Ад, или Александр Данилов

Часть 24

Как только Александр вошёл в дом, голоса, доносившиеся с кухни, умолкли. Он снял обувь, повесил куртку на вешалку и направился на кухню. Катя мыла посуду, Валерия Павловна пила чай, а Гоша, увидев Данилова, отодвинул от себя почти пустую тарелку и произнёс:

— Ну всё, ба, раз ЭТОТ пришёл, пойду я к тебе домой.

Саша старался не обращать внимания на такое поведение ребёнка, думал, что им обоим нужно время для формирования каких-то более или менее удобоваримых отношений, но сейчас на фоне внутренней нестабильности вспыхнул, как спичка.

— Знаешь, Гоша, я тебе не ЭТОТ, у меня имя и отчество есть, и если я молчу на твоё постоянное хамство, то это не значит, что я с ним смирился. Я понимаю, что не нравлюсь тебе, что на моём месте должен быть вовсе не я, а твой родной отец, но я не виноват в его смерти, и уж поверь, что если бы у меня была возможность ему помочь, я бы сделал всё, чтобы он жил. Ты большой парень и понимаешь всю реальность происходящего, давай жить мирно. Я стараюсь, как могу, а ты?

— А я вас ненавижу, не понятно, что ли? Этот дом мой папка построил для меня и мамы, а вы тут живёте, всем пользуетесь. Ба говорит, что если вы тут будете, то меня с Мишкой в детдом не заберут. А по мне так лучше детдом, чем вы. Говорите, я большой? Так я и скажу, как большой. У вас же вон свои дети есть. Катю вы бросили, мой отец её растил, не вы. Серёжа живёт неизвестно где. Если вы такой хороший, то почему он не с вами? Ещё и Мишке голову морочите, он же дурачок, он к вам всей душой, а вы — мужик, мать помрёт — вы другую женщину найдёте, и всё, уйдёте следующих детей делать, а Мишка тосковать будет, а потом ненавидеть.

Гоша хотел прошмыгнуть мимо Саши, но тот его поймал, взял за плечи и внимательно посмотрел в глаза.

— Кто тебе всё это сказал? Ну не сам же ты придумал.

Гошка шмыгнул носом, жгучие, обидные слёзы блестели на его глазах.

— Да какая разница! Все так говорят! У меня и с друзьями из-за вас проблемы, и с одноклассниками.

Мальчишка всё же вырвался, проскочил в коридор, и через пару минут Данилов в окно провожал взглядом бегущего в сторону бабушкиного дома ребёнка.

Валерия Павловна сидела за столом, закрыв лицо руками, и покачивала головой из стороны в сторону. Катя продолжала намывать уже давно чистую тарелку. А Саша думал, что надо как-то разрядить обстановку. Об обидных, несправедливых словах Гоши думать не хотелось, тем более что он отчётливо понимал: не сам мальчишка придумал всю эту галиматью, тут явно взрослые постарались. Любят немытыми руками в чужую душу лезть, а ребёнку, да ещё обиженному жизнью, с неустоявшейся психикой да в пубертатном возрасте… В конце концов ему пришла мысль о том, что врач не имеет права раскисать и показывать свою слабость, а потому постарался улыбнуться так, чтобы получилось естественно, и произнёс:

— Вы меня кормить сегодня собираетесь? И где мой Мишка? Спит ещё?

Данилов ощутил на себе тёплый взгляд Валерии Павловны. А Катя поставила в сушилку чистую тарелку и засуетилась над кастрюльками.

— Александр Дмитриевич, вы щи будете, или сразу картошку с котлетками давать?

Сашу каждый раз коробило это обращение дочери по имени-отчеству, но пока он ничего с этим сделать не мог. Хорошо, что за глаза Катя его отцом называть стала, уже прогресс.

— Всё давай, и щи, и котлетки, — с улыбкой произнёс он. — Мать ела уже?

— Да, мы все пообедали, не дождались вас. Тут подруга ваша приходила из прошлой жизни. Рамку с фотографией разбила да с мамой разговаривала.

— С мамой? — Данилов подорвался, собираясь бежать к Дине.

— Сядь и ешь, — услышал он твёрдый голос Валерии Павловны. — Нормально всё. Стёкла вымели, а рамку заменим, фото не пострадало. Говорят, ночь у вас тяжёлой выдалась? Мы уже про ваши рабочие приключения знаем. Володька растрепал, он не по злобе, просто тобой восхищается, вот и вывалил всё Танюшке, Танюшка — Катюшке… — Она ухмыльнулась. — Силы тебе восстановить надо, ешь.

Пока обедал, душу отпустило. Валерия Павловна сидела рядом, пила чай и рассказывала о каких-то бытовых мелочах, но Данилову становилось уютно и спокойно. Он был дома, и это ощущение согревало. Он теперь не один, у него семья, большая, иногда колючая, ершистая, но семья. Он подумал о том, что они все нужны ему, наверное, гораздо больше, чем он им.

