Алиби

Глава 8

Это было просто невероятно, невозможно!

Неожиданно, прямо среди бела дня, ты встречаешь кого-то и вдруг чувствуешь себя так, словно получил нежданный подарок. Влечение становится неодолимым. Вы наслаждаетесь каждой минутой, проведенной вместе, вы смеетесь, танцуете, едите пирожки, мороженое и воздушную кукурузу, занимаетесь любовью в темной спальне и в конце концов засыпаете в объятиях друг друга, чувствуя, что ничего более удивительного и волшебного с вами еще никогда не происходило.

А потом ты просыпаешься один.

Она исчезла. Просто исчезла, испарилась, не сказав ни “до свидания”, ни “прощай”, не оставив даже простого послания, выведенного губной помадой на холодильнике или на зеркале в ванной.

Хэммонд ударил обеими ладонями по рулю своего автомобиля, досадуя и на нее, и на себя за то, что происшедшее оказалось ему настолько небезразлично. Почему, в десятый раз спрашивал он себя, его так задело, что она сбежала?

В конце концов, они провели вместе действительно волшебную ночь. Он занимался сексом с роскошной незнакомкой, которая доставила ему сказочное наслаждение. Будь на ее месте любая другая женщина, он бы только порадовался, что она исчезла из коттеджа — и из его жизни — так быстро и бесследно, но сейчас ему было паршиво. В самом деле, ведь не приснилось же ему все это?

"Прими все как есть, кретин! — мысленно приказал он себе. — Тебе только кажется, что все, что между вами произошло, было таким замечательным. На самом деле все было как всегда, просто у тебя разыгралось воображение”.

Но Хэммонд знал, что воображение здесь ни при чем. Их знакомство действительно было необычным — и не только в плане физической близости.

Он громко выругался вслух и обогнал водителя, который, по его мнению, тащился слишком медленно. Впрочем, сегодня Хэммонда раздражало буквально все. С самого утра он чувствовал себя как на иголках и вымещал свою досаду на всем, что попадалось под руку. Сначала досталось бюро, о которое он ушиб большой палец ноги, когда — вообразив, будто с кухни доносится какой-то звук, — опрометью бросился туда в надежде увидеть свою вчерашнюю гостью, раскладывающую по тарелкам свежеприготовленную овсянку. Но ее там не было, как не было ее ни в гостиной, ни на крыльце, ни на веранде, и Хэммонд почувствовал такое сильное разочарование, какого давно не испытывал.

Ее не было нигде. Кухня была пуста, ее машина исчезла, а единственным живым существом на веранде был крошечный паучок, который торопливо заплетал паутиной укромный уголок между спинкой и сиденьем стоявшего там кресла-качалки.

Позабыв о собственной наготе, Хэммонд смахнул паука и плюхнулся в кресло, нервно ероша волосы пальцами. Со стороны он был похож на человека, который находится на грани отчаяния, но сам он даже не отдавал себе в этом отчета. Мысли его были заняты совсем другим…

Во сколько она уехала? Почему не разбудила его? Как долго она отсутствует? Может быть, она еще вернется, подумал он со слабой надеждой.

На протяжении получаса Хэммонд тешил себя мыслью о том, что она, быть может, уехала на поиски свежих бисквитов, печенья или сливок для кофе. Может быть, ей просто понадобилась воскресная газета или какая-нибудь другая мелочь. Но время шло, и Хэммонд понял, что его гостья не вернется.

Наконец он поднялся с кресла и направился в дом, чтобы приготовить кофе, но рассыпал зерна по столу. Кое-как собрав и смолов их, он попытался включить кофеварку, но задел локтем провод. Кофеварка упала на пол и треснула, но Хэммонд только наподдал ее ногой и отправился в комнаты, чтобы найти…

Что?.. Он и сам не знал. Он все еще надеялся, что она, возможно, оставила где-нибудь свою визитку или, еще лучше, записку, но ничего не нашел. В ванной он заглянул в мусорную корзину под раковиной, но обнаружил только пустой пластиковый футляр от косметического карандаша. Выпрямляясь, Хэммонд ударился головой об открытую дверцу шкафчика для белья и со злобой захлопнул ее, больно прищемив палец.

Определенно, день начинался не лучшим образом.

В конце концов он вернулся в спальню, хотя именно там находилась кровать, на которую ему было больно смотреть — слишком живо она напоминала ему о прошедшей ночи. Бросившись на постель, Хэммонд прикрыл глаза ладонью и попытался успокоиться.

Что, черт возьми, такое с ним творится? Ни один из его близких знакомых не смог бы узнать его в это утро. Время близилось к полудню, а он так и не оделся и расхаживал по дому голый, небритый, растрепанный, с дико блуждающим взглядом, напоминая скорее неандертальца, чем человека цивилизованного, каким был еще вчера. Хэммонд Кросс, воплощенная респектабельность и спокойствие, вел себя как лунатик, как обезумевший от любви телок на выгоне! Неужто это тот самый Хэммонд Кросс, наш уважаемый Хэммонд Кросс? Нет, это совершенно невозможно!..

Позвольте, позвольте, как вы сказали? Обезумевший от любви? Значит ли это, что он влюблен?

Хэммонд убрал от глаз руку и повернулся на бок, глядя на соседнюю подушку, на которой еще угадывалась вмятина, оставленная ее головой. Сначала он осторожно Дотронулся до нее кончиками пальцев, потом прижал подушку к груди и зарылся в нее лицом, вдыхая исходивший от наволочки легкий запах ее волос.

Желание вновь охватило его, но оно не имело никакого отношения к сексу.

Никакого или почти никакого.

Потому что это его желание не было обыкновенной похотью, которую он испытывал, наверное, сотни раз. Это было нечто другое, гораздо более глубокое и гораздо более сильное. Любовное томление или тоска — вот как это можно было назвать.

— Черт!.. — выругался Хэммонд. — Любовное томление!.. Кто бы слышал!

Потом он снова перекатился на спину и долго смотрел в потолок. Нет, у него не было подходящего названия для того, что он сейчас испытывал. Это чувство было совершенно незнакомым, странным, не сравнимым ни с чем. Он еще никогда не испытывал такого, хотя в его жизни было немало красивых, страстных, сексуальных подружек на одну или на несколько ночей.

Вспоминая историю своих отношений с женщинами, Хэммонд не мог не спроецировать ее на вчерашнюю таинственную гостью. А она?.. Сколько мужчин было у нее? Какое место занял он среди тех, с кем она когда-либо встречалась и делила ложе? Был ли он для нее просто случайным капризом или ему удалось зажечь в ней ответный огонь?

Размышляя обо всем этом, Хэммонд вспомнил о телефонном звонке, который она пыталась сделать через считанные минуты после их близости. Нахмурившись, он некоторое время смотрел на телефон, стоявший на туалетном столике. Когда он неожиданно вошел в спальню, застав ее с трубкой в руке, лицо у нее сделалось виноватым и испуганным, но почему? Кому она могла звонить?

Потом новая мысль пришла ему в голову. Вскочив с кровати, Хэммонд склонился над аппаратом. Он совсем забыл, что у этой модели есть память для автодозвона. Что ж, можно попытаться…

Он нажал соответствующую кнопку на панели. Послышались короткие сигналы автоматического набора, на экране стали появляться светящиеся цифры, и Хэммонд поспешно схватил карандаш и подвернувшийся под руку журнал, на обложке которого он нацарапал возникший на экране номер.

— Оператор телефонной связи к вашим услугам. Это номер доктора Кэрти, — сказал в трубке хорошо поставленный женский голос.

Хэммонд и сам не знал толком, чего он ожидал от этого звонка, поэтому в первое мгновение растерялся и не знал, что отвечать.

— Чей-чей? — переспросил наконец он.

— Доктора Кэрти. Вы хотите оставить сообщение?

— Я, наверное, не правильно набрал номер. — Хэммонд продиктовал только что записанные цифры.

— Номер правильный, — сказала женщина. — Вы хотели оставить сообщение или записаться на прием?

— Нет, то есть да…То есть я не уверен, — замялся Хэммонд.

— Будьте добры, назовите ваше имя и номер телефона, по которому с вами можно связаться.

— Знаете, пожалуй, я лучше перезвоню в приемные часы, — торопливо сказал он и положил трубку.

Еще долго после этого Хэммонд сидел на краю кровати, размышляя о том, кто такой этот доктор Кэрти и зачем его гостья звонила ему посреди ночи. Он перебирал в памяти всех своих знакомых медиков, с которыми ему приходилось встречаться довольно часто — Хэммонд состоял членом двух закрытых загородных клубов, в которых было полным-полно врачей самых разных специальностей, — однако он был уверен: с доктором Кэрти он не только не сталкивался, но даже не слышал этого имени.

Может быть, он встретился и переспал с миссис Кэрти?

Это соображение представлялось ему наиболее близким к истине, и Хэммонд испытал новый приступ гнева. Он, однако, сумел справиться с собой и даже заставил себя подняться и принять душ. Стоя под струйками воды, он яростно терся мочалкой, словно смывая с себя незримую грязь вины, хотя логика подсказывала ему, что винить себя ему не в чем. Если его гостья была замужем и солгала ему, значит, он ни при чем, не так ли?

И все же на душе у него, что называется, кошки скребли. Ощущение подавленности не оставило Хэммонда даже после того, как он оделся и вышел на кухню, чтобы приготовить себе растворимого кофе. Ему удалось даже проглотить несколько размороженных в микроволновке оладий, однако жевал он чисто механически, не чувствуя никакого вкуса.

Как он мог поверить, что она не замужем, если она даже не захотела назвать своего имени?

Нет, кое-что о себе она все же ему сообщила. Так он узнал, что обычно она не ложится в постель с мужчинами, с которыми познакомилась всего несколько часов назад. Что, если и в этом она солгала?

Может быть, его гостья вообще была шлюхой, извращенной нимфоманкой, которая коллекционировала мужчин, как бабочек, пока ее муж — бедный, затюканный неудачник с медицинским дипломом — терпеливо дожидался ее дома, веря каждому слову о спустившем в дороге колесе или о заболевшей подруге. Пожалуй, бедный доктор Кэрти уже успел привыкнуть к тому, что его распутная жена звонит ему посреди ночи, чтобы сообщить очередную ложь.

Чем больше Хэммонд размышлял об этом, тем хуже ему становилось.

Кое-как прибравшись на кухне, он бросил взгляд на часы на стене и снова удивился, как он мог так долго спать. Ничего удивительного, однако, в этом не было. Он проспал, потому что они занимались любовью всю ночь напролет и, утомленные и счастливые, заснули только около шести утра.

Утомленные и счастливые… Не так он чувствовал себя сейчас!

Хэммонд ненадолго присел на табурет возле стола и подпер голову рукой. В его планы не входило возвращаться в Чарлстон так скоро. Вчера, еще до встречи с этой миссис Кэрти, он собирался отдохнуть в своем загородном домике — порыбачить или просто посидеть на веранде в старой плетеной качалке, любуясь природой, ничего не делая и ни о чем не думая.

Но ему было ясно, что не думать ни о чем он просто не сможет, да и оставаться в этом доме ему теперь не хотелось. В конце концов Хэммонд снова запер дверь и отправился в город, хотя до вечера было еще далеко. У самого въезда в Чарлстон, на Мемориальном мосту, он снова подумал о том, была ли его гостья местной жительницей и возвращалась ли она домой той же дорогой или избрала другой путь.

Что, если однажды они столкнутся с ней на какой-нибудь вечеринке или приеме? Поприветствуют ли они друг друга как старые знакомые, признав тем самым то, что между ними произошло, или, притворившись, будто никогда не встречались, поздороваются как двое совершенно незнакомых людей?

Вероятно, подумалось Хэммонду, все будет зависеть от того, с кем она придет на вечеринку. Если она будет одна, тогда, возможно, ему удастся поговорить с ней откровенно и задать вопросы, которые все утро не давали ему покоя. Если же нет… Интересно, что он будет чувствовать, если его представят счастливой супружеской паре — мистеру и миссис Кэрти? Как он сможет смотреть в глаза ее мужу, пожимать ему руку, говорить светские банальности и делать вид, будто у него никогда не было восхитительной близости с женщиной, которая стоит рядом с ним?

Сталкиваясь с какой-нибудь проблемой морального свойства, Хэммонд всегда старался поступать по совести. Разумеется, придерживаться правды при любых обстоятельствах было нелегко. Развитое чувство справедливости и почти идеалистические взгляды Хэммонда на хорошее и дурное нередко служили причиной размолвок и конфликтов с друзьями, коллегами и даже с родителями. В особенности — с отцом, который придерживался диаметрально противоположных жизненных принципов. Так, например, если бы Хэммонд рассказал ему о своем странном приключении. Простои Кросс только посмеялся бы над ним.

Сворачивая к кварталу, в котором он жил, Хэммонд подумал о том, как бы он себя чувствовал, если бы вошел в спальню несколькими мгновениями раньше и услышал, как его гостья произносит в трубку что-то вроде: “Дорогой-прости-меня-уже-очень-поздно-и-я-решила-остаться-у-по-други-такой-то-если ты-не-возражаешь-целую-пока”.

Когда автоматические ворота наконец открылись, Хэммонд медленно въехал в свой гараж и выключил двигатель. Но даже после того, как в салоне наступила тишина, нарушаемая лишь негромкими щелчками остывающего мотора, он еще долго сидел молча и, глядя прямо перед собой, гадал, что он сделал бы в этом случае.

В конце концов, злясь на себя за то, что позволил себе подобные пустые размышления, которые ни к чему не могли привести, Хэммонд выбрался из машины и прошел в свой городской коттедж через дверь, соединявшую гараж с кухней. Первым делом он по привычке шагнул к телефону, чтобы проверить оставленные сообщения, но передумал. Хэммонд не сомневался, что его ожидает по крайней мере одно послание от отца, а он был не в том настроении, чтобы заново переживать вчерашнюю ссору с ним. Ему вообще не хотелось ни с кем разговаривать.

Пожалуй, подумал Хэммонд, сейчас ему лучше всего воспользоваться несколькими оставшимися часами и спуститься к заливу, чтобы немного походить под парусом. Небольшая пятнадцатиметровая яхта, которую родители подарили Хэммонду, когда он получил диплом юриста, стояла у причала буквально через улицу. Именно поэтому он в свое время и купил коттедж в этом районе — отсюда до городской пристани было рукой подать.

Приняв решение, он не стал мешкать. Переодеваться не было необходимости, поэтому сразу из кухни Хэммонд направился в прихожую, чтобы выйти через парадную дверь. Там он задержался, чтобы достать из кладовки рыболовные снасти на случай, если ему придет в голову порыбачить, и вдруг услышал, что кто-то пытается отпереть дверь снаружи.

Не успел он двинуться с места, как дверь отворилась, и в коттедж вошла Стефи Манделл, прижимавшая к уху сотовый телефон.

— Не могу поверить, что они так упрямы, — говорила она на ходу, — или глупы…

Увидев его, Стефи поставила на пол кейс, сбросила с плеча сумку, швырнула ключи на столик под зеркало и, переложив телефон в левую руку, помахала в воздухе ладонью в знак приветствия.

— Нет, — продолжала она убеждать своего невидимого собеседника. — Ни в коем случае! В конце концов, пищевое отравление — это не саркома и не рак костного мозга. Они обязаны… Хорошо, дай мне знать. Я знаю, что мое присутствие не обязательно, но я хочу там быть. У тебя есть номер моего сотового телефона? Отлично, пока.

Она выключила телефон и с укором посмотрела на Хэммонда.

— Где, черт возьми, тебя носит?

— А куда подевалось “здравствуй”? — поинтересовался он. Насколько ему было известно, Стефи Манделл никогда не переставала работать. В ее большом мужском кейсе, который она всюду таскала с собой, было столько бумаг, ручек, фломастеров и прочих приспособлений, что хватило бы на небольшой офис. Поступив на работу в прокуратуру Чарлстона, она установила в машине радиосканер, прослушивавший полицейские частоты, что позволяло ей быть в курсе всего происходящего в городе. Коллеги говорили, что она слушает служебные переговоры патрульных машин с таким же интересом, с каким другие водители слушают музыку или радиопостановки.

Сбросив с ног туфли на высоких каблуках, Стефи выдернула блузку из-за пояса юбки и принялась обмахиваться ее полами.

— Господи, ну и жара!.. — простонала она. — Я едва не сварилась вкрутую. Так почему ты не отвечал на мои звонки?

— Я же говорил тебе, что собираюсь в свой загородный домик.

— Я звонила туда, наверное, раз сто.

— Я отключил звонок.

— Почему?

"Потому что я был с женщиной и не хотел, чтобы меня беспокоили”, — подумал он, а вслух сказал:

— У тебя радар, как у летучей мыши. Я только что вернулся. Как ты узнала, что я дома?

— Я не знала, что ты дома, просто ты живешь ближе к полицейскому управлению, чем я. Я решила, что ты не будешь возражать, если я посижу у тебя, пока не услышу какие-нибудь новости.

— Новости о чем? Что такого важного случилось в городе за время моего отсутствия?

— Ты спрашиваешь, что такого? — Она повернулась к нему, уперла руки в бока и прищурилась. — Да что с тобой, Хэммонд?

— Со мной ничего, — ответил он, — а вот что с тобой? Может, ты и в самом деле перегрелась? Ее глаза округлились.

— Боже, ведь ты и в самом деле ничего не знаешь! — воскликнула Стефи изумленно.

— Я и в самом деле ничего не знаю, — сказал он как мог спокойно. Впрочем, Хэммонд действительно не волновался — Стефи обожала драматические эффекты и умела преподнести самые пустячные новости как главную сенсацию месяца. Одно ему было ясно — из его намерения покататься на яхте, скорее всего, ничего не выйдет. Приглашать же с собой Стефи он не собирался, а отделаться от нее — особенно когда она пребывала в таком возбуждении — не представлялось возможным.

