Ад, или Александр Данилов

Часть 42

О том, чтобы поваляться в постели до обеда, Асе в эти выходные пришлось забыть. В субботу с самого раннего утра, а если конкретней, то прямо в восемь часов, к ней во двор ввалился Данилов. С Катей, Гошей и Мишкой. В руках они несли какие-то сумки, вёдра, лопаты, грабли. В сумках оказались секаторы, пилы, молотки и прочий инструмент. Ася перепугалась спросонья, услышав шум и голоса, выскочила на крыльцо в одной ночной рубашке, а как увидела незваных гостей, зарделась и в дом убежала переодеваться. Данилов же с компанией сходу принялся за работу: поправили деревянный забор, а как только Ася появилась, снова стали расспрашивать, где огород вскопать под грядки, какие деревья выпилить, какие обрезать, да что она сажать полезного собирается. Ася была в недоумении. Что, зачем и почему всё это? Ей и без огорода с необрезанными деревьями, то есть с заросшим садом, неплохо жилось. Вот крыша течёт — это проблема, а то, что участок весь в курае, — безразлично как-то. Она и поправленный забор не сразу заметила. — Саша, — она вплотную подошла к Данилову, руку на грудь ему положила, — ты погоди, объясни сначала, огород-то мне зачем? — Для порядка. — Он накрыл её руку своей. — Ты прости, что мы вот так с утра пораньше да без приглашения, но работы много, а субботник у нас один. Теперь объясню для особо бестолковых. К тебе мать летом собирается, так ведь? А зачем? Посмотреть, как ты дом с участком запустила, да этим в глаза ткнуть? А мы не допустим. И огород разобьём. — И цветник тоже, — из-за спины отца вставила своё веское слово Катя. — А кто ухаживать за всем будет? — не сдавалась Ася. — Ты, мы, вместе. — Данилов взял её за плечи и завёл в дом. — Ась, не придумывай проблем на ровном месте, давай участок распланируем. Только поешь сначала, мы всё принесли — и на завтрак, и на обед, и на ужин, если не падём смертью храбрых на твоей земле. Ты самый лучший педиатр в нашем посёлке, и оставаться без твоей помощи мы с детьми не намерены. Отпускать не хотим и не отпустим. Понятно? Возражения не принимаются. Она рассмеялась. С восторгом поглядела на Данилова, подумала, что расцеловала бы, если б могла, прижалась бы, срослась и не отпускала. Но ей не дано, можно только смотреть, а чувства свои надо прятать. Лучше быть его другом, пусть просто другом, чем никем. Додумать она не успела, Мишка попросился в туалет, пришлось бежать в комнату, доставать его горшок из-под полок с книгами и заниматься ребёнком. После завтрака она присоединилась к освоению целинных земель своего участка. Работа спорилась. Было весело, Данилов всё время подшучивал над Асиными способностями к земледелию, точнее — над её бестолковостью. Она даже где какое дерево на участке растёт не помнила. Гошка поинтересовался что за яблоня крайняя у забора, а Ася ответила, что когда яблоки созреют, тогда и поймёт, а так сказать не может, даже в том, что это яблоня, она вовсе не уверена. Вечером уставшие работники жарили шашлык, накрыв стол прямо во дворе. Разошлись затемно. Мишка вымотался за день и уснул у Аси в кровати. Она просила оставить его до утра, но Саша забрал, сославшись на то, что и так мало видит сына, а завтра ему на сутки. Оставшись одна, Ася удивилась внезапно навалившейся тишине. Прибрала посуду, расставила всё по местам да вышла поглядеть на небо, подумать, помечтать. Загляделась на угли, покрытые колышущейся сединой и ещё мерцающие яркими всполохами. Подула, чтоб разгорелись, подбросила веток и обрадовалась разгоревшемуся огню. Вспоминалось то, как они с отцом пекли картошку на этом самом месте, как тыкала в клубни палочкой, проверяя на готовность, и чумазая ела картошку чёрными от сажи руками, чуть присыпав солью. А бабушка поила её парным молоком, принесённым от соседки. Тогда ещё был жив папа… Ася часто вспоминала тот самый день, костёр, картошку и папу. На следующий день он уехал в экспедицию, а спустя несколько недель она с мамой и Егором Филипповичем шла за обитым красной тканью гробом. Вспоминалось, как добрые женщины подтолкнули её к гробу и заставили поцеловать холодное, просто ледяное лицо