Звездные мечты

— Следующие несколько лет были для сестер довольно бурными, — сказала Биби молоденькой журналистке. — То взлеты, то падения… Кики, не имевшая особого успеха в Голливуде, произвела настоящую сенсацию в итальянских фильмах у Витторию Росы. Он был талантливым режиссером; и их сотрудничество оказалось плодотворным. Анджела вскоре после своего выкидыша забеременела опять. Как я всегда говорю: «Бог дал, Бог и взял».

Дик Пауэр был очень доволен, когда она опять забеременела. Вы знаете, что значит для политика беременная жена. Огромный плюс. Однако я помню, что к тому времени в этом браке возникли некоторые проблемы, несмотря на то что они ждали ребенка. Ходили слухи о связях Пауэра с другими женщинами, особенно с одной блондинкой, кинозвездой, но, естественно, я ничего этого не печатала. Я никогда не печатаю подобные вещи, потому что считаю: если в браке имеются какие-то проблемы, сплетни только усложнят их, надеюсь, вы меня понимаете.

Что касается Кики и ее тесного сотрудничества с Росой, очень интересным мужчиной, то после скандала с Гринбергом… Да, ситуация была достаточно взрывоопасная для ее брака с душкой Брэдом Крэнфордом.

Кроме того, без конца появлялись истории о неожиданном появлении их отца, но я заявила: «Докажите мне это, и тогда я все напечатаю». Я никогда в жизни не печатаю того, что вызывает у меня хоть малейшее сомнение.

1

Самолет из Сакраменто, на котором летела Анджела, приземлился в аэропорту Лос-Анджелеса вовремя, однако к его прибытию Кики опоздала. Она появилась лишь через полчаса.

— Кики, как ты могла заставить меня стоять и ждать здесь, после того как я бросила все на свете, поссорилась из-за этого с Диком и примчалась сюда, как только ты меня позвала?

— Кики очень извиняется, солнышко. Я не могла. Я говорила по телефону с Виком о последних приготовлениях и совершенно забыла о времени. Был такой бурный разговор. Не злись, киска. Я постараюсь исправиться, как только приедем домой. Я тебе приготовлю теплую ванну с бальзамом, чтобы ты расслабилась, и уложу тебя в постельку, чтобы бедная беременная крошка хорошенько отдохнула.

— Дик был просто в ярости. Он сказал, что если я потеряю и этого ребенка, то он убьет нас. То есть тебя и меня, а не себя и меня. — Она засмеялась.

— А-а, Дик вечно в ярости то из-за одного, то из-за другого. И почему из-за небольшого перелета у тебя должен быть выкидыш? Ведь врач не запретил тебе лететь на самолете?

— Нет, но он советовал мне, чтобы я была поосторожнее. Вообще-то, если бы ты не сказала, что я тебе действительно очень нужна, я бы не рискнула. Ужасно хочу увидеть Рори, не видела ее почти год. Она сильно выросла?

— Да нет, думаю, вполне соответствует своим двум годам. Но она — такая прелесть! Ее сейчас нет дома.

— Где же она?

— Брэд увез ее в Палм-Спрингс. Он с нее просто глаз не спускает.

— А когда они вернутся? Мне хочется с ними повидаться.

— Думаю, через пару дней будут здесь, — неопределенно ответила Кики.

— Так в чем дело? Ты ничего не сказала по телефону. Действительно что-нибудь срочное?

— Мы поговорим об этом, когда я доставлю тебя домой и уложу в постель, чтобы ты отдохнула. Ну-ка, держись! Сейчас мы прорвемся! — Кики резко выскочила из крайнего левого ряда и, быстро проскочив через три ряда, оказалась в правом, еле увернувшись от удара. Это, казалось, развеселило ее, и она добавила: — Через минуту будем дома. Только, пожалуйста, при мне никаких схваток, понятно? Боюсь, что сейчас мне с ними не справиться.

Через десять минут они остановились у дома Крэнфордов.

— Пошли сразу наверх.

Они вошли внутрь дома, где их ожидала экономка.

— Ханна, постель для миссис Пауэр уже приготовлена?

— Нет, мадам, я не знала, что миссис Пауэр сразу же ляжет. Сейчас поднимусь и все сделаю.

— Ничего страшного. Я сама сделаю. Возьмите лучше сумки. Анджела, ты поешь что-нибудь? Чай? Кофе? Чего-нибудь покрепче?

— Чай.

— Принесите чаю, Ханна, и виски со льдом.

Она отвела Анджелу наверх, в комнату, которую называла «Голубой комнатой».

— Пойду приготовлю для тебя ванну с пеной, а ты пока раздевайся.

— Я не хочу ванну. Просто немного полежу, а ты мне расскажи, в чем дело.

— Может быть, душ? Хороший горячий душ?

— Кики, что это на тебя нашло?

— Не нашло, а вошло — маленькое семечко.

Анджела какое-то время смотрела на нее, не понимая, потом спросила:

— Ты беременна?

— Да. Маленькая Кики немного залетела.

— Так это же здорово! Мы опять забеременели одновременно! — И тут, вспомнив, что Кики только что вернулась из Италии после съемок очередного фильма, задала вопрос: — И кто отец?

— Я так думаю, ты уже и сама это поняла. Поэтому я и хотела, чтобы ты поехала со мной в Мексику. Я развожусь и сразу же выхожу замуж.

— Значит, — произнесла Анджела, — между тобой и Брэдом действительно все кончено. Ой, Кики…

— Только не пугайся. Хорошо? Не надо охать и ахать. Брэд виноват не меньше меня. Я никогда не спала с Норманом, а Брэд этому не верил, и это действительно был конец.

— А когда Брэд избил Говарда Хьюза? Ты тогда тоже была не виновата?

Кики села на кровать рядом с Анджелой.

— Послушай меня внимательно. Я — твоя сестра. Ты — или на моей стороне, или против меня. Другого выбора у тебя нет. И если ты не на моей стороне, то можешь сейчас же катиться обратно и больше я тебя видеть не хочу! Если же ты на моей стороне, то принимай все и не говори мне — права я или нет и где я совершила ошибку. И поддерживай меня. Всегда!

В глазах Анджелы появились слезы.

— Кики, я же люблю тебя. Конечно, я на твоей стороне. Но разве это значит, что я должна видеть в Брэде врага?

— Да нет же, конечно, дурочка. Брэд никакой не враг. Брэд — молодчина. Собственно говоря, он тоже едет с нами в Мексику, чтобы ускорить процедуру развода. — Она погладила Анджелу по голове. — Просто нашему браку пришел конец, Анджела. Это случилось не сегодня. — По щекам Кики покатились слезы. — Когда чему-то приходит конец, то с этим нужно просто смириться и понять, что ничего уже нельзя сделать, и надо постараться выйти из этого с наименьшими потерями. Как с нашим отцом. Там было все кончено много лет тому назад, и нам пришлось с этим смириться, что мы и сделали.

— Анджела не ответила, и Кики повторила еще раз: — Разве не так? — Анджела кивнула, не в состоянии произнести ни слова. — Так что теперь я развожусь с Брэдом и выхожу замуж за Вика, он и является отцом ребенка, которого я ношу в себе. Мне кажется, он меня любит и сделает все, чтобы сделать меня счастливой, и даст мне возможность стать кинозвездой, как я мечтаю. Видишь, я стараюсь выйти с наименьшими потерями, а?

Анджела обняла сестру.

— Но Вик — католик, ведь так? А ты — протестантка, к тому же дважды разведенная…

В дверь постучала Ханна, а затем вошла с подносом, на котором стояли чай и виски для Кики. Она поставила поднос на столик у кровати.

— Налить?

— Нет, я сама. Спасибо, — сказала Кики.

Кики, налив Анджеле чаю, подняла свой стакан и сделала глоток.

— Я возвращаюсь в католичество. Ведь когда-то я была католичкой? И поскольку Святая Церковь не признает браков, заключенных вне ее, то она не может признать и моих разводов, не так ли? В соответствии с их догмами я девственница, впервые идущая к алтарю. Я впервые буду венчаться в церкви. Мексиканский священник обвенчает нас в какой-нибудь тихой мексиканской церквушке.

— И все?

— А что ты ожидаешь? Залпов орудий и салюта?

Кики встала, прошла в холл и, перегнувшись через перила, крикнула вниз:

— Ханна! Ханна! Принесите мне еще виски! Двойное! — Она подождала в холле, пока экономка принесла ей виски, затем прошла в комнату и закрыла за собой дверь. — Не хочу, чтобы она меня подслушивала. Она никогда меня не любила. Всегда обожала Брэда.

— Она знает, что ты уезжаешь?

— Я не вручаю письменных уведомлений прислуге, если ты это хочешь знать. Она видела, как я упаковываю свои вещи. Четыре кофра и двенадцать чемоданов. Совсем новые. Но я заплатила за них сама. Не думаю, чтобы с моей стороны было порядочно брать деньги с Брэда.

Затем неожиданно она вдруг сникла.

— Я должна была сделать это, Анджела. Судя по тому, как развиваются наши отношения, если бы я не забеременела от Витторио, то мне пришлось бы потратить годы, чтобы затащить его к алтарю, и еще неизвестно, захотел ли бы он меня тогда. Теперь, когда у нас будет ребенок, он ждет не дождется, чтобы нас связали узами брака. Я знала, что он не сможет отказаться от своего ребенка; Когда мужчина достигает определенного возраста, он начинает сожалеть, что у него нет наследника. Видимо, это связано с мужским самоутверждением и бессмертием. Короче говоря, Вик просто вне себя от радости из-за перспективы стать отцом. И, Анджела, я действительно влюблена.

— Ты ведь и Брэда тоже любила, — заметила Анжела.

— Я любила Брэда. Я и сейчас его люблю. Его невозможно не любить. Но в Вика я безумно влюблена. Это единственный мужчина, который волнует меня, который будит во мне такие чувства, что я готова выпрыгнуть из кожи, чтобы получить его прямо здесь и сейчас. Стоит мне только посмотреть на него, и меня всю трясет от желания — я готова спуститься на колени и брать в рот, готова распластаться и позволить делать ему со мной все, что он хочет. По ночам я просыпаюсь с мыслями о нем, и мне приходится сжимать подушку между ног.

Анджела слушала и чувствовала, как ее начинает охватывать волнение.

— Я имею право получить того мужчину, которого хочу, так же как и все остальные, разве не так? Разве не так? Я вышла замуж за… как его?..

— Трейси?

— Трейси. Он был просто случайный приятель. И кроме того, гомик. А Брэд — это очень хороший друг. Самый лучший. Но теперь я хочу выйти замуж, чтобы любить, как самая обычная американская девушка. Чтобы любить, и трахаться, и сосать до умопомрачения.

Анджела улыбнулась ей улыбкой, которая появилась у нее за последний год, — чуть горькой, иронической улыбкой.

— Ты выходишь замуж по любви, но в результате оказывается, что он еще и богат.

Кики рассмеялась:

— Ну, ты же знаешь мой девиз. «Коль, подруга, ты богата, лей на всех дерьма ушата, ну, а если ты бедна, съешь, голубушка, г…на!» — она, по-видимому, была очень довольна своим девизом.

— Но ты не была так уж бедна с Брэдом.

— Конечно, нет. Да и Вик не намного богаче. Кроме того, это не связано с деньгами… здесь… здесь другое. Пока наш брак с Брэдом продолжался, все было прекрасно, и Брэд — отличный парень, просто золото. Но, кстати, я тоже отлично себя веду в этой ситуации. Я не прошу у Брэда ничего — ни этого дома, ни дома в Спрингсе. Ни гроша. Единственно, что я беру из этого брака, так это свою одежду и драгоценности.

«Как это похоже на Кики — вспомнить о вещах и драгоценностях и — забыть о дочери», — подумала Анджела.

— А дочка? Ее не забудь.

— Нет, — бесстрастно ответила Кики. — Дочь не беру. Она остается здесь. Со своим отцом.

— Кики!

— Что я могу сделать? Так хочет Брэд. Он настаивает на этом. Это его единственное условие.

Анджела покачала головой.

— Кики! Кики! — запричитала она.

— Перестань повторять, как попугай: «Кики, Кики!» У меня не было выбора. Неужели ты это не понимаешь? Черт бы тебя побрал, если это так. О Боже! Это же не значит, что я ее больше не увижу, пойми это. Каждый раз, как я буду приезжать в Штаты, я буду с ней встречаться. И Брэд позволит ей приезжать ко мне. Ты же знаешь Брэда. Это же само благородство.

Анджела заплакала, сама не зная о ком. О Кики? О Рори? О себе?

— О, ради Бога. Я уже жалею, что попросила тебя приехать. Черт подери! Зачем я позвала тебя? Мне это не нужно. И ты мне тоже не нужна! Неужели ты не можешь понять, что я не могла иначе? Почему ты этого не понимаешь?

— Я понимаю… понимаю, — плакала Анджела. — Но, Кики, что скажет мама, когда узнает?

Кики посмотрела на нее с холодным безразличием:

— Почему бы тебе самой не сказать ей и не посмотреть на ее реакцию?

Летели ужасно. Не пропустили ни одной воздушной ямы, которые были в небе. За пятнадцать минут она дважды бегала в крохотный туалет — ее сильно тошнило.

Прошло всего пять дней с тех пор, как она улетела в Лос-Анджелес и вернулась обратно. За пять дней произошло так много событий — развод, свадьба, Брэд отправился с дочерью домой в Палм-Спрингс, Вик и Кики — в Италию. Прошло всего пять дней, и Анджела чувствовала, как с каждым днем у нее усиливается депрессия. Какая бы ни была на это причина, но Кики бросила дочь, и это было ее ошибкой.

Она старалась. Один Бог знает, как она старалась. В течение двух дней, пока они ждали приезда Вика, она пыталась переубедить ее.

— Не отказывайся так легко от своего ребенка, подумай о ней, не будь эгоисткой, — умоляла она Кики.

— Никакая я не эгоистка, — с присущей ей самоуверенностью и рассудительностью говорила Кики. — Вот если бы я просто бросила Рори на произвол судьбы, это было бы так. Но я оставляю ее на попечении отца. Отца, который обожает ее, проводит с ней все свое свободное время, который готов сделать для нее все на свете. Разве это называется бросать? И кроме того, мне не так уж легко и просто было принять это решение, как ты думаешь. Я сложила все, что у меня было, затем все, что я хотела, а затем то, что получу. Затем я вычла одно из другого, и плюсов оказалось больше, чем минусов.

Ты все терпишь, ну и что из этого хорошего? Что ты такого имеешь, с чем боишься расстаться? Ты хотела иметь человека, который принадлежал бы только тебе, который любил бы тебя без памяти, а кончилось тем, что ты вышла замуж за холодного, самовлюбленного мерзавца, который не прочь потрахаться с кем попало, лишь бы было шито-крыто, — и это исключительно из-за своего положения и своего имени, но никак не из-за тебя. Сукин сын, чья единственная страсть — карьера, — ты не занимаешь не только второго, но и третьего места в его жизни. И что у тебя остается? Раз в месяц выполнение супружеских обязанностей? Было бы лучше, если бы у тебя вообще никого не было.

Я не сомневаюсь, что ты действительно любила Дика, но все это прошло давным-давно. Так что теперь у тебя и этого нет. Тебя не любят, и ты не любишь. Ты хотела, чтобы у тебя был свой дом и своя земля, но у тебя нет ни того ни другого. Ты хотела, чтобы у тебя были деньги, чтобы тебе не приходилось отчитываться за каждый потраченный цент, а тебе отказывают даже в этом. Так что же у тебя есть? Крошка Дикки? Прекрасно. А еще-то что?

Подведи итоги, сестричка, дорогая. Что у тебя есть такого, что ты здесь сидишь и судишь меня, как Господь Бог? У тебя нет ни своего мужчины, ни любви, ни дома, ни денег, которые бы принадлежали тебе. Похоже, что у тебя в руках лишь большая дырка от бублика. Ты даже не можешь работать актрисой. О Боже! У тебя нет своей жизни, Анджелика! Даже у мамы есть все, что она хочет. Она не стала искать новой большой любви, как ты это прекрасно знаешь. Она имеет то, чего добивалась. И я собираюсь иметь то, чего хочу. И вместо того чтобы оплакивать меня, лучше бы подумала о себе. И если опять начнешь реветь, я тебе врежу. Пора повзрослеть! Пора повзрослеть!

Слова Кики жгли, как огонь, и Анджела ничего не могла возразить. Она сделала все, что ее просили. Как только прилетел Вик, Кики позвонила Брэду в Палм-Спрингс, и они сразу же поехали за границу. Брэд, как всегда, был любезен с Анджелой и почти так же дружелюбен. Он только делал все возможное, чтобы не оставаться наедине с Кики и даже с Анджелой. Она хотела каким-то образом утешить его, сказать, что она действительно хорошо к нему относится и что ее очень расстроило все происшедшее. Но Брэд с присущей ему тактичностью не дал ей такой возможности.

Он вел себя безупречно в отношении Витторио, который, к его чести, казался чрезвычайно смущенным данной ситуацией. А она была такой, что требовала от человека благородства. Анджела гордилась Брэдом, но боялась, что от боли и переживаний у нее разорвется сердце.

Теперь Кики была отделена от них океаном и целым континентом, а она осталась с тем, чему Кики дала такое точное определение — с большой дыркой от бублика.

В аэропорту ее встретил один из мелких чиновников, — как обычно, Дик не смог приехать. Когда он поздно вечером пришел домой, она ждала его в спальне, собираясь сообщить о последних семейных событиях, хотя и думала, что он назовет Кики холодной, бесчувственной сучкой и выразит сочувствие Брэду, которому он симпатизировал. Но он ее удивил. Он выслушал ее подробный рассказ, покачал головой и только сказал:

— Отлично! Теперь к нашим обычным счетам за телефон прибавятся и счета за международные переговоры.

Но он ошибся. Анджела наговорилась с сестрой так, что этого ей хватило на продолжительное время.

2

Тимоти Фрэнсис Ксавьер Пауэр родился двенадцатого октября, а Кики родила вторую дочь — Николь, Никки — в ноябре. Буквально через несколько часов после родов Кики позвонила и сообщила Анджеле, что Никки настолько же безобразна, насколько хороша Рори.

— Маленький тощий крысеныш с копной черных кудрей. Представляешь? Густые-прегустые волосы. Правда, медсестры говорят, они потом вылезут. Надеюсь, что нет, поскольку похоже, что это единственное ее украшение, бедная малышка. Сестра уже ухитрилась сделать ей что-то вроде прически с одним большим локоном на макушке. У нее такой забавный вид! Но Вик, разумеется, считает, что она — само совершенство. Он говорит, что она похожа на его мать, пусть земля ей будет пухом. «Пусть земля ей будет пухом» — это не мои слова, а слова Вика.

Может быть, прилетишь ко мне и взглянешь на мою уродинку? Пожалуйста, Анджела. Я так по тебе скучаю!

— Сейчас не могу, Кики. Все еще никак не оправлюсь после родов. Я чувствую себя такой уставшей, по полдня провожу в постели. Но скоро должна прилететь мама. Я только что говорила с ней по телефону.

— Бедная Мари. Когда увидит мою красотку, то, наверное, просто потеряет сознание от ужаса. Она решит, что с моей стороны очень неблагородно произвести на свет шимпанзенка… Она уже мне звонила и с восхищением говорила о твоем сыне.

Прошло всего несколько недель, когда Кики неожиданно позвонила Анджеле из пригорода Нью-Йорка.

— Что ты делаешь в Штатах? Я и представления не имела…

— Я здесь транзитом. Остановилась в мотеле… или гостинице — в общем, сама не знаю. Через пару часов улетаю на побережье. А сейчас сюда едет мама повидаться со мной, пока я не улетела. Я приехала, потому что почувствовала — мне необходимо увидеть Рори. И тебя тоже мне ужасно хочется увидеть. Когда прилечу в Лос-Анджелес, позвоню тебе. Ты сможешь прилететь в Сакраменто?

— Ну конечно. А Брэд знает, что ты приезжаешь?

— Нет. Я же говорила тебе, что все это было очень неожиданно. Хочу сделать им сюрприз. Смогу побыть здесь лишь несколько дней. К Рождеству я должна быть дома. Так что скоро увидимся. Жди звонка…

Но звонка не было и через неделю. Тем временем Анджела несколько раз звонила в дом Крэнфордов, но безрезультатно — экономка так ей ничего и не сказала. Наконец, в один из дней Кики позвонила ей из аэропорта Сакраменто.

Кики ужасно изменилась. Она всегда была помешана на тряпках, но никогда еще не одевалась так элегантно, с таким вкусом. Она действительно была похожа на иностранную кинозвезду! Ее платиново-светлые волосы были тщательно уложены в высокую прическу. На ней было манто из соболей до колен, прекрасно сшитый черный костюм и черная шелковая блузка. Однако она, как и в старые времена, набросилась на Анджелу, покрыла ее поцелуями и вела себя — или старалась вести — весело и непринужденно, как и всегда. Но в этот раз у нее это получалось не так удачно.

— О Боже, как же я устала, Анджела!

Это было первый раз, когда Кики признавала себя усталой и расстроенной.

— Как ты нашла Рори? Она выросла? Была рада тебя видеть? Как вел себя Брэд? Рад был повидаться с тобой? Он был достаточно… любезным?

— Подожди. — Кики засмеялась, но как-то невесело. — Да, все нормально. Рори заметно выросла и стала еще красивее. А болтает! Не переставая, как ее мамаша. Брэд был очень мил, ласков и добр.

— Так в чем же дело?

Кики откинулась на сиденье и закрыла глаза.

— Поговорим об этом позже. Сейчас я хочу приехать в твой дом, выпить ледяного мартини и посмотреть па твоих двух мальчиков. Не забудь, я еще не видела малыша. Я привезла для них кучу игрушек.

— Но Тимми всего два месяца с небольшим.

— Я знаю, но ведь скоро Рождество.

— Дика сейчас нет. Он уехал на конференцию на Гавайи.

Кики улыбнулась:

— В этой жизни есть и радости, не правда ли? А остальное не так важно.

Кики прекрасно держалась, пока возилась с маленьким Дикки и ворковала над младенцем, и лишь когда они поднялись наверх в спальню Анджелы и, надев халаты, расположились в ее огромной кровати с бокалами мартини в руках, она сникла и призналась, что ее приезд к дочери был ужасным.

— Но ты же видела Рори? Она была рада тебе?

— Как она могла быть рада? Она даже не знает, кто я такая! Она очень ко мне ласкалась — она такая ласковая девочка, — села ко мне на колени и заявила, что я очень красивая тетя. А затем, когда пришла эта актриса, как ее — Диана Лейн, Рори подбежала к ней и тоже назвала ее красивой тетей. Это было в Техасе.

