В сотый, наверное, раз за сегодняшний день Корделия доставала миниатюру, изображающую ее будущего мужа, и внимательно разглядывала ее. Вглядываясь в это холодное, ничего не выражающее лицо, она всякий раз пыталась обнаружить какой-нибудь намек на то, что он представлял собой в жизни.
Она знала, что ее собственный портрет как две капли воды похож на нее самое, но даже он все-таки не отражал все особенности ее характера. Скорее всего князь Михаэль пребывает сейчас в таком же раздумье, как и она.
Часы пробили пять. Через час она будет обвенчана по доверенности с человеком, чье лицо взирало на нее из лакированной рамки. А между тем она прекрасно отдавала себе отчет в том, что совершенно не готова к браку, к положению жены, к материнству — ни как мачеха двух маленьких девочек князя, ни как будущая мать, которой предстояло принести в мир своего собственного ребенка. При мысли о том, что ей надлежит с завязанными глазами пуститься в неведомое, по ее коже бежали мурашки от беспокойства и страха.
В комнату вошла Матильда с полной охапкой серебристой ткани.
— Давай собираться, девочка. Время поджимает, дядя будет ждать тебя внизу у лестницы без пяти минут шесть.
Разложив подвенечное платье на кровати, девушка разгладила его руками, щеки ее порозовели. Платье было так обильно расшито серебряной нитью и мелким жемчугом, что весило едва ли не больше самой Корделии.
Она спокойно стояла, пока Матильда шнуровала корсет и затягивала пояс кринолина, скрывая внезапно нахлынувшее на нее чувство опасности. Облачение во все одеяния заняло около двадцати минут. Волосы ее были уложены и посыпаны пудрой уже несколько часов назад, и когда она посмотрелась в зеркало, то увидела в нем женщину, ничуть не напоминавшую ей самое себя. Накрашенная, напудренная кукла на таких высоких, украшенных драгоценными камнями каблуках и в таких тяжелых, негнущихся одеждах, что могла передвигаться только маленькими шажками.
Она привыкла носить парадную одежду по тому или иному поводу с тех самых пор, как закончила учебу, но привычка тем не менее не умаляла неудобств этих пышных одежд.
Герцог Франц Бранденбургский стоял, тяжело опершись на трость, с часами в руках, когда его племянница появилась в малой гостиной императорских апартаментов во дворце Хофбург.
— Вы опоздали, — произнес он своим обычным раздраженным тоном. — Я терпеть не могу расхлябанности.
Корделия скромно присела в реверансе и не стала оправдываться. Часы показывали без четырех минут шесть, но для ее дяди не имело значения, опоздала ли она на минуту или на целый час.
— Пошли. — С этими словами он, прихрамывая, направился к двери. — Было бы величайшей бестактностью заставлять ждать виконта Кирстона. Он проявил необыкновенную любезность, взяв на себя все заботы, и не следует делать эту церемонию еще более скучной, чем она есть.
Лишь у самой двери дядя предложил ей руку.
— Должно быть, виконт очень близкий друг и доверенное лицо князя Михаэля, ежели тот поручил ему столь деликатное дело. Если, конечно, он не в долгу у князя, что вполне может быть, — в раздумье добавил герцог Франц. — Ни один человек в здравом рассудке не станет по доброй воле взваливать на себя подобное бремя.
Мария Антуанетта должна была выйти замуж по доверенности на следующий день, в Августинской церкви, достаточно просторной, чтобы вместить весь двор. Венчание Корделии назначили в небольшой готической часовне неподалеку от конного манежа. Гостей было приглашено немного, но в отношении церемоний никаких послаблений не предполагалось.
Королевская фамилия уже пребывала на своем месте, так же как и главы французского посольства. Герцог, прихрамывая, шел по проходу между двумя рядами деревянных сидений, постукивая тростью при каждом шаге, Корделия опиралась на его согнутую руку. Епископ из собора Святого Стефана стоял у алтаря.
