Алиби

Глава 19

Лют Петтиджон завещал, чтобы его кремировали, поэтому сразу после вскрытия тело перевезли в городской крематорий. Вдова Петтиджона позаботилась обо всех формальностях и заполнила все необходимые бумаги. Тело было предано огню, и уже в воскресенье утром Дэви Петтиджон по лучила на руки урну с прахом мужа.

На утро вторника была назначена и поминальная служба, хотя ввиду особых обстоятельств кончины Петтиджона кое-кто считал, что вдова излишне торопится.

Ровно в десять утра из боковых дверей появилась Дэви, прошествовавшая к свободным местам в первом ряду. Она с головы до пят была одета в черное, и лишь нитка крупного жемчуга оживляла ее траурный наряд. Волосы она собрала на затылке в простой “конский хвост”, а на голову надела черную соломенную шляпу, широкие поля которой скрывали ее лицо — как и темные солнечные очки, которые она не снимала на протяжении всей службы.

— Как ты думаешь, почему она прячет глаза? — спросила Стефи у Смайлоу. — Потому, что они опухли от слез, или, напротив, потому, что они сухи?

Смайлоу сидел, наклонив голову, как будто в самом деле прислушивался к молитвам, и вопрос Стефи заставил его нахмуриться.

— Не знаю, — коротко ответил он одними губами.

— Извини. — Стефи покачала головой. — Вот не знала, что ты веришь этим предрассудкам.

После этого она замолчала и не произнесла ни слова до самого конца службы, хотя и не была религиозна. Вечная жизнь интересовала Стефи гораздо меньше, чем жизнь земная, главным образом потому, что все ее честолюбивые мечты были связаны именно с этим миром. Да и венец праведницы, которым она могла быть награждена в загробной жизни, привлекал ее гораздо меньше, чем должность окружного прокурора.

Поэтому, отключившись от проникновенных слов заупокойной молитвы и траурных гимнов, Стефи потратила этот час на то, чтобы еще раз обдумать все аспекты дела Петтиджона и в особенности то, как она может использовать их для собственной выгоды.

Вчера вечером именно она позвонила прокурору Мейсону. Извинившись за то, что беспокоит его дома, Стефи рассказала ему о показаниях Юджин Кэрти и о том, как та солгала, выдумав историю о поездке в Харбор-Таун. Прокурор поблагодарил ее за то, что она своевременно проинформировала его, и Стефи, чувствуя, что заработала скаутское очко [2], решилась сделать еще один шаг. Самым естественным тоном, на какой только была способна, Стефи уверила Мейсона, что несколько позднее Хэммонд, несомненно, тоже известил бы начальство о последних событиях. “Хотя, — закончила она доверительно, — мне почему-то кажется, что Хэммонд не считает это важным”.

О том, чего она добилась этими хорошо обдуманными словами и какие дивиденды заработала, Стефи подумать не успела. Служба закончилась, и все вокруг встали ставать. Поднялась со своего места и она.

— Как мило, не правда ли? — спросила она у Смайлоу, глядя, как со всех сторон к Дэви Петтиджон стекаются дальние и близкие знакомые, чтобы лично принести свои соболезнования. Среди них Стефи заметила и Хэммонда, который по-дружески обнял вдову за плечи, а она поцеловала его в щеку.

— Они, оказывается, так коротко знакомы? — удивилась она.

— Хэммонд и Дэви — друзья детства, — пояснил Смайлоу.

— Насколько близкие? — не отступала Стефи.

— А что? — Смайлоу внимательно посмотрел на нее.

— А то, что Хэммонд упорно отказывается включить Дэви Петтиджон в число подозреваемых.

Смайлоу ответил не сразу, и некоторое время они со Стефи смотрели, как к Дэви подошли мистер и миссис Престон Кросс, которые тоже обняли ее. С супругами Кросс Стефи встречалась только однажды. Как-то они с Хэммондом отправились на соревнования по гольфу, и там он представил ее своим родителям. Тогда Хэммонд назвал ее просто товарищем по работе, а не своей девушкой, что несколько уязвило Стефи, однако она легко утешилась, позволив себе пококетничать с Престоном, который произвел на нее впечатление человека решительного и опасного.

Что касалось Амелии Кросс, то она была полной противоположностью своему мужу. Миниатюрная, миловидная, вежливая и мягкая в обхождении, она воплощала в себе характерный тип южной леди и, казалось, ни разу в жизни не высказала самостоятельного суждения. Впрочем, решила Стефи, у нее, наверное, никогда и не было своего мнения.

— Вот тебе и ответ на твой вопрос, — процедил сквозь зубы Смайлоу. — Для Дэви Амелия и Престон — все равно что приемные родители.

— Кстати, что ты имеешь против Дэви? — поинтересовался Смайлоу, когда они шли к его машине. — Ведь, насколько я понимаю, ты уже вычеркнула ее из списка подозреваемых.

— Кто тебе сказал? — вопросом на вопрос ответила Стефи, открывая дверцу и опускаясь на переднее сиденье.

— Мне так показалось, — коротко сказал Смайлоу, садясь за руль.

— Конечно, доктор Кэрти в этом смысле выглядит куда перспективнее, — согласилась Стефи, почувствовав, куда он клонит. — Но это ни в коей мере не освобождает от подозрений нашу веселую вдову. Включи-ка кондиционер, — попросила она, обмахиваясь ладонью. — Кстати, ты намекнул безутешной миссис Петтиджон, что ее алиби никуда не годится?

— Один из моих людей устроил ей и Саре Берч перекрестный допрос, — сказал Смайлоу. — Но похоже, что они обе действительно забыли о том, что в тот день служанка ездила за продуктами.

— И ты в это поверил? — удивилась Стефи. Они успели проехать несколько кварталов, прежде чем Смайлоу, долгое время молчавший, удивил ее неожиданными словами:

— Мы нашли человеческий волос в номере на ковре. Он бросил на Стефи быстрый взгляд и расхохотался, увидев выражение ее лица.

— Нет, пока ничего определенного, — добавил он. — Петтиджон мог подцепить его где угодно. Этот волос может принадлежать любому постояльцу, который снимал номер до него, любой горничной или официанту коридорной службы.

— Но если он принадлежит мисс Кэрти…

— Я вижу, она не дает тебе покоя.

— Если этот волос принадлежит Юджин Кэрти… Ты понимаешь, что это значит?

— Мы пока не знаем, ее это волос или нет.

— Но мы знаем, что она солгала! — воскликнула Стефи.

— У нее могло быть для этого с десяток причин.

— Теперь ты говоришь точь-в-точь как Хэммонд! Смайлоу хмыкнул.

— Кстати, о Хэммонде, — сказал он. — Вчера вечером я застал его в номере Петтиджона.

— Что он там делал?

— Осматривался.

— Зачем?

— Думаю, он надеялся найти что-то такое, что я пропустил.

— А тебя-то зачем туда понесло? Смайлоу неожиданно замялся.

— Вообще-то мне пришло в голову, что я действительно мог не обратить внимания на какую-то важную деталь.

— Вот что делает тестостерон с мужиками! — с презрением бросила Стефи. — Все мужчины таковы — готовы из штанов выпрыгнуть, лишь бы насолить друг другу!.. Между прочим, — добавила она после паузы, — тебе не приходило в голову, что это может влиять и на твое отношение к мисс Кэрти?

— Что именно? — не понял Смайлоу.

— Я имею в виду, если бы она не была известным психоаналитиком, если бы не была такой образованной и привлекательной, если бы не умела ясно выражать свои мысли и держать себя в руках, может быть, вы с Хэммоидом относились бы к ней иначе? Ведь я почти уверена, что, если бы перед вами сидела крутая девчонка с оранжевым “ирокезом” на голове и татуировками на обеих сиськах, вы бы не постеснялись нажать на нее как следует, а теперь… Я просто не узнаю вас обоих!

— Ну, на это я и отвечать не буду, — отрезал Смайлоу.

— Если я ошибаюсь, — не отставала Стефи, — тогда объясни, почему вы так боитесь сделать то, что диктует ситуация?

— Потому что я не могу арестовать доктора Кэрти только на основании того, что она сказала не правду. Для этого мне нужно нечто посущественнее, чем выдуманная поездка в Хилтон-Хед. Уж кто-кто, а ты-то должна это понимать. Мне необходимо как-то связать ее с Петтиджоном, найти железные доказательства того, что она хотя бы побывала у него в номере в субботу.

— А лучше всего было бы найти оружие, не так ли?

— Над этим мы сейчас работаем.

Стефи некоторое время разглядывала его чеканный профиль.

Наконец ее губы дрогнули в улыбке.

— Ну ладно, Смайлоу, выкладывай, что там у тебя? Я же вижу, что тебе есть что сказать — это у тебя просто на лице написано!

— Ты узнаешь последние новости одновременно с остальными — и не раньше.

— А когда это будет?

— Сегодня во второй половине дня. Я пригласил доктора Кэрти на вторую беседу, и она согласилась, хотя ее адвокат и не рекомендовал этого делать.

— Значит, она не подозревает, какую ловушку ты ей приготовил? — Настроение у Стефи снова повысилось, и она рассмеялась почти весело. — Мне не терпится увидеть, какое у нее будет лицо, когда капкан захлопнется!

Ее лицо выражало полное удивление и растерянность, как, впрочем, и лицо Хэммонда.

Поначалу, однако, ничто не предвещало беды. Хэммонд, Смайлоу, Стефи и Перкинс встретились в коридоре возле кабинета детектива. Не было только самой Юджин, и Смайлоу предложил им подождать внутри. Хэммонд уже собирался войти в кабинет вместе со всеми, как вдруг Стефи спохватилась, что оставила какие-то документы в дежурной части на первом этаже полицейского управления. Документы относились к какому-то другому делу, но Хэммонд, который начинал испытывать легкую клаустрофобию при одном виде крошечного кабинета Смайлоу, вызвался сходить за ними.

Выйдя из отдела по расследованию тяжких преступлений, он как по наитию свернул к лифтам, хотя на первый этаж можно было с тем же успехом спуститься и по лестнице. Но не успел Хэммонд нажать кнопку вызова, как двери отворились и он увидел в кабине Юджин. Несколько мгновений они растерянно и потрясение смотрели друг на друга, потом Хэммонд решительно шагнул внутрь и нажал кнопку первого этажа.

Закрывшиеся двери лифта, казалось, отделили их от всего остального мира. Они были в кабине одни, и Хэммонд ясно ощущал легкий аромат духов Юджин. Взгляд его в мгновение ока охватил ее всю — аккуратно причесанные и подобранные волосы, стройную фигуру, легкий румянец щек.

Взгляд Юджин тоже не остался неподвижным, он скользил по его лицу точно так же, как когда-то на заправочной станции за секунды до того, как он поцеловал ее. Это умение сосредоточиваться на том, на чем останавливались ее глаза, волновало Хэммонда в Юджин едва ли не больше всего, и сейчас он снова почувствовал легкое покалывание прилившей к губам крови.

— В субботу вечером… — начал он.

— Пожалуйста, не спрашивай меня ни о чем.

— Почему ты солгала им?

— А ты бы хотел, чтобы я сказала правду?

— Я не знаю, в чем состоит правда. Этот человек.., мистер Дэниэлс… Он видел тебя возле номера Петтиджона или нет?

— Я не собираюсь обсуждать это с тобой.

— Но почему…

Лифт остановился на первом этаже, и двери отворились. На площадке никого не было, и Хэммонд выступил наружу, продолжая, однако, придерживать двери ногой, чтобы они не закрылись.

— Сержант! — окликнул он дежурного по управлению. — Мисс Манделл говорит, что оставила здесь папку с документами. Вы ее не видели?

— Папку с документами? — отозвался дежурный. — Нет, не видел. Если она мне попадется, я отправлю ее мисс Манделл.

— Будьте так добры.

Хэммонд вернулся в лифт и, отпустив двери, нажал кнопку второго этажа.

— Почему ты не хочешь сказать мне? — повторил он хриплым шепотом.

— У нас всего несколько секунд, — возразила Юджин. — Ты хочешь потратить их на разговоры о том, была я там или нет?

— Конечно же, нет! — заторопился Хэммонд и непроизвольно шагнул к ней. — Я хочу просто обнять тебя. Ее руки сами собой взлетели вверх.

— Нет, не надо, я… Мне почему-то нечем дышать.

— Именно это ты сказала, когда кончила во второй раз. Или это было, когда мы перебрались на пол?

— Прекрати, прошу тебя!

— А вот этого ты не говорила. За всю ночь ты ни разу не попросила меня остановиться. Тогда почему ты сбежала утром?

— По той же причине, по которой мне приходится скрывать, что я была с тобой.

