Звездный свет

Глава 22

Несмотря на связывавшую их страсть, Кейд и Сэм понимали, что, в сущности, почти не знают друг друга. И когда в конюшню проникли первые лучи солнца, они начали задавать друг другу вопросы, ведь им столько нужно было узнать…

Досыта наговорившись, они долго лежали молча, наслаждаясь близостью. Кейд крепко прижимал ее к себе; Сэм положив голову ему на плечо, поглаживала пальцами его плоский твердый живот.

Наконец Кейд сказал:

– Думаю, хорошо бы нам на несколько дней уехать их города. Бэллард взбесится еще больше, когда узнает, что это я вломился к тебе в комнату и ударил его по голове. А если после всего еще и увидит нас вместе, ярости его не будет предела. Ему нужно время, чтобы успокоиться и понять, что лучше ему отсюда убраться, а нам с тобой нужно время, чтобы как следует узнать друг друга.

– Знаешь, – он поцеловал ее в макушку, – мне так не хотелось тогда отпускать тебя, Сэм. – Он на мгновение замолчал, чтобы почувствовать на языке вкус ее имени. Хотя ему до сих пор казалось странным называть ее иначе как Селестой, имя «Сэм», пожалуй, подходило ей больше. – Итак, что скажешь? Хочешь убежать со мной отсюда на две-три недели?

Сзм не стала жеманничать и напускать на себя притворную скромность.

– Конечно, хочу, – сразу сказала она.

– Тогда собери вещи, а я тем временем нанесу визит окружному судье – собственно, для встречи с ним я сюда и приехал. Но бери с собой одежду попроще – я не могу прекратить работу, так что мы будем заезжать в индейские резервации, и нам придется ночевать под открытым небом. Может быть, в конце концов мне даже удастся уговорить тебя оставить «Счастливый олень» и перебраться обратно в Ливенуорт.

Сэм была неприятно удивлена: оказывается, он не одобряет ее нынешних занятий.

– Я никуда не хочу отсюда переезжать, – быстро сказала она. – Мне нравится жить в Эбилине. И здесь я хорошо зарабатываю.

– Совершенно не обязательно зарабатывать деньги, сдавая карты в салуне, полном пьяниц и шлюх. Есть и другие способы.

– Шлюхи работают на втором этаже, – отпарировала Сэм и, не удержавшись, добавила: – Как тебе известно.

– Между прочим, тебя я встретил именно там.

– Но я-то не работала, и тебе это тоже известно.

Он лениво ухмыльнулся:

– По правде сказать, Сэм Лабонт, из тебя, если бы ты захотела, вышла бы чертовски хорошая шлюха. Я мог бы рекомендовать тебя всем моим друзьям, только я, конечно, убил бы любого, кто бы к тебе прикоснулся.

Он начал целовать ее, медленно и нежно, потом, прерывисто дыша, прошептал:

– Сэм, я чувствую к тебе то, чего никогда не хотел чувствовать к женщине, но я не могу тебе ничего обещать.

Их глаза встретились, и Кейд мысленно выругался. Черт возьми, он любил ее. И желал. И хотел быть с ней всегда. Но он не из тех мужчин, которые женятся и заводят семью. А может быть, как раз из тех? Все произошло слишком быстро, и ему нужно время, чтобы понять и ее, и себя. Слишком часто ему доводилось видеть, как мужчины превращаются в дураков из-за женщин, и он не собирался повторять их ошибки. Пока он не убедится в ее чувствах, он будет держать свое сердце в крепкой узде.

Сэм недоуменно вглядывалась в его лицо, силясь понять, что скрывается за его словами. Значит, он думает, что она ждет от него обещаний? Ему известно, что она готова была выйти замуж за человека, которого совершенно не знала. Может быть, он полагает, что ей хочется добыть себе мужа любой ценой? Что ж, она объяснит ему, как он заблуждается.

– Я ни о чем тебя не прошу, Кейд. Знаешь, почему мне так нравится моя работа? Потому что я могу сама зарабатывать себе на жизнь и ни от кого не зависеть. Мне не нужен мужчина.

– Кроме некоторых случаев, – поддразнил он ее, желая сгладить возникшее было напряжение. – Но сейчас, к сожалению, не тот случай: нам надо удирать отсюда, пока не пришли конюхи.

Сэм согласилась с ним, но отказалась уходить из конюшни так же, как прибыла сюда – завернутой в одеяло. Поэтому Кейд быстро сбегал в ее комнату и принес кое-какие вещи. Когда Сэм оделась, он проводил ее в «Счастливый олень» и ушел, пообещав, что скоро зайдет за ней.

