Звездная ночь

Глава 12

— Ромео и Джульетта не очень хорошо знали друг друга. — Слова звучали странно, хотя я сама их написала. — Ради своей страсти они бросили вызов родителям, рисковали собственными жизнями и в конце концов умерли. А ведь они провели вместе совсем мало времени. Это великая история любви, основанная на слепом, безрассудном увлечении. Возможно, Шекспиру следовало бы дать им возможность лучше узнать друг друга.

— Все, что вы сказали, верно, мисс Оливьер, но я не уверена, что это изъян пьесы. — Миссис Бетани сидела за своим столом, постукивая пальцами по деревянной поверхности. Ее длинные ногти с глубокими бороздками издавали такой громкий звук, что я его слышала. — Ромео и Джульетта фактически чужие друг другу, даже в конце пьесы. Но, возможно, в этом и состояло намерение Шекспира? Показать, что такая безумная, готовая к самопожертвованию страсть, которую испытывали Ромео и Джульетта, обычно является лишь первым упоением любви? И что более зрелые и образованные люди не должны повторять их ошибок?

Я съежилась за своей партой. К счастью, сегодня миссис Бетани не собиралась делать из меня мальчика для битья. Она окинула взглядом кабинет:

— Желает ли кто-нибудь еще рассказать нам про изъян, замеченный им или ею в пьесе?

Кортни подняла руку, как всегда стремясь меня сконфузить.

— Они вели себя так, как будто у них не было возможности заниматься сексом, не поженившись, а это неправда!

Миссис Бетани вздохнула:

— Не забывайте, что, несмотря на вульгарный юмор, Шекспир обычно писал, стремясь соответствовать нравственным законам своего времени. Кто-нибудь еще?

И тут, впервые на моей памяти, решил высказаться Вик:

— Если вы спросите меня, то Бард прокололся, позволив Тибальту убить Меркуцио раньше, чем Ромео убил Тибальта. Ведь предполагалось, что между ними кровная вражда, так? И Монтекки ничуть не лучше Капулетти, если то, что говорит нам в конце герцог, правда. То есть было бы куда круче, если бы Ромео и Тибальт сражались только потому, что ненавидели друг друга. А то, что Тибальт убил Меркуцио, помогло Ромео соскочить с крючка.

Я ожидала неминуемой схватки, но ничего такого не произошло.

— Мистер Вудсон сделал превосходное замечание, — заявила миссис Бетани. — Оформив смерть Тибальта от руки Ромео именно таким образом, Шекспир несколько уменьшает нравственную двусмысленность случившегося.

Пока миссис Бетани писала на доске «нравственная двусмысленность», я оглянулась на Вика. Он пожал плечами с таким видом, будто говорил: «Ничего не могу поделать со своей гениальностью».

Несмотря на то что слушать литературную дискуссию Вика и миссис Бетани было забавно, весь урок и долгое время после него меня терзало странное гнетущее чувство. В библиотеке я села в кресло в углу, куда падал оранжевый и золотой свет из витражного окна, и уставилась на свои записи. В самом деле, насколько хорошо мы с Лукасом знаем друг друга? Мы встретились больше года назад, и я с самого начала почувствовала связь между нами, но несостоявшаяся встреча в Ривертоне в очередной раз напомнила мне, как редко нам удавалось побыть вместе, или рассказать друг другу всю правду о себе, или вообще сделать что-нибудь по-настоящему важное для нас.

Что если мы, как Ромео и Джульетта, слишком быстро решили рисковать всем?

Но тут я вспомнила, как мы с Лукасом сидели в этой самой библиотеке, и свет, падавший из витражного окна, окрашивал его волосы в бронзу. Вспомнила, как он рассказывал мне про свой побег из дома в возрасте пяти лет: он тогда взял с собой только пачку шоколадного печенья и рогатку. Вспомнила, как мы с ним примеряли смешную старую одежду в комиссионном магазине в Ривертоне, как флиртовали в беседке и что я почувствовала, когда он в первый раз поцеловал меня.

Я вспомнила, как он сказал, что любит меня, хотя я вампир, несмотря на то, что его всю жизнь учили ненавидеть вампиров. Вспомнила, как он лежал подо мной, изогнув шею, чтобы я могла его укусить, и добровольно предложив мне свою кровь.

