и год за годом совместной жизни исподволь окрашивали их супружество в скучные тона привычки. А Тильде так нужно было вновь стать русалкой в глазах Алекса… вновь ощутить на себе ослепительное сияние юной любви. Тильда чувствовала, что теряет его, и цеплялась за прошлые чувства с отчаянием человека, счастье которого ускользает навсегда.

Неужели там, в прошлом, действительно были они? Кажется, ничего не осталось от окрыленных любовью юнцов, которые голыми гонялись друг за другом в закрытом на ночь бассейне и безудержно любили друг друга на скользком кафельном бортике. Как давно это было. Тильда при всем желании не вспомнила бы, когда они плавали вместе, не говоря уж о том, когда занимались любовью.

— А у нас с Кристиной никакой великой истории любви, — с ноткой сожаления признался Брайан. — Наши родители были знакомы, и я знал Кристину с самого детства.

Тильда представила себе школьный двор, где играют в камешки толстый мальчишка с ободранными коленками и худущая девочка с жидкими хвостиками и гольфами гармошкой.

— У него было много подружек. Очень много, — вставила Кристина, розовощекая то ли от гордости за мужа, то ли от вина. — Он меня и не замечал совсем — до того дня, когда пришел к нам в гости со своей мамой.

— И с тех пор мы вместе. — Брайан вытянул руку за спиной Клэрри и по-хозяйски обнял жену.

Что за унылая пара, подумала Тильда. Но вечная. Уж этот брак точно заключался «до тех пор, пока смерть не разлучит». А все потому, что строился их союз не на хлипкой, туманной мечте, а на прочной реальности. Брайану и Кристине не грозят страдания от разбитых грез, поскольку разбиваться просто нечему.

— Нет никакой романтики, — заявил Клайв. — Романтика — плод фантазии поэтов и художников. — Он промокнул взмокший лоб и ослабил узел галстука. — А на самом деле ее не существует.

Услышав высказанные вслух собственные страхи, Тильда вцепилась в вилку, как в спасательный круг.

— Не говори так! Только не своди все до уровня гормонов, Клайв. Жизнь куда как сложнее.

— Правда? — процедил Алекс, покосившись на Клайва. — Не уверен.

— Вот это да! — в притворном ужасе вскрикнула Джуди. — Что за дикие вещи ты говоришь, Алекс! И это после такой трогательной истории любви. Твоя Русалочка по-прежнему рядом, не забыл? Вот она, сидит за столом напротив тебя.

Тильда вновь вспыхнула, чувствуя, как краска цвета ее платья заливает щеки, шею, треугольный шрам, грудь…

Клэрри видела в голове Тильды холм — крутой холм с разбросанными там и сям деревьями. Небо над холмом набухло черными тучами, лил безжалостный, упорный дождь. Клэрри вглядывалась в струи, гадая, прекращался ли он здесь хоть на минуту. Судя по ярко-зеленой траве, дождь шел постоянно. С ветром. Клэрри слышала треск и стон ломающихся веток. Одно деревце росло отдельно от прочих, у самой вершины холма, и больше всех страдало от стихии. Такое тонкое, слабенькое… Как оно вообще устояло? На его ветках, несмотря на пышную зелень собратьев, не было ни листочка. Странно. Кругом сплошная вода, а деревце кажется высохшим, мертвым. Где-то за толщей туч угадывалась луна, но выглянуть ей было не под силу.

Тильда чувствовала на себе взгляд Клэрри — гнетущий, пронизывающий. Попыталась отразить его собственным, полным грозного укора, но успеха не добилась. Все равно что с покойником в гляделки играть. Тильда давно заметила, что невестка таращится на всех гостей по очереди. Как ее остановить — вот вопрос. Боже, если б только она не приехала. А еще лучше, если бы ее вообще не было. Нет, вы только посмотрите на нее… пялится с открытым ртом, даже остатки пищи видны, халат на груди распахнулся — и сколько ни подавай знаки, все без толку.

С вилки в вяло поникшей руке Клэрри упал кусочек картошки и исчез где-то под столом. Опасаясь за свой ковер, Тильда согнулась пополам и принялась шарить рукой в джунглях ног и деревянных ножек, пока не обнаружила, что ботинок Брайана уже сделал свое черное дело. Дьявольщина. Тильда втихаря чертыхалась, морщась от прилива крови к голове.

— Что ты там делаешь, дорогая? — раздался сверху голос Алекса.

Тильда вынырнула на поверхность — красная, взлохмаченная.

— Ничего, — буркнула она, дергая за бахрому скатерти, чтобы высвободить зацепившуюся сережку. — Показалось, что уронила…

Клэрри, слава богу, таращится уже на Хайди Стилбурн. Тильда освободилась от прожигающего взгляда, но не от отчаянного желания закурить или… или добавить самую капельку порошка Джуди. Сейчас это невозможно, но не исключено, что чуть позже шанс появится.

Хрум, хрум, хрум. Моль работала челюстями. Пять, максимум шесть бандитов с мощными телами и мертвенно-желтыми крыльями хищно истребляли порядочный кусок кружев. Тонких кружев. Наверное, очень дорогих. И очень красивых — Клэрри решила, что ничего изящнее не видела. Хотя, если подумать, удивляться нечему. Что можно обнаружить в голове модного модельера, кроме кружев? И какая-то моль уничтожает такую красоту. Методично уничтожает, все увеличивая безобразные дыры. С такой скоростью эта шайка очень скоро все сожрет. Сама же Сетка ничего не ест.

— Знаете, я бы хотел сказать… что в восторге от сегодняшнего вечера.

Крайне неожиданное признание: застольный разговор коснулся реставрации Опера-Хаус, а Брайан вдруг разразился комплиментами. Тильда вскинула глаза на его добродушное, улыбающееся лицо. Придуривается? Или от души?..

— Лично я считаю — люди должны всегда говорить, что думают, и думать, что говорят. — Брайан покосился на нетронутую форель Клэрри. — Вот почему разделить прекрасный ужин с приятными, искренними людьми — для меня настоящее удовольствие.

Тильда как хозяйка приема порадовалась бы, если б только смогла поверить в правдивость слов Брайана. Неужто он и впрямь доволен вечером, который в глазах самой Тильды выглядел полнейшей катастрофой? Алексу, похоже, переварить признание Брайана тоже оказалось не проще, чем проглотить последний изрядный кусок форели.

— Вы бы знали, сколько вечеров мне приходится убивать в дорогущих ресторанах, в компании напыщенных ничтожеств, искушенных в светских условностях, но неспособных на простые человеческие чувства, — продолжал почетный гость. — Зато здесь, в этом доме… Признаться, я настраивался на один из таких же нудных вечеров… думал, опять пойдут разговоры о бизнесе, гольфе… в общем, опасался, что меня опять ждет никчемный треп и никчемная еда.

Ничего себе излияния… Чаша моего терпения переполнена. В последний момент успев проглотить грубость, Тильда по ассоциации вспомнила о бокалах гостей — полны ли? Ее взгляд нервно обежал стол, но тревога оказалась напрасной: Полин исполняла свои обязанности как истинный профессионал, бесшумно и незаметно. Вот и сейчас она возникла за спиной Кристины Тэкстон, долила вина в ее бокал и вновь отступила. Быть может, Брайан прав и вечер в конце концов удастся?

— И ошибся, — продолжал Брайан. — Мы говорим об истинных ценностях — любви, семье. О детстве… и все мы видели пример заботы и поддержки… когда этой девочке стало плохо, ее окружили вниманием, а потом были рады ее возвращению, несмотря на неподходящий наряд… Я уж не говорю о еде… форель просто изумительна — ни в одном ресторане такую не подадут. Прошу прощения, что отнял столько времени, но я должен был это сказать, потому что считаю честность настоящей добродетелью. По-моему, люди не должны скрывать своих чувств.

Надрался, сделала вывод Тильда. Или просто идиот. Или и то и другое.

У Пластилина были влажные карие глаза, как у животного. Клэрри узнала собаку. Скорее всего, дворняжка — судя по морде, родословной здесь и не пахло. У пса было всего одно ухо. Второе, должно быть, потерял в драке с собратьями по уличной стае. Вывалив розовый язык, пес растянулся на полу в чьем-то доме. Клэрри заметила металлическую бляху с буквами на ошейнике, но разобрать надпись не могла.

Миг спустя сцена изменилась. Рядом с псом возникла женская нога в розовой босоножке на шпильке, не скрывающей ухоженные пальцы с ярко-красными ногтями. Клэрри хотелось увидеть хозяйку собаки в полный рост, но пришлось довольствоваться только ногой до колена. Пес тоже попытался заглянуть хозяйке в лицо, после чего принялся лизать пальцы на ее ноге — сперва осторожно, затем все настойчивее. Пальцы довольно шевельнулись, и пес рьяно заработал языком. Клэрри содрогнулась от отвращения и отвела взгляд, а когда рискнула вновь посмотреть на Пластилина, то увидела только щекастое лицо с широкой улыбкой.

— В чем-то вы, конечно, правы, — обратился Клайв к Брайану, размахивая полупустым бокалом. — Честность — одна из добродетелей и все такое… Но согласитесь, даже в таком дружеском застолье, как наше, остаются некие ограничения. Я бы сказал, запретные темы.

— То есть? Я не совсем понимаю… — Брайан сдвинул брови, силясь уловить смысл сказанного.

До чего же мерзкий субъект этот Клайв, негодующе подумала Тильда. Возражает только ради того, чтобы возразить. Сказать-то ему, по существу, и нечего. Рот кривит злобно, весь напыжился, будто вот-вот укусит.

— По-моему, Клайв имел в виду… — встрял сразу занервничавший Алекс.

— Я имею в виду, — перебил его Клайв, — что все мы бываем честны, когда честность нам выгодна. Нет проблем назвать еду великолепной, если она действительно великолепна.

— А так оно и есть, — заверил Брайан и послал Тильде улыбку. Дескать, к чему бы там Клайв ни клонил, уж я-то точно не врал насчет еды.

— Верно. Ну а если бы нет? Что, если бы все блюда сегодня оказались несъедобными и после каждого глотка тебя тянуло бы к унитазу?

— Полегче, старик, — процедил Роджер.

Тильда невольно глянула на Хайди, восседавшую с таким видом, словно ее давно уже тянет к унитазу.

— Ну, Брайан? Что бы вы сказали в этом случае? Или представьте на минутку, что с первого взгляда вы невзлюбили одного из гостей, совершенно отвратного типа. Стали бы вы нахваливать компанию и угощение? Вспомнили бы о своей честности? Неужели заявили бы хозяйке, что еда у нее дерьмо? Неужели выложили бы соседу по столу все, что о нем думаете?

— Э-э-э… — ошарашенно протянул Брайан.

Тильда потеряла дар речи. Что это на Клайва нашло? Какого черта он из кожи вон лезет, чтобы испоганить вечер?

— Клайв, дружок, ты делаешь из мухи слона. — Инициативу перехватила Джуди. — Совершенно очевидно, что ты клонишь к тому, что всегда нужен такт. Уверяю тебя, всем нам известно значение хороших манер и этикета. Свои истинные чувства мы выражаем лишь в подходящей для этого ситуации. Попасть в компанию друзей, где можно говорить все, что думаешь, — это здорово, о чем нам только что и сказал Брайан. Он рад знакомству с близкими ему по духу людьми, и он этого не скрывает. Верно, Брайан?

— Д-да, конечно. — Тот кивнул.

Тильда облегченно обмякла в кресле, но тут же вспомнила о невестке. До Клэрри, похоже, напряг за столом не дошел: она впилась немигающим взглядом в Роджера.

— Но, Брайан! Ты ведь знаешь, что твоя честность куда как глубже! — Щеки Кристины Тэкстон пошли красными пятнами, лоб блестел от испарины. Она выглядела неопрятной и взбудораженной. Глотнув вина, Кристина повернулась к Джуди: — Он бывает просто болезненно честным. Забывает и о приличиях, и о такте. Что думает, то и говорит, и плевать ему на всякую там дипломатию.

— Не скажи, дорогая. И о приличиях, и о такте я помню, но прямоту люблю, это верно. И в бизнесе, и в личной жизни.

— Всем нам нравится считать себя честными, — настаивал Клайв. — Однако открываемся мы лишь до определенной степени. Уверен, ни одному из нас не хотелось бы продолжать ужин за обсуждением проблем и наболевших вопросов каждого. Так что честность, конечно, штука хорошая, но лишь постольку-поскольку.

— К чему такие крайности, дорогой Клайв? Мы ведь за столом собрались, а не в кабинете психотерапевта.

Джуди хохотнула, следом рассмеялись и остальные.