Почему-то Хэммонд вдруг почувствовал себя смертельно уставшим.

— Слушай, мне что-то захотелось выпить. Ты что-нибудь будешь?

Она задумалась, и Хэммонд воспользовался этим, чтобы вернуться в кухню.

— Пива? Минеральной воды? — крикнул он оттуда. Шлепая по паркету босыми ногами, Стефи прибрела в кухню и заглянула в холодильник через его плечо.

— Я не верю тебе, Хэммонд, — заявила она. — Но, похоже, ты действительно ничего не знаешь. Где находится этот твой летний домик? В Сибири? В степях Монголии? Неужели там нет даже телевизора?

— Значит, пиво, — хладнокровно заметил он и, достав из холодильника две бутылки, откупорил одну и протянул Стефи. Она взяла пиво, но продолжала смотреть на него таким взглядом, словно у него вдруг выросла борода до пояса.

Хэммонд открыл вторую бутылку и поднес горлышко к губам.

— Твое молчание убивает меня, — сказал он, сделав глоток. — Что случилось?

— Вчера во второй половине дня кто-то прикончил Люта Петтиджона в номере его собственного отеля “Чарлстон-Плаза”, — отчеканила она.

Хэммонд медленно опустил бутылку, и лицо его вытянулось. Секунды шли, но он стоял неподвижно, не в силах пошевельнуться — так потрясла его эта новость.

— Это невозможно, — сказал он наконец.

— Это правда.

— Не может быть…

— С чего бы мне лгать?

Хэммонд поднял руку и машинально потер напряженную шею. Потом не глядя поставил бутылку на стол и, придвинув ногой табурет, тяжело опустился на обитое кожей сиденье. Стефи села напротив, но Хэммонду потребовалось некоторое время, прежде чем он сумел сфокусировать на ней взгляд.

— Ты сказала — “прикончил”… Значит, его убили?

— Да.

— Как? — спросил он неожиданно хриплым голосом. — Как это произошло?

Стефи прищурилась.

— Эй, с тобой все в порядке?

Он посмотрел на нее так, словно вдруг разучился говорить, потом кивнул:

— Да, со мной все в порядке. Я просто… — Он развел руками.

— Потерял дар речи.

— Просто поражен. Это известие для меня.., как гром с ясного неба. — Хэммонд откашлялся. — Так как же это все-таки произошло?

— Его застрелили. Кто-то всадил ему две пули в спину. Некоторое время Хэммонд пристально следил за тем, как собравшиеся на холодной бутылке капли конденсата одна за другой сбегают на гранитную столешницу, собираясь вокруг донышка в небольшую лужу.

— А.., когда? В какое время его убили?

— Горничная нашла тело в начале седьмого.

Он внимательно выслушал рассказ Стефи о том, как горничная пришла убираться в номер и обнаружила Петтиджона лежащим на полу.

— Этот.., эта шишка у него на голове… — сказал он наконец. — Откуда она?

— Возможно, кто-то ударил его. На первый взгляд ушиб довольно серьезный. Но Мэдисон считает, что причиной смерти Петтиджона были пулевые ранения. Разумеется, окончательный ответ будет известен только после вскрытия.

— Ты сама разговаривала с медицинскими экспертами?

— Нет, Смайлоу более или менее ввел меня в курс дела.

— Значит, этим делом будет заниматься и Смайлоу? Она посмотрела на него квадратными глазами.

— Ты это серьезно, Хэммонд?

— Ну конечно же, Смайлоу, больше некому, — пробормотал он. — Ну и что, по его мнению, там произошло?

На протяжении еще примерно пяти минут Хэммонд слушал, как Стефи перечисляет известные ей подробности дела.

— Мне с самого начала казалось, что это расследование будет передано прокуратуре, — сказала она, — поэтому эту ночь я провела со Смайлоу. Не в буквальном смысле, конечно… Или наоборот — в буквальном. — Озорная ее улыбка выглядела довольно неуместно, но Стефи это не смутило. — Как бы там ни было, я была рядом, пока он пытался потянуть за некоторые ниточки. Не сказать чтобы их было слишком много, и все же…

— А что по этому поводу думает служба безопасности отеля?

— Ничего. Петтиджон умер, не успев позвать на помощь. Замок его двери не был взломан, в номере — никаких следов борьбы. Система видеонаблюдения тоже себя не оправдала — на единственной кассете, которая попала в наши руки, нет ничего, кроме какого-то парня из обслуги, который тискает горничную в холле.

— Что-что?

— Что слышал! — неожиданно огрызнулась она. — Все эти видеокамеры, развешанные в коридорах, — липа! Ни одна из них не работает.

— О господи!.. — покачал головой Хэммонд. — Лют столько кричал о своей системе безопасности и о том, во сколько она ему обошлась, и вот, на тебе!..

Хэммонд в отличие от большинства сотрудников прокуратуры и полиции был не просто наслышан о махинациях Люта Петтиджона. На протяжении нескольких месяцев он по поручению генерального прокурора штата вел тайное расследование его деятельности, и чем больше он узнавал, тем меньше ему нравился этот человек.

— Свидетели? — спросил он отрывисто.

— Пока мы не нашли никого, кто мог бы быть нам полезен. Единственным, кто непосредственно контактировал с покойным в тот день, оказался массажист из фитнесс-зала отеля. Мы поговорили с ним, но он ничего не знает.

Потом Стефи рассказала Хэммонду о случае массового пищевого отравления.

— Если не считать детей, в больнице сейчас находится семеро взрослых, которых Смайлоу собирается допросить, но ни он, ни я не особенно надеемся, что из этого выйдет что-нибудь путное. Впрочем, Смайлоу обещал позвонить мне, как только врач даст ему “добро” на посещение больных. Я хочу поехать туда с ним.

— Тебе не кажется, что это уже чересчур? В конце концов, ты не обязана…

— Почему? — Стефи спокойно посмотрела на него. — Это будет большое дело, Хэммонд. Громкое дело.

Эти слова, хотя и сказанные совершенно спокойным тоном, прозвучали как вызов. В профессиональных вопросах Хэммонд и Стефи были самыми настоящими соперниками, и, хотя по молчаливому согласию оба предпочитали избегать всякого упоминания об этом, их соперничество не становилось от этого менее острым. Хэммонд, во всяком случае, помнил о нем постоянно.

В этой молчаливой борьбе у него, однако, было одно важное преимущество. Нет, он никогда не считал себя умнее или опытнее Стефи. Напротив, в юридическом колледже он был вторым по успеваемости, в то время как Стефи всегда и во всем была первой. Друг от друга их отличал вовсе не уровень подготовки, а особенности характера, и Хэммонд твердо знал, что его характер ему скорее помогает, в то время как характер Стефи работает против нее. Люди, как он быстро понял, обычно реагируют крайне негативно на жесткость, агрессивность и бесцеремонность, а именно таков был стиль работы Стефи Манделл.

Именно в силу этой разницы характеров прокурор округа Монро Мейсон всегда отдавал предпочтение ему, а не Стефи, и не скрывал этого. Оба были одинаково подготовлены, одинаково компетентны, однако когда речь заходила о продвижении по службе, то Хэммонд всегда получал повышение первым. Даже сейчас Стефи была просто помощником окружного прокурора, в то время как его должность официально именовалась “специальный помощник по особым поручениям”.

Когда он получил это назначение, разочарование Стефи было более чем очевидным, хотя она и старалась делать вид, будто ее нисколько не задевает то, что ее обошли. Она никогда не считала себя неудачницей, не предавалась унынию и всегда боролась до последнего. И, главное, она не таила обиды лично против него (все, что она думала, Стефи не стеснялась сказать и в лицо). Их рабочие отношения оставались по-настоящему товарищескими, и Хэммонд совершенно искренне считал, что может в трудную минуту обратиться к ней за помощью.

И все же время от времени то один, то другой ощущал некий безмолвный вызов, на который пока никто из них не решался ответить.

Хэммонд решил сменить тему.

— А как насчет Дэви Петтиджон? — спросил он.

— Тебя интересует, включили ли ее в число подозреваемых?

— Подозреваемых?.. — удивленно повторил Хэммонд. — А что, кто-то считает, что она могла убить Люта?

— Я считаю. — Стефи вкратце рассказала о поездке к вдове, упомянув и о причинах, которые заставили ее заподозрить Дэви Петтиджон в причастности к убийству мужа. Но Хэммонд только покачал головой.

— Прежде всего, деньги Люта ей не нужны и никогда не были нужны. У нее и своих достаточно. Семья Дэви…

— Я знаю. Бертоны гребли деньги лопатой.

Ее язвительный тон не ускользнул от его внимания.

— Что тебя так задело? — спросил он напрямик.

— Ничего, — отрезала Стефи.

Он продолжал смотреть на нее, и Стефи, набрав в грудь побольше воздуха, процедила сквозь стиснутые зубы:

— Хорошо, может быть, я и злюсь на нее. Я всегда злюсь, когда взрослые мужчины, которых почему-то считают профессионалами в своем деле, сразу размякают, стоит только им оказаться рядом с такой женщиной, как она.

— С какой это “такой” женщиной? Что такого особенного в Дэви?

— Только не надо, Хэммонд!.. — Она презрительно сморщилась. — Не надо притворяться, будто ты не понимаешь. Этакая пушистая кошечка снаружи и пантера внутри — вот что такое эта твоя Дэви Петтиджон.

— И ты поняла это после одной-единственной встречи?

— Ага, вот уже и ты ее защищаешь!

— Я никого не защищаю.

— Нет, защищаешь. Сначала Смайлоу принялся расшаркиваться перед этой расфуфыренной курицей, а теперь и ты пускаешь слюни.

— Я вовсе не “пускаю слюни”, как ты выразилась. Я просто не понимаю, как ты успела разобраться в характере Дэви после нескольких минут разговора…

— Ладно, оставим это, — нетерпеливо бросила Стефи. — Я не хочу больше говорить ни о Люте Петтиджоне, ни о его убийстве, ни о мотивах. Я почти сутки пыталась в этом разобраться, и теперь мне необходим перерыв…

Она поднялась со стула и, уперев кулачки в поясницу, сладко потянулась, потом обошла стол и опустилась к Хэммонду на колени. Обняв его обеими руками за шею, Стефи поцеловала его в губы.

Глава 9

После нескольких быстрых поцелуев Стефи слегка отстранилась и, подняв руку, взъерошила ему волосы.

— Я забыла спросить, как ты провел выходные?

— Отлично, — честно ответил Хэммонд.

— А чем ты занимался? Чем-нибудь особенным? Особенным? Да, пожалуй. Даже их глупые разговоры казались ему теперь необычными.

— Знаешь, я играл в футбол в Национальной лиге…

— Правда?

— Да, но после того как мы во второй раз выиграли Суперкубок, я перешел на работу в ЦРУ.

— О, это, наверное, была очень опасная работа!

— Ничего опасного. Обычные шпионские штучки.

— Ухты!..

— Да нет, на самом деле это было довольно скучно, так что вскоре я записался в Корпус мира.

— Как романтично!.

— Мне действительно там нравилось, но только в самом начале. Но когда мне присудили Нобелевскую премию мира за то, что я накормил всех голодающих детей в Азии и Африке, я решил подыскать для себя что-нибудь еще.

— Что-нибудь более захватывающее?

— Да, более захватывающее и более трудное. Собственно говоря, выбор у меня был невелик: я мог либо стать президентом Соединенных Штатов, либо найти лекарство против рака.

— “Самопожертвование!” — вот что должно быть начертано на твоем фамильном гербе. В крайнем случае, ты мог бы взять это слово в качестве второго имени.

— Второе имя у меня уже есть.

— Какое?

Он усмехнулся.

— Гриэр.

— Мне нравится.

— Знаешь, ведь я тебе наврал!

— Твое второе имя — не Гриэр ?

— Нет, это-то как раз правда. Но все остальное — вранье.

— Не может быть!

— Честное благородное слово. Мне хотелось произвести на тебя впечатление. Она задумалась.

— Знаешь что?.. — сказала она медленно.

— Что?

— Тебе это удалось.

Хэммонд вспомнил прикосновение ее руки и почувствовал нарастающую тяжесть в чреслах.

— Гм-м… — промурлыкала Стефи, — я так и думала. Ты по мне соскучился!

Он действительно возбудился, но женщина, которая сидела у него на коленях, была здесь ни при чем; Хэммонд даже посмотрел на нее с легким удивлением, словно только что заметил. Стефи ласкала его сквозь брюки, но он оттолкнул ее руку.

— Послушай, Стефи…

Она нагнулась вперед и впилась ему в губы жадным поцелуем. Потом, задрав юбку, она уселась на него верхом и, продолжая целовать, попыталась расстегнуть пряжку его ремня.

— Терпеть не могу торопиться, — проговорила она слегка задыхающимся голосом, — но, когда Смайлоу позвонит, мне надо будет бежать. Боюсь, нам придется поспешить, Хэммонд.

Хэммонд сжал ее ладони руками.

— Погоди, Стефи, нам нужно…

— Подняться наверх? Отлично, только скорее. Возбужденная и слегка раскрасневшаяся, она соскочила с него и шагнула к двери, на ходу расстегивая блузку.

— Стефи!

Она обернулась. Хэммонд застегивал брюки, и ее брови недоуменно приподнялись.

— Вообще-то я не против извращений, — сказала она, — но, если ты не вытащишь свою штуку из брюк, нам будет не особенно удобно.

Хэммонд отошел в другой конец кухни и остановился, опершись обеими руками о крышку рабочего стола. Некоторое время он разглядывал безупречно чистую мойку и только потом поднял голову и снова посмотрел на Стефи.

— Я хотел сказать тебе… Все кончилось.

Произнеся эти слова, он почувствовал невероятное облегчение. Когда вчера вечером Хэммонд уезжал из города, его обременяло множество проблем, и одной из них был роман со Стефи Манделл. Он чувствовал, что должен положить этому конец, но не знал, хочет ли он этого или нет. Их отношения были невероятно удобными — по крайней мере, они не давали друг другу никаких клятв, никаких обещаний. Никакие “высшие соображения” не омрачали их близости: у них были общие интересы, они удовлетворяли друг друга, и этого было достаточно для обоих.

Особенно Хэммонд был рад тому обстоятельству, что они никогда не заговаривали о том, чтобы жить вместе, хотя бы и не зарегистрировав свой брак официально. Если бы это случилось, ему пришлось бы изобретать тысячу и один предлог, по которым жизнь в одной квартире не представлялась возможной. Правда же заключалась в том, что он не мог долго выносить присутствия Стефи — слишком уж энергичной и напористой она была. Что касалось самой Стефи, то и она, похоже, вовсе не стремилась к тому, чтобы он постоянно находился рядом. Гораздо больше ее устраивали их встречи, происходившие только тогда, когда они оба того хотели.

Иными словами, их отношения были настолько близки к идеалу, насколько этого только можно желать, и на протяжении целого года сложившееся положение их удовлетворяло. Лишь в последнее время Хэммонду начало казаться, что в их отношениях не все так замечательно. Главным, по-видимому, было то, что об их романе никто не знал, а Хэммонд всегда считал, что там, где речь идет о личных отношениях, не должно быть места скрытности и уловкам. Все должно быть открыто и честно, считал он, в особенности если речь идет о серьезных намерениях.

Степень их близости тоже перестала его удовлетворять. Собственно говоря, никакой особой близости, если не считать близости чисто физической, между ними не было. Да, Стефи была пылкой и страстной, но только в постели; что касалось духовного общения, то они по-прежнему были так же далеки друг от друга, как и в тот первый день, когда она впервые пригласила его на ужин к себе домой.

Взвесив все плюсы и минусы, Хэммонд в конце концов пришел к выводу, что их отношения зашли в тупик и перестали развиваться. Ему же хотелось чего-то большего, но он пока не знал — чего. Их встречи начали тяготить его. Он не спешил отвечать на ее телефонные звонки и даже в постели, когда они занимались любовью, часто ловил себя на том, что, хотя тело его реагирует на ее поцелуи и ласки в полном соответствии с законами матери-природы, сам он в это время раздумывает о чем-то совершенно постороннем.

Наверное, самым разумным в этой ситуации было положить конец их отношениям, а не дожидаться, пока безразличие перерастет в неприязнь.

Впрочем, Хэммонд пока и сам не знал, что же он, собственно, ждет от отношений между мужчиной и женщиной. От серьезных отношений. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что не найдет этого в Стефани Манделл. Уверенность эта явилась к нему прошлой ночью, когда он держал в объятиях женщину, о которой не знал ничего — даже ее имени. У него словно открылись глаза, и он окончательно убедился, что должен положить конец встречам со Стефи.

Но принять такое решение было значительно проще, чем привести его в исполнение. Хэммонду не хотелось скандала. Но ждать от Стефи слов “Да, дорогой, я все понимаю и вполне с тобой согласна”, — было все равно что поднести факел к бочке с порохом и рассчитывать, что она не взорвется. Единственное, на что он осмеливался надеяться, это на то, что, завершаясь, их роман даст больше дыма, чем огня.

Но вероятность этого была ничтожно мала. Хэммонду предстояло пережить бурный скандал, которого он по-настоящему боялся, но предотвратить не мог.

Обо всем этом он успел подумать в те несколько секунд, которые понадобились Стефи, чтобы вникнуть в смысл его слов. Когда же до нее наконец дошло, она гневно выпрямилась и скрестила руки на груди, но тут же снова опустила их.

— Ты говоришь: “Все кончилось”. Ты имеешь в виду…

— Да, я имею в виду нас.

— Ото!

