Актриса года

Глава 1

Фиона Ковингтон уютно свернулась калачиком под простынями в цветочек от Лауры Эшли в спальне дома, который они с мужем Колином снимали в Санта-Монике. Прежние владельцы дома, сочинители комедийных телепередач, прикрытых в прошлом году, обитали теперь в Санта-Фе, где пытались привить местным жителям стиль и моду, захлестнувшие западную часть Лос-Анджелеса в середине восьмидесятых. Они успели поработать и здесь, в доме. Так, к примеру, спальня, где находилась Фиона, была декорирована весьма своеобразно: выбеленные полы, индейские корзины, веревочные коврики мутно-розового цвета с аквамариновым орнаментом и кровать в стиле мишен[1]. Но Фиона, ездившая в Лондон не реже чем раз в одну-две недели, всегда мучилась по утрам от чудовищной ностальгии. Побывав там в очередной раз, она накупила несметное количество драпировочной ткани от Лауры Эшли уютной, чудесной домашней расцветки — пурпурной в желтовато-коричневый цветочек — и завесила ею все окна. На тумбочке возле ее постели красовалась коллекция оловянных кружек, а на тумбочке возле постели Колина — целая коллекция курительных трубок. На туалетном столике стояли тройные рамочки, в которые были вставлены снимки принца Филиппа, королевы Елизаветы и королевы-матери. Короче, в целом убранство комнаты можно было бы охарактеризовать так: в стиле королевской семьи навахо.

Но Фионе было безразлично, как бы ни называли.

Ей тридцать два, и она замужем за выдающимся молодым актером и режиссером Колином Тромансом, мужчиной, которого часто называли вторым Лоренсом Оливье. Да и сама она тоже была звездой. С Колином они познакомились на репетициях «Тита Андроника» в Национальном лондонском театре, давно, когда оба еще были студентами Королевской академии драматических искусств. И хотя Фиона никак не могла понять, в чем прелесть этой пьесы («Какое им всем дело до этих чудовищных людей, изображенных там?» — думала она, возвращаясь на метро домой, в квартирку на Эрл-Корт), она сразу заметила и правильно истолковала блеск в глазах Колина, когда он впервые увидел ее на репетиции.

— Вам один кусок сахара или два? — спросил он во время перерыва, протягивая ей чашку чая.

— Один и капельку сливок, — еле слышным шепотом ответила Фиона.

Короче, еще там, в Англии, между генеральной репетицией и премьерой Фиона и Колин успели стать любовниками. Полгода спустя авангардная постановка «Гамлета», осуществленная Колином, где он играл одновременно и Гамлета, и дух его отца, вызвала настоящий фурор на театральном фестивале в Чичестере. И карьера его была предопределена раз и навсегда. Фиона же, в свою очередь, стала настоящей любимицей публики после того, как сыграла главную роль в «Частной квартире» — фильме, снятом по мотивам малоизвестного рассказа И.М. Фостера. Героиней его была сексуально зажатая библиотекарша, испытавшая первый раз в жизни оргазм, когда смотрела из окна отеля во Флоренции на Понте-Веккио. И ее типично английское невзрачное личико — нос пуговкой, рыжие волосы и большие карие глаза — стало с завидным постоянством мелькать на страницах английского «Вог» и «Тэтлера».

После триумфального возобновления в Вест-Энде постановки «Звуки музыки» (Фиона, исполнявшая роль Марии, а также режиссура Колина были отмечены премией «Ивнинг стэндард») счастливый дуэт занялся отдельными кинопроектами. Колин выступил в качестве режиссера и актера в римейке «Веселого духа», где в роли мадам Аркати выступила Мэгги Смит; Фиона же тем временем замахнулась на главную роль в «Мэри». То была весьма своеобразная трактовка истории Мэри Поппинс, и Фиона сыграла главную героиню совершенно по-новому. В ее исполнении это была нянька, подавляющая свои лесбийские наклонности и выражающая ненависть к правящему классу тем, что совершенно затерроризировала детишек, к которым ее наняли. Берт, трубочист, превратился у нее в пожилую и ленивую корову. Даже после окончания работы над фильмом Фиону частенько видели пьяной в пабах Соло, где она сидела и бормотала: «Боже, храни королеву! Кто еще позаботится о старушке, мать ее за ногу?!»

Фильм вызвал в Англии настоящую бурю самых противоречивых эмоций и откликов. А Маргарет Тэтчер даже заявила, что согласна снова баллотироваться в премьер-министры — исключительно ради того, чтобы запретить этот фильм. Но скандал, как бывает почти всегда, пошел на пользу, и вскоре «Мэри» стала самой популярной в мире британской картиной после «Голдфингера». Особенно тепло приняли ее в Соединенных Штатах, а журнал «Тайм» превозносил Фиону за то, что она «бесстрашно разоблачила самые темные стороны жизни викторианского Лондона».