Сэм поднялась к себе и стала паковать вещи. Потом она спустится в салун и скажет Лайману, что уезжает из города на какое-то время. Она не станет ни о чем беспокоиться и будет думать только об одном – о том, что скоро она снова будет с Кейдом. Занятая своими мыслями, она не видела Джармана Бэлларда, стоявшего на другой стороне улицы, и не заметила гримасы ярости, перекосившей его лицо.

В эту минуту Бэллард не знал, кого он ненавидит больше: Самару, которая беззаботно взбегала по ступенькам лестницы, или уверенно шагающего по улице Кейда Рэмзи. Потому что теперь ему наконец стало ясно все, весь их гнусный замысел. Мысленно он выругал себя самыми последними словами: как это он раньше не догадался, что за всей этой историей стоит Рэмзи! Ему ведь говорили, что он сродни канза, так что неудивительно, что он помог индейцам в их проклятой мести. А теперь ко всему прочему оказалось, что Сэмара Лабонт и Кейд Рэмзи – любовники. Они познакомились, когда эта подлая потаскуха была в плену у индейцев, и скорее всего тайно встречались, еще когда она жила в Ливенуорте.

Ну ничего, они у него ещё попляшут! Теперь его черед мстить. И не важно, что он никогда не любил эту женщину, которую считал Селестой, что ему было нужно только ее приданое: если бы не канза и не Кейд Рэмзи, он бы женился на Самаре сразу после ее приезда, несмотря на ее жалкое приданое. Она красива, он мог бы гордиться такой женой. И пусть у него не хватило бы денег, чтобы открыть собственное казино, зато ему не пришлось бы жениться на женщине, которая казалась скорее мертвой, чем живой.

Будь они прокляты! По их милости он оказался в аду и теперь не остановится ни перед чем, чтобы и их отправить туда же.

Судья Куигби грозно уставился на Кейда. Что о себе возомнил этот человек? Как он смеет критиковать или подвергать сомнению его решения?

Кейд видел, что Куигби раздражается все больше и больше, но продолжал гнуть свое:

– Судья, я рискую жизнью, чтобы ловить нарушителей закона и приводить их в суд, но вы каждый раз отпускаете их на свободу. Я хочу знать, почему. Если преступления совершаются в отношении белых, вы сажаете виновных в тюрьму или приговариваете к виселице. Но когда жертвами преступлений становятся индейцы, вы оставляете это безнаказанным. Явная несправедливость!

– Я не позволю вам выговаривать мне, Рэмзи. Кстати, я припоминаю, что, когда мы познакомились в форте Ливенуорт, вы обозвали меня палачом.

– А вы назвали меня любителем краснокожих и открыто выразили свое презрение, но мне все равно, что вы обо мне думаете. Меня интересует отправление правосудия, которым вы не занимаетесь, хотя вас именно за этим и послали сюда. И еще одно хотелось бы заметить: ваше нежелание исполнять свои прямые обязанности чрезвычайно осложняет мою собственную работу, – холодно добавил Кейд.

Куигби вот-вот готов был взорваться, но изо всех сил старался сдержать гнев. Нет, он не потеряет самообладание в присутствии этого выскочки Рэмзи, не доставит ему такого удовольствия!

– Откровенно говоря, я не испытываю особого уважения к агентам по делам индейцев, – сказал судья. – Большинство из вас либо недотепы, либо обыкновенные проходимцы. Как тот агент по делам шайенов, который за два года работы сколотил двадцать пять тысяч долларов, продавая на сторону товары, которые предназначались его подопечным. А в этом году другой агент исчез, прихватив с собой несколько тысяч, выделенных для оплаты счетов за припасы для резервации. На мой взгляд, вся ваша братия достойна лишь презрения. Ваши показания ничего не стоят, да и вообще я не собираюсь никого судить на основании ваших слов. И хочу напомнить вам, если вы забыли: я могу добиться, чтобы вас сместили с вашей должности, – с самодовольной ухмылкой заключил Куигби.

– Знаете, судья, эта дверь открывается в обе стороны. У меня тоже есть способы выразить свое несогласие с тем, как вы ведете дела.

Куигби надменно выпрямился:

– Вы смеете угрожать мне жалобой?! Думаю, вам лучше немедленно покинуть мой дом.

Кейд не сдвинулся с места.