Клэрри пропустила разговор, поглощенная изучением внутреннего мира Вояки. Ей не сразу удалось заглянуть в его голову: мешали усы, с таким упорством заслоняя ей обзор, что она готова была протянуть руку через стол и как следует дернуть за них. В конце концов усы сдались, позволив Клэрри увидеть, что творится в глубине солидного черепа.

Клэрри обнаружила там напуганного черноволосого мальчика с идеально ровным пробором, в шортах и серой нейлоновой рубашке. Опрятность облика портили сползшие к щиколоткам белые гольфы и обшарпанные ботинки с развязанными шнурками. Мальчик прижимал к груди цветастую свинку-копилку, как что-то для него бесценное, и неотрывно смотрел… нет, не на Клэрри, а на собственное отражение в большом зеркале, загадочным образом висевшем в пустом пространстве перед ним. Собственно, мальчуган стоял спиной к Клэрри — она тоже разглядывала скорее отражение, а не его самого.

Присмотревшись, Клэрри увидела нескончаемый ряд абсолютно одинаковых мальчишек, выстроившихся в зеркале. Сбитая с толку, она не сразу заметила еще одно зеркало за спиной ребенка. Два зеркала друг напротив друга, многократно повторяя свои отражения, создавали шеренгу двойников, змеей уползающую в бесконечность. В тот самый миг, когда Клэрри уяснила для себя смысл картинки, мальчуган тоже открыл собственные безбрежные возможности. Хмурое лицо его расползлось в улыбке, и он еще крепче стиснул копилку.

— Мое! Все мое! — крикнул мальчик, заставив губы всех двойников шевельнуться в унисон. — Мое! — повторил он.

Под его веснушчатым носом пробились усы, выросли, встопорщились, в пять секунд заволокли чернотой детское лицо и бесчисленных двойников и еще миг спустя обрели форму усов реального Вояки.

Клэрри вновь захотелось дернуть за них. Догадываясь, что этого никто не одобрит, она отвела глаза и постаралась вникнуть в беседу, первой скрипкой в которой опять был Глянец. Он вообще говорил много и громко — его гладкий голос то и дело нарушал ход мыслей Клэрри.

Однако голос ей было вынести проще, чем аромат его лосьона. Клэрри не любила сильно надушенных мужчин, подозревая, что парфюмерия призвана скрыть запах немытого тела. Однако у Глянца явно нет проблем с гигиеной — он безудержно поливается лосьоном, чтобы привлечь к себе внимание, заставить окружающих считаться с его присутствием. Лишенный природного обаяния, Глянец заменил его искусственным ароматом.

— Как-то в детстве, когда мне было лет одиннадцать-двенадцать, — говорил Клайв, рассеянно царапая вилкой по пустой тарелке, — родители взяли меня с младшей сестрой в гости к своим друзьям — те жили по соседству. Я ненавидел походы с родителями, но в тот раз отвертеться не удалось. Эти друзья баловали нас с сестрой. Дорогие подарки на Рождество и все такое… Короче говоря, пришлось пойти. Сначала все шло гладко, мы с сестрой, как обычно, изнывали от скуки — пока разговор не коснулся уроков вождения. Понятия не имею, с чего они вдруг завели об этом речь, зато помню, что отец хохотал, рассказывая о первом опыте матери за рулем. Мы и понять ничего не успели — а мама ударилась в слезы и принялась кричать: «Да как ты смеешь?! Унижаешь меня при каждом удобном случае. Смешиваешь с грязью на людях!» Ну и так далее и тому подобное. Но это были еще цветочки. Потом мама ни с того ни с сего — по крайней мере, нам так показалось — набросилась на отца с обвинениями в измене. «Да-да, у него интрижка на стороне!» — визжала она за общим столом, при своих детях и друзьях! Сами понимаете, нам с сестрой хотелось под землю провалиться от позора. Я так ясно помню свои ощущения… Меня не волновало, права мать или нет, — больше всего я страдал от того, что они оба выставили себя на посмешище перед чужими людьми.

— Бедный мальчик, — обратилась Кристина к своему бокалу.

— Но этим дело не кончилось, — продолжал Клайв, медленно обведя взглядом слушателей. — Когда скандал достиг апогея, к родителям присоединились и их друзья. Морин (жену звали Морин) набросилась на своего мужа: «На твоем месте, Дерек, я бы стерла самодовольство с рожи — думаешь, обвел меня вокруг пальца? Думаешь, я не в курсе твоих шашней с этой Фионой из сорок второго дома?..» Словом, сущий ад. Орали сначала по очереди — мама на отца, Морин на Дерека, — а потом уж и хором.

— Господи, а вы-то что с сестрой делали? — спросила Джуди.

— Сестра, кажется, заснула. Положила голову прямо на стол — и отключилась. А я пошел искать кота, лишь бы смыться оттуда.

Клайв помолчал для пущего эффекта.

— Мораль: мы крайне редко бываем искренними, если дело касается наших мыслей и чувств. А когда моменты искренности случаются… тогда-то и происходят катастрофы.

Только что наполненный до краев бокал Кристины Тэкстон с глухим стуком опрокинулся на стол. Тильда в бессилии следила, как красное вино пропитывает скатерть и льется на брюки Роджера Маршалла.

— Полин… — Тильда вскочила на ноги.

Опередив возражения жены, Алекс перевернул солонку, и соль тонкими струйками потекла на пятно, смешиваясь с вином в розовую массу.

— Алекс, нет!

Что за идиотский способ. Тильда не видела смысла во всех этих народных средствах.

— Соль… то, что нужно… впитывает и все такое, — бессвязно бубнил Алекс.

— Простите, — сказала Кристина. Сама она не пострадала.

— Господи, мои брюки… — Роджер вскочил и принялся возить салфеткой по штанине.

— Да помоги же, Полин! — раздраженно бросила Тильда девушке, которая беспомощно топталась рядом. — Отведи его на кухню, что ли?

— Ах да! Белое вино ведь уничтожает красное, верно? — Алекс схватил ближайшую бутылку.

— Алекс, я тебя умоляю! — Но Тильда опять опоздала. Осталось только, терзая свой шрам, смотреть, как белое вино разбавляет кашу из красного и соли на столе.

Тяжелая дверь столовой с треском закрылась за Полин и Роджером.

— Надеюсь, я не испортила брюки, — пробормотала Кристина. — Представления не имею, как это вышло.

— Не переживайте. — Тильда растянула губы в улыбке, хотя ей хотелось рыдать над своим роскошным столом. — За ужином хоть один бокал да опрокинется. Это как закон.

— Да, но почему-то обязательно мой бокал. — Кристина с тоской уставилась на пятно. — И почему я такая неуклюжая?

— Не переживайте, — повторила Тильда.

Неужели и вправду придется сдружиться с этой кошмарной бабой? Что за чучело — то святошу из себя разыгрывает, то надирается в дым.

— Когда Полин освободится, я попрошу сменить скатерть, — сказала Тильда вслух, поймав сочувственный взгляд Джуди.

— А пока нужно выпить. — Алекс потянулся за бутылкой. — Не хватало еще мучиться от жажды из-за одного неловкого жеста.

— Мы заплатим… само собой… все затраты… чистка, новые брюки… что угодно… — лепетал Брайан.

— Благодарю, дружище, — сказал Алекс, — но, думаю, все обойдется.

— Разумеется, — подтвердила Джуди, неотрывно глядя на дверь. — К тому же брюки доброго слова не стоят.

Чудный, чудный красный цвет. Соль осветлила его, превратила в розовый, но по сути он все равно остался красным. Вечно красным.

Представив, что вместо глаз у нее объектив фотокамеры, Клэрри моргнула, запечатлевая в памяти момент, когда красное попало на стол, вспыхнуло, разлилось, затопило все вокруг. Потом запустила обратный просмотр: вино вернулось в бокал, а скатерть засияла девственной белизной. Снова прокрутила вперед, нажав на паузу в тот миг, когда вино зависло в воздухе, между бокалом и столом, словно красная, готовая пролиться дождем туча. Чудный, чудный красный цвет.

Красное… Красное — не только вино на столе, красное и за столом, напротив Клэрри. Красный человек прямо перед ней, и человек этот — Круэлла. Красное платье. Что-то красное внутри — что-то странное. Клэрри его чувствовала, но никак не могла увидеть. Быть может, Круэлла тоже наслаждается красным?

Красная Круэлла в красном одиночестве. Круэллу не тронули суета за столом и тревоги остальных по поводу пролитого вина. Она застыла, безмолвная. Словно и не живая. Красная, но холодная. Велика ли, в конце концов, разница между жаром и холодом? Оба обжигают, оба причиняют боль. Клэрри заглянула в остекленевшие глаза Круэллы и не удивилась, обнаружив третий глаз, громадный немигающий глаз, заполнивший все пространство внутри ее головы. Белок гигантского глаза был прозрачен до голубизны, но зрачок был очерчен красным — густо-красным, безупречно красным. Зрачок сужался и расширялся, пульсировал размеренно, в ритме сердца.

«У нее нет сердца, — поняла Клэрри. — Сердца нет — только этот глаз, который все видит, но ничего не чувствует».

Брюки Роджера насквозь промокли в паху, с левой штанины капало. Сначала его окатили вином, потом он добавил воды, когда пытался вывести безобразное винное пятно со своих шикарных голубых брюк. В столовой он тщетно оттирал штаны салфеткой, после чего Полин утащила его на кухню, где с подозрительным энтузиазмом принялась охлопывать мокрым полотенцем, так и норовя подобраться к ширинке. Не выдержав, Роджер отобрал у нее полотенце и отпихнул настырную девицу.

— Может, все-таки помочь? — Участие в голосе Полин было пугающе разбавлено откровенным бабьим кокетством.

— Спасибо, не надо! — раздраженно рыкнул Роджер. — Сам справлюсь. — И он развернулся к ней спиной.

— По-моему, вам их лучше снять, — не унималась официантка. И что это означает? Заботу в чистом виде — или тайное желание увидеть его без штанов? — Думаю, у мистера Стоуна найдется подходящая для вас пара брюк.

— А я думаю, что вы не можете распоряжаться гардеробом Алекса, — отрезал Роджер.

— Ну и ладно. Я хотела помочь.

Полин фыркнула напоследок и вернулась в столовую, оставив Роджера в одиночку управляться с мокрыми штанами.

Пару минут он промокал брюки полотенцем и в конце концов сдался, чувствуя себя полным идиотом. Точно в детство вернулся и обмочил трусы. И откуда взялась эта тщеславная мысль, будто официантка сгорает от желания увидеть его без штанов? Какого черта такой соплячке мечтать о никчемной рухляди вроде него?

Роджер разогнулся и прошел в коридор. Штанина противно липла к ноге, в паху было холодно и мокро. Будь трижды проклята чокнутая Кристина Тэкстон, навлекшая на него этот стыд. Стыд, в котором он к тому же и не виноват — в отличие от прочих позорных моментов, где, увы, винить, кроме себя, некого.

Слава богу, что у него есть Джуди. Что бы он делал без своей Джуди? Подумать только — еще несколько часов назад он всерьез собирался оттолкнуть ее, свою единственную поддержку, свое спасение.

— Я от тебя ухожу, — сказал он, удивив самого себя внезапностью и бессмысленностью заявления.

Сосредоточенно, без намека на беспокойство, Джуди продела штырек серебряной серьги в мочку левого уха. Его слов она будто и не слышала.

— Я сказал, что ухожу от тебя, — повторил Роджер с нажимом — от злости, что его беспардонно игнорируют.

— Дорогой, застегни молнию, пожалуйста.

Джуди скользнула в платье и натянула бретельки на плечи.

Шагнув к ней, Роджер послушно исполнил просьбу.

— Ну? Как я выгляжу? — Джуди, как всегда эффектная, обернулась к нему. Грудь белела в низком вырезе, сережки матово поблескивали.

Она еще не успела накраситься. Без косметики жена всегда казалась ему гораздо моложе, ранимее. Он любил эту ее беззащитность, под слоем искусственных красок исчезавшую напрочь. Ненакрашенной Джуди не показывалась никому, кроме Роджера, — то была одна из привилегий, вытекающих из статуса ее супруга.

— Сногсшибательно. Ты всегда сногсшибательна. — Присев на край кровати, Роджер бездумно подергал за манжеты и уставился на ковер. Это еще что? Похоже на след от сигареты, хотя никто из них в спальне не курит. Прислуга, наверное. — Я пытаюсь донести до твоего сознания, что ухожу.

— Что за дурацкое выражение. — Она вновь шагнула к зеркалу, протерла лицо ярко-синим лосьоном, после чего ловко метнула использованный ватный шарик в мусорную корзину в дальнем углу комнаты. — В жизни не поверила бы, что услышу его от тебя. Сказал бы: «Я собираюсь от тебя уйти». Но «я ухожу» звучит так, будто ты выходишь за дверь, в то время как на самом деле ты сидишь на кровати и издеваешься над рубашкой.