отца. Но Ася помнила его живого, любящего, заботливого, такого каким должен быть настоящий отец. С отчимом же у неё не сложилось… Егор Филиппович был неплохим человеком, да и к Асиной матери всегда относился хорошо, уважительно, любил, наверно. Зато к самой Асе оставался холоден. Он заботился о падчерице, подарки дарил дорогие, на людях всегда подчёркивал своё расположение к неродному ребёнку. Ася же старалась просто не попадаться ему на глаза, не привлекать внимания к своей жизни, для этого хорошо училась и старалась быть примерной во всём и, главное, незаметной. Асину профессию тоже определил он, будучи не последним человеком в системе здравоохранения города и области. Она не сопротивлялась, медицина ей нравилась, но педиатрию выбрала сама, вопреки его воле. Егор Филиппович строил на её будущее другие планы. Она училась на шестом курсе, когда впервые встретилась с профессором Лисициным, он читал эндокринологию. Ася была очарована им с самой первой лекции. Нет, он не был молодым и привлекательным внешне, но он так легко и доступно говорил о сложных вещах, его голос обволакивал, притягивал… Она записалась на кружок сразу после лекции, получила задание на первом же заседании и с головой ушла в новое для себя дело. Ей так хотелось быть замеченной им. Её покорили его ум и интеллект. Заседания кружка стали отдушиной. Всё свободное время Ася проводила в отделении — в том, что он курировал. Заведующий вызвал её к себе и предложил полставки медсестры. Конечно Ася согласилась! Работать ей очень нравилось, коллектив её принял, дети доверяли. Со стороны матери, которая очень ревностно следила за времяпровождением дочери, тоже препонов не было. Шестой курс пролетел как один день. После сдачи государственных экзаменов Ася поступила в клиническую ординатуру, а её руководителем официально стал Лисицин. Егор Филиппович был доволен. Правда, он провёл с Асей профилактическую беседу. Попробовал объяснить, что все как одна аспирантки или клинические ординаторы влюбляются в своих руководителей, совершенно не думая о последствиях, рушат им жизнь. Ну, и заодно себе, конечно. В качестве примера он привёл как раз Лисицина. Оказывается, тот счастливо заведовал отделением в одной из ведущих Московских клиник, читал лекции в институте усовершенствования врачей, под его руководством работали аспиранты и докторанты. Его приглашали на международные конференции и симпозиумы. А ещё Лисицин был женат и имел взрослого сына. Но, как известно, у мужчин «седина в голову — бес в ребро», и Эдуарда Евгеньевича совратила его аспирантка. Отчим так и сказал, что не Лисицин изменил жене с аспиранткой, а аспирантка соблазнила Лисицина. Самое интересное, что Ася тогда даже не приподняла розовые очки и от всей души осудила мерзкую молодую женщину, покусившуюся на честь столь уважаемого человека. В результате жена от Эдуарда Евгеньевича ушла, сын прекратил с отцом всякое общение, а Лисицин, лишившись кафедры и положения в обществе, был вынужден уехать из Москвы. Кстати, на аспирантке он женился и их дочь родилась в законном браке. Закончил свой рассказ о профессоре-эндокринологе Егор Филиппович тем, что всё, что ни делается, происходит к лучшему и их город и мединститут приобрели высококлассного специалиста. Вот тут Ася с отчимом была согласна на все сто, а ещё ей стало безумно жаль профессора. Его молодую жену Ася видела по меньшей мере монстром. Первый год клинической ординатуры Ася работала как проклятая: вела больных, читала и анализировала литературу, написала несколько статей, а ещё три раза в неделю дополнительно занималась с профессором, который пророчил ей необыкновенное будущее. Лисицин предложил ей написать кандидатскую диссертацию — естественно, под его руководством. Они вместе выбрали тему, и работа началась. С заведующим он договорился, чтобы именно Ася вела тематических больных. Ася чувствовала себя счастливой, как никогда. Лисицин стал её кумиром, воздухом, без которого она задыхалась. Но тут её мать решила, что дочери пора замуж. И начались бесконечные смотрины, поиски потенциальных женихов с хорошим достатком и положением