– Я предпочел бы обойтись без подачи официальных жалоб. Именно поэтому я к вам и пришел. Я хочу, чтобы мы пришли к взаимопониманию и чтобы вы обещали мне впредь карать преступников, невзирая на цвет кожи их жертв.

– Меня бы не назначили на эту должность, если бы не сочли достаточно мудрым и компетентным, чтобы судить людей.

– А меня не назначили бы на мою должность, если бы не рассчитывали, что я буду ловить преступников, чтобы вы их судили.

– Если приговоры, которые я выношу, не находят вашего одобрения, Рэмзи, то это, черт возьми, ваши проблемы, а не мои.

Кейд понял, что зря потерял время. Куигби явно уже все для себя решил, и переубедить его невозможно, сколько ни старайся. Подать на него жалобу? Но это скорее всего не поможет и только еще больше все осложнит. И дело вовсе не в том, что у судьи сложилось предвзятое мнение обо всех агентах по делам индейцев – просто ему не по вкусу именно он, Кейд. Так что впредь надо будет передавать своих арестованных агенту из другого округа, чтобы их судил другой судья. Пусть это будет выглядеть так, будто он не выполняет свою работу, но это все же главное, что преступления, совершенные против индейцев, теперь не останутся безнаказанными. Он встал:

– Вижу, судья, что с вами невозможно вести дела.

– Имейте в виду, Рэмзи: я не забуду этого разговора.

«И я тоже», – вертелось на языке у Кейда, но он промолчал.

Что ж, он попытался образумить этого человека, потерпел неудачу и теперь будет искать правосудие в других местах. Он хотел было спросить, что Куигби собирается делать с Бэллардом, но потом решил, что не стоит. Ему не хотелось больше думать ни о чем, кроме Сэм. Она ждала его, и он поспешил к ней.

Они были вместе почти две недели и за это время сблизились и лучше узнали друг друга. Сэм еще больше полюбила Кейда за его сочувствие к индейцам, особенно к детям и старикам.

Они посетили несколько резерваций.

Особенно Сэм была рада тому, что снова побывала у канза. Сначала те не поняли, почему она приехала с Буйным Духом, но Кейд быстро объяснил им, что Селеста на самом деле не Селеста, а Сэм, и что теперь она все знает и они друзья. Все это было очень запутанно, но белая женщина понравилась канза еще в первый раз, она тогда вела себя смело и мужественно, и они были рады увидеть ее снова.

Увидев Храброго Орла, Сэм добродушно пожурила его за то, как с ней обращались, когда сняли с поезда, а он заметил ей, что ни от кого не слышал такой неописуемой брани.

– Некоторые слова белого человека я предпочитаю не знать, – сказал он, скорчив гримасу.

Они извинились друг перед другом за все прошлые обиды, и к тому времени когда Кейд собрался уезжать, Сэм знала, что Храбрый Орел стал и ее другом.

– Если когда-нибудь я тебе понадоблюсь, достаточно послать мне телеграмму, – сказал он ей.

– Телеграмму? Но куда?

– Мой народ все время слушает провода белого человека. Мы знаем, какие звуки издают слова, когда летят по воздуху, и твое послание дойдет до меня. Спроси Буйного Духа – он подтвердит, что может найти меня в любое время.

Пребывание Кейда и Сэм у канза оказалось недолгим – Кейду потребовалось выехать на индейскую территорию. Пришло известие о том, что припасы, предназначенные для индейцев, живущих в другой резервации, опять украдены бандитами. Кейд сказал себе, что поймает этих ублюдков, но не станет передавать их судье Куигби, а позаботится о том, чтобы их судили в другом округе.

В последний перед отъездом вечер Кейд и Сэм, стараясь не привлекать к себе внимания, въехали в Эбилин и сняли комнату в одной из самых маленьких гостиниц. Сэм поднялась в номер по черной лестнице. В конце концов, ее здесь многие знали, и она не хотела, чтобы о ней пошли сплетни, тем более что она сказала Лайману, что уезжает в Ливенуорт, к старой подруге. Нельзя, чтобы ее видели в гостинице вдвоем с мужчиной.

После ночи, полной страсти, которую, казалось, они никогда не утолят, Сэм и Кейд лежали, тесно прижавшись и наслаждаясь близостью друг друга.

– Если бы ты знала, как мне не хочется уезжать от тебя, Сэм, – сказал он после долгого молчания. – И оставлять тебя здесь, в Эбилине. Это опасное место. Я уже рассказывал тебе о маленьком внуке судьи Куигби, убитом шальной пулей.