Нет, это не слепое безрассудное увлечение. Это любовь. Я знала точно.

Улыбнувшись, я захлопнула тетрадку и закрыла глаза, чтобы глубже погрузиться в свои воспоминания. Пусть мне придется проживать каждый день так, словно я не тоскую по Лукасу, я все равно могу остаться верна ему и тому, что мы с ним пережили вместе. Время, проведенное врозь, ничего не значит — если только я смогу остаться сильной. И я не собиралась грустить о том, чего не было, лучше думать обо всем чудесном, что было. Пришло время прекратить скорбеть и начать праздновать.

В этом году маме не пришлось перешивать мне платье к Осеннему балу, а с макияжем я справилась сама, так что у нее осталось больше времени на мою прическу. Я сидела на краю кровати своей спальни наверху, в бюстгальтере без бретелек и трусиках, и осторожно дула на только что накрашенные ногти, думая о Патрис: та делала себе маникюр и педикюр буквально ежедневно.

— Если бы Патрис меня сейчас увидела, она бы мною гордилась.

— А ты напиши ей и расскажи. — Мама говорила невнятно, потому что держала во рту несколько шпилек. — Готова поспорить, она будет рада получить от тебя письмо.

— Наверное. — Я очень сомневалась, что Патрис думает о ком-нибудь, кроме самой себя, но все же не мешает отправить ей открытку.

— Я подумала, может, тебе следует поддерживать отношения с другими, — произнесла мама, вколов мне в волосы очередную шпильку. — Больше общаться с нашими. Я имею в виду, теперь, когда вы с Балтазаром стали парой.

— Да, пожалуй, — ответила я. — Но я все равно чувствую себя немного странно. Он старше меня. — Вообще это было очень мягко сказано, если учесть, что Балтазар фактически присутствовал на первом Дне благодарения.

Мама пожала плечами:

— Твой отец старше меня почти на шестьсот лет. Поверь, после первой сотни лет мы перестали это замечать.

Мама с папой очень легко преодолели разницу в возрасте; я выросла, вообще об этом не задумываясь, и только сейчас, начав проводить больше времени с Балтазаром, поняла, что это все-таки имеет значение.

— Ну, все равно я не могу не думать об этом.

— Я понимаю. Просто тебе нужно иначе воспринимать время, как делают все вампиры, если у них хватает ума. Это как раз то самое, что Балтазар может тебе дать, ну а Лукас нет.

Я напряглась и почувствовала, что ее руки замерли над моими волосами. Мы вступали на опасную почву и обе это знали. Мы с родителями говорили почти обо всем, только не о Лукасе.

— Я встречаюсь с Балтазаром не ради получения жизненного опыта, — негромко произнесла я. — И с Лукасом встречалась не потому, что бунтовала.

— Милая, мы так никогда и не думали! И никогда не винили тебя за то, что случилось с этим юношей. Ведь ты это знаешь, правда?

Я не стала поворачиваться к ней. Почему-то было легче вести этот разговор, не глядя маме в глаза.

— Знаю.

Кажется, она нервничала больше, чем я.

— Бьянка, наверное, есть еще одна вещь, о которой мы сегодня должны поговорить.

— О чем? — Неужели она догадалась, что я все еще думаю о Лукасе? Или даже о том, что тайком встречаюсь с ним?

В общем, я сделала дюжину разных предположений, но она после нескольких секунд молчания произнесла:

— Нам с тобой нужно еще раз поговорить о сексе.

О господи!

— Я понимаю, что тебе уже многое известно, — пошла напролом мама. Мне казалось, что все мое тело от смущения побагровело. — Но когда с кем-нибудь сближаешься, особенно с кем-нибудь опытным, вроде Балтазара, происходят некоторые вещи... Может быть, у тебя появились какие-то вопросы.

— Вообще пока рано об этом думать, — торопливо пробормотала я. Только мама может начать выкладывать именно ту информацию, которая мне совершенно не нужна! — Мы только начали встречаться.

— Ну, как скажешь. — Мамин голос прозвучал весело, она просто потрепала меня по плечу и, к счастью, больше не возвращалась к этой теме, пока я заканчивала одеваться к балу.