Она слегка наклонила голову и взглянула на него с насмешкой. Ее брови слегка приподнялись, и Хэммонд невольно подумал о том, что такое выражение на ее лице появлялось каждый раз, когда Стефи казалось, будто ею пренебрегают. Тогда она готова была вцепиться в глотку обидчику, будь то секретарь, позабывший приготовить для нее очередную сводку, полицейский, не включивший в свой рапорт какие-то существенные подробности, или вышестоящий начальник, поручивший ей задание, не соответствующее ее высокой квалификации. Судьба тех, кто пытался помешать ей получить желаемое, обычно была незавидной.

— И когда ты это понял?

— В общем-то, недавно. Или давно — с какой стороны посмотреть. В общем, я уже некоторое время чувствую, что мы отдаляемся друг от друга.

Она улыбнулась и пожала плечами.

— В последнее время мы действительно не были особенно внимательны друг к другу, но это легко поправить. У нас достаточно много общего, чтобы решить…

Он покачал головой:

— Ты не поняла, Стефи. С некоторых пор мы движемся не просто в разных направлениях. В противоположных. В ее глазах промелькнула тень раздражения.

— Не мог бы ты перестать говорить иносказательно?

— О'кей. — Хэммонд говорил нарочито спокойно, хотя ее тон был ему неприятен. — Дело вот в чем: рано или поздно я собираюсь жениться, завести детей, а ты уже несколько раз намекала мне, что не хочешь иметь семью.

— Удивительно, что ты этого хочешь. Он сухо усмехнулся.

— Откровенно говоря, я и сам удивлен.

— Я помню, как ты говорил, что ни одному ни в чем не повинному ребенку ты не хотел бы стать тем, чем был для тебя собственный отец.

— Это верно, — согласился Хэммонд.

— И давно ты передумал?

— Я не передумал. Просто я понял, что смогу быть нормальным мужем и отцом. В чем-то ты права, это действительно произошло недавно, но это не минутный каприз. Все гораздо серьезнее. Что касается наших отношений, Стефи, то до последнего времени они казались мне почти идеальными. Но теперь…

— Теперь тебе все приелось и захотелось чего-нибудь новенького?

— Нет.

— Тогда в чем же дело? Я тебя больше не волную? Близкие отношения с молодой перспективной помощницей окружного прокурора потеряли свою привлекательность? Тебе надоело быть тайным любовником Стефи Манделл?

Он опустил голову и отрицательно покачал ею.

— Пожалуйста, Стефи, не говори так!

— Почему? — Ее голос стал пронзительным, и в нем появились визгливые нотки. — Ты сам начал этот разговор, Хэммонд Кросс! — Темные глаза Стефи угрожающе сузились. — Ты хоть представляешь, сколько мужчин готовы отдать свое правое яйцо за одну ночь со мной?

— Да, представляю, — ответил он, в свою очередь повышая голос. — В мужской раздевалке только о тебе и говорят.

— Когда-то тебе нравилось, как твои коллеги гадают: кто же этот таинственный половой гигант, с которым спит Стефи Манделл. В свое время нас с тобой это очень веселило.

— Больше не веселит. По, крайней мере, меня. Стефи не нашлась что ответить. Некоторое время она молчала, сурово сдвинув брови, очевидно, о чем-то размышляя.

— В эти выходные я специально поехал за город, чтобы как следует подумать о наших отношениях, — продолжил Хэммонд чуть тише. — Но…

— Не поговорив предварительно со мной? — Стефи вскинула подбородок. — Тебе не пришло в голову взять меня с собой, чтобы вместе все решить?

— Я не видел в этом особенного смысла.

— Иными словами, ты все решил еще до того, как поехал за город, чтобы все обдумать, — прошипела она.

— Нет, Стефи. Я еще ничего не решил тогда, — ответил он, слегка выделив голосом последнее слово. — Но, проведя несколько часов в одиночестве… — Здесь он слегка запнулся, так как ложь была противна его характеру, однако в конце концов Хэммонд решил, что Стефи поймет его правильно. Для нее это “в одиночестве” означало — “без тебя”.

— ..Проведя несколько часов один, — продолжил он, — я все обдумал, но, с какой бы стороны я ни подходил к этому вопросу, результат всегда был тот же.

— А именно тот, что я тебе надоела и ты хочешь меня бросить?

— Нет, Стефи, нет!..

— Что же тогда? Какое слово ты выберешь вместо “бросить”? Хэммонд тяжело вздохнул.

— Я надеялся избежать сцен, — сказал он, в упор глядя на нее. — Я заранее знал, что ты станешь спорить… Нет, не спорить — ты будешь биться насмерть, словно на судебном заседании, когда ты добиваешься обвинительного приговора по какому-нибудь делу. Я знал, что ты будешь отметать любые мои аргументы просто из принципа. Ты не уступишь просто потому, что ты так устроена. Ты готова приложить все силы, лишь бы было по-твоему, но, Стефи, это ведь не состязание и не суд. Это наша жизнь, твоя и моя…

— Избавь меня от своих дурацких сравнений! Совершенно незачем драматизировать то, что происходит между нами. Хэммонд слегка усмехнулся.

— Именно это я и имел в виду. Ты не приемлешь мелодрамы, а мне она необходима. Быть может, ты этого не заметила, но наши отношения напрочь лишены сильных эмоций.

— Хэммонд! — перебила Стефи. — О чем ты, черт побери, толкуешь?!

— То, что происходит в человеческой жизни, нельзя втиснуть в короткие строки судебного отчета. А в законах и кодексах нельзя найти ответы на все вопросы… — Он негромко выругался, чувствуя свою неспособность облечь в слова то, что чувствовал. — Нет, Стефи, ты блестящий юрист, но твоя беда в том, что ты не можешь остановиться. И на работе, и в жизни тебе нужно только одно: блистать, спорить, добиваться своего, одерживать победы… Я вовсе не хочу сказать, что это дурно, просто ты не можешь ни на минуту расслабиться…

— Извини, Хэммонд, я не знала, что быть со мной — такое тяжкое испытание для твоей тонкой и сентиментальной натуры.

— Послушай, давай договоримся… Я не стану драматизировать, если ты перестанешь разыгрывать из себя пострадавшую сторону. Ты разозлилась, это верно, но я не верю, что мои слова ранили тебя сколько-нибудь глубоко.

— Может быть, ты перестанешь говорить от моего имени? По-моему, я и сама способна понять, что я чувствую и что думаю. И получше тебя!

— Я уверен: то, что ты чувствуешь, — не любовь. Ты не любишь меня. Скажи честно — ведь не любишь? Нет, лучше так: если бы тебе пришлось выбирать между мной и карьерой, что бы ты предпочла?

— Что-о?! — почти выкрикнула Стефи. — Что за детский ультиматум, Хэммонд?! И почему я вообще должна выбирать? Почему я не могу получить и карьеру, и тебя?

— Вообще-то можешь. Но для того, чтобы из этого что-то получилось, необходимо, как минимум, чтобы одного и того же хотели двое, чтобы они были готовы идти на уступки, на жертвы. Когда двое любят, они преданы друг другу и своей любви и не колеблясь сделают все для счастья партнера. Наши отношения — не любовь, Стефи. — Хэммонд кивком головы указал на потолок, где находилась спальня. — Это просто отдых вдвоем.

— Что ж, если это и отдых, то активный, — невесело пошутила она. — Если хочешь знать мое мнение, то нам вполне удавалось доставить друг другу удовольствие, и я не вижу причин…

— Я не могу этого отрицать. Но, как ты сказала, это было именно удовольствие и ничего больше…

— Но мы так хорошо ладили, — ответила Стефи почти жалобно.

— Да, мы неплохо ладили, — сказал он с уверенностью, которой не чувствовал. — Мы провели вместе немало прекрасных часов, и в том, что случилось, никто из нас не виноват. В этой ситуации вообще не может быть правых и виноватых. Все дело в том, что мы с тобой видим свое будущее по-разному.

Стефи ненадолго задумалась.

— Я не делала секрета из своих желаний, Хэммонд, — промолвила она после небольшой паузы. — Если бы я хотела завести дом и семью, я бы осталась в своем родном городе и вышла замуж сразу по окончании школы, как и хотел мой отец и как поступили мои сестры. Я бы нарожала кучу детей, превратилась в образцовую домашнюю хозяйку и избавила бы себя от насмешек и упреков родни. Я бы пальцем о палец не ударила, чтобы добиться того, что у меня есть сейчас. Но у меня с самого начала была цель, и мне предстоит еще долгий путь… Я никогда не скрывала этого, Хэммонд. С самого начала ты знал, чего я хочу в этой жизни.

— Я восхищаюсь твоей целеустремленностью и энергией, но…

— Поправочка, Хэммонд. У меня есть цель, и я своего добьюсь.

— Надеюсь, ты добьешься всего, чего тебе хочется. Я говорю это совершенно искренне. Но, к сожалению, твоя цель не оставляет места ни для чего другого. И это плохо сочетается с моими представлениями о спутнице жизни.

— Тебе действительно нужна жена-домохозяйка?

— Господи, ну конечно — нет! — со смехом воскликнул Хэммонд. — Я и сам не знаю, кто мне нужен.

— Но ты абсолютно уверен, что я тебе не нужна. И снова он почувствовал, что Стефи скорее злится на него, чем действительно чувствует боль. Впрочем, тут же подумал он в ее оправдание, ни одной женщине не понравится, когда ее отвергают.

— Дело не в тебе, Стефи, — сказал Хэммонд, тщательно подбирая слова. Он достаточно уважал ее, чтобы постараться не слишком задеть ее самолюбие. — Дело во мне. Мне нужна такая женщина, которая готова пойти мне навстречу.

— Терпеть не могу компромиссов.

— Роковая оговорка, Стефи, — заметил он негромко. — Ты только что “сдала” дело, которое так решительно защищала.

— Считай, что я пошла тебе навстречу.

— Спасибо.

Тут они улыбнулись друг другу, потому что на самом деле их соединяло не только физическое влечение, но и уважение к уму и интеллекту друг друга.

— Ты — парень не промах, Хэммонд, — сказала Стефи. — Люблю умных и хитрых мужчин. Ты умеешь твердо стоять на своем, когда это необходимо, а иногда ты просто излучаешь угрозу, а я от этого просто торчу. Ну и, конечно, ты очень хорош собой. По-мужски, конечно…

— Пожалуйста, не надо, иначе я покраснею.

— Черта с два ты покраснеешь. Ты и сам прекрасно знаешь: стоит тебе улыбнуться или посмотреть вот так, по-особенному… — она выпятила челюсть и скосила глаза к переносице, — и девчонки начинают выпрыгивать из трусиков.

— Спасибо за комплимент. — Хэммонд не сдержал улыбки.

— Это не комплимент, это объективная реальность. А субъективная реальность состоит в том, что в постели ты умеешь быть заботливым и щедрым и никогда не берешь больше того, что даешь сам. Короче говоря, ты настолько близок к моему идеалу мужчины, насколько это вообще возможно.

Хэммонд галантно приложил руку к груди.

— Мне потребуется слишком много времени, чтобы перечислить все твои достоинства, поэтому я надеюсь, что ты простишь мне мое восхищенное молчание.

— Если ты думаешь, что я напрашиваюсь на комплименты, то это не так. Эту бабскую чушь я оставляю для женщин типа Дэви Петтиджон. Хэммонд усмехнулся.

— Я, собственно, не это собиралась сказать… — Стефи коротко вздохнула. — Ты, вероятно, хотел бы продолжать наши отношения, пока не…

Он решительно покачал головой:

— Это было бы не правильно и не принесло бы пользы ни тебе, ни мне.

— И какой из этого вывод?

— Вывод? — Он задумался на минуту. — Разойтись спокойно и без скандала, как полагается цивилизованным людям.

Стефи кисло улыбнулась.

— Тебе не кажется, что теперь уже слишком поздно спрашивать мое мнение? Но, в общем, если ты так считаешь, то… Короче, я не хотела бы, чтобы ты спал со мной из жалости.

На этот раз Хэммонд расхохотался от души.

— Я и не подумаю жалеть тебя, Стефи! Ты для этого просто не годишься.

— Имей в виду, тебе будет здорово меня не хватать, — сказала она, заметно успокаиваясь.

— Конечно. Никогда в этом не сомневался.

Прижав верхнюю губу кончиком языка, Стефи задумчиво посмотрела на него. Потом она одним быстрым движением распахнула блузку. Ее соски были темными, как два внимательных глаза, и острыми, как нацеленные вперед две маленькие пики, но это не удивило Хэммонда. Спор возбуждал Стефи сильнее самых изысканных ласк, и ничто не стимулировало ее так, как ожесточенная перебранка. Самые бурные, самые сладостные ночи они проводили после того, как им случалось не сойтись во мнениях по тому или иному вопросу, что, учитывая разницу в их характерах и мировоззрении, случалось достаточно часто. Но только теперь Хэммонд осознал, что в любом споре она неизменно одерживала верх, даже его оргазм был ее победой. И это помогло ему еще больше утвердиться в принятом решении. Стефи озорно улыбнулась.

— Как насчет того, чтобы трахнуться в последний раз, Хэммонд? В самый, самый последний, но так, чтобы дым коромыслом? В память о том хорошем, что между нами было… Или твои высокие моральные принципы не позволяют тебе трахнуть женщину, которую ты только что бросил?

— Какое романтическое вступление!

— Значит, теперь тебе захотелось не только мелодрамы, но и романтики? Что это на тебя нашло, Хэммонд?

Хэммонд задумался. На самом деле он был почти готов согласиться на ее предложение, и не потому, что хотел Стефи, а потому, что надеялся, что близость с ней поможет забыть прошлую ночь и облегчит острое чувство потери, которое не давало ему покоя с тех самых пор, как он проснулся в своем загородном доме и обнаружил, что его гостья исчезла.

Пока он размышлял об этом, на столе зазвонил телефон.

— Тебе повезло, Хэммонд. — Стефи невесело рассмеялась. — Считай, что фортуна тебе улыбнулась. Этот звонок спас тебя от зверского изнасилования.

С этими словами она повернулась и вышла в прихожую, где остались ее вещи, а Хэммонд потянулся к трубке.

— Алло?

— Привет, Хэммонд. Это Монро.

Впрочем, прокурору округа не было необходимости называть себя. У него был такой громкий голос, что не узнать его было просто невозможно. Казалось, он постоянно разговаривает с помощью мегафона, и Хэммонд, невольно поморщившись, потянулся к регулятору громкости, чтобы не повредить барабанные перепонки.

— Что скажете, Монро? Стоило мне на одну ночь уехать из города, как здесь начало твориться черт знает что!

— Так ты в курсе?

— Да, Стефи мне рассказала.

— О, она обожает быть в центре событий.

Хэммонд опасливо покосился в направлении прихожей, где Стефи, приплясывая на одной ноге, сражалась с ремешками босоножек на шпильках, и, повернувшись к двери спиной, слегка понизил голос:

— Похоже, она уверена, что это дело поручат ей.

— Ты хочешь, чтобы это дело досталось Стефи?

Хэммонд неожиданно почувствовал, как неприятно липнет к телу его мокрая от пота рубашка. Когда же он успел так вспотеть? В задумчивости Хэммонд потер лоб и обнаружил, что он тоже покрыт испариной. И он знал причину. Вчера днем он сам встречался с Лютом Петтиджоном в отеле “Чарлстон-Плаза”.

Монро Мейсон должен был непременно об этом знать. И сейчас настал самый подходящий момент, чтобы сказать ему все.

Но, тут же подумал Хэммонд, к чему торопиться? И почему, собственно, он должен рассказывать прокурору о своей встрече с Петтиджоном? Ведь это не имеет никакого отношения к убийству, к тому же их встреча была короткой. Хэммонд приходил к Петтиджону задолго до предполагаемого часа смерти последнего и ушел, оставив его в добром здравии.

Никаких особых причин рассказывать об этом Мейсону Хэммонд не видел. Ни Мейсону, ни Стефи. Сообщив им об этом случайном совпадении, он ничего не выигрывал, а потерять мог многое.

Вытерев лоб рукавом рубашки, он сказал:

— Я хочу сам заниматься этим делом. Его наставник гулко хмыкнул в трубку.

— Считай, оно у тебя в кармане.

— Спасибо, босс.

— Не благодари меня, сынок. Я решил поручить это дело тебе еще до того, как ты меня об этом попросил.

— Я высоко ценю ваше доверие, сэр…

— Перестань подлизываться ко мне, парень, — рассердился Мейсон. — В конце концов, я принял это решение не только потому, что мне так захотелось. Ты получил это дело еще и потому, что об этом просила меня вдова Петтиджона. Ты не поверишь, но она звонила мне каждые полчаса.

— Зачем?

— Я же сказал!.. Она просила или, лучше сказать, требовала, чтобы именно ты отправил в тюрьму убийцу ее мужа.

— Я весьма признателен миссис Петтиджон за оказанное доверие.

— Хватит молоть чепуху, Хэммонд! — снова одернул его Мейсон. — Эти твои вежливые слова — сплошная липа, а липу я чувствую за версту. Я так стар, что мне иногда кажется, будто я сам ее изобрел… Так на чем я остановился?

— На вдове.

— Ах да, верно…Так вот, Лют погиб, но Дэви, похоже, вполне достойна своего муженька. Во всяком случае, в умении оказывать давление ей не откажешь. Она способна устроить серьезную бучу, по крайней мере в масштабах округа, поэтому, чтобы избавить прокуратуру от скандальной известности и плохой прессы, я пообещал, что поручу это дело тебе…

Хэммонд машинально кивнул, думая о том, что это громкое дело может оказаться чертовски важным для его карьеры. В прокуратуре такие дела называли “паровозами”, однако трагическая смерть Петтиджона была скорее космической ракетой, способной вознести его на небывало высокую ступень карьеры. В самом деле, ведь речь шла не о рядовом убийстве никому не известного лица. В округе, да и во всем штате, пожалуй, не было такого человека, который бы не слышал имени Петтиджона, хотя его известность была весьма и весьма сомнительного свойства. Делец, политик, финансовый воротила, просто очень влиятельный человек, он был своего рода местной знаменитостью, и любой работник прокуратуры мог только мечтать о таком деле. Разумеется, Хэммонд чувствовал бы себя еще лучше, если бы Мейсон позабыл упомянуть о неожиданном заступничестве Дэви Петтиджон, однако это были такие мелочи, из-за которых и расстраиваться-то не стоило. Каким бы путем он ни получил это дело, теперь оно принадлежало ему.