— В Техасе?

— Ты что, так и будешь переспрашивать каждое мое слово? Ты всегда так делаешь, и это ужасно раздражает. Подожди минутку и все узнаешь.

— Прости. Но я не знала, что ты собираешься в Техас. Каким образом ты туда попала?

— Опять начинаешь? Ты можешь секунду потерпеть? Как только я приземлилась в Лос-Анджелесе, я тотчас помчалась к ним. Ханна держала себя так, как будто видела меня первый раз в жизни. Как будто я пришла торговать пылесосами. Она меня даже в дом не пустила. В мой дом! Спросила только: «Да, мадам, чем могу быть вам полезной?» Ну, я, — конечно, ворвалась в дом и потребовала, чтобы меня пустили к Рори. Но она сказала, что Рори там нет и Брэда тоже. Сначала я не поверила. Но все-таки в конце концов я выбила у нее информацию, у этой стервы! И ведь именно я нанимала ее в свое время!

Кики немного помолчала, переживая еще раз свой бурный разговор с экономкой, затем подлила себе мартини. Анджела нетерпеливо подтолкнула ее:

— Значит, она сказала, что Брэд и Рори находятся в Техасе?

— Нет. Она сказала мне, что они уехали в Сан-Вэлли.

— Сан-Вэлли? По-моему, ты сказала в Техасе.

— Опять начинается. Если ты еще раз задашь вопрос, я тебя просто прибью. Эта мерзавка сказала, что Брэд на несколько дней уехал кататься на лыжах в Сан-Вэлли и взял с собой Рори и няню.

— И что ты сделала после этого?

— Ты знаешь, из тебя получился бы неплохой комический персонаж.

Не обращая внимания на ее замечание, Анджела подсказала ей:

— Значит, ты поехала в Сан-Вэлли?

— О Боже! Да, я поехала в Сан-Вэлли. Это жуткая дорога. Ты помнишь? Мне пришлось лететь на этой двухмоторной развалюхе, и это было ужасно. Пока мы летели, меня выворачивало наизнанку. Затем нужно было найти транспорт, чтобы доехать до того места, где они жили. Наконец, мне это удалось, но со мной было почти двадцать пять килограммов багажа — подарков для Рори к Рождеству. Так вот, я приезжаю в домик, где они остановились, и узнаю, что Брэд действительно был там, но уехал. Я была просто в отчаянии. Представляешь — я одна в Сан-Вэлли, со мной огромный багаж — подарки и собственные вещи, солнце жарит, как летом, на солнечной стороне там вообще было больше тридцати градусов. Я в своем меховом манто вся мокрая от пота, а эти бездельники там катаются с гор. Я представления не имела, куда мог отправиться Брэд. Я чуть не плакала. Никогда в жизни мне не хотелось так выть, как тогда.

Анджела произнесла что-то сочувственное, и Кики продолжала:

— Потом я встретила Меллон. Только не помню, как ее зовут. Флоренс, что ли? Не помню. Во всяком случае, она сказала, что вроде бы Брэд отправился экскурсоводом куда-то на север, на водную экскурсию по какой-то дурацкой реке с группой других туристов. Я просто не знала, что делать. Эти путешествия продолжаются неделю! Так что я решила пробыть там пару дней и подумать, что делать дальше. Я купила лыжный костюм, взяла напрокат лыжи и тоже каталась с гор. Вообще-то там можно ездить и вверх, и вниз, и всегда можно найти новые трассы.

— Я тебя не понимаю, Кики. Как ты могла тратить время на то, чтобы кататься на лыжах, когда тебе надо было искать Брэда и Рори?

— Я просто каталась. Я также ходила в плавательный бассейн, почти все вечера проводила в «Дачин Рум». Знаешь, оркестр Миллера все еще там! Они играли эти старые мелодии. — Кики стала напевать припев из «Ты выглядишь прекрасно».

Анджела перебила ее.

— Почему же ты не связалась с агентом Брэда в Голливуде? Или с его менеджером? Они наверняка знали, где он.

— В конце концов я так и сделала. Но сразу мне это как-то и в голову не пришло, — с возмущением произнесла Кики — Так случилось, что я там встретила старых друзей. Там были Пьерпонты и Джимми с Глорией, и Гэри, и Рокки. А затем я неожиданно встретилась с Биллом Холденом! Ну что я могу сказать. Ты же знаешь, нам с Биллом есть что вспомнить… — Она сделала вид, что не заметила неодобрительный взгляд, брошенный на нее Анджелой. — А потом мне пришло в голову, что надо позвонить Мэрву Фридману. И он сообщил мне, что Брэда вызвали обратно, переснимать какие-то сцены из фильма, который они только что закончили, — это около Хьюстона. И я опять отправилась в путь, Не могу тебе передать, насколько тяжело было выбраться из Кетчума в Айдахо. Мне пришлось лететь на какой-то этажерке, которая не развалилась только чудом, в Солт-Лейк-Сити, затем пересесть на Хьюстон, потом я еще сотню миль ехала на машине и, наконец, поймала их всех — Брэда, Рори и Хейзел — это няня — в каком-то прицепе на краю города. Ночевали они в паршивом мотеле. И вот венец всего! Рори даже не помнит, что я ее мама!

Кики неожиданно замолкла и разрыдалась. Анжела обняла ее.

— Она еще совсем малышка. При каждой вашей встрече она будет все лучше и лучше запоминать тебя.

— И как, по-твоему, я смогу переносить все это? Я буду являться к ним, а она станет трогать мои волосы и говорить «красивая тетя». Потом она сказала то же самое актрисе, которая играет вместе с Брэдом. Я там провела целый день — вернее, полтора дня — с ней. Дала ей подарки, играла с ней, кормила ее. Но это так безумно тяжело. Так что я не выдержала и уехала. — Она ударила по подушке.

У Анджелы чуть было не вырвалось: «А что же ты ожидала?» — но она промолчала. Вместо этого она спросила:

— А как Брэд?

— Идеален. В этом ему не откажешь. Благородства в нем хватит на десятерых. Нет, серьезно. Поцеловал меня в щеку, обнял от души и сказал, что я могу оставаться сколько хочу, и даже заплатил за мою вонючую комнату в мотеле.

— Он… он с кем-нибудь встречается?

Кики пожала плечами.

— Эта Диана Лейн вела себя так, как будто он — ее собственность. Просто удивляюсь, почему Рори не зовет ее «мама», — добавила она с горечью.

— Ну что ж, — Анджела старалась говорить медленно и осторожно, выбирая слова, — в конце концов Брэд найдет кого-нибудь… а Рори еще совсем крошка…

— Давай, давай выкладывай, — сказала Кики, допивая свой мартини. — Ты хочешь сказать, Рори настолько мала, что готова назвать мамой любую женщину, на которой женится Брэд? Ты что же, считаешь, я об этом не думала?

— Но ведь Брэд позволит ей навещать тебя в Италии, когда она станет постарше, тогда и ты, и она, и Никки как следует сблизитесь.

— Ты действительно так считаешь?

— Разумеется, — заставила себя произнести Анджела.

— А как у тебя с Диком?

— Примерно так же.

— Так же паршиво?

— Пожалуйста, Кики, не начинай.

— Мне всегда говорили, что жизнь должна быть прекрасной, а не просто «примерно такой же».

— Дик говорит, что скоро мы построим собственный дом, так что сможем время от времени уезжать из Сакраменто, не останавливаясь в доме его родителей.

— Ну, это старая песня. Он, по-моему, слишком долго ее поет. А ты все еще развешиваешь уши.

Анджела пожала плечами.

— Что-то мы обе разнылись. Может быть, слишком много выпили?

— Нет, думаю, наоборот. Позови кого-нибудь из прислуги и пусть принесут еще бутылку.

— Я не знаю, Кики. Что они о нас подумают?

— О Боже, Анджела! Неужели тебя еще волнует, что про тебя думают? Ты здесь хозяйка. Дай-ка мне телефон!

— Я сама! Я сама! Ты действительно думаешь, что я боюсь собственной прислуги?

— Честно говоря, да.

Анджела взяла телефон и заказала еще одну бутылку мартини.

— Вот, пожалуйста. Как у меня получилось?

— Прекрасно! Скажи мне, ты получала какие-нибудь известия от Ника Домингеза?

Анджела напряглась.

— Нет, ничего. А почему я должна получать от него известия?

— Никаких твоих фотографий?

— Я ничего не видела.

— Разочарована?

— Кики!

— Ладно, прекратим этот разговор. Когда ты приедешь ко мне в Рим? Ты еще не видела мою Никки — эту несчастную уродочку! О Боже, мы с Брэдом просто выиграли в лотерее крупный приз, когда сделали Рори. Его гены и мои смешались и выдали нечто восхитительное. — Тут она разрыдалась.

3

Шла первая неделя июля. Анджела и Дик находились в Лос-Анджелесе в качестве почетных гостей Женского фонда Западного Лос-Анджелеса, собиравшего деньги для детей-инвалидов. Они остановились в гостевом доме в Бель-Эр, в поместье Пауэров. Через несколько дней Анджела собиралась уехать с сыновьями в Саутгемптон, навестить свою мать.

У Мари был строгий распорядок жизни. Как помнила Анджела, лето она всегда проводила в Хемптоне, осень — в своем любимом Стонингем-Мэнор, зиму — в Палм-Спрингсе, а весну — в Лос-Анджелесе, в своем доме в Брентвуде. Иногда она делала краткие визиты в Италию — навестить Кики и Никки. Анджеле всегда казалось, что Мари ездила туда, когда больше всего была нужна Кики. По крайней мере, ее мать не скучала, делала то, что ей хочется, хотя и не была особенно счастлива. У них с Эдвардом было «взаимопонимание», но они, казалось, никогда не бывали в одном и том же месте в одно и то же время. На своем втором этапе жизни Мари предпочла любви покой и чувство безопасности, и Анджела не раз думала — не сожалеет ли она о своем выборе.

Она сама выбрала любовь, что в общем-то звучало издевательски, если учитывать их отношения с Диком. Дело было даже не в том, что их брак постепенно превращался в пустоту, зашел в тупик. Больше всего тревожило чувство, что где-то ее ждет другая жизнь, интересная и полноценная, та, что придаст смысл ее существованию, если только она осмелится выйти из своей норы и поискать ее. Но она знала, что, в отличие от Кики, всегда была трусихой, у нее не хватит смелости сделать то, что требуется… Потребовать развода. За последние месяцы эти слова все чаще крутились в ее голове.

Но как она может развестись? Ведь брак был освящен церковью. И потом — у них есть дети, их отец был губернатором. Как супруга губернатора может с ним развестись? Как женщина-католичка может развестись с католиком — отцом ее детей? Кики говорила, что католики всегда выступают против разводов и абортов до тех пор, пока это им самим не понадобится. Может быть, как всегда, Кики была права.

Посмотрите на Кики сейчас. Звезда Рима! Успех, о котором она всегда мечтала! Эти легкие эротические кинокомедии, в которых она снимается и которые так хорошо удаются итальянцам. Даже Мари говорила, что фильмы очень занимательны и что Кики смотрится превосходно. Для нее это было полной неожиданностью. Теперь Кики была больше известна американским кинозрителям по иностранным фильмам, чем когда-либо. И кроме того, у Кики был Вик, человек, чем-то похожий на папу, и который, как говорит Кики, «заставляет меня чувствовать себя так, что я готова выпрыгнуть из кожи, чтобы его птичка влетела в мое маленькое гнездышко». О Боже! Сколько еще женщин могут сказать такое!

Она часто стыдилась своих тайных горьких мыслей. Ей и так было дано больше, чем многим другим. У нее были сыновья. Она жила в полном комфорте, имея большой штат прислуги, готовой удовлетворить ее любое желание. Как супруга губернатора, она пользовалась большим уважением, ее всюду приглашали. Вероятно, она должна была считать, что ей необыкновенно повезло, но внутренний голос все время говорил ей: «Тебе ведь нет еще и тридцати. А в твоей жизни нет тепла». О Боже, как ей хотелось тепла!

Перед отъездом на восток Анджеле нужно было утром сделать кое-какие покупки в Беверли-Хиллз. Дик застал ее, когда она уже собиралась выходить.

— Раз уж ты сегодня пользуешься машиной и будешь неподалеку от Уилшира, не забросишь туда кое-какие бумаги? Мне бы не хотелось отправлять их с курьером. — Она знала, что речь идет о частной конторе, занимавшейся финансовыми делами семьи Пауэр.

— Ну разумеется, — сказала она, натягивая белые эластичные перчатки и запихивая бумаги, которые он ей дал, в соломенную сумку. — Может быть, будут еще какие-нибудь поручения, поскольку уж я все равно еду в город? — спросила она с улыбкой, изо всех сил стараясь выглядеть веселой и ласковой.

— Да. Пожалуйста, оставь кое-что в магазинах, не забирай всего. Ты же знаешь, как только ты прилетишь в Саутгемптон, ты опять начнешь бегать по магазинам.

— Постараюсь, — спокойно ответила она. — Что-нибудь еще?

— Да. Сегодня вечером банкет в Ассоциации банкиров.

— Да? И что? — Присутствие на банкетах было ее официальной обязанностью.

— Мне бы хотелось, чтобы ты надела что-нибудь строгое… чтобы все было закрыто; я не хочу слышать неодобрительных отзывов. То платье, что на тебе было в прошлый раз, больше подходит для Кики — то, с открытыми плечами и с блестками.

— Слушаюсь, сэр. Оденусь скромно, как монашка. Еще что-нибудь? Будут еще какие-нибудь просьбы? — подчеркнуто вежливо спросила она.

— Да. Постарайся выказывать меньше сарказма и будь попокладистей. Не могу понять, что это на тебя нашло.

— На меня, как и в меня, мало что входит, особенно в последнее время, уж если честно.

Он несколько секунд смотрел на нее, как будто хотел сказать что-то значительное, но передумал и, покачав головой, пробормотал:

— Слышу голос твоей сестры…

Сначала Анджела хотела передать бумаги с шофером, но передумала и решила пойти сама и поздороваться там кое с кем. Она уже уходила, когда Джули Андерсон остановила ее:

— Ой, подождите, миссис Пауэр, мистер Ричмонд только что прислал счет для подписи. Похоже, губернатор случайно пропустил его, когда подписывал остальные счета. Может быть, вы сможете сделать это?

— Почему бы нет, — улыбнулась Анджела.

— Я не знаю, стоит ли вас беспокоить из-за этого.

— Все в порядке, Джули. Дайте мне взглянуть на него, и я поставлю подпись.

Счет был из магазина «Тиффани».

— Не помню, чтобы я в последнее время что-то покупала у «Тиффани», — произнесла она, бросив взгляд на счет.

— О Боже, — сказала Джули. — Может быть, он хотел сделать вам сюрприз, а я все испортила…

Счет был из нью-йоркского филиала, а не из магазина в Беверли-Хиллз, им был оплачен бриллиантовый браслет стоимостью в две тысячи двести долларов. К счету была прикреплена квитанция на получение, на которой каллиграфическим почерком было написано: Джина Грант.

Не удивительно, что с этим счетом возникли проблемы. Очевидно, Дик не хотел проводить его через контору, пытаясь найти иной способ оплаты.

Она взглянула на Джули, не сводившую с нее глаз.

— Все в порядке, Джули. Это не сюрприз, я только что вспомнила… Я сама делала эту покупку — просто из головы выскочило. Я подпишу. Только, будьте добры, пришлите мне копию, чтобы я не забыла включить его в свой список. Я обычно записываю все, что покупаю и где и кому что дарю.

— Ну конечно же, миссис Пауэр. Сейчас сделаю для вас копию. — И она бросилась из комнаты, обрадовавшись тому, что не доставила никому неприятностей.

«Так, теперь все абсолютно ясно. Больше никаких подозрений и предположений, — подумала Анджела. — Одни факты». Она не чувствовала ни удивления, ни злости. Только подумать! Две тысячи двести долларов за бриллиантовый браслет от Тиффани! Или это очень удачная покупка, или там мало бриллиантов. Даже Джине Грант не удалось много выжать из Дика Пауэра.

Она аккуратно положила копию в сумочку — эта бумажка может оказаться ее пропуском на свободу.

Когда водитель завел двигатель, около тротуара остановилось такси, и она увидела, как из машины вышел Ник Домингез. Ей захотелось крикнуть шоферу, чтобы он подождал, пока она выскочит и поговорит с ним, посмотрит в его глаза… Но момент был упущен. Машина набирала скорость, а Ник Домингез уже скрылся в дверях.

На банкет Анджела надела длинное вечернее платье с длинными рукавами и высоким оранжевым воротником. Она повернулась к Дику, повязывающему галстук, и мило улыбнулась.

— Ты не думаешь, что немного бриллиантов необыкновенно подошло бы к этому платью?

— Надень что-нибудь, если считаешь нужным. Я не очень-то разбираюсь в этих вещах. А вот ты известна своим безупречным вкусом, кроме того, это подтверждают и твои счета, — заметил он, довольный своим остроумием.

Она улыбнулась, как Чеширский Кот.

— Думаю, сюда бы подошел браслет с бриллиантами.

— Почему бы тебе не надеть эту безделушку, которую ты купила, когда в прошлом году отдыхала на Ривьере? По-моему, это золото? Да еще и с рубинами? — поддразнил он ее.

Анджела чуть не ударила его, чувствуя, как ей отвратительна его насмешливая самодовольная загорелая физиономия. Но она заставила себя улыбнуться.

— Нет, я думаю, сюда бы пошел небольшой браслет с бриллиантами. Что-нибудь тоненькое, не очень броское, с небольшим количеством камней.

Он внимательно посмотрел на нее, в его глазах появилось некоторое беспокойство. Он чувствовал, что она чего-то недосказывает.

— Надень что хочешь, — произнес он.

— И где же он? — спросила она, протянув руку.

— Кто он?

— Браслет с бриллиантами, который я сегодня надену, — спокойно проговорила она. — Я тебе его только что описала.

Он раздраженно посмотрел на нее и ничего не ответил.

— Или ты хочешь сделать мне подарок в следующий раз?

Она протянула ему счет. Дик взял бумагу и взглянул на нее. Щека его дернулась. Положив счет на стол, он продолжал одеваться.

— Это совсем не то, что ты думаешь. — Казалось, он был ничуть не смущен.

Анджела взяла счет, опять протянула ему.

— Ты не обратил внимания на прикрепленную квитанцию о вручении. Вот здесь, внизу. — Она ногтем указала на имя.

— Я ее видел и ничего не пытаюсь скрывать. Это премия Джине за то, что она сумела собрать деньги в фонд.

— В какой фонд?

— В Чикаго, точно не помню…

— И ты — ты лично покупаешь ей подарок в качестве премии за то, что она помогла собрать деньги в фонд в Чикаго? То есть это уже какой-то общенациональный фонд? Может быть, ты придумаешь что-нибудь более правдоподобное? У нас еще есть немного времени.

Он опять посмотрел на нее, вытирая рот тыльной стороной руки, и, казалось, взвешивал, стоит ли придумывать что-либо еще.

— Ну хорошо. Это я ей его подарил, — признался он. — Вообще-то между нами ничего серьезного не было. Но она считала, что было, и браслет — это что-то вроде прощального подарка, чтобы она от меня отстала. Я просто не знал, как от нее отделаться.

— Понятно. Прощальный подарок Джине. А что я получу в качестве прощального подарка? Думаю, я могу рассчитывать на что-нибудь более ценное, чем браслет за две с небольшим тысячи долларов, как ты считаешь?

Но он по-прежнему был невозмутим, все еще уверенный, что контролирует ситуацию. Усмехнувшись, он произнес:

— Идет. Ты получишь подарок. В знак примирения. Все, что хочешь, чтобы ты поняла, что я раскаиваюсь. Как насчет соболиного манто, как у Кики? Тебе всегда хотелось соболей.

— Нет, думаю, не надо. Может быть, немного позже я сама куплю себе соболей из денег, выделенных мне на содержание. После развода.

Но он продолжал улыбаться, не принимая ее слова всерьез.

— Ты хочешь меня наказать? Давай, давай. Я тебя не виню. Я так и знал, что так получится. Я был идиотом и признаю это. Просто она следовала за мной по пятам, бывала всюду, где не было тебя.

Последняя фраза «всюду, где не было тебя» была несколько выделена. «Хочет переложить всю вину на меня, — подумала Анджела. — Очень похоже на него».

— Она прилипла ко мне как банный лист. Однажды я немного перебрал, и все с этого началось. Но ничего серьезного не было. Она для меня ничего не значит. И этот браслет — это действительно прощальный подарок. Клянусь! Она была просто… просто подстилкой. — Он посмотрел на пол, затем опять на нее. — А ты всегда такая… такая холодная. Кажется, ты никогда не испытываешь радости от близости со мной, — продолжал он, оживляясь. — Я всегда хотел тебя, только тебя. — Он подошел и попытался обнять ее, но она вырвалась.

— Это не поможет, — проговорила она ледяным голосом и с горечью добавила: — Я так любила тебя… Но уже не люблю. Ничего не осталось. Ничего!

Внезапно он схватил ее и бросил на кровать. Анджела попыталась вырваться из-под него, но он придавил ее своим весом. Одной рукой он держал ее голову и покрывал лицо страстными поцелуями, другой — расстегивал «молнию» на брюках, потом он задрал ей платье и с силой вошел в нее, как будто это грубое проникновение могло решить все их проблемы. Он шептал ей в рот грязные слова, заполняя ее своим семенем.

После того как все кончилось, он слез с нее и пошел в ванную. Когда он вернулся, на его лице была его обычная обаятельная мальчишеская улыбка. Он вел себя так, словно между ними все было в полном порядке. Анджела близко подошла к Дику и плюнула ему прямо в лицо. Наблюдая, как исчезает его улыбка, она сказала:

— Если я забеременею, то убью и его, и тебя!

— Скажи мне, когда кончишь спектакль. Мы опаздываем, — произнес он, вытирая лицо.

— Я уже кончила. Мы оба кончили. Ты можешь это понять? Завтра я уезжаю в Саутгемптон и больше не вернусь. К тебе не вернусь. Это тебе ясно?

Однако он был спокоен. Неужели он ей не верил?

— Я ухожу от тебя, действительно ухожу. Я собираюсь получить развод. И этот браслет будет уликой против тебя. Я собираюсь развестись на основании твоей измены.

— А как насчет церкви? А сыновья? Ты хочешь, чтобы твоим сыновьям пришлось это пережить? Ты хочешь, чтобы они росли в атмосфере скандала, как росла ты сама? Сломай мою жизнь, и ты сломаешь их жизнь тоже. Ни за что не поверю, что ты способна сделать это по отношению к Дикки и Тимми из-за какого-то паршивого браслета. — Он говорил совершенно спокойно.