Когда они приблизились к цели, виконт Кирстон выступил из тени каменной колонны, где он стоял, негромко разговаривая, в кругу придворных. Выражением лица он ничем не выделялся из их круга. Корделия, закованная в негнущееся подвенечное платье, с покрытой пудрой прической, ощутила нечто вроде обиды за его равнодушное отношение… к этому событию… к ней… Все-таки это было настоящее венчание. Столь же законное и обязывающее перед Богом, как и любое другое. Венчание, которое ей предстоит еще в Париже, не добавит никаких обязательств к сегодняшнему.
Повинуясь короткому кивку герцога, виконт Кирстон встал рядом с Корделией, но даже не взглянул на нее. Возможно, отношение виконта ко всему происходящему было не слишком серьезным, но его наряд отличался такой же торжественностью, как и ее. Темно-голубой камзол Лео был богато расшит серебряными арабесками. Волосы скрывались под париком с косичкой. На заколке его пышного галстука, на длинных пальцах и на серебряных пряжках туфель поблескивали бриллианты.
Корделия решила, что в своей парадной элегантности он пугающе строг — и все же прекрасен. Она любовалась его гибкой, стройной фигурой, ласкала взором его слегка заостренные скулы, чувственные губы, длинные густые ресницы, столь контрастирующие с напудренным париком. Сердце ее забилось, руки в шелковых перчатках повлажнели.
Голос епископа звучал над головой Корделии, но произносимые им слова не воспринимались ею. Дядя передал ее руку виконту, в его более громком, чем обычно, голосе прозвучало в этот момент явное облегчение, которое она едва заметила. Зато куда яснее донеслись до нее слова виконта, подтверждающие, что он берет эту женщину, Корделию Бранденбург, в свои законные жены. Она намеренно пропустила мимо ушей слова «от имени князя Михаэля Саксонского», почувствовав, как в ней нарастает отвращение к этому имени. Где-то на задворках ее сознания промелькнула было мысль, что она попала в дурацкое положение и стоит здесь, у алтаря, выходя замуж за немилого мужчину и предчувствуя многие несчастья, но эта мысль не смогла омрачить волшебного очарования всего свершающегося сейчас с нею.
А что, если бы она на самом деле выходила замуж за виконта Кирстона? Распаленная этой мыслью, она с такой страстью ответила на обращенные к ней слова, что удивила даже склонившегося к ней в свете свечей епископа.
Услышав, как Корделия произносит перед алтарем слова своего брачного обета, Лео крепко сжал губы. Он прекрасно понял, какие мысли сейчас у нее в голове. Она говорила ему, что любит его, и хотя многое из сказанного можно было отнести на счет девических фантазий, но он не мог не думать о тон искренности, которая звучала в ее дрожащем от волнения голосе, и о ее взгляде, излучавшем любовь.
И еще он не мог не думать о той власти, которую она приобретала над ним вопреки его воле, вопреки укоренившимся убеждениям и всем доводам рассудка.
Епископ благословил кольца, которые вернулись в небольшую золотую шкатулку, откуда их должны были извлечь во время вторичного венчания, когда настоящий жених займет свое законное место.
— Что ж, венчание прошло просто чудесно, — объявил герцог Франц, когда все вышли из часовни в темный, окруженный высокими средневековыми стенами двор. — Надеюсь, ваши обязанности будут для вас не столь трудны, милорд.
Он сунул себе в нос понюшку табаку, потом стряхнул платком с лица крошки, словно сбросил с себя тягостные годы своего опекунства.
Корделия, которую в данный момент поздравляла императрица, слышала, как и все окружающие, эту кислую фразу.
Равнодушие, сквозившее в этих словах, пробило даже ту защитную оболочку, которую она возвела вокруг себя за последние годы. Девушка повернулась, чтобы посмотреть на своего дядю, на ее глазах уже поблескивали слезы обиды.
Мария Терезия ласково потрепала ее по плечу и любезно произнесла:
— Ты всегда была очень дорога нам, Корделия. Я считаю тебя одной из своих собственных дочерей и знаю, что ты и Мария Антуанетта будете и впредь столь же близкими подругами.
Корделия сделала самый глубокий реверанс, какой только могла себе позволить, не потеряв при этом равновесия в своем объемистом туалете.