Хэммонд давно нуждался в чем-то подобном, и у него не было ни малейшего сомнения в том, что он идеально подходит для этого задания. За время своей службы в прокуратуре он расследовал уже пять убийств и во всех случаях добился самого сурового приговора, за исключением одного дела, когда обвиняемому удалось уйти от ответственности, сознавшись в наименее тяжком из вмененных ему преступлений. Чуть не с того самого дня, когда он сделал решительный выбор между защитой и обвинением, Хэммонд готовил себя именно для такого масштабного и громкого дела и теперь был вооружен не только желанием довести его до победы, но и соответствующими знаниями, опытом, подготовкой.

Суд над убийцей Люта Петтиджона фактически гарантировал ему кресло прокурора округа.

Итак, дело было у него в кармане. Мейсон был на его стороне, вдова тоже поддержала его кандидатуру, и Хэммонд снова подумал о том, сказать или не сказать боссу о его субботней встрече с Петтиджоном. Этот пустяк мог все испортить. А как будет обидно, если правда всплывет, когда он будет в двух шагах от победы!

— Послушайте, Монро…

— Не благодари меня, сынок. У тебя впереди немало бессонных ночей.

— Да нет, я не это хотел сказать, хотя и это тоже. Просто…

— Что?

Хэммонд заколебался.

— Нет, ничего, — промолвил он наконец. — Мне не терпится как можно скорее начать…

— Что ж, я рад за тебя, — сказал прокурор. — Впрочем, есть одно обстоятельство, которое несколько умерит твой пыл. Тебе придется работать вместе с Рори Смайлоу. Ты не имеешь ничего против?

— Нет.

— Врешь.

— Я не собираюсь ни брататься с ним, ни выяснять с ним отношения. Единственное, что мне необходимо, — это гарантия того, что он готов сотрудничать.

— Вообще-то он уже начал враждебные действия…

— Что это значит?

— Сегодня днем мне звонил начальник полиции Крейн. Смайлоу настаивал, чтобы надзор за этим делом поручили Стефи Манделл. Но я сослался на желание вдовы.

Политические интриги всегда доставляли Мейсону удовольствия гораздо больше, чем собственно служение закону. Хэммонду это не особенно нравилось, однако он отдавал себе отчет, что человек, занимающий должность окружного прокурора, просто не может не быть дипломатом, так как улаживать проблемы с казначейством, администрацией округа и правительством штата приходится именно ему. Политика и правосудие были частью работы Мейсона, и никто не был виноват в том, что с годами первое стало нравиться ему гораздо больше, чем последнее.

— Наша Дэви Петтиджон не теряла времени даром и позвонила не только мне, но и Крейну. Она потребовала, чтобы Смайлоу нашел убийцу, а ты упрятал его за решетку. Вот каким путем это дело попало к тебе.

Хэммонд невольно поморщился. Он чувствовал себя как на приеме у зубного врача, который только что вкатил ему порцию обезболивающего.

— Так вот, — жестко закончил Мейсон, — вам со Смайлоу придется забыть о ваших разногласиях до тех пор, пока это дело не будет закрыто. Ты понял?

— Мы оба — профессионалы. — Хэммонд избегал обещать что-либо, если дело касалось Рори Смайлоу, однако ему представлялось, что их личные отношения действительно никак не скажутся на результатах расследования.

И тут Монро Мейсон выложил еще одну новость.

— Стефи, — сказал он, — тоже будет участвовать в расследовании. Я хочу, чтобы в этом деле она выступила в качестве, гм-м.., рефери на ринге.

— Что-о?.. — У Хэммонда невольно вытянулось лицо, но он постарался скрыть свой гнев и досаду. — По-моему, это ни к чему, босс. Мне не нужен надсмотрщик.

— Я так хочу, — отрезал прокурор. — Так мне будет спокойнее. Хэммонд слышал, как Стефи в коридоре разговаривает с кем-то по своему сотовому телефону.

— Вы еще не говорили ей об этом? — поинтересовался он.

— Завтра утром скажу. Так ты все понял, сынок?

— Я все понял, сэр, — ответил Хэммонд сквозь стиснутые зубы, но Мейсон Монро все равно прокричал ему в ухо:

— Нравится тебе это или нет, но Стефи будет помогать тебе в расследовании и служить буфером между тобой и Смайлоу. Надеюсь, она не даст вам вцепиться друг другу в глотку, по крайней мере пока мы не найдем убийцу Люта Петтиджона.

Глава 10

Ее легкие были готовы разорваться от напряжения. Мышцы стонали. Суставы молили о снисхождении, но вместо того, чтобы остановиться, она все ускоряла свой бег, двигаясь быстрее, чем обычно. Об обычном оздоровительном беге трусцой не было и речи. Она мчалась так, словно спасала свою жизнь.

"Мне нужно сжечь несколько тысяч калорий, которые попали в мой организм вместе с мороженым, хот-догами и прочей ярмарочной пищей”, — убеждала она себя.

Но в глубине души она понимала, что бежит от самой себя, от чувства вины, холодной змеей свернувшегося где-то под сердцем.

Пот заливал ей глаза, отчего все окружающее начинало расплываться и дрожать. Ее дыхание было громким и хриплым, а во рту пересохло. Сердце стучало как бешеное. Порой ей казалось, что она не сможет больше сделать ни одного шага, но, стиснув зубы, она заставляла себя мчаться дальше.

Пожалуй, еще никогда она не бегала так быстро, на пределе всех своих сил, но убежать от того, что произошло с ней прошлой ночью, не могла.

Бег был ее любимым видом спорта, с помощью которого она поддерживала физическую форму. Она выходила на беговую дорожку парка несколько раз в неделю. Каждый месяц она участвовала в любительских забегах и даже помогла организовать любительский марафон, чтобы собрать средства для программы по борьбе с раком груди.

Но сегодня она бежала не ради удовольствия, не ради стройных бедер и ягодиц и не ради того, чтобы сбросить напряжение прошедшего дня.

Сегодняшняя пробежка была чем-то вроде наказания, которое она наложила на себя за то, что совершила.

Разумеется, наивно было рассчитывать, что это самоистязание может в какой-то мере искупить ее вчерашний проступок. Утешение, которого она так ждала, могло прийти только к тому, кто глубоко и искренне раскаивается в содеянном. Но она-то как раз не испытывала ни малейшего раскаяния. Да, их встреча не была случайной, как он полагал; она была хорошо рассчитана и подготовлена, и, хотя совесть подсказывала ей, что лучше всего будет не доводить дело до постели, она нисколько не жалела, что вчера все закончилось именно так, как закончилось.

Решив, что пора возвращаться, она повернула назад и немного сбросила темп. Но каждый шаг по-прежнему отдавался в бедрах и пояснице, но эта боль была вполне терпимой. Легкие все еще работали с предельным напряжением, но ощущение разливающегося по мышцам огня отступило. Только совесть не желала успокаиваться. Воспоминания о нем и о проведенной вместе ночи преследовали ее на протяжении всего сегодняшнего дня. Она старалась гнать их от себя, но они возвращались снова и снова, и она сдалась, стараясь по крайней мере не наслаждаться ими.

Но и это ей не удалось. Едва она вышла на беговую дорожку, как воспоминания нахлынули на нее снова. Она чувствовала на языке вкус сладостей, которые они покупали на ярмарке, улыбалась, вспоминая его шутки, ощущала тепло его дыхания на лице и прикосновения его пальцев к коже.

Он спал так крепко, что даже не проснулся, когда она выскользнула из постели и стала одеваться. У двери спальни она ненадолго задержалась, чтобы посмотреть на него. Он лежал на спине, накрытый до пояса простыней.

У него были удивительные, по-настоящему волшебные руки. Сейчас одна его рука свободно лежала на простыне, вторая покоилась на соседней подушке, и пальцы ее были чуть сжаты.

Всего несколько минут назад эти пальцы зарывались в ее волосы.

Глядя, как его грудь поднимается и опускается в такт мерному, глубокому дыханию, она испытала непреодолимо сильное желание разбудить его и признаться во всем. Но понял бы он ее? Поблагодарил бы за откровенность? Возможно, он даже сказал бы, что все это пустяки, и снова прижал ее к себе и поцеловал со всем пылом вновь проснувшейся страсти. Хуже или лучше стал бы он думать о ней, если бы она рассказала ему обо всем, что она наделала?

Но что он подумал на самом деле, когда проснулся и обнаружил, что ее нет?

Сначала он наверняка испугался, решив, что его обокрали. Первым делом он наверняка бросился проверять бумажник, который оставил на крышке бюро. Наверное, он достал оттуда все свои кредитные карточки и, держа их веером, поднес к лампе, чтобы убедиться, что ни одна не пропала. Удивился ли он, когда увидел, что все кредитки и наличные деньги на месте? Испытал ли он облегчение?

Бесспорно, испытал, но что он почувствовал потом? Удивился ли он ее исчезновению? Или рассердился? Он мог даже расценить ее уход как личное оскорбление.

Что ж, она надеялась по крайней мере, что, проснувшись и обнаружив ее отсутствие, он не пожал плечами и не перевернулся на другой бок, чтобы спокойно спать дальше. Этот вариант почему-то огорчал ее больше всего, и она старалась не думать о нем. Но все-таки казалось, что он не мог не вспоминать о том, что произошло между ними, не прокручивать в памяти все события вчерашнего вечера и ночи, начиная с того момента, когда их глаза впервые встретились в зале ресторана.

Он покрывал ее лицо легкими поцелуями, похожими на касание крыльев бабочки.

— Почему мне так хорошо? — прошептал он.

— Это и должно быть хорошо, не правда ли ? — так же шепотом ответила она.

— Да, но не настолько… Не настолько хорошо.

— Наверно, все дело в…

— В чем ? — Он ненадолго приподнял голову и заглянул ей в глаза.

— Нив чем. Просто мне тоже нравится…

— Нравится лежать неподвижно и ничего не делать? Вместо ответа она обвила его бедра ногами и прижала так крепко, словно не собиралась отпускать.

— Мне просто нравится быть с тобой.

— Гм-м-м… — Он снова опустил голову и прижался лицом к ее шее. — Прости, — простонал он некоторое время спустя, — но я не могу так долго ничего не делать…

— И я… — ответила она, подаваясь ему навстречу.

Она неожиданно остановилась и, согнувшись почти пополам, уперлась руками в колени, часто и тяжело дыша. Горячий пот продолжал стекать по лбу, попадая в глаза, и она часто-часто моргала, стараясь стряхнуть соленые капли.

Она должна перестать думать об этом, приказала она себе. Их вечер и ночь вдвоем, какими бы романтичными и волшебными они ей ни казались, для него, скорее всего, были делом обычным, хуже того — обыденным. Конечно, он наговорил ей много поэтической чуши, но это ровным счетом ничего не значило. Просто у него хорошо подвешен язык, что при его профессии просто необходимо.

"Как бы ни обстояли дела в действительности, — напомнила она себе, — тебе должно быть безразлично”. В конце концов, вполне возможно, что они больше никогда не встретятся.

Почувствовав, что дыхание и пульс вернулись в норму, она медленной трусцой спустилась по ступенькам дамбы. Она чувствовала себя выжатой, как лимон, и виновата в этом была вовсе не изнурительная тренировка, а внезапно поразившая ее мысль, что она может никогда не увидеть его.

Но пройти пешком небольшое расстояние неожиданно оказалось труднее, чем пробежать по парку еще несколько миль. Отпирая кованые железные ворота, ведущие в сад перед ее небольшим особняком, она все еще была погружена в свои невеселые раздумья, и раздавшийся прямо позади нее автомобильный гудок заставил ее вздрогнуть. Обернувшись, она увидела “Мерседес” с откидным верхом, который как раз тормозил у тротуара. Водитель за рулем “Мерседеса” сдвинул на кончик носа солнцезащитные очки и посмотрел на нее поверх них.

— Привет, крошка, — протянул Бобби Тримбл. — Я звонил тебе весь день, но тебя не было, и я почти отчаялся. Где тебя носило?

— Что тебе здесь надо? — От его насмешливой улыбки по ее коже побежали мурашки. — Убирайся от моего дома, и вообще — оставь меня в покое.

— Нехорошо так обращаться со старыми друзьями, — снова осклабился он. — Особенно в твоем положении. Так где ты была?

Но она не собиралась отвечать на его вопрос, и Бобби ухмыльнулся в третий раз.

— Ладно, не хочешь говорить — не надо. Запрыгивай… — Он наклонился вперед, чтобы распахнуть для нее пассажирскую дверцу, и ей пришлось отпрыгнуть, чтобы он не задел ее по ноге.

— Если ты думаешь, что я куда-то поеду с тобой, то ты просто дурак! — сказала она сердито.

Он потянулся за ключами от зажигания.

— Отлично, значит, я сам зайду к тебе.

— Нет!

— Нет? — Бобби хихикнул и похлопал рукой по кожаному сиденью рядом с собой. — Тогда садись. Ну?..

Она знала, что Бобби не сдастся, даже если сейчас ей удастся его прогнать. Он все равно появится снова, поэтому чем скорее она от него отделается, тем лучше.

Она села в машину и с силой захлопнула за собой дверцу.

— Что тебе надо, Бобби? — повторила она.

— Ты сама знаешь, — ответил он, трогая “Мерседес” с места.

Хэммонд решил не откладывать дела в долгий ящик и как можно скорее навестить вдову, чтобы принести свои соболезнования. Поэтому, закончив разговор с Мейсоном и выпроводив Стефи, он быстро принял душ и переоделся. Уже через пятнадцать минут он ехал к особняку Петтиджонов.

Ожидая у дверей, пока ему откроют, он машинально рассматривал людей, пришедших в этот воскресный вечер в парк у Батареи. Как всегда по выходным, в парке было многолюдно. Двое туристов на противоположной стороне улицы фотографировали затейливую ограду и особняк Петтиджонов, не смущаясь даже его присутствия на переднем плане. Силуэты пешеходов и бегунов, двигавшихся по дамбе, казались вырезанными из черного картона.

Двери ему открыла Сара Берч. Пригласив Хэммонда в прихожую, она попросила подождать, пока она доложит о нем хозяйке. Меньше чем через минуту она вернулась и объявила торжественно:

— Мисс Дэви ждет вас, мистер Кросс.

"Уже “мисс”, — отметил про себя Хэммонд, поднимаясь за служанкой по массивной внутренней лестнице и шагая по длинной галерее над залом для приемов.

Дэви Петтиджон приняла его не где-нибудь, а в ванной комнате. Едва шагнув через порог, Хэммонд остановился, пораженный, — ничего подобного он никогда прежде не видел. В просторной, светлой комнате с потолком из матового стекла находилась утопленная в пол ванна с гидромассажем — такая большая, что в ней впору было проводить матчи по водному поло. Ванна была наполнена водой, но массажное устройство было выключено, и на спокойной поверхности покачивались цветки магнолии размером с чайное блюдечко. Зеркальные стены отражали множество бронзовых подсвечников, в которых горели десятки ароматизированных свечей. Возле одной из стен стоял удобный, обитый шелком диван. Позолоченный умывальник размерами мог соперничать с ванной в квартире Хэммонда. Рукоятки горячей и холодной воды были выполнены из граненого стекла, на полке рядом стояли разнокалиберные хрустальные флакончики с косметическими средствами и притираниями.

Разглядывая все это великолепие, Хэммонд осознал, что все слухи и разговоры о том, сколько денег потратил Петтиджон на переоборудование особняка, даже не приближались к действительности. Реальная сумма была, скорее всего, на несколько порядков больше. Правда, ему уже приходилось бывать в этом особняке, но только на первом этаже; на второй же он попал впервые и был поражен его роскошью.

Не ожидал он и того, что вдова встретит его обнаженной. Лежа на высокой кушетке, Дэви Петтиджон только не мурлыкала от удовольствия, пока здоровяк-массажист с огромными руками трудился над ее бедрами.

— Ты ведь не против, да, Хэммонд? — проворковала Дэви Петтиджон, когда массажист прикрыл ей спину и плечи простыней. Хэммонд вежливо пожал протянутые ему пальцы.

— Нет, если ты не против. Дэви лукаво улыбнулась.

— Ты ведь меня знаешь, Хэммонд. Я никогда не была скромницей. Этот недостаток сводил с ума мою бедную мамочку. Впрочем, она и так была трехнутой.

Подперев руками точеный подбородок, Дэви протяжно вздохнула, когда массажист принялся за ее ягодицы.

— У меня сегодня полуторачасовой сеанс массажа, а ты явился в самой середине, — пояснила она. — Это божественно, Хэммонд! Я не смогла прерваться даже ради тебя — у меня просто не хватило силы воли сказать Сандро “стоп”.

— Ничего страшного, я на тебя ничуть не в обиде. Впрочем, странно…

— Что — странно?

— Вчера Лют тоже побывал у массажиста.

— Это случилось до того, как его убили, или после? Хэммонд нахмурился, а Дэви задорно рассмеялась.

— Шутка, — сказала она. — Кстати, как насчет шампанского? Небрежным движением руки она указала на стоявшее возле кушетки серебряное ведерко со льдом, из которого выглядывало горлышко уже откупоренной бутылки шампанского. Рядом на подносе поблескивали два высоких бокала из нежно-голубого богемского стекла, и Хэммонду показалось, что Дэви ждала его. Ждала и готовилась. От этой мысли ему стало не по себе, но он справился с собой.