— Джуди…

— А после ухода можно сказать: «Я от тебя ушел». Или вернее будет «Я ушел от тебя»? Или же просто «Прощай». — Перейдя к следующему этапу, она ровным слоем наносила увлажняющий крем на щеки, лоб и шею. Взгляд ее по-прежнему был прикован к зеркалу.

— Джуди, послушай, — тоненько крякнул Роджер и кашлянул, надеясь вернуть привычную хрипотцу.

Джуди завернула крышку, отложила тюбик, взяла тональный крем.

— А нужно ли, дорогой? По мне, так ты выбрал крайне неподходящее время для страданий. Через полчаса нас ждут на званом ужине, и мне вовсе не улыбается появиться у Тильды с мрачным и злобным мужем. Может, выбросишь свои проблемы из головы до возвращения? Или до завтра? А еще лучше — до следующей недели.

— А может, ты попробуешь отнестись ко мне серьезно? — Баритон вернуть не удалось, как не удалось и придать голосу желаемую убедительность.

Под слоем тонального крема лицо жены обрело матовую гладкость пластмассы. Джуди вздохнула:

— Ладно. Раз уж ты настаиваешь, поговорим сейчас. В данный момент тебе кажется — повторю твою же идиотскую фразу, — что ты от меня уходишь. Можно спросить, с чего ты это взял? Любовница достала? Ультиматум предъявила? Если так, то я тебя предупреждаю, Роджер, — не спеши жертвовать собой и всем, что тебе дорого, ради молоденькой дурочки. И пары месяцев не пройдет, как она тебе осточертеет.

— Нет! Все совсем не так… — Роджер вспыхнул. Откуда в ней эта хирургически ледяная жесткость? Все готова вскрыть, расчленить, отрезать — и рука не дрогнет.

Сузив глаза, Джуди деловито и уверенно нанесла черную обводку на веки.

— Уточни, Роджер. Все не так — в том смысле, что любовница не давит на тебя? Или все не так — в смысле, что она тебе не осточертеет?

— У меня никого нет. — У него-то точно нет. В Джуди, увы, он далеко не уверен.

— Какая жалость, — процедила она. — Проще было бы понять. В таком случае, речь идет о пресловутом кризисе среднего возраста? Боишься, что скоро сорок лет, а ты не слишком многого добился? Хочешь забыть, что у тебя трое детей, которые скоро вырастут и наплюют на твой авторитет? Мечтаешь уйти от ответственности? А я, между прочим, среди прочих достоинств особенно ценила твое чувство ответственности.

— Нет. — Прожженное на ковре пятно так и притягивало взгляд.

— Нет? Что же тогда? — Джуди вскинула брови — то ли в недоумении, то ли просто для того, чтобы накрасить ресницы.

— Стыд. — Одному Богу известно, до чего трудно было произнести это слово. Зато оно как нельзя полно и точно обрисовывало ситуацию.

— Стыд, — задумчиво повторила Джуди и поднесла к губам тюбик красной помады. — Стыд, — выдохнула она в салфетку, промокая накрашенный рот. Затем стиснула губы, выравнивая помаду, и причмокнула.

Роджер вздрогнул. Что за звук? Клацанье хирургического пинцета?

Он кивнул, не имея ни малейшего желания развивать тему. Зачем? Уйти молча будет проще. А уйти придется, несмотря на то что ему очень хочется остаться; несмотря на то что он все еще любит ее, даже такую ледяную, бесчувственную. Возможно, именно такую ледяную и бесчувственную.

— То есть тебе до того стыдно, что ты не в силах рассказать мне, отчего тебе так стыдно? — Джуди завинтила красный столбик помады обратно в тюбик. — Тебе до того стыдно, что проще уйти, чем поделиться со мной причиной своего стыда?

Он опять кивнул, презирая себя за горящие щеки, за жалкий вид нашкодившего ребенка.

— Роджер, дорогой, твоя затея бессмысленна. Я ведь знаю, что тебе вовсе не хочется от меня уходить. — Джуди выпустила в воздух ароматное облачко из флакона и прошла сквозь него. Роджер как-то поинтересовался, почему она не наносит духи прямо на шею и запястья, как другие женщины, но Джуди лишь презрительно повела бровью. Как другие? Еще чего.

Он ждал продолжения, едва сдерживаясь, чтобы не расчихаться от напитанного ароматом воздуха.

— Ты игрок, верно? — сказала Джуди, поворачиваясь наконец к нему лицом. — Сколько? Сколько ты проиграл?

Роджер онемел от изумления. Как она догадалась? Немыслимо. Исключено. Целая вечность безмолвных мук, лживых оправданий, фальшивых командировок. Бесчисленные часы в дымных казино, перед горками разноцветных фишек и колесом рулетки, которое ты молишь остановиться, а оно все крутится и крутится, будто издеваясь над тобой…

— Кто тебе сказал? — выдавил он первое, что пришло в голову.

— Никто. — Джуди села рядом на кровать, взяла его за руку, погладила тонкими, прохладными пальцами. — Я тебя слишком хорошо знаю, Роджер. Ты ничего не можешь скрыть от меня. Ну-ка, давай. Выброси из головы все эти глупые мысли об уходе и расскажи, насколько плохи твои дела.

И Роджер заговорил. Слова рвались из него таким потоком, что он и сам с трудом улавливал их смысл. Он рассказал о Париже и Амстердаме; о том, как игра захватила его, вцепилась и не желала разжать клещи, пока он не спустил все, что имел. И о том, что даже теперь, когда ничего не осталось, ее хватка не ослабла. О своем отчаянии рассказал и о том, что вот уж полгода не может смотреть в глаза жене и детям. Обо всем рассказал… Кроме тех мгновений, когда был близок к самоубийству.

Роджеру хотелось плакать, но он не плакал с шести лет и не собирался сейчас лишаться жалких оставшихся крох человеческого достоинства. Борясь со слезами, что жгли ему веки, Роджер отводил взгляд от лица жены, полного жалости. Джуди гладила его по голове, совсем как его горячо любимая и очень рано умершая мамочка. Слова иссякли, но Роджер не двинулся с места, и ладонь Джуди все скользила и скользила по его волосам.

А ему вдруг отчаянно захотелось секса. Захотелось почувствовать себя мужчиной, оказаться внутри нее. Не осмелился. Остановил страх, что она отвергнет его в тот самый момент, когда нужна ему больше всего на свете, что отмахнется, как от надоедливой мухи, буркнув что-нибудь об ужине у Стоунов, прическе и макияже, на который ухлопала столько времени.

Джуди поразила его во второй раз за вечер, когда сама взяла его руку и прижала к своей груди, а потом толкнула на спину и упала сверху, извиваясь, нашептывая что-то на ухо, расстегивая молнию на брюках.

Когда все было кончено, ее жесткая деловитость возросла многократно, и Роджер понял — ей не нужен был секс, это был всего лишь способ поднять ему дух. Оставив мужа на груде скомканных простыней, Джуди голой прошла в ванную, включила свет и встала под тугие струи душа, вздохом приветствуя грядущее повторение сборов.

Роджер лежал на спине, уставившись в потолок с трещиной, похожей на улыбку — или гримасу, если смотреть с другой стороны. Он забыл о времени. Он хотел спать, но глаза горели, стоило только опустить веки. Какое странное чувство.

Завернутая в белое полотенце, Джуди закрыла за собой дверь ванной и подняла красное платье с пола.

— Сам знаешь, дорогой, у всех есть свои маленькие секреты, — сказала она. — Каждый чего-нибудь да стыдится.

Роджер спросил бы, в чем ее секрет, если бы не боялся ответа. Он задал другой вопрос:

— И что нам теперь делать?

— Не волнуйся, — отозвалась Джуди, натягивая шелковые трусики. — Все наладится.

— Каким образом?

Джуди застегнула лифчик.

— Положись на меня. Я что-нибудь придумаю. А тебе нужно заняться собой. Сара Манетт знает отличного психоаналитика, специалиста как раз по твоей проблеме. Я ему позвоню и запишу тебя на прием.

— М-м-м.

— Поверь, дорогой, я все устрою. И прекрати, ради бога, оплакивать себя. Говорю же, секреты у всех есть. Взять, к примеру, Клайва Стилбурна…

— Клайва Стилбурна? — Роджер резко приподнялся и сел.

Джуди уже вновь устроилась перед зеркалом для второго сеанса макияжа.

— Именно. Клайв, да будет тебе известно, — бисексуал. Мальчиков снимает втихаря от жены.

Роджер заморгал.

— Что за чушь, Джуди! Где ты наслушалась подобной ерунды?

— У меня свои источники, — рассеянно ответила Джуди. — Совершенно достоверные. По самые уши увяз наш Клайв. Без ума от какого-то австралийского блондинчика.

— Господи.

— Так что не переживай, дорогой. — Джуди в зеркале послала ему ослепительную, заново накрашенную улыбку. — Твоя проблема того не стоит.

Клэрри играла с красным — возила по соли мизинцем. Сначала нарисовала улыбчивую рожицу, потом сердце. И наконец, топор. Рисовать на соли оказалось не так просто — картинки вышли нечеткими, будто из-под руки абстракциониста. Клэрри дернулась от острой боли в лодыжке — это Тильда пнула ее под столом носком туфли. Следовало бы улыбнуться, попросив прощения у хозяйки, но Клэрри рискнула нарушить правила. Улыбаться ей не хотелось.

— Бедняжка ты мой! — заворковала Круэлла. В столовую вернулся багровый Вояка и спешно прошел к своему месту, держа обе руки перед собой в тщетной попытке прикрыть мокрое пятно на штанах.

— Если хочешь, Роджер, я снабжу тебя сухими брюками, — предложил Алекс, нервно запустив пятерню в жидковатые волосы.

— Ерунда. Высохну. — Вояка с видимой неловкостью опустился в кресло.

— Роджеру вечно не везет, — продолжала Круэлла. — Если судьбе вздумается сыграть какую-нибудь злую шутку, из целой толпы она выберет именно Роджера. Помнишь, дорогой, в прошлом году в Канне мы с тобой…

Клэрри до смерти наскучили застольные разговоры, воспоминания, шутки, анекдоты из чужой жизни, звяканье бокалов. Она постаралась отключить в сознании пронзительный голос Круэллы и сосредоточиться на Алексе — тот тоже явно выпал из разговора, погрузившись в свои мысли. До чего же они разные с Моррисом. Алекс такой… обыкновенный. Вечно дергается по пустякам, переживает, что скажут люди. Вот и сейчас ерзает, кривится, моргает — в то время как Моррис уже запрыгнул бы на стол и завопил: «Тоска зеленая! Двигаем на пляж, купаться голяком при луне!»

Правда, море отсюда далеко, купаться еще холодно, а луны не разглядеть за облаками. Ну и пусть. Моррис все равно что-нибудь придумал бы. Всех завел бы, все изменил… но Морриса здесь нет, а Алекс другой.

Клэрри вонзила в него взгляд — Алекс остался последним, в чью голову она еще не заглянула. Она сосредоточилась что было сил, но Алекс отбил ее атаку. Его глаза скользнули по лицу Клэрри, и в его взгляде она прочитала: «Частная собственность. Посторонним вход воспрещен».

Ну, это мы еще посмотрим, решила Клэрри. Никто не смеет ставить ей преграды. И она поднатужилась, будто при родах, только собрав в кулак моральный дух, а не физические силы.

И дух Клэрри, внезапно очнувшись от долгой спячки, рвался на свободу, протискивался меж ребрами, что так долго служили прутьями его клетки. Он извивался и бился в груди, ускоряя ритм сердца. А сама Клэрри все тщилась проникнуть в голову Алекса; дыхание ее участилось, ногти впились в сиденье, чтобы не катапультироваться из кресла от мощи собственного напряжения.

Трудно сказать, как долго длились эти роды — то ли часы, то ли секунды, но завершились они громким хлопком в голове Клэрри. И все погрузилось во тьму.

На миг впав в панику, Клэрри тут же поняла причину кромешного мрака — она просто-напросто закрыла глаза. А когда открыла, обнаружила, что висит в воздухе над столом, прямо напротив портрета Тильдиных родителей, подбадривающих ее улыбками. Клэрри подняла руку, чтобы помахать в ответ, и поняла, что смотрит на них сквозь ладонь. Рука ее стала прозрачной. Под потолком столовой парила невесомая и невидимая Клэрри.

«Здорово!» — воскликнула невидимая Клэрри, но ее никто не услышал. Она была бесплотна и вездесуща.

А ее физическая оболочка, как оказалось, все так же сидела за столом и возила пальцем по соли.

«Эй, погляди-ка, где я!» — позвала ее бесплотная Клэрри, но Клэрри из плоти не откликнулась. Оставив в покое соль, она переключилась на нетронутую форель.