— Из-за Петтиджона? Но я знаю, что ты его не убивала — время не совпадает. Однако твое положение все равно уязвимо, и Смайлоу этим воспользуется.

— Я должна была уехать от тебя тем утром. И.., мне не хотелось бы, чтобы кто-то застал нас за разговором сейчас.

— Но если ты ни в чем не виновата, — сказал он, приближаясь к ней еще на полшага, — зачем тебе понадобилось алиби? Ведь именно ради этого ты легла со мной в постель в субботу вечером, не так ли?

В ее глазах полыхнули искорки гнева, губы дрогнули, словно она хотела сказать ему что-то резкое, но в этот момент лифт остановился, дверцы разъехались, и Хэммонд увидел на площадке ожидавшую их Стефи.

— О-о-о! — протянула она, быстро поглядев сначала на Юджин, потом на Хэммонда. — Я как раз за тобой… Я нашла досье. — Она подняла руку, в которой была зажата папка. — Извини, что заставила тебя спускаться.

— Пустяки.

— Позвольте пройти, — сказала Юджин, выжидательно глядя на загораживавшего дорогу Хэммонда.

— Мистер Перкинс уже здесь, доктор Кэрти, — сказала Стефи, сухо кивнув Юджин.

— Благодарю вас, — с достоинством отозвалась Юджин и шагнула к дверям отдела по расследованию тяжких преступлений.

— А где это вы встретились? — с подозрением осведомилась Стефи. Этот вопрос едва не застиг Хэммонда врасплох.

— Мисс Кэрти ждала лифт внизу, — солгал он.

— Понятно. — Стефи кивнула. — Раз все в сборе, можно начинать.

— Скажи Смайлоу, пусть подождет еще пару минут, — вмешался Хэммонд. — Мне нужно заглянуть еще в одно место.

Стефи с Юджин направились к кабинету Смайлоу, а Хэммонд юркнул в мужской туалет, который, к счастью, оказался свободен. Склонившись над раковиной, он несколько раз плеснул себе в лицо холодной водой. Поглядев на себя в зеркало, он негромко выругался.

Он просил подождать его пару минут, однако, чтобы прийти в себя, ему, похоже, требовалось гораздо больше времени. На щеках его по-прежнему горели два красных пятна, которые, несомненно, не ускользнули от внимательных глаз Стефи, но гораздо хуже этого было тягостное ощущение собственной вины, от которого, как подозревал Хэммонд, ему вряд ли удастся избавиться.

Что ему теперь делать?

Он не знал ответа на этот вопрос. Еще недавно он не знал и даже не слышал о Юджин Кэрти, теперь же эта женщина стала для него центром циклона, грозившего закружить его, засосать, подбросить вверх и швырнуть о землю с такой силой, что от него ничего не останется. Выхода из создавшегося положения Хэммонд не видел. Он не просто ошибся или оступился, а совершил серьезное должностное преступление и к тому же вовсе не горел желанием во всем признаться и исправить причиненное зло. Он продолжал упорствовать в своем заблуждении, хотя, строго говоря, никакого выбора у него не осталось. Он мог бы реабилитировать себя, когда узнал Юджин на портрете, нарисованном полицейским художником, но упустил свой шанс, а теперь было слишком поздно.

— Смайлоу, Стефи! Вы просто не поверите! Именно с этой женщиной я переспал в ночь с субботы на воскресенье! Не может быть, чтобы она прикончила Люта Петтиджона, а потом преспокойно легла со мной в постель!

Если бы тогда Хэммонд нашел в себе силы и решимость произнести эти слова, тогда бы он был чист. В конце концов, когда он вез Юджин к себе домой, он не мог знать, что назавтра она окажется подозреваемой номер один в деле об убийстве. В крайнем случае он мог бы даже представить дело так, будто она сама соблазнила его, чтобы создать себе приемлемое алиби. О том, что это предположение может быть недалеко от истины, Хэммонд старался не думать. Тогда бы ему, возможно, лишь попеняли за неразборчивость в связях, впрочем, вполне простительную, поскольку в красоте Юджин было трудно отказать. В любом случае Хэммонд не запятнал бы себя, не погубил карьеру, не оказался бы в центре громкого скандала. Возможно, некоторое время коллеги отпускали бы по его адресу не слишком лицеприятные шуточки, но, в конце концов, это можно было пережить.

Но он промолчал. И согласно всем писаным и неписаным правилам, существовавшим для работников прокуратуры, его поведение было непростительным.

Но одно Хэммонд знал наверняка: будь у него возможность повернуть события вспять, он поступил бы точно так же.

С самого начала Юджин насторожила показная вежливость, с какой детектив Смайлоу придвинул ей стул и пригласил устраиваться поудобнее. Он даже спросил, не хочет ли она сока или воды. Это настолько не сообразовывалось с ее представлениями о его характере, что Юджин на всякий случай внутренне собралась.

— Прошу вас, мистер Смайлоу, — сказала она, — давайте не будем попусту тратить время и притворяться, будто я здесь со светским визитом. Вы просили меня приехать, а я всегда считала, что тот, кто помогает полиции, выполняет свой гражданский долг. Поэтому я здесь.

— Ваша сознательность, мисс Кэрти, выше всякой похвалы.

— Давайте все же оставим любезности и перейдем к делу, — вмешался Фрэнк Перкинс. — Вы хотели о чем-то спросить мою клиентку, Смайлоу?

— Да, хотел… — Как и в прошлый раз, Смайлоу снова уселся на краешек стола. — Итак, на чем мы остановились в прошлый раз?

За спиной Юджин открылась и закрылась дверь кабинета, и, даже не оборачиваясь, она поняла, что вошел Хэммонд. Его присутствие, казалось, поколебало самый воздух в тесном кабинетике детектива, и Юджин невольно напряглась, стараясь ничем не выдать себя. Она никак не могла успокоиться после их разговора в лифте. Даже не разговора… Нескольких секунд, которые они провели наедине, оказалось достаточно, чтобы глаза у нее заблестели, а щеки расцвели румянцем. Даже Перкинс это заметил, поскольку первое, о чем он спросил, когда она вошла в кабинет, это о том, как она себя чувствует. У Юджин был соблазн сказать, что ей нездоровится, однако она просто сослалась на жару и духоту.

Но никакая духота не способна была вызвать эту жаркую пульсацию губ и ощущение легкого покалывания во всем теле. Боже, неужели она возбудилась только от того, что он захотел обнять ее? Или в ее эмоциональном и физическом состоянии повинно и острое чувство вины, которую она испытывала перед Хэммондом за то, что скомпрометировала его, поставила перед таким нелегким выбором?

Только вначале, напомнила она себе. Лишь вначале Юджин сознательно хотела скомпрометировать его. Законы биологии довершили остальное, довершили практически помимо ее воли.

И сейчас, стоило только Хэммонду войти в комнату, она снова почувствовала то же, что испытывала тогда.

Лишь с огромным трудом Юджин удалось сдержать себя и не обернуться. При других обстоятельствах в этом, возможно, не было бы ничего особенного, но сейчас ее очень нервировало присутствие Стефи Манделл. Из всех, находившихся в комнате, она была самым опасным врагом, способным с чисто женской проницательностью не только уловить исходящие от нее и от Хэммонда токи, но и правильно их истолковать. И без того Стефи насторожилась, когда увидела их вдвоем в лифте. Юджин физически почувствовала направленный на нее испытующий взгляд, и хотя она изо всех сил старалась казаться спокойной, ей это не вполне удалось.

Пока она размышляла, Смайлоу включил магнитофон и надиктовал на пленку имена и должности присутствующих. Потом он протянул Юджин запаянную в пленку газетную вырезку.

— Будьте добры, прочтите это, доктор Кэрти, — предложил он. Юджин пробежала глазами коротенький заголовок. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы понять, что в прошлый раз она допустила непростительный промах, который будет стоить ей очень и очень дорого.

— Может быть, вы прочтете заметку вслух? — предложил Смайлоу. — Мне бы хотелось, чтобы мистер Перкинс тоже послушал…

Понимая, что детектив пытается унизить ее, Юджин прочла статью намеренно ровным и спокойным голосом, хотя это далось ей нелегко. Дорога на Харбор-Таун перекрыта, население эвакуировано… И надо же было этому дурацкому пожару случиться именно в те часы, когда — как она заявила — она предприняла поездку в Хилтон-Хед!

Когда она закончила, в комнате повисла напряженная тишина. Потом Перкинс попросил ее дать ему взглянуть на заметку, и Юджин протянула ему вырезку, продолжая при этом смотреть на Смайлоу.

— Итак, мисс Кэрти?.. — сказал детектив.

— Что — “итак”?

— В прошлый раз вы солгали нам, не так ли?

— Вы не обязаны отвечать, мисс Кэрти, — быстро вставил Перкинс, и Юджин только улыбнулась и покачала головой.

— Где вы были в прошлую субботу во второй половине дня и вечером?

— Не отвечайте, Юджин, — снова сказал адвокат.

— Но я могу ответить, Фрэнк, — возразила она.

— Я настоятельно рекомендую вам не отвечать на подобные вопросы, — твердо повторил Перкинс.

— Мне кажется, не будет никакого вреда, если я скажу… — Юджин посмотрела сначала на неодобрительно нахмурившегося адвоката, потом перевела взгляд на Смайлоу. — В тот день я действительно планировала съездить в Хилтон-Хед, но в последнюю минуту передумала.

— Почему?

— Не знаю, должно быть, обычный каприз. — Она слегка пожала плечами. — Вместо этого я отправилась на ярмарку в Бьюфорте.

— На ярмарку?

— Да, в тот день в Бьюфорте была ярмарка и праздничный карнавал. Это легко проверить, мистер Смайлоу. Именно туда я и отправилась после того, как уехала из Чарлстона.

— Это может кто-нибудь подтвердить?

— Сомневаюсь. Там были сотни людей. Вряд ли меня мог кто-то запомнить.

— Повторяется история с официанткой из Хилтон-Хед? Похоже было, что вырвавшееся у Стефи замечание понравилось Смайлоу не больше, чем самой Юджин, поскольку, прежде чем продолжить, он бросил в ее сторону сердитый взгляд.

— Вы могли где-то увидеть объявление о ярмарке и выдумать эту поездку, как выдумали путешествие в Хилтон-Хед, — сказал он, на мгновение сбившись с корректного тона, какого старался придерживаться с начала допроса.

— Могла, но не выдумала.

— Почему мы должны верить вам, если однажды уже поймали вас на лжи?

— Можете не верить… — Юджин пожала плечами. — В конце концов, где я была, не имеет никакого значения, потому что, как я уже сказала, я не была знакома с Лютом Петтиджоном и ничего не знаю об обстоятельствах его трагической смерти.

— Мисс Кэрти не знала даже, что он был застрелен, — вставил Перкинс, с одобрением посмотрев на нее.

— Да, мы все помним, как была потрясена ваша клиентка, когда мы упомянули при ней о подлинной причине смерти Петтиджона. — Под насмешливым взглядом детектива Юджин вспыхнула, но сумела сдержать себя.

— Выезжая из Чарлстона, я намеревалась побывать именно в Хилтон-Хед, — повторила она. — Но когда я увидела ярмарку, то решила провести время в Бьюфорте. Все-таки Хилтон-Хед находится довольно далеко от Чарлстона.

— Почему вы скрыли это в первый раз?

"Чтобы защитить себя. И чтобы спасти Хэммонда…” — такова была правда, но Юджин не смела ее открыть. В конце концов, Хэммонду полагалось говорить правду по долгу службы, но он молчал, так почему же она должна открыть свою тайну?

После вчерашней встречи с Бобби Тримблом Юджин долго лежала без сна, обдумывая свое положение. В конце концов она пришла к заключению, что, если ей удастся удерживать Бобби на порядочном расстоянии, никто и никогда не сможет связать ее с Петтиджоном. Пока Хэммонд уверен в ее невиновности, то, где она провела ночь с субботы на воскресенье, останется их тайной хотя бы уже потому, что истина была невыгодна ему самому.

Но ведь Хэммонд — специальный помощник окружного прокурора, и он будет вести это дело, напомнила она себе. До каких пор он сможет пренебрегать своими служебными обязанностями?

Очевидно, до тех пор, пока будет уверен в ее невиновности. Но если у него появится хотя бы тень сомнения, тогда…

О том, что случится тогда, Юджин размышлять не стала. “Буду отвечать на вопросы, пока он не убедится в моей невиновности, а там видно будет”, — решила она.

— С моей стороны это было глупо, мистер Смайлоу, — сказала Юджин. — Но мне почему-то показалось, что история с поездкой в Хилтон-Хед будет звучать гораздо убедительнее. В конце концов, я уже не маленькая девочка, чтобы любить карнавалы и ярмарки.