— Спасибо за предложение. Но я, пожалуй, воздержусь.

— Фу, какой ты нудный! — Дэви наморщила носик. — Ну ладно, Хэммонд, брось ломаться. Ведь мы с тобой знаем друг друга уже чертову уйму лет, зачем же делать вид, будто мы только что познакомились? — Она слегка тряхнула головой, словно досадуя на него. — Кроме того, — добавила она, — мне кажется, что, когда твоего мужа убивают в пентхаусе его собственного драного отеля, нужно пить только шампанское. Так что не валяй дурака, Хэммонд, налей нам по бокалу, и выпьем за светлую память моего безвременно почившего…

Хэммонд хорошо знал, что спорить с Дэви практически бесполезно, поэтому достал из ведерка бутылку и налил полный бокал шампанского. Протянув его Дэви, он налил полбокала себе.

— За похороны и прочие развлечения! — объявила Дэви и чокнулась с ним.

— Не могу сказать, чтобы я полностью разделял твои чувства, — заметил Хэммонд, отпивая из своего бокала крошечный глоток. Дэви облизнула губы, смакуя вкус напитка.

— Может быть, ты и прав, и шампанское больше уместно на свадьбах.

Хэммонд поднял на нее взгляд и почувствовал, что краснеет, а Дэви, разгадав его мысли, весело рассмеялась.

Это был тот самый озорной и бесшабашный смех, каким Дэви смеялась в ту давнюю июльскую ночь, когда они оба оказались приглашены на свадьбу общих друзей в качестве товарища жениха и подружки невесты. Торжество проходило в саду дома невесты, украшенном гардениями, пионами, белыми лилиями и прочими экзотическими цветами, источавшими сладкий, дурманящий аромат. Этот запах был густым и навязчивым и пьянил не хуже шампанского, которое Хэммонд пил бокал за бокалом в тщетной надежде освежиться, ибо в смокинге, который он на себя напялил, было невыносимо жарко. Подружки невесты — числом восемь, все, как на подбор, стройные, длинноногие блондинки — чувствовали себя немногим лучше, хотя их кружевные, глубоко декольтированные платья казались тонкими, как паутина, и холодное шампанское лилось рекой.

— Ты выглядишь просто потрясающе, так бы тебя и съел, — пошутил Хэммонд, столкнувшись с Дэви возле церкви накануне венчания. — Или выпил. В этом платье ты выглядишь как классный коктейль, не хватает только маслинки и бумажного зонтика за шиворотом.

— Бумажный зонтик — это как раз то, чего не хватает моему наряду, чтобы быть по-настоящему пошлым, — рассмеялась Дэви.

— Тебе не нравится твое платье? — удивился Хэммонд. Она не ответила, только подмигнула и погрозила ему пальцем. После венчания, когда прием — или, вернее, пьянка — был уже в самом разгаре, они снова сошлись вместе. Дэви только что танцевала и теперь обмахивалась бумажным веером.

— Это платье не просто пошлое, в нем еще и чертовски жарко, — пожаловалась она, одним глотком осушая очередной бокал шампанского.

— Так сними его, — шутливо предложил Хэммонд, но Дэви посмотрела на него неожиданно внимательно и серьезно.

Семейства Кросс и Бертон дружили между собой еще до того, как родились Дэви и Хэммонд. И сколько он себя помнил, Дэви всегда была рядом с ним — рядом или в соседнем дворе, и стоило только крикнуть, чтобы она примчалась на зов. Они встречались на пикниках, детских утренниках и рождественских праздниках.

С самого детства они были близки, как брат и сестра, и разговаривали друг с другом, не стесняясь и называя вещи своими именами. Но их отношения оставались чисто платоническими, хотя время от времени они и делали вид, будто влюблены друг в друга.

Но тому июльскому вечеру предшествовала длительная разлука, связанная с тем, что Хэммонд и Дэви уехали учиться в разные университеты, он — в Клемсон, а она — в университет Вандербилда. Кроме того, оба были изрядно пьяны и захвачены общей атмосферой свадьбы. Именно поэтому, когда Хэммонд предложил ей снять платье, Дэви не послала его куда подальше, а посмотрела на него мечтательным взглядом.

— Я подумаю над этим предложением, — сказала она медленно, и у Хэммонда отчего-то перехватило дыхание.

И вот, воспользовавшись тем, что большинство гостей из тех, кто еще держался на ногах, сгрудилось возле самого большого стола, чтобы посмотреть, как будут резать свадебный пирог, Хэммонд похитил из одного из баров бутылку шампанского и, схватив Дэви за руку, увлек ее к живой изгороди, за которой располагался задний двор соседней усадьбы. Эти соседи тоже были приглашены на свадьбу, поэтому на чужой территории они могли чувствовать себя относительно спокойно, к тому же густая живая изгородь, которую на протяжении нескольких десятилетий из года в год аккуратно подстригали, надежно скрывала их от случайных взглядов.

Оказавшись на соседской лужайке, Хэммонд первым делом открыл шампанское. Пробка с шумом вылетела из бутылки, и это почему-то безумно развеселило обоих. Потом Хэммонд разлил вино по предусмотрительно захваченным с собой бокалам, которые они тут же осушили.

Когда — всего через десять минут — они пили по третьему бокалу, Дэви неожиданно попросила Хэммонда помочь ей справиться с застежкой на спине ее воздушно-розового платья. Хэммонд с готовностью пришел Дэви на выручку, и вскоре платье уже упало к ее ногам вместе с лифчиком и чулочным поясом.

Лишь взявшись за резинку трусиков, Дэви слегка замешкалась, но Хэммонд шепнул ей: “Что, слабо?” — и это придало ей решимости. Против этой “волшебной” фразы Дэви Бертон никогда не могла устоять, и та ночь не стала исключением.

Стянув трусики, она на несколько мгновений замерла, позволив ему насладиться видом своего обнаженного тела, потом попятилась и по ступенькам спустилась в прохладную воду бассейна.

Хэммонд не стал колебаться. За считанные секунды освободившись от смокинга и брюк (накануне свадьбы он потратил не менее получаса, чтобы надеть их), он тоже шагнул к бассейну, и у Дэви вырвался невольный вздох восхищения.

— Ты здорово вырос с тех пор, как мы в последний раз играли в “доктора”, — заметила она, глядя на него широко раскрытыми глазами.

Хэммонд прыгнул в воду.

Они еще никогда не целовались, если не считать нескольких, носивших чисто познавательный характер поцелуев и объятий, которыми они обменялись, когда были подростками. Не целовались они и в ту ночь, по обоюдному молчаливому согласию решив не тратить на это время. Опасность быть застигнутыми на месте преступления, какой бы сомнительной ни была такая возможность, возбудила их настолько, что в предварительных ласках не было нужды. Едва оказавшись в воде, Хэммонд прижался к Дэви, а она широко развела ноги ему навстречу.

Они были пьяны, и они все время смеялись. На все про все им понадобилось едва ли пять минут.

После этого они не встречались почти два года. Когда же встреча наконец произошла, Хэммонд притворился, будто ни шампанского, ни плавательного бассейна не было вовсе, и Дэви поступила точно так же. Ни один из них не хотел, чтобы этот случайный эксперимент омрачил многолетнюю дружбу.

— А здорово нам было когда-то вместе, верно? — спросила Дэви чуть печально, и у Хэммонда снова появилось ощущение, что она читает его мысли.

— Да, — кивнул он и надолго замолчал. Дэви тоже не говорила ни слова, рассматривая пузырьки в своем бокале, которые — словно нити голубого жемчуга — тянулись от дна к поверхности. Наконец она поднесла бокал к губам и, сделав большой глоток, вздохнула.

— К сожалению, мы выросли и поняли, что в жизни праздников меньше, чем будней.

Ее рука безжизненно упала, свесившись с края кушетки, и Хэммонд едва успел подхватить готовый выпасть из ее пальцев бокал.

— Я пришел, чтобы принести тебе свои соболезнования, Дэви. То, что случилось, — ужасно. Думаю, мои родители тоже навестят тебя.

— О, завтра здесь будет полно сочувствующих и соболезнующих. Сегодня я решила никого не принимать, но завтра… — Она снова вздохнула. — Боюсь, от этой обязанности мне не отвертеться. Они явятся сюда толпой, явятся со своими пирогами, сладкими булочками и фальшивыми словами утешения, но на самом деле они придут поглазеть, как я воспринимаю смерть мужа.

— И как ты ее воспринимаешь?

Уловив в его голосе новые нотки, Дэви повернулась на бок и, прижимая к груди край простыни, села на кушетке, свесив босые ноги.

— Ты спрашиваешь как друг или как самый очевидный претендент на кресло окружного прокурора? — спросила она.

— Я мог бы оспорить последнее, но не вижу в этом смысла, — ответил он. — Я пришел как друг. Она глубоко вздохнула.

— В таком случае я честно скажу, что не собираюсь надевать власяницу и посыпать голову пеплом. Я даже не собираюсь отрезать себе палец, словно вдова индейского воина в низкопробном вестерне. Нет, я буду вести себя подобающим образом. Ни шумного празднества, ни персидских плясок не будет хотя бы потому, что в них нет никакой особой необходимости: благодаря Люту обо мне все равно будут говорить так, словно я исполняла канкан на костях мужа. — Она фыркнула. — Так что вовсе незачем показывать людям, что я чувствую на самом деле.

— А что ты чувствуешь на самом деле?

Она улыбнулась так радостно и светло, что Хэммонд невольно вспомнил ее выпускной бал. Точно так же она улыбалась, когда он пригласил ее танцевать.

— Я рада, что этот сукин сын сдох, — сказала Дэви, и ее золотисто-карие глаза сверкнули. “Только попробуй что-нибудь сказать мне на это!” — предупреждал этот взгляд. Хэммонд промолчал, и Дэви, рассмеявшись, повернулась к массажисту:

— Сандро, будь добр, разомни мне плечи и шею. С того самого момента, когда она села на кушетке, названный Сандро неподвижно стоял у зеркальной стены, сложив мощные руки на необъятной груди.

Услышав просьбу Дэви, Сандро шагнул вперед и опустил руки на ее обнаженные плечи, но его глаза были по-прежнему устремлены на Хэммонда. Несомненно, он видел в нем соперника, и Хэммонд догадался, что услуги, которые Сандро оказывает Дэви, не ограничиваются одним массажем. Ему захотелось сказать парню, что он может расслабиться и что они с Дэви — просто друзья детства, но промолчал. Во-первых, Сандро вряд ли бы ему поверил, а во-вторых, это не казалось Хэммонду важным. Гораздо важнее было предупредить Дэви, что сейчас ей следует вести себя с максимальной осторожностью. В ее положении любой вызов общественной нравственности мог привести к самым непредсказуемым последствиям, в особенности учитывая настойчивое желание Стефи внести Дэви под номером один в список подозреваемых.

— Я восхищаюсь твоей прямотой, Дэви, но…

— К чему лгать и притворяться? Разве тебе Лют нравился?

— Совсем нет, — честно ответил Хэммонд. — Он был мошенником, проходимцем, нечистоплотным дельцом, который никогда не был особенно разборчив в выборе средств к достижению своей цели. Он без колебаний делал больно тем, кто позволял ему это, и использовал тех, кто был сильнее.

— Я тоже ценю твою откровенность, Хэммонд, — промолвила Дэви. — Большинство людей думают так же, но не всем хватает мужества высказать это вслух. Особенно в такой день… — Она хмыкнула. — Он многим насолил при жизни, и я не одинока в своем отношении к нему. Это отрадно.

— Люта многие ненавидели, — согласился Хэммонд, — но ты — его вдова.

— Я не только его вдова. — Дэви криво улыбнулась. — Я — его наследница и так далее, и так далее. Но я не лицемерка, и я не собираюсь горевать из-за того, что он наконец сыграл в ящик. Ни горевать, ни делать вид, будто я горюю.

— Если кто-нибудь услышит, как ты говоришь подобные вещи, ты попадешь в беду, — предупредил Хэммонд.

— Ты имеешь в виду Рори Смайлоу и ту суку, которая приезжала с ним ко мне вчера вечером? Эта штучка Стефи… Кажется, она работает с тобой?

Он кивнул.

— Знаешь, она просто ужасна, — пожаловалась Дэви.

— Действительно, многие ее недолюбливают, — согласился Хэммонд, — Стефи очень честолюбива. К тому же ей все равно, какие чувства других людей она задевает, а это не всем нравится. Словом, Стефи вряд ли когда-нибудь завоюет титул “Мисс Обаяние”.

— Да что уж там, она просто злобная маленькая сучка!

— Она не такая плохая, если узнать ее поближе.

— Я не собираюсь узнавать ее поближе, Хэммонд. Она вызывает у меня желание придавить ее на месте, словно гадкое, кусачее насекомое.

— Ты несправедлива, Дэви. Ведь ты не знаешь, откуда, из каких…

— Она родом со Среднего Запада, она сама сказала.

— Я имел в виду не географию, Дэви. Я имел в виду ее прошлое. Что, так сказать, заставляет часы тикать. У нее были свои проблемы, свои разочарования, в том числе и карьерные. Теперь Стефи пытается компенсировать себе свои неудачи и порой действует излишне жестко, излишне напористо.

— Если ты не перестанешь защищать ее, я рассержусь. С этими словами она закинула руку за голову и приподняла волосы, чтобы Сандро было удобнее массировать ей шею. Эта поза была откровенно провокационной, и Хэммонду показалось, что Дэви пытается таким образом рассеять его внимание.

— Ты действительно считаешь, что они могут заподозрить в убийстве меня?

— Это не исключено, — уклончиво ответил он. — В конце концов, Стефи действует по шаблону — “ищи, кому это было выгодно”, а ты самый подходящий кандидат. Как ты сама сказала, ты унаследуешь все его деньги.

— Вообще-то ты прав, — произнесла Дэви задумчиво. — Кроме того, все знают, что мой покойный супруг не пропускал ни одной юбки. Он как будто задался целью трахнуть как можно больше моих подруг. Я не знаю, действительно ли Лют решил переспать с каждой из женщин, с которыми я общалась, хотя я его понимаю: меня всегда окружали самые известные красавицы Чарлстона. Или, может быть, они возбуждали его аппетит именно потому, что были моими подругами. Скорее всего — последнее, поскольку, к примеру, у Глории Арендейл такая большая задница, что нормальному мужчине понадобится не меньше недели, чтобы общупать ее всю. Впрочем, именно на неделю Лют и вывез ее на пляж в Киова.

А Эмили Сазерленд? У нее комплекция страдающего ожирением слона; и все равно Лют трахнул ее несколько раз. Я даже знаю, где это произошло: в этом ее липовом “Пороховом погребе”, где, как она утверждает, хранили оружие ее предки-южане.

Хэммонд от души рассмеялся, хотя Дэви отнюдь не шутила.

— А ты, конечно, все это время была верна своему развратнику-мужу?

— Разумеется. — Дэви позволила простыне опуститься на дюйм или два, так что Хэммонду стала видна большая часть ее груди. Хэммонд с сомнением покачал головой.

— Ваш брак определенно был не из тех, что заключаются на небесах.

— Я никогда не говорила, что люблю Люта. И он знал, что я не люблю его, однако у нашего брака были свои выгодные стороны. Я была нужна ему, чтобы хвастаться… В конце концов, он оказался единственным в Чарлстоне мужчиной, который смог захомутать Дэви Бертон. А я… — Она ненадолго замолчала, и лицо ее стало неподдельно печальным. — Короче говоря, у меня были свои резоны, чтобы выйти за него замуж. И меньше всего я ожидала, что он сделает меня счастливой.

Она опустила руку и тряхнула головой, отчего ее волосы рассыпались по плечам. Сандро переключился на ее позвоночник.

— Ты морщишься, Хэммонд. Тебя что-нибудь не устраивает?

— Меня не устраивает все, Дэви. Все, что ты говоришь, может служить достаточным мотивом для совершения убийства.

Она насмешливо рассмеялась.

— Если бы я решила убить Люта, я бы ни в коем случае не действовала подобным образом. И ни за какие коврижки я бы не поперлась в центр города жарким субботним полднем, когда Чарлстон буквально кишит этими потными, вонючими янки. И уж тем более я бы не стала стрелять ему в спину, как какая-нибудь белая рвань.

— Думаю, тебе хотелось бы, чтобы так считал и Смайлоу, правда?

— Реверсивная психология? Я умна, конечно, но не настолько же!

Он посмотрел на нее таким взглядом, который как будто говорил: “Ты гораздо умнее, чем хочешь казаться!"

— О'кей, — вздохнула Дэви, прочтя его мысли. — Я далеко не дура. Но чтобы совершить это преступление, мне, кроме ума, понадобилось бы трудолюбие, а даже мои враги не могут не признать, что я ленива, как сто тысяч чертей.

— При чем здесь трудолюбие?

— При том. Чтобы совершить преступление, необходимы не только ненависть и желание, но и готовность предпринять определенные усилия, чтобы сначала совершить то, что задумал, а потом — скрыть следы. А я всегда предпочитала фантазии действиям. Можешь мне поверить, в мечтах я убивала Люта тысячу раз, но в действительности… — Она покачала головой. — Я бы и пальцем не пошевелила, чтобы устранить его, даже если бы мне пообещали полную конфиденциальность, безопасность и миллион долларов в придачу.

— Я верю тебе, — кивнул Хэммонд. — Но, боюсь, в истории юриспруденции еще не было случая, чтобы подозреваемого оправдали на основании того, что он-де был слишком ленив.

— Ты действительно считаешь, что дело дойдет до этого? — Эту фразу она произнесла с оттенком презрения. — Неужто детектив Смайлоу действительно меня подозревает? Я была лучшего мнения о его умственных способностях! — воскликнула она. — Что касается мотивов, то у него было куда больше оснований убить Люта, чем у меня. Ведь он так и не простил ему того, что случилось с его сестрой.