Я едва успела надеть серебристые туфли с заостренными носками, как в дверь постучали. Отец и Балтазар громко поздоровались и похлопали друг друга по спине — в последнее время это вошло у них в привычку, Я вспомнила, что и с Лукасом в прошлом году отец поступал точно так же. Наверное, все мужчины любят поважничать, когда приветствуют кавалеров своих дочерей — или отцов своих девушек. Мама смахнула с моей щеки ресничку и обняла меня.

— Ну, иди и срази их наповал!

Я вышла в гостиную, и папа с Балтазаром замолчали. Папа улыбнулся и качнулся на пятках, откровенно гордясь мной. Лицо Балтазара не изменилось, но в его глазах мелькнуло восхищение, от которого я исполнилась ощущением собственной женской власти.

Темно-зеленое атласное платье без бретелек, с глубоким вырезом на спине, было скроено по фигуре и плотно облегало меня, слегка расширяясь от бедер, чтобы я могла танцевать. Я надела мамино серебряное ожерелье с опалами еще двадцатых годов; длинные серьги ему в пару задевали мою шею. Мама собрала мои волосы в низкий узел, закрепив его тонкими косичками, и завершила прическу одной-единственной заколкой с драгоценными камнями. В прошлом году я чувствовала себя красавицей; в этом тоже, но здесь крылось нечто большее. Наконец-то я ощущала, что выгляжу не как девчонка, а как женщина.

Родители быстро выставили нас за дверь. Балтазар взял меня за руку, чтобы помочь спуститься по лестнице. Новая туфля скользнула по стоптанной каменной ступеньке. Он поспешно обнял меня за талию.

— Не ушиблась?

— Нет. — Я подняла взгляд и обнаружила его лицо совсем рядом со своим.

Он все еще крепко обнимал меня. Я понимала, что должна отстраниться, но еще понимала, что он меня хочет, и ничего не могла с собой поделать — мне это нравилось. Впервые в жизни я чувствовала, что быть женщиной — значит обладать уникальным могуществом.

— У тебя такая красивая прическа, — сказал Балтазар. Его темные глаза вглядывались в мое лицо. — Раньше женщины чаще такие делали. Мне это всегда нравилось.

На моих губах заиграла улыбка.

— Так, значит, это путешествие во времени?

Почему-то это разрушило чары. Он выпрямился.

— Я счастлив быть здесь и сейчас. Пойдем. Давай потанцуем.

И снова большой зал был изысканно украшен ради бала, хотя на этот раз совершенно в другом стиле. Свечи точно так же пылали рядом с чеканными медными зеркалами, отражавшими мягкий мерцающий свет, но в этом году стены и столы были украшены тысячами и тысячами цветов самых разных сортов, но исключительно белоснежными. Даже темные каменные полы были засыпаны лепестками, и весь зал казался мягким и светящимся.

Балтазар вел меня на танцпол под звуки настраивающегося оркестра, и девушки бросали на него восхищенные взгляды — таким представительным и искушенным он выглядел в своем вечернем костюме. Мысль о том, что все они в восторге от Балтазара, возбуждала. Наверное, каждому хочется время от времени вызывать ревность и зависть. И тут я заметила кое-кого, явно не потрясенного.

— Атлас. — Кортни посмотрела на мое платье и вскинула бровь. Ее платье насыщенного золотистого цвета, с низким вырезом было совершенно ошеломительным, хотя мое мне все равно нравилось больше. — Очень смело с твоей стороны надеть такое. Стоит в нем только сесть, и оно помнется — будет выглядеть, как старый мешок для мусора.

— Значит, мне придется танцевать весь вечер, — весело ответила я. — Тогда не нужно будет садиться.

И мы проплыли мимо нее, пока она безуспешно подыскивала ответ.

В прошлом году бал мне понравился, но в этом я пришла от него в полный восторг. Сердце мое больше не ныло из-за Лукаса; я не сомневалась в нашей взаимной любви. И хотя я предпочла бы видеть своим кавалером его, я понимала, что ему этот бал вряд ли доставил бы столько удовольствия, сколько мне. Нет, я совершенно успокоилась и наслаждалась происходящим. Балтазар искусно вел меня, выполняя сложные движения во всех по очереди старинных танцах. Скрипки, фортепьяно и арфы играли вокруг нас, мелькали разноцветные девичьи наряды. Казалось, что ты находишься внутри калейдоскопа, вращающегося каждую секунду.