— Но зачем вам понадобилось убеждать нас в чем-то? Фрэнк Перкинс поднял руку, но Юджин опередила его.

— Я не привыкла, чтобы меня допрашивали в полиции, — сказала она. — Я нервничала, как, наверное, нервничает каждый, кто попадает в этот кабинет. Вы должны меня понять.

— Я вас понимаю, доктор Кэрти, — сказал Смайлоу с кривой улыбкой. — Поверьте, у меня не было ни малейшего намерения запугивать вас, но и вы меня поймите: с моей точки зрения, вы вели себя намного спокойнее, чем любой из тех, кого я когда-либо допрашивал. И я, и мисс Манделл, и мистер Кросс — мы все отметили, как хорошо вы владеете собой. Редко кто способен держаться столь невозмутимо, когда его обвиняют в убийстве.

Не зная, как расценивать эти слова — как оскорбление или как комплимент, — Юджин промолчала. Интересно, промелькнуло у нее в голове, что сказал Хэммонд по поводу этого ее “странного спокойствия”? У кого, у кого, а у него-то было что сказать…

— Знаете, мисс, вы — настоящая мошенница!..

— Прошу прощения, как вы сказали ?.. Притворяясь оскорбленной, она запустила обе руки ему в волосы, и попыталась оторвать его голову от своей шеи, но он не поддался.

— Просто ты попал на женщину, которая умеет прекрасно владеть собой, — проговорила она, оставляя свои попытки. Его щетина слегка кольнула ее грудь.

— Когда я спасал тебя от морских пехотинцев, я подумал: “Вот крутая телка”.

— То “мошенница”, то “крутая телка”… Уж не знаю, что звучит оскорбительнее.

— ..Но в постели, — продолжал он, не слушая ее, — твое поведение никак нельзя назвать сдержанным.

— Трудно сдерживаться, когда…

— Когда что?

— Когда…

Его язык коснулся ее соска, и она снова потеряла всякое самообладание.

— Вы были на ярмарке одна?

— Что? — Вопрос Смайлоу так резко вернул ее к действительности, что на мгновение Юджин растерялась и, не совладав с собой, бросила на Хэммонда быстрый взгляд. Его глаза полыхнули в ответ таким жаром, словно он все это время читал ее мысли и испытывал то же, что и она. Вновь испытывал…

И, глядя на вздувшуюся, пульсирующую вену у него на виске, Юджин со стыдом и растерянностью осознала, что всего минуту назад она была опасно близка к самому настоящему оргазму.

— Что вы сказали? — снова повернулась она к Смайлоу, и детектив повторил свой вопрос.

— Да-да, — поспешно кивнула Юджин. — Я была на ярмарке одна.

— И оставались одна на протяжении всего вечера? — уточнил Смайлоу.

Смотреть в его немигающие глаза и лгать было невероятно трудно, но она снова кивнула.

— Вы не встретили никого из друзей? Ни с кем не познакомились? Может быть, вы позволили кому-то поухаживать за вами?

Юджин быстро сглотнула. Это было уже очень “горячо”. Почему он спрашивает?

— Нет, я была одна, — повторила она снова, борясь с подступающей паникой.

— У меня нет сомнений, что вы уехали с ярмарки тоже одна, — сказал Смайлоу с плохо скрытой издевкой. — Позвольте узнать, во сколько это было?

— Когда аттракционы стали закрываться. Сколько времени тогда было, я просто не помню — не обратила внимания.

— И куда вы отправились потом?

— Вопрос не относится к существу дела, — вмешался долго молчавший Перкинс. — И вообще, детектив, результаты этой, с позволения сказать, беседы, а по сути — самого настоящего допроса, не могут иметь никакой юридической силы. У вас нет никаких оснований требовать от моей клиентки отчета о том, где она была, что делала, с кем встречалась или не встречалась. Мисс Кэрти имеет право вообще не отвечать на ваши вопросы, к тому же вы пока не доказали, что она побывала в номере Петтиджона или хотя бы возле него. Она же объяснила, что даже не была с ним знакома! — Тут адвокат даже привстал на стуле от возмущения. — Совершенно недопустимо, чтобы человек с такой безупречной репутацией и занимающий столь заметное положение в обществе, как доктор Кэрти, подвергался этому возмутительному допросу на том лишь основании, что какой-то приезжий из Мейкона утверждает, будто видел ее в коридоре, хотя вы сами заявили, что он в это время не чаял, как добраться до туалета! Скажите, Смайлоу, вы действительно считаете человека, страдающего острым кишечным расстройством, способным замечать что-либо вокруг себя? Может ли он быть достаточно надежным свидетелем, чтобы на основании его показаний обвинять мою клиентку в таком серьезном преступлении, как убийство? Если да, — тут голос адвоката зазвенел от возмущения, — то я могу сказать вам только одно: вы опустили планку, опускать которую нельзя ни в коем случае. Этак вы далеко пойдете, детектив! Подумайте об этом на досуге, потому что мы немедленно уходим. И зарубите себе на носу: в следующий раз моя клиентка и пальцем не пошевелит, чтобы помочь полиции, которая только и делает, что оскорбляет ее, вторгается в ее частную жизнь и мешает нормальной работе с пациентами. И он знаком предложил Юджин встать.

— Блестящая речь, Фрэнк, но мы еще не закончили, — отозвался Смайлоу. — Моим помощникам удалось уличить мисс Кэрти еще в одной лжи, которая имеет отношение к такому важному вопросу, как орудие убийства.

— Может иметь, детектив, — машинально поправил его адвокат, мигом насторожившись. — Выбирайте выражения, когда говорите о подобных вещах. Я уже сейчас могу подать иск на полицейское управление по обвинению в клевете.

— Не волнуйтесь, адвокат, в данном случае даже вам не подкопаться… — Смайлоу довольно хмыкнул и повернулся к Юджин:

— Доктор Кэрти, вчера вы заявили, что не храните огнестрельное оружие.

— Я подтверждаю это, — кивнула она.

— Тогда ознакомьтесь. — И Смайлоу достал из папки стандартную регистрационную форму, которую Юджин тотчас же узнала. Бегло проглядев ее, она передала документ адвокату.

— Я купила этот револьвер для самообороны, — сказала она спокойно. — Как следует из даты, это было много лет назад. Но сейчас револьвера у меня нет.

— Что же с ним случилось?

— Юджин?.. — Фрэнк Перкинс наклонился вперед, вопросительно глядя на нее.

— Я отвечу, — кивнула она и снова повернулась к Смайлоу. — Как я уже сказала, револьвер был приобретен мною для самозащиты несколько лет назад, но, если не считать нескольких уроков стрельбы, я ни разу им не воспользовалась. Он всегда лежал в кобуре под сиденьем моей машины, и в конце концов я совершенно о нем забыла. Я не вспомнила о револьвере и тогда, когда продала старый автомобиль и купила новый. Только через несколько недель я спохватилась и позвонила в фирму, которая приобрела у меня подержанную машину. Менеджер пообещал навести справки, но, как вскоре выяснилось, ни его сотрудники, ни покупатель ничего о револьвере не знали. Очевидно, кто-то, кто чистил салон или ремонтировал мою старую машину перед продажей, наткнулся на него и решил присвоить. Как бы там ни было, револьвер пропал.

— Ваш револьвер был того же калибра, что и тот, из которого стреляли в Люта Петтиджона?

— Да, это был стандартный револьвер калибра 38 мм, мистер Смайлоу. Он не отличался от серийных образцов даже улучшенной отделкой.

Детектив улыбнулся холодной улыбкой, которая уже прочно ассоциировалась с ним в сознании Юджин.

— Понятно. — Он с озабоченным видом потер лоб. — Но вот что у нас получается, мисс Кэрти… Мы нашли доказательство того, что когда-то револьвер у вас был, а вашу историю о том, как вы его потеряли, подтвердить практически невозможно. Вас видели неподалеку от места преступления. Несколько ранее вы солгали, когда рассказывали, как и где провели вечер субботы. Никакого алиби у вас нет… — Он слегка приподнял плечи. — Попробуйте взглянуть на эти факты с моей точки зрения, мисс Кэрти. Лично у меня появилось такое ощущение, что здесь слишком много совпадений.

— На что вы намекаете, детектив?

— На то, что вы и есть тот убийца, которого мы ищем. Юджин открыла рот, чтобы возразить, но обнаружила, что лишилась дара речи. Вместо нее заговорил Перкинс:

— Вы готовы предъявить мисс Кэрти официальное обвинение, детектив?

Смайлоу несколько мгновений пристально смотрел на Юджин.

— Пока нет.

— Тогда мы уходим немедленно.

Адвокат больше ничего не добавил и не позволил сделать этого Юджин. Впрочем, она и не собиралась ничего говорить — она была слишком напугана и прилагала все силы, чтобы не показать этого.

Важной составляющей ее работы психоаналитика было умение читать выражения лиц людей и разбираться в языке тела. Это помогало понять, что тревожит ее пациентов, так как зачастую они говорили одно, а думали совершенно другое.

Но в мысли Смайлоу Юджин проникнуть не могла. Его лицо казалось высеченным из самого холодного мрамора, ничто в нем не дрогнуло даже тогда, когда, глядя ей прямо в глаза, он обвинил ее в убийстве. Только человек, обладающий стопроцентной уверенностью в том, что он говорит и делает, мог быть столь твердым и бесстрастным.

Что касалось Стефи Манделл, то она, напротив, готова была пуститься в пляс или захлопать в ладоши от радости. Судя по всему, она считала, что ситуация изменилась окончательно и бесповоротно и что доктор Кэрти проиграла.

Но все это было не так важно для Юджин, как реакция Хэммонда, и со смесью тревоги и страха она повернулась к двери и посмотрела на него.

Хэммонд стоял, прислонившись к стене. Руки его были сложены на груди, одна бровь опустилась, вторая — та, что была изогнута больше, — наоборот, слегка приподнялась, словно выражая веселое недоумение. Обычному неподготовленному человеку могло даже показаться, что Хэммонд действительно спокоен и даже немного скучает, но одна его “закрытая” поза подсказала Юджин, что он напряжен до предела. Чуть опущенные веки и напряженная челюсть выдавали бурю эмоций, каждую секунду готовых вырваться на поверхность. Пульсирующая на виске жилка говорила об усилиях, которые он прилагал, чтобы этого не случилось.

И на одну секунду Юджин с ужасом подумала о том, что будет, если он не выдержит?

Глава 20

Любой директор по подбору актеров, не колеблясь, взял бы его на роль придурка. Начать с того, что у него была самая подходящая для подобной роли фамилия, дававшая немало поводов для обидных прозвищ и насмешек. Звали его Харви Дубб. Дубовая Голова, Дубовые Мозги, Дал Дуба, Дубина Стоеросовая — сначала одноклассники, а потом и коллеги по работе изощрялись в остроумии, стараясь придумать кличку посмешнее.

Внешностью он тоже не подкачал и вполне соответствовал существующим в обществе представлениям о том, как должен выглядеть типичный недоумок. Харви носил очки с очень толстыми линзами, какие обычно носят больные-дауны. Он был бледным, тощим, и из носа у него постоянно текло. Он каждый день надевал галстук-бабочку. Зимой он носил свитера из пестрой шерсти и твидовые пиджаки, летом же их сменяли рубашки с короткими рукавами и полотняные костюмы.

Единственным его достоинством, которое, кстати, тоже в какой-то степени соответствовало стереотипу, — было то, что он был настоящим компьютерным гением. Те же самые люди, которые вовсю потешались над ним, звонили именно Харви, как только их компьютерные системы давали сбой или останавливались. “Позвоните Дуббу! Привезите его сюда немедленно!” — этот сигнал бедствия был известен всем, кто имел дело со сложными компьютерными сетями.

Во вторник вечером Харви Дубб вошел в “Тенистую пещеру” и, неловко складывая мокрый зонт, близоруко всмотрелся в дымную полутьму. Он выглядел таким беспомощным, что Лоретта Бут, которая ждала Харви в одном из полукабинетов, даже прониклась к нему сочувствием и симпатией. В жизни Харви был несговорчивым, упрямым и порой даже грубоватым. Здесь, в “Тенистой пещере”, его появление было совершенно неуместным. Очевидно, он и сам это чувствовал. Но его хмурое лицо разгладилось, лишь только он заметил Лоретту.

— Я уж думал, что записал неверный адрес, — промолвил Харви, неуверенно приближаясь к ней. — Какое ужасное место! Даже название навевает мысли о кладбище, не говоря уже о…

— Спасибо, что пришел, — торопливо перебила его Лоретта. — Я очень рада тебя видеть.

И прежде чем Харви ретировался, что он, похоже, уже готов был сделать, она схватила его за руку и чуть не силой усадила за столик рядом с собой.

— Добро пожаловать в мой кабинет, Харви, — улыбнулась она как можно приветливее.