Да, Сэм знала об этой трагедии и всем сердцем сочувствовала Мириам Эпплби. Однажды она видела ее на улице, но не подошла поздороваться, боясь, что бедная женщина узнает ее и начнет уговаривать провести спиритический сеанс.

– Может быть, ты переедешь в какой-нибудь другой город? Я тебя провожу.

– Нет, Кейд. Здесь я зарабатываю хорошие деньги.

– Разве деньги так для тебя важны?

– Деньги важны тогда, когда у тебя их нет. Бедность делает человека слабым, уязвимым. Я это знаю, потому что сама была нищей. И не допущу, чтобы это повторилось.

Кейд мгновение помедлил, потом заговорил снова:

– Я говорил, что не могу тебе ничего обещать, Сэм, но ты мне дорога, да ты и сама это знаешь. Я надеюсь, что когда-нибудь мы оба захотим остепениться. А до тех пор мне бы хотелось, чтобы ты жила в каком-нибудь тихом, безопасном месте и мне не приходилось бы так о тебе беспокоиться.

Стало быть, он уверен, что она будет смиренно ждать, пока он соблаговолит решить, хочет он на ней жениться или нет? Какова наглость! Но вслух Сэм не сказала ничего. Она помнила, чему ее учила Белл: держи свои чувства при себе, а то другой игрок поймет, что у тебя за карты, и получит преимущество. Это золотое правило годилось и для той игры, в которую играли они с Кейдом, игры, ставкой в которой было ее сердце.

Кейд прервал молчание:

– Если у тебя мало денег, я могу тебе помочь.

Она взвилась:

– Ты что, вообразил, что я буду твоей fills de jole?[2]

– А что это такое?

Сэм вскочила с кровати и начала яростно натягивать на себя одежду.

– Во Франции такую женщину называют fille de joie, в Мексике – puta, здесь – продажная голубка, или ситцевая королева. Названия разные, но смысл один. Шлюха. Проститутка. Да я скорее сгорю в аду, чем пойду на содержание к мужчине. – Она бросила на него испепеляющий взгляд. – Да и кто ты такой, чтобы предлагать мне деньги? Ты говорил мне, что получаешь сто двадцать пять долларов в месяц, а я могу заработать столько за одну самую удачную игру.

Тут она немного преувеличила, но ему незачем это знать.

– Заработать шулерством?

– Да будет тебе известно, что я никогда не жульничаю, если против меня играют честно, и очищаю карманы противника, только когда вижу, что он сам пытается меня обмануть. И тогда, клянусь Богом, меня не мучает совесть.

Кейд понял, что еще немного – и они наговорят друг другу такого, о чем потом сильно пожалеют. Он молча встал с кровати и принялся одеваться. Закончив, он застегнул на бедрах пояс с пистолетами, взял шляпу и двинулся к двери.

– Думаю, ты найдешь выход сама, – холодно сказал он.

– И вернусь туда, где меня ждут, – в «Счастливый олень». По крайней мере там мне не надо извиняться за то, что я такая, какая есть.

Кейд открыл дверь, но на пороге остановился и обернулся. В кошачьих глазах, которые он так любил, в их золотисто-зеленой глубине горели красноватые огоньки; блестящие серебряные волосы Сэм в беспорядке рассыпались по плечам, щеки раскраснелись – но не от страсти, а от бешеной ярости.

– Я думал, что нам надо подольше побыть вместе, но теперь я так не считаю. Береги себя, Сэм.

И он вышел.

Сэм, сдерживая слезы, спустилась по черной лестнице. Она любит его, любит без памяти, но она никогда не пожертвует своей независимостью! И сейчас она пойдет туда, где может быть самой собой…

Большинство игорных заведений их владельцы не закрывали до тех пор, пока последние игроки не оставляли попыток отыскать то, что потеряли за карточными столами, и, шатаясь, не выходили на ночные улицы. Двери салунов закрывались только перед рассветом, чтобы работники могли сделать уборку перед тем, как начнется новый день.

Сэм видела, как они энергично выметают наружу окурки и заметают их в щели дощатых тротуаров. Из раскрытых дверей до нее доносились звон ополаскиваемых стаканов и шум передвигаемых на место стульев и столов. Некоторые работники посматривали на нее, но без особого интереса. На ней были простое муслиновое платье и сапоги, и она выглядела как обычная порядочная женщина, вышедшая в этот ранний час по каким-то своим делам.

