Ад, или Александр Данилов

Часть 37

Почти вся ночь ещё была впереди. Данилов вышел из операционной, выпил очередную кружку кофе и, прежде чем засесть за историю болезни, отправился на улицу, воздухом подышать. Весна была в самом разгаре. Молчаливая луна, застрявшая где-то в безбрежной выси, почти не освещала землю. Лишь небеса да редкие облака довольствовались её тусклым светом, а деревья, возвышавшиеся над забором, огораживающим территорию больницы, казались сказочными причудливыми исполинами.

Вдалеке брехали собаки да с пруда доносилось кваканье лягушек.

Тихо вокруг, спокойно, а воздух чистый, хрустальный. Дышишь им, и надышаться невозможно.

«Хорошо-то как, — подумал Данилов, наслаждаясь красками ночи. — Тишина, покой… Я уже и забыл, что это такое. Нормальные люди сейчас спят, а я… Хотя пусть завидуют — они-то эту красоту не видят!» — усмехнулся он, продолжая рассматривать звёздное небо.

С этими мыслями вернулся в ординаторскую, открыл окно, впустив в помещение ночную прохладу, и приступил к написанию протокола операции.

На столе противно задребезжал мобильный. Саша взял его в руки и удивился, увидев, что звонит бывшая жена. У них в Германии тоже уже ночь. Сердце ёкнуло от страха, что что-то произошло с Серёжей, иначе к чему столь поздний звонок, а потому ответил незамедлительно.

— Да, Лена, слушаю. Что случилось? Что-то с Серёжей?

— Нет, с Серёжей всё хорошо. — Лена говорила тихо и неестественно спокойно, Данилов и не помнил, чтобы она так разговаривала, оттого подозрения только усилились. — Саша, поговори со мной… Мне это очень нужно… Только ты меня поймёшь, мы же с тобой немало пережили вместе…

Саша тяжело вздохнул, подумав, что если бы не это «немало», то он мог бы найти Дину, узнать о существовании дочери и быть счастливым много-много лет. И даже если бы с ней случилось то, что случилось, Гоша был бы его родным сыном и не бычился бы сейчас на Данилова, обвиняя его бог знает в чём. А Мишка, имея другую наследственность, развивался бы согласно возрасту, а может, и опережал бы сверстников.

Между тем Лена продолжала:

— Саша, мне плохо! — В её голосе слышались слёзы, она растягивала слова, будто…

— Что случилось-то? Ты пьяна? — с подозрением спросил Данилов. — Говоришь как-то странно.

Ему не нравилась речь бывшей, а её желание излить душу невероятно удивляло.

— Нет, Саша, просто от наркоза отхожу, — ответила Лена, вздохнув. — Наверное, поэтому и захотелось с тобой поговорить. Мне так тошно, — пожаловалась она, — а лучше тебя меня никто не понимает…

Она замолчала, слышалось только её дыхание, а потом всхлипывание.

— У тебя что-то случилось, Лена? — спросил Данилов.

— Случилось, Саша, ещё как случилось. Он взял и умер во мне. Просто умер, замер, представляешь? — В её голосе появились истеричные нотки. — А я его хотела, ждала, любила уже! И Олаф ждал. Теперь нет никого! Саша, это так горько. И это ведь не первый такой исход. Как-будто проклял меня кто-то. Почему я родить, как все, не могу? — Она помолчала и вдруг начала винить себя. — Это мне наказание за наших с тобой нерождённых детей. Ты не знаешь, но я от тебя беременела, как кошка, и никаких токсикозов…

— Беременела, как кошка? — Данилов переваривал услышанное, и информация не умещалась в его голове. — То есть, кроме Серёжи…

— Да, Саша, — всхлипнула Лена. — Твои головастики прорывались через любую защиту. — Её голос на мгновение стал мягче, но потом в нём опять послышались слёзы. — Я тебя ненавидела каждый раз, как на аборт шла, а надо было — себя…

— И ничего не говорила… — В этот момент он не знал, что его больше всего поразило: то, что у них могли быть ещё дети, или то, что она всё время обманывала его.

— О чём не говорила? О беременностях? Ты бы рожать уговаривал, а я не хотела. Дура была, мечтала о невозможном — чтобы ты меня любил, как Дину свою, или ещё сильнее. — Она снова замолчала на минуту, видимо, пытаясь взять себя в руки, но у неё ничего не получилось, и Лена больше не скрывала своих рыданий. — Бегала к Крыське душу излить. И на аборты — к ней же. Выскабливала она профессионально. У неё талант, — с горечью произнесла она почти шёпотом и в очередной раз всхлипнула.

Но Данилову не было жалко бывшую жену. В груди сжался комок, а от внезапных откровений бывшей разливалась горечь.

— Ты уже тогда знала, где живёт Дина? Ты всё знала, да? Ты ведь никогда меня не любила, зачем устроила весь этот цирк?

— Да не знала я ничего! Мне сказали, что она замуж вышла. Ну, то есть я знала то же самое, что и ты, — оправдывалась Лена. — Позже, когда Серёженьке уже лет пять было, я её с дочкой видела — приезжали они к нам в город. Тогда поняла, что дочка у неё твоя. Да там догадаться было не трудно. Она ж как ксерокопия: и манеры, и взгляд — всё твоё. Каюсь, не сказала тебе ничего, а что бы это изменило? Ты бы развёлся, Серёжку нашего бросил и за Диной своей побежал. Ну, скажи, что не так, что ошибаюсь?

— Какая теперь разница… — Он устало потёр подбородок. — Лена, а у кого Дина тогда останавливалась, не помнишь?