— Вовсе не обязательно устраивать скандал. Если ты просто отпустишь меня, я не буду говорить об измене, — ответила она с уже меньшей убежденностью.

— Не говори глупостей. Я не могу позволить тебе развестись со мной, — бесстрастно сказал он. — Это погубит мою карьеру. Мне придется бороться, если ты решишься на это. Но это будет твой выбор. Твой выбор и твои сыновья.

Он использовал против Анджелы ее же оружие. Она была слабым человеком, и ему удалось выиграть в этой схватке. Она ненавидела себя. Кики никогда бы не позволила, чтобы с ней так обошлись. Кики всегда делала первый ход и никогда не оказывалась в проигрыше.

Ей нужно этому учиться. Ей надо стать сильнее и… бездушнее. Ей нужно думать только о себе, о том, что хочется ей, что ей нужно. И все-таки придется немного подождать.

4

Из динамика раздался голос командира лайнера, сообщающий пассажирам, что через двадцать минут они произведут посадку. Он сообщил о погоде в Милане и пожелал счастливого пребывания в этом городе. Анджела стала вспоминать, сколько же раз она летала в гости к Кики? И сколько раз встречала Кики в аэропорту?

Сестры горячо обнялись — они не виделись почти год.

— Кики, дай я на тебя взгляну!

— Что ты хочешь увидеть? Морщинки у глаз? Не найдешь. Одно из преимуществ жизни в Милане — это близость к Швейцарии. — Анджела внимательно посмотрела на нее. — Не волнуйся, я ничего не делала… пока. Я просто пошутила.

— Да нет, я смотрю на волосы. Как ты могла остричь такие роскошные волосы?

У Кики была стрижка «под мальчика» — сзади светлые волосы едва доходили до шеи, косая челка почти закрывала один глаз.

— Неужели тебе не нравится? Похожа на уличного мальчишку, правда? Это последний писк. Сейчас вся провинция носит длинные волосы. Это так скучно. Может быть, и ты подстрижешься, пока ты здесь? Тебе еще не надоело ходить с одной и той же прической всю жизнь? Только для этого мы должны поехать в Рим. Что касается меня, то мне приходится ездить в Рим даже для того, чтобы сделать приличный маникюр.

Шофер помог им сесть в белый «роллс-ройс». Это была модель тридцатых годов, в машине были бар, телефон, вазы с розами. В каждой вазе находилась едва распустившаяся роза.

— Кики, тебя возит шофер? Ты ведь любишь водить машину сама, ты всегда сама водила, когда жила в Лос-Анджелесе.

— О, я воспользовалась этой машиной исключительно для того, чтобы произвести на тебя впечатление.

— Впечатление ты произвела, но это не твой стиль. Я всегда представляю тебя несущейся с бешеной скоростью в спортивной машине с полосами, как у гоночной. Но ты вообще не похожа на себя сегодня. На тебе даже пет соболей.

Кики расстегнула свой поплиновый плащ, и Анджела увидела подстежку из собольего меха.

— Ну что, так лучше? — спросила Кики.

— Безусловно. Мне бы не хотелось, чтобы ты менялась.

— Но я смотрю, моя сестричка тоже носит соболя. Что произошло? Как тебе удалось выжать это из мистера Жадюги? Это манто появилось в то же время, когда и браслет с бриллиантами?

— Я вижу, ты действительно не изменилась, все такая же язва.

— Разумеется. А чего это ты вдруг решила, что я должна измениться?

— Да нет. Немного изменилась. Совсем чуть-чуть.

— Да? И как же? — с вызовом спросила Кики.

— Не такая кипучая, как обычно. Ты стараешься, но в тебе этого уже нет. Появилась какая-то внутренняя серьезность.

— Должно быть, это Милан так на меня действует. Нет, в самом деле. Я и представить себе не могла, что жизнь здесь будет такой скучной. Если бы не поездки на выходные в Санкт-Мориц или в Рим, я просто не знаю, как бы я это выдержала. Боже, я бы отдала все на свете, чтобы пообедать в «Чэсен» или опять попасть на настоящий прием в Голливуде! Я помню, как однажды, на одном из таких приемов, Мэрилин Монро и Джейни Мэнсфилд спорили, у кого грудь больше. Это было нечто! А потом мы ходили на пляж, и многие там бегали голышом. Кроме Брэда, разумеется. И старика Боги, хотя он тоже там бывал, — представляешь, в смокинге! А потом другие ребята притворялись, что они полицейские, и все убежали, чтобы как-то прикрыться… — Она глубоко вздохнула.

— Но, Кики, ты всегда жаловалась, что тебе скучно в Голливуде.

— Я помню. Но это было до того, как я стала жить в Милане. Что я тогда знала о Европе? Ривьера. Париж. Лыжи в Швейцарии. Рим. Великолепные места. Но Милан? Мои собственные приемы — это такая тоска, что я сама на них чуть не засыпаю. Полная комната мужиков, говорящих о станках, фабриках, забастовках и налогах. — Она выглянула из окна. — Вот мы, наконец, и приехали. Это мой дом, если хочешь, можешь его так называть.

Анджела посмотрела вверх. Высоко в горах, великолепно вписываясь в окружающий пейзаж и похожий на парящую птицу, стоял дом, весь из стали, стекла и бетона, с навесной террасой; казалось, он был высечен из скалы.

— О Боже! Я ожидала увидеть итальянскую виллу. Что-то в стиле Возрождения, но только не это.

Кики опять глубоко вздохнула.

— Я знаю. Милан ничем не интересен, кроме того, что он является законодателем в области самой современной архитектуры. Говорят, что здесь работают лучшие архитекторы Европы. В Риме мы действительно жили ни вилле, это был фамильный дом Вика. Как он мне нравился! Все это богатство рококо…

— Богатство барокко. А рококо — это французский стиль. Он более изысканный, — поправила ее Анджела.

— Как я говорила — пока меня не перебили самым грубым образом, — я обожала тот дом. Я обожала Рим!

Они прошли к дому.

— Ну и что случилось? Почему ты уехала из Рима и переехала сюда? Ты мне никогда об этом не рассказывала. Разве в Милане есть кинопромышленность?

— Нет, конечно. То есть никакой другой, кроме «Мизрахи — Роса фильм компани», — с раздражением ответила Кики.

— О чем ты говоришь?

— Ладно, потом. Сейчас пойдем, посмотришь все остальное в этом миланском чудище. Ну и с племянницей, конечно, познакомишься.

— Мама говорила, что она очень умненькая.

— Если о ребенке нельзя сказать, что он хорошенький, говорят, что он умненький, а Никки уж точно призов за красоту получать не будет.

— Неужели внешность имеет такое большое значение?

— Очень даже. Как будет себя чувствовать Никки, когда узнает, что она — гадкий утенок — является сводной сестрой Мисс Вселенная?

Они вошли в дом и очутились внутри дворика с крышей из цветного стекла.

— Это центр дома, — сказала Кики. Здесь все напоминало джунгли, даже воздух был влажный, как в тропиках. — Весь дом построен вокруг него, — объяснила она. — Понимаешь, все окна в доме выходят сюда, во дворик, включая спальни на верхнем этаже.

— Так здорово, Кики! Очень красиво!

Они открыли полированные стальные двери и вошли в гостиную.

— О, Кики, это действительно очень красиво!

Вся мебель здесь была сделана в стиле артдекор — сплошные изгибы и углы, обитые темно-зеленым атласом; мраморные полы. Столовая была отделана сталью, стеклом и полированным хромом. В библиотеке стояли черные кожаные диваны; кресла, обитые замшей, стальные книжные шкафы и всевозможные оловянные безделушки.

— Не хочешь искупаться в бассейне? — спросила Кики; она все еще была в своем подбитом соболями плаще и, откинув полы, стояла, сунув руки в карманы черных брюк, — больше, чем когда-либо, похожая на мальчишку. — Он, разумеется, закрытый и с подогревом. Туда можно пройти прямо из гостиной.

— Ради Бога, только не сейчас, Кики. Я хочу познакомиться с Никки!

Они поднялись по стальной лестнице в детскую. Пожилая женщина и ее молодая помощница склонились над Никки, сидевшей в манеже необычной конструкции. Кики что-то сказала им по-итальянски, и молодая женщина, вытащив девочку из манежа, поставила ее на пол. Та постояла с секунду на месте, затем заковыляла к Кики.

Кики подхватила ее и расцеловала. У девочки были густые черные кудри, черные, как смородина, глазки и носик, немного великоватый для крохотного личика. Нижняя губка чуть отвисла. Кики передала малышку Анджеле.

— Ей повезло, что у нее богатый отец, потому что красоткой ее не назовешь.

— Перестань, пожалуйста! Она очаровательна. Такой пупсик! А какие кудри! Просто прелесть!

— Да, — протянула Кики. — Когда не могут придумать, что о ней сказать, говорят о ее кудрях.

Анджела ласково заговорила с девочкой, стараясь растормошить ее, однако та молчала.

— Она не станет разговаривать, — объяснила Кики. — Она вообще еще не говорит. Только «папа», когда видит Вика, а мне — ничего!

Пожилая женщина что-то тихо сказала Кики.

— Верни-ка эту мартышечку ее няням. Ей пора обедать.

— Почему бы нам самим ее не покормить? Мы еще толком не познакомились.

— Да ты что?! Они рухнут в обморок, если графиня будет сама кормить своего ребенка. Мы увидим Никки позже. Пойдем, я покажу тебе твою комнату.

Комната для гостей была оформлена в черных тонах, кругом все сверкало хромом, стояли обитые замшей кресла, на полу лежал черный ковер, покрывало на кровати было из серой замши. Кики засмеялась, увидев выражение лица Анджелы.

— Не очень-то уютно. Пошли ко мне.

Комната Кики была веселее. Пол был покрыт бархатистым темно-розовым ковром, стены обиты розовым шелком, потолок выложен дымчатыми розоватыми зеркалами.

— Ну и как тебе?

Анджела засмеялась:

— Напоминает теплое розовое чрево.

— Она и предназначена для того, чтобы трахаться. Если, конечно, хозяин дома бывает здесь, чтобы трахаться.

— А где Вик?

— Одну секундочку. — Кики подошла к ванной, дверь которой была открыта, и что-то сказала девушке, протиравшей розовый мрамор. Когда та ушла, Кики пожаловалась: — Ей-богу, нельзя пойти пописать, чтобы здесь кто-нибудь не крутился. Прислуги в доме должно быть не менее двадцати человек. Можно и больше. Я не очень-то соблюдаю все эти правила. Мама обожает иметь много прислуги, но меня она просто бесит. Все здесь настолько запрограммировано. В Беверли-Хиллз у меня были Ханна и Карлотта. Если нужно было помыть окна, то Ханна и не спрашивала меня — она просто нанимала кого-нибудь. Если надо было натереть полы, она вызывала полотеров, и я даже не знала, кто там приходил. Если мы приглашали двадцать человек, Карлотта прекрасно справлялась, если же гостей было человек пятьдесят, то нанимали людей из ресторана. Никаких проблем. Здесь же даже у шофера есть помощник для мытья машин.

Кики бросилась на кровать, затем тут же вскочила и подошла к шкафу. Она нажала на кнопку, дверцы открылись, и Анджела увидела бар, отделанный розовым каррарским мрамором.

— Бурбон? — спросила Кики. — Мартини?

— А можно шампанского?

— Почему бы нет? — Кики нажала на другую кнопку, и открылась дверца холодильника. Вынув бутылку, она достала два бокала и вернулась на кровать. Кики поставила бокалы на розовое бархатное покрывало и разлила шампанское.

Анджела посмотрела на этикетку и вздохнула.

— Прекрасно. Тысячу лет не пила французское шампанское. Мы пьем только калифорнийское.

— Ну, это еще не самое страшное, — мрачно заметила Кики. — Относительно алкоголя.

— Так где же Вик?

— В Израиле.

— И что он там делает?

— Снимает фильм. Я думала, что говорила тебе. С этой израильтянской актрисой — Дорит Авнир.

— Но почему? Что происходит, Кики? Почему ты живешь в Милане, если тебе хочется жить в Риме? Почему Вик перенес студию сюда? И почему он снимает фильм в Израиле, вместо того чтобы снимать его здесь, с тобой?

— Могу ответить тебе только одним словом — Мизрахи. Самым черным днем в нашей жизни был день, когда Вик стал его партнером. Мы думали, что заключим договор и на этом все кончится, однако постепенно он стал все прибирать к рукам. Это он настоял, чтобы мы перевели студию сюда. Он сказал, что ситуация с рабочей силой здесь лучше, и с финансированием тоже, и я, как основная исполнительница в фильмах Вика, нахожусь в большей безопасности, поскольку здесь меньше вероятность похищения.

— Это действительно так?

— Вероятность похищения? Ну, в Риме всегда есть такая опасность. Но кто на это обращает внимание? Мне кажется, Мизрахи просто не хочет, чтобы мы жили своей собственной жизнью. Понимаешь ли, в Риме мы жили так, как хотели. У нас там были друзья, мы общались с другими киношниками. Это было здорово. Здесь — совсем другие люди, другой климат. И похоже, Вику здесь труднее найти тех людей, которые ему необходимы. Ему нелегко здесь работать, поэтому Мизрахи решил, что Вик должен сделать пару фильмов на его студии, в Хайфе.

— Но почему Вик обязан его слушаться?

— Потому что Мизрахи держит его на крючке, вот почему. Если он выдернет из-под Вика свою денежную подстилку, то мы, возможно, потеряем все. Это самый ловкий ублюдок на свете. Намного хитрее Вика, можешь мне поверить. Знаешь, у Мизрахи есть еще и автомобильный завод в Израиле. Если «Дженерал моторс» когда-нибудь станет иметь дело с «Мизрахи моторс», то «Дженерал моторс» перестанет существовать и в Дейтройте будет находится одна «Мизрахи моторс».

— И сколько вам нужно денег, чтобы освободиться от него?

— Теперь уж и не знаю. Миллионы. Дело не только в деньгах, тут еще замешаны какие-то юридические закавыки. Если даже Вику и удастся ценой невероятных усилий выбраться из этого союза, то Мизрахи все равно будет являться владельцем всего того, что произведет Вик в следующие двадцать лет.

— Ну хорошо, если Вику обязательно надо находиться в Израиле, то почему бы тебе не взять малышку и не отправиться туда же, чтобы быть с ним. По крайней мере, вы будете вместе. Какой смысл сидеть здесь одинокой и несчастной?

— Я ездила туда ненадолго, но что мне там делать? Друзей у меня там нет. Можно посмотреть больницы и школы, которые построены на деньги американских евреев, можно съездить в кибуци. А что еще? Эту дурацкую Стену Плача? Можешь поверить, от этого самой плакать хочется. Самое большое развлечение — магазины. Если, конечно, тебе нравится ходить по арабским лавчонкам и торговаться из-за дубленок, которые воняют тухлятиной. Можно еще купить серебряные украшения, если тебе нравится серебро. Города переполнены, по улицам едва можно пройти, а остальная часть страны — это камни и песок. У них даже нет телевидения. А в ресторанах подается турецкая еда. Это в еврейской стране! Ей-богу! В Нью-Йорке и на Беверли-Хиллз и то можно купить бутерброд с солониной, но только не в Израиле.

— У тебя просто дар представлять все в самом обворожительном свете. Ну, а какова настоящая причина?

— А как ты думаешь, приятно мне сидеть и смотреть, как мой муж снимает картину с этой израильтянской принцессой, пока я — актриса, которая должна быть величайшей звездой Европы, — сижу там и гнию, как куча навоза на грядке?

Анджела не ответила. Помолчав, она спросила:

— А как насчет студии Вика? Они снимают здесь какие-нибудь фильмы, в которых ты можешь играть?

— Они вовсю снимают. У Мизрахи здесь целая компания, выпускающая вестерны один за одним. Но если я снимусь хоть в одном из них, то подпишу себе этим смертный приговор. Ты действительно ничего не понимаешь в кинобизнесе, Анджела? Сыграй какую-нибудь не свою роль или дрянную роль, не соответствующую твоему положению, — и все, с тобой кончено, больше ни на что приличное можешь не рассчитывать.

— И сколько это может продолжаться? Чего хочет этот Мизрахи?

— Бог его знает. То есть он хочет одно из двух. Первое — полностью вытеснить Вика из дела и забрать все себе, а второе — он хочет тебя.

Анджела пролила шампанское.

— По-моему, я что-то не поняла.

— Прекрасно поняла. Мне кажется, Зев Мизрахи воспылал к тебе.

— Ты с ума сошла!

— Можешь мне поверить, я нутром чувствую это. Он только о тебе и говорит, просто помешан на тебе. Так же, как и тот фотограф. — Кики посмотрела на Анджелу со сдержанным восхищением. — И как это тебе удается? Чем ты их берешь?

Глаза у Анджелы расширились от возмущения.

— Чем я их беру? — закричала она. — Ты прекрасно знаешь чем — ничем! Ничем! Ты помнишь? Это ведь ты мне говорила, что вся моя жизнь — это дырка от бублика, что у меня ничего нет. И ты была права! А теперь ты имеешь наглость — нет, не наглость, глупость, говорить, что…

— Успокойся, пожалуйста. Ну прости. Весь дом тебя слушает. Ну, пожалуйста, успокойся.

— Разумеется. Я успокоюсь, чтобы ты и дальше могла делать свои дурацкие предположения.

— Анджела, это никакие не предположения.

— Хорошо, тогда скажи, что именно Зев Мизрахи говорит обо мне? — Она испытывала одновременно и отвращение и любопытство.

— Ничего особенного. Он просто постоянно говорит о тебе, всегда спрашивает о тебе, когда мы видимся. Он хочет знать обо всем — счастлива ли ты, что у тебя за муж, какие у вас отношения. У меня такое чувство, что он не только с удовольствием залез бы тебе под юбку, — я уверена, что он хочет на тебе жениться.

Анджела невесело засмеялась.

— Никто не хочет залезать ко мне под юбку. Даже мой муж. Даже…

— Даже кто?

— Никто.

— Но ты ведь собиралась что-то сказать?

— Нет. Прошу тебя, перестань. И давай прекратим этот разговор. Меня от него мутит.

— Хорошо. Давай прекратим. Я знаю, что мы сделаем, — мы сгоняем в Рим.

— Но я же приехала сюда не за тем, чтобы флиртовать и развлекаться, Кики, — сказала Анджела, расстроенная почти до слез. — Я приехала навестить тебя и Никки.

— Я знаю. Но Никки ты уже посмотрела, а вместе мы можем быть где угодно. Если мы останемся здесь, то просто свихнемся. Нет, мы поедем в Рим. Прямо сейчас позвоню Джино.

— А кто такой Джино?

— Друг. Друг и режиссер. Вообще-то он принц, самый настоящий, и не только по рождению, но и во всем.

— Что за друг, Кики? Хотя нет, не говори. Я не хочу этого знать.

— Ну а что, ты думаешь, я должна делать? Сидеть здесь в одиночестве и грызть от тоски свои аристократические ногти? Мне скучно. И одиноко!

— Но тебе вовсе не обязательно все время сидеть здесь в одиночестве. Ты уже целый год не была в Штатах. Почти полтора года, если быть точными. Почему ты не приезжала?

— Мне очень, очень тяжело приезжать в Соединенные Штаты. Я увижу Рори, а потом надо будет опять уезжать. Это слишком тяжело.

— Я знала, что так будет.

— Ну и молодец. — Они обе замолчали. Вдруг Кики вскочила. — Ладно, что толку сидеть и переживать? Сейчас позвоню Джино в Рим, скажу, что мы приезжаем. В Риме он знает абсолютно всех. Сводит нас на какие-нибудь приемы. И знаешь еще куда? В цирк!

— Терпеть не могу цирк.

— Про этот цирк ты так не скажешь. Это совсем другое.

Когда они уже собрались уезжать, Кики позвали к телефону. Она вернулась немного смущенная и взволнованная.

— Это Вик. Вообще-то хорошо, что мы еще не успели уехать. Его величество Мизрахи прознал, что ты здесь. Только не спрашивай каким образом. Так что мы все едем на выходные в Веве. Они с Виком прилетают туда из Израиля, и он присылает за нами свой самолет. Но не расстраивайся, дорогая, оттуда мы сразу отправимся в Рим. И не надо пугаться, ради Бога.

— Как же мне не пугаться, после того что ты мне здесь наговорила?

— Господи, ну что он может с тобой сделать? Без твоего согласия и участия? Кроме того, обещаю, что ни на минуту не оставлю тебя с ним наедине.

— Но почему я должна лететь в Веве только потому, что он поманил, Кики? Мне это совсем не нравится.

— Но это всего лишь на выходные. Тебе понравится его вилла. Ты же обожаешь искусство, а у него великолепная коллекция: Ротко, Пикассо, Шагал, у него даже есть одна картина Рубенса. А какие приемы! Можно подумать, что ты сидишь за столом с Людовиком Четырнадцатым — блюда из чистого золота, на всех предметах вензеля, как у Ротшильдов. Когда я была там прошлый раз, там были Чарли и Уна. Не понимаю, почему они сходят из-за него с ума, — лично мне он кажется скучным. Ну разумеется, Чарли и Зев о политике не говорят. Когда там подается рыба, то каждый ломтик лимона покрыт тонкой сеточкой. Анджела, ты меня слушаешь?

Анджела смотрела в пространство перед собой.

— Да, я тебя слышала. Лимонные дольки, покрытые сеточкой, чтобы они не высыхали и чтобы не выскакивали косточки, когда их выжимают.

— Анджела, дорогая, похоже, ты все знаешь. И уж Зев, конечно, знает, как приготовить настоящий мартини. Тебе дают персональный маленький хрустальный графинчик в серебряном ведерке, и стакан тоже, конечно, ледяной. Анджела, ты меня слышишь? Скажи что-нибудь, Бога ради.

— Однажды Дик в ресторане «21» попросил стакан молока, и они принесли ему бутылку молока в серебряном ведерке со льдом. Мы тогда только начали встречаться.

— Пожалуйста, Анджела, перестань себя вести, как будто ты в трансе. Послушай, может быть, когда вернемся, поедем лучше в Лондон? Знаешь что? Мы остановимся в «Савойе», накупим шоколадных конфет «Фортнам и Мейсон» и будем их есть в постели. Ты помнишь, как мы поглощали конфеты коробками, лежа в постелях? А потом купим эти шикарные кашемировые шали «Сван и Эдгар» и еще пообедаем… Анджела, послушай меня. Ну ведь это только на выходные!