«Потрясающе. И как я раньше не додумалась? Наверное, это и называется уходом в астрал?»

Полетав немного по комнате, погладив невидимой ладонью сводчатый потолок и рассмотрев безделушки на каминной полке, Клэрри вспомнила, ради чего она, собственно, покинула свое тело.

Она порхнула к угрюмому, всеми позабытому Алексу и цепко взялась за его лицо: одну ладонь опустила ему на макушку, а вторую подсунула под подбородок. Алекс продолжал кукситься, не догадываясь о том, что с ним происходит. Его голова под руками Клэрри была до странности знакомой.

«Точь-в-точь как у Морриса», — пробормотала Клэрри.

Решение созрело у нее мгновенно, словно она всю жизнь только этим и занималась. Нужно как следует крутануть лицо против часовой стрелки, снять его, будто крышку с банки, и без проблем заглянуть внутрь.

Пока Клэрри пыхтела над его головой, Алекс потягивал вино, и рука его с бокалом невольно мешала ее планам. Клэрри уже задыхалась от усилий, а лицо даже не сдвинулось с места. Эх, была бы такая железяка, которой поддевают приржавевшие крышки, — вмиг слетело бы. Клэрри была близка к отчаянию. Алекс же, как назло, еще и расхохотался над шуткой Круэллы, и его лицо выскользнуло из ладоней Клэрри.

Клэрри воспользовалась моментом, чтобы отдышаться, а когда хохот Алекса стих до хмыканья и наконец угас, с новыми силами ухватила его лицо и решительно крутанула.

Лицо поддалось и сдвинулось с места, в точности как упрямая крышка на банке, да так неожиданно, что Клэрри едва не выронила его. Лицо оказалось на удивление увесистым, оно смахивало на стальной диск с натянутым поверх эластичным материалом. Клэрри замутило, когда лицо у нее в руках моргнуло и закашлялось, обдав ее пальцы влажным дыханием. Алекс не имел представления о том, чего лишился, и его лицо продолжало жить своей жизнью. С величайшей осторожностью Клэрри опустила свою ношу на стол и задумалась ненадолго, пытаясь представить, как выглядит лицо изнутри. Когда из оставшейся без лица головы Алекса послышалась музыка, Клэрри обернулась.

Звучал орган — но не церковный, а тот дребезжащий орган, который десятки лет назад развлекал зрителей перед сеансом в кинотеатрах.

Так и есть: в голове Алекса обнаружился кинотеатр былых времен, с полным залом терпеливо ожидающей публики и задернутым пыльным бархатным занавесом.

Из люка в полу перед серебристым экраном очень медленно появился старомодный инструмент. Коротышка старичок в желтом жилете и галстуке-бабочке наигрывал «А я люблю кокосы». Старичок играл и улыбался публике беззубым ртом. Песня закончилась, когда орган достиг уровня пола. В ответ на аплодисменты зрителей органист приподнял свой блестящий котелок и начал следующую мелодию, «Она появится из-за гор».

«Ничего себе, — произнесла бесплотная Клэрри. Старичок вновь приподнял котелок и продолжил игру. — В жизни не поверила бы, что такое может твориться в голове у Алекса».

Собираясь вернуть лицо на место, она заметила, что инструмент с органистом поехали вниз, обратно под пол.

Прикрутить лицо было проще, чем снять, да только село оно как-то неровно. Клэрри попробовала исправить положение, но лицо так и осталось кособоким. Клэрри наконец сдалась и вновь бесцельно поплыла по комнате, заглядывая гостям в уши, за пазухи и в головы.

— Почему форель не ешь? — услышала она вопрос Тильды. — Не нравится?

— Очень нравится, — ответила Клэрри из плоти.

До чего же странно слышать собственный голос со стороны. Для порхающей в воздухе Клэрри ее голос звучал тоньше, чем она привыкла. Все равно как на магнитофонной пленке — а она всегда ненавидела свой голос, записанный на магнитофон. Однако очень скоро со звуком что-то случилось, из голоса реальной Клэрри он превратился в плач ветра, завывание бури, рев тайфуна. Бесплотная Клэрри зажала невидимые уши невидимыми ладонями, но дикий звук захлестывал ее, мотал по воздуху.

Комната поплыла у нее перед глазами, предметы начали терять очертания, атмосфера сгустилась до фиолетовой черноты.

«На помощь!» — взвизгнула бесплотная Клэрри — и ее затянуло в фиолетовую дыру, всосало в пустоту ее тела, будто пылинку во чрево пылесоса. А компания за столом продолжала жевать и болтать.

И все кончилось.

Комната вернула себе привычный вид. Суровая пара взирала на всех с парадного портрета, шторы не утратили густоты золотого блеска, и горящие свечи по-прежнему отбрасывали блики на хрусталь, столовое серебро и лица гостей. Изменилась только Клэрри.

Теперь она знала все. Знала о тяжкой мысли, что мухой билась в сереньком мозгу Кости; знала о животных инстинктах Пластилина; знала о том, что власть над Воякой захватил жадный, самовлюбленный ребенок; и о том, что у Круэллы нет сердца. Клэрри теперь знала, что Глянцу нет покоя из-за колокольного перезвона, что лишенная участия Тильда в одиночку сражается со стихией и что Алекс изводит жизнь на бессмысленное представление, то поднимаясь на сцену, то уходя под нее — и так по бесконечному кругу. О да, Клэрри знала все.

На Клэрри навалилась страшная тяжесть, как на астронавта при возвращении из космической невесомости в сферу притяжения Земли. С трудом двигая неуклюжей, будто свинцовой рукой, она подняла бокал и пригубила вино. Ей больше не нравилось находиться в своем собственном, ограниченном, не способном летать теле. Но Клэрри не могла вспомнить, как ей удалось выскользнуть из ненавистной отныне плотской оболочки, и она терзалась страхом, что никогда больше не сумеет повторить этого.

А они и не догадываются о том, что она все видела и все знает. Подчищают тарелки, опускают на стол ножи и вилки. Пластилин уже ковыряет в зубах, тщетно стараясь подавить отрыжку. Тильду, похоже, заботит только скатерть: менять перед десертом или не менять? Сетка развлекается со свечой, чем определенно выводит из себя Алекса. Собрав расплавленный воск, Сетка мнет его в пальцах, скатывает в шарики, бросает обратно к фитильку и вновь собирает, мнет, скатывает…

Клэрри показалось, что рыбина пытается ей подмигнуть, но, опустив взгляд на тарелку, она обнаружила вместо форели русалочку с лицом Тильды, волосами, разбросанными по остаткам гарнира, чешуйчатым хвостом в зеленом миндальном пюре, грудью под двумя раковинами и желтыми, навеки остекленевшими глазами.

Пронзительная трель из спаренных гудков — неожиданная, грубо ворвавшаяся в застольную беседу, звон бокалов и бряцанье вилок — заставила компанию вздрогнуть, не одно сердце замереть на миг-другой и всех до единого насторожиться.

Клэрри пришла в полное замешательство. От кого из ее соседей по столу исходит этот настойчивый, гадкий электронный звук? Подозрение пало на Глянца с его колокольным оркестром, но звук, казалось, шел прямо от стола. Клэрри уже собиралась приложить к столу ухо и прислушаться как следует, когда ей пришла в голову другая мысль: что, если звон ей снится? Так ведь часто бывает: звонок будильника врывается в твое спящее сознание, а ты отмахиваешься от него, стараясь поглубже окунуться в сон. Клэрри приготовилась проснуться наконец у себя дома, рядом с Моррисом, но сон упорствовал, и будильник не унимался, заливаясь, как электронная птичка, своей размеренно-отрывистой трелью. И только заметив настороженные лица вокруг себя, Клэрри поняла, что звон слышат все. Нет, это не будильник. Это телефон. И звонит он где-то под столом. Только с какой стати Алексу и Тильде держать телефон под столом?

Клэрри уловила на лице Кости недовольство, когда Пластилин наклонился, вытащил из-под кресла дамскую сумочку скучной коричневой кожи и достал из бокового кармашка мобильник.

На глазах Клэрри лицо Кости превращалось в гранитный утес с выступом вместо верхней губы, пока ее муж отрывисто каркал в трубку:

— Брайан Тэкстон… Да… Да… Понял…

— Сколько — можно — просить.

Кость цедила слова с таким видом, будто плевалась ими.

— Может быть, мы… — Тильда неопределенно кивнула на дверь и умолкла, не закончив фразу.

— Да… минуту… да… погодите… — От Пластилина не укрылось каменное лицо жены, но и голос в трубке явно был для него важен. После недолгой внутренней борьбы Пластилин повернулся к жене спиной — трубка победила.

— Чертова игрушка! Ненавижу. Таскает с собой повсюду. — Кость обмерла. Сообразив, что помянула нечистого, в ужасе прихлопнула ладонью оскверненный рот, после чего присосалась к бокалу.

— Как я вас понимаю, дорогая, — сказала Круэлла.

— Лично я запретила Алексу пользоваться мобильником в моем присутствии, — поддакнула Тильда.

Пластилин неуклюже поднимался из-за стола, одновременно отпихивая кресло. Кресло покачнулось на задних ножках и стало заваливаться назад. Выбросив вбок руку, Клэрри остановила падение. Она видела все со стороны, как в замедленном кино. Или как на стоп-кадре, навечно запечатлевшем спортивный мировой рекорд.

— Да… минуту. — Пластилин накрыл микрофон рукой. — Прошу прощения. Это крайне невежливо с моей стороны…

— Да уж, — подтвердила Кость.

— Прошу прощения. — Пластилин повернулся к Тильде: — Если позволите, я закончу разговор в коридоре. Я быстро. Можно? — умоляюще спросил он и повторил: — Я быстро.

— Чувствуйте себя как дома, Брайан, — любезно улыбнулась Тильда и покосилась на Кость. Та свернула салфетку в тугой жгут, словно вознамерилась удавить им мужа.

— Всякое бывает, — сказал Алекс, дождавшись, когда Пластилин закроет за собой дверь.

— Это точно, — отозвалась Кость. — Вы даже не представляете себе, как часто. Подумать только — положить эту ужасную штуку в мою сумочку. Мою! Причем без спроса.

В наступившей долгой паузе Кость продолжала терзать салфетку, скручивая ее то в одну сторону, то в другую. Следуя ее примеру, остальные тоже что-то вертели в руках, старательно прислушиваясь к голосу Пластилина за дверью.

Клэрри не возражала бы чем-нибудь заняться, да только чем? Сплясать на столе? Миндальным пюре нарисовать зеленую улыбку на лице Кости? Можно, конечно, но какой смысл? Глядя на дверь в коридор, она в душе просила Пластилина закругляться со своим телефонным разговором. Если Пластилин не поторопится, Кость стиснет свое лицо в кулак и ринется в атаку на мужа.

Теперь уже все смотрели на дверь, все мечтали, чтобы сию секунду Пластилин с улыбкой вернулся в столовую. Излечить всеобщий паралич было под силу одному лишь Пластилину, и его ждали, как пришествие Святого Духа.

— У нас есть друзья, — задумчиво произнес Алекс, — которые как-то решили, что превратились в рабов технологии… угу, кажется, именно так они и выразились… и повыкидывали телефон, телевизор, видео. Отнесли на помойку, и все дела.

— И что? В семье воцарился рай? — заинтересовалась Круэлла.

— Если им верить, то воцарился. Правда, они зачастили к нам — смотреть любимые фильмы и обзванивать знакомых.

— Повсюду таскает, — бормотала Кость. — И днем и ночью.

Клэрри представила, как Пластилин и Кость рядком лежат в антикварной кровати с бронзовыми набалдашниками. Пластилин, облаченный в пижаму, тянет руку за мобильным телефоном, который надрывается под одеялом, а Кость, в простенькой байковой ночной сорочке, скулит в подушку.

— Женщины запросто обходятся без подобных игрушек, — оживилась Круэлла. — Уж нас-то с телефоном посреди званого ужина не увидишь.

— Но мужчине телефон бывает просто необходим, — возразил Вояка, чем заслужил негодование Кости: та прищурилась на него так, что от глаз остались едва видные щелочки.

— Твоя теория насчет женщин и мобильников, Джуди, — сущий вздор! — возразил Алекс, не скрывая облегчения от того, что гости опять разговорились. — Да я тысячу раз в электричках видел, как дамы вызывают по телефону своих благоверных, чтобы встретили их на станции.

— Ха! Это совсем другое дело. — Тильда, однако, не уточнила, насколько и чем именно «другое».

Осушив свой бокал, Кость громко икнула и с треском поставила бокал на стол. Клэрри удивилась, что стекло уцелело.

Струйка света из-под двери расширилась, потоком хлынула в комнату — это Пластилин открыл дверь и направился к столу, на ходу выключая телефон. Добравшись до своего места, почему-то не сел сразу, а продолжал неловко топтаться рядом.