— Ты вальсируешь гораздо лучше, — сказал Балтазар где-то в середине вечера. Его широкая ладонь лежала на моей обнаженной спине. — Упражнялась?

— Да, в комнате, иногда. И терпела Ракель, которая все время надо мной смеялась.

— Оно того стоило. — Он наклонился чуть ближе ко мне, так что его губы едва не задевали мое ухо, и прошептал: — Сейчас?

Я огляделась. Учителей почти не было видно, наверняка они патрулировали школьную территорию, куда ускользнуло множество пар.

— Сейчас.

Мы дотанцевали до края танцпола и вышли из зала весело смеясь, словно просто решили передохнуть. А когда начали подниматься вверх по лестнице, ведущей в северную башню, мимо прошли двое парней в смокингах. Мне показалось, что они слишком долго на меня смотрели, и я спросила:

— Как ты думаешь, они что-нибудь заподозрили?

— Потому что так на тебя смотрели? Думаю, они просто мне завидовали. — Балтазар вздохнул. — Много они знают. Пойдем.

Больше нам никто не встретился. Мы добрались до мужского крыла и пошли дальше. Я мысленно проклинала свои каблуки, которые предательски цокали по каменным ступеням, однако мы спокойно добрались до двери в комнату, где хранились документы. Я поколебалась, но решила постучаться. Вполне могло случиться, что не только мы с Лукасом решили, что это прекрасное место для того, чтобы побыть наедине, а меньше всего мне хотелось наткнуться на слившуюся в объятии парочку. Никто не отозвался, и Балтазар сказал:

— Все чисто.

Мы торопливо вошли в комнату. Тут определенно кто-то побывал с тех пор, как я видела привидение. Вероятно, миссис Бетани. Все коробки и сундуки передвинули, и впервые на моей памяти здесь было убрано. Окна отмыли так, что стекла сделались невидимыми, и казалось, что горгулья может впрыгнуть внутрь в любую секунду. Из углов исчезла паутина.

— Так что мы ищем? — спросил Балтазар.

— Что-то, что поможет понять, почему люди вдруг стали учиться в академии «Вечная ночь». Лукасу необходимо это узнать. Если мы сначала расскажем ему об этом, нам будет легче объяснить про Черити и все остальное. Кроме того, разве тебе самому не хочется узнать?

— Я всегда думал, что миссис Бетани делает это ради денег. Люди на многое готовы пойти ради денег.

— Если бы ей требовались деньги, она могла бы начать принимать людей давным-давно. Как ты и сам говорил, миссис Бетани не любит менять правила, так с чего бы она вдруг решила изменить одно из них? И потом, если бы речь шла о наличных для академии «Вечная ночь», она не стала бы предлагать стипендии ученикам-людям, а она это делает. Ракель получает стипендию, и она не одна такая.

Балтазар кивнул, соглашаясь с моей мыслью, но похоже, ему не очень нравилась вся эта затея.

— В прошлый раз, когда ты сюда пришла, ты разбудила призрака.

— Если хочешь уйти...

— Я не оставлю тебя здесь одну, — сказал он так решительно, что я смутилась.

Глупая получилась шутка — разве он мог испугаться?

— Мне кажется, я уже трижды видела призраков. В трех разных местах — в большом зале, на лестнице и тут. Вряд ли это связано с определенным помещением.

Похоже, я не убедила Балтазара, но он произнес только:

— Ну, так что мы ищем?

— Какую-нибудь связь между учениками-вампирами и нынешними учениками-людьми.

— Это не особенно сужает поиски, Бьянка. — Это еще мягко сказано: комната была забита коробками и ящиками с документами двухсотлетней давности. — Думаю, лучше просто начать.