Хэммонд нахмурился:

— Я не понимаю…

— Неужели не помнишь? Сестра Смайлоу Маргарет была первой женой Люта. Она покончила с собой. Возможно, она с самого начала была психопаткой. Такие вещи, как маниакально-депрессивный синдром, трудно диагностируются, но брак с Лютом, несомненно, привел к обострению болезни. В один прекрасный день она дошла до ручки и съела на ужин целый флакончик снотворных таблеток. Смайлоу обвинил в ее смерти Люта. На похоронах Маргарет они едва не схватились врукопашную, и их с трудом растащили… Об этом еще долго говорили…

— Теперь, когда ты напомнила, что-то такое всплывает в памяти… Действительно, скандал вышел довольно громким.

— С тех пор Смайлоу возненавидел Люта, поэтому его я не боюсь. Если он обвинит меня в убийстве мужа, я напомню ему, что он сам угрожал разделаться с ним.

— Я готов заплатить большие деньги, чтобы увидеть, какое у него при этом будет лицо, — заметил Хэммонд. Дэви улыбнулась.

— Можешь мне поверить, вид у него будет бледный. Я кое-что знаю…

— Что?

Она улыбнулась загадочно.

— Я вижу, ты допил шампанское. Хочешь еще?

— Нет, спасибо.

— А я, пожалуй, выпью… Монро Мейсон, наверное, уже звонил тебе? — спросила она, пока Хэммонд наливал ей вино. — Я рада, что ты будешь представлять обвинение, когда убийцу поймают.

— Думаю, так и будет, если не случится чего-нибудь из ряда вон выходящего. Кстати, спасибо, что замолвила за меня словечко.

Дэви поднесла к губам бокал и сделала большой глоток.

— Я умею быть верным другом, Хэммонд. Это одно из моих достоинств.

Хэммонду стало неловко. Прокурор округа Мейсон уже давно объявил о своей грядущей отставке. Его первый заместитель Уоллес был серьезно болен и не собирался выставлять свою кандидатуру на ноябрьских выборах. Хэммонд, в качестве заместителя по особым поручениям, был третьим на иерархической лестнице, и Мейсон не скрывал, что хотел бы видеть его своим преемником.

То, что Дэви говорила о нем с Мейсоном, заставило его испытать даже некоторую досаду. Он искренне ценил ее дружеский порыв, однако ему было ясно, что, если Дэви попадет на скамью подсудимых, он сам окажется в двусмысленном положении.

— Прослушай, Дэви… Я обязан спросить: насколько надежно твое алиби?

Она улыбнулась.

— Кажется, в таких случаях говорят “железное”. — Откинув голову назад, она звонко расхохоталась. — Хэммонд, дорогой, ты просто прелесть! Ты что, действительно боишься, что тебе придется предъявить мне обвинение в убийстве мужа?

Соскочив с кушетки, она шагнула к нему, придерживая у груди волочившуюся по полу простыню. Привстав на цыпочки, она поцеловала его в щеку и сказала:

— Можешь не беспокоиться, дорогой. Если бы я захотела убить Люта, я не стала бы стрелять ему в спину. Что за радость убивать человека, который об этом не подозревает? Нет, нажимая на курок, я хотела бы смотреть ему в глаза!

— Этот аргумент немногим лучше заявления, что тебе, дескать, неохота было убивать его в такую жару.

— Я вообще не собираюсь оправдываться, — возмутилась Дэви. — Я даю слово, что не убивала его! — Она быстро перекрестилась. — Ни его, ни кого-нибудь другого, хотя — видит бог! — мне ужасно хотелось это сделать.

Хэммонд был рад слышать, что она отрицает свою вину с такой искренней горячностью, но Дэви все испортила, добавив:

— ..Эти тюремные робы — они такие ужасные!

Закрыв глаза, Дэви откинулась на спину, чувствуя во всем теле приятное тепло после массажа и последовавшего секса с Сандро — секса, который не требовал с ее стороны никаких усилий. Она просто лежала, позволяя ему проделывать с собой разные приятные вещи, которые разрешились бурным и продолжительным оргазмом.

Сандро все еще был возбужден, но Дэви больше не обращала на него внимания. Поудобнее устроившись на подушке, она собиралась задремать, когда Сандро неожиданно пошевелился.

— Странно… — пробормотал он.

— Что? — Дэви приоткрыла один глаз.

— Твой друг все ходил вокруг да около, но ни разу не спросил прямо, убила ты своего мужа или нет. Приподнявшись на локте, Дэви посмотрела на него.

— Что ты хочешь этим сказать? Сандро пожал плечами:

— Он твой друг. Может быть, ему просто не хочется знать ответ на этот вопрос.

Дэви долго молчала. Потом, глядя в пространство, она невольно высказала вслух то, о чем думала:

— Или, может быть, он уверен в том, что я этого не делала.

Глава 11

Отъезжая от особняка Петтиджонов, Хэммонд думал о том, что не хотел бы ни видеть Дэви в суде, ни подвергать ее перекрестному допросу. И для этого у него были причины. Во-первых, они были близкими друзьями. Дэви ему искренне нравилась, и, хотя ее вряд ли можно было назвать столпом добредете ли, она никогда не притворялась и не старалась казаться лучше, чем была.

Множество женщин сплетничали и злословили по ее адресу, хотя сами вели себя нисколько не лучше. Вся разница заключалась в том, то они грешили потихоньку, втайне, Дэви же, казалось, специально выставляла свои проделки напоказ. Ее выходки, заставлявшие общественное мнение бурлить от возмущения, были сознательным эпатажем. Истина же заключалась в том, что никто или почти никто из критиков и судей не догадывался о том, какова Дэви на самом деле. Хорошие же стороны своей натуры Дэви тщательно скрывала.

Хэммонд давно понял, что Дэви просто пыталась защитить себя таким оригинальным способом. Чтобы не дать окружающим ранить себя, она спешила нанести упреждающий удар, не подпуская к себе тех, кто мог сделать ей больно. И, учитывая, каким было ее детство, подобное поведение было вполне объяснимо. Насколько Хэммонд мог судить, Максина Бертон была скверной матерью. Дэви и ее сестры росли как трава, не зная ни тепла, ни материнской заботы. Несмотря на это, Дэви продолжала регулярно навещать мать в элитном доме для престарелых, куда она ездила каждую неделю. Она не только оплачивала ее содержание, но и сама исполняла личные просьбы и пожелания матери, и Хэммонд был, наверное, единственным, кто знал об этом. Дэви, впрочем, ничего ему не рассказывала, и он, наверное, так и остался бы в неведении, если бы однажды Сара Берч не проболталась ему об этой тайне своей хозяйки.

Второй причиной, по которой ему не хотелось бы допрашивать Дэви, была ее способность лгать — лгать вдохновенно и правдоподобно. Слушать ее было так приятно, что легко было потерять осторожность и попасться.

Впрочем, он знал, что присяжные часто относятся к таким людям, как Дэви, довольно благосклонно. Хэммонд почти не сомневался, что, если ее вызовут в суд для дачи показаний, она наверняка оденется так, что не заметить ее будет просто невозможно. И если во время заслушивания обычных свидетелей присяжные иногда позволяли себе дремать, то с Дэви этот номер не пройдет.

Хэммонд очень хорошо представлял себе, что может сказать Дэви, поднявшись на возвышение для свидетелей. Если она заявит, что не убивала Люта Петтиджона, но тем не менее ничуть не сожалеет о его смерти, поскольку он был неверным мужем, обманывавшим ее при каждом удобном и неудобном случае, если она скажет, что он заслуживал смерти, поскольку был лживым, жестоким негодяем, присяжные скорее всего согласятся с ней.

Нет, он не хотел бы допрашивать Дэви в связи с убийством Петтиджона. Но если до этого дойдет, ему придется… Да, придется, потому что это дело было лучшим в его карьере. Хэммонд надеялся только, что Смайлоу и его люди сумеют собрать достаточно улик, чтобы обвиняемый не сумел уйти от наказания под каким-нибудь формальным предлогом.

Впрочем, и ему тоже предстояло постараться. Вряд ли это дело будет простым, рассуждал Хэммонд, слишком уж заметной фигурой был Лют Петтиджон, чтобы его смерть не задела интересы многих и многих высокопоставленных политиков и дельцов. Ему придется быть предельно внимательным и осторожным, чтобы не ошибиться и не испортить все, но только так Хэммонд мог узнать, чего стоит он сам. Только получив реальные доказательства своей компетентности и способности противостоять нажиму сильных мира сего, он сможет принять участие в ноябрьских выборах прокурора округа. А ему очень хотелось не только принять в них участие, но и победить. Победить заслуженно, а не потому, что он будет фотогеничнее других кандидатов, или потому, что у него будет более мощная финансовая поддержка.

Дела, требующие напряжения всех сил — такие, как убийство Люта Петтиджона, — попадались действительно редко. Именно поэтому Хэммонд буквально набросился на представившуюся ему возможность. Именно поэтому он так и не сказал Монро Мейсону о том, что встречался с Петтиджоном в день смерти последнего. Он просто должен был получить это дело, получить во что бы то ни стало и добиться обвинительного приговора. Только такое громкое дело, как это, могло помочь ему заработать своего рода политический капитал перед ноябрьскими выборами.

Кроме того, дело Люта Петтиджона было для Хэммонда прекрасным средством досадить собственному отцу.

И для него это была едва ли не самая убедительная причина желать этого дела. Много лет назад, когда Хэммонд принял решение стать прокурором, а не адвокатом, его отец, Престон Кросс, резко возражал против этого. Его главным аргументом была разница в доходах адвоката и прокурора, и он едко высмеивал желание сына стать слугой общества и получать за это жалкие гроши. Но совсем недавно Хэммонд узнал, что дело было вовсе не в деньгах.

На самом деле его решение развело их с отцом по разные стороны баррикады, поскольку Престон Кросс был тесно связан с Лютом Петтиджоном и участвовал в некоторых его неблаговидных аферах. И больше всего он боялся, что судить его будет собственный сын. Хэммонд пытался поговорить с отцом, но не достиг понимания, а лишь усилил враждебность в отношениях между ними.

Но думать об этом сейчас он не хотел. Каждый раз, когда Хэммонд вспоминал об отце, он неизменно оказывался в таком глубоком эмоциональном ступоре, что у него буквально опускались руки. Анализировать их отношения ему было тяжело физически, к тому же ни малейшей надежды на примирение он не видел.

И он решил отложить этот вопрос на потом.

Вначале он, однако, подумал не о самом деле, а об обстоятельствах, не имевших к нему непосредственного отношения, но тем не менее важных. Хэммонд был рад, что не был теперь связан со Стефи. Бремя близких отношений с ней только мешало бы ему, отвлекая и рассеивая внимание. Разумеется, Стефи будет крайне недовольна, когда узнает, что в расследовании ей отведена второстепенная роль, но Хэммонд надеялся как-нибудь это уладить. Уже давно он не испытывал такого прилива сил.

Хэммонд снял одну руку с руля автомобиля и, достав из нагрудного кармана сложенный листок бумаги, еще раз перечитал записанный на нем адрес.

Слегка запыхавшись, Стефи ворвалась в больничную палату.

— Я приехала сразу, как только смогла, — заявила она еще с порога. — Я пропустила что-нибудь интересное?

Смайлоу дозвонился до нее незадолго до того, как Стефи уехала от Хэммонда, и сообщил, что дежурный врач разрешил ему допросить находящихся в больнице свидетелей.

Хэммонд жил недалеко от больницы, однако это не помешало Стефи несколько раз нарушить правила дорожного движения — так она торопилась.

Когда она приехала в больницу, Смайлоу уже допрашивал мужчину лет пятидесяти, который лежал на кровати, натянув одеяло до самого подбородка. Несмотря на это, Стефи заметила, что лицо у него было нездорового серого цвета, а глубоко запавшие глаза обведены темными кругами. Правая рука лежала поверх одеяла, и к ней была подсоединена капельница.

На стуле возле кровати сидела женщина, очевидно жена.

Смайлоу, стоявший в ногах кровати, представил Стефи больному.

— Это мисс Манделл, она работает в окружной прокуратуре и имеет к этому расследованию самое непосредственное отношение. А это мистер и миссис Дэниэлс.

— Здравствуйте, мистер Дэниэлс, — приветливо поздоровалась Стефи.

— Здравствуйте. — Голос мужчины был слабым.

— Как вы себя чувствуете? Надеюсь, вам лучше?

— Не знаю. Во всяком случае, я перестал молиться, чтобы бог забрал меня к себе.

— Что ж, это тоже прогресс. — Стефи вопросительно покосилась на миссис Дэниэлс. — А вы, мэм? Вы не заболели? Она слабо улыбнулась.

— Я ела только суп из креветок.

— Мистер и миссис Дэниэлс — последние, кого я еще не опросил, — вступил Смайлоу. — Остальные уже рассказали мне все, что знают. К сожалению, знают они немного. Никто из них ничего не видел.

— А мистер Дэниэлс?

— Может быть.

— Да, — смущенно подтвердил мистер Дэниэлс. — Я, кажется, кое-кого видел.

— Так видели вы или нет? — тотчас же повернулась к нему Стефи, не в силах совладать со своим нетерпением. Миссис Дэниэлс резко поднялась со стула.

— Мой муж очень устал, мисс Манделл. Он все еще плохо себя чувствует, и ему трудно отвечать на вопросы. Неужели вы не можете подождать до завтра, пока он немного окрепнет?

Осознав свою ошибку, Стефи поспешила исправить ее:

— Я прошу прощения у мистера Дэниэлса. Боюсь, после общения с разного рода преступниками мои манеры оставляют желать лучшего. Поверьте, меньше всего мне хотелось затруднять вас, но у меня нет другого выхода.

Произнося эту маленькую речь, Стефи смотрела прямо перед собой, не осмеливаясь бросить взгляд в сторону Смайлоу, зная, что прочтет в его глазах неодобрение и насмешку.

Миссис Дэниэлс поджала нижнюю губу и повернулась к мужу:

— Как ты думаешь, дорогой, ты в состоянии ответить на один-два их вопроса?

Мистер Дэниэлс кивнул, и она повернулась к Стефи:

— Спрашивайте, только поскорее.

— Разумеется, мистер Дэниэлс, если вы еще не совсем оправились, мы могли бы прийти завтра. Но поймите и нас тоже: кто-то хладнокровно расправился средь бела дня с одним из видных членов нашего общества. Кто-то застрелил его без всякой видимой причины… — Она выждала несколько мгновений, давая им переварить эту информацию, и добавила, намеренно драматизируя ситуацию:

— Мы должны схватить преступника, пока он еще кого-нибудь не убил. Дорога каждая минута, и только вы можете нам помочь.

— Боюсь, я не смогу вам помочь, мисс, э-э-э… Манделл. Это неожиданное заявление мистера Дэниэлса застало Стефи врасплох.

— Почему вы так решили, сэр?

— Потому что вы говорили о преступнике. А я видел женщину…

Стефи и Смайлоу переглянулись.

— Я говорила о преступнике вообще, — пояснила Стефи, справившись с секундным замешательством. — А не о преступнике или преступнице.

— А-а, тогда понятно. В общем, я видел женщину, — повторил Дэниэлс. — Впрочем, она не была похожа на убийцу.

— Не могли бы вы рассказать об этом поподробнее? — вставила Стефи.

— Вы хотите, чтобы я ее описал?

— Начните, пожалуйста, с самого начала, — осторожно попросил Смайлоу.

— Хорошо. — Мистер Дэниэлс чуть приподнялся на подушке. — Мы.., то есть наша группа, мы уехали их отеля сразу после обеда. Примерно через полтора часа после начала экскурсии я почувствовал себя плохо. Сначала я решил, что во всем виновата жара, однако двое детишек из нашей группы уже… В общем, у них схватило животы, поэтому я сразу подумал, что, наверное, съел что-то не то за обедом. В самом деле, с каждой минутой я чувствовал себя все хуже и сказал жене, что я, пожалуй, вернусь в отель, приму что-нибудь от желудка и присоединюсь к экскурсии позже…

Миссис Дэниэлс подтвердила слова мужа величественным кивком.

— К тому времени, когда я вернулся в отель… В общем, мне было очень скверно, и я даже боялся, что не успею подняться к себе в номер.

— А где вы видели эту женщину? — перебила Стефи, которой очень хотелось, чтобы Дэниэлс перестал разглагольствовать и перешел к делу.

— Когда подошел к дверям своего номера.

— Который находится на пятом этаже, — вставил Смайлоу.

— Да, номер 5-06, — подтвердил мистер Дэниэлс. — Так вот, пока я искал ключ, я заметил, что в коридоре кто-то стоит. Это была незнакомая мне женщина…

— Что она делала? — быстро спросил Смайлоу.

— Н-ничего… Она просто стояла лицом к двери, словно только что постучала и ждала, пока ей откроют.

— Как далеко от вас находилась эта женщина?

— Гм-м, не очень далеко. Или нет.., довольно далеко. Я об этом не задумывался. Знаете, всегда чувствуешь себя очень неловко, когда вдруг встречаешься взглядом с незнакомым человеком, к тому же я чувствовал себя… Ну, сами понимаете.

— Вы не заговорили с ней?

Мистер Дэниэлс беспокойно пошевелился.

— Нет, конечно, нет. Я просто глянул на нее разок. Честно говоря, тогда я думал главным образом о том, как бы поскорее попасть в туалет…

— Но вы хорошо ее разглядели? Могли бы вы сказать, сколько ей было лет?

— Ну, она была не старая, но и не молоденькая. Примерно вашего возраста, мэм. — Он посмотрел на Стефи.