— Ну? Сядешь ты наконец? — не глядя на мужа, спросила Кость.

— Да-да…

С удрученным видом Пластилин протиснулся к стулу, едва не рухнув на стол, когда нога запуталась в ручках сумочки. Он собирался сунуть телефон в кармашек сумки, но остановился, наткнувшись на горящий взгляд Кости. Трубка легла на стол, рядом с его пустой тарелкой.

— Что-то случилось, Брайан? — высказал Алекс волнующий всех вопрос.

— Нет… Не совсем. Собственно, ничего нового. — Пластилин медленно опустился на стул. — В наше время так сложно найти компетентный персонал. Компетентный и надежный, я имею в виду. Все норовят ободрать тебя.

— И кто на этот раз тебя обдирает? — взвилась Кость. — Какое гнусное преступление совершено против великого Брайана Тэкстона? Ну же, не стесняйся. Ты ведь помрешь, если немедленно всем не нажалуешься. Тебе наплевать, что ты обещал мне на этот вечер забыть о бизнесе. Ты ведь обещал, что оставишь чертов телефон дома. Ублюдок!

— Полин… Принеси, пожалуйста, воды миссис Тэкстон, — сказала Тильда, слегка порозовевшая от беспокойства.

— Не хочу я никакой воды. Вина, Полин.

Полин неуверенно замешкалась.

— Может, не стоит, дорогая? — Взмокший и встревоженный не меньше Тильды, Пластилин ослабил узел галстука и с трудом расстегнул пуговицу на вороге рубашки.

Кость ухватила свой бокал, не дождавшись, когда Полин наполнит его до конца.

— Будь я проклята, если позволю тебе читать мне нотации о невоздержанности, да еще при всех этих людях, — проговорила Кость.

— Ну какие нотации, Крисси?.. — промямлил Пластилин.

— Как насчет немного размяться? Приглашаю всех в гостиную на бокал-другой перед десертом! — с фальшивым энтузиазмом провозгласил Алекс.

— Лично я никуда отсюда не двинусь. И он тоже! — Кость ткнула тощим пальцем в своего злосчастного мужа.

— В таком случае, — без особой надежды на успех предложила Тильда, — можно разделиться. Кто хочет, остается за столом. Остальные перейдут в гостиную.

— Отлично! — взорвалась Кость, утопая в грозовой туче собственного красноречия. — И ты отправляйся, ублюдок. Ты же лопнешь, если не угробишь всех нытьем о каком-нибудь бедолаге из твоей мерзкой фирмы. — Кость едва не лопалась от злости, багровые ноздри раздувались. — Я так ждала этого вечера, Брайан! Я целую вечность нигде не была! Я торчу в четырех стенах, дежурю за тебя у телефона, пока ты таскаешься по приемам и вечеринкам… И вот наконец у меня выпал один-единственный шанс развлечься, а ты взял и все испортил! Тебе необходимо все испортить, ты просто не можешь иначе, верно? — Задыхаясь, она втянула слишком много воздуха, заодно проглотив и следующую порцию сарказма.

— Ну-ну, старушка, полегче на поворотах. — Вояка, похоже, запамятовал, что Кость — не его «старушка» и дело его не касается.

— Как кипящая кастрюля, — пробормотала никем не услышанная Клэрри.

— Убери со стола, Полин, — сказала Тильда и добавила в попытке разрядить обстановку: — Прошу вас, передавайте сюда тарелки.

Щекастое лицо Пластилина посерело. Он открыл рот — и тут же захлопнул, так и не решившись ничего сказать.

— Брайан? — встрепенулся Алекс.

— Я полагаю, тарелки у всех пусты? — почти взвизгнула Тильда.

— Как ты посмел сунуть свою проклятую тварь в мою сумочку? — надрывалась Кость. — Неужели для тебя нет ничего святого?

— Бурлит и бурлит, как кастрюля, — сказала Клэрри.

— Сумочка для женщины — это святыня, — раздался четкий голос Круэллы. — Это ее секрет от мужа — особенно от мужа. Секрет даже больший, чем ящик с нижним бельем.

— Прости, любовь моя. — Пластилин обмяк, окончательно пав духом.

— Как лопнувший шарик, — сказала Клэрри. На нее по-прежнему не обращали внимания.

Тильда подала знак Полин следовать за ней и со стопкой тарелок в руках направилась к выходу. Дверь за ними захлопнулась, обдав Клэрри холодом.

— Я… Я… хочу, чтобы ты знал… — Кость с трудом выговаривала слова.

— Да, дорогая? — опасливо отозвался Пластилин.

— Хочу… чтобы знал… — повторила Кость. Она вдруг побледнела и покрылась испариной. — Боже… о боже.

Под удивленным взглядом Клэрри она вскочила и бросилась к двери, зажав ладонью рот, по дороге едва не сдернув скатерть с оставшейся посудой. Миг спустя в комнате ее уже не было — только топот шагов вверх по лестнице донесся до столовой.

— Господи… — нарушил недолгую паузу Алекс. — Надеюсь, она найдет ванную…

— Простите. — Мрачный Пластилин тоже поднялся на ноги. — Пожалуй, мне лучше побыть с ней.

Уже у двери он обернулся, вытер лоб большим носовым платком.

— Еще раз прошу прощения за это… эту некрасивую сцену. — Пластилин уставился в пол, не в силах встретиться взглядом с Алексом. — Видите ли… она неважно переносит алкоголь. — Он сунул платок в карман и вздохнул. — Такое уже случалось… но довольно давно.

Он хотел что-то добавить, передумал, пожал плечами и вышел, плотно притянув за собой дверь. Медленные, тяжелые шаги сотрясли лестницу.

— Медведь, — шепнула Клэрри. — Старый, печальный медведь.

— Клэрри, милочка, ты уж больно строга. — И Круэлла прижала палец к губам, будто обращаясь к трехлетнему несмышленышу.

— Совсем как ребенок, верно?

Тильда от неожиданности вздрогнула, глянула на Полин и вернулась на кухню. До сих пор она топталась в коридоре, прислушиваясь к звукам наверху, пытаясь поймать отголоски перебранки Тэкстонов или даже рвоты… всё лучше этой мертвой тишины.

Полин сидела на табурете у кухонного стола, поигрывая незажженной сигаретой.

— Что? — рассеянно переспросила Тильда и опустилась на стул напротив. Она машинально крутила на пальце обручальное кольцо.

— Рвота и все такое. А еще говорят, с годами это проходит.

— Только если миновать каждый этап в жизни. А некоторые их перепрыгивают, — пробормотала Тильда скорее для себя, чем для Полин.

— А?

— Я хотела сказать — скорее всего, юность прошла мимо миссис Тэкстон. Вряд ли Кристина когда-нибудь напивалась, как все мы, до рвоты.

— Это почему?

Полин полезла в карман — должно быть, за зажигалкой.

— Откуда мне знать. Думаю, из-за религиозного воспитания. Во всяком случае, мне кажется, что Кристина Тэкстон однажды вечером заснула ребенком, а проснулась взрослой. Ни отрочества в промежутке, ни юности — а значит, никаких безумств, никакой несчастной любви, никаких вечеринок с пьянством и утренним похмельем.

— Какая жалость. — Полин выудила из кармана зажигалку.

— Думаю, время от времени ей хочется пережить упущенное, но поезд ушел, и в результате она просто-напросто выставляет себя на посмешище… Э-э! В доме не курить! С сигаретой в сад, Полин.

— Следом за вами? — Полин со щелчком погасила язычок пламени и недовольно уронила зажигалку на стол.

— Понятия не имею, о чем ты, — отрезала Тильда.

— Неужели? Ну а я не собираюсь морозить себе задницу. Обойдусь и без сигареты.

— Тем лучше для меня.

Обе умолкли, сверля друг друга взглядами.

Клэрри искренне хотелось помочь. У Алекса такой вид, будто он вот-вот заплачет, а Тильда, вполне возможно, уже тайком всплакнула на кухне. Клэрри давно догадалась, что званый ужин задумывался исключительно ради Пластилина. Каждый кусочек, проглоченный остальными гостями, был жертвоприношением в честь Пластилина. Ради него произносились за столом слова, ради него двигались челюсти, ради него урчали желудки. Ради него Тильда часами моталась по магазинам, набивая сумки продуктами; ради него потела над кастрюлями и сковородками. И даже крохотная мушка, позволив заморозить себя в ледяном кубике, внесла свой личный вклад в этот прием. А через час-другой каждый из едоков наведается в туалет — тоже в честь Пластилина. Ну и в честь Алекса, конечно.

Ясно и то, что прием с треском провалился, причем из-за самих Тэкстонов. Сначала телефонный звонок нарушил мирный ход ужина и стал сигналом к боевым действиям, а потом поднял злобную голову зеленый змий, окончательно добив вечер. И что теперь делать? И можно ли что-то сделать, чтобы хоть уменьшить ущерб? Клэрри обвела взглядом стол — на лицах читался тот же вопрос. Здесь каждый надеялся, что Тэкстоны наконец вернутся из ванной, им вызовут такси и Пластилин уведет жену, бормоча под нос что-нибудь малоубедительное о ее нездоровье. И все примут извинения на веру, корректно позабыв об унизительной причине «нездоровья».

— И что дальше? Что будем делать? — громко спросил Глянец.

— Подождем, пока эта… леди выблюет все без остатка и спустится к нам. — Круэлла определенно теряла терпение.

— Как это все мерзко, — пробормотала Сетка, роняя очередной катышек в пламя свечи.

— М-да… Могло быть и хуже, — не слишком убедительно сказал Вояка.

— Правда? — Алекс сорвался на крик. — Может, поделишься, каким это образом могло быть еще хуже?

Вояка пожал плечами:

— Я всего лишь хотел подбодрить. Оптимизма добавить и все такое.

«Хуже». Это слово Клэрри знала. «Хуже» — слово с длинной историей и еще более длинным будущим. Слово из тайного языка, которое мало кто отваживался произносить. «Хуже» — слово значительное, из тех, что Клэрри распознавала за милю. В ее словаре тоже было несколько таких слов, способных творить и разрушать миры.

— Знаете, когда-нибудь мы будем вспоминать этот вечер со смехом, — пообещал Глянец.

Алекс не услышал. Его взгляд был устремлен на руины так много обещавшего ужина: горки пропитанной вином соли, бокалы со следами губной помады, рыбьи кости и крошки, кляксы зеленого пюре и застывшие капли воска. Как на месте автомобильной катастрофы после отъезда машин «скорой», подумал он.

В сравнении с бедламом столовой в гостиной было особенно пусто и холодно. Тильда замельтешила по комнате, зажигая свечи, стараясь «создать атмосферу», а мысли ее по-прежнему были наверху, с Тэкстонами. Пропустив гостей, Алекс принялся смешивать напитки.

Тильда подошла сзади, сочувственно сжала локоть — он дернул плечом, отталкивая жену.

— Тебе джин с тоником, дорогая? — спросил Алекс безжизненным, скрипучим голосом. Он выглядел как мальчик, лишенный дня рождения за безобидную шалость.

— Что? Да, пожалуй. — Тильду обидел его жест, она почувствовала себя отвергнутой. Подобраться к собственному мужу оказалось не проще, чем к желанной цели, окруженной решеткой под напряжением.

— А она, часом, не пьянчужка, как по-вашему? — весело спросил Клайв.

— Ну уж нет. Пьянчужки обычно знают свою меру. — Сбросив туфли, Джуди свернулась клубочком в углу дивана.

— Похоже, она из тех, кто постоянно держит себя в узде, — едва слышно произнесла Хайди. — Сегодня ей это не удалось, только и всего.

— Чертова заноза в чертовой заднице, вот она кто, — буркнул Алекс, возясь с бутылками.

— Алекс, прошу тебя!

Тильда понимала, что муж на грани. Одно неверное слово — и он сорвется, выплеснув всю накопившуюся злость… на жену, на кого же еще.

— И что, мать твою, мне теперь делать? — Алекс отшвырнул штопор. — Просто зло берет. Стараешься, из кожи вон лезешь, чтобы ужин прошел гладко, — и все летит кувырком.

— Я тебя понимаю. — Тильда с тоской подумала о кокосовом пудинге под соусом из тропических фруктов, который дожидался на кухне. Десерт должен был стать моментом ее триумфа… должен был. Похоже, до десерта дело просто не дойдет.

— Все шло замечательно, поверь мне. Держу пари, такой форели они в жизни не пробовали. Ждите ответного приглашения. — Джуди пыталась утешить хозяев.

— Всему свое время, — согласился Клайв.