Все еще боязливо оглядываясь, Харви пристроил под столом свой зонт и поправил на переносице очки. Теперь, когда его глаза привыкли к темноте и плотной дымовой завесе, он разглядел посетителей в соседних кабинках и за столиками и вздрогнул.

— Как ты не боишься ходить сюда одна? — спросил он, понижая голос до шепота. — Ведь здесь бывают, наверное, только самые отъявленные подонки.

— Я бываю здесь каждый день.

— Я не то хотел сказать, — смутился Харви. — Я имел в виду, не “подонки” в смысле “негодяи”, а подонки общества…

— Все равно спасибо за комплимент, — невозмутимо сказала Лоретта. — Можешь не извиняться, я не обиделась. Расслабься, Харви. По-моему, тебе не помешает выпить. Что ты будешь?.. — И она сделала знак официанту.

Харви положил тонкие руки на край стола. Его пальцы то сплетались, то расплетались в каком-то сложном танце.

— Спасибо, но я вообще-то не собирался задерживаться здесь надолго, к тому же у меня аллергия на табачный дым. Впрочем, немного виски я бы выпил.

Она заказала ему виски с лимоном и содовую для себя. Перехватив потрясенный взгляд Харви, Лоретта пояснила:

— Я в “завязке”, так что можешь закрыть рот.

— Вот как? А я слышал, что ты.., что ты, наоборот…

— Мое возвращение к общечеловеческим ценностям произошло недавно.

— Что ж, я рад за тебя.

— Нечему тут радоваться, Харви. Я чувствую себя довольно хреново.

Ее откровенность заставила Харви улыбнуться.

— Я вижу, ты не изменилась и по-прежнему говоришь, что думаешь, — сказал он. — Признаться, мне тебя не хватало. А как ты? Скучаешь по прежней службе?

— Иногда. Во всяком случае — не о людях. Работы — вот чего мне не хватает.

— Но ты, кажется, была частным детективом.

— Да. Я и сейчас иногда подрабатываю… — Лоретта слегка заколебалась. — Именно поэтому я и попросила тебя встретиться со мной.

Харви застонал в голос.

— Я так и знал! — воскликнул он. — Я так и сказал себе: “Харви, старина, ты очень пожалеешь, что согласился встретиться с нею”.

— Но любопытство, я вижу, победило, — констатировала Лоретта.

— Умоляю, только не проси меня ни о каком одолжении! Я все равно не могу!

— Только не надо строить из себя чистое, непорочное создание, — с упреком сказала Лоретта. — Ведь мы, кажется, достаточно хорошо знаем друг друга?

Официально Харви Дубб числился служащим архивной службы округа, но его компьютерные таланты помогали ему проникать в любые базы данных города и штата. Он обладал таким количеством важной информации, что время от времени к нему обращались люди, готовые щедро платить за те или иные сведения конфиденциального характера, однако Харви наотрез отказывался участвовать в чем-либо незаконном. На все предложения подобного рода он отвечал категорическим “нет” и стоял на своем до конца, благодаря чему ему удалось-таки заработать себе репутацию человека честного и неподкупного. Возможно, именно поэтому при последних словах Лоретты его лицо вытянулось, а глаза за толстыми линзами очков быстро и беспомощно заморгали.

— К чему это лицемерие? — продолжала та. — Ведь нам обоим прекрасно известно, что и на солнце есть пятна. Правда, Харви?

— Возможно, когда-то я совершил одну маленькую ошибку, — выдавил наконец Харви. — Но напоминать мне о ней… С твоей стороны это просто непорядочно!

— Да, наверняка я знаю только об одной твоей ошибке, — хладнокровно возразила Лоретта. — Но я совершенно уверена, что ты, к примеру, спутал файлы и испортил все программы в системе того пижона, который оскорбил тебя на рождественской вечеринке. Ну, давай же, Харви, сознавайся! Неужели ты не отомстил ему?

Харви с оскорбленным видом поджал губы.

— Впрочем, можешь ничего не говорить… — Лоретта усмехнулась. — Я тебя не виню. Просто мне очень приятно сознавать, что тебе не чужды обычные человеческие слабости… — Она погрозила ему пальцем. — Ведь так приятно время от времени нарушать правила, правда, Харви? Я уверена, что ты просто тащишься, когда тебе удается забраться в какие-нибудь особо секретные базы данных. Для тебя это все равно что для других — притиснуть в углу зазевавшуюся девчонку.

— Какие грубые выражения! — поморщился Харви. — К тому же это не правда.

И, несмотря на утвердившуюся за ним репутацию трезвенника, он не только залпом опрокинул виски, но и не стал возражать, когда Лоретта предложила повторить.

Впрочем, она действительно хорошо знала Харви. Однажды, еще в бытность свою сотрудником полиции, Лоретта допоздна задержалась в архиве округа. Удалось ли ей тогда найти нужный документ или нет, она сейчас уже не помнила, поскольку та ночь принесла ей неожиданный и, в общем-то, приятный сюрприз. Проходя по темному коридору, она вдруг заметила свет в одном из кабинетов. Приготовив пистолет, Лоретта рывком распахнула дверь и.., обнаружила в комнате Харви Дубба, который, сидя за компьютером своего начальника, потягивал бренди из карманной фляжки и просматривал его личные файлы со сведениями о доходах.

Застигнутый на месте преступления, Харви Дубб буквально помертвел от ужаса. Ведь он попался на том, чего во всеуслышание поклялся никогда не делать для других! С трудом сдерживая смех, Лоретта поспешила уверить Харви в том, что у нее нет никакого желания привлекать его к ответственности, и даже пожелала успехов в охоте за сокровищами. Однако она ничего не забыла. И Харви тоже не забыл, поэтому, когда Лоретта обратилась к нему за помощью в одном расследовании, он, не колеблясь, оказал ей “дружескую услугу”. Начиная с этого момента каждый раз, когда ей необходима была конфиденциальная информация, Лоретта неизменно обращалась к Харви, и он ни разу не обманул ее ожиданий.

— Я знаю, что могу на тебя рассчитывать, Харви, — сказала она, доверительно склоняясь к нему.

— Я ничего не обещаю, — нервно огрызнулся он. — В конце концов, ты больше не работаешь в полиции, а это существенно меняет дело. Откуда я знаю, как ты используешь то, что узнаешь от меня?

— Ты же меня знаешь, — повторила Лоретта спокойно. — Твои секреты умрут вместе со мной, передавать их кому-то третьему я не собираюсь. Что касается твоих опасений, то они вполне законны… Но, думаю, ты будешь чувствовать себя спокойнее, если я скажу, что работаю над делом об убийстве Люта Петтиджона.

— Ух ты! — Он уставился на нее во все глаза. — Это правда, Лоретта?

— Как бог свят.

Волнуясь, Харви сделал большой глоток из стакана, который поставил перед ним официант.

— А кто еще об этом знает?

— Почти никто. И ты тоже должен молчать, понимаешь? Ни словечка ни единой живой душе…

— Можешь на меня положиться, — отозвался Харви сдавленным шепотом. — На кого ты работаешь?

— Я не имею права тебе этого сказать.

— Насколько я знаю, полиция пока никого не задержала. Скажи хотя бы, у них есть подозреваемый? Лоретта покачала головой:

— Извини, Харви, я не могу это обсуждать. Даже если бы я что-то знала и сказала тебе, я бы обманула доверие моего заказчика.

— Да нет, Лоретта, ты не волнуйся! Можешь ничего не говорить, я все отлично понимаю… — Голос его прозвучал почти разочарованно, но на самом деле никакого разочарования Харви не испытывал. В нем уже проснулась жажда приключений, до которых он был большой охотник. Кроме того, причастность к секретным операциям и тайным расследованиям согревала ему душу и приятно тешила самолюбие, уязвленное тем, что в большинстве компаний его не принимали всерьез. Лоретта прекрасно это понимала, но, хотя ей порой становилось стыдно, что она так беззастенчиво играет на этих его слабостях, желание помочь Хэммонду и хотя бы частично реабилитировать себя в его глазах, пересилило.

— Мне нужна любая информация, какую ты только сможешь добыть, о докторе Кэрти. Полное имя — Юджин Э. Кэрти. У меня также есть номер ее карточки социального страхования, номер водительской лицензии и так далее. Доктор Кэрти — психоаналитик, у нее своя практика в Чарлстоне.

— Женщина-психоаналитик? Она лечила Петтиджона или была его любовницей? Или и то, и другое вместе?

— Этого я не могу тебе сказать.

— Но, Лоретта… — жалобно протянул Харви.

— Я просто не знаю, клянусь, — торжественно проговорила она. — Все, что у меня есть, это сведения, которые я сумела добыть — отчеты о доходах для налоговой службы, кредитные карточки, движение денег на счетах. Насколько я могу судить, здесь все в порядке. У мисс Кэрти собственный большой дом, никаких крупных долгов, ничего такого… Она ни с кем не судится. За последние пять лет она даже не заработала ни одного штрафа за не правильную парковку. Ее университетские характеристики и сведения о последующей профессиональной деятельности производят самое благоприятное впечатление. Мисс Кэрти была отличной студенткой, и уже на последнем курсе ее несколько раз приглашали на работу в самые престижные клиники и профессиональные объединения врачей-психотерапевтов, но она предпочла основать собственную практику.

— Но ведь это требует очень больших денег. Должно быть, она из богатой семьи.

— Юджин Кэрти действительно унаследовала солидную сумму от своих приемных родителей. Ее приемный отец, доктор Марион Кэрти, был самым известным практикующим психотерапевтом в Нашвилле, а приемная мать — Синтия Кэрти — сначала была школьной учительницей, но впоследствии стала домохозяйкой. Своих детей у них не было. Оба погибли много лет назад в авиакатастрофе, когда направлялись в Юту на лыжный курорт.

— Может быть, катастрофа была подстроена? — с заговорщическим видом вставил Харви, и Лоретта постаралась спрятать улыбку за стаканом с содовой. Кажется, он уже вполне проникся духом расследования.

— Нет, этого не было.

— Гм-м… — в задумчивости протянул Харви. — Похоже, ты и без меня узнала порядочно. Лоретта отрицательно покачала головой:

— Мне по-прежнему ничего не известно о ее детстве и юности. Дело в том, что супруги Кэрти удочерили Юджин, когда ей уже исполнилось пятнадцать.

— Что ты говоришь?! — удивился Харви. — Ведь она была почти совсем взрослой! Таких обычно не…

— Это-то и странно. И, похоже, с этого момента наша Юджин Кэрти начала новую жизнь. Все, что было с ней раньше, равно как и обстоятельства ее удочерения, остается тайной за семью печатями. Именно поэтому я и обратилась за помощью к тебе.

— Гм-м… — снова хмыкнул Харви и отпил глоток.

— Я узнала, что в старших классах Юджин училась в частной школе, — добавила Лоретта. — Я позвонила туда и переговорила со всеми, начиная с учителей и кончая председателем попечительского совета школы. Все они, конечно, были очень вежливы и любезны, но ни один из них не проболтался. Они не захотели прислать мне ни личного дела Кэрти, ни хотя бы списка тех, с кем она заканчивала школу. Разумеется, я понимаю, что таким образом они оберегают частную жизнь Юджин или репутацию ее приемных родителей, но мне от этого не легче. Мне удалось выяснить только, что Марион и Синтия Кэрти были достойными людьми и пользовались заслуженным уважением. Перед тем как оставить работу, Синтия Кэрти даже получила титул “Учитель года”. Пациенты и коллеги доктора Мариона искренне оплакивали его, когда он погиб. Он был также псаломщиком в нашвилльской церкви, а Синтия… В общем, ты уловил мою мысль, — неожиданно закончила Лоретта. — Мне не удалось собрать никаких сведений относительно детства и ранней юности доктора Юджин Кэрти. А у меня такое чувство, что именно в этой информации и таится ответ на главный вопрос…

— ..Кто убил Люта Петтиджона? — с волнением спросил Харви, снова поправляя сползшие на кончик носа очки. — Но что я могу сделать?

— Ты должен забраться в базы данных социальной службы, приютов и полиции и выяснить все, что только возможно, о детских годах Юджин.

Харви снова издал театральный стон.

— Я так и знал, что именно этого ты от меня потребуешь!

— Возможно, там ничего особенного нет, Харви. Я просто хотела, чтобы тына всякий случай заглянул в эти записи.

— Одного этого больше чем достаточно, чтобы меня с треском выгнали с работы. Ты ведь знаешь, как строго охраняют свои секреты социальные службы, — возразил он. — В особенности если дело касается тайны усыновления. Туда лучше и не соваться.