— Она была темнокожей или, может быть, азиаткой?

— Нет, мэм, нет.

— Высокая, низкая?

Мистер Дэниэлс покачал головой.

— Знаете, я как-то не обратил внимания. Впрочем, она не была ни особенно высокой, ни коротышкой, иначе бы я запомнил… Наверное, у нее был средний рост.

— Какого цвета были у нее волосы? — снова вступила в разговор Стефи. — Она была блондинкой?

— Не особенно.

— Не особенно? — удивился Смайлоу.

— Ну да… То есть она не была такой, как Мэрилин Монро, если вы понимаете, что я имею в виду… Но и не брюнеткой. В общем, у нее были такие волосы.., обычные.

— А телосложение? Могли бы вы описать, как она была сложена?

— Она была, в общем, довольно стройной, но… Я, видите ли, не очень ее рассматривал. У меня так сильно схватило живот, что я боялся, как бы со мной не случилась авария.

— Думаю, мой муж больше ничем не может быть вам полезен, — вмешалась миссис Дэниэлс. — А если у вас появятся еще вопросы, приходите лучше завтра.

— Последний вопрос, если позволите, — остановил ее Смайлоу. — Скажите, мистер Дэниэлс, вы видели, как эта женщина вошла в номер мистера Петтиджона?

— Нет, я не видел. Я постарался как можно скорее отпереть дверь этой похожей на кредитную карточку штукой, которую нам выдали вместо ключей, и вошел к себе. — Он с беспокойством потер заросший щетиной подбородок. — Я даже не могу вам точно сказать, стучалась ли она в номер, где жил тот человек, которого убили, или в другой.

— Может быть, все-таки припомните? Мистер Петтиджон проживал в номере “люкс”, а у всех “люксов” двери слегка утоплены в стену, — сказала Стефи. — Или давайте сделаем так: мы покажем вам номер мистера Петтиджона, а вы скажете нам, та это дверь или не та.

— Я не знаю, смогу ли… Я ведь только глянул в ту сторону и сразу же отвернулся. Мне запомнилось только, что эта женщина стояла в коридоре с таким видом, словно ожидала, пока ей откроют. Вот и все…

— Вы уверены, что она собиралась войти? Может, она только что вышла?

— Может быть, так, а может быть, и эдак… Я не уверен, понимаете? — Мистер Дэниэлс явно нервничал. — Но у меня сложилось впечатление, что она хотела войти. Я мало что запомнил, потому что ничего необычного в этом не было, к тому же мне было очень плохо. Честно говоря, если бы вы не спросили, я бы, наверное, и не вспомнил, что встретил кого-то в коридоре.

Он хотел добавить что-то еще, но миссис Дэниэлс снова вмешалась, — на этот раз гораздо более решительно, — и Стефи со Смайлоу, извинившись и пожелав ее супругу скорейшего выздоровления, покинули палату.

— Потрясающе, — мрачно заметил Смайлоу, едва только они оказались в коридоре. — Теперь убийца в наших руках. Главное, найти эту женщину — не худую и не толстую, не блондинку и не брюнетку, не старую и не молодую, которая то ли входила в номер Петтиджона, то ли выходила из него.

— Я разочарована, но ничуть не удивлена, — хладнокровно ответила Стефи. — Вряд ли он был в состоянии запомнить что-либо важное, в то время как его беспокоила совсем другая проблема…

Они посмотрели друг на друга и вдруг расхохотались. В эту минуту из палаты вышла миссис Дэниэлс. Она вызвала лифт и повернулась к ним.

— Вы поедете? — спросила она, когда кабина подошла.

— Нет, пока нет, — ответила Стефи. — Нам с детективом Смайлоу необходимо обсудить кое-какие вопросы.

Она уехала, а Стефи поманила Смайлоу в холл, где они уселись в стоящие друг напротив друга кресла. Убедившись, что их никто не слышит, Смайлоу без обиняков сообщил Стефи, что делом об убийстве Петтиджона будет заниматься Хэммонд Кросс.

— Мейсон поручил расследование нашему “золотому мальчику”, — сказал он, испытующе глядя на нее.

Но Стефи, даже не пытаясь скрыть своего разочарования, только спросила у него, когда он об этом узнал.

— Несколько часов назад. Шеф полиции Крейн позвонил мне и сообщил эту новость.

— Почему он это сделал?

— Крейн? Видишь ли, я просил его поговорить с Мейсоном, чтобы это дело поручили тебе.

— Спасибо, Смайлоу. — Она с горечью покачала головой. — Правда, из этого ничего не вышло, но все равно — спасибо. Кстати, когда об этом планировалось известить меня?

— Думаю, не раньше завтрашнего утра.

Стефи задумалась. Хэммонд узнал об убийстве только от нее. Следовательно, звонок, раздавшийся, пока она была у него, был от Мейсона, сообщавшего своему любимцу, что он получит этот лакомый кусочек…

Она вздохнула. Узнать о том, что Хэммонд снова обошел ее на повороте, ей было особенно обидно еще и потому, что произошло это вскоре после их разрыва. Она потерпела двойное поражение, и теперь ей предстояло начинать все сначала.

— Дэви Петтиджон замолвила за него словечко, — заметил Смайлоу, внимательно наблюдавший за выражением ее лица.

— Как она и обещала.

— Она сказала, что ее устраивает только самое лучшее. Очевидно, она считает тебя работником второго сорта.

— Дело не в этом. Вернее — не только в этом. Дэви в любом случае предпочла бы, чтобы ее интересы представлял мужчина, а не другая женщина, каким бы блестящим юристом она ни была.

— Возможно, ты права. Дэви, несомненно, будет гораздо проще управлять мужчиной, а не женщиной. Кроме того, семьи ее и Кросса когда-то были очень дружны.

— Значит, важнее, не что ты знаешь, а кого ты знаешь. — Стефи немного подумала, потом встала с кресла и закинула на плечо ремень своей увесистой сумки. — Что ж, если все это меня больше не касается, я, пожалуй, пойду.

— Погоди! — Смайлоу нетерпеливо махнул рукой, приглашая ее снова сесть. — Мейсон бросил тебе косточку. Не забудь удивиться, когда он официально известит тебя обо всем завтра утром.

— Какую кость? — с подозрением осведомилась Стефи.

— Ты будешь помогать Хэммонду.

— Это логично. — Стефи сбросила с плеча сумку и села. — Одна голова хорошо, а две лучше, особенно в таком сложном деле. Ты только это хотел мне сказать? — спросила она, перехватив взгляд Смайлоу.

— Нет. По-видимому, твоя основная обязанность будет состоять в том, чтобы служить своего рода барьером между мной и Хэммондом и смягчать разного рода трения. Если тебе это не удастся, ты по крайней мере можешь попытаться предотвратить кровопролитие. Во всяком случае, Мейсон на это рассчитывает.

Стефи нахмурилась.

— Это его собственные слова?

— Я, конечно, передаю только общий смысл, поскольку Мейсон говорил не со мной, а с начальником полиции, но суть от этого не меняется. Впрочем, можешь не беспокоиться: до кровопролития дело вряд ли дойдет.

— Я в этом не уверена. Слишком часто вы оба были на грани того, чтобы вцепиться друг другу в глотку. Кстати, какая кошка между вами пробежала?

— Никакая. Просто мы терпеть друг друга не можем.

— И все-таки? В чем причина столь горячей “любви” между вами?

— Это долгая история.

Стефи разочарованно вздохнула. На самом деле ей давно хотелось узнать причины их вражды. Разумеется, Хэммонд и Смайлоу были совершенно разными людьми. Холодность и замкнутость последнего отталкивали от него людей, и Стефи порой казалось, что именно этого он и добивался. Хэммонд, напротив, был обаятелен и открыт. Правда, близкую дружбу с ним было непросто заслужить, но сделаться его приятелем не составляло особого труда. Смайлоу тщательно следил за собой и был привередлив до брезгливости; обаяние же Хэммонда было врожденным и естественным. Оба закончили колледж с отличием, но если отношение сокурсников к Смайлоу всегда было ревниво-завистливым, то Хэммонда все любили и единодушно считали признанным лидером. И тот и другой относились к себе с требовательностью и стремились добиться своего во что бы то ни стало, но если к Хэммонду успех приходил легко, то Смайлоу приходилось немало потрудиться, чтобы достичь цели.

Себя Стефи всегда считала больше похожей на Смайлоу. Она понимала и разделяла его ревность к Хэммонду, не в последнюю очередь подпитывавшуюся легкомысленным отношением последнего к собственным преимуществам. Хэммонд никогда или почти никогда не злоупотреблял ими, больше того — откровенно подтрунивал над ними. Так он не пользовался средствами из своего наследственного фонда и жил на то, что зарабатывал. Его коттедж был отнюдь не дешевым, но на самом деле Хэммонд мог позволить себе гораздо более комфортабельное и дорогое жилище. Единственной роскошью, которую он имел в своем распоряжении, были яхта и загородный дом, однако он никогда не хвастался ни тем, ни другим.

О, насколько легче было бы питать к нему неприязнь, если бы он кичился своими талантами и своим богатством!

Вот почему знать причины столь сильной антипатии между Хэммондом и Смайлоу было не только интересно, но и полезно. Они оба представляли один и тот же Закон и часто работали ради одной и той же цели, и все же сходства между ними было гораздо меньше, чем можно было ожидать.

— Должно быть, это очень нелегко… — промолвил Смайлоу, прерывая цепь ее размышлений.

— Что именно? — удивилась Стефи.

— Постоянно соперничать с Хэммондом на профессиональном поприще и одновременно спать с ним. Или борьба за кресло Мейсона придает вашей интрижке особую остроту?

Слова Смайлоу застали Стефи врасплох, и она уставилась на детектива в немом изумлении.

— Ты хочешь спросить, как я узнал? — Смайлоу улыбнулся такой ледяной улыбкой, что ее обдало холодом. — Метод исключения, моя дорогая Стефи. Хэммонд — единственный мужчина в прокуратуре, который еще ни разу не похвастался, что сумел забраться к тебе в трусики. Я сложил два и два и получил ответ на интересующий меня вопрос. И, судя по твоему вытянувшемуся лицу, я попал в “яблочко”.

Его самодовольство было поистине непереносимо, но Стефи не собиралась доставлять ему удовольствие и показывать, насколько она разозлилась и расстроилась. Вместо этого она постаралась сохранить непроницаемое выражение лица.

— Почему тебя так интересует моя личная жизнь, Смайлоу? — спросила она спокойно. — Ты что, ревнуешь? Он едва не расхохотался ей в лицо.

— Не льсти себе, Стефи.

— Пошел к черту!

— Дедукция — это мой хлеб, — продолжил он, нимало не смутившись. — И надо сказать, что, осваивая метод мистера Шерлока Холмса, я достиг заметных успехов.

— И что ты собираешься делать с этой ценной информацией дальше?

— Ничего, — ответил он, небрежно пожимая плечами. — Просто меня забавляет, что наш “золотой мальчик” не выдержал и нарушил профессиональную этику. Значит ли это, что его блестящие доспехи начинают понемногу покрываться ржавчиной?

— Ну, за то, что спишь с коллегой по работе, у нас пока не вешают, — заметила Стефи. — Но по рукам дать могут.

— Верно. Но для Хэммонда Кросса это почти смертный грех. Иначе зачем делать из этого тайну?

— Можешь успокоиться, Смайлоу, тайны больше не существует — мы расстались. Честное слово, — добавила она, перехватив его недоверчивый взгляд.

— И как давно?

Она посмотрела на часы.

— Уже два часа и двадцать минут.

— В самом деле? А когда это произошло — до того, как Мейсон поручил ему дело Петтиджона, или после?

— Одно никак не связано с другим, — парировала она. Уголок его тонких губ чуть дрогнул, но Стефи так и не поняла, была ли это улыбка или нечто другое.

— Ты в этом уверена?

— Абсолютно. Если тебя интересуют подробности, я могу добавить только, что это Хэммонд бросил меня.

— Почему?

— Он много чего говорил, но в принципе это все то же старое доброе “мы слишком разные люди”, что в переводе на нормальный человеческий язык означает “ты мне надоела, мне хочется попробовать что-нибудь новенькое”.

— Гм-м… И ты знаешь, кого он собирается попробовать?

— Пока нет, хотя женщины обычно прекрасно чувствуют такие вещи.

— Мужчины иногда тоже.

В этих его словах скрывалось нечто большее, чем могло показаться на первый взгляд, и Стефи пристально взглянула на детектива.

— Что-о? Уж не хочешь ли ты сказать, что наш мистер Чистые Руки влюбился? И ты знаешь — в кого?

— Простите, что прерываю вас… — раздался рядом с ними чей-то голос, и оба вздрогнули. Они так увлеклись разговором, что не заметили, как к ним подошла сиделка.

— Что вы хотели? — не особенно любезно откликнулся Смайлоу.

— Этот мужчина… — сиделка указала пальцем куда-то себе за спину, — ну, мистер Дэниэлс… Он просил посмотреть, не ушли ли вы. Когда я сказала, что вы еще здесь, он попросил позвать вас. Он говорит, что вспомнил что-то, что может вас заинтересовать…

Прежде чем она успела договорить, Смайлоу и Стефи уже бросились в палату.

Глава 12

Хэммонд еще раз заглянул в бумажку, где был записан адрес, который ему удалось выяснить еще накануне визита к Дэви.

На желтых страницах городского телефонного справочника Хэммонд обнаружил телефон доктора Ю.Э. Кэрти. Телефон совпал с номером, который он записал на обложке “Спорте иллюстрейтид”, и, заглянув в справочник абонентов, Хэммонд легко установил адрес.

Откладывая справочники в сторону, он не сдержал вздоха облегчения. Таинственный доктор Кэрти был единственной ниточкой, связывавшей его с ночной гостьей. Разумеется, о том, чтобы без обиняков выяснить у доктора имя и фамилию его пациентки, не могло быть и речи, поэтому Хэммонд решил начать с разведки местности. Он поедет к дому врача, увидит все своими глазами, и, может быть, тогда ему в голову придет какая-нибудь плодотворная идея.

Несмотря на разрыв со Стефи, разговор с Дэви и убийство Петтиджона, воспоминания о женщине, с которой он встретился на ярмарке, не оставляли его ни на минуту. Прогнать их от себя Хэммонд даже не пытался — это было бесполезно. По самому складу своего характера он не терпел вопросов, на которые не знал ответов. Даже в детстве Хэммонд долго не успокаивался и теребил родителей, пока они не давали ему удовлетворительного объяснения тому или иному явлению или факту. Эта привычка сохранилась у него и в зрелом возрасте, с той лишь разницей, что теперь ему приходилось отыскивать все ответы самому. Хэммонд не успокаивался, пока не докапывался до истины, порой — к немалому разочарованию и досаде коллег, а иногда результаты поисков огорчали и его самого.

В том, что воспоминания о таинственной незнакомке не дадут ему покоя, сомневаться не приходилось. Кто она, почему пошла с ним, какие причины побудили ее исчезнуть сразу после проведенной вместе сказочной ночи — все эти вопросы продолжали терзать его. И Хэммонд решил непременно разыскать доктора Кэрти, надеясь через него узнать хоть что-нибудь о таинственной незнакомке. Главным же образом он надеялся выяснить, не носит ли его гостья ту же фамилию, что и доктор, или, иными словами, не переспал ли он с миссис Кэрти. В этом случае, как твердо пообещал себе Хэммонд, он оставит ее в покое и не станет искать с ней встречи. Если же она — его пациентка, если она не замужем и если ему удастся выяснить ее имя и адрес…

Эти многочисленные “если” он не позволил себе даже перечислить, не говоря уже о том, чтобы мечтать на эту тему.

Приемная доктора Кэрти находилась на улице всего в нескольких кварталах от особняка Дэви, так что уже через несколько минут Хэммонд был на месте.

Этот квартал считался престижным. В городе его так и называли — Южный Брод, и то, что доктор Кэрти открыл практику именно здесь, Хэммонда не удивило. Многие врачи, особенно специалисты, часто превращали свои дома в приемные и смотровые кабинеты, оставаясь жить в верхних этажах. Делалось это не из экономии, а потому, что такова была традиция, насчитывавшая уже больше двух веков.

Припарковав машину на улице неподалеку, Хэммонд пошел дальше пешком. Начинало темнеть. В переулке, вымощенном стершейся от времени серой брусчаткой, не было больше ни одного пешехода, и его шаги гулко отдавались в неподвижном воздухе. Несмотря на это, переулок не выглядел ни пустынным, ни зловещим; из частично скрытых листвой окон лился мягкий свет, доносились голоса и звук работающих телевизионных приемников. Все без исключения дома выглядели отремонтированными и ухоженными, и Хэммонд подумал, что доктор Кэрти должен, наверное, неплохо зарабатывать, чтобы жить в подобном окружении.

Постояв секунду, Хэммонд медленно двинулся дальше, на ходу раздумывая о том, под каким предлогом ему лучше всего обратиться к доктору. Что, если он просто подойдет к двери и позвонит? Если доктор откроет ему сам, он может притвориться, что ошибся адресом, и, извинившись, уйти.

Но если дверь откроет она… Что ему делать тогда? Наверное, тоже повернуться и уйти, чтобы никогда не возвращаться, поскольку ответ на самый главный свой вопрос он получит.

Оба этих варианта, однако, основывались на предположении, что его гостья — супруга доктора Кэрти. Только так Хэммонд мог объяснить ее поздний звонок, иначе зачем ей понадобилось звонить врачу среди ночи?!

Но когда Хэммонд нашел нужный ему номер дома и посмотрел на табличку на воротах, он изменил свое мнение. Доктор Ю.Э. Кэрти был психоаналитиком.

Значит, она все-таки могла быть его пациенткой?..