Мы открыли крышки и принялись перебирать старые пожелтевшие листки бумаги. От них летела пыль. Мне приходилось то и дело отряхивать платье — я не могла спуститься в зал вся грязная. Балтазар вслух называл имена, а я молча читала другие: Тобиас Эрн-шоу. Агата Браунинг. Дирам Патель. Ли Ксаотинг. Табита Айзеке. Нор Ал-Эйеф. Джонатан Донахью. Ски Кахуранги. Сумико Такахара. Это были выходцы из разных стран и столетий. Если между этими именами и имелось что-то общее, так это то, что они одинаково ни о чем нам не говорили. Академия «Вечная ночь» была сравнительно небольшой школой, поэтому мы с Балтазаром знали почти всех учеников-людей, но ни один из них никак не был связан с вампирами, имена которых мы тут отыскали.

— Вот тебе и идея, — простонала я, отряхивая пыль с ладоней.

— Мы не доказали твою теорию, но и не опровергли ее. Вся беда в том, что тут слишком много документов. Нам нужно более точно знать, что мы ищем. — Балтазар вытащил из жилета карманные часы и нахмурился. — Скоро придется возвращаться. Все заметят, что мы ушли, но если мы вернемся, они решат...

— Верно. — От мысли о том, что они решат, я сильно смутилась и не смогла посмотреть Балтазару в глаза.

— Мы будем и дальше искать, я обещаю.

— Спасибо.

Вниз по лестнице мы спустились незамеченными, и Балтазар с облегчением произнес:

— Отлично. Не хотелось бы портить тебе репутацию.

— Вампиров можно обесчестить?

— Ты должна об этом знать лучше других. — Он взял меня за руку и направился к танцполу. — Пойдем. Пусть начинают злословить.

На этот раз мы танцевали не только ради удовольствия. Балтазар привлек меня к себе ближе, чем раньше, ближе, чем меня когда-либо кто-либо прижимал, кроме Лукаса, конечно. Наши тела тесно соприкасались. Теперь мы с ним не были частью общего движения. Мы двигались медленнее остальных, словно в мире не осталось никого, кроме нас, словно мы были совершенно одни. Говоря по правде, сейчас я куда острее ощущала, что за нами наблюдают, ощущала веселое изумление наставников, интерес остальных ребят и злобную ревность Кортни.

Это все игра, повторяла я себе снова и снова. Это ничего не значит ни для меня, ни для Балтазара. Получать удовольствие от игры — нормально.

В какой-то момент Балтазар задел рукой платье одной из девушек и поморщился:

— Что за...

Мы выпали из танца и отошли к стене. Я взяла его за руку и увидела на указательном пальце красную каплю.

— Должно быть, у нее булавка в платье.

Балтазар покачал головой и вдруг замер. Он медленно поднес палец к моим губам, предлагая мне свою кровь.

Вампиры вокруг нас воспримут это как флирт. Пить кровь друг у друга — очень интимный для вампиров процесс. Тот, кто пьет, может почувствовать все потаенные желания и эмоции другого. Зачем Балтазар предложил мне свою кровь — только для того, чтобы дополнить иллюзию наших с ним отношений, или же он в самом деле хочет этого?

Так или иначе, но я не могла сказать «нет».

Мои губы сомкнулись на его пальце, я лизнула подушечку. Вкус оказался соленым. И хотя крови была всего лишь капля, мне хватило, чтобы мельком почувствовать то, что чувствовал он, увидеть стробоскопическую вспышку его мыслей: я танцую в темно-зеленом платье, мудрее, старше и в тысячу раз красивее, чем я есть на самом деле.

Я сглотнула, все вокруг как будто потемнело, а через мгновение осветилось снова.

— Гораздо лучше, — сказал Балтазар низким голосом и медленно вынул палец у меня изо рта.

До меня дошло, что я стою зажмурившись. Чувствуя себя словно одурманенной, я попыталась собраться с мыслями.

— Ладно. Хорошо. — Он улыбнулся, и мне показалось, что он собой гордится.

Повернув к танцполу, я чересчур беззаботно произнесла:

— Пойдем танцевать?

— Пойдем.

Пальцы Балтазара сомкнулись на моей руке, и, безупречно выбрав момент, он в одно мгновение увлек меня обратно на танцпол. Водоворот танцующих тут же захватил меня, словно я чувствовала ритм и темп музыки в биении собственного пульса. От вкуса крови и возбуждения кружилась голова. Больше никогда, думала я. Лукасу это не понравилось бы. Ни за что.