— Ты не попадешься, — уверенно возразила Лоретта. — Ведь ты же не обычный хакер-любитель, ты — настоящий компьютерный гений. Кстати, мне нужны сведения и из Теннесси тоже. Даже в первую очередь из Теннесси, ведь именно оттуда Юджин родом.

— Забудь об этом!

Перегнувшись через стол, Лоретта потрепала его по руке.

— Я знаю, что ты сможешь сделать это и не попасться!

— Если Служба охраны детства что-то пронюхает, у меня будут крупные неприятности.

— Я уверена в тебе, Харви.

Харви яростно кусал губы, но Лоретта видела, что он попался. Охваченный азартом, Харви рвался в бой, хотя задача, которую она перед ним поставила, действительно была сложной и небезопасной.

— Хорошо, я согласен попробовать, — сказал он наконец. — И еще: не торопи меня. Это тонкая работа, которая не терпит спешки, понятно?

— Как скажешь. — Лоретта опустила глаза, чтобы скрыть их довольный блеск. — Тебе виднее, как действовать, и все же постарайся долго не копаться… — Она залпом допила содовую. — Кстати, пока будешь заниматься делом…

— Что еще? — Харви в притворном ужасе закатил глаза.

— Проверь заодно кое-что лично для меня…

— Алло, это Смайлоу.

— Ну, говори же, — поторопила его Стефи. — У моего сотового не вечные аккумуляторы.

— У моего тоже. Мне только что звонили из Центральной криминалистической лаборатории.

— Есть новости?

— Да.

— Хорошие?

— Для всех, кроме мисс Кэрти.

— Ну-ка, расскажи.

— Помнишь непонятную частицу, которую Мэдисон снял с пиджака Петтиджона?

— Кажется, ты что-то говорил, но я…

— Это гвоздика.

— В смысле?

— Пряность.

— Понятно… — протянула Стефи, хотя ей было ничего не понятно.

— А теперь скажи мне, когда ты в последний раз видела гвоздику.

— Кажется, на пасху. Мама готовила ветчину с гвоздичным соусом.

— А я видел вчера, когда побывал в доме у мисс Кэрти. У нее в прихожей стоит большая ваза со свежими апельсинами, которые сплошь утыканы почками гвоздики.

— Есть! — вырвалось у Стефи. — Теперь она попалась.

— Нет еще, но мы, похоже, действительно напали на что-то конкретное.

— А что насчет волоса?

— Волос человеческий, но Петтиджону он не принадлежит. К сожалению, мы пока не можем установить, принадлежит ли он мисс Кэрти.

— Вот именно — пока… Смайлоу негромко рассмеялся.

— Ладно, Стефи, спокойной ночи.

— Постой-постой, разве ты не собираешься сообщить новости Хэммонду?

— А ты?

— Ладно, до завтра, Рори, — сказала Стефи после небольшой паузы.

Хэммонд с самого начала не собирался отвечать на настойчивые телефонные звонки и передумал за считанные мгновения до того, как включился автоответчик. Но едва он поднес трубку к уху, как тотчас же пожалел об этом.

— Я уж начал думать, что тебя нет дома. — В устах Престона Кросса простая констатация факта легко превращалась в упрек, и сейчас был именно такой случай.

— Я был в душе, — солгал Хэммонд. — Что ты хотел?

— Я только что отвез твою матушку в бридж-клуб и теперь возвращаюсь домой, — сказал Престон. — Мне не хотелось, чтобы она садилась за руль в такой дождь.

Хэммонд машинально кивнул. Со стороны брак его родителей мог показаться бесконечно старомодным — так четко были расписаны в нем роли и обязанности супругов. Сколько он себя помнил, все решения отец принимал единолично, а мать только исполняла его волю. Слепая покорность, с которой она следовала каждому слову Престона, никогда не была по душе Хэммонду. Порой ему даже казалось, что подобный порядок вещей унижает мать, лишает ее индивидуальности, однако сама Амелия, похоже, была вполне довольна своим положением. Именно поэтому Хэммонд никогда не высказывал своих сомнений открыто, боясь рассердить отца и огорчить мать, к тому же в данном случае его мнение мало что значило. Ни Престон, ни Амелия просто не стали бы ничего менять в своем браке, который благополучно просуществовал больше сорока лет.

— Как продвигается расследование, сын?

— Отлично, — озадаченно ответил Хэммонд, не совсем понимая, чем объясняется этот внезапный интерес. Престон усмехнулся.

— Не мог бы ты рассказать поподробнее?

— Зачем тебе?

— Так, любопытно стало. Сегодня я играл в гольф с твоим боссом, и он упомянул, что Смайлоу уже дважды допрашивал эту.., как бишь ее? Ну, ту женщину, которую он подозревает в убийстве. Как я понял, оба раза ты присутствовал при допросе…

Услышав эти слова, сказанные небрежным тоном, Хэммонд машинально кивнул. Ему все стало ясно. Престон не просто любопытствовал — он хотел быть уверен, что его сын справляется с порученным делом.

— Мне не хотелось бы обсуждать это по сотовому телефону, — сказал он. — Ведь ты звонишь из машины, не так ли?

— Не глупи. Я просто хочу знать, как твои дела. Стараясь изгнать из своего голоса извиняющиеся нотки, Хэммонд начал коротко пересказывать содержание обоих допросов.

— Ее адвокат…

— Фрэнк Перкинс — отличный юрист, — перебил Престон Кросс. — Тебе нелегко придется.

Хэммонд только хмыкнул. Похоже, отец был осведомлен о деталях не хуже его, так что, делясь с ним информацией, которая формально являлась служебной и не подлежала разглашению, он не совершал преступления. Не больше, чем Монро Мейсон, с которым его отец был дружен со школьной скамьи и который за сегодняшней партией в гольф, несомненно, посвятил Престона во все подробности расследования.

Сам Хэммонд вряд ли мог что-то к этому добавить, даже если б захотел.

— Перкинс считает, что у нас нет против мисс Кэрти ничего конкретного, — закончил он.

— А как твое мнение?

Прежде чем ответить на этот вопрос, Хэммонд надолго задумался, зная, что то, что он скажет сейчас, может бумерангом вернуться к нему. К тому же в отличие от Юджин он никогда не был особенно умелым лжецом. Его способна была смутить малейшая не правда, а ведь его совесть уже отягощали целых два чудовищных обмана — обмана, которые он совершил, когда скрыл истину.

Впрочем, к своему удивлению, Хэммонд обнаружил, что отцу он может лгать с относительной легкостью.

— Смайлоу удалось поймать мисс Кэрти на лжи, но Перкинсу, как мне кажется, будет довольно легко отбиться, если дело попадет к судье.

— Как именно?

— Все дело в том, что обвинение.., в лице Смайлоу и моем, пока не сумело добыть ни одной бесспорной улики, указывающей на причастность мисс Кэрти к убийству Петтиджона.

— Но почему тогда эта мисс Кэрти выдумала целую историю вместо того, чтобы прямо ответить, где она была в субботу вечером?

— Мейсон, я вижу, ничего не забыл, — вздохнул Хэммонд.

— Но разве стала бы она лгать, если бы ей было нечего скрывать?

— Ну а если у нее было свидание? Если она солгала просто для того, чтобы не втягивать своего любовника в это сомнительное дело? — желчно осведомился Хэммонд. — Об этом вы с Мейсоном не подумали?

— Что ж, это возможно… — задумчиво проговорил Престон. — Но в любом случае ложь остается ложью, и я рад, что Смайлоу удалось разоблачить эту дамочку. Я знаю, сын, ты его недолюбливаешь, но даже ты не можешь не признать, что Смайлоу — отличный детектив.

— Спорить с тобой я, во всяком случае, не собираюсь.

— А тебе известно, что он к тому же дипломированный юрист? Услышав эти слова, Хэммонд внутренне собрался. Он достаточно хорошо изучил своего отца и знал его тактику. Это последнее замечание Престона можно было сравнить с коротким джебом [3] в лицо, призванным не столько поразить противника, сколько отвлечь его внимание от зубодробительного апперкота, после которого легко можно было оказаться в нокдауне. И удар не заставил себя ждать.

— Надеюсь, — добавил Престон, — Смайлоу не планирует в ближайшее время перевестись из полиции в прокуратуру, потому что в этом случае ты, сынок, можешь остаться без работы.

Хэммонд крепко сжал зубы, борясь с соблазном послать отца куда подальше.

— Я говорил твоей матери…

— Ты обсуждал это дело с мамой?

— Почему бы нет?

— Потому что… Потому что это нечестно.

— По отношению к кому?

— По отношению ко всем, кого это касается. К полиции, к прокуратуре, к подозреваемой, к самому Смайлоу, наконец… Что, если эта женщина ни в чем не виновата? Ее репутация может оказаться погубленной ни за что ни про что, а если разразится скандал, отвечать придется Смайлоу…

Ему было плевать на Смайлоу, но из тактических соображений он все же упомянул о нем, чтобы отец ничего не заподозрил.

— Не пойму, почему ты так расстраиваешься…

— Надеюсь, — отчеканил Хэммонд, — мама не станет распространяться об этом в бридж-клубе и делиться с партнершами подробностями расследования?

— По-моему, ты принимаешь это слишком близко к сердцу. Хэммонд подумал, что его отец, возможно, прав, однако он ничего не мог с собой поделать. Чем дольше продолжался этот идиотский телефонный разговор, тем больше он раздражался и тем сильнее нервничал. Меньше всего ему хотелось, чтобы Престон контролировал каждый его шаг. Судебный процесс такого масштаба требовал от любого участвующего в нем юриста предельной сосредоточенности и максимального напряжения сил. Хэммонд хорошо знал, что, когда работаешь с полной отдачей, часы кажутся днями, а недели тянутся, как месяцы, но с этим он вполне способен был справиться. Больше того, от такой работы он даже получал удовольствие. Но неизмеримо труднее ему было справиться с потоками критики, на которую его отец никогда не скупился. Это было не просто неприятно, как неприятен любой удар по самолюбию, — это было даже опасно, так как могло подорвать его уверенность в правильности выбранной тактики и заставить мучительно обдумывать каждый следующий шаг.

— Послушай, па, я знаю, что делаю, — сказал он как можно более миролюбиво.

— Я никогда не сомневался в твоей компетентности и профессиональной…

— Черта с два! — не выдержал Хэммонд. — Ты подвергаешь сомнению мою компетентность каждый раз, когда беседуешь с Мейсоном и выуживаешь у него подробности, которые тебе знать не положено. Почему тебе не приходит в голову, что, если бы Мейсон не был доволен моей работой, он никогда бы не поручил мне вести это дело? И уж конечно, он бы не считал меня своим самым вероятным преемником…

— Все, что ты говоришь, верно, — невозмутимо заявил Престон. — Тем больше у меня оснований беспокоиться, как бы ты не допустил какой-нибудь ошибки.

— С чего ты взял, что я должен совершить ошибку?

— Насколько мне известно, эта мисс Кэрти — очень привлекательная женщина…

Этого Хэммонд не ожидал. Выпад был настолько неожиданным, что он даже пошатнулся. Престон Кросс прекрасно умел выбирать самые незащищенные места.

— ] Это… — процедил Хэммонд сквозь зубы, — ..это самая оскорбительная вещь из всех, что ты мне только что наговорил.

— Послушай, Хэммонд, я…

— Нет, это ты послушай!.. Я исполню свой долг, чего бы это ни стоило, и, если будет необходим смертный приговор, я без колебаний его потребую. И точно так же я потребую обвинительного приговора для тебя, когда вскроются все твои неблаговидные дела.

— По-моему, ты блефуешь, парень, — сказал Престон после небольшой паузы.

— Ты так думаешь? — фыркнул Хэммонд.

— Тогда сделай это. Отдай меня под суд, только не забудь сначала уяснить себе мотивы…

— Какие?

— Обыкновенные. Прежде чем предъявить мне обвинение, убедись, что у тебя в руках — настоящие, серьезные улики, а не мелочная зависть или недовольство. Не стоит тратить свое и мое время и ставить себя в неловкое положение только из-за того, что ты за что-то на меня обижен, потому что по этой “статье” меня никогда не приговорят. Пытаясь досадить мне, ты сделаешь хуже прежде всего себе.

Хэммонд с такой силой сжал трубку, что у него заныли пальцы.

— До свидания, папа, — твердо сказал он и дал отбой.

Несмотря на дождь, Юджин все-таки решила немного пробежаться и сразу обнаружила, что ливень ей нисколько не мешает. Напротив, она с меньшим отчаянием думала о том хаосе, в который погрузилась вся ее остальная жизнь. Из-за поездки в полицию ей пришлось перенести несколько лечебных сеансов на более поздний час, что было не просто тяжело физически, но и означало существенную умственную и эмоциональную перегрузку. Но бег трусцой быстро избавил ее от внутреннего напряжения и дал отдых усталому мозгу.