Сначала Кики сказала Анджеле, что этот Мизрахи хочет заполучить все, чем владеет Вик… или ее, Анджелу. А теперь они собираются в гости к Зеву Мизрахи. Кроме того, Кики старается уговорить Анджелу, что так на нее непохоже. Анджела не могла не вспомнить одно из высказываний Кики: «Купить можно абсолютно все, нужно только знать цену». Интересно, какова будет цена Кики?

Но выходные прошли на редкость спокойно. Анджела нервничала и все время была настороже, однако Мизрахи вел себя как исключительно гостеприимный и милый хозяин. И нельзя было отрицать, что условия у них были королевские, а сама вилла — это настоящая жемчужина.

Самую «ужасную» вещь Мизрахи произнес во время банкета в субботу вечером, когда за столом сидело много известнейших театральных звезд из Европы и Америки, и если его замечание и напугало кого-то, то только не Анджелу.

Внимательно глядя на ее густые черные волосы, уложенные в высокую прическу, па мягкую выпуклость груди, облегаемую изумрудно-зеленым вечерним платьем с обнаженными плечами, Зев Мизрахи произнес:

— Будь моя воля, то вы, Анджела дю Бомон, стали бы самой яркой звездой, которую только знал мир.

Анджела скромно опустила глаза, ни слова не ответив на его комплимент. Когда она опять взглянула на гостей, то увидела, что Кики пристально смотрит на нее.

По мере того как приближалось Рождество 1956 года, Анджела надеялась, что Кики обязательно прилетит, чтобы повидаться с Рори, но, когда праздник был уже совсем близко, Кики предупредила, что не приедет — просто не выдержит встречи с дочерью. Слишком тяжело видеть ее в течение нескольких дней, а потом опять уехать.

Но еще больше Анджела была удивлена, когда Мари, вместо того чтобы провести праздники с ней и ее мальчиками, в последнюю минуту решила отправиться в Италию.

— Но, мама, — возражала Анджела. — Я надеялась, что мы вместе проведем Рождество в Палм-Спрингсе.

— Я тоже надеялась провести это время с тобой, Анджела, но ты не думаешь о том, что Кики больше нуждается во мне? Только подумай, насколько ей тяжело быть в эти дни так далеко от Рори.

«А я мама? У Кики, по крайней мере, есть Вик. А кто есть у меня?»

Когда в январе умер Хэмфри Богарт и Кики, которая любила его и всегда рассказывала о нем забавные истории, не прилетела на похороны, а только лишь позвонила Бетти и высказала ей свои соболезнования, и Анджела, и Мари поняли, что Кики не шутила, говоря, что в ближайшие годы в Штаты не приедет. Анджела вспомнила о том, что было в Италии, о драме, которая разворачивалась между Кики, Виком и Зевом Мизрахи.

5

Когда Кики позвонила из Сан-Ремо по частному телефону, Анджела сняла трубку в своей спальне, соединяющейся со спальней Дика. Дверью между ними практически никогда не пользовались — разве только для того, чтобы обговорить какой-нибудь нейтральный вопрос. Единственной причиной, почему эта дверь вообще еще существовала, было то, что она не позволяла давать прислуге пищу для обсуждения супружеских отношений в семье Пауэр. Когда Анджела услышала последнюю просьбу Кики, она была рада, что никто больше не слышит абсурдной просьбы ее сестры.

— Я никак не могу поехать на Ривьеру на свадьбу Грейс Келли. Ты не понимаешь. Если губернатор Калифорнии и его супруга не получили официального приглашения — а мы его не получили, — то для нас присутствовать там просто невозможно. Это дурной тон и вопрос протокола. Что скажет Дик? И потом, у меня здесь есть другие обязательства.

— Пожалуйста, помолчи секунду и послушай. Мы с Виком буквально из кожи вылезли, чтобы добиться для тебя этого приглашения. Вик является старым приятелем принца, но все равно — это было очень нелегко. На церковной церемонии в соборе будет присутствовать шестьсот человек, я уж не говорю о приеме. То есть я хочу сказать, эти приглашения не раздавались кому попало! Ты даже не можешь себе представить, что здесь творится, — сюда съезжаются представители всех королевских домов Европы. Все гостиницы — «Отель де Пари», «Эрмитаж», все абсолютно — уже забронированы. Я слышала, что у вас на побережье пытаются выжать из бедняжки Грейс приглашение до того, как она уедет из Калифорнии. А у нас даже есть билеты на гала-представление в оперный театр. Оно будет проходить в день между гражданской и церковной церемониями. И множество людей, приглашенных на бракосочетание, не имеют приглашения туда! Из Парижа специально приезжают представители «Ланвен», чтобы сшить подвенечное платье для Грейс. А ты мне говоришь о каких-то своих обязательствах, каком-то идиотском протоколе и дурном тоне. Какого черта ты волнуешься о том, что скажет твой Дик? То есть, учитывая ваши отношения, какое все это имеет значение? Чем ты ему обязана? И уж если на то пошло, что он тебе сделает, если ты его не послушаешь? Разведется с тобой? Вот смеху-то будет! И вообще, — сказала она, пуская в действие решающий аргумент, — для тебя это прекрасная возможность раз и навсегда показать ему, что если он и заставляет тебя оставаться его женой и ты ради детей идешь на это, то это еще не значит, что ты обязана слушаться его во всем, и докажи ему, что ты имеешь право на свою жизнь. Поверь мне, ты имеешь на это право!

Как и всегда, под напором Кики Анджела заколебалась.

— И сколько времени это может продлиться?

— Молодец! Вот это настоящий разговор! Я тобой горжусь! Посмотри, первый официальный прием будет четырнадцатого. Этот прием дает Грейс со своими родителями. По-моему, он будет проходить в «Отель-де-Пари». Так что постарайся быть здесь тринадцатого. Само бракосочетание назначено на девятнадцатое — это значит, что двадцатого ты уже сможешь быть дома. Всего неделя.

«Это было бы здорово», — подумала Анджела. Ей хотелось как-то отвлечься, она устала все время думать о том, как ей положено себя вести.

— Хорошо. Я приеду. Но если Монако переполнено, как я вылечу оттуда девятнадцатого или двадцатого? Билеты, наверное, уже все распроданы.

— Ты, главное, выберись из дома и лети в Нью-Йорк. А из Нью-Йорка ты всегда сможешь вылететь, об обратных билетах позаботимся мы. У Витторио есть кое-какие связи. Ну, до встречи. Жду-целую-люблю!

В одном Кики оказалась права — Ривьера напоминала сумасшедший дом. Когда Кики с Виком встречали ее в Ницце, они с трудом пробрались сквозь толпу.

— Ты знаешь, сколько мы сюда ехали? Все шоссе забито — одна сплошная пробка. Никогда в жизни на Ривьере не было столько народу. Слава Богу, нам не надо ехать обратно в Сан-Ремо, — говорила Кики, стараясь перекричать шум машин.

Машина была с открытым верхом, и Анджела не была уверена, что правильно поняла сестру.

— Разве мы будем жить не на вилле в Сан-Ремо?

— Нет, дорогая, слишком сложно каждый раз пробиваться по этому шоссе в Монако и обратно. На всем побережье, начиная от Итальянской Ривьеры, забиты все гостиницы. Нам повезло, мы живем в гавани Монте-Карло, прямо напротив «Отель де Пари» и казино.

— Так ваша яхта в гавани? Это действительно отлично.

— Нет, моя дорогая. Здесь в гавани невозможно было найти место для стоянки. Наша яхта находится в Сан-Ремо.

— Тогда я ничего не понимаю. Как же мы можем жить в гавани Монте-Карло, если ваша яхта в Сан-Ремо? — Затем вдруг она все поняла. — О, нет, я не верю!

— Не веришь чему? — спросила Кики, повышая голос из-за гула машин.

— Мы что, будем жить на яхте Зева Мизрахи? Это так?

Кики вспыхнула:

— Ну да. Только давай сейчас не будем об этом. Я больше не могу орать, да и очень плохо слышно, что ты говоришь.

Анджела не знала, что ей делать. У нее было желание повернуться и уехать домой от своей сводни-сестры и своего зятя — такой же сводни. А как же быть с билетами на самолет? Как она объяснит Дику и всем остальным, почему сразу же вернулась? И гостиницы все переполнены. «Ох, Кики, ну как ты могла? Как ты могла так предать меня?»

Они молча ехали по празднично украшенным улицам. Анджела сердито отвернулась от Кики. Когда они, наконец, приехали в гавань Монте-Карло и вышли из машины, Анджела сказала:

— Я тебе этого никогда не прощу.

Нос Кики задрался вверх.

— Что не простишь?

— То, что ты меня так компрометируешь.

— О чем ты говоришь? Вик? — Она повернулась к мужу. — О чем она говорит?

Витторио только пожал плечами и повернулся, чтобы вытащить из багажника чемодан Анджелы.

— Надеюсь, ты привезла несколько вечерних платьев. Все будет очень, очень торжественно.

— Не говори мне о вечерних платьях.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Не будь занудой. Представления не имею, зачем мне нужно было тебя вытаскивать. Мне так хотелось, чтобы ты немного развлеклась. Я хотела, чтобы ты побыла со мной, мы так редко видимся. Что в этом ужасного?

Она поднялась на яхту, и Вик, отдав стюарду распоряжения насчет багажа, быстро скрылся.

— Ты представляешь, какой шум поднимется дома? Эта Хедда Хоппер, которая вечно распространяется насчет ужасных иностранных кинодеятелей, что она скажет, когда узнает об этом? Или Биби Тайлер? Или кто-нибудь еще? У Мизрахи весьма дурная репутация. Ты это сама прекрасно знаешь. И все это ставит меня в страшно неловкое положение — я являюсь его гостьей, а мой муж находится дома и занимается делами штата.

Кики фыркнула:

— Прости меня, но боюсь, ты слишком преувеличиваешь роль своей персоны. Здесь находится тысяча восемьсот двадцать пять журналистов и фоторепортеров, прибывших сюда, чтобы дать репортаж о королевской свадьбе, где невеста — известнейшая американская кинозвезда, но уж никак не для того, чтобы описывать твои поступки. Можешь мне поверить, им глубоко наплевать, куда пристроит свою задницу губернаторова жена. Здесь все забито представителями королевских домов. Или, может быть, тебя именно это и расстраивает? В чем дело, крошка Анджела? Обиделась, что никто не собирается тебя фотографировать?

Рука Анджелы поднялась, и во второй раз в жизни она ударила сестру по щеке.

Кики схватилась за щеку и неожиданно расплакалась.

— Ну что ты плачешь, Кики? — тихо спросила Анджела. — Ведь это совсем не из-за того, что я тебя ударила.

— Мне больно, — рыдала Кики — Мне больно из-за того, что моя единственная сестра так плохо обо мне думает. У меня просто сердце разрывается.

— А как насчет моего сердца? Мое сердце разрывается из-за того, что моя сестра не только предает меня, но еще и коварна впридачу.

Внезапно Кики перестала плакать.

— О Боже, как мне осточертела твоя манера из всего делать проблему. Я думаю, тебе просто обидно, что ты находишься здесь из-за того, что одна католичка-американка, настоящая кинозвезда, получила настоящего принца, а не какого-то вонючего политикана.

— Ну все, хватит! Я уезжаю! И больше я с тобой не разговариваю! Вели стюарду принести мои вещи обратно!

— Сама скажи! — Кики уже сникла, она держалась за щеку, которая начала распухать. — Мне нужен лед, — заныла она. — Ты только и думаешь о своих чемоданах. Ты эгоистка, Анджела. Никогда бы в жизни не подумала, что ты можешь быть такой эгоисткой. Я тут в лепешку разбивалась, чтобы ты смогла приехать и как следует развлечься, а теперь я себя спрашиваю: «Зачем, зачем все это?»

— Разве не для того, чтобы Зев Мизрахи мог переспать со мной, а вы с Виком соскочили с его крючка?

Теперь была очередь Кики поднять руку и залепить Анджеле пощечину.

Они обе пришли в ужас. Но тут Кики рассмеялась, хотя в ее смехе слышались истерические нотки.

— Ну все, теперь мы квиты.

— Да, — сказала Анджела. — Квиты.

— Квиты-биты? — спросила Кики, робко улыбаясь. Они говорили «квиты-биты» в детстве, когда дрались, а потом мирились.

Анджела немного помолчала, не зная, как ей быть, потом, наконец, она невесело улыбнулась.

— Квиты-биты, — произнесла она, и они пожали друг другу руки, как делали это раньше.

— Мы живем на «Венере», потому что это очень удобно, Анджела, и других причин нет. В конце концов, именно Мизрахи достал для тебя приглашения на церемонию и на все приемы. Мы просто не могли отказать, когда он пригласил нас на свою яхту.

Анджела перестала смеяться.

— Но ведь ты говорила, что приглашения достал Вик.

— Правда? Вообще-то мы пытались. Но у Зева уже были приглашения — для него самого и его гостей. И он настоял на том, что будет твоим кавалером. Что мы могли сказать? И в конце концов, какая разница, кто раздобыл приглашения?

— Ой, Кики, ты прекрасно знаешь, какая разница, — устало проговорила Анджела. — Это означает, что, пока Я здесь, он будет меня повсюду сопровождать, а я замужняя женщина. Все это неправильно поймут, особенно сам Мизрахи.

— Да все прекрасно понимают, что бывают такие ситуации. Никто к этому серьезно не относится — это просто удобно. И ты не можешь не согласиться, что Зев — настоящий джентльмен. Когда мы были в Веве, он хоть раз себе что-нибудь такое позволил? Хоть раз приставал к тебе? Он был идеальным, очень корректным хозяином, разве не так?

— Да, — неохотно согласилась Анджела.

— Ну и что ты тогда так переживаешь?

— Есть из-за чего. Во-первых, чего он хочет?

— Возможно, твоей любви. Не исключено, что и брака. Ну и что? Он же не может жениться на тебе, потому что ты уже замужем. И даже если бы ты не была замужем, он бы тоже не мог этого сделать без твоего согласия. Разве не так? Кроме того, эта яхта просто великолепна, правда?

Анджела бросила равнодушный взгляд на отделанную позолотой и красным бархатом комнату.

— К ней больше подходит слово «кричащая», или «безвкусная», или «вульгарная». Если не считать вот этого Утрилло.

Кики глубоко вздохнула:

— Пожалуйста, постарайся избавиться от своего дурного настроения. Постарайся проявить хоть минимум любезности. Атмосфера здесь и так не очень-то спокойная.

— Анджела! — В каюту ворвался Зев Мизрахи. Он был тщательно одет, хотя в одежде и присутствовала некоторая нарочитая «морская» небрежность. — Прошу вас извинить меня за то, что задержался и не приветствовал вас сразу же. Нужно было сделать последние приготовления. — Он взял ее руки в свои. — Вы оказали мне честь, согласившись принять мое приглашение.

Она слабо улыбнулась.

— Это вы оказали мне честь, прислав это приглашение.

«О Боже, какую чушь мы несем!»

— Позвольте мне показать вам свою «Венеру». — Он взял ее под руку, не обращая внимания на Кики, которая позвонила, чтобы вызвать стюарда. Ей необходимо было чего-нибудь выпить.

Мизрахи с гордым видом демонстрировал Анджеле роскошно отделанную яхту, где был даже плавательный бассейн; его дно было выложено красивыми узорами из мозаики. При нажатии на специальную кнопку поверхность бассейна закрывалась настилом, который мог служить танцевальной площадкой.

— А где вы прячете оркестр, когда пользуетесь бассейном? — с улыбкой спросила Анджела.

Зев озадаченно посмотрел на нее.

— Вы угадали. Я действительно приглашаю оркестр, когда устраиваю здесь приемы. Но в данном случае я допустил оплошность. Мне следовало бы пригласить оркестр на всю эту неделю, пока вы здесь будете. В следующий раз постараюсь быть повнимательней. Я, наверное, вас утомил — вероятно, вы хотите отдохнуть после дороги. Пойдемте, я вас провожу. — Он провел ее в «люкс», состоящий из гостиной, спальни, гардеробной и ванной; все здесь было отделано позолотой и красным бархатом, на стене висела картина Эль-Греко.

Анжела старалась не смотреть на Эль-Греко.

— Эти страдальческие глаза…

— Это мои личные покои, но мне хотелось, чтобы вы жили здесь, пока вы моя гостья, — признался Зев.

— В этом не было никакой необходимости. Я уверена, мне в любой каюте было бы удобно.

— Ну нет! Я не мог так рисковать.

Горничная уже распаковывала ее вещи, развешивая платья на обитых бархатом вешалках.

— Если вам что-нибудь понадобится — все, что угодно, — сообщите мне немедленно, — сказал Зев. — Ева будет вас обслуживать — это ваша личная горничная. А сейчас я вас покину, чтобы вы могли отдохнуть.

Анджела осмотрела комнату. Всюду были расставлены красные розы, в ярко-красном холодильнике стояла бутылка шампанского, на ночном столике красовалась ваза с фруктами таких необычайных размеров, — что плоды казались сделанными из воска, тут же стояли золотые тарелочки с орешками, шоколадными конфетами и финиками. Она усмехнулась. Первоклассный отель!

Горничная закончила развешивать ее платья.

— Мадам что-нибудь желает?

— Я бы выпила бокал шампанского, Ева. Пожалуйста.

Четырнадцатого числа они пошли на прием, который устраивали Маргарет и Джон Келли в честь своей дочери и принца. Предполагалось, что прием будет проходить в «Отель де Пари», однако возникли сложности с прессой, и торжество перенесли в помещение кабаре при казино, где легче было обеспечить безопасность присутствующих. Лакеи в ливреях стояли вдоль коридора, ведущего в кабаре, и проверяли пригласительные билеты, строго следя за тем, чтобы ни один репортер не проник внутрь. Все эти меры предосторожности для королевской четы успокоили Анджелу. Внимание прессы ей было нужно ничуть не больше, чем прославленной невесте.

Танцуя с Зевом Мизрахи под мелодичную музыку оркестра Эйма Барелли, Анджеле показалось, что он прижимает ее к себе чуть сильнее, чем это необходимо. Она вспомнила, как он представил ее принцу и Грейс, когда те встречали гостей, принимая поздравления: «Моя хорошая приятельница Анджела дю Бомон», вместо того чтобы сказать: «Миссис Пауэр, супруга губернатора». Может быть, она зря беспокоилась. Интересно, ей показалось, что Зев сделал упор на слове «моя»? Или в его словах действительно была хозяйская нотка?

Следующий вечер они провели на гала-концерте в Международном спортивном клубе. Анджела сначала решила, что им придется остаться на яхте, поскольку шел проливной дождь, а им надо было пройти метров двести пешком. Но она недооценила Зева Мизрахи — он предоставил им лимузин для того, чтобы преодолеть это расстояние.

В тот вечер все было прекрасно: балерина Тамара Туманова, певец Эдди Константайн и даже фокусник Чэннинг Полак. Однако все закончилось скандалом. Полицейский избил фотографа, а затем пошла общая свалка. И хотя ее это ни в коей мере не коснулось, ей стало не по себе. Почему-то у нее возникло чувство, что этот случай является дурным предзнаменованием и предвещает что-то нехорошее.

Гражданская церемония проходила в Тронном зале. Красный с золотым зал был украшен лилиями и белой сиренью. Над возвышением висел балдахин с крестом Монако. Анджела обратила внимание, какой был мрачный и пасмурный день. Плохое предзнаменование? Она посмеялась над собой — какой она стала ужасно суеверной. В день ее свадьбы сияло солнце — и чем все это кончилось? И вообще, за кого она больше переживала? За себя или за невесту?

Анджела уже закончила одеваться к гала-представлению в оперном театре, когда услышала стук в дверь. Горничная отворила, в комнату вошел Зев и тут же отослал девушку. Анджела, стоя у большого зеркала в белом атласном платье с обнаженными плечами, рассматривала высокую прическу, которую ей только что соорудила Ева.

— Анджела, вам надо поостеречься, а то вы просто затмите невесту.

— Грейс нечего опасаться. Она… она была… одной из самых красивых женщин Америки.

— Она никогда не могла сравниться с вами ни по красоте, ни по манерам.

Анджела не могла понять, что он хочет и зачем пришел в ее комнату.

— Я вижу, вы еще не надевали драгоценностей, — произнес Зев. — Очень хорошо! — Он вынул из кармана золотую цепочку, на которой висел крупный рубин. — Можно? — спросил он и застегнул цепочку на ее шее.

Совершенно ошеломленная, она смотрела на свое отражение в зеркале. В рубине, лежащем на ее груди, было каратов пять или шесть.

— Зев, — с трудом выговорила она. — Я не могу. Это очень мило с вашей стороны, но я просто не могу. Правда…

— Разумеется, можете. Это небольшой сувенир, подарок на память. Для самой дорогой гостьи. Я очень прошу принять и носить его. — Он усилил свою просьбу, положив руку на ее обнаженное плечо.

Она почувствовала, какая горячая у него рука.

— Это такая прелестная вещь, — продолжал он. — Только на вас она по-настоящему смотрится. Или, вернее, только прекрасное украшение может соответствовать вашей красоте.

Она приподняла пальцами камень. Ей понравилась его тяжесть. Она отпустила его, и он лег между ее грудей. Смотрелся он великолепно — ярко-кровавый цвет на фоне белой кожи. Да, ей очень хотелось оставить этот рубин. Она испытывала огромное желание обладать этим камнем.

«Если Дик может дарить браслеты с бриллиантами, то я могу принять этот рубин. Интересно, сколько бриллиантовых браслетов он подарил за время нашей семейной жизни?»

Да, она примет этот подарок!

— Спасибо, — сказала Анджела, коснувшись его щеки холодными губами. Это был ничего не значащий поцелуй, поцелуй, которым здороваются с приятелями на улице, просто знак благодарности. Сколько таких ничего не значащих поцелуев она раздала за свою жизнь? Но, очевидно, она совершила ошибку, поскольку Мизрах произнес:

— Позвольте вернуть долг? — И не дожидаясь ее согласия, поцеловал ее в губы многообещающим и нежным поцелуем.

На свое атласное платье Анджела накинула красный бархатный плащ. Кики увидела рубин, только когда они пришли в оперный театр и Анджела сняла плащ. Кики приподняла двумя пальцами камень на цепочке и слегка потерла.

— Ого! — прошептала она. — Очень красивый, — И довольно улыбнулась. Затем спросила: — А ты знаешь, что однажды Карузо, Шаляпин и Руффо пели здесь в одно и то же время?

Оркестр заиграл американский гимн, затем гимн Монако. Анджела смотрела на ложу принца, где он стоял рядом с Грейс. Грейс казалась очень счастливой и довольной. А почему бы и нет? Совершенно очевидно, она получила то, что хотела. «А что хочу я и получу ли я это?» — подумала Анджела.