в обществе. Ну а как же! Асе уже двадцать три года, а серьёзных отношений ни с кем не было и нет. Находиться дома стало совсем невыносимо. И вот как-то на одном из занятий с Эдуардом Евгеньевичем Ася не выдержала и рассказала всё как есть. Она же считала его другом, старшим, опытным, тем человеком, кто относится к ней искренне и кто сможет реально помочь, подсказать что-то дельное. А он обнял Асю, прижал к себе и позволил выплакаться да излить душу. Он задавал какие-то наводящие вопросы, а Ася говорила и говорила обо всём как на духу. Тем вечером он проводил её домой, а утром следующего дня она вспоминала запах его парфюма, и он казался самым лучшим. С тех пор они стали ближе духовно. Лисицин говорил о сыне, жалел о разрыве с ним, вспоминал моменты из прошлой жизни, а Ася рассказывала о себе, об отце, о бабушке. Они вместе задерживались после работы. Просматривая истории, садились рядом, он обнимал её, гладил по спине, перебирал волосы, восхищался её внешностью, фигурой. А она верила и влюблялась. Теперь героем её эротических снов стал Эдуард Евгеньевич. И её не смущало то, что ему пятьдесят два и что он в отцы ей годится. О том, что у него есть законная вторая жена и дочь, Ася забыла. Посиделки после работы становились всё чаще, а ласки со стороны Лисицина всё откровеннее… Один из таких вечеров закончился сексом. А потом это стало системой. Самое интересное, что удовольствия от близости Ася не испытывала, но очень старалась угодить своему мужчине. Да, в мыслях, в мечтах она его присвоила и даже строила планы их совместной жизни. Конечно, о них Ася молчала, но чем больше проходило времени, тем ей реальнее казался их союз. Неожиданно для Аси Эдуард Евгеньевич стал приглашать её в свою квартиру, потому что секс на работе, как он говорил, не давал расслабиться так, как хотелось. И она приходила, для матери выдумывая различные истории о том, куда уходит. Она готовила ему, а он говорил, что ничего вкуснее не ел. Она ему стирала и гладила, старалась угодить во всём. Стать такой же необходимой для него, как он для неё. Так пришло лето. Лисицин ушёл в отпуск и уехал в Москву. «Наводить мосты с сыном» — так он сказал. Своё лето Ася провела у бабушки. Когда вернулась, Лисицин уже был на месте. Он изменился. На безымянном пальце правой руки красовалось обручальное кольцо. К Асе же он стал обращаться только по имени-отчеству и на «вы». Она терялась в догадках. Что произошло, какая собака между ними пробежала? Остаться наедине, чтобы что-то выяснить, у Аси не получалось. А потом он заболел, не вышел на работу, как сказал заведующий — слёг с гриппом. Ася расценила это как шанс. Ей как раз надо было подписать бумаги и сдать их в деканат. Собрав всё необходимое и прикупив пару кило яблок и апельсинов, она отправилась к Лисицину домой. Двери ей открыла его молодая жена с маленькой девочкой лет двух на руках. Что творилось у Аси в душе, говорить не приходилось. Но она постаралась не показать вида, сообщила о проблеме, отдала принесённые гостинцы и прошла в комнату, где встретилась с Лисициным. Он познакомил женщин, предложил Асе чай, от которого она отказалась, внимательно изучил принесённые ею бумаги, подписал и очень удивился тому, что его дочь приволокла Асе куклу и позвала её играть. Выйдя на улицу, Ася поняла, что её мир рухнул, но никому не сказала ни слова. Работать вместе с Лисициным больше не хотелось. Ей предстояло пережить ещё один год клинической ординатуры. Она продолжала собирать материал, написала хорошую статью, Лисицин сухо похвалил, но когда статья вышла в журнале, Ася не обнаружила в шапке своей фамилии. Конечно, она попыталась узнать, почему так произошло, и наткнулась на абсурдное заявление своего руководителя о том, что новая молодая аспирантка более нуждается в публикации, чем Ася. Вот следующая статья будет только под их двумя фамилиями. Затем он посмеялся, назвав Асю жадиной, как бы невзначай отметил появившийся лишний вес, проявил заботу, порекомендовав сдать кровь на сахар и вообще заняться собой. Ася обиделась и затаилась. Она продолжала вести больных, всё так же отдавая предпочтение