Дойдя до «Счастливого оленя», Сэм собралась было подняться к себе на второй этаж, но тут ее внимание привлек Джимми Такер, парнишка, которого Лайман нанял убирать салун. Он с угрюмым видом сидел снаружи возле двери, опершись подбородком на руки и ничего не делая.

Сэм удивилась:

– Джимми, что это с тобой? Если мистер Гатри увидит, что ты прохлаждаешься, он оторвет тебе голову.

– Ничего он мне не сделает, мисс Сэм. Он сам меня выгнал, а в других салунах нет работы, я уже спрашивал. Так что голову мне оторвет моя мать, когда я явлюсь к ней, не заработав ни цента.

Сэм удивилась еще больше:

– Но почему он вдруг решил тебя выгнать?

Джимми развел руками:

– Не знаю. Я пришел, хотел начать работать. А он сидит за столом повесив голову, и как увидел меня, сразу начал ругаться и велел мне убираться вон. Спросите у него, чем я ему не угодил.

Сэм повернулась и вошла в салун. Лайман поднял понуренную голову.

– Ты вернулась, – вяло проговорил он. – Но теперь уже поздно. Все кончено.

И он снова уронил голову на руки. Он был пьян, и на его лице виднелись следы слез. У Сэм упало сердце.

– Ты опять проигрался, да? Сколько на это раз?

На столе стояла начатая бутылка, и, прежде чем ответить, он сделал из нее несколько глотков.

– Слишком много. Мне не расплатиться. Придется продать салун, другого выхода нет. Может, так оно и лучше. Я не создан для такой жизни. Пожалуй, поеду-ка я в Техас и начну опять работать барменом. Не надо было мне бросать эту работу, она как раз по мне, да. А к картам мне и близко подходить нельзя. Как я раньше этого не понял?! Я не могу вовремя от них оторваться, мне и жена это говорила – до того, как меня бросила. Она была права. Она…

– Замолчи и дай мне подумать. – Белл часто выручала Лаймана из подобных передряг, и Сэм была уверена, что сумеет сделать то же самое.

– Сколько ты проиграл? Я отыграю твои деньги обратно.

Он еще раз приложился к бутылке, икнул и посмотрел на нее со сконфуженной улыбкой:

– Ты это сделаешь, правда, Сэм? Потому что ты мне друг, как и Белл. Но на этот раз все будет по-другому. На этот раз я отдам тебе салун. Да, отдам. «Счастливый олень» весь будет твой. Только дай мне столько, чтобы хватило устроится в Техасе, и забирай его со всеми потрохами.

Интересное предложение. Если «Счастливый олень» будет принадлежать ей, она превратит его в самый лучший в Эбилине салун-казино. Пожалуй, она даже перенесет его из Пристройки Дьявола в шикарный район Аламо.

– Ловлю тебя на слове, Лайман. Если я не куплю у тебя салун, то рано или поздно ты все равно его проиграешь. А теперь говори, сколько ты должен и кому.

– Десять тысяч.

Сэм аж задохнулась от изумления:

– Господи, да что на тебя нашло? Почему ты согласился на такие высокие ставки?

– Этот тип все время повторял, что я не умею выигрывать и что «Счастливый олень» держится на плаву благодаря женщине. Я должен был доказать ему, что это не так, только ничего у меня не вышло.

И он жалобно всхлипнул.

Сэм охватила горячая волна азарта.

– Ну что ж, мы покажем ему, что он не ошибся и что «Счастливый олень» останется на плаву именно благодаря женщине. Так кто этот проходимец?

В воспаленных глазах Лаймана стояла безысходная тоска.

– Это Бэллард, тот самый сукин сын, который вломился к тебе в комнату. Пока тебя не было, он женился на дочери судьи Куигби. Сказал мне, что в виде свадебного подарка хочет преподнести ей казино.

Бедная Мириам. Зачем она вышла замуж за такого мерзавца, как Джарман? Впрочем, это ее дело. Сейчас надо думать о другом – о том, как расквитаться с Бэллардом. Джарман Бэллард свое получит, Сэм в этом не сомневалась. Она отомстит ему за то, что он попытался лишить ее работы, использовав для этого Лаймана. И эта месть будет особенно сладка, потому что осуществит она ее с помощью колоды карт.

– Не беспокойся, – уверенно сказала она Лайману. – Новобрачная не получит этого подарка. Но больше всего огорчится ее свежеиспеченный супруг.