Я поскользнулась на чересчур гладком полу, начала извиняться — и тут же поскользнулась опять. Схватилась за плечи Балтазара, чтобы восстановить равновесие, он нахмурился, и тут я поняла, что он тоже с трудом удерживается на ногах. Мы одновременно глянули на пол и обнаружили, что стоим на льду.

Все забормотали, начали в смятении вскрикивать, а лед становился все толще, потрескивал, и вот уже под ногами прочная, неровная голубовато-белая поверхность. Несколько человек упали. Какая-то девушка пронзительно завопила. Я заметила на стене букет белых цветов, перевязанных лентой: каждый лепесток сверкал инеем и стал неподвижным, замерзшим, твердым...

Балтазар пробормотал:

— Это?..

— Да.

Холодный, вызывающий дрожь ветер, который я хорошо помнила, пронесся по залу, и свечи замигали, а некоторые потухли. Оркестр постепенно прекратил играть — сначала один инструмент, затем другой и наконец полная тишина. Учителя потащили учеников к дверям, но, хотя все были напуганы, никто не мог оторвать взгляда от происходящего. Голубоватый лед покрывал стены, заморозил все до единого окна; сосульки, толстые, как сталактиты, свисали с потолочных балок и с каждой секундой становились все больше. Вот они длиной два фута, пять футов, десять, и уже толще меня — и все это за какие-то мгновения. Я ощутила прикосновения холодных хлопьев, только сейчас они были не мягкими и снежными, как в прошлый раз. Они были острыми и колючими, как ледяная крупа.

— Что мы сделали? — Я вцепилась в пиджак Балтазара. — Разбудили призрака?

— Призрак? — Это Кортни, а мы меньше всего хотели, чтобы кто-нибудь услышал это слово. — Это призрак?

Началась паника. Все одновременно кинулись к выходам, поскальзываясь на ледяном полу, вопя во все горло, падая друг на друга и создавая заторы. Балтазар одной рукой схватил меня за талию, а другой рукой прикрыл мне голову, защищая от нечаянных ударов. По залу хлестнул ледяной ветер, задув оставшиеся свечи. С каждой секундой становилось все темнее; с каждой секундой мне становилось все страшнее.

Они знают, что делать, думала я, хотя теперь меня по-настоящему трясло. Наверняка миссис Бетани, или мои родители, или еще кто-нибудь знают, как с этим справиться, потому что, о господи, кто-то должен с этим разобраться и прекратить...

На окошке с простым стеклом, единственным в большом зале, вдруг в нескольких местах растаял иней, образовав одно слово: НАША.

И тогда лед треснул сразу и везде — на стенах, на потолке, на полу. Мы едва устояли на ногах из-за этого толчка, и я услышала над головой ужасный треск. Посмотрев наверх, я увидела, что сталактиты дрожат, и тут они обрушились. Ледяные копья десяти футов длиной полетели вниз, прямо на нас.

Все закричали. Балтазар швырнул меня на пол и накрыл своим телом. Потрясенно ахнув от прикосновения льда к телу и тяжести Балтазара, я увидела, как один из сталактитов рухнул в каком-то футе от меня. Осколки льда полетели во все стороны, вонзаясь мне в руки; я услышала, как ругается Балтазар, и поняла, что ему досталось еще сильнее. Тяжелая сосулька свалилась рядом с нами, в нескольких дюймах, чудом не задев Балтазара.

Затем затряслось и с финальным пронзительным звоном лопнуло окно. Осколки усыпали весь пол.

И все кончилось. Вокруг слышались рыдания и отдельные вскрики. Балтазар скатился с меня, держась за спину и морщась, и я смогла оглядеться. Все промокло, украшения свалились на пол, вокруг лежали и быстро таяли огромные куски льда, в лужах валялись атласные туфельки.

— Балтазар, ты цел?

— Все прекрасно. — Это прозвучало бы более убедительно, если бы он смог встать с пола. — А ты?

— Да. — И только сейчас до меня дошло, что я могла бы умереть. Скорее всего, Балтазар спас мне жизнь. — Спасибо тебе...

— Не за что.

Я уставилась на окно. Призрачное слово уже исчезло с него. На что предъявляли права привидения? На комнату, где хранились документы? Северную башню?

Или на саму академию «Вечная ночь»?