Они выходили из театра. Принц и Грейс уже покинули здание, но толпа фотографов и репортеров все еще стояла у выхода. Одним из гостей в тот вечер был Ага-хан — хотя и сообщалось, что он заболел, — и Анджела подумала, что они хотят запечатлеть его на пленке. А может быть, Кики или еще какую-нибудь кинозвезду из Штатов? Может быть, Гэри Грант?

У выхода, опершись на одно колено, стоял какой-то фотограф; он нацелил свой фотоаппарат прямо на них обоих — на нее и Мизрахи, который, полуобняв Анджелу, помогал ей протиснуться сквозь толпу. Она ахнула, когда ее ослепила вспышка. А вдруг это Ник Домингез? Это было первое, что пришло в голову. Нет, конечно же, нет!

Затем — или ей это показалось? — Зев поднял руку и щелкнул пальцами. Она увидела, как из толпы появились четыре человека, по всей вероятности тоже газетчики. Они бросились к фотографу и уволокли его куда-то.

Не думая, она сердито сбросила со своего плеча удерживающую ее руку Мизрахи и побежала за этими четырьмя, расталкивая толпу. Она заметила, как фотографа поволокли по улице. Кики, Вик и Зев бросились за ней. В этот момент она увидела, как в переулке эти четверо избивают фотографа. Их кулаки ритмично опускались на его лицо, а когда он упал, они начали избивать его ногами.

При свете фонаря она поняла, что ошиблась, — это был не Домингез, это не его лицо было в крови. Но все равно она с криком бросилась на нападавших, размахивая кулаками, стараясь оттащить их. Они разбежались, и Анджела нагнулась к скорчившейся фигуре, лежащей на земле. К ней подошла Кики, которая с удивлением произнесла:

— Это не Домингез.

— Мне кажется, они убили его, — вскрикнула Анджела.

— Нет, он жив. Он шевелится. Вик и Зев сейчас вызовут полицию. Пойдем, Анджела, надо уходить отсюда, пока они не пришли, — просила Кики, поднимая сестру.

— Это сделал Зев, Кики! — громко зашептала Анжела. — Зев! Я видела, как он подзывал этих людей.

— Не говори ерунды! Зачем ему это делать?

— Ты помнишь тот случай, когда я была на Ривьере последний раз и он разбил бутылку ликера, которую прислал на наш стол Ник Домингез? Он решил, что этот человек — Домингез!

— Я тоже так подумала.

Анджела безуспешно пыталась вытереть кровь с лица мужчины своим крохотным платочком, но Кики остановила ее:

— Перестань, пожалуйста. Сюда уже едет «скорая». Все будет в порядке. Пошли скорее отсюда!

Вернувшись на «Венеру», они вызвали врача, и тот дал Анджеле успокоительное. Отдаваясь во власть вызванного лекарством оцепенения, она чувствовала, что проваливается… проваливается… лишь на одно короткое мгновение она поняла, что с самой первой секунды своего пребывания здесь она все время ожидала, что обязательно произойдет нечто ужасное, и вот теперь оно…

Все должны были собраться в соборе святого Николая в половине десятого для церковной церемонии. В восемь часов Кики пришла будить Анджелу.

— Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно болит голова. Я не пойду. Идите без меня.

— Никуда я без тебя не пойду. Ты обязательно должна встать. Как это ты пропустишь такое событие? Сегодня — самая главная церемония.

— Мне наплевать. Мне все это осточертело. И вообще все это было ошибкой. Особенно прошлый вечер. Это Зев подстроил избиение этого фотографа. Это было так мерзко! Я не могу больше видеть этого человека. Мне от него тошно.

— Но, Анджела, он отрицает это. Никого из его людей там не было.

— Плевать. Я просто знаю, что это его рук дело!

— Даже если он это и сделал, то лишь для того, чтобы защитить тебя, уберечь от неприятностей.

— Мне мой муж тоже доставляет неприятности. Может быть, Зев сделает так, что и его изобьют?

Кики рассмеялась:

— Может быть, и сделает.

— Мне не смешно.

— Перестань забивать себе голову всякой ерундой. Забудь обо всем. Все тебя ждут. Будь умницей, одевайся и не порть всем праздник.

Все это было похоже на свадьбу из сказки. Мостовая и ступени, ведущие в церковь, были покрыты красным бархатным ковром. На белых колоннах покоился белый шелковый балдахин. Внутри собора с люстр свисали золотые корзины с белыми цветами, алтарь также был весь в цветах.

Невеста вышла рука об руку со своим отцом. «Сегодня — никаких отчимов. Это не для настоящей принцессы». На Грейс было атласное платье цвета слоновой кости, на голове — маленькая кружевная шляпка, расшитая жемчугом. За невестой вышла свита, затем его высочество в военном мундире. Свадебная церемония тянулась бесконечно. Анджеле всегда казалось, что все католические службы ужасно продолжительные. И теперь она просто не могла понять, как у нее хватало терпения когда-то на них присутствовать. Для чего? Ей хотелось уйти, как можно" скорее уехать из Монако. Голова ее кружилась. Кругом щелкали фото- и телекамеры, она задыхалась от аромата лилий, сирени и гиацинтов. От прожекторов лились потоки света и тепла. Господи, неужели это никогда не кончится?

Анджела чувствовала, что Зев, сидевший справа от нее, наблюдает за ней с тревогой. Она почти не смотрела на него в течение всего утра, не могла себя заставить сделать это. Кики, сидящая с другой стороны, прошептала:

— Говорят, она всю жизнь мечтала стать принцессой.

Да, она тоже слышала о том, что Грейс Келли всегда хотела стать принцессой. «Кажется, все добиваются того, чего хотят в этой жизни, — подумала Анджела, — только не я. Неужели они настолько умнее меня?»

Наконец все закончилось. Королевская чета вышла первой и села в экипаж; торжественная процессия двинулась по направлению к дворцу в Монако-вилль. После некоторого времени присутствующим также позволили покинуть собор.

Анджела старалась не думать о прошлом вечере, пыталась сосредоточиться на том, что говорила Кики, и не смотреть на Зева. Кики взяла ее за руку и крепко сжала. Поцеловав сестру, она прошептала:

— Успокойся. Придет и твоя очередь, если ты сама этого захочешь.

Затем они подошли к воротам дворца, и охрана в алых шляпах с перьями проводила их внутрь. Сначала за свадебный стол были усажены участники брачной церемонии, и лишь потом остальным гостям было позволено подойти к столам и барам, расположенным по всему внутреннему двору. Анжела не хотела есть, она лишь пригубила шампанское.

— Смотри, вон Эва! Пойду поздороваюсь, — сказала Кики. — Пойдем, Вик, я хочу вас познакомить.

Анджела, не желавшая оставаться наедине о Зевом, тоже было двинулась за ними, но Зев остановил ее.

— Мне бы хотелось извиниться за вчерашнее.

Анджела смотрела вниз, на мощеное покрытие дворика.

— Но ведь это не ваша вина. За что вам извиняться?

— Можете мне поверить, что ничего подобного не случится в ваш следующий приезд сюда.

Анджела холодно взглянула на него:

— Вы так уверены, что будет следующий приезд?

— Разумеется.

Она пальцами перебирала цепочку, на которой висел рубин, и думала, не стоит ли вернуть его.

Молодожены отправились в свадебное путешествие на яхте принца в этот же самый день. На берегу стояли толпы народа, провожая яхту до тех пор, пока она не скрылась за горизонтом. Сама Анджела улетала на следующий день на частном самолете Зева Мизрахи, и она не могла дождаться, когда же наконец наступит завтра.

Не прошло и недели после приезда Анджелы в Сакраменто, как она прочитала в колонке Тайлер о том, что Биби рада первой сообщить: одна из звезд Голливуда — Кики Девлин, в последние годы завоевавшая итальянский экран, будет сниматься в новой версии «Войны и мира». Этот фильм будет сделан на студии «Мизрахи — Роса». «Роса, мои дорогие, это самый настоящий муж Кики Девлин, граф, очень красивый мужчина, который и сам мог бы стать кинозвездой, — это для тех, кто этого еще не знает».

«Интересно, эта роль и есть те самые тридцать сребреников Кики?» — спрашивала себя Анджела, но ответа не находила.

6

День для Анджелы начался как обычно. Без четверти восемь горничная Анна принесла на плетеном подносе завтрак: апельсиновый сок, тосты, апельсиновый джем, одно яйцо, которое она не всегда съедала, и кофе в маленьком серебряном кофейнике. Иногда она завтракала в постели, но чаще сидела за небольшим столиком у окна, из которого были видны деревья; она использовала эти минуты, чтобы помечтать, подумать. Затем она просматривала свое расписание на день, принимала ванну и одевалась. Без четверти девять она шла к Своим сыновьям и следующие два часа проводила с детьми, иногда она выходила с ними в сад и играла там в мяч или качала их на качелях, расположенных в закрытой части парка и защищенных от любопытных взглядов рядом вечнозеленого кустарника. Без четверти одиннадцать она шла в свой кабинет на втором этаже и разбирала почту. Вскоре приходила Хелен О'Нил, ее секретарша. Они с Хелен отвечали на письма, которые в основном состояли из всевозможных приглашений.

В то утро взгляд Анжелы упал на простой конверт с надписью «Личное», без обратного адреса. Слово «Личное» было написано от руки и подчеркнуто четыре раза. Заинтригованная, она отложила все другие письма и, взяв конверт, приоткрыла его. В нем лежало несколько фотографий. Она бросила на них беглый взгляд и, извинившись перед Хелен, вошедшей в кабинет, пошла в свою спальню и заперла за собой дверь, так, чтобы никто не мог войти. Затем она подошла к двери, разделявшей их с Диком спальни, и также заперла ее. После этого она вытряхнула из конверта все, что там было, на кровать и сосчитала фотографии. Десять штук. И больше ничего.

С пересохшим ртом и трясущимися руками она разложила фотографии и внимательно разглядела каждую. На всех был снят Дик. На восьми из них он был с Джиной Грант, на одной — с какой-то брюнеткой экзотического вида, в ней было что-то азиатское. Ома не была в этом вполне уверена, потому что снимок был немного смазан. На десятой была блондинка, очень молодая и свежая.

Анджела перевернула снимки, на каждом стояла дата и место: «Апрель 1956, Лас-Вегас», «Январь 1957, Чикаго» и так далее.

У Джины Грант было прекрасное тело, отказать ей в этом было невозможно — большая, но высокая грудь, крепкие круглые ягодицы, очень плоский живот, совершенно плоский до самого паха. На двух цветных фотографиях было видно, что светлые волосы у нее всюду. Или, может быть, она специально их обесцвечивает? Одна фотография была особенно непристойной — на ней был снят возбужденный Дик, державший себя за член, как бы предлагая себя. При этом он еще улыбался.

На снимке с брюнеткой он сидел в каком-то типично гостиничном кресле, откинув голову, а она стояла перед ним на коленях. На другой фотографии Дик с Джиной были в позе, которая называется «Путешествие Кука», — Дик лежал перпендикулярно к Джине. Его губы прижимались к ее животу. Даже ниже. Его зад был задран. Дрябловат, с мрачным удовлетворением подумала Анджела. Были еще две фотографии, где они лежали «валетом».

К горлу подступила тошнота, и Анджела бросилась в ванную комнату.

«Кто же прислал эти фотоснимки? — подумала она. — Ник Домингез? Неужели он мог прятаться в чуланах, ванных комнатах, подглядывать сквозь гостиничные занавески, не очень тщательно задернутые? Похожи ли эти снимки на профессиональную работу такого фотографа, как Ник? И зачем он послал их ей после того, как собирал в течение, по крайней мере, нескольких лет? Может быть, Кики была права, говоря, что его интерес к ней имеет какой-то нездоровый характер? Может быть, он просто стремится разрушить ее мир? Но это могло произойти, если бы она ничего не знала о поведении своего мужа, если бы ее мир казался ей спокойным и прекрасным, но он был безвозвратно разрушен. А может быть, он сделал эти снимки и прислал их как ее друг, давая ей оружие, чтобы она использовала его в борьбе за свою свободу? Это означает, что он знает о ее борьбе и знает, что ей нужен союзник. В это она могла поверить — в его печальных эль-грековских глазах было столько понимания.

И о чем только думает Дик, если так неосторожен и забывает о своей «безупречной» репутации? А еще говорит, что его волнует скандал из-за развода. Это просто анекдот!»

Выйдя из ванной, она опять подошла к кровати, чтобы еще раз взглянуть на снимки. У нее возникло желание разорвать эту мерзость. Эти снимки могут уничтожить не только Дика, но их всех. Но нет, она не может их разорвать, она должна использовать их — она просто не могла больше оставаться с Диком. И он теперь может сколько угодно говорить о сыновьях и о том, как отразится развод на их судьбе. Теперь ничто не удержит ее от решительного шага.

Она взяла снимок Дика с блондинкой. Она была такой молодой и выглядела вполне невинной. Они оба лежали на спине, девушка сверху, и его руки обхватывали ее груди снизу. Губы Анджелы скривились в горькой усмешке. С ней он никогда не проявлял столько изобретательности и игривости.

Она сложила фотографии и торопливо запихнула их в ящик комода, завалив бельем. Ей захотелось отмыться от этой грязи, и она пошла принять душ.

Она сильно пустила воду и, пока горячая вода хлестала по ее телу, думала, как показать Дику эти снимки. Разумеется, она это сделает: покажет ему фотографии и посмотрит, как он будет изворачиваться.

Вдруг ей в голову пришла одна мысль: а что, если эти снимки сделаны вовсе не Ником? Может быть, их сделали по заказу Зева Мизрахи и он послал их, чтобы она… У него была власть, свои люди, возможность получить все, что он хочет. Может быть, он считает, что она не знает о похождениях Дика, и думает, что, узнав о них, она его бросит и… Нет, что-то она дала волю своему воображению. Это опасно! Нужно проявлять осторожность, все тщательно продумать. Она была уверена, что снимки прислал один из этих двоих. Но кто? Прислал ли их Ник как друг? Или Мизрахи как интриган? Они были единственными, кому все это было небезразлично. Небезразлично? Да, она была уверена, что для Ника Домингеза она была небезразлична.

Анджела вытерлась тяжелым махровым полотенцем с монограммой. В дверь постучали, но она не откликнулась. У нее не было ни малейшего желания общаться с Хелен или еще с кем-либо из прислуги. Ей необходимо было продумать свои действия, трезво все взвесить. Анджела так хотела с кем-нибудь посоветоваться, но, кроме матери и сестры, обратиться ей было не к кому.

Втягивать свою сдержанную, утонченную мать в это грязное дело она не могла. На Кики она была сердита и практически не разговаривала с ней после той поездки на Ривьеру. Друзья? У нее не было таких друзей, с которыми она могла бы обсуждать подобные вопросы. И все-таки ближе Кики у нее никого не было. На этот раз сестра обязательно поможет ей, потому что очень хочет с ней помириться, чтобы доказать, что действительно любит ее и сожалеет о том, что произошло во время бракосочетания Грейс Келли.

Интересно, можно ли рассказать Кики о фотографиях по телефону? У нее была своя частная линия, отдельная от общего коммутатора. Тем не менее она не была полностью уверена, что их разговор не подслушают. Может быть, вся эта линия прослушивается? Разговор могут услышать и телефонистки, которые нередко за определенную мзду передают наиболее пикантную информацию газетчикам.

Нет, она не может так рисковать. Она использует эти снимки для того, чтобы шантажировать Дика и добиться свободы, однако ей нужно защитить сыновей от скандала. Ситуация была очень деликатная. Ей необходимо вызвать сюда Кики, не сообщая никаких подробностей по телефону. Она может просто сказать: «Приезжай, ты мне нужна», и Кики приедет, даже если съемки в самом разгаре. В этом она не сомневалась.

В дверь опять настойчиво постучали. Наконец она откликнулась:

— Да?

— Анджела, это Хелен. Я жду вас в кабинете. Что-нибудь случилось?

— Нет, конечно. — Эта добросовестная Хелен иногда бывала чересчур навязчивой. Как она смеет без конца стучать в ее дверь?

— Я подумала, нам следует кое-чем заняться. Уже почти половина двенадцатого.

— Не сейчас, Хелен. Я отдыхаю.

— Да, но у вас в час обед с «Калифорнийскими женщинами» в пользу нуждающихся…

— Придется отменить.

— Но вы собирались там выступить…

— Ради Бога! Речь лежит на моем письменном столе — дайте ее кому-нибудь, и пусть ее прочитают. Я не хочу, чтобы меня беспокоили до конца дня. Можете это передать остальным.

Она услышала, как секретарша отошла от двери. Хорошо, что Дик в Капитолии, а то бы Хелен заставила его стучать ей в дверь и требовать, чтобы она пошла на этот обед.

Она подошла к двери и чуть приотворила ее, чтобы убедиться, что секретарша действительно ушла, прежде чем она станет звонить Кики. Сможет ли Кики уехать в середине съемок? Она заказала разговор с Миланом, не задумываясь над тем, какое там время. Утро? Вечер? Ей было все равно. Наконец, к телефону подошла экономка Кики и на ломаном английском объяснила, что Кики находится в каком-то труднопроизносимом месте. На смеси испанского и итальянского Анджела попросила передать Кики, если та даст о себе знать, связаться с ней.

В отчаянии Анджела подумала, что теперь ей придется действовать в одиночку, самой продумать, как поступать дальше. Во всяком случае, у нее есть в запасе несколько часов, чтобы подготовиться. Она знала, что Дик придет домой поздно — сегодня ему надо было присутствовать на каком-то официальном приеме.

Анджела нашла свою ночную рубашку из черных кружев, оставшуюся еще от ее приданого и которую она надевала только один раз. Анджела купила ее, поддавшись какому-то глупому порыву, потом забросила, поскольку та показалась ей слишком откровенной и вульгарной, такую вещь пристало носить любовнице или продавщице во время медового месяца. Но на самом деле она смущала ее, она чувствовала себя в ней так, как будто предлагала себя, как бутерброд, который для придания ему более аппетитного вида украшается зеленью и посыпается перцем.

Для сегодняшнего вечера все это подходило идеально. Ей надо было выглядеть соблазнительной и немного вульгарной. Она долго лежала в ванной, наслаждаясь ароматной теплой пеной, потом насухо вытерлась, предвкушая то, как сегодня вечером она осуществит свой план. Она надушила все тело — даже пальцы рук и ног, а затем надела ночную рубашку. Сейчас ей было жаль, что прозрачное одеяние так и пролежало невостребованным все это время. В нем она чувствовала себя привлекательной и соблазнительной. Кружева облегали ее грудь, сквозь них просвечивала нежная кожа, дразняще выглядывали розовые соски. Разрез доходил до ягодиц. То, что нужно, — она выглядела как шлюха экстракласса.

Покопавшись в ящике, Анджела нашла красный пояс для чулок, сохранившийся еще со времен ранней юности, когда такие вещи казались неприлично-заманчивыми. Она натянула нейлоновые чулки и пристегнула их черными резинками, прикрепленными к поясу. Последний штрих — красные атласные туфли на высоком каблуке.

Открыв дверь, соединяющую спальни, она зажгла одну лампу, так, чтобы большая часть комнаты оставалась в тени. Затем вернулась в свою спальню и достала кипу пластинок — все старые, сентиментальные мелодии, которые она очень любила: «Если б я любил тебя…», «Пленник любви»…

Анджела поставила в ведерко со льдом бутылку шампанского. Лед почти растаял, но это не имело значения. Унося ведерко в комнату Дика и ставя его на тумбочку у кровати, она подпевала пластинке, стараясь вспомнить слова.

«Цветы, — подумала она. — Обязательно должны быть цветы». Бросившись в свою комнату, она схватила вазу с тюльпанами и нарциссами, стоящую у нее на туалетном столике, принесла ее в комнату Дика и поставила рядом с ведерком с шампанским. Тюльпаны и нарциссы — не самые сексуальные цветы, но других у нее не было.

Анджела вернулась в свою комнату, вытащила снимки и разложила их на своей кровати. После этого она прошла в комнату Дика, легла на кровать и стала ждать.

Спустя некоторое время снизу донеслись голоса. Дик желал кому-то спокойной ночи. Горничной? Экономке? Затем он поднялся по лестнице и прошел через зал. Было слышно, как он стучит в дверь ее спальни, затем, немного подождав, он что-то пробормотал и подошел к двери своей комнаты. Он отворил ее и, увидев на кровати Анджелу, ахнул от удивления. Затем быстро закрыл за собой дверь.

Она улыбалась ему самой обворожительной улыбкой, на какую была способна, и он улыбнулся ей в ответ, подходя ближе.

— Что все это значит? — спросил он недоверчивым голосом.

От его взгляда ничего не ускользнуло: ни кружевная ночная рубашка, сквозь которую просвечивала грудь, ни черные нейлоновые чулки, ни пояс с резинками, ни длинный разрез. Она встала с кровати и прижала свой палец к губам, заставляя молчать. Затем обхватила его за шею и поцеловала, проникая языком в его рот, трогая его язык. Руки Дика скользнули по ее телу, зубы слегка прикусили ее язык. Пальцы, лаская, потянулись к ее разведенным бедрам. Вздыхая, издавая, стоны, что-то бормоча, она позволила ему проникнуть в нее пальцами.

Анджела стала медленно раздевать его, пока он целовал ее губы, уши, шею, плечи. Она сняла с него рубашку, расстегнула «молнию» на брюках, затем просунула руку в отверстие и стала нежно поглаживать его, лишь слегка касаясь пальцами. Она не хотела, чтобы он быстро возбудился.

Дик сел на край кровати, пока она снимала с него брюки, затем трусы. Опустившись на колени, она стала целовать его бедра, оставляя на коже влажные следы, однако не дотрагиваясь до его фаллоса. Он откинулся назад и тихо стонал. Затем он потянул к себе ее голову, вцепившись пальцами в волосы и стараясь воткнуть свой член ей в рот, но она покачала головой и засмеялась.

Анджела легла на пол, раздвинув ноги и подняв колени. Наступила ее очередь. Он будет делать с ней все то, что проделывал с теми, другими женщинами. Запах ее тела возбуждал его. Он зарылся лицом в ее лоно, лаская его языком. Когда Анджела получила свое, она оттянула его голову за волосы, потом перевернулась и встала на четвереньки. Он задрал ей рубашку и, увидя ее обнаженные ягодицы, попытался взять ее сзади.

— Нет! — Она показала, чего хочет от него. Потом он опять попытался войти в нее, но она уползла, довольно смеясь. Дик бежал за ней на четвереньках, терпение его уже было на пределе, он был готов взять ее силой.