— Нет, не помню, мы в кафе встречались — я, Крыська и она. — Лена снова всхлипнула. — Мне, Данилов, жаль её. Не хотела бы я такой участи. Зла я ей никогда не желала. Да и тебя жаль. Кем бы ты ни был, но жизнь у тебя больше на ад похожа. И горишь ты, а догореть не получается, и живёшь — не живёшь, и помереть, чтобы с Диной своей быть и на том свете, не можешь.

Саша горько усмехнулся. В словах Лены была правда, и почему-то от осознания её стало легче.

— А мне нельзя помирать, Лена. У меня дети — четверо. Мне их на ноги поставить надо. В жизнь выпустить, когда летать научатся. И без разницы, в каком я аду. Главное, чтобы их мой ад не коснулся.

В этот момент Саша понял, что не злится на неё больше. Простил всё и искренне пожалел, представив, как лежит она несчастная где-то в больнице, а душу излить кроме него и некому. Меж тем Лена тихо продолжала.

— Счастливый ты, Сашка, раз свой ад раем считаешь. А может, святой, но дурак. Умные святыми не бывают.

Она замолчала, да и ему сказать было нечего. Прошло несколько минут тишины, как вдруг она спросила:

— Саша, ты любил меня хоть немного?

— Любил, наверно, по-своему. Я хотел сделать тебя счастливой, вот это точно. Не получилось. Прости… Хотя поздно уже просить прощения. Лена, я очень скучаю по сыну. Отпусти его на каникулы ко мне.

— Сговорились вы, что ли? — Данилову показалось, что Лена улыбается. — Он просится к тебе, будто в твоей деревне мёдом намазано. Вроде и не воспитывал ты его, а он каждый проведённый с тобой день помнит. Я сопротивлялась этому, думала, что мальчишке просто мужчина, как пример, нужен. А нет, ему отца подавай! Обещай, что присмотришь за сыном, — попросила Лена и пообещала: — Отпущу я Серёжу к тебе. Иначе всю жизнь врагом ему буду. А так, может, Бог смилостивится и даст нам с Олафом малыша. Как ты думаешь, Саша?

— Обследоваться вам надо обоим, причину понять да полечиться. При чём тут Бог, все беды от людей. Тебе ли не знать?

— Может, прав ты. Наверняка прав. Кристе позвоню, спрошу, как лечиться.

— Не надо звонить Кристине, я лучше с Олегом поговорю, может, он вас к кому из друзей в Германии направит. Не звони ей, Лена, не надо.

Данилову категорически не нравилось, что слишком уж часто мелькает в его жизни Кристина. Все нити вели к ней, и не заметить этого Саша просто не мог: история с Соней, неразбериха с отцовством Дашки, Лена с абортами, да и Дина к кому-то в город приезжала с маленькой Катей… Может, у неё спросить? Хорошо бы, дочь вспомнила, у кого они останавливались. Между тем Лена тяжело вздохнула и заговорила снова.

— Наверно, ты прав. Спасибо тебе, Саша. Мне уже легче, и голова яснее. Спасибо, что выслушал меня.

— Надеюсь, ты не пошутила, что отпустишь ко мне Серёжу? Я даже билет могу оплатить, вышлю деньги хоть завтра. — Саша чувствовал, как сердце пустилось в галоп от одной мысли, что встреча с сыном становится реальной.

— Отпущу, — подтвердила Лена, и Саша не услышал, а скорее почувствовал, насколько она устала, и её следующие слова это подтвердили. — Спать мне хочется, я вздремну чуток, ночь на дворе.

— Выздоравливай, Лена, и пусть у тебя всё получится.

Он нажал на кнопку отбоя и задумался о своём прошлом, далёком и недавнем, а ещё о будущем и о встрече с сыном. «Интересно, они с Катей подружатся?» Ему так хотелось, чтобы его дети сроднились между собой. А потом пришла мысль, что надо найти ещё какую-нибудь подработку, дабы деньги на билеты заработать — обещал же.

Дописал протокол операции, прошёл по палатам и, убедившись, что всё в порядке, решил вздремнуть. Так и проспал до утра.

А дальше жизнь закрутилась в привычном ритме.

Около обеда вспомнил о ночном звонке и набрал Лену. Олаф ответил, что она спит, что уже дома и даже поела. Попрощались они, как старые приятели.

А что им делить? Лену? Так у Данилова все чувства к ней давно умерли, если даже и были когда-то. Сына? Так Серёжа — Данилов, и этим всё сказано. Олафу же можно только посочувствовать. Саша на собственной шкуре знает, насколько тяжело найти общий язык с неродным ребёнком. Так мысли плавно перетекли от Олафа и Серёжи к Гошке. Где целыми днями находится пацан? Кто его друзья? Как узнать, как познакомиться с родителями, как понять, чем подростки дышат, какие книги читают, в какие игры предпочитают играть?

Вопросы, одни вопросы, только ответов нет. Скоро учебный год кончится, и тогда Гошка вообще будет предоставлен сам себе. Как же нехорошо и опасно. Но на контакт ребёнок не идёт. Да и когда заниматься всеми этими проблемами? Он же вечно на работе! Дома ночует через две ночи на третью. И опять подумалось, что надо ещё одну подработку искать. Даже если Лена откажется взять деньги за билет, всё равно семья станет на одного человека больше — а это пусть и приятные, но расходы. Данилов пожалел о том, что ничего не умеет, кроме как людей лечить. А в медицине много не заработаешь. Вот если бы он пластической хирургией занимался, тогда да: всякая там косметология, увеличение груди без всяких показаний, просто если захотелось, ботексы и другие никому не нужные навороты — за эту туфту деньги платят немалые.

С мыслями о деньгах и способами их добычи Данилов ехал домой и очень удивился, обнаружив у себя в доме Асю, встречающую его прямо на пороге.