— Я безмерно ценю каждый знак вашего внимания, которым вы дарили меня все эти годы. Мою благодарность я не могу выразить в словах.
Мария Терезия одобрительно улыбнулась ей и повернулась к стоявшему рядом виконту.
— Полагаю, по дороге во Францию вы сможете познакомить княгиню Саксонскую со всеми тонкостями жизни в Версале, милорд Кирстон. Я знаю, что тамошние обычаи несколько отличаются от наших.
Виконт склонил голову.
— Я приложу все усилия, ваше величество. Ноя бы хотел еще просмотреть сегодня мою почту.
— О, неужели вы будете работать в день вашей свадьбы! — воскликнула Корделия, потеряв осмотрительность. Почувствовав на себе укоризненный взгляд императрицы, она закусила губу. — Прошу прощения, — поспешно присела она в реверансе, — что я перебила ваш разговор.
Императрица задержала на ней свой осуждающий взор еще на несколько секунд, потом повернулась и двинулась в сторону дворца, спокойно и уверенно, как галион под всеми парусами.
— Ты так порывиста, — упрекнула ее Тойнет, целуя подругу. — Даже рассердила маму.
С милой улыбкой она обратилась к виконту:
— Но ведь вы не рассердились, не правда ли, виконт? И вы простите Корделию за то, что в такой важный для каждой девушки день она немного не в себе. Да неужели вам и в самом деле надо сегодня работать над скучными письмами?
Нас ждут семейный ужин и концерт. Месье Полигний сообщил нам, что написал новую пьесу, которую его ученик Кристиан сыграет в честь вашего бракосочетания.
Корделия бросила взгляд на виконта. Он был сдержан, в его взгляде угадывался лишь укор за ее порывистость.
— Как я понимаю, Кирстон, вы не желаете участвовать во всех скучных церемониях, — произнес герцог Франц, засовывая в ноздрю еще одну понюшку табаку. — Все эти балы и приемы… ради парочки разукрашенных павлиньими перьями девчонок… одна капризнее другой…
Лео едва смог сдержать свое отвращение к этому человеку. Корделии не следовало быть на ужине у императрицы в такой день без родственников или без представителя ее мужа.
Тесный же круг присутствующих не позволит ей пуститься в чересчур интимные разговоры.
Коротко поклонившись герцогу, виконт направился вслед за приближенными императрицы в сторону ее апартаментов.
— Виконт, вы все-таки решили не лишать нас своего общества, — с улыбкой приветствовала его императрица.
— По зрелом размышлении мне показалось неудобным отсутствовать на званом вечере по поводу бракосочетания, ваше величество, — с поклоном ответил он, беря бокал шампанского у лакея.
— Я так рада, что вы передумали, милорд.
«Улыбка Корделии подобна солнечному лучу, пробившемуся сквозь затянутое тучами небо», — подумал Лео. Что же происходит с его рассудком, если вдруг приходят на ум столь прихотливые сравнения?
— Я не могла узнать тебя на вчерашнем бале-маскараде, Корделия, — произнесла императрица, занимая свое место за круглым столом и с милостивой улыбкой оглядывая своих немногочисленных гостей. — В каком же костюме ты была?
Вопрос застал Корделию врасплох, взгляд ее метнулся к Топнет, которая тут же закрыла лицо веером, оставив на виду лишь смеющиеся глаза.
— Пастушки, ваше величество, — сымпровизировала Корделия, вспомнив наряд одной из участниц котильона.
— Очень милый костюм. — одобрительно кивнула головой императрица. — Надеюсь, вам тоже понравился маскарад, лорд Кирстон?
Теперь пришел черед Корделии прибегать к помощи веера, из-под прикрытия которого она бросила озорной взгляд на своего кавалера.
Лео не успел открыть для ответа рот, как императрица произнесла, словно никто не сказал ни слова:
— Меня возмутила девушка, появившаяся в вызывающем костюме… Мне кажется, она хотела представить себя Дианой-охотницей. Совершенно бесстыдный костюм. Я была просто в ужасе. Но мне думается, что его обладательницей была одна из приехавших к нам француженок. Мои придворные дамы не осмелились бы появиться в таком виде. Хочу верить, моя дорогая, что ты будешь способствовать улучшению версальских нравов, оказавшись там.