— Да какое, на хрен, приглашение! Ты что, не понимаешь, что никакого приглашения не будет! — Алекс уже кричал. — Это конец! Кто мы теперь для них? Напоминание о сегодняшнем позоре. Брайан и видеть меня не захочет. Да он на другую сторону улицы будет переходить, если меня заметит! Ему будет стыдно посмотреть мне в глаза — а все из-за его чертовой дуры!

— Ладно тебе, Алекс. Не так уж все плохо. Ты преувеличиваешь. — Но Тильда знала, что он прав. Не настолько Алекс важен для Брайана Тэкстона, чтобы тот готов был корчиться от унижения в присутствии нового партнера. Нет, о сделке можно забыть.

— Преувеличиваю? Ладно, сама увидишь.

— Надо же, — добавила Тильда. — А я-то переживала, как бы Клэрри не испортила вечер. Вот вам и судьба. Судьба и злой рок.

— Кстати, а где Клэрри? — спросил кто-то.

Никто не заметил, когда и куда она исчезла, зато теперь ее отсутствие добавило напряжения.

— Господи, а вдруг она пошла за Тэкстонами? — вскинулась Тильда. — Мало нам проблем…

— Не думаю, — беззаботно махнула рукой Джуди. — Скорее бродит себе по дому…

— Еще чего, — отрезал Алекс. — Я не желаю, чтобы она бродила по моему дому. Тилли, найди ее.

— И не подумаю! — Тильда чуть не запустила бокалом ему в голову. — Какого черта мне ее искать?

Алекс выдержал ледяной взгляд жены.

— А кому прикажешь? Как видишь, я занят. — Он дернул головой в сторону бутылок. — Кто-то же должен за ней присмотреть, от нее всего можно ожидать.

— Знаю. Но я присматривала за твоей невесткой весь вечер. Твоя очередь. — Тильда упала на стул, скрестила руки на груди и закинула ногу на ногу, всем своим видом демонстрируя, что никакие просьбы не сдвинут ее с места.

— Ладно, ладно, — буркнул Алекс себе под нос, вышел из гостиной и свернул к лестнице.

Наступившая тишина еще сильнее действовала на нервы. Первым не выдержал Клайв:

— Ты позволишь воспользоваться телефоном, Тильда? Звякну парню, который с Максом сидит, спрошу, как сын.

— С какой стати? — спросила Хайди. — Были бы проблемы, Сол сам позвонил бы.

— Убедиться никогда не вредно. — Клайв поднялся на ноги. — Заодно и перекурю в саду. Помнится, Алекс терпеть не может табачного дыма в доме.

— Я с тобой. Глотну свежего воздуха. — Роджер тоже встал.

— Он у меня такой заботливый, — сказала Хайди, как только дверь за обоими мужчинами закрылась. — Дело в том, что предыдущая нянька нас подвела.

«Боже ты мой, — подумала Тильда. — Только разговоров о детях мне и не хватало для полного счастья».

— Давай, любовь моя, давай. — Брайан гладил жену по спине, пока та со стонами исторгала из себя ужин.

Его ласка только раздражала Кристину, но попытки стряхнуть ладонь со спины успеха не имели. Никакой иной поддержки Брайан предложить не мог.

— Думаешь, я не видела, как ты на нее смотрел? — выдавила наконец Кристина.

— На кого? О чем ты, Крисси? — Брайан прекрасно знал, кого имеет в виду жена.

— На эту… как ее там… Хайди. Весь вечер на ее сиськи пялился. — Кристина отлепилась от унитаза и жалкой грудой осела в углу.

Брайан протянул ей кусок туалетной бумаги — вытереть губы.

— Глупости. Это в тебе вино говорит.

У Хайди Стилбурн и впрямь есть на что посмотреть. И грудь в порядке, и попка аппетитно виляет при ходьбе.

— Ты вечно пялишься на других. Я тебе не нужна, я тебя не устраиваю.

Ну смотрит он на женщин — что в этом плохого? Руки-то при себе держит.

— Это все твои фантазии, Крисси. Ты моя жена, как ты можешь меня не устраивать?

Кристина всхлипнула, а затем слезы хлынули потоком.

— Я не женщина… не настоящая… Я не могу подарить тебе… Не могу…

— Все, хватит. — Брайан тяжело опустился на пол рядом с женой и обнял ее, стараясь, однако, отвернуться от ее рвотного дыхания. — К чему сейчас вспоминать? Стоит тебе выпить лишнего — и ты впадаешь в отчаяние. Весь свет тебе не мил, все кажется страшнее, чем есть на самом деле.

— Да! — Кристина хлюпнула носом, уткнувшись ему в грудь. — Да!

Брайан баюкал ее, как баюкают безутешного ребенка.

— Я тебя подвела, — простонала Кристина. — Я только и делаю, что подвожу тебя.

— Ничего подобного, — солгал он.

— Подвела, я знаю. Всегда подвожу…

— Не всегда. — В этом он, по крайней мере, не солгал.

— Ты не бросишь меня, Брайан? — прошептала она чуть слышно. — Не бросишь?

Алекс включил лампу, свет ровным зеленоватым квадратом лег на фотоальбом на его письменном столе.

— Господи, какой же я лжец!

Вздрогнув от звуков собственного голоса, он медленно опустился в скрипучее вращающееся кресло черной кожи.

«Зачем я это сказал? — спросил он себя молча, и ответ не заставил себя ждать: — Затем, что это правда».

Он вынул зубочистку из маленького фарфорового стаканчика рядом с компьютером и принялся ковырять в зубах. У Алекса, сколько он себя помнил, был пунктик на зубы. Вечно ему снились кошмары, связанные с зубами, — то зубы ему раскрошат в драке, то зубы сами начнут выпадать без видимых причин, то сгниют один за другим, а то вдруг вырастут до чудовищных размеров и превратятся в клыки вампира.

«Ничего я за свою жизнь не придумал оригинального, — угрюмо решил он. — Стоит только взглянуть на мой кабинет, чтобы убедиться, до чего я заурядный тип. Взять, к примеру, это кресло — куплено, потому что в фильмах и мыльных операх только такие и показывают».

Алекс протянул руку к альбому, рассеянно отметив, какой мертвенной кажется кожа под настольной лампой.

«А лампа? Сколько раз я видел ее близнецов по телевизору? Неудивительно, что приходится пресмыкаться перед такими типами, как Брайан Тэкстон».

Он позволил себе помечтать о капитальной переделке своего когда-то обожаемого кабинета. Вытряхнуть бы все к чертям и устроить по-новому, абсолютно по-другому. Плохо ли — кабинет в виде корабельной палубы, с деревянным настилом и гамаком для отдыха, лазурными стенами в чайках, со спасательными кругами по периметру и тихо льющимся из динамиков шумом прибоя для успокоения нервов?

Его взгляд снова упал на зеленоватую ладонь, и Алекс стряхнул с себя наваждение. Еще и отделка закончена не будет, а он уже возненавидит свой кабинет. Идея идиотская — и к тому же чужая. Ладно бы он сам эту палубу придумал, а то ведь увидел в каком-то мебельном каталоге. Подобные штучки, если подумать, во вкусе старшего брата, а не младшего.

Моррис… Трудно поверить, что в былые времена братья были неразлучны, а Алекс буквально боготворил землю, по которой ступал Моррис.

Алекс открыл альбом, перевернул страницу папиросной бумаги, защищающую поверхность фотографий.

Первый снимок. Братья на пляже, в одинаковых синих плавках, взъерошенные от морского бриза. В руках у Морриса ведро и лопатка, а маленький Алекс, весь в песке, ладошкой закрывает глаза от солнца.

«Бродстейрз, 1969 год», — сообщала надпись на обороте, сделанная рукой матери. А ниже дописал отец: «Памятный день, когда Моррис потерялся».

Алекс прекрасно помнил тот случай. На пару с Моррисом они отправились в «великое путешествие». Старший объявил себя Христофором Колумбом, а младшего — помощником капитана. Имя Колумба обоим мало что говорило: какой-то моряк, открыл какие-то острова, но и этого было довольно. Моррис прокладывал путь по мелководью. Алексу едва исполнилось шесть, и плавать он не умел, так что неустрашимому девятилетнему Моррису пришлось отказаться от идеи нырнуть поглубже. Они шлепали в глубь моря, пока вода не дошла Алексу до пояса, а потом двинулись вдоль берега залива. Вскоре полотняный родительский навес уже казался цветастым квадратиком среди голов, рук, ног и шезлонгов.

Паника охватила Алекса, когда они добрались до конца залива и оказались на неведомой территории. Утром отец строго-настрого запретил им переступать границы залива.

— Это очень опасно, — предупредил отец. — Прошлым летом двоих таких же мальчиков, как вы, отливом унесло в море. Оба утонули.

Алексу и в голову не пришло усомниться в отцовских словах — для шестилетнего ребенка взрослые во всем и всегда правы.

А Моррис возьми да и заяви ему, что отец просто-напросто сочинил эту историю, чтобы они не отправились в такое замечательное путешествие. Папа обманул? Да разве так бывает? Моррис продолжал уговаривать. Сказал, что кое-что знает о потайной пещере во-он там, сразу за поворотом берега. Моррис обзывал младшего брата трусливым зайцем и девчонкой, а Алекс все ревел и ревел, растирая соленые слезы и соленую морскую воду по физиономии и бросая беспомощные взгляды в опасную морскую даль. В конце концов Моррис нырнул в глубину, а Алекс выбрался на берег и заковылял по песку, то и дело наступая на песочные замки или проваливаясь в яму, вырытую чьим-нибудь отцом.

Моррис пропал на целых два часа, хотя позже, когда береговая охрана нашла его бредущим по соседнему заливу, он утверждал, что вовсе не пропал, а заигрался в волшебной пещере и не заметил, как быстро пробежало время. От счастья, что сын нашелся, родители даже не наказали его. Алекс не забыл багровое от тревоги лицо отца и лицо матери, залитое слезами. Оба брата получили по мороженому, но Алекс все равно решил, что его обдурили. Пока Моррис развлекался в волшебной пещере, Алексу пришлось терпеть стоны и крики до смерти напуганных родителей. Ему до сих пор казалось, что он упустил что-то особенное и с тех пор так и продолжал упускать самое интересное в жизни.

О нет, подумал Алекс. Моррис не в тот день потерялся. Отцовскую приписку стоило бы перенести на одну из свадебных фотографий Морриса.

— Нет, ты только взгляни на мою невесту! Правда, она чудо? — Щеки Морриса розовели от шампанского и счастья.

— Да, конечно. Очень мила. — Алекс глянул в дальний угол зала, где радостно скакала худосочная девушка в красном. С идиотской ухмылкой на лице невеста дергалась в собственном ритме, не имевшем ничего общего с музыкой, под которую танцевали остальные. Отец Алекса и Морриса, после неудачной попытки станцевать с ней в паре, ретировался за сервировочный стол и теперь маневрировал, как вратарь, явно опасаясь какого-нибудь трюка со стороны Клэрри: вдруг запрыгнет на стол и зафутболит в него тортом?

— «Очень мила», — передразнил Моррис младшего брата. — Ну ты и сказанул, братец. Милой ее даже я не назвал бы. Зато она… она… Клэрри — это что-то! — Он обнял Алекса за плечи и кивнул в сторону полотен на задней стене галереи. — Посмотри на эти картины, брат. Смотри и учись!

Алекс послушно разглядывал гигантские красные полотна и даже, кажется, на миг проникся восхищением Морриса. В картинах не было ни формы, ни смысла, но что-то в их красных образах все же было… что-то живое и яростное. На один-единственный миг в глазах Алекса картины стали частью Клэрри; художница и ее творения слились в едином танце, языками пламени охватили стены и потолок галереи. Алекс глотнул шампанского и вытер испарину со лба.

— Ага! Ты тоже видишь, — шепнул ему на ухо Моррис.

Бородка брата защекотала шею Алексу, и он раздраженно отшатнулся.

— Что вижу? — Алекс почесал шею. — Я очень рад за тебя, но ты как был чудилой, так и останешься.

Шутка не прошла: Моррис был настроен серьезно.

— Жуть берет, да? — спросил он, глядя в глаза брата. — Моей жене, как видишь, ограничения неведомы. В отличие от обычных людей, как мы с тобой, она не умеет себя сдерживать. Самообладание не для нее.

Алекс поставил бокал на подоконник. Музыка, до сих пор вполне терпимая, внезапно стала громкой до боли в мозгу, до клацанья зубов. Алекс поморщился и вздохнул устало.

— Не надо, Моррис. Прошу тебя, не начинай. Я не хочу споров в день твоей свадьбы.

— Ха! Ясное дело, не хочешь, — фыркнул Моррис. — Драчка с женихом — это же так неприлично. Мы этого не потерпим в нашем благопристойном обществе.