Шлепая кроссовками по лужам, Юджин размышляла о своих пациентах. Что будет с ее практикой, думала она, когда станет известно, что ее подозревают в убийстве Петтиджона? Как поведут себя ее больные? Изменит ли это их мнение о ней?

Разумеется, изменит, ответила она себе. Довольно глупо было надеяться, что все останется как прежде. Вряд ли ее пациенты отнесутся равнодушно к тому, что их лечащий врач оказался в самом центре скандала, связанного с расследованием убийства. Пожалуй, нужно уже завтра направить их к другим врачам, чтобы лечение не прерывалось, даже если случится непредвиденное. Например, если ее возьмут под стражу, а судья откажется выпустить се под залог.

С другой стороны, с какой-то странной отрешенностью подумала Юджин, поиск врачей, которые продолжали бы лечение, это уже не ее проблема. Когда ее пациенты узнают, что их психотерапевт обвиняется в убийстве, они, скорее всего, покинут ее сами.

Пробегая мимо автомобиля, припаркованного у тротуара неподалеку от ее дома, Юджин заметила, что стекла его запотели. Кто-то был внутри. Еще через несколько шагов она услышала и негромкое урчание работающего на холостых оборотах мотора, хотя ни подфарники, ни габаритные огни не были включены.

Только пробежав еще двадцать ярдов или около того, Юджин разрешила себе обернуться. На ее глазах автомобиль включил подфарники и отъехал, почти сразу скрывшись за утлом улицы, которую она только что пересекла.

Это пустяки, убеждала она себя. Просто совпадение. Но в это не очень-то верилось. Неужели кто-то следит за ней?

Например, полиция. Смайлоу ничего не стоило отправить своих людей присматривать за непокорной мисс Кэрти. Интересно, так всегда делается или у Смайлоу были какие-то свои соображения?

Кроме полиции, за ней мог следить и Бобби, который наверняка боялся, как бы она не исчезла с его деньгами. Правда, машина, которую она только что видела, не была его “Мерседесом” с откидным верхом, но Бобби умел быть изобретательным, особенно когда речь шла о его интересах.

Существовала и еще одна возможность, возможность куда более страшная. Юджин даже думать об этом не хотелось, хотя она и понимала, что это было бы непростительной глупостью. Ведь следить за ней мог и убийца Петтиджона, который — узнав, что ее видели неподалеку от места преступления, — мог вообразить, будто и она заметила что-то, что могло представлять опасность лично для него.

Подумав об этом, Юджин вздрогнула, но не потому, что боялась смерти, хотя эта мысль тоже приходила ей в голову. Все дело было в том, что она больше не могла распоряжаться собственной жизнью, и это было страшнее всего. В каком-то смысле это обстоятельство было для нее важнее всего.

Двадцать лет прошло с тех пор, как Юджин поклялась себе, что никогда не отдаст свою жизнь в чужие руки и не позволит никому распоряжаться ею. Двадцать лет ей понадобилось, чтобы убедить себя в том, что она наконец сумела сбросить с себя последние путы и может сама определять свое будущее.

Но тут появился Бобби, и все снова полетело вверх тормашками. Огромное количество людей, о существовании которых еще неделю назад она даже не подозревала, определяли теперь ее судьбу, и она была бессильна что-либо изменить.

После получасовой пробежки Юджин вернулась домой. Поднявшись на террасу, она первым делом заглянула в прачечную и, стащив с себя насквозь промокшую спортивную форму, завернулась в банную простыню.

Всю свою взрослую жизнь она прожила одна, и возвращаться в пустой дом ей было не привыкать. Одиночество… С ним она тоже свыклась, хотя по временам оно по-настоящему пугало ее. Юджин старалась выработать в себе силу воли и твердый характер, чтобы противостоять длинным пустым уик-эндам и праздникам, когда даже компания хороших друзей не могла заменить ей отсутствия семьи. Но даже сидя вечерами у пылающего камина в уютном кресле восемнадцатого века, она продолжала ощущать свое безнадежное одиночество, и если по ночам Юджин частенько вскакивала на постели и всматривалась во тьму, то вовсе не потому, что ей слышались подозрительные шорохи. То, что будило ее, носило совсем другое название. Тишина одинокого дома и страх, что придется оставаться одной до конца жизни, — вот были имена демонов, которые терзали ее, не давая спать по ночам.

Сегодня, однако, Юджин чувствовала себя несколько иначе. Какое-то смутное беспокойство, легкая тревога овладевали ею, однако она старалась не поддаваться им. Погасив свет на первом этаже, Юджин стала подниматься наверх. Старые деревянные ступеньки негромко поскрипывали под ее ногами, и хотя она всегда любила этот домашний звук, сейчас он только раздражал ее, заглушая другие, гораздо более тихие звуки, которые ловил ее напряженный слух.

Но вот лестница осталась позади, и Юджин ненадолго остановилась на верхней площадке, чтобы перевести дух. Внизу было тихо и темно, и она снова попыталась убедить себя в том, что у нее просто разыгрались нервы.

Должно быть, это дождь во всем виноват, решила она, продвигаясь по коридору к своей спальне. После нескольких дней удушающей жары обрушившийся на город тропический ливень не мог, как и всякая резкая перемена, не вселять тревоги. Потоки воды, грохотавшие по крыше, хлеставшие по стеклам и бурлившие в водостоках, отнюдь не способствовали успокоению, и душа ее находилась в смятении и бунтовала вместе со стихией.

Остановившись в дверях спальни, Юджин посмотрела в окно. Пышная гардения, росшая в большом глиняном горшке внизу, наклонилась на одну сторону и практически плавала в грязно-бурой жиже, в которую превратилась размытая земля. Небольшой фонтан в центре сада был переполнен, а все дорожки засыпаны сбитыми с деревьев белыми и розовыми лепестками. Водоотводные канавки вышли из берегов, и дождевая вода подмывала кусты роз и клумбы с камелиями.

"Ну просто всемирный потоп”, — подумала Юджин и решительно вошла в спальню, заперев за собой дверь. Шум дождя сразу стал тише, и она снова поежилась. Такой ливень был способен поселить тревогу в одинокой душе. К счастью, он не сопровождался грозой, однако, возможно, именно от этого обрушивающиеся на землю каскады воды рождали ощущение вселенской катастрофы.

Отогнав от себя тревожные мысли, Юджин прошла в душ. Повесив махровую простыню на латунную решетку, она повернула кран в ванной, чтобы слить застоявшуюся в трубах воду, а сама стала чистить зубы. Выпрямляясь, она заметила в зеркале над раковиной какой-то силуэт и резко обернулась.

Это был всего лишь ее купальный халат, висевший на крючке возле двери.

Ощущая в коленях противную слабость, Юджин облокотилась на раковину и приказала себе успокоиться. Определенно, с ней творилось что-то из ряда вон выходящее. Еще никогда она не реагировала так резко на воображаемые опасности. Что же случилось с нею сегодня?

«Бобби, — решила она наконец. — Во всем виноват этот мерзавец!»

Но прошло совсем немного времени, и она даже улыбнулась, подумав о том, что ее слабость не была на самом деле такой уж необъяснимой. Юджин сама не раз рекомендовала пациентам не стараться справиться с собой, а напротив — разрядиться, проявить свою реакцию непосредственно и бурно. Что должен испытывать человек, чей с трудом созданный и тщательно оберегаемый мир начал трещать по швам и рушиться? Гнев, ярость, растерянность, детский страх, подступающую панику. Как видно, этот закон распространялся и на нее, иначе бы она не приняла халат за притаившееся чудовище.

Еще раз усмехнувшись, Юджин снова подумала о Бобби Тримбле. Любому воображаемому чудищу было до него далеко. Бобби умел ломать судьбы. Однажды он уже чуть было не сломал ей жизнь и теперь угрожал сделать это снова. Именно поэтому сейчас она боялась его даже больше, чем раньше.

И именно поэтому она начала вздрагивать при виде собственной тени, лгать и совершать другие безответственные поступки. Это она втянула Хэммонда Кросса во что-то ужасное, в чем и сама еще не разобралась до конца.

"Прости меня, Хэммонд. Я не думала, что все произойдет именно так”.

Убедившись, что вода идет достаточно горячая, Юджин влезла в ванну и задернула за собой пластиковую занавеску. Включив душ, она подставила тело под струи горячей воды и замерла.

Какой удачной казалась ей поначалу история о поездке в Хилтон-Хед! Курорт находился на значительном расстоянии от Чарлстона и был достаточно оживленным, чтобы ее версию было трудно проверить. Но ей не повезло! Пожар не только разоблачил ее ложь, но и дал Смайлоу повод серьезно задуматься, не скрывает ли она что-то важное.

То, что Юджин рассказала детективу о своем револьвере, было правдой от первого до последнего слова, однако она сомневалась, что он ей поверит. После того как она попалась на лжи, все, что бы она ни говорила, будет встречаться с недоверием и проверяться с особым тщанием.

Юджин понимала, что и Смайлоу, и Стефи Манделл очень бы хотелось, чтобы она оказалась виновна. В особенности — Стефи. Помощник окружного прокурора ненавидела всех женщин, это стало ясно Юджин с первого взгляда. Этот тип она знала достаточно хорошо, поскольку в ее исследованиях ей уже доводилось сталкиваться с подобными характерами. Стефи была умна, амбициозна и готова добиваться своего, не стесняясь в средствах. Но Юджин знала и другое — то, что такие люди редко бывают счастливы, поскольку никогда не бывают довольны ни собой, ни окружающими. В особенности собой, поскольку, всеми правдами и не правдами добиваясь задуманного, они своими руками отодвигали желанную цель дальше и дальше, поднимая планку все выше и выше. В таких условиях недовольство собой становилось перманентным состоянием, накладывавшим свой отпечаток на саму личность. В этом смысле Стефи Манделл была, что называется, классическим клиническим случаем. Ее честолюбие было огромным, а способность удовлетворить его лишь кажущейся, и это превращало всю жизнь Стефи в бесконечную борьбу, в бег к недостижимой линии горизонта.

Что касалось Рори Смайлоу, то “расшифровать” его было труднее. Детектив держался с подчеркнутой сдержанностью, но Юджин догадывалась, что он может быть жесток. За внешним спокойствием она, однако, угадывала что-то, что постоянно грызло его изнутри. Смайлоу не знал ни минуты покоя и находил облегчение в том, что терзал и мучил других, стремясь сделать окружающих такими же несчастными, каким был сам. Это постоянное беспокойство и борьба с собой были его слабым местом, однако, несмотря на это, Смайлоу оставался очень опасным противником. Юджин убедилась в этом на собственном опыте.

Она никак не могла решить, кого из них двоих ей следует опасаться больше.

Был, правда, еще и Хэммонд. Если Смайлоу и Стефи считали ее убийцей, то он мог думать о ней гораздо хуже. Юджин, однако, старалась вспоминать об этом как можно реже. В противном случае раскаяние и сознание безвыходности ситуации, в которой она оказалась, могли парализовать ее волю и сделать легкой добычей для тех же Смайлоу и Стефи.

Но еще тяжелее ей было думать о том, как могло бы все повернуться, встреться они с Хэммондом в другое время и при других обстоятельствах. Если какой-то мужчина и мог прикоснуться к ней, разбудить ее, то это был только он. Только Хэммонду было по силам избавить ее от одиночества, заполнить пустоту в ее сердце и в конце концов разделить с ней жизнь. Теперь она знала это наверняка.

Однако сейчас Юджин не могла позволить себе подобных романтических мечтаний. Сначала ей необходимо было как-то выпутаться из той невообразимой ситуации, в которую, если уж говорить откровенно, она сама себя загнала. Ее практика, ее репутация, свобода и даже жизнь — все оказалось поставлено на карту.

Пошевелившись, Юджин открыла глаза и, взяв с бортика флакон с жидким мылом, намылила губку. Потом она вымыла голову душистым шампунем и снова встала под горячий душ, надеясь, что тепло поможет ей расслабиться.

Наконец Юджин выключила кран и, проведя ладонями по телу, чтобы стряхнуть воду, отдернула пластиковую занавеску. И закричала.

Глава 21

Бобби снова был при деньгах. Не беда, что Юджин Кэрти так и не отдала ему оговоренную сумму — Бобби был уверен, что это только временная задержка. Она никуда не денется и привезет ему эти сто тысяч, потому что в противном случае доктор Кэрти теряла гораздо больше.

Бобби мог немного подождать, благо после знакомства с двумя скучающими девицами он стал на несколько сотен долларов богаче. Пока они дрыхли в его кровати, он потихоньку собрал вещички и отбыл, чувствуя себя почти альтруистом. Как-никак он преподал этим развратным дурочкам хороший урок.