тематическим, подружилась с той самой аспиранткой. Они вместе ходили в кино, сидели в кафешках, болтали о том о сём. Аня, так звали новую подругу, не собиралась задерживаться в их краях и через год, сразу по окончании аспирантуры, собиралась выйти замуж и уехать. Ей действительно нужно было сделать работу как можно быстрее. Ася решила помочь. Следующая статья, написанная Асей, также вышла под чужими фамилиями. Но Ася не унывала. Теперь она точно знала, чего хочет в жизни, и первым пунктом стояло быть как можно дальше от Лисицина. Ведь чувства не прошли и даже не ослабли. И вдруг всё опять изменилось. Эдуард Евгеньевич пригласил её в кабинет и назначил дату занятия, потому что, по его мнению, Ася выпала из колеи и работает не в полную силу. Теперь, спустя много лет, она понимала всю степень своей глупости и наивности. Но это теперь, а не тогда. В то время она ждала ответных чувств, надеялась, что то, что происходило между ней и профессором, — настоящая любовь, что он пренебрегал ею в силу обстоятельств, а теперь осознал, насколько она ему дорога. Конечно, встреча закончилась сексом, потом случилась ещё одна, и ещё… Ася снова расцвела. Она любила и была любима. Лисицин стал прежним. Он попросил прощения, сослался на трудный период в своей жизни, на размолвку с женой, на невероятную тоску по дочери. Ася простила. Она снова поверила в своё счастье. Тот злополучный день в середине мая запомнился ей на всю жизнь. Она заполняла листы назначений, когда в ординаторскую влетела взбешённая Аня. — Ася, ты не представляешь, что произошло! Да он… Он чуть не изнасиловал меня, лез целоваться, лапал, я стукнула его чем-то, что в руки попалось, вырвалась и убежала! Да будь он проклят! Господи, я же могла его убить… Ася налила подруге воды, заставила выпить, и только когда та немного пришла в себя, спросила: — Аня, от кого ты спасалась? Ответ привёл в ужас. — От Лисицина, прикинь! Нет, он пытался ухаживать, но я не думала, что посмеет вот так грубо, нагло. Да он озверел, когда я вырываться стала… Аня посидела немного, пришла в себя и, попросив приглядеть за её пациентами, отпросилась у заведующего и ушла. Ася закончила с историями, отдала их на пост и отправилась к Лисицину. — Можно? — робко спросила она, войдя в кабинет. Он стоял лицом к окну, оперевшись руками о подоконник. Нет, он не повернулся. Его голос звучал резко и грубо. — Что вы преследуете меня, Ася Николаевна? Я не понимаю, что вы от меня хотите! Я протянул вам руку помощи в трудное для вас время, я дал вам свободу, показав, что такое секс. Но вы мне не нужны. Я женат, у меня дети, что вы преследуете меня?! Ася Николаевна, займитесь собой, приведите себя в порядок, найдите мужчину, который будет вам ровней. Пробуйте, экспериментируйте, получайте удовольствие. Научитесь, в конце концов, не быть бревном в постели! Может быть, вас кто-то и подберёт. А мне не мешайте жить! Сделайте одолжение, исчезните и не преследуйте меня больше!

Ася смотрела на потухший огонь и вспоминала, как, не видя дороги от слёз, бежала домой, как собрала чемодан, покидав в него самое необходимое, а у самых дверей столкнулась с отчимом. — Ты куда? — спросил он. — К бабушке, насовсем. Я не вернусь. Он схватил её за руку и затащил в комнату. — Ты о матери подумала?! Что случилось? Несчастная любовь? Так это мелочи. Ася дословно помнила проповедь, прочитанную им. Он много и красиво говорил о долге, о том, что она их лицо и не имеет права подвести семью, ещё о том, что мать не переживёт, если с Асей что-то случится, что мать любит её настолько, что ему родного ребёнка не родила. Но она твёрдо решила начать жизнь сначала. — Я уезжаю. Простите меня за всё, Егор Филиппович, но я не могу остаться. И за маму тоже простите. Я была бы рада сестре или брату, если бы я могла что-то изменить в прошлом, я бы с удовольствием. Простите меня, если можете. И сбежала в посёлок к бабушке. Через месяц после приезда встал вопрос о трудоустройстве. Вот тогда она и познакомилась с Диной и Валерией Павловной. А летом приехал Егор Филиппович и привёз ей корочку о прохождении клинической ординатуры.