— Зачем все это, Моррис? Почему ты вечно пытаешься запихать свои взгляды мне в глотку? У тебя своя жизнь, у меня своя. Я рад, что ты нашел себе жену. Честное слово, очень рад. На том и порешим, идет?

Моррис расхохотался.

— Ну и чушь же ты несешь, братец. Это ты вечно судишь меня, вечно пытаешься подсечь, превзойти. Я в жизни не встречал такого любителя посоревноваться. И такого критикана, кстати говоря. Только вот никак в толк не возьму, чего ты добиваешься — себя под меня переделать или меня под себя. — Он приблизил свое лицо к лицу Алекса и еще настойчивее заглянул в глаза.

— Ты пьян. — Алекс отстранился.

— Верно, Алекс, верно. — Моррис потянулся за бутылкой. — Шампанского?

— С удовольствием. — Алекс не без труда улыбнулся, и Моррис щедрой рукой наполнил его бокал. Шампанское полилось через край.

— Потанцуем, дорогой?

Тильда подскочила к оставшемуся в одиночестве мужу — Моррис пошел в обход по залу, наполняя пустые бокалы и подергивая плечами в такт музыке.

— Бывают моменты, когда я его ненавижу, — выдохнул Алекс, но Тильда его услышала:

— Ничего подобного. Братья всегда соперничают, это нормально. Ты его обожаешь, и при этом он доводит тебя до белого каления. — Она игриво ущипнула мужа за щеку.

— Наверное, ты права. — Алекс глянул на жену. Прелестна. Умопомрачительно хороша в этом голубом бархатном наряде. А порхает, как ангел. — Пойдем танцевать. — Он взял ее за руку — и в этот момент красный смерч, просвистев через весь зал, тяжело приземлился прямо на его изуродованный палец правой ноги.

— Ой, прости, Алекс, — раздался голос Клэрри из-под гривы необузданных кудрей. — Я тебя не заметила.

— Ничего, — процедил Алекс, кривясь от боли.

Где-то на другом конце зала, невидимый в толпе гостей, хохотал Моррис.

После отпуска в Бродстейрзе остались и другие снимки: братья с какими-то чужими ребятишками в викторианских костюмах на праздновании «Недели Диккенса» (что за неделя такая?); отец с мамой — отец дремлет в шезлонге, а мама машет руками, чтоб ее не снимали. На следующих страницах шли фотографии из старого родительского дома, со всяческих вечеринок и празднеств… Алекс не видел этих карточек уже много лет.

А почему, собственно, альбом оказался на столе? Неужели Тильда шарила по его кабинету и даже не потрудилась поставить альбом обратно в книжный шкаф, чтобы скрыть следы своего беспардонного любопытства?

Чем больше Алекс думал об этом, чем явственнее представлял жену сующей нос в ящики и полки, тем реальнее выглядела его догадка. Он уже кипел от ярости. Да как она посмела! И это после всех ее лживых слов об уважении к частной жизни каждого, о том, что человек имеет право на тайны даже от собственного супруга? Читала ему нотации, а сама не стеснялась рыскать по его кабинету?!

У Алекса руки чесались кому-нибудь двинуть — Тильде, или Моррису, или пузану Брайану Тэкстону, или Клэрри с ее безумными глазами, или этой упившейся стерве, которая разрушила его надежды. Он с треском захлопнул альбом и что было сил жахнул кулаком по столу: да провались оно все к такой-то матери! Острая боль пронзила запястье. Алекс замотал рукой, прижал к губам кулак — костяшки от удара покраснели — и взвыл, чувствуя, как злые слезы жгут веки.

Небось смеются над ним. Вся эта компания наливается запасами из его бара, поднимает на смех, хихикает и перешептывается, как школьники за партами. Быть может, уже и Тэкстоны вернулись, так что вся шайка заговорщиков в сборе. Точно. Это заговор против него. Выставив его из гостиной под предлогом поисков Клэрри, Джуди с Тильдой тут же рванули наверх и шепотом вызвали Тэкстонов:

— Он ушел, путь свободен, выходите!

И Тэкстоны выползли из укрытия, чтобы присоединиться ко всеобщему веселью. Без него, Алекса.

Ладно, пусть все не совсем так. Пусть теория всеобщего заговора абсурдна, невероятна и смахивает скорее на плод фантазии хронического шизофреника. Но крупица правды в этой мысли наверняка есть. Возможно, Тэкстоны в душе рады шансу смыться с отвратного приема. Возможно, Брайан, пристроившись на краешке ванны, в эту самую минуту превозносит Кристину за гениально сыгранную сцену, благодарит за спасение от нудного общества посредственностей, худший из которых — сам хозяин, который вбил в свою бездарную голову, что может заинтересовать кого-то как деловой партнер.

— Алекс?

Хайди объявилась. Ясное дело, кто же еще? Сучка Хайди Стилбурн, будь она трижды проклята. Заглядывает в щелку двери, а войти боится. Алексу не нужно было даже смотреть в ту сторону, чтобы это понять. Он сидел в кресле спиной к двери и не собирался, черт побери, не собирался разворачиваться.

— Алекс… это я, Хайди.

Шепчет, будто младенцу!

— Сам знаю.

О господи, не хватало только разрыдаться. Нет у него больше сил сражаться с ними. Еще эта придурочная песенка. Целый день в голове заезженной пластинкой крутится «Она появится из-за гор». Целый день, без перерыва.

— Алекс, можно с тобой поговорить? Одну минутку, не больше.

О чем поговорить? Что она может ему сказать? Проклятая мисс Успех желает побеседовать с мистером Фиаско? Саския Климт, прославленный дизайнер безобразно дорогих нарядов для дур за тридцать, желает переброситься словцом с неудачником, которому не под силу смоделировать званый ужин?

— Уходи.

— Но я за тебя волнуюсь.

— А я хочу побыть один.

Алекс старался не обнаружить слез и злости, но фраза прозвучала сдавленно — словно к виску его прижался ствол пистолета.

В наступившей тишине Алекс слышал взволнованное дыхание, а потом мягкий шелест двери по ковру. Уходит. Слава богу, решила оставить его в покое. Он выдохнул с облегчением и тут же понял, что поторопился.

— Я не уйду, пока ты не повернешься и не посмотришь на меня.

Неужели так трудно понять, что человеку хочется побыть в одиночестве? В своем собственном доме он вправе без помех уронить слезу-другую? Добьется он когда-нибудь и от кого-нибудь хоть капли уважения, которого заслуживает, о котором мечтает и которого его все с такой легкостью лишают? Алекс вздохнул, уловив аромат ее духов. Шанель, кажется… Шанель какой-то-там-номер.

— Алекс, пожалуйста.

Слезы уже текли вовсю. Алекс не выносил умоляющих женских всхлипов — тем более если не понимал, о чем его умоляют. Он медленно, но верно сдавался под ее напором. Он опять терял контроль над ситуацией.

Звучный стон сорвался с его губ. Здорово. Теперь он похож на дрессированного тюленя из водного цирка. Представление начинается. Сейчас Хайди швырнет ему на нос разноцветный надувной шар, заставит жонглировать и радостно хлопать ластами, а сама тем временем будет лучезарно улыбаться в объективы фотокамер.

«Ну а в качестве очередного трюка дрессированный тюлень по кличке Алекс выставит себя абсолютным, конченым идиотом… опять!»

И он выбирается из кресла, наступая на развязавшийся шнурок, глотая воздух вперемешку со слезами и соплями, и снова спотыкается, теперь уже о металлическую ножку кресла, и едва не грохается мордой об пол, и кашляет, кашляет, повиснув на двери, и почти слепой от слез тянет к ней руки, и тискает ее лицо, грудь, бедра, и жмется всем телом к ее веревкам, и опять плачет, и смеется, и целует ее, целует, целует, а она целует его в ответ и тоже льнет к нему, и шепчет что-то сумбурное, и не может произнести внятно, потому что ей мешают его губы.

Клэрри сменила позу, приникнув к щелочке между дверцами шкафа левым глазом — правый требовал отдыха — и радуясь от души, что вышла замуж за старшего из братьев Стоун, а не за младшего, который не мог похвастать сексуальностью даже в момент взрыва страсти, достойной как минимум трагедийного героя.

Она вовсе не собиралась залезать в шкаф — ее загнала сюда паника при звуке знакомых шагов. Паника, если подумать, оправданная — ведь Клэрри вторглась не куда-нибудь, а в кабинет Алекса, на его сугубо личную территорию, куда никто не допускался без разрешения хозяина. Вслушиваясь в шаги, Клэрри с огромным облегчением обнаружила, что страхи ее оказались напрасными: полок в шкафу не было. Собственно, там вообще ничего не было, кроме пары пиджаков Алекса на крючках. Свободного места как раз хватало для миниатюрной девушки, если, конечно, не слишком елозить, — и Клэрри мигом нырнула внутрь, не забыв оставить щелочку, по примеру персонажей из детских книжек Льюиса.

На мгновение выбравшись из объятий Алекса, чтобы захлопнуть дверь, Сетка с удвоенной энергией присосалась к Алексу, а Клэрри оставалось только оправдывать свой нечаянный вуайеризм обстоятельствами. Ей совсем не хотелось любоваться сценой страсти. Напротив, они доставили бы ей удовольствие, если бы поскорее покончили со всем этим. Пусть наиболее вероятным способом — главное, чтобы покончили. Даже без полок, шкаф не был приспособлен для отдыха, и у Клэрри уже нещадно ныла скрюченная шея.

Может, проскользнуть мимо целующейся парочки? Сетка и Алекс так увлечены друг другом, что, пожалуй, ничего и не заметят… Клэрри прикидывала шансы. Вот если бы они сдвинулись на несколько футов — можно было бы рискнуть. Каких-нибудь несколько футов отделяют ее от свободы…

Клэрри уже готовилась к броску из западни, когда Алекс резко отпрянул и вновь рухнул в кресло, а всклокоченная Сетка так и осталась стоять у двери с раскинутыми руками.

— Дорогой, что случилось? — выдохнула она.

Пригладив пятерней волосы, Алекс выудил вторую зубочистку из фарфорового стаканчика.

— Ты сука, вот что случилось.

— Не понимаю… Как ты можешь говорить такое… — Сетка шагнула вперед и пристроилась на углу стола.

Алекс отвел взгляд от ее груди, вздымающейся прямо у него перед носом, и вскинул голову:

— Ты зачем сегодня сюда пришла? Ты ведь знала, каково мне будет терпеть тебя весь вечер. — Он сунул зубочистку в рот и принялся беззастенчиво ковырять в зубах.

— Я не виновата. Тильда нарвалась на Клайва, и он принял приглашение. Что я могла сделать? — Отбросив локоны за спину, Сетка поправила сползшую бретельку платья.

Клэрри со вздохом отлепила уставший левый глаз от щелки и припала к ней правым. Конец ее надеждам на свободу. Похоже, застряла в этой ловушке надолго.

— Могла бы что-нибудь наврать — мол, неважно себя чувствуешь и все такое. Да что я тебя учу, сама ведь не дура! — Алекс выписывал зубочисткой круги в воздухе.

— Но мне так хотелось тебя увидеть. — Голос Сетки дрогнул.

Очень артистично плачет, отметила Клэрри. Искусство красиво плакать доступно не многим женщинам. Сама Клэрри относилась к тому большинству, которое от слез катастрофически дурнеет: опухшее лицо, багровые пятна, сопли, поросячьи глазки. Плачущая женщина, как правило, вызывает жалость — никак не желание. Сетке же удалось второе, если судить по реакции Алекса: тот развернул кресло и забросил ногу на ногу. Кое-что прячет, определенно. От слез глаза Сетки увеличились и заблестели. Она хорошела с каждой секундой, будто подсвеченная изнутри золотистым сиянием. На львицу похожа, решила Клэрри. На величественную, готовую к прыжку львицу.

— Я скучала по тебе, — всхлипнула она.

— Ты не имеешь права скучать по мне. И прекрати эти долбаные слезы. — Алекс с силой крутанул кресло, чтобы не видеть ее лица.

Клэрри казалось, что она смотрит мыльную оперу. Вот только самодовольство Алекса выбивается из сценария. В хорошей мыльной опере не допустят такого явного самодовольства героя. Моррис временами тоже этим страдал. Семейное. Наверное, невыносимое самодовольство передавалось в их роду из поколения в поколение.

— Не имею права? Это чувство, Алекс. Чувства не имеют ничего общего с правами. — От злости у Сетки моментально высохли слезы.

— Значит, ты не имеешь права говорить мне, что скучаешь. Не имеешь права заявляться ко мне в дом и болтаться передо мной, как… как долбаная морковка перед мордой долбаного осла, которую не схватить.

В самую точку. Осел и есть — старый упрямый осел, который вопит и фыркает, топая следом за своей морковкой.