Необходимость найти новое жилье была пустяком по сравнению с доставшейся ему суммой, и, чтобы вознаградить себя за связанные с переездом в другой отель неудобства, Бобби заказал в номер роскошный завтрак.

После завтрака Бобби собирался отправиться по магазинам. Новый шикарный костюм был ему просто необходим. Одежду, которую он носил, Бобби всегда рассматривал в качестве основного средства производства. Чтобы женщины обращали на него внимание, он должен был одеваться соответствующим образом.

Остаток утра Бобби, однако, провалялся в шезлонге возле открытого бассейна отеля, совершенствуя свой загар, и только потом отправился в город.

В бар он вошел одетый в новый, с иголочки, костюм из светло-кремового полотна и стильную шелковую рубашку темно-синего цвета. Этот бар порекомендовал ему таксист, у которого Бобби спросил, где в Чарлстоне можно поразвлечься.

"Хочешь подцепить девочку? — уточнил тот, бросая на него быстрый взгляд в зеркало заднего вида. — Я как раз знаю одно подходящее место, красавчик”.

Таксист не подвел. Уже давно Бобби не видел столько классных женщин одновременно. Да и место для “съема” было самое подходящее: гремела музыка, в центре зала топтались потные пары, в углах едва теплились крошечные светильники, а в полутьме стремительно скользили официантки, едва успевавшие исполнять заказы тех, кто явился сюда за развлечениями.

Бобби потребовалось всего двадцать минут и два слабеньких коктейля, чтобы выбрать жертву. Она сидела за столиком одна. На столике был только один бокал. Ее никто не приглашал танцевать. Поза ее была безмятежной, но алчущий взгляд беспокойно бегал по сторонам. Каждый раз, когда вблизи ее столика появлялся одинокий мужчина, на ее губах появлялась зовущая улыбка.

Несколько раз она поглядела и в его сторону, но Бобби притворился, будто не заметил ее взгляда. И только потом неожиданно одарил ее ответной улыбкой.

Она залилась краской и поспешно отвернулась. Рука в дорогих перстнях взлетела к шее и принялась нервно играть тонкой золотой цепочкой.

"Клюнуло!” — подумал про себя Бобби, расплачиваясь с барменом.

Он подошел к ней сзади. Она не видела его и подняла голову, только когда Бобби взялся за спинку свободного стула. — Простите, здесь кто-нибудь сидит? Широко раскрывшиеся глаза и краска удовольствия, бросившиеся ей в лицо, выдали все, что она чувствовала. Впрочем, она тут же спохватилась и даже сделала попытку скрыть свои чувства под напускным кокетством.

— Теперь сидит, — сказала она, хихикнув, поскольку Бобби уже опустился на стул. При этом он намеренно коснулся коленями ее колен, тотчас, впрочем, извинившись за свою неловкость.

— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — спросил он самым светским тоном.

Ее звали Элен Роджерс. В Чарлстон она приехала из Индианаполиса и очень страдала от южной жары. Впрочем, тут же добавила она, и в палящем солнце есть свое очарование. От местной кухни она была в полном восторге, хотя и пожаловалась, что за неделю пребывания в Чарлстоне успела набрать пять лишних фунтов.

— О, вам нет никакой необходимости следить за своим весом, — галантно сказал Бобби, хотя, на его взгляд, Элен не мешало бы сбросить фунтов пятнадцать-двадцать. — У вас отличная фигура!

— Я получаю хорошую физическую нагрузку у себя на работе.

— Вы инструктор по аэробике? — предположил Бобби. — Или тренер?

— Кто, я? — Она расхохоталась. — Господь с вами! Я учительница, преподаю английскую грамматику и веду дополнительные занятия по чтению. Набегаешься по этим этажам! Боже, да я каждый день прохожу не меньше десяти миль!

Элен сразу заметила, что он родом из Южных штатов (“Вы совершенно правы, мэм!”). Она определила это по его акценту — по характерной для Юга мелодичности речи и по тому, как он растягивает слова. Ей нравятся южане, призналась Элен. Они обычно жизнерадостные и приветливые.

Бобби улыбнулся и наклонился к ней:

— Мы стараемся быть джентльменами, мэм.

Он тут же доказал это, пригласив Элен на танец. И еще на один. Когда оркестр заиграл медленную музыку, Бобби как бы невзначай привлек Элен к себе, не забыв извиниться за то, что так сильно взмок. Но она возразила, что это сущие пустяки и что ей нравится запах пота. “Это так по-мужски!” — сказала она.

В середине танца он положил руку на ее пышный зад и прижал к себе так, что она не могла не почувствовать его возбуждения.

Когда музыка кончилась, Бобби был красен, как вареный рак.

— Извините меня, пожалуйста, — бормотал он, очень правдоподобно запинаясь. — Мне.., мне ужасно стыдно. Дело в том, что я давно не прикасался ни к одной женщине. Если вы хотите, чтобы я оставил вас в покое, только скажите, и я…

— Вам не за что извиняться, — мягко сказала Элен. — Это только естественно, и вы ни в чем не виноваты. Ведь вы же не можете контролировать…

— Нет, мэм, не могу. Во всяком случае, не тогда, когда держу вас в объятиях.

Элен взяла его за руку и, отведя обратно к столику, заказала обоим по крепкому коктейлю. Когда она сделала из своего бокала несколько внушительных глотков, Бобби рассказал ей о своей жене.

— Она умерла от рака, — закончил он трагическим голосом. — Это было два года назад, в октябре.

Взгляд Элен выразил приличествующую случаю печаль.

— О, как это ужасно!

И Бобби, ободренный успехом, поведал Элен, что только недавно снова начал выходить и радоваться жизни.

— Сначала, — говорил он грустно, — я был очень доволен, что у нас не было детей, но теперь… Теперь я об этом жалею. Ведь я остался совсем один на всем белом свете, а это нелегко. Человек не должен быть один, понимаете? Это противно его природе.

В ответ Элен сочувственно похлопала его под столом по ноге. Потом ее рука поднялась чуть выше и осталась там.

А Бобби подумал, что все идет как по маслу.

Хэммонд стоял и смотрел на нее.

— Господи, как же ты меня напугал! — ахнула Юджин. — Что ты здесь делаешь? Как ты попал в дом? Когда?

— Ты тоже меня напугала, — ответил он.

— Я? Как?!

— Я знаю, почему ты солгала. Ты боишься того, кто убил Петтиджона.

Она опустила голову.

— Да. Мне действительно может грозить опасность.

— Я должен был предупредить тебя, но не хотел звонить по телефону…

Юджин машинально загородилась занавеской и бросила беспокойный взгляд в сторону спальни.

— Ты думаешь, Смайлоу прослушивает линию?

— С него станется. Он может пойти на это даже без решения суда. Она на секунду задумалась.

— Мне тоже так кажется. Я почти уверена, что детектив Смайлоу организовал за мной слежку.

— Мне об этом ничего не известно, но это не значит, что за тобой не наблюдают. — Хэммонд перевел дух. — О том, что я здесь, никто не знает. Я перелез через стену сада и битых пять минут стучал в твою кухонную дверь. Я видел наверху свет, но ты все не отзывалась, и мне стало… Я вдруг подумал, что опоздал и с тобой случилось что-то… Ну, ты понимаешь?..

Юджин кивнула.

— Я ничего не слышала. Этот дождь…

— Я напугал тебя. Ты вся дрожишь. — Он снял с вешалки халат и укутал ее. — А почему ты решила, что за тобой следят?

— Я делала пробежку и заметила какую-то подозрительную машину. У нее работал двигатель, но огни не горели и “дворники” не работали.

— Ты выходила? В такую погоду? Одна?

— Я всегда одна, — ответила Юджин. — Но я стараюсь быть осторожной. Он слабо улыбнулся.

— Прости, что напугал тебя, — снова сказал он.

— Ничего страшного… Я и так что-то разнервничалась сегодня.

— Не мог же я так запросто подняться на крыльцо и позвонить в парадную дверь, — сказал Хэммонд извиняющимся тоном.

— Наверное, не мог.

— А если бы мог, ты бы впустила меня?

— Не знаю… Да. — Последнее слово она произнесла совсем тихо.

Хэммонд опустил глаза и уставился на ямочку между ключицами, где, как жемчужина в раковине, блестела крупная капля воды. Руки его все еще сжимали отвороты ее халата и, выпустив их, он сделал шаг назад, думая о том, что за одно это его можно было бы наградить медалью “За доблесть”.

— Нам надо поговорить, — сказал он глухо.

— Хорошо, я сейчас…

Хэммонд послушно развернулся на одеревеневших ногах и вышел в спальню. Через несколько минут Юджин присоединилась к нему. Она была одета в довольно старомодный стеганый домашний халат с поясом, который был плотно запахнут у нее на груди.

— У тебя кровь идет.

Хэммонд поднес к глазам руку и обнаружил на большом пальце небольшую ранку.

— Наверное, я порезался, когда взламывал твой замок.

— Хочешь, я дам тебе пластырь?

— Ничего, и так сойдет.

Сейчас Хэммонду меньше всего хотелось разговаривать с ней.

Ему хотелось распахнуть на ней халат и, прижавшись щекой к ее обнаженной груди, попробовать ее кожу на вкус, ощутить ее теплый запах. Все его тело вздрагивало от неистового физического желания, и ему стоило огромного труда не поддаться ему. Никакой вины за то, что произошло в субботу вечером и ночью, Хэммонд не чувствовал — только за то, что случилось потом.

— Ты ведь с самого начала знала, кто я и как меня зовут, — глухо сказал он. Именно сказал, а не спросил, но она все равно ответила:

— Да…

Хэммонд медленно кивнул. Ему по-прежнему было трудно принять то, с чем он так долго мысленно боролся и против чего восставал.

— Мне не хотелось бы говорить с тобой об этом, но…

— Почему?

— Потому что я знаю: ты все равно солжешь, я рассержусь, а мне не хочется злиться на тебя.

— Я тоже не хочу, чтобы ты злился на меня. Так что, может быть, нам все-таки лучше поговорить? Он снова кивнул.

— Мне хотелось бы кое-что от тебя услышать, даже если это будет ложью. Скажи, тогда, в субботу… Можешь ты поклясться, что с тобой еще никогда ничего подобного не происходило?

Юджин слегка наклонила голову.

— Я имею в виду не только ощущения, страсть, но и… В общем, все вместе.

Она сглотнула, и капелька воды, примостившаяся в ямочке, скользнула вниз.

— Со мной еще никогда не происходило ничего подобного, — сказала она неожиданно севшим голосом. — Это правда…

Именно это Хэммонд и хотел.., надеялся услышать, однако лицо его осталось почти таким же мрачным.

— Тогда.., тогда нам просто необходимо поговорить.

— Но, может быть…

— Необходимо, — повторил он с нажимом. — Скажи, то, что мы пришли в тот павильон на ярмарке почти одновременно, ведь это не было случайностью?

Несколько мгновений Юджин колебалась, потом покачала головой:

— Нет, не было.

— Но как, ради всего святого, ты узнала, что я буду именно там? Ведь я и сам этого не знал!

— Прошу тебя, — тихо сказала она, — не спрашивай меня больше ни о чем.

— Ты была у Петтиджона в субботу?

— Я не могу тебе этого сказать.

— Почему?

— Просто не могу.

— Но ведь это такой простой вопрос! Юджин невесело усмехнулась.

— Смотря для кого. Для меня он совсем не простой.

— Тогда ответь и объясни.

— Если я сделаю это, я останусь.., совсем без защиты.

— Мне странно это слышать, — заявил Хэммонд. — Если кому и нужна сейчас помощь и защита, так это мне. Ведь это я оказался подвешен между небом и землей, а не ты.

— Но тебя не подозревают в убийстве.

— Нет, в убийстве меня не подозревают, но согласись, что положение, в котором я очутился, чревато многими другими опасностями. Ведь это я веду дело одного из самых известных граждан города, который к тому же женат на моей близкой знакомой.

— На твоей близкой знакомой? — переспросила она чуть слышно.

— Да, Дэви Петтиджон, в девичестве Бертон, была моей подругой детства. Мы вместе выросли, и теперь она попросила окружного прокурора, чтобы этим делом занимался именно я. Как видишь, на меня надеется много людей, которых мне не хотелось бы разочаровывать. А теперь представь, что будет с моей репутацией, с моей карьерой, с моим будущим, наконец, если кто-то узнает, что сегодня вечером я был здесь, с тобой!

— Ты хотел знать, почему я уехала от тебя в воскресенье, ничего тебе не сказав? — Юджин принялась беспокойно расхаживать из стороны в сторону. — Вот тебе и ответ на твой вопрос. Я хотела остаться для тебя незнакомкой, чтобы ты.., чтобы ты не оказался в том положении, в каком находишься сейчас.