И вот в прошлом месяце Фиона с Колином покинули квартиру в Челси и переехали в это странное бунгало в стиле Санта-Фе в Санта-Монике. Колину предстояло экранизировать «Макбета» на студии «Тристар», где Фиона с Ричардом Гиром должны были изображать до отвращения тщеславную шотландскую пару. У Фионы намечалась также встреча с Робертом Де Ниро, на которой предстояло обсудить возможность ее участия в его новом фильме. Но самое главное… самое главное, что этим утром она должна наконец узнать, выдвинули ее на премию «Оскар» за «Мэри» или нет…

Фиона еще плотнее завернулась в простыни от Лауры Эшли, еще крепче зажмурилась и вообразила, что находится в Лондоне, слушает по Би-би-си выступление сэра Гарольда Макмиллана и жует свое любимое и страшно дорогое шоколадное печенье. Но все сладкие мечты были прерваны появлением Колина, который вошел в спальню с большим подносом, уставленным едой.

— Доброе утро, любовь моя, — сказал он и поставил перед ней поднос. Поставил очень осторожно, чтобы, не дай Бог, не запачкать ее простыни, а также свой шелковый бордовый халат.

— О! — вздохнула Фиона. — Ты принес мне трик. — «Трик» было ее любимое словечко, обозначавшее завтрак. Подобно многим образованным англичанкам из высшего света Фиона никак не могла избавиться от прискорбной привычки сюсюкать и искажать на детский манер слова в любой, даже самый неподходящий, момент. Так, свой блокнот она называла «блокки», а свои груди — «буди». До тех пор, пока Колин строго-настрого не запретил ей произносить последнее.

Завтрак, который он ей подал, был рассчитан не на ребенка. На тарелке красовалась яичница из трех яиц, окруженная кольцом из поджаренных колбасок и бекона, плавающих в жиру. Большая миска каши, рядом с чайником — молочник со сливками, на отдельной тарелочке — горка тостов, щедро намазанных маслом, а сверху еще и тремя видами джема — апельсиновым, грейпфрутовым и сливовым. На другой тарелочке в качестве деликатеса лежала кровяная колбаска, сделанная из натуральной свиной кишки и набитая мясом и специями. Да этот так называемый трик свалил бы не то что ребенка, даже корову. Это был настоящий, традиционный английский завтрак, и Фиона испытала прилив нежности к мужу.

— Мы просто жутко проголодались, правда, лапочка? — ворковал меж тем Колин, подсаживаясь к Фионе.

— Я так нервничаю! Не уверена, что смогу проглотить хотя бы кусочек.

— Тогда почему бы не съесть все? А если узнаешь, что тебя не выдвинули на «Оскара», тут же вывернешь все обратно.

— Гадкий! — рассмеялась Фиона, хватая тост со сливовым джемом. Обмакнув его в жир на тарелке с яичницей, она откусила кусок. — Давай включай телик!

Колин нажал на кнопку пульта, и на экране появилось улыбающееся лицо Салли Филд. В прошлом году она не сняла ни одного фильма, а потому считалась самой подходящей кандидатурой для объявления номинантов. Рядом с ней застыл президент Академии Артур Хиллер.

— …и Роберт Де Ниро за «Кровавые розы», — сказала Филд, когда Колин прибавил звука.

— О, Де Ниро! — воскликнула Фиона. — Представляешь, вот будет встреча, если и мне что-нибудь обломится.

— А теперь номинантки на звание лучшей актрисы года, — сказал Хиллер.

Фиона левой рукой впилась Колину в локоть, а правой продолжала заталкивать в рот пропитанный жиром кусок тоста.

Салли Филд смотрела ей прямо в глаза.

— Номинанткой на звание лучшей актрисы года стала Фиона Ковингтон за фильм «Мэри»…

Восторженный визг Фионы заглушил имена остальных четырех номинанток. Она обняла Колина за плечи и стала трясти.

— Получилось! Получилось! — кричала она и продолжала трясти его, уронив жирный тост на простыни от Лауры Эшли, по которым тут же начало расползаться огромное безобразное пятно. — О, я так счастлива за нас обоих, дорогой! За нас обоих!.. — твердила она, уткнувшись носом в его плечо.

— Я тоже очень рад за тебя, — сказал Колин и отодвинулся на расстояние вытянутой руки. — А теперь… мне надо сказать тебе кое-что.

— Что именно, любимый? — спросила она, откидывая со лба прядь темно-рыжих волос и испачкав при этом щеку сливовым джемом.

— Мне нужен развод, — ответил Колин.

Изумленная Фиона откинулась на подушки. Уж не ослышалась ли она? Он что, шутит? Очередная дурацкая мальчишеская выходка?.. Однако Колин смотрел угрюмо и серьезно, поправляя отворот своего бордового халата. А потом сказал:

— Мне нужен развод, поняла? Ты получила свою чертову номинацию, а я в обмен хочу получить развод.

Визг, который издала Фиона на сей раз, превышал по громкости первый на несколько сот децибел. Продолжая верещать, она потянулась к Колину и опрокинула при этом поднос со столь любовно приготовленным завтраком. Жирная яичница вывалилась на простыни, и красно-коричневые тона расцветились солнечно желтыми. Каша угодила на туалетный столик, заляпав королеву Елизавету на снимке в рамочке.

— И нечего устраивать истерику, — сказал Колин, устремляясь к дверям. — Комедия под названием «Брак» кончена!