Анджела поднялась и налила вина. Протянув ему бокал, отпила из своего. Он залпом выпил шампанское и наполнил бокал снова. Затем осушил его и взял бокал из ее рук. Дик потянул ее на кровать, но Анджела опять оттолкнула его и впервые за вечер обратилась к нему:

— В другой комнате — там все приготовлено.

Взяв шелковый поясок от ночной сорочки, Анжела показала, что хочет, чтобы Дик отвел назад руки. Он задержал дыхание, когда она связывала ему сзади запястья. Когда его руки были крепко связаны, она стала дотрагиваться до него, лаская дразнящими движениями, мяла его яички… Он издавал тихие стоны. Улыбнувшись прямо ему в лицо, она произнесла:

— Пойдем.

Когда он нетерпеливо проследовал за ней в спальню, она подвела его к кровати и захохотала:

— Не торопись, внимательно посмотри на каждую из них и скажи, кто возбуждает тебя сильней всего?

Он взглянул на снимки, как бы не веря своим глазам, потом с яростью и изумлением посмотрел на нее. Дик попытался развязать руки, но, прежде чем ему это удалось, она собрала все фотографии и спрятала их за спину. Освободив руки, он подошел к ней.

— Отдай мне эти снимки, ты, стерва!

— Нет, ты их не получишь. Они мои! Еще один шаг, и я закричу так, что подниму весь дом. Дверь не заперта. Все прибегут сюда и увидят эти снимки. Давай, попробуй!

Глаза его сузились, он взглянул на дверь.

«Хочет убедиться? Проверить, действительно ли она не заперта? Или хочет ее запереть?»

— Если только подойдешь к двери, я начну кричать! Давай! Можешь проверить!

Он замер, пытаясь оценить ситуацию. Возбуждение его прошло, вид у него был нелепый, член съежился и обвис. Она опять рассмеялась резким смехом.

— Можешь оставить себе эти снимки, — проговорил он. — Какой тебе от них прок? Ты же не будешь демонстрировать их в суде. Уж только не ты, — фыркнул Дик. — Я всегда подозревал, что ты трахаешься с этим вонючим фотографом Домингезом, госпожа Святоша. Ты заставила его сделать эту грязную работу. Ну и что ты от этого получишь? Только попробуй использовать эти снимки. У меня тоже кое-что имеется на тебя и твоего безволосого приятеля.

— Между нами абсолютно ничего нет. — Смех ее прервался.

— Вбей себе в голову раз и навсегда — ты никуда не уйдешь. Тебе некуда уходить, если только ты не собираешься уйти, бросив своих детей, потому что у тебя кишка тонка использовать эти снимки. И даже если ты пойдешь на это, я найду десяток экспертов, которые поклянутся, что это фальшивка.

Он прошел в свою комнату, захлопнув дверь. Она бросилась за ним и заперла ее, услышав в этот момент его издевательский смех. Сев на пол около двери, она прислушалась и поняла, что он говорит по телефону. Интересно, с кем он собирается консультироваться?

«Кики, ну почему ты не звонишь? Мне так нужна твоя помощь. Я не могу справиться с этим одна. Мама… Может быть, мама сможет мне помочь? Если только она не побоится скандала. И Эдвард. Мама сможет сделать так, чтобы Эдвард помог мне. Если только она согласится. Я должна сделать так, чтобы она поняла, что должна мне помочь. Щепетильная Мари. Она с отвращением отнесется ко всей этой грязи».

Анджела взяла свою черную сумочку из крокодиловой кожи, сделала прорезь в шелковой подкладке, засунула туда снимки и опять зашила дыру. В школе при монастыре ее учили делать очень аккуратные швы.

Анджела почти не спала в эту ночь. Утром она слышала, как Дик спустился вниз к завтраку и в это время к нему пришел Пат Хэггерти, один из его доверенных лиц. Пат остался завтракать с Диком в столовой. Она молилась Богу, чтобы они потом не скрылись в кабинете Дика, как это нередко бывало. Но спустя полчаса они вместе уехали на лимузине. Слава Богу!

Уже одетая, она поспешила вниз. Не говоря никому ни слова, она быстро прошла к гаражу и села в машину, отказавшись от услуг шофера. Если ей повезет и не будет проблем с дорожным движением, то она будет в Брентвуде к трем часам. Слава Богу, ее мать сейчас находится в Калифорнии.

Она въехала в мощенный кирпичом дворик и, выскочив из машины, побежала к дому. И зачем она бежала? Уж если она приехала, несколько минут не имели большого значения.

Анджела нашла свою мать в зимнем саду, та опрыскивала водой папоротники.

— Мама!

— Ты такая бледная, Анджела! Откуда ты? — В ее голосе слышалась тревога.

— Я приехала повидаться с тобой, мама. Я очень рано выехала сегодня.

— И ты не привезла детей?

— Нет. — Анджела поежилась. — Здесь так холодно.

— Да, сегодня довольно прохладно. Пойдем в утреннюю комнату. Там разожжен камин.

Утренняя комната была обставлена мебелью, обитой блестящей белой тканью с желтыми и кремовыми цветами, и имела веселый вид. Горящий здесь огонь немного согрел Анджелу.

— Ты что-нибудь ела сегодня?

Анджела покачала головой:

— Я не останавливалась, чтобы пообедать. Но я не хочу есть.

— Тогда попьем чаю с бутербродами, чтобы ты продержалась до ужина. — Она вызвала свою горничную-шведку и попросила ее принести чаю, бутерброды и несколько пирожных.

— Так что же произошло, Анджела? Я вижу, что-то случилось. У вас, мои девочки, вечно что-то происходит, но должна сказать, Кики всегда удается выпутаться из всего с максимальной для нее пользой.

— Да, это так. О, как я хочу, чтобы она была здесь! — По ее лицу покатились слезы.

— Ты не ребенок, чтобы плакать, Анджела. Расскажи мне о своих неприятностях.

— Мама, я хочу получить развод.

— Я не удивлена. — Мари торжественно кивнула. — Только я не знала, как долго это протянется. Но ты должна быть абсолютно уверенной, Анджела. Разводы — неприятное дело. Из-за этого пострадают и дети, и твоя репутация, и репутация Дика. Будет много грязи. Ты готова выдержать скандал, все эти сплетни в прессе?

— Ну ты же выдержала все это. Ты ведь развелась с отцом.

— Да, но у меня была другая ситуация. Не забывай, я не была известной личностью, мой муж не был губернатором. Кроме того, у меня просто не было выбора — меня бросили с двумя детьми без копейки денег на милость моего брата. Мне ничего другого не оставалось делать, как развестись.

— Мне тоже ничего другого не остается, мама.

В комнату, постучав, вошла горничная, неся в руках поднос — на нем стоял серебряный чайник, датский «королевский» фарфор, тонюсенькие бутерброды на черном хлебе без корочек. Мари говорила, что есть белый хлеб — это варварство, цивилизованные люди не должны себе это позволять. Анджела всегда поражалась, каким образом ее мать приходила к таким выводам и постоянно им следовала. Мари была поразительно уверенным в себе человеком! Почему же у нее, ее дочери, не было этого качества? А вот у Кики это было.

Когда горничная вышла, Анджела опустилась на пол и положила голову матери на колени.

— Помоги мне, мама, помоги мне! Я сама не справлюсь!

Мари вспомнила другую девушку, которая так же обхватывала колени своего брата. Как она умоляла Джулиана помочь ей…

— И что бы ты ни думала, мама, не говори о детях. Я не могу жить только для них. Я не могу оставаться с Диком даже из-за детей! — Она разразилась рыданиями.

Мари гладила ее по густым растрепанным волосам. Ей хотелось нагнуться, зарыться лицом в эти волосы, так похожие на волосы ее отца, почему-то всегда немного пахнущие жасмином. Неожиданно комната наполнилась запахом Нового Орлеана. Как жестоко, что спустя много лет ее беспокоит этот призрак из прошлого — запах буйных цыганских волос ее собственной дочери! Она постаралась взять себя в руки.

— Хорошо, если тебе нужна помощь, давай лучше поговорим об этом, — энергично произнесла она.

Анджела подняла заплаканное лицо.

— Так ты действительно мне поможешь?

— Ну конечно. Ты пришла ко мне за помощью и думаешь, что я тебе откажу?

— Я думала, может быть, сама идея развода оттолкнет тебя — скандал и все, что с ним связано. Я знала, что ты смогла преодолеть в случае с Кики, но со мной? Я просто не надеялась.

— Если я смогла поддержать Кики, то смогу все сделать и для тебя. Я — твоя мать, Анджела, и ничто не помешает мне сделать то, что нужно. Я не боюсь ни Дика, ни его отца. Меня пугает только одно — что ты несчастлива.

«А может быть, я боюсь, что в конце концов ты возненавидишь меня, как я возненавидела свою мать. Да, она пыталась помочь мне, как и я хочу помочь тебе, но она все-таки позволила мне выйти замуж за Рори Девлина, а затем молчала все те годы, когда он унижал меня так, как только может мужчина унижать женщину. Я старалась отговорить тебя от брака с Диком Пауэром, но все же я согласилась на него. Но я уже достаточно молчала. Я не буду ждать, как ждала моя мать, пока вокруг нас не рухнули стены».

В глазах Мари стояли слезы, и Анджела была поражена этим. «О Боже, Кики никогда в жизни не поверит этому. Мама плачет!»

— А Эдвард, мама? Он тоже поможет нам?

— Эдвард не очень хорошо себя чувствует в последнее время. Как ты знаешь, сейчас он во Флориде. Но все равно ты можешь рассчитывать на его поддержку, я в этом уверена. Эдвард сделает все, что я его попрошу. Теперь скажи мне: ты разговаривала о разводе с Ричардом?

— Да, несколько раз. Но он не желает слушать об этом, считая это моей детской причудой. Он говорит о детях и о церкви. Ему глубоко наплевать на церковь, но он притворяется, что это его волнует, что развод испортит жизнь мальчикам. Но на самом деле его волнует только собственный престиж и репутация. Ну и карьера, конечно, тоже.

— Да, это безусловно его очень заботит. — Мари секунду помолчала, задумавшись. — Я хочу быть уверенной в том, что ты полностью отдаешь себе отчет о последствиях развода, от чего ты отказываешься. Сейчас ты находишься в центре событий. Может быть, если бы я попала в Белый дом, то с отвращением отнеслась бы к этому аквариуму, но ты и Кики… И конечно, нельзя забывать о детях.

— Мама, я в отчаянии! В моем положении я не могу бесстрастно рассуждать, что хорошо или плохо для детей, что я приобрету или потеряю. Мне нужно подумать о себе самой. Я так несчастна! Я… — Голос ее осекся.

— Это из-за его неверности?

— Значит, ты об этом знаешь? Ты слышала об этом?

— Так, ходили слухи. — Она поморщилась от отвращения. — Однако женщины как-то мирятся с неверностью. Если бы этого не было, то разводов было бы больше, чем жен.

— Я тоже мирилась с этим, притворялась, что ничего нет. Но больше не могу. У меня есть снимки. Мама, это не просто измена, это… это что-то особенное. Но я их тебе не покажу. Они слишком отвратительные.

— Снимки? Кто тебе дал эти снимки? Ты что, нанимала детектива?

— Они пришли по почте. Я не знаю, кто их прислал.

Мари внимательно посмотрела на нее.

— Ты действительно не знаешь?

— Могу только догадываться. Но это не имеет значения. Вообще-то я не намерена их использовать, может быть, только в самом крайнем случае, если меня вынудят и у меня не будет выбора. Но дело даже не в неверности Дика — это чувство пустоты, холодность в отношениях, отсутствие простого человеческого контакта. Дело не только в том, что я его больше не люблю, просто он никогда-никогда не любил меня. Никогда! И ты знала об этом, мама. Ты предупреждала меня. Почему, ну почему я тебя не послушала? Как может жить человек без любви, мама?

Вспомнив об Эдварде, она замолкла и покраснела.

— Ой, мама, прости…

— Не за что прощать. Понимаешь, когда я выходила замуж за Эдварда, я прекрасно понимала, что делаю. Я не искала любви. К тому времени мне было более чем достаточно любви.

Анджела погладила мать по щеке.

— Ведь ты любила отца, правда? Очень сильно?

— Да, очень. Может быть, настолько сильно, что я не могла, не могу полюбить никого другого. Но я знаю, что у тебя совсем не так. Тебе нужна любовь.

— Да, мама. Очень, очень! Я так рада, что ты понимаешь меня. У меня никогда не было своего дома. Я отказалась от карьеры и ничего не получила взамен. Ты же видишь, что это так, ведь правда? Что я больше не могу так жить? — И она разрыдалась — горькие сухие рыдания сотрясали все ее тело.

Мари стала успокаивать Анджелу, встревоженная ее состоянием.

— Да, я вижу это, Анджела. Конечно, вижу. И тебе не нужно сегодня возвращаться домой, переночуешь у меня. Завтра поедешь домой, заберешь детей и вернешься сюда. А потом начнем действовать. Тогда все и закрутится.

Анджела нервным движением отбросила с лица волосы.

— Но если я вернусь за детьми, он не отпустит меня.

— Разумеется, отпустит, он не в силах остановить тебя. Но ты не можешь сделать одного — оставить дома детей, надеясь, что заберешь их через несколько дней. Тогда они могут предъявить тебе обвинение в том, что ты их бросила. Возвращайся завтра, притворись, что все нормально, что ты его простила. Скажи, что хочешь провести несколько дней с детьми у меня. Возьми немного вещей. Ты сама увидишь, это будет нетрудно. А теперь позвони домой. Попроси передать, что ты здесь и вернешься завтра.

Получалось, что все не так уж и сложно. Конечно, будет проще, если она притворится, что простила Дика, чтобы можно было уехать с детьми без особых осложнений. Но как только она уедет, она просто перестанет с ним разговаривать и скажет одну фразу: «Пусть он имеет дело с моими адвокатами». О Боже, какое счастье — никогда больше с ним не разговаривать!

— О, мама, просто не могу поверить, что это так просто. Что с сегодняшнего дня — нет, с завтрашнего… и все! Так быстро!

— Если уж ты на что-то решилась, то надо действовать быстро, как можно быстрее. Действовать решительно. Я это уже давно поняла.

— Ты имеешь в виду ту ночь в Новом Орлеане? Да, я все это помню, — тихо сказала Анджела. — Я часто думаю об этом. Как я уезжала от отца, как стучали колеса вагона «про-щай, про-щай», оставляя отца где-то далеко.

— Только отца там не было, его там не было уже давно. Поезд увез его от тебя задолго до этого.

— Я знаю, мама, я знаю. Я об этом тоже думала.

— Ну ладно, Анджела, это все в прошлом. Скоро мы выпьем за твое будущее. Как только покончим с этим разводом, ты сможешь оставить детей у меня и поехать путешествовать. Может быть, навестишь Кики.

— Ой, мама! Если бы я только знала, какая ты у меня замечательная! Мне бы так хотелось, чтобы и Кики была здесь, чтобы мы были здесь все втроем. Я пыталась прошлым вечером связаться с ней, но ее экономка сказала, что она куда-то уехала.

— Да, я знаю. Она все еще работает над «Войной и миром», — объяснила Мари. — Она сейчас в Югославии. Я разговаривала с ней на прошлой неделе. Надеюсь, что фильм будет иметь тот успех, о котором она так мечтает. Кики говорила, что фильм сделает ее самой большой звездой Европы, и тогда Голливуд станет умолять ее вернуться. Я думаю, она на это и рассчитывает. И очень надеюсь, что она добьется своего в Европе.

— А что тогда будет с Виком и Никки, если она насовсем вернется сюда? — спросила Анжела. — Но будет прекрасно, если мы все опять будем вместе, ведь правда? Малышка Рори и Никки, и Кики, и мы — мы все — ты, я и мои мальчики…

Она даже не обратила внимания, что в этой компании не нашлось места ни для одного мужчины.

7

Как только она переступила порог особняка, все то чувство безопасности, которое она испытала у матери, моментально испарилось. Экономка сообщила ей, что прибыл мистер Лайем Пауэр и что он останется с ними ужинать. Они с губернатором сейчас находятся в библиотеке и просили сказать им, когда приедет Анджела.

«Так, значит, здесь находится отец Дика», — подумала она, и это ее испугало.

Ну хорошо, она притворится, что успокоилась, что все уже позади и никаких особых вопросов для обсуждения с папой Пауэром не имеется. Она стала подниматься по лестнице.

— Не надо им мешать, миссис Питерс. Я вскоре зайду к ним.

— Мистер Пауэр сказал, чтобы я сообщила ему в ту же самую минуту, как вы войдете в дом, миссис Пауэр.

«Черт бы тебя побрал!»

— Хорошо, миссис Питерс. Можете сказать мистеру Пауэру, что я приехала и спущусь к ним, как только переоденусь.

— Да, мадам. Я сказала повару, что сегодня вы будете ужинать втроем. Это так? Больше вы никого не ожидаете?

— Нет, больше никого. Если что-нибудь изменится, я дам вам знать.

— Я советовалась с мисс О'Нил, и мы решили, что мистеру Пауэру, я имею в виду отцу губернатора, понравится баранина в мятном желе с запеченным картофелем и пюре из зеленого горошка…

«Господи Иисусе! Ты когда-нибудь заткнешься?»

— Просто прекрасно, миссис Питерс. Я уверена, что мистеру Пауэру все это очень понравится. Он всегда говорил, что молодая баранина — это его самое любимое блюдо.

— А как насчет пюре из горошка?

«Боже! И пюре из мышьяка на отравленном фиговом листе на десерт».

— Очень хорошо.

— А что бы вы хотели на десерт? Повар уже приготовил клубничный торт.

— Прекрасно. Я бы тоже попросила его это приготовить. — Она повернулась и пошла наверх, прекращая дальнейшие разговоры.

Из кабинета вышла Хелен О'Нил.

— О, вы наконец приехали. Я ждала вас.

Анджеле показалось, что в словах секретарши звучал упрек. Почему это она решила, что Анджела дю Бомон должна перед ней отчитываться?

— Вам нужно подписать несколько писем, Анджела. И мне хотелось спросить вас кое-что о проекте. Оклендского детского центра. Еще имеются три приглашения, они требуют немедленного ответа — да или нет. Вы не могли бы на них взглянуть?

— Завтра, Хелен. Вам не стоило задерживаться так поздно. Почему бы вам не пойти сейчас домой и не отдохнуть?

— Я не имею ничего против, чтобы поработать лишний часок-другой.

— Это очень любезно с вашей стороны, Хелен, но в этом нет необходимости. И сегодня мы ужинаем раньше.

— Ну хорошо, — неохотно ответила Хелен. — Тогда я прощаюсь. — Она повернулась, собираясь пройти в кабинет.

— Да, Хелен, кстати, моя сестра мне не звонила?

Хелен обернулась, вздернув бровь:

— Насколько я знаю, нет. А вы ждали от нее звонка?

«Опять началось. Вечно она сует нос не в свое дело».

— Нет, нет, ничего особенного. Спокойной ночи, Хелен.

Анджела, не торопясь, приняла душ. Затем надела длинную белую шерстяную юбку, черный джемпер и стала расчесывать волосы, пока они не легли так, как хотела она. Она заглянула в детскую: Тимми уже спал, а Дикки купался. Он пожаловался, что целый день не видел ее. Анджела пообещала, что весь следующий день проведет с ними. Она поговорила с няней, спросив, чем сегодня занимались мальчики. У няни тоже был осуждающий вид. «Неужели все в этом доме против меня?»

Анджела приказала подать ужин. Это поторопит старика. Они поужинают, она будет притворяться, что у них все в порядке, и, даст Бог, он быстро уедет.

Ужин длился бесконечно. Лайем Пауэр развлекал их рассказами о жизни киношников, которых она не знала, и случаями из жизни, происшедшими лет двадцать или тридцать тому назад. Дик громко смеялся над забавными эпизодами и задавал всевозможные вопросы по поводу мельчайших подробностей. Анджелу всегда поражало, что его интерес к этим деталям был неподдельным и совершенно искренним. Однако сегодня у нее было таксе ощущение, что эти двое ведут какую-то игру, пока она сидит с ними абсолютно беспомощная, не зная, что они задумали.

Анджела почувствовала, что смертельно устала. Переживания, длительная поездка на машине, бессонная ночь притупили ее восприятие. Она не могла понять их разговор и все ждала, когда наконец наступит решающий момент. У нее не было больше сил выносить все это. Ничего, избавление было близко, осталось подождать до послезавтра.

Они уже приступили к десерту. Скоро она извинится и выйдет, оставив Дика с отцом пить кофе, бренди и курить. У нее был достаточно убедительный предлог для того, чтобы уйти, — усталость. Может быть, ей удастся обвести вокруг пальца папу Пауэра, если она останется с ним наедине. Интересно, поверил ей Дик, что их конфликт исчерпан, что она отказалась от мысли о разводе и готова помириться?

Горничная подала клубничный торт. Анджела не притронулась к сладкому, она ждала, пока мужчины закончат ужин и принесут кофе, сигары и большой серебряный подсвечник, служивший зажигалкой. Развязка приближалась — Дик знал, что запах сигар вызывает у нее тошноту. Он зажжет сигару и, когда она извинится, произнесет свою обычную фразу о привередливой супруге, которая не переносит дыма. Анджела всегда являлась для него неиссякаемым источником шуток перед гостями. Причем эти шутки всегда были смешаны с презрением; деликатность не относилась к достоинствам, пользующимся его уважением.

Лакей принес кофе, бренди, сигары, серебряный подсвечник. Она встала.

— Папа Пауэр, извините меня, пожалуйста, я ужасно устала и собираюсь лечь спать. Вы можете покурить. Я увижу вас завтра? — спросила она, наклоняясь, чтобы поцеловать его в щеку. — Или вы сегодня возвращаетесь в Лос-Анджелес? — «Пожалуйста, скажи, что уезжаешь сегодня!»

Прежде чем отец успел что-либо ответить, Дик поднялся со своего места.

— Я думал, ты немного поразвлекаешь папу, Анджела. Я иду в свой кабинет. Сейчас ко мне приедет Пат Хэггерти, нам надо поработать — необходимо к четвергу закончить одну работу.

— К четвергу? — тупо переспросила она.

— Да. В четверг я лечу в Японию. — Он улыбнулся. — Разве ты не помнишь? Это торговый договор, над которым мы работали вместе с банками здесь и в Токио. И ты тоже должна лететь со мной. Я тебе об этом говорил. Ты забыла? Вижу по лицу, что так и есть. Ну ничего, это не имеет значения, у тебя впереди еще целый день, чтобы подготовиться. Так что побудь пока здесь и поболтай с папой, а я подойду попозже.