— Почему не схватить? Вот я, совсем близко. Стоит только руку протянуть… — Сетка сама протянула руку, чтобы погладить Алекса по щеке. Он терпел несколько секунд, после чего оторвал ее ладонь от щеки — грубовато, на взгляд Клэрри, — но продолжал держать в своей руке, не замечая, что выкручивает Сетке запястье.

— Ты меня дразнишь, Хайди. Зачем ты меня дразнишь? — Слова его были по-прежнему резки, но тон их мягок. Прежде чем выпустить руку Сетки, он прикоснулся губами к ладони.

Клэрри жест одобрила — очень галантно. Если зачатки рыцарства Алексу были не чужды, то они вернулись к нему вместе с самообладанием.

— Конец нашим отношениям положил ты, Алекс. Это был твой выбор. Забыл?

Алекс возмущенно фыркнул.

— Выбор! Не смеши меня. — Он вскочил на ноги, пересек кабинет, раздвинул жалюзи на окне и прошипел, выглянув в темный сад: — Ага! Вот и твой верный муж. Помахать ему? — Он почти выполнил свою угрозу. — Да нет, вряд ли заметит — поглощен общением с нашей прелестной официанткой. Ах, как мило, набросил на нее пиджак, чтобы бедняжка согрелась. Наверное, надеется на благодарность, по-быстрому, в кустах.

— Хватит, Алекс.

— О, прости, дорогая. Пожалуйста, прости. — В голосе его звучал неприкрытый сарказм. — Какая гнусность с моей стороны — бросить тень на твоего безгрешного супружника. Гляди-ка, и Роджер тоже там. — Он отвернулся от окна и пристроился на подоконнике.

— Оставь Клайва в покое. Как подумаю, что я с ним сделала…

— Что ты сделала с ним?..

Клэрри едва уловила последнюю фразу Алекса — скорее выдох, чем слова. Ей вспомнилась Тильда в ванной комнате — жалкая, потерянная.

«Господи, как мне тошно, Джуди, как тошно… Моя жизнь… в ней такая страшная пустота, а я… я ничем не могу заполнить эту пустоту, я не могу…»

— Можешь ты оставить Клайва в покое? — отрывисто спросила Сетка.

В самом деле, оставь ты его в покое, безмолвно поддержала Клэрри. И себя заодно оставь в покое. А еще лучше — оставь в покое всех вокруг, заберись в какой-нибудь укромный уголок, побудь наедине с собой и выйди оттуда нормальным человеком, а не самовлюбленным снобом.

Алекс не внял ее немым увещеваниям.

— Ты вообще представляешь, каково это — думать о другом человеке каждую чертову минуту, просыпаться с мыслями о нем, засыпать с мыслями о нем, не иметь ни секунды покоя, потому что голова твоя забита только им? Представляешь, я тебя спрашиваю? — Алекс для пущего эффекта ткнул зубочисткой в свою голову, угодив прямо в ухо. Багровый от ярости, он продолжил, не дожидаясь ответа: — Вот во что ты превратила мою жизнь. Вот почему мне пришлось выбирать: все или ничего. Вот почему я был готов ради тебя отказаться от всего — от дома… — он повел рукой вокруг, — от семьи, от друзей. О да, у меня не осталось бы даже друзей. Джуди Маршалл, черт бы побрал ее ядовитое жало, в пять секунд настроила бы всех против меня. Но мне было бы плевать. Да-да, плевать! Потому что у меня была бы ты.

— Ты кому-нибудь о нас рассказывал? — Сетка не услышала ни слова.

— Что? — Алекс был в бешенстве от ее реакции — или отсутствия реакции.

— Ты кому-нибудь о нас рассказывал?

— Нет, конечно! Как ты могла подумать? Э-э-э… а ты?

— Нет. — Сетка разглядывала свои ногти. — Вернее… только Джуди.

Алекс пришел в такой ужас, что ужаснулась даже его задница, немедленно соскользнувшая с подоконника.

Клэрри вспомнила немигающий третий глаз и красно-винную улыбку. Снова вспомнила Круэллу с Тильдой в ванной комнате. Представила Круэллу в другой ванной — уже с Сеткой. Представила бесконечный ряд ванных комнат, и в каждой по Круэлле за закрытой дверью, с пакетиком порошка и подругой со страшной тайной.

Сетка заняла оборону:

— А почему бы мне не поделиться с Джуди? С кем и делиться, если не с лучшей подругой. — Но, судя по вниманию Сетки к своим ногтям, она понимала, что не права.

— Почему бы не поделиться с Джуди?! Боже, дай мне силы! — Алекс опять уставился в окно, словно опасаясь, что лопнет от злости, если будет смотреть на Сетку.

— Не бойся, она не расскажет Тильде. Джуди не такая, — без особой убежденности заверила его Сетка. — Она никому не расскажет. Я знаю Джуди.

— Угу. Я тоже. — К Алексу вернулась напыщенность.

Не зная, куда девать руки, Сетка взяла со стола автоматическую шариковую ручку и принялась щелкать кнопкой. Щелчок — стержень выпрыгнул. Щелчок — пропал. Клэрри эта забава здорово действовала на нервы. Вот бы выскочить из шкафа и конфисковать игрушку…

— А даже если она и расскажет Тильде — тебе-то что? — Сетке удалось взять себя в руки. — Минуту назад ты утверждал, что ради меня готов все бросить. Помнишь?

Клэрри проникалась симпатией к Сетке. Как она ловко изворачивается!

— М-да.

«М-да» Алекса было из тех бессодержательных «м-да», которые никуда не ведут.

— Алекс, дело не в том, что я тебя не люблю. — В голосе Сетки зазвучала усталость вперемешку со скукой.

Клэрри поняла, что эта тема всплывала в их спорах многократно.

— А в том, что ты не настолько меня любишь, верно? — перебил ее Алекс. — Не настолько, чтобы связать со мной жизнь. О нет, ты предпочитаешь остаться с мужем-кретином, который к тому же, позволь тебе заметить, не совсем тот, за кого ты его держишь.

— И что это значит? — Сетка заметно напряглась: разговор круто повернул в неведомую ей сторону.

У Клэрри давно чесалось между лопатками, а дотянуться никак не выходило. Нет, она не хотела проблем для Алекса с Тильдой, но за неимением иного выхода все же уповала на то, что кто-нибудь откроет дверь и прервет затянувшийся тет-а-тет. А у Алекса, похоже, чесался язык — сообщить Сетке что-то секретное о ее муже.

— Ты не слышал? Я спросила — что это значит?

— Ничего. Забудь. Он придурок, только и всего. Придурок, который слишком много на себя берет. А я из-за него вынужден валандаться с психопаткой, в которой сексапила не больше, чем в соседской кошке.

— Прекрати, Алекс. Нехорошо так отзываться о Тильде, — с фальшивым возмущением воскликнула откровенно довольная Сетка.

Алекс наконец отлепился от подоконника, подошел к ней и взял ее лицо в обе ладони, чтобы заглянуть в глаза. В этом жесте не было и намека на нежность: его пальцы натянули щеки Сетки на скулы, придав ей, увы, очевидное сходство с хомяком.

— Прекрати со мной играть, Хайди, — прошипел Алекс, не заботясь о том, что брызжет ей в лицо слюной. — И не изображай из себя святошу. Тебе насрать на Тильду — иначе ты не запрыгнула бы в постель со мной!

Сетка замычала, но, не сумев выдавить ничего членораздельного, умолкла.

Клэрри, не подозревавшей в Алексе подобного деспотизма, стало страшно за Сетку.

— Я больше не могу, поняла? — Алекс с трудом удерживался от крика. — Отвечай — Джуди Маршалл уже запустила свой телеграф сплетен? Еще не вся округа в курсе, я тебя спрашиваю?

Хомяк промычал что-то отдаленно напоминающее «нет».

— Хорошо вам, бабам. Раздвинули ноги — и готово. Никаких усилий. В худшем случае не понравится — ну и ладно.

Еще один невнятный звук.

— У меня не встает, понятно? На нее, по крайней мере.

Клэрри не видела глаз Сетки, но в них наверняка читалась неловкость, потому что Алекс вдруг отпрянул от нее и рухнул в кресло, стиснув теперь уже собственное лицо в ладонях. Он молчал, но дышал глубоко и часто.

Сетка провела рукой по лицу — Алекс, должно быть, причинил ей боль.

— М-да.

Еще одно из тех же «м-да». Второе за несколько минут. Сколько их придется услышать Клэрри до тех пор, пока она выберется отсюда и сможет наконец почесать между лопатками? Клэрри приняла решение, нечто вроде законного акта: как только прозвучат еще три «м-да» — она немедленно вылезает из шкафа. И никаких отговорок, закон есть закон. Согласие она подтвердила рукопожатием со своим невидимым двойником.

— И еще одно. — Алекс оторвал лицо от ладоней. — Ты уверена, что Макс не мой сын?

— Да, — без колебаний ответила Сетка. — Тебе бы этого хотелось, но это не так.

Сетка потрогала свои горящие щеки и улыбнулась. Разрушив надежды Алекса на отцовство, она совершенно успокоилась.

— В одном ты прав, Алекс, — сказала она, опустившись на корточки у его ног. — Я не настолько тебя люблю, чтобы бросить Клайва. И заметь, я живу с ним не только ради Макса. Если твой брак, как ты считаешь, мертв, то мой очень даже жив. Нам с Клайвом хорошо вместе. Мы понимаем друг друга, мы подходим друг другу в постели, а сейчас подумываем о втором ребенке. Зачем же мне от всего отказываться?

— М-да.

Раз! Первое из трех намеченных «м-да». Еще два — и Клэрри на свободе. К счастью, она не видела лица Алекса и обиды, стоявшей за этим «м-да».

Сетка понизила голос, подбавив в него интимности:

— Но я все равно тебя люблю, Алекс, я по тебе скучаю. Ты позволишь тебе помочь?

— Помочь? — переспросил он недоуменно.

— Ну да — помочь.

Клэрри предложение не понравилось. Настолько не понравилось, что ее замутило. А один из пиджаков, висевших у нее за спиной, странным образом усиливал тошноту. Аллергия, решила Клэрри. У меня аллергия на ткань, из которой сшит пиджак.

Сетке пришлось разжевывать свою мысль.

— Я хочу тебе помочь. Ну, ты понимаешь. С этой твоей… проблемой.

— Боже!

— Наверняка ничего серьезного, Алекс. Со мной все получится.

Алекс потер шею. В жар бросает, подумала Клэрри. Надо же, какое подходящее выражение. В жар бросает. Ее и саму, кстати говоря, бросает в жар — и не только от духоты.

— Не надо мне твоих одолжений. Я не калека.

Обиделся, подумала Клэрри.

— Какие одолжения? Я хочу тебя.

— М-да.

Есть! Осталось третье и последнее. Клэрри приготовилась к побегу из темницы.

— Давай прямо сейчас… — Сетка практически легла на Алекса.

— Сейчас? Ты спятила? Внизу моя жена, твой муж и Джуди Маршалл. Не забыла? — Алекс был потрясен и сконфужен.

— Ты меня больше не хочешь? — Очень кокетливо.

— При чем тут… Это непристойно!

Непристойно. В ушах Клэрри зазвучал ханжеский голос свекрови. С тем же успехом мамаша Алекса могла сидеть у него на плече и грозить пальцем.

С явственным хрустом коленей Сетка выпрямилась, демонстративно подавила зевок и пригладила платье.

— Какой же ты бываешь зануда, Алекс. Ночной колпак со шлепанцами тебе, пожалуй, пойдут. А жаль… я ведь завелась.

Она отвернулась и шагнула к двери, но замешкалась, взявшись за ручку. Ей не пришлось долго ждать.

— Да! — Алекс уже стоял рядом, пришлепнув ладонь Сетки своей, чтобы не дать ей повернуть ручку. — Да! Я тебе покажу колпак со шлепанцами, — выдохнул он ей в ухо, расстегивая ремень.

Ну что за свинство. Эти люди абсолютно не умеют вести себя на приемах. Клэрри поерзала, пытаясь дать отдых онемевшему плечу, и закрыла глаза. Снаружи неслись шелест и скрип расстегиваемой молнии, хихиканье Сетки и еще одно «Я тебе покажу» от Алекса. Напоследок приникнув к щелке, Клэрри увидела рыжую копну волос и распластанные по двери ладони Сетки. Все понятно: Алекс собрался «показать ей» прямо у двери. Стоя. Отрезав путь к бегству. Перед глазами Клэрри маячил белый зад Алекса (как у Морриса… почти), болтались хвосты рубашки. Штаны упали до щиколоток и елозили по полу, пока Алекс возился с веревками Сетки. Мелькнули белые женские трусики, резинка хлопнула по телу. Последнее, что заметила невольная зрительница, прежде чем снова закрыть глаза, — зубочистку рядом с металлической ножкой кресла.