Хэммонд даже остановился, такой неожиданной и тревожней была мысль, пришедшая ему в голову. Неужели он переспал с неуравновешенной, психически больной женщиной, которая нуждалась в консультации своего психоаналитика сразу после того, как выбиралась из чьей-нибудь постели? Но ведь он не заметил никаких странностей в ее поведении! Кроме того, успокаивал себя Хэммонд, сейчас модно иметь собственного психоаналитика, и многие — не обязательно больные, а просто мнительные люди — любят обращаться к своим врачам по самому ничтожному поводу. В конце двадцатого столетия психотерапевты почти повсеместно вытеснили старших родственников, духовников и даже близких подруг. У самого Хэммонда было несколько близких знакомых, которые посещали психоаналитика каждую неделю, видя в этом единственный способ борьбы со стрессом, и он, хотя и не считал подобное положение естественным, все же не видел в этом ничего постыдного.

Хэммонд помрачнел. Он уже решил, что с миссис Кэрти связываться не станет, следовательно, ему оставалось надеяться, что его гостья только лечилась у доктора. Но в таком случае ему вряд ли удастся узнать что-либо о ней от ее врача. Да и как требовать у доктора информацию, если он даже не знает имени своей гостьи?

Остановившись на противоположной стороне улицы, Хэммонд обдумывал эту дилемму, внимательно разглядывая аккуратный кирпичный особняк доктора с небольшим палисадником перед ним.

В окнах было темно.

Хэммонд как раз собирался сойти с тротуара, чтобы пересечь улицу и взглянуть на дом врача с близкого расстояния, как вдруг дверь дома позади него распахнулась, и оттуда выскочила громадная собака. Она скачками понеслась к калитке, таща за собой на поводке молодого мужчину.

— Уинтроп, стой! Стоять!

Но сдержать Уинтропа было не легче, чем остановить голыми руками разогнавшийся товарный поезд. В три прыжка достигнув ограды, громадный пес поднялся на задние лапы и с силой ударил передними в калитку. Легкая ограда содрогнулась, и Хэммонд невольно попятился. Хозяин Уинтропа рассмеялся и отпер калитку.

— Извините, — сказал он, — надеюсь, старина Уинт не очень вас напугал. Вообще-то он не кусается, но если дать ему такую возможность, может зализать до смерти. С вами все в порядке, сэр? Может, вам чем-нибудь помочь?

— Я искал приемную доктора Кэрти, — пояснил Хэммонд. — Скажите, я туда попал?

— О да. — Молодой человек кивком головы указал на противоположную сторону улицы. — Вы попали именно туда.

— Понятно…

Молодой человек внимательно посмотрел на него.

— Я, видите ли, продаю бланки медицинских справок и рецептов, — поспешил объясниться Хэммонд. — Но на вывеске не написано, в какие часы принимает доктор Кэрти.

— Насколько я знаю, прием начинается с десяти часов. Впрочем, вы всегда можете позвонить и уточнить.

— Да, конечно. Наверное, мне вообще следовало сначала позвонить, прежде чем являться сюда, но я, знаете ли, понадеялся… — Хэммонд не договорил. Уинтроп принялся обнюхивать его брючину, и он отступил на шаг.

Молодой человек дернул за поводок.

— Благодарю вас. — Хэммонд вежливо поклонился. — Всего хорошего, Уинтроп.

От души надеясь, что молодой человек не узнает в нем заместителя окружного прокурора, достаточно часто обращавшегося к согражданам по телевидению, чтобы быть узнанным, Хэммонд не без опаски погладил Уинтропа по голове. Потом он кивнул молодому человеку и уже собирался уйти, когда хозяин овчарки снова заговорил:

— Вообще-то она только что уехала. Вы разминулись с ней всего на несколько минут. Хэммонд обернулся так резко, словно его ударили хлыстом.

— “С ней”? Вы сказали — “с ней”?!

Мистер Дэниэлс избегал смотреть в глаза Стефи и Смайлоу, которые, вернувшись в палату, сели на стулья по обеим сторонам его койки. Теперь он нервничал значительно больше, чем пятнадцать минут назад, и Смайлоу догадался, что болезнь здесь ни при чем. Похоже, мистера Дэниэлса беспокоил не больной живот, а больная совесть.

— Сиделка сказала, что вы вспомнили что-то такое, что может помочь нашему расследованию, — сказал он самым нейтральным тоном.

— Может быть… — Глаза мистера Дэниэлса забегали из стороны в сторону. — Дело, видите ли, в том, что, когда я сбился с пути…

— Сбились с пути?

— Да, если можно так выразиться… — Мистер Дэниэлс затравленно покосился на Стефи. — Я имею в виду мой брак. В свое время у нас с женой возникли некоторые проблемы…

— У вас была любовница?

Смайлоу недовольно заерзал на сиденье. Он уже раскаивался, что позволил Стефи перехватить инициативу. Слова “такт” в ее словаре попросту не было, а сейчас, насколько он понимал, от них требовалась особая деликатность.

— В общем, да, — с несчастным видом пробормотал мистер Дэниэлс. — У меня была женщина.., там, где я работал. Но это продолжалось недолго, совсем недолго. Я увидел, что заблуждаюсь. Вы ведь знаете, как это бывает? Это просто случается с вами, и все. А потом вы просыпаетесь однажды утром и спрашиваете себя, что, ради всего святого, с вами творится? Зачем вы это делаете? Я, например, никак не мог этого понять, ведь я любил свою жену.

Смайлоу мысленно проклинал болтливого мистера Дэниэлса, который начал свое признание так издалека. Тем не менее суровый взгляд, брошенный им на Стефи, означал, что она не должна торопиться и давить на свидетеля.

Дэниэлс как будто что-то понял из их беззвучного разговора и заторопился.

— Почему я вам это рассказываю? — промямлил он. — Дело в том, что с тех пор Лавиния очень нервничает, если я хотя бы посмотрю на другую женщину. Она или сердится, или плачет и говорит мне, что она, должно быть, мне не подходит, и все такое. Вот почему я не смог описать ту женщину подробно, пока моя жена была здесь, — продолжал мистер Дэниэлс. — Я не хотел ее расстраивать, к тому же в последнее время мы прекрасно ладим. Лавиния даже взяла в эту поездку кое-какие, гм-м.., сексуальные приспособления, чтобы нам было приятнее оставаться наедине. Она, знаете ли, смотрит на эту поездку как на второй медовый месяц. В автобусе, в котором нас везде возят, конечно, не поразвлекаешься, но зато каждый раз, когда мы останавливаемся в гостинице, мы…

— Вы хотели рассказать нам о женщине, которую видели в коридоре отеля, — не выдержала Стефи, и улыбка, появившаяся было на лице мистера Дэниэлса, потухла.

— Если бы моя супруга узнала, что я обратил внимание и на ноги, и на фигуру этой молодой леди, — опять заторопился он, — она могла бы подумать, что я снова поглядываю на сторону. И мне пришлось бы снова расплачиваться ни за что.

— Мы прекрасно вас понимаем, — уверил его Смайлоу, натянуто улыбнувшись. — Вы поступили весьма, гм-м.., разумно. Как я понял, вы все-таки можете описать ту молодую женщину, которую в субботу вечером видели в коридоре отеля?

Мистер Дэниэлс самодовольно улыбнулся.

— У вас есть где записать?..

Действуя медленно и осторожно, он помог ей снять свою старую майку с эмблемой колледжа. До этого он прикасался к ней только в темноте. Он знал, какова на ощупь ее кожа, но ему ужасно хотелось видеть, к чему он прикасается.

Ион не был разочарован. Она была обворожительна. Ему нравилось видеть, как его руки прикасаются к ее телу и как оно реагирует на его ласки. Ему нравилось, как она чуть слышно постанывает от удовольствия, когда он целует ее.

— Тебе нравится?

— Да, очень.

Он захватил губами ее сосок и втянул в себя. Она обхватила его голову и застонала почти в полный голос.

— Больно?

— Нет, нисколечко.

Но Хэммонд все равно забеспокоился, заметив красные пятна в тех местах, где он исколол ее щетиной.

— Прости, я не подумал… — Он погладил ее покрасневшую кожу кончиками пальцев.

Она опустила глаза, чтобы посмотреть, потом поднесла его пальцы к губам, поцеловала.

— Я даже не заметила.

— Прости, — повторил он.

— Это неважно.

— Но если я причинил тебе боль…

— Нет. Не причинил. Ты не стал бы… — Она обхватила его за затылок и попыталась заставить снова наклониться. Но он не поддался.

— Ты не возражаешь, если мы… — Он кивнул в направлении кровати.

— Нет.

Они легли на кровать, даже не поправив смятые простыни. Он наклонился над ней и, сжав ее лицо в ладонях, поцеловал столь страстно, что ее тело выгнулось навстречу ему.

Лотом его рука скользнула по ее груди вниз и легла на мягкий живот.

— Господи, как ты прекрасна! — выдохнул он и опустил руку еще ниже. — Ты готова?

— Да!

— Как скоро!

— О-о-о! — ахнула она.

Он приподнялся на руках, чтобы поцеловать ее снова. Это был мягкий, эротичный поцелуй, который закончился, лишь когда она, задохнувшись, отняла губы и посмотрела на него снизу вверх.

Хэммонд улыбнулся.

— Что?

— Мне так жаль… О, прости, прости меня!

— За что ?

— За то, что я… За то, что ты…

Его губы снова коснулись ее рта. Совсем легко. Его шепот был тихим, но горячим:

— Не жалей, не надо.

Она уткнулась лицом в его грудь. Она целовала его и слегка покусывала зубами его кожу. Каждое прикосновение обжигало его, как расплавленный свинец, и в конце концов — сам того не замечая — он стал отзываться на ее ласки короткими стонами, исполненными наслаждения. Это и в самом деле было восхитительно и волшебно.

— Я хочу тебя, — услышал он ее страстный шепот.

— Нет, это я хочу тебя… — ответил Хэммонд, закрывая глаза.

Телефонный звонок, раздавшийся, казалось, над самым ухом, заставил Хэммонда очнуться от грез наяву. Хватая трубку, он не без смущения заметил, что возбудился. Сколько времени заняло это путешествие в позавчера?

Хэммонд бросил взгляд на часы на приборной доске. Часы показывали, что прошло двадцать минут.

— Куда ты, черт тебя возьми, пропал?

— Сегодня ты спрашиваешь меня об этом уже во второй раз, — раздраженно бросил он. — И оба раза — одним и тем же тоном. Мне это начинает надоедать.

— Извини, но я уже несколько раз звонила тебе домой и оставила целую кучу сообщений. В конце концов мне пришло в голову позвонить тебе на сотовый телефон. Ты в машине?

— Разумеется.

— Тогда почему не сразу ответил? Ты выходил?

— Да. — Хэммонд был уверен, что взял трубку на первом же звонке, но, очевидно, это было не так. Неужели он не слышал сигнала? — Мне надо было выпить кофе и перекусить.

— О-о-о, прости, если отрываю тебя от еды. Честно говоря, я не думала, что сегодня вечером ты куда-то поедешь.

Намек был довольно прозрачным. Стефи хотела знать, куда и зачем он отправился, но Хэммонд не собирался ей этого говорить. Времена, когда он отчитывался перед ней за каждый свой шаг, были теперь в прошлом, как и их роман.

Стефи не могла этого не понимать, но ее, вероятно, весьма уязвляло, что через считанные часы после их разрыва он сорвался с места и куда-то укатил, вместо того чтобы остаться дома и предаваться печали в одиночестве. Интересно, как бы она отреагировала, если бы узнала, что он, словно какой-нибудь маньяк, сидит в машине на темной улице и, обливаясь потом от возбуждения, грезит о другой?

Хэммонд ждал возвращения доктора Ю.Э. Кэрти. Он хотел убедиться, что она — та самая женщина, с которой он провел незабываемую ночь в своем загородном доме. Ему даже захотелось сказать об этом Стефи, но он поборол в себе это желание. Это было бы не по-мужски.

— В чем дело, Стефи? — Он вытер покрытый испариной лоб рукавом рубашки.

— Сначала ответь, почему ты не сказал мне, что Мейсон поручил тебе дело?

— Сообщать подобные вещи не входит в круг моих служебных обязанностей, Стефи.

— Это не ответ, Хэммонд.

— Спасибо тебе, Смайлоу… — вполголоса пробормотал Хэммонд, словно обращаясь к самому себе.

— Он предупредил меня как друг.

— Черта с два. Он предупредил тебя потому, что он мой враг. А теперь, может быть, ты все-таки скажешь, зачем я тебе понадобился?

— Не подозревая о том, что мне предстоит играть в этом расследовании второстепенную роль, — сказала Стефи самым сладким голоском, на какой только была способна, — я поехала со Смайлоу в больницу Руперта. И нам повезло.

— Что ты имеешь в виду?

— Один из тех, кого доставили в больницу с пищевым отравлением, кое-что вспомнил.

Впереди сверкнули фары. Какая-то машина сворачивала в переулок, где притаился в засаде Хэммонд. Он тоже завел мотор.

— Эй, Хэммонд, куда ты подевался? — раздался у него в ухе нетерпеливый голос Стефи. — Тебе что, неинтересно?

— Интересно, интересно. Говори, я слушаю… — Он выпрямился на сиденье и напряг зрение, стараясь рассмотреть приближающуюся машину.

— Он видел женщину около дверей номера Петтиджона. Собственно говоря, он не совсем уверен, был ли это тот самый “люкс”, но это легко проверить. Главное…

Неизвестный автомобиль остановился напротив дома доктора Кэрти. “Она уехала с каким-то парнем в “Мерседесе” с откидным верхом”, — сказал Хэммонду хозяин Уинтропа. Эта машина тоже была открытой. Кроме водителя, на переднем сиденье был еще и пассажир.

— ..Главное, — продолжала тем временем Стефи, — что после долгого рассказа о своих собственных любовных похождениях…

Хэммонд тронул машину с места и медленно поехал вперед. В переулке было так темно, что он никак не мог рассмотреть, кто сидит рядом с водителем.

— ..Мистер Дэниэлс описал эту таинственную незнакомку гораздо подробнее, чем в первый раз, когда рядом с ним сидела его собственная жена.

Когда она произнесла слова “таинственная незнакомка”, Хэммонд невольно вздрогнул, но постарался взять себя в руки.

— При чем тут его жена? — раздраженно спросил он. Теперь фары неизвестной машины били ему прямо в глаза, и он вообще ничего не видел. — Этот ваш мистер Дэниэлс… Он что, встретил в отеле свою прежнюю любовницу?

— Нет, ты не понял. Впрочем, я потом расскажу тебе все подробно. Главное, что он дал довольно точное описание…

Хэммонд поравнялся с неизвестной машиной. Это действительно оказался “Мерседес” с откидным верхом. За рулем сидел мужчина, которого он никогда прежде не видел. Пассажирка… Это была она, его ночная гостья! Несмотря на темноту, никаких сомнений у Хэммонда не возникло.

— Мистер Дэниэлс очень хорошо запомнил, как она выглядела: рост, фигура, цвет волос и так далее…

Но Хэммонд ее уже не слышал. Проехав на малой скорости мимо стоящего у тротуара “Мерседеса”, он впился взглядом в боковое зеркало заднего вида и увидел, как мужчина опустил руку на плечи пассажирке и заставил повернуться к себе. Их губы почти соприкасались…

Хэммонд так резко нажал на газ, что покрышки протестующе взвизгнули. В следующее мгновение он резко свернул за угол, едва не протаранив ехавший по соседней улице джип.

То, что он только что совершил, было глупой, мальчишеской выходкой, но что-то в этом роде ему было необходимо. Хэммонд должен был разрядиться. Лучше всего, конечно, было бы что-нибудь сломать, как вариант — можно было обругать последними ми словами Стефи, которая, захлебываясь от восторга, продолжала что-то вещать ему прямо в ухо.

— Так и сделай, — неожиданно сказал он, прервав ее на середине фразы.

— Сделать — что? — удивилась Стефи.

Хэммонд не знал, что ответить. Он не слышал ее последних слов, но признаваться в этом ему не хотелось. Хэммонд так резко нажал на газ, что покрышки протестующе взвизгнули. Ее голос заглушил шум крови, бросившейся ему в голову. Часть ее слов все же достигла сознания Хэммонда, в то время как остальные утонули в могучем первобытном желании выскочить из машины и задушить водителя “Мерседеса” на месте.

Теперь ему необходимо было что-то сделать, совершить какой-то решительный поступок, чтобы вернуть себе уверенность в том, что он все еще способен контролировать ход событий. Иначе он просто взорвется. И Хэммонд сказал резко:

— Я хочу, чтобы завтра утром вы пригласили к этому человеку художника. Нашего полицейского художника. Пусть сделает со слов свидетеля несколько набросков и попробует составить фоторобот. Это необходимо сделать как можно скорее…

— Но, Хэммонд, уже поздно. Мы сможем связаться с полицейским художником только завтра утром, когда он придет на службу…

Хэммонд машинально посмотрел на часы. Он просидел в своем автомобиле почти четыре часа, подстерегая доктора Кэрти и предаваясь сексуальным фантазиям. Но доктор Кэрти вернулась домой в обществе другого мужчины.

— Я знаю, сколько сейчас времени, — ответил он. — Но экстренные обстоятельства позволяют…

— Ну, не знаю, — с сомнением произнесла Стефи. — Дело в том, что…

— В какой палате лежит этот.., свидетель? — перебил ее Хэммонд.

— Мистер Дэниэлс? Зачем тебе?

— Я хочу сам поговорить с ним.

— В этом нет никакой необходимости. Мы со Смайлоу допрашивали его достаточно долго. Кроме того, завтра утром мистер Дэниэлс выписывается…

— Тем более нужно торопиться. Встретимся в больнице завтра в семь тридцать утра. И захватите с собой полицейского художника, пусть для этого его даже придется разбудить.