Он решил, что Анджела полетит с ним в четверг в Японию. Она даже не успела сказать ему, что собирается с детьми навестить свою мать. Что же ей делать? Она-то думала, что все уже решено. Анджела могла поклясться, что до этого он ни слова не говорил ей про поездку в Японию. Но ничего, это ничему не помешает. Может быть, так будет даже лучше. В четверг она скажет, что заболела и не может встать. Тогда ему придется уехать без нее, а как только он уйдет, она сразу уложит свои вещи и уедет вместе с детьми. Правда, это будет даже лучше, чем она предполагала. Ей нужно только продержаться сегодня вечером и завтрашний день.

Дик вышел из комнаты. Вид у него был такой, словно вчерашней ссоры не было вообще, хотя расстались они врагами. Ее последними словами, обращенными к нему, были слова о разводе, о том, что ничто не помешает ей развестись с ним, и все же он запланировал эту совместную поездку. Во всяком случае, он был уверен, что она поедет с ним. Значит, у него тоже есть какой-то замысел. Должно быть, он собирается действовать с позиции силы. Был ли источником этой силы папа Пауэр, сидящий здесь с таким благодушным и спокойным видом?

«О Боже милостивый, мне придется пережить это. Это будет не так-то просто. Нет… я должна быть сильной».

Она повернулась к старику, улыбнувшемуся ей.

— Ну что ж, я выпью с вами кофе, папа Пауэр, а потом пойду лягу. Иначе, боюсь, начну зевать прямо перед вами.

Он откинулся в кресле и зажег сигару.

— Тебе нужно лучше следить за своим здоровьем, Анджела. Такая молодая женщина, как ты, не должна переутомляться. Лично я все время делаю витаминные инъекции, они дают потрясающий эффект. Начинаешь себя чувствовать, как молодой козлик, — ты понимаешь, что я хочу сказать.

«Лучше не буду думать о том, что ты хочешь сказать».

— Может быть, хотите еще клубничного торта с кофе?

— Нет, нет, мне довольно. Но ты очень заботливая девочка, Анджела. Распорядилась, чтобы приготовили мои самые любимые блюда. Ты прекрасная хозяйка. Я очень это ценю. Я всегда говорил об этом Дику.

Она изобразила улыбку, прекрасно понимая — он знал о том, что не Анджела составляла меню. Она ждала, что он скажет.

— Дик рассказал мне, что произошло вчера вечером. — Тон его голоса совершенно не изменился.

Она лучезарно улыбнулась.

— А, это была дурацкая ссора. Сейчас все нормально.

— Ты от него никуда не уйдешь, и ты это отлично знаешь, — заявил он, не обращая внимания на ее слова.

Сердце ее заколотилось.

— Я же сказала вам, что это была просто ссора, и все уже забыто.

Тон его по-прежнему оставался ровным.

— Не надо разыгрывать передо мной спектакль. Ты не изменила своего решения. И с того момента, как вернулась от матери, ты все время притворяешься. Но в одном ты права — ты действительно обо всем забудешь. Все это будет забыто и похоронено. Я полагаю, что ты действительно была немного не в себе, если так расстроилась из-за такой ерунды, из-за пустяка, который ничего не значит. После того как вы с Диком вернетесь из Японии, тебе нужно будет немного отдохнуть. Куда-нибудь уехать, совсем одной — без Дика, без детей. Может быть, поехать на остров.

Она забыла об осторожности.

— Небольшой отдых не вернет утраченных чувств, — вырвалось у нее, но она тут же пожалела о сказанном. Она знала, что не следует восстанавливать против себя этого мерзавца, — это не помогло Кики и сделало невозможной ее карьеру в Голливуде.

Слегка смягчив тон, она произнесла:

— Я не хотела обидеть вас, папа, но это наше дело, оно касается только Дика и меня. Я понимаю, что вы беспокоитесь за Дика, это вполне естественно, но это настолько личный, настолько болезненный вопрос, что я действительно не могу обсуждать его с вами. — Своим тоном она постаралась показать ему, что разговор окончен. Затем она встала со стула, как бы демонстрируя, что больше им говорить не о чем.

— Сядь! — неожиданно рявкнул он.

Она села, пораженная ожесточенностью его голоса.

— Не заговаривай мне зубы о том, что ко мне это не имеет никакого отношения! Очень даже имеет! Мой сын — это часть меня! Меня! И я повторяю тебе, что в политике не должно быть скандалов! — Он осушил рюмку с бренди и налил еще. — А теперь успокойся, милочка, и веди себя хорошо, и тогда все будет прекрасно.

Анджела с ужасом смотрела на него — он разговаривал с ней, как с дешевой актрисочкой на площадке. Но она не была дешевой актрисочкой. «Мне совершенно не обязательно слушать его. Мне не…»

Но вслух она произнесла:

— Ничего не будет прекрасно. Этот брак для меня невыносим. Я больше не могу так жить! И не буду!

— Если ты говоришь о мелких грешках Дика, то он исправится. Мы с ним обсудили это, и он готов…

— Не смейте говорить мне о его «мелких грешках», само звучание этих слов — уже оскорбление! Весь этот брак — оскорбление! И больше я не собираюсь с вами это обсуждать. — Она опять решительно поднялась, чтобы идти.

На этот раз он тоже встал и толкнул ее на стул.

— У каждого мужчины есть свои маленькие тайны — именно это и является признаком настоящего мужчины. Дик — здоровый, энергичный молодой человек. Если бы ты была настоящей женщиной, он бы не шлялся. И не надо на меня так смотреть — ты не маленькая провинциальная девчонка, так что со мной этот номер не пройдет. Но, во всяком случае, теперь все будет по-другому. Дик обещал мне, что больше никогда…

— Мне плевать, что он вам обещал. — Она старалась не повышать голос, чтобы прислуга не слышала больше того, что уже узнала. — Этот брак не может продолжаться по ряду причин. Первая — потому что он не любит меня. Вторая — я не люблю его больше. И лишь третья — его «грешки», как вы мило это назвали. Есть и еще кое-что — ко мне никогда не относились как к жене, как к женщине, как к человеку. Я просто была вполне приличной рабыней-наложницей. У меня никогда не было настоящего дома. Я вынуждена была просить у него каждый цент и потом за него отчитываться. Я сейчас живу ничуть не лучше, чем когда была школьницей. И все это не имело бы никакого значения, если бы у нас была настоящая семья. Но ведь этого нет! Я не вижу причин продолжать эту комедию. Я понимаю, зачем этот брак нужен Дику, но мне еще пока никто не объяснил, что получаю от него я. А все потому, что это невозможно сделать, потому что для меня в этом браке нет ничего. Это не жизнь! И мне все равно, что вы здесь скажете. Вы не можете заставить меня остаться. Я не принадлежу Дику, я не его рабыня, которую он может использовать для своих нужд. Я ухожу, и я добьюсь развода, — совершенно спокойно проговорила Анджела.

Он сидел, попыхивая своей сигарой, ласково улыбаясь ей, как будто она была капризной и своенравной девчонкой. Наконец, он заговорил:

— Может быть, хочешь еще облегчить душу, Анджела? Ну что ж, давай. Выкладывай все.

— Мне больше нечего сказать, кроме того, что те фотографии, которые у меня есть и о которых, я знаю, вам говорил Дик, не будут использованы, если только меня к этому не вынудят обстоятельства. А теперь, может быть, вы позволите мне пойти и лечь?

Улыбка исчезла с его лица.

— Одну минутку, мадам. А вот теперь ты меня послушай внимательно, потому что повторять свои слова я не собираюсь. Ты никуда не уйдешь. Если только не хочешь, чтобы от твоей репутации не осталось и мокрого места, или если ты хочешь еще раз увидеть своих мальчиков.

На этот раз улыбнулась она.

— Не надо меня пугать. Если мне это будет необходимо, я действительно использую те снимки, и вы это знаете.

Он покачал головой.

— Я найду сорок экспертов, которые подтвердят, что они — фальшивка. А если потребуется, то и сотню.

— У меня тоже есть свои эксперты, — произнесла Анжела. — Моя мать и отчим помогут мне получить этот развод. Они будут во всем поддерживать меня. Я знаю, что правит этим миром, мистер Пауэр. Деньги. За деньги можно купить все. И вы должны знать это лучше, чем кто бы то ни было. И мой отчим готов потратить на это столько, сколько будет нужно мне. И как вы прекрасно знаете, Уиттиры были богаты, когда ваш отец еще только крутил штурвал. Если начнется борьба, Эдвард вам ни в чем не уступит. Удар за удар.

— Молодец, Анджела Девлин. — Особый упор он сделал на «Девлин», это послужило для нее предупреждением, что он собирается делать. — Ну конечно, ты всегда очень важничала. А почему бы нет? Все знают, какую известную фамилию ты носишь. Если ты еще не в курсе последних событий, то немного просвещу тебя о твоем папочке. Он уже больше не живет за счет богатых шлюх на Французской Ривьере. Насколько я понимаю, он уже недостаточно презентабелен для этого.

Анджела закрыла уши руками и побежала к двери. С неожиданной для пожилого человека живостью Пауэр вскочил и, обогнав ее, загородил дверь спиной.

— Я еще не закончил. И советую тебе убрать руки, чтобы мне не пришлось вопить на весь дом, так, чтобы все слышали. — Он с силой отвел ее дрожащие руки от головы. — Теперь он подбирает старых педерастов и обслуживает их за пять или десять долларов за сеанс. Как я понимаю, эти старые потаскуны не столь разборчивы, как богатые пожилые дамы. Я полагаю, тебя волнует состояние его здоровья? Ходят различные слухи. Одни говорят, что у него сифилис, другие — что он наркоман. Он употребляет морфий, насколько мне известно. Я не стал выяснять, какая из двух версий соответствует действительности, но думаю, не представит труда это уточнить.

Он повел Анджелу к стулу, и она не сопротивлялась, опустившись на стул, как тряпичная кукла.

— А теперь я тебе кое-что объясню о власти и деньгах. Я и не думал, что ты так наивна. Давай начнем с денег. Здесь ты права, деньги — это власть. Чем больше денег, тем больше власти. Но власть — это не всегда деньги. Иногда власть — это нужные связи или просто умение разбираться в людях и правилах игры. У меня есть связи — сверху донизу и во все стороны. Если сложить мои деньги, мои связи и мое умение разбираться в людях и правилах игры, то я неуязвим. — Его голос опустился до драматического шепота. — Нет такой игры, в которой бы я не разбирался. Не существует ничего такого, чего бы я не добился, если бы захотел. И если сопоставить мою власть и деньги с деньгами твоего отчима, то я вас всех просто уничтожу! — Он перевел дыхание. — Ты же видела, что я сделал с твоей сестрой. Выставил ее из страны, разве не так?

Я найду сотни человек, которые подтвердят, что ты еще большая потаскуха, чем твой папаша, и это будут почтенные люди — судьи, сенаторы, — все те, чьи имена произносятся с уважением. И они сделают то, что я и прикажу, потому что они знают — я могу уничтожить и их. Когда мы с тобой покончим, ты будешь считать, что легко отделалась, если у тебя не только заберут детей, но и посадят в дурдом…

Ты говоришь, у тебя есть фотографии? Ну что ж, у меня тоже есть фотографии твоего очень богатого, цветущего отчима, которые сильно пошатнут основание его биржевого дела. Вот, например, одна из них, где его член сосет другой представитель этой блистательной семьи Девлин — твоя сестра, падчерица Эдварда, актриса, дама из высшего общества, графиня и шлюха — Кики Девлин Роса!

«Но как он смог узнать про это? Возможно, видел кто-нибудь из прислуги, а затем рассказал ему. Но фотография? Он лжет насчет фотографии!»

— Вы лжете! — закричала она.

Он прижал палец к губам.

— Тихо, моя дорогая, — прислуга. Они же слышат все, а потом могут кое с кем поделиться своими знаниями. Мне нет необходимости лгать. Просто надо знать нужных людей. Хочешь услышать еще кое-какие семейные сплетни? Как насчет Мари дю Бомон Девлин Уиттир? Я знаю про нее очень интересную историю. Такая изысканная дама, как все про нее говорят, безупречная репутация, которая тем не менее получает дозу от одного доктора в Палм-Спрингсе, за что и расплачивается своим телом. Очень занимательно, правда?

Анджела вскочила, стуча кулаками по его груди.

— Вы все лжете, вы — мерзавец!

Он оттолкнул ее.

— Можешь мне не верить. Пойди и спроси свою мать. И даже если она будет все отрицать, то ты все равно будешь сомневаться, правда ли это? Но все остальные поверят. Всем так нравится верить в подобные вещи. А у меня есть связи с самыми популярными газетчиками в Голливуде. Они многим мне обязаны! Они напечатают все, что я им скажу.

«Они напечатают все, что я им скажу!» Анджела не сомневалась в этом. Она знала, что это правда. Она заплакала и плакала все сильнее, чувствуя полную беззащитность перед ним.

— Так что, моя дорогая, давай больше не будем говорить о разводе. А сейчас мне надо уезжать — меня ждет самолет. Сегодня я возвращаюсь в Лос-Анджелес. Вытри слезы, возьми себя в руки, иди к себе и хорошенько выспись, так, чтобы в четверг ты смогла полететь с Диком. Ты же не хочешь подвести его? Но не волнуйся, малышка. Я поговорил с Диком, и с сегодняшнего дня он будет примерным мальчиком. Он обещал это мне, и больше не будет никаких неблагоразумных поступков, и, чтобы доказать тебе, что я вовсе не такой уж негодяй, я прослежу за тем, чтобы у тебя был свой дом в Бель-Эр прямо рядом с нами. Как тебе эта мысль? Я всегда очень тебя любил, Анджела. В тебе чувствуется настоящая леди.

Ну все, кончай. Возьми себя в руки и успокойся, пока тебя никто не видел. Ты же знаешь, как люди любят болтать, особенно прислуга. И завтра утром первым делом поцелуй за меня этих двух маленьких негодяев. Черт побери, ведь Тимми ужасно похож на меня. Да, я чуть не забыл — я привез для тебя небольшой подарок. Купил его пару дней назад.

Он достал из нагрудного кармана небольшой сверток и вынул из него тонкий браслет, украшенный примерно двадцатью небольшими бриллиантиками и несколькими сколками изумрудов в центре.

— Это от Картье, — сказал он, протягивая его ей, и, улыбнувшись, покачал головой: — Неужели ты действительно думаешь, что мы тебя отпустим? При том, что в пятьдесят восьмом году будут выборы губернатора, а в шестидесятом — президентские выборы?

«О Боже, ну почему я не могу убить его? Ну почему? Почему? Это несправедливо».

Она не взяла браслет, и он кинул ей его на колени. Анджела тупо уставилась на браслетик.

— Как только я его увидел, я сказал себе — это то, что подойдет Анджеле… изящный, элегантный, такой, как она сама.

Он вышел из комнаты, но она еще некоторое время сидела одна. Постучала и вошла горничная.

— Можно убрать со стола, миссис Пауэр?

— Да. — Анджела с усилием поднялась со стула, держа браслет в руке. Она не забыла сказать «спокойной ночи», хотя это и потребовало от нее значительных усилий. Горничная с любопытством смотрела на нее, и Анжела отвернулась.

С трудом, еле волоча ноги, она стала подниматься по лестнице. Внизу появилась экономка.

— Вы уже ложитесь, миссис Пауэр?

Анджела без всякого выражения взглянула на нее.

— Да, я ложусь. Спокойной ночи.

— Я уже велела Кларе приготовить вам постель. Я так и думала, что вы ляжете пораньше.

«Правда? Ты наверняка слышала каждое слово в столовой, ведь так? Шпионка, шпионка и еще раз шпионка».

— Почему это вы решили, что я лягу пораньше, миссис Питерс? — спросила она.

— Ну, у вас был тяжелый день. Ведь у вас действительно был тяжелый день, вы рано встали. Ехали из самого Лос-Анджелеса! Я была уверена, что вы просто с ног валитесь.

— Да. Я действительно валюсь с ног.

— Тогда спокойной ночи. Желаю приятного сна.

Лампы в ее спальне были зажжены, шторы задернуты, окно чуть приоткрыто, чтобы впустить в комнату немного свежего ночного воздуха. Покрывало было снято, а атласное одеяло чуть откинуто. Комната выглядела уютной, теплой, удобной. «Какая насмешка!»

«О Боже, что же мне делать?! Знаю только одно — мне необходимо найти замену миссис Питерс».

В дверь постучали.

— Да? — уставшим голосом откликнулась она. Они никогда не оставят ее в покое.

— Это Клара, мадам. Может быть, вам что-нибудь нужно? Приготовить вам ванну?

— Нет. Спасибо.

— Спокойной ночи, мадам. Она заставила себя ответить:

— Спокойной ночи, Клара.

Анджела разделась и наполнила водой мраморную ванну в старомодной, отделанной белым кафелем ванной. Она опустилась в теплую пенистую воду, надеясь, что горячая ароматная вода хотя бы немного смоет усталость и тревогу. Но облегчения не наступило. Она медленно вытерлась и надела белую хлопчатобумажную ночную рубашку и халат.

Надо было позвонить матери и сказать ей, чтобы она забыла обо всех их планах. Мама, конечно, захочет, чтобы она все объяснила, но сегодня она просто не в состоянии это сделать. Когда-нибудь она ей все расскажет, но только не сегодня.

Когда Мари подошла к телефону, Анджела услышала беспокойство в ее голосе. «Бедная мама. Она расстроена гораздо больше, чем показывает».

— Мама… все, о чем мы с тобой говорили… забудь об этом, просто забудь и все.

— Анжела! В чем дело? Что случилось, почему ты передумала?

— Я не могу об этом говорить.

— Вы с Диком помирились? Причина в этом?

— Нет. Не помирились. Но я должна остаться. Когда я приехала, здесь был отец Дика.

— Ну и что?

— Он специально прилетел, чтобы поговорить со мной.

— Ну и что? Все равно мы должны осуществить наш план.

— Нет, мама. Он мне достаточно убедительно показал, что такое власть. А у него она есть. Я не могу получить развод. У него есть власть!

— Перестань, Анджелика, и объясни мне, что произошло.

— Мама, я не могу сейчас говорить об этом. Просто поверь мне. У него есть власть, и я не могу получить развод. Спокойной ночи, мама. Постарайся не волноваться. — Она повесила трубку.

Она не знала, правда ли то, что Лайем рассказал о матери и об отце. Но о Кики и Эдварде он действительно знал правду, даже если у него и не было никаких снимков. Анджела была уверена, что он вполне может сделать все то, что говорил. И он мог сделать так, что они напечатают все что угодно, независимо от того, правда это или нет.

Она взяла браслет, который лежал на кровати. Мелкие камушки в металле — ни одного более пли менее крупного бриллианта. Сколько камней, расположенных так, что производили впечатление чего-то настоящего. Совсем как ее брак.

На ее губах появилась горькая улыбка. Ни отец, ни сын не очень-то разорялись на браслетах.

«Ох, папа, папа! Нет, не буду думать об отце. По крайней мере, не сегодня. Болтается по улицам в поисках… нет, не надо! И он врал про маму! Она сильный человек, чтобы стать наркоманкой, и никогда бы не вступила в близкие отношения с каким-нибудь мерзавцем… доктором, лишь для того, чтобы… Он лжет! Я знаю это. Гнусный, мерзкий тип! И использует всех этих женщин как своих шпионок — эту скользкую миссис Питерс. Черт бы ее побрал! И еще эта Хелен О'Нил!»

Если бы Кики услышала о якобы существующей фотографии, на которой она с Эдвардом была изображена в компрометирующей позе, то она хохотала бы до упаду. Если бы Кики увидела этот браслет со сколками бриллиантов, то смеялась бы еще больше.

Анджела опять разрыдалась.

«Но я твердо знаю одно. Я больше никогда в жизни не буду спать с Диком Пауэром, даже если проживу сто лет и все эти годы мне нужно будет жить с ним. Клянусь!»

Она пошла в ванную комнату и взяла из флакона две таблетки валиума. Налив воду в стакан, она проглотила их. Немного подождала, размышляя, не принять ли еще одну таблетку.

Анджела легла на кровать и зарылась головой в подушку. Она подумала, как было бы хорошо заснуть и не проснуться, но тут она вспомнила о сыновьях. Это было бы ужасно для них. Она почувствовала, как погружается, проваливается куда-то.

Зазвонил телефон. Анджела протянула руку, нащупывая трубку:

— Да? Алло?

Небольшая пауза, затем послышался голос Кики.

— Анджела! Как ты там? Я в Югославии. Здесь просто прекрасно. Это будет великолепный фильм. Ты даже не представляешь, кого я здесь встретила, — представляешь, в центре Югославии?… Анджела, ты меня слушаешь?

— Да, но я не могу сейчас разговаривать.

— Почему? Ты не одна? В чем дело? У тебя какой-то странный голос.

— Нет, нет. Просто я очень хочу спать, я не в состоянии разговаривать.

Она повесила трубку и через несколько минут уже видела сон.

По телевизору все время показывали одну и ту же картинку, снова и снова: Дик сходит с американского самолета со своей красавицей женой, бывшей актрисой; вот губернатор приходит в банк. Кругом масса народа. Служба безопасности, полицейские, студенты. А затем кадр: американский губернатор лежит на тротуаре мертвый.

Анджела и Кики сидят наверху в доме в Бель-Эр, они без перерыва смотрят телевизор. Время от времени они смеются и переговариваются шепотом. Входит рыжеволосая девушка и спрашивает их:

— Почему вы все время смотрите телевизор? Это ужасно.

Они хохочут над ней и корчат гримасы. Кики говорит:

— Лайем Пауэр тоже смотрит. Там, внизу. Почему же ты не требуешь, чтобы он прекратил?

Рыжеволосая в шоке, она уходит.

— В этом черном платье она похожа на черную ворону, — произносит Кики. — Они все похожи на черных ворон.

— Мы что, тоже похожи на черных ворон?

— Не говори глупостей, — отвечает Кики. — Мы в своих черных платьях выглядим элегантно. Я внизу видела Ника. Он очень хорош в своем черном костюме.

Анджела нежно улыбается.

— А Дик? Дик тоже очень хорош. Лежит так спокойно. Правда ведь, он интересный мужчина? Тебе не кажется, что он прекрасно смотрится в этом черном ящике?

— У него очаровательная улыбка. И красивые глаза. Только они закрыты. Но ресницы очень хороши. Но в постели он не гигант. — Кики что-то шепчет на ухо Анджеле, и они обе покатываются со смеху.