— Вкусно, спасибо! — обратился Саша к дочери. А она улыбнулась ему в ответ, наливая чай.

— Я скоро в отделение к вам приду на практику. Выбрала хирургию, но если вы возражаете…

— С чего это я возражать должен? Я только рад! — ответил ей Саша. — Пойду гляну, что там Мишка делает, да прилягу, наверно, посплю часок. Потом делами займусь.

Он встал, собираясь убрать за собой посуду, но Катя его опередила.

— Не надо, я сама. А ещё… не сердитесь на Гошку, он не со зла, трудно ему…

— Я знаю, Катюша, и не сержусь вовсе. — Он, поддавшись порыву, привлёк дочь к себе за плечи и поцеловал в макушку. Удивился, что она не выразила никакого сопротивления. Отпустил смущённо, а потом вышел из кухни и направился в их с женой спальню.

Дина лежала без движения, и только глаза радостно засветились, стоило ему появиться в комнате. Саша сел на кровать и поднёс к губам руку жены.

— Диночка, прости, что тебе сегодня пришлось пережить это.

— А она красивая, — медленно проговорила Дина.

— Ты про Соню? Да, она очень интересная внешне женщина, а вот внутри… — Данилов пожал плечами. — Я на Мишку гляну, а потом к тебе вернусь, хорошо?

— Возвращайся, поговорим, я тут думала много, может, и ругаться на меня будешь, но я тебе скажу.

— Конечно, родная.

Мишки в его комнате не оказалось, и Данилов снова отправился в сторону кухни, но замер, услышав разговор Кати с бабушкой.

— Баба Лера, замечаешь, что у Мишки нашего прогресс в развитии наметился?

— Так сколько труда Саша в него вкладывает, да и души не жалеет. И массаж каждый день, если не дежурит, и цвета с ним все выучил, и считают, и даже песни поют. А ты всё бычишься! За Гошку вообще молчу, стыд и позор, что управы на него найти не могу.

— Да ладно тебе, ба! — Катя перешла на полушёпот, но Данилов всё равно отчётливо слышал каждое слово. — Я привыкла считать его плохим, ненавидеть за то, что он от меня отказался. Меня, значит, побоку, а сына от другой женщины больше жизни любил. Знаю, что ревновать плохо, только оно всё одно ревнуется, всё здравое в душе разрушает. Я ж подслушиваю, когда он с Серёжей со своим разговаривает, у него и голос другой становится. Он так только с Мишкой, а я что? Не родная, да? Я сегодня тётку эту беременную убить была готова, когда она нашу семейную фотографию грохнула. И врёт же, что не специально, случайно вроде как из рук она у неё выскользнула. Нет, просто её зависть взяла, что семья у отца с мамой настоящая. Вот как в одном человеке всё это сочетается?

— Ты про отца или про тётку?

— Далась мне эта тётка! — возмущённо воскликнула Катя. — Как пришла, так и ушла, главное, чтоб не возвращалась. Хотя я немножко боялась, что он её пузо увидит и предпочтёт её общество нашему. Я про другое. Не пойму я, какой он настоящий: такой, каким я его представляла, слушая разговоры? — Данилов напрягся — чьи разговоры? — Или вот этот, которого сейчас вижу? Не сходится… — Катя замолчала, Данилов даже сделал шаг в сторону кухни, но она продолжила, и он остановился, снова прислушиваясь. — Знаешь, чего мне больше всего хотелось, пока я маленькая была? Фотографию, на которой он бы меня на руках держал. Вот такая мечта глупая. И есть у меня фотография такая с отчимом, но я всегда знала — не мой он отец. Мальчишек — да… Ну, тогда только Гошкин, но не мой.

Данилов не стал больше подслушивать: от слов Кати на душе стало горько и больно и захлестнула обида. Он тоже хотел бы быть рядом с дочерью с самых первых дней, но его лишили этой возможности! И хоть его вины в этом не было, он чувствовал себя виноватым.

При его появлении Катя и Валерия Павловна замолчали, а Саша заметил и сочувствие на лице Валерии Павловны, и слёзы в глазах дочери. И только Мишка как ни в чём не бывало спокойно пил сок и отщипывал куски сдобной булочки, с удовольствием отправляя их в рот — проблемы взрослых его не волновали. Саша потрепал сына по голове, попросил Валерию Павловну занять его чем-нибудь часа на два и вернулся к Дине.

Сил на разговоры не осталось — усталость взяла своё. Дина что-то говорила, но слова проскакивали не касаясь сознания. Данилов виновато улыбнулся жене, разделся, лёг к ней под одеяло. Обнял, поцеловал в шею и мгновенно уснул.