С этими словами она строго посмотрела на дочь.
— Да… да, разумеется, ваше величество, — едва выдавила из-за веера Тойнет, давясь смехом.
Губы Корделии тоже тряслись от смеха, и, чтобы как-то пересилить себя, она кашлянула, прикрываясь салфеткой.
Их живая веселость была столь заразительна, что Лео не сразу смог сообразить, как достойно ответить на внезапно заданный ему императрицей вопрос:
— А вы согласны, виконт, что подобная распущенность вполне в нравах французского двора?
— Правила этикета одновременно строги и свободны, ваше величество, — удалось произнести ему после секундного колебания. Он понимал, что Корделия следит за его словами с неослабевающим интересом. — И порой вполне возможно их нарушить. Во всяком случае, я считаю, что появление в подобном костюме достойно всяческого осуждения.
— Я счастлива слышать это. — Императрица перенесла свое внимание на других гостей, так что Лео получил возможность расслабиться… пока не встретил насмешливый взгляд Корделии.
Она просто скверное создание без капли уважения к приличиям, твердо сказал он себе. И ни в коем случае не может стать образцом для детей Эльвиры — Амелии и Сильвии.
Луиза де Неври, гувернантка девочек, не могла понять, что вселилось сегодня в ее подопечных. С того самого момента, как проснулись, они постоянно хихикали при любом обращенном к ним слове, словно вместе хранили какую-то страшную тайну. И никакие нотации не помогали. Девочки вовсю наслаждались своей любимой забавой — выдавали себя одна за другую. Если они просыпались еще до того, как няня входила утром в их спальню, они перелезали каждая в кроватку своей сестры, и до конца дня Амелия становилась Сильвией, а Сильвия — Амелией. И никто никогда не замечал подмены.
— Вы ведете себя легкомысленно, — упрекнула мадам де Неври едва сдерживающих смех девочек. — Легкомысленно и глупо. Над чем это вы постоянно хихикаете?
Она обвела взглядом комнату для занятий, со стенами, обшитыми темными деревянными панелями, с дубовым паркетом и незамысловатой мебелью. Окна без занавесей были плотно закрыты ставнями, чтобы никакой шум и никакие происшествия окружающего мира не отвлекали девочек во время занятий. Ничто здесь не давало повода для смеха, все было так, как и предписано строгими правилами хорошего тона.
— Князь будет ждать вас. Что это у тебя на руках, Сильвия? Чернила? Что только подумает твой отец! — пробурчала гувернантка. — Ступай к няньке и вымой их хорошенько.
Она бросила взгляд на часы и закусила губу — как бы не опоздать на еженедельную инспекцию у князя.
Луиза была худенькой женщиной с угловатой фигурой и жидкими волосами, которые она собирала в пучок на затылке, скрывая его под чепцом. Всегда раздраженная старая дева, дальняя родственница князей Саксонских, целиком зависела от милосердия князя, за что, как предполагалось, она должна была воспитывать его дочерей. Но так как она сама получила весьма скудное воспитание и образование, то занятия в классной комнате парижского дворца князя на рю де Бак продолжались не так уж долго. Вместо них девочки часами сидели в застывшей позе, с высоко поднятыми головами, расправив плечи и прижимаясь спинами к спинкам парт. От них требовалось умение ходить по дворцовым залам скользящими шагами, так, чтобы они напоминали постороннему взгляду две аккуратные статуэтки и чтобы под их накрахмаленными пышными юбками нельзя было и предположить наличие таких вульгарных понятий, как ноги.
Сама мадам, бегло, но равнодушно играя на спинете, даже не пыталась научить своих подопечных основам игры, так как девочки не выказывали абсолютно никакого интереса к инструменту. Гувернантке не приходило в голову, что методы ее педагогики могли отбить интерес к чему бы то ни было.