— Тебе не кажется, что в воскресенье утром думать об этом было, гм-м.., несколько поздновато? И вообще, если бы тебя так заботила моя репутация, ты бы не подцепила меня на ярмарке.

Она остановилась и с упреком посмотрела на него.

— Извини, Хэммонд, но память тебе изменяет. Это ты меня подцепил.

— Ну хорошо, пусть я. — Хэммонд фыркнул. — Только что это меняет?

— Это меняет многое, — твердо возразила она. — Кто дважды догонял меня, когда я хотела уйти? Кто умолял меня побыть с тобой еще немного? Кто поехал за мной после? Кто остановился на заправке и…

— Ну хорошо! — Хэммонд решительно рубанул воздух ладонью. — Допустим, я действительно сделал все это, но ведь нам обоим прекрасно известно, что чем недоступнее женщина, тем желаннее она мужчине. Это одна из самых старых и самых сильных приманок, которая срабатывает практически безотказно. И ты ею воспользовалась. Ты прекрасно знала, что ты делаешь и зачем…

— Да, я знала! — воскликнула она негромко и посмотрела на него полными слез глазами. — Сначала я хотела просто.., познакомиться с тобой.

— Зачем?

— Для страховки.

— Иными словами, тебе нужно было алиби? Юджин снова опустила глаза.

— Я не предполагала, что ты мне.., так понравишься, — сказала она тихо. — Сначала я действительно собиралась использовать тебя в своих целях, но потом мне стало очень стыдно. Вот почему я пыталась убежать. Я не хотела, чтобы ты оказался скомпрометированным из-за нашей встречи, но ты не отпустил меня. Ты поехал за мной и.., поцеловал. — Она снова посмотрела на него. — После этого поцелуя я забыла обо всем на свете, забыла даже, какие причины заставили меня искать знакомства с тобой. Я хотела только одного — быть с тобой. — Быстрым движением руки Юджин смахнула со щеки слезинку. — Ты можешь мне не верить, но это правда.

— Зачем тебе понадобилось алиби?

— Ты же знаешь, я не убивала Петтиджона. Ты сам сказал мне об этом в лифте.

— Да, я так сказал. А теперь ты скажи, зачем тебе в таком случае алиби.

— Не спрашивай меня, пожалуйста.

— Хорошо, не буду. Просто скажи мне.

— Не могу.

— Почему не можешь?

— Потому что не хочу, чтобы ты думал, будто я… — Она глубоко вздохнула.

— Это имеет какое-нибудь отношение к тому мужчине? Вопрос застал ее врасплох.

— К какому мужчине? — спросила Юджин, отшатываясь.

— В воскресенье вечером я был у твоего дома и видел тебя с мужчиной. Вы подъехали в “Мерседесе” с открытым верхом. — Хэммонд помолчал и добавил:

— Это было меньше чем через двенадцать часов после того, как ты покинула мою постель.

— В воскресенье вечером? — переспросила Юджин. — Это был.., один мой старый друг. Мы вместе учились в колледже, а сейчас он приехал в Чарлстон по делу. Он позвонил мне и пригласил выпить с ним по коктейлю.

— Ты лжешь.

— Почему ты мне не веришь?

— Потому что моя работа как раз и состоит в том, чтобы отличать ложь от правды и лжецов — от честных людей. Ты лжешь мне, Юджин!

Она выпрямилась и скрестила руки на груди.

— Этому необходимо положить конец! — воскликнула она. — Сегодня, сейчас. Так дальше продолжаться не может. На карту поставлена твоя карьера, и я не хочу отвечать за ее возможный крах. И уж тем более я не хочу иметь дело с кем-то, кто мне не верит.

— Кто был этот мужчина?

— Какая тебе разница? Я же сказала — он мой старый друг. Подумай лучше о своих друзьях, которые спят и видят, как бы отправить меня на скамью подсудимых.

— Что удивительного в том, что я тебе не верю, когда ты не хочешь ответить мне на самые простые вопросы? — спросил Хэммонд сердито.

— Для меня это непростые вопросы! — почти прокричала в ответ Юджин. — Ты даже не представляешь себе, насколько они непростые. Они напоминают мне о вещах, о которых я пыталась забыть и которые преследовали меня с… — Она осеклась, сообразив, что сказала слишком много. — Я понимаю, — добавила она почти спокойно, — что ты не можешь верить мне, как не поверил бы мне любой разумный человек. Что ж, тем больше у тебя оснований уйти и никогда больше не возвращаться. Никогда, слышишь?

— Вот и отлично.

— Пока мы с тобой лежали в постели…

— Это было великолепно!

— Но если ты мне не доверяешь…

— Не доверяю.

— Тогда…

— Ты спала с Петтиджоном? Она побледнела.

— Что-о?!

— Ты спала с ним? — повторил Хэммонд. — Лют был твоим любовником?

Он шагнул к ней, непроизвольно сжимая кулаки, она попятилась и пятилась до тех пор, пока не уперлась спиной в стену.

Так вот что его так беспокоит, поняла Юджин. Вот что заставляет его пренебрегать карьерой, положением в обществе и всем остальным, что он когда-то считал важным. Желание знать ответ на этот вопрос было в нем таким сильным, что обычно осторожный и сдержанный Хэммонд Кросс вел себя как человек, совершенно потерявший голову.

— Так ты трахалась с Петтиджоном или нет? Отвечай!

— Нет! — выкрикнула она и добавила совсем тихо:

— Нет, клянусь тебе.

— Ты убила его? — Он сжал руками ее плечи и так низко наклонился к ней, что его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от ее головы. — Ответь мне честно на этот вопрос, и я прощу тебе любую ложь. Ты убила Люта Петтиджона?

Юджин отрицательно покачала головой:

— Нет, я его не убивала.

Он уперся кулаками в стену позади нее и, наклонившись еще ниже, коснулся щекой ее щеки. Его дыхание было горячим и таким громким, что заглушало даже шум дождя снаружи.

— Я хочу верить тебе…

— Это правда, я не убивала Петтиджона, — повторила Юджин. — Но не спрашивай меня больше ни о чем, потому что я все равно не смогу ответить…

— Но почему? Скажи хотя бы — почему?

— Потому что ответы причинили бы мне слишком сильную боль.

— Как? Я не понимаю…

— Прошу тебя, не заставляй меня. Это же мука мученическая… Я боюсь, что мое сердце просто разорвется пополам.

— Но своей ложью ты разбиваешь сердце мне.

— Пожалуйста, Хэммонд, если ты хоть немного уважаешь меня, избавь меня от… Я не хочу, чтобы ты во мне разочаровался. Я предпочла бы никогда больше с тобой не встречаться, чем позволить тебе знать…

— Что? Скажи мне!

Она решительно покачала головой, и Хэммонд понял, что продолжать давить на нее бессмысленно. К тому же после того, как он убедился, что Юджин не причастна к убийству Петтиджона, с его стороны было бы самым правильным оставить ее в покое и не лезть ей в душу.

— Это еще не все, — неожиданно добавила Юджин. — Назревает кризис, и мы можем оказаться по разные стороны барьера…

— Значит, твоя тайна все-таки имеет отношение к делу? — встрепенулся Хэммонд, хватаясь за ее слова, как за последнюю надежду.

— Я знала, что наша встреча все очень усложнит, и тем не менее допустила… Больше того, я хотела, чтобы это произошло. Даже на заправочной станции я еще могла сказать тебе “нет”, но.., не сказала.

Он слегка приподнял голову, чтобы видеть ее лицо.

— А если бы тебе представилась возможность переписать эту страницу заново…

— Это нечестно!

— ..Ты бы что-нибудь изменила?

Она долго выдерживала его взгляд, лишь еще одна слеза скатилась по ее щеке. Для Хэммонда это было достаточным ответом.

— Я тоже!.. — прошептал он. — Я тоже не стал бы ничего менять.

Мгновение спустя он обнял Юджин, и его жадный рот раздвинул ее губы. Вода капала с ее мокрых волос на его рубашку. Наконец они разжали объятия.

— Юджин…

— Хэммонд…

Они рассмеялись тому, что впервые назвали друг друга по имени и поцеловались с еще большей страстью. Распустив пояс ее халата, Хэммонд просунул руки под ткань и ласкал нежную кожу Юджин, исторгая из ее уст негромкие стоны.

Кровь стучала в ушах Хэммонда громче, чем низвергающиеся на крышу потоки дождя. Гулкие удары пульса заглушали не только все внешние звуки, но и робкий голос совести и здравого смысла. Когда они и вовсе замолчали, он подхватил Юджин на руки и перенес на постель. Уложив ее на простыни, Хэммонд, сгорая от нетерпения, сорвал с себя одежду и лег рядом. С губ его сорвался протяжный вздох, в котором смешались отчаяние и страсть.

— Я спала с тобой не ради алиби, Хэммонд…

Приподнявшись на руках, он заглянул ей в глаза:

— А ради чего?

— Ради тебя самого…

Хэммонд спрятал голову у нее на груди.

Высшей точки наслаждения они достигли одновременно.

Они лежали под одеялом, обнявшись. Юджин прижалась к нему, и Хэммонд с удовлетворением увидел, какое у нее счастливое лицо. Правда, глаза ее были закрыты, но губы слегка улыбались, и на щеках играли очаровательные ямочки. Она не спала, и Хэммонд, негромко рассмеявшись, поцеловал ее веки.

Юджин открыла глаза и посмотрела на него, потом выпростала из-под одеяла руку и провела кончиком пальца по его губам.

— О чем ты думаешь? — спросил Хэммонд.

— Я думала о том, как было бы здорово пойти с тобой куда-нибудь. Например, в ресторан или в кино… Чтобы вокруг было много народа и все-все нас видели. Чтобы я могла познакомить тебя со своими друзьями.

— Может быть, когда-нибудь так и будет.

— Может быть… — эхом повторила она, но в ее голосе звучало сомнение. — Я недавно в Чарлстоне, но кое-что знаю. Знаю местное общество… Мне известно, что здесь не жалуют чужаков.

— Меня это не волнует.

— Зато волнует большинство коренных чарлстонцев. В Чарлстоне, наверное, каждая семья ведет свою родословную если не от первых поселенцев, то по крайней мере от героев Гражданской войны.

— Один знаменитый чарлстонец, — правда, он был литературным персонажем — сказал: “Дорогая моя, мне теперь на это наплевать” [4]. И я готов подписаться под этими словами. Даже если бы мне было не наплевать, я бы все равно предпочел тебя всем женщинам нашего города. Я предпочел бы тебя любой красавице, пусть она даже ведет свою родословную от Евы.

— Любой? А Стефи Манделл?.. — Юджин рассмеялась, увидев выражение его лица. — Посмотрел бы ты на себя сейчас!

— Как ты узнала?

— Женская интуиция. Она мне сразу не понравилась, и я уверена, что это между нами взаимно. Нет, это не обычная неприязнь, которая возникает, наверное, между подозреваемым и следователем. Это совсем другое чувство, более глубокое и более примитивное, что ли… Сегодня, когда она едва не застукала нас в лифте, я поняла. Ведь вы были любовниками, правда?

— Вот именно — “были”. — Хэммонд специально выделил голосом последнее слово. — Мы встречались почти год, но потом…

— Как давно вы расстались?

— Два дня назад.

— Два дня? — в замешательстве переспросила Юджин. — То есть.., в это воскресенье? Он кивнул.

— Из-за.., из-за того, что случилось накануне?

— Ну, не совсем. Для меня наши отношения закончились уже довольно давно, но после… Когда я узнал тебя, мне окончательно стало ясно, что мы со Стефи не созданы друг для друга. — Он ласково провел рукой по ее волосам. — Несмотря на то, что ты — маленькая врушка, ты самая соблазнительная и желанная женщина в мире. И дело тут не только в твоей физической привлекательности…

— А в чем же?

— Ты умна.

— О, весьма! Кроме того, я люблю животных и вежлива со старшими.

— Ты веселая.

— А еще у меня спокойный, выдержанный характер.

— Ты покладиста, чистоплотна и, должно быть, замечательный врач.

— Я чувствовала, что в детстве ты был бойскаутом!

— Что было, то было.., так о чем я? Ах да, у тебя очень красивые груди!

— Ты же говорил, что дело не в физической привлекательности.

Вместо ответа Хэммонд наклонился и крепко поцеловал Юджин. Когда он наконец отстранился, лицо у нее было хмурым, и это напугало его.

— Что случилось?

— Тебе надо быть очень осторожным!

— Никто никогда не узнает, что я был у тебя. Но Юджин покачала головой:

— Нет, я не об этом.

— А о чем?

— Смотри, как бы я не влюбилась в тебя, Хэммонд! Как же тогда ты сможешь потребовать для меня обвинительный приговор?