В комнату входит Ник, и Анджела протягивает ему руку. Он целует ее. Она подмигивает Нику, но у того несколько смущенный вид.

— Пойдемте, — говорит человек в черном костюме. — Все. Пора идти. Поторапливайтесь и идите по очереди. Кто первый?

— Я первая, — говорит Анджела. — Разве не я первая, как ты думаешь, Кики?

— Ну конечно. Ты должна быть первой.

— А я — вторым, — говорит Шон, брат Дика.

— Разве не дети должны быть вторыми? Ведь он их отец, — возражает ему Анджела.

Вмешивается Кики:

— Я хочу быть второй и стоять рядом с тобой, Анджела.

— Хорошо, Кики, ты возьмешь детей и будешь идти вместе с ними, и вы все трое будете вторыми.

— Ну хорошо, тогда я буду третьим, — говорит Шон.

— Нет, ты будешь четвертым, третьей буду я, — с обидой говорит Бонита, мать Дика. — В конце концов, ты только его брат.

Наконец, все выстраиваются в процессию позади Анджелы и уже готовы двинуться. Процессия очень длинная и тянется по всему зданию и лестнице.

— Можно начинать, — говорит Лайем Пауэр. — Я пойду первым.

— Нет, первой пойду я, — говорит Анджела.

— Это ты так думаешь! Пойду первым я, и разговор окончен.

— Но подождите, — говорит Анджела. — Мы еще не можем похоронить Дика. Мам нужно подождать папу. Разве вы не знаете, что нам нужно дождаться папу?

И все торжественно повторяют за ней:

— Да, мы должны дождаться папу.

Сквозь сон Анджела слышала, как зазвонил телефон. Пытаясь проснуться, она взяла трубку, из которой опять послышался голос Кики.

— Анджела? Я волнуюсь из-за тебя. Мне не понравился твой голос. В чем дело? Что-нибудь случилось?

Анджела отвела трубку от уха. Ей снился какой-то ужасный сон, подумала она, но не могла вспомнить, что именно ей снилось.

8

Придя на следующее утро на работу, Хелен О'Нил увидела Клару, горничную, стоявшую у дверей спальни Анджелы. Поднос с завтраком стоял на столике рядом.

— В чем дело, Клара? — Хелен взглянула на часы. — Уже без десяти девять. Поздновато для завтрака. Почему ты не отнесла ей поднос?

— Не знаю, что и делать, мисс О'Нил. Я стучу-стучу. Я всегда стучу, прежде чем войти. Иногда миссис Пауэр хочет поспать немного подольше, и тогда она просит меня прийти позже. А сегодня утром она не отвечает. Но мне кажется, я слышу ее голос. Она не спит. По-моему, она плачет…

Хелен прислонила ухо к двери и услышала плач. Она несколько раз постучала в дверь, но Анджела не отвечала. Немного поколебавшись, Хелен сказала горничной:

— Надо ее поднять.

Она толкнула дверь, которая оказалась открытой. Они увидели, что Анджела лежит навзничь на кровати и рыдания сотрясают все ее тело. Секретарша бросилась в комнату и подбежала к кровати; горничная медленно последовала за ней:

— Нужно нести поднос, мисс О'Нил? Позвать миссис Питерс?

— Помолчи немного, — велела она горничной. — Анджела? Что-нибудь случилось? Вы больны?

Анджела смотрела прямо перед собой и плакала не переставая.

— Анджела, у вас что-нибудь болит? Чем я могу вам помочь?

Ответа не последовало.

— Может, выпьете немного кофе? Вам станет полегче. Клара, принеси миссис Пауэр чашечку кофе.

Горничная выбежала в холл. Хелен села на край кровати. Она погладила Анджелу по голове и ласково заговорила с ней. Когда горничная принесла кофе, Хелен взяла чашку и попыталась уговорить Анджелу съесть и выпить немного. Но Анджела словно не замечала ее. Секретарша поднесла чашку к ее губам, но та отвернулась и закрыла глаза.

Хелен поставила чашку на блюдце и обратилась к горничной:

— Послушай меня внимательно, Клара. Ступай вниз в кабинет мистера Пауэра и попроси его прийти сюда. Больше ни с кем не разговаривай. Если у мистера Пауэра кто-нибудь есть, то попроси его поговорить с тобой наедине.

Горничная, казалось, нервничала и не понимала, что делать.

— Ладно, — сказала Хелен, — Я сделаю это сама. А ты оставайся здесь с миссис Пауэр. Просто сиди здесь и пытайся ее успокоить. Погладь ее по голове или сделай еще что-нибудь.

Горничная смотрела на нее с испуганным видом, стоя в нерешительности.

— Ну, давай, давай! — Хелен слегка подтолкнула ее. — Сядь на кровать. Возьми ее за руку. Не надо ничего бояться. Бога ради. Она тебя не укусит. Я сейчас вернусь.

— Пожалуйста, побыстрее, мисс О'Нил. Я не знаю, что делать.

— О Боже! Просто сиди, и все. Я не уверена, что она вообще тебя видит или понимает, что ты здесь.

Дик Пауэр вбежал в комнату, сопровождаемый Хелен. Клара тут же вскочила и отступила назад.

— Можешь идти вниз, Клара, но ничего никому не говори. Ты меня поняла? Никому! И принеси сюда этот поднос с завтраком, прежде чем уйдешь, — сказала ей Хелен.

Дик стоял немного поодаль от кровати, как будто у его жены была какая-то заразная болезнь.

— Хелен, вы не подождете в холле? И пожалуйста, закройте дверь.

После того как Хелен закрыла дверь, Дик подошел поближе к Анджеле.

— Еще одно представление? Ты прекрасно знаешь, что это тебе не поможет.

Анджела не отвечала. Она продолжала рыдать, не открывая глаз.

— Отвечай, пожалуйста, ради Бога! И перестань плакать! Весь дом через пять минут будет в курсе. — Он погладил ее по волосам. — Пожалуйста, возьми себя в руки. Тебе действительно станет плохо. Нужно подумать о детях. — Он осторожным движением потрогал ее лоб, отодвигая влажные пряди с лица. Но никакой реакции не последовало. В течение нескольких минут он смотрел на нее, не зная, что делать. Наконец он подошел к двери. — Хелен, зайдите сюда, пожалуйста. Мне кажется, она больна. Может быть, переутомление. Нужно вызвать врача и дать ей успокоительное. Думаю, лучше всего позвать доктора Пинцера. Но вначале, будьте добры, свяжите меня с Патом Хэггерти. Не говорите, в чем дело, просто скажите, что он мне срочно нужен. А затем позвоните доктору Пинцеру. И скажите ему, что Анджела больна. Больше ничего не говорите. Попросите прийти немедленно. Это понятно? Когда всем позвоните, идите вниз и ждите, когда придут Пат и доктор. Я хочу, чтобы вы лично провели их наверх, как только они прибудут. Понятно?

Хелен направилась к двери, чтобы пойти в свой кабинет.

— Нет, идите в другую комнату и звоните по моему частному телефону. Подождите минутку. Прежде чем будете звонить доктору или Пату, постарайтесь связаться с моим отцом. Если не сможете связаться сразу, передайте, чтобы он немедленно мне позвонил.

Хелен взяла с подноса кусочек тоста и, откусывая от него, пошла в соседнюю комнату. Дик будет еще раз выдвигаться в губернаторы, а там, глядишь, начнется борьба за президентское кресло. Если она хорошо себя проявит в столь чрезвычайной ситуации, кто знает, что может произойти в будущем?

— Дик, я дам ей успокоительное, так что она будет спать несколько часов. По крайней мере, она перестанет плакать и немного отдохнет. Я приду попозже, когда кончится действие лекарства, и тогда посмотрим, как она будет себя чувствовать. Как вы говорите, это может быть нервное переутомление, и все пройдет после хорошего отдыха. Или, возможно, это какая-то форма истерии, тогда это может продлиться день-два. Когда я вернусь, можно будет сказать поточнее. Если она перестанет рыдать, мы сможем поговорить с ней и я смогу определить, насколько ее положение серьезно. Тогда и будем решать, что делать. Может быть, понадобится сиделка. Или внутривенное питание, если мы не сможем заставить ее есть и пить. Возможно, даже больница, если это затянется. Но сейчас нет смысла об этом говорить. Возможно, это просто небольшой нервный срыв, Анджела всегда была немного эмоциональной. Пусть около нее кто-нибудь побудет сегодня, а я подойду попозже.

— Хорошо, Дэвид. Спасибо, что пришли так быстро. Я очень ценю это. Я попрошу побыть с ней Хелен. Я могу рассчитывать на ее молчание. И кроме того, она очень привязана к Анджеле. Мне бы хотелось, чтобы об этом знало как можно меньше народу. Вы понимаете, что я имею в виду.

— Ну, разумеется. Конечно. Я зайду часиков в пять-шесть. Если действие лекарства прекратится раньше, вызовите меня.

— Сегодня я буду работать здесь, Хелен, мало ли что. Если Анджела проснется, дайте мне знать сразу же. Если нет, просто посидите с ней и никого не впускайте. Если вам что-нибудь понадобится, попросите Клару принести. Я надеюсь, эта дуреха сумеет держать язык за зубами. Я постараюсь запугать ее, как смогу, но вы же знаете эту прислугу. Каждый раз, когда я ей что-то говорю, у нее такой вид, что она вот-вот хлопнется в обморок. И если кто-нибудь будет звонить по личному телефону Анджелы, то говорите всем, что ее нет дома, и спросите, что передать. Это относится также и к ее матери и сестре, к ним особенно. Главное, чтобы они не догадались, что что-то случилось. Одно неосторожное слово, и они налетят на меня.

Хелен кивнула:

— Не волнуйтесь, все будет в порядке.

— Мне очень жаль, Дик, но сейчас, когда действие лекарства закончилось, я не вижу никакого улучшения. Она все время рыдает и ни на что не реагирует. Я сомневаюсь, что она понимает, где находится. Я сделаю ей еще один укол, чтобы она проспала ночь. Мне бы хотелось, чтобы утром ее осмотрел мой коллега, Боб Причард. Очень хороший специалист. Я думаю, нам необходима консультация психиатра.

Лайем Пауэр, прибывший за несколько минут до него, нахмурился.

— Нам бы не хотелось начинать с психиатров. Стоит только с ними связаться, потом вовек не отвяжешься. Они месяцами будут тянуть эту резину. Я считаю так — пусть она поплачет. Когда ей надоест плакать, она перестанет.

Дик выслушал его и затем повернулся к врачу:

— А что вы думаете, Дэвид? Может быть, пока подождем кого-нибудь приглашать?

— Я не считаю себя достаточно квалифицированным в этой области, чтобы решать такой вопрос один, Дик. Мне кажется, положение гораздо серьезнее, чем мы предполагаем. Но я могу предложить и другой вариант. У меня есть связи с небольшой клиникой неподалеку от города, «Стоу клиник». У них в штате имеется психиатр, хотя, строго говоря, это не лучшее место. То есть даже если какая-то информация и просочится, то мы всегда сможем отрицать нервный срыв. Мы всегда сможем сказать, что это… ну, я придумаю, что именно мы сможем сказать. Завтра утром ее необходимо будет туда перевезти.

— А что ты думаешь, папа?

— Почему бы не подержать ее несколько дней здесь и посмотреть, как пойдут дела? Никто не плачет вечно. У нее это пройдет. Не вижу смысла связываться с психиатрами или больницами.

Доктор покачал головой:

— Извините меня, но я не могу оставить ее в таком положении. Это будет абсолютно безответственным решением.

— Но вы же можете все время давать ей успокоительное? Это заставит ее молчать и лежать тихо, — проворчал старый Пауэр.

— Боюсь, что не могу давать ей успокоительное в таком количестве без консультации с кем-либо, кто лучше меня разбирается в подобных вещах. Я настоятельно советую вам обратиться к психиатру или отправить ее в клинику.

— Я думаю, что не нужно держать ее здесь, папа. Все в доме знают, что что-то произошло. И чем дольше мы будем держать ее взаперти, тем хуже это будет выглядеть, когда вся история выйдет наружу. А она обязательно выйдет наружу — слишком много людей в курсе.

— Ладно. Тогда увозите ее отсюда к черту, — согласился Лайем. — Это будет лучше, чем если сюда начнут ходить психиатры. Но если вы собираетесь увозить ее, то сделайте это сегодня ночью. Будет меньше разговоров. И тогда ты сможешь поехать в Японию, как и намечал.

Доктор с явным облегчением подошел к телефону:

— Я позвоню в клинику и обо всем договорюсь. И не волнуйтесь. У них есть своя машина, она без опознавательных знаков — просто пикап темного цвета. Я сделаю ей еще одну инъекцию успокоительного, и мы спокойно доставим ее туда.

В дверь постучали. Дик отворил.

— Да, Хелен, что случилось? Анджела пришла в себя?

— Нет, Дик. Просто опять звонила мать Анджелы. Она догадывается, что что-то случилось. Она просила передать, что если Анджела ей не позвонит в ближайшие полчаса, то она сегодня же приедет сюда. Чувствуется, что она очень взволнована.

— И что ты думаешь, папа? Нужно ли мне ей позвонить и сказать, что произошло!

— Черт! Эта старая сука! Позвони ей и скажи что-нибудь. Только не говори правды. Скажи, что Анджела не очень хорошо себя чувствует и доктор дал ей успокоительное. Сегодня она нам здесь не нужна! — сказал Лайем сыну. — Скажи ей, что это обычная простуда.

— Я постараюсь. Я постараюсь, но не думаю, что мне это удастся.

Черный пикап приехал за Анджелой в девять часов вечера. В одиннадцать в черном лимузине шофер привез Мари. Дик с отцом были почти уверены, что она приедет, и приготовились к этому. Дик сам открыл ей дверь и быстро провел в библиотеку.

Мари Уиттир смотрелась по-королевски в своем длинном манто из русской каракульчи, облегающем ее стройную фигуру; ее светлые волосы были уложены в тугой узел. Лайем Пауэр не мог не признать, что она была необыкновенно хороша. «Она выглядит не старше своих дочерей и уж во всяком случае, — подумал он, — на мой взгляд, намного лучше».

— Так, вы, ублюдки, — произнесла Мари, несмотря на грубые слова, она все равно выглядела по-королевски, — может быть, вы скажете мне, что здесь происходит? Что вы сделали с моей дочерью?

Старший Пауэр довольно хихикнул, восхищаясь ее прямотой. Дик бросил на него сердитый взгляд, тяжело вздыхая. Он знал, что предстоит сложный разговор. Как можно деликатнее он сообщил ей о случившемся, ожидая взрыва.

— Значит, вы ее заперли? Изолировали в каком-то непонятном заведении, чтобы она вам не мешала? Чтобы сидела тихо и не могла развестись с тобой? И что ты собираешься делать дальше? Прикинуться, что она сошла с ума, и позволить этим мерзавцам накачать ее всякой дрянью, пока она действительно не помешается? Это что? Эпизод из ваших дешевых фильмов? Вы думаете, что я буду спокойно стоять в стороне и смотреть, как вы это проделываете? Мое бедное дитя! Кто бы мог подумать, что вы — два грязных подонка — попытаетесь проделать такую штуку.

Лайем рассмеялся, как будто Мари сказала что-то необыкновенно смешное.

— Погоди, погоди, Мари! Я, конечно, понимаю, что ты расстроена, — это действительно может расстроить кого угодно. Я был здесь и видел бедняжку, она такая… такая… она могла только плакать. Я сам ужасно расстроился, поверь мне. Давай, Мари, присаживайся. Не будешь же ты стоять здесь вот так всю ночь — это ничему не поможет. Дик, приготовь Мари что-нибудь выпить.

— Я не хочу ничего пить. Я хочу видеть Анджелу! И сейчас! — В ее голосе послышались угрожающие нотки.

— Вы городите чепуху, — произнес Дик. — Неужели вы действительно считаете, что мы могли сделать такую глупость, как представить Анджелу больной, если бы этого не было на самом деле. У нее что-то вроде нервного срыва. Мне очень жаль. Жаль гораздо больше, чем вы, возможно, думаете, но это так. Можете поговорить с доктором Пинцером. Ему-то вы поверите или тоже нет?

— Вашему-то доктору? — фыркнула Мари. — Почему я должна ему верить больше, чем вам?

Лайем широко улыбнулся и с восхищением покачал головой:

— Ну это уже чересчур!

— Я абсолютно вам не доверяю, вы способны на все, Я поверю только своим собственным глазам. Я хочу видеть Анджелу сейчас же! Сию минуту!

Дик с трудом сдерживался.

— Сегодня ее нельзя увидеть. Мы не можем заявляться в клинику среди ночи и перевернуть там все вверх дном. Неужели нельзя подождать до завтра? Можете переночевать здесь и сразу же с утра поехать туда. Даю вам честное слово. Сейчас она все равно спит — ей дали успокоительное. Вы все равно ничего не сможете узнать.

— Я сейчас же отправляюсь туда — с вами или без вас. Думаю, вам лучше позвонить в клинику, чтобы они были готовы к моему приезду. И предупредите, что я собираюсь провести ночь в палате с моей дочерью. Если она еще находится под действием лекарства, то я буду рядом с ней, пока она не придет в себя. А заодно и посмотрю, что именно ей вкалывают. И если вы не позвоните им и не попросите их впустить меня, то я прямо отсюда иду в полицию и попрошу их сопровождать меня. А утром я соберу адвокатов с постановлением о том, чтобы мою дочь немедленно выпустили. Что вы на это скажете? Или вы звоните в клинику, или я иду в полицию!

Лайем опять засмеялся. Она действительно была женщина что надо. Нужно было отдать ей должное — она умела драться. И она сражалась тем же оружием, что и он.

— Лучше позвони, сынок. Я думаю, в своем заведении они привыкли к таким вещам. А когда будешь звонить, попроси их поставить в палату к Анджеле еще одну кровать для Мари. Мы должны быть уверены, что ей будут обеспечены хорошие условия. Мы поедем с вами, Мари, чтобы убедиться, что вам предоставили все необходимое. В конце концов, мы — одна семья.

Проведя ночь в клинике, Мари увидела все, что она хотела увидеть. Анджела не разговаривала с ней; Мари даже не была уверена, что она вообще заметила ее присутствие. Но она все время сидела рядом с дочерью, пока приходили и уходили врачи. Она спрашивала их о состоянии дочери, но они говорили только, что необходимо немного подождать и понаблюдать за ней.

В конце дня приехал лимузин губернатора, чтобы отвезти Мари домой. Лайем сидел у телевизора и смотрел выпуск новостей. Он встал, чтобы поздороваться с ней.

— Я рад, что вы приехали и сможете поужинать со мной, — сказал он. — Терпеть не могу ужинать один. И потом, так приятно, когда напротив сидит красивая женщина. Это улучшает пищеварение.

— Я приехала сюда не для того, чтобы улучшать ваше пищеварение. В вашей клинике меня вполне прилично покормили. Я приехала поговорить с Диком, поскольку у него в течение целого дня не нашлось времени заехать в клинику и посмотреть, как чувствует себя его жена. Где он?

Лайем сообщил Мари, что Дик вылетел в Японию сегодня утром и пробудет там несколько дней.

Мари горько улыбнулась.

— Вчера он отправил жену в клинику, а сегодня — опять за работу, как обычно.

Лайем Пауэр слишком устал, чтобы продолжать играть роль добродушного старика.

— Дик — губернатор, — резко произнес он. — И ему надо выполнять свои обязанности, ехать туда, куда зовет его долг. Жизнь не может остановиться из-за того, что ваша дочь настолько избалована, что сваливается с нервным расстройством, если не может получить того, чего хочет.

— Значит, вы это себе так представляете? Все очень просто, по-вашему? Ну что ж, поскольку ваш сын ничего не желает предпринимать, то придется мне этим заняться, и я сделаю то, что считаю необходимым, без консультаций с вашим сыном. Я собираюсь договориться, чтобы Анджелу перевезли в «Пейн Уитни» в Нью-Йорке, где она получит надлежащий уход и лечение.

— Нью-Йорк? Об этом не может быть и речи. И только не пойте мне эти песни про судебное постановление! — Однако, несмотря на суровый тон, он был обеспокоен.

— Да, в Нью-Йорк. Там лучшие доктора, и они смогут ей помочь. Может быть, вас и устраивают третьесортные коновалы, но моя дочь должна получить первоклассное лечение.

— Вы прекрасно знаете, что произойдет, если вы отправите ее в Нью-Йорк. Там на нее набросится целая стая журналистов, которые будут все вынюхивать. А какой будет скандал? Вы действительно хотите, чтобы они распространили про вашу дочь все это дерьмо? — Он намеренно употребил грубое слово, чтобы добиться большего эффекта. — Вы действительно думаете, что для нее будет лучше, если скандальный «Уиспер» или сплетница «Секрет» напечатают на первой странице ее фотографию, где у нее будет безумный вид?

По лицу Мари он понял, что на этот раз выиграл. Одержав победу, он мог позволить себе опять проявить доброжелательность.

— Вы, конечно, можете сами за всем следить. Так же, как и я. Можете приезжать в любое время и наблюдать, как идут дела. Доктор Пинцер не думает, что положение очень тяжелое. Он считает, что Анджела довольно скоро встанет на ноги. Ну, а если и через некоторое время не будет заметных улучшений, то, возможно, придется что-нибудь предпринять. Может быть, отправить ее в Лос-Анджелес.

Мари немного подумала.

— Хорошо. Я согласна. Но я постоянно буду здесь, я вас предупреждаю. А сейчас я возьму детей. Пока Анджела в больнице, а Дик без конца разъезжает, я должна быть уверена, что дети находятся под присмотром.

Лайем, поразмыслив, решил, что не стоит выпускать детей из своих рук.

— Дикки ходит в подготовительный класс здесь, и вы знаете, как плохо при таком положении менять у детей режим. Хватит того, что их матери нет с ними.

Мари помолчала, раздумывая, — в том, что он говорил, был смысл.

Пауэр продолжал.

— Здесь есть кому присмотреть за детьми — у них есть няня, потом миссис Питерс. Да и Хелен О'Нил — очень толковая женщина. Все будет в порядке, Мари. Все обойдется. Я прослежу за этим, можете мне поверить. А теперь, как насчет того, чтобы поужинать со мной? Я бы очень оценил такое общество.

— Я согласилась оставить Анджелу в этой клинике, по крайней мере пока, и оставить с вами детей, но я хочу, чтобы вы все поняли правильно. Вы меня не проведете, ублюдки! Вы выгнали одну из моих дочерей из страны и довели мою вторую дочь до нервного срыва. Я этого вам никогда не прощу, и вы ответите за все перед судом. Я вам это обещаю.

Лайем Пауэр не сомневался в ее словах.