Девочки видели своего отца один раз в неделю в течение десяти минут, но его авторитет незримо властвовал в комнате для занятий. Они знали, что в присутствии князя Михаэля у мадам де Неври тряслись поджилки. Они были совершенно уверены в этом, потому что ее лицо становилось еще бледнее и вытянутее, чем обычно. Вдобавок перед каждой еженедельной инспекцией мадам суетилась и бранила их больше обычного.
— Пошли, нам пора.
Гувернантка подтолкнула девочек к выходу из комнаты для занятий и, бросив последний взгляд на своих подопечных, поправила на одной из них байт, на другой одернула кружевную пелеринку.
— Ну а теперь слушайте внимательно: говорите только в том случае, если к вам обратятся, и отвечайте только на вопросы его сиятельства. Вам ясно?
Близнецы присели в книксене и лишь что-то пробормотали себе под нос. Им не надо было напоминать о существующих правилах. Отец был столь величественной и столь редкой фигурой в их жизни, что они и помыслить не могли открыть в его присутствии рот иначе как по прямому приказу.
Гувернантка одернула свои юбки, поправила чепец и направилась к главному залу дома. Ее воспитанницы последовали за ней. Вся их живость тут же пропала. Сестры изо всех сил старались идти маленькими скользящими шажками, держа при этом головы прямо и не горбясь. Они появлялись здесь только во время еженедельных встреч с отцом, но при этом так старались не наделать ошибок, что почти не замечали ничего вокруг и уносили отсюда в памяти только мешанину из богатых ковров, мебели мягких, теплых тонов да постукивания их каблучков по гладкому мрамору пола.
Стоявший у входа ливрейный лакей в пудреном парике склонил голову при их появлении. Девочки никак не прореагировали на него, потому что твердо усвоили: на слуг можно обращать внимание только тогда, когда отдаешь им приказание. Другой лакей открыл перед ними высокую дверь, объявив при этом громким голосом:
— Мадемуазель Амелия и Сильвия. Мадам де Неври.
Девочки вошли в дверь перед гувернанткой, не отрывая глаз от пола, пугаясь громадности ковра, расстилающегося между ними и фигурой их отца, стоявшего в противоположном конце зала. Все в этой комнате казалось им невероятно громадным. Крышка стола, стоявшего у стены рядом с дверью, находилась на высоте их головок. Диваны и кресла, по их мнению, предназначались для гигантов.
Князь Михаэль оглядел их с высоты своего роста. Он был облачен в некое подобие накидки и держал что-то в руке.
Одеяние это предназначалось для посещения двора. Из-под тщательно завитого и напудренного парика на девочек смотрели холодные светлые глаза.
— Докладывайте, мадам.
Сестры затаили дыхание.
Мадам сделала реверанс.
— У Амелии по-прежнему не очень хорошо получаются буквы, а Сильвия порой с неохотой занимается музыкой.
Михаэль нахмурился. Девочки стояли перед ним потупив глазки, но он заметил, что и та и другая судорожно прижимают к груди пухлые ручонки. Они показались ему очень маленькими, и он в очередной раз поразился тому, как два различных существа могут быть столь похожими друг на друга.
— Что-нибудь еще?
— Несколько шаловливы без всяких на то оснований.
Дети не шелохнулись при этих словах.
Как могут быть эти вытянувшиеся перед ним две неподвижные маленькие куколки шаловливыми? Князь Михаэль невероятно удивился этому, но его голова была занята куда более важными делами, и он решил не обращать внимания на подобные мелочи.
— Надеюсь, что ваша мать исправит все недостатки, — объявил он.
Луиза вздрогнула всем телом, словно от удара кнутом.
— Я… я прошу прощения, ваше сиятельство. Их… их мать?
Амелия и Сильвия забыли про свои страхи и взглянули вверх, подняв на отца две пары широко раскрытых голубых глаз, два пухлых розовых ротика и два курносых носика. Именно такой была Эльвира. В чертах лиц дочерей он не видел ни одной своей черточки, но проблема отцовства не интересовала его. Будь они мальчиками, это было бы куда важнее. Но девочки являли собой не более чем валюту, которой ему предстояло распорядиться наилучшим образом. Стань они столь же красивыми, как Эльвира, им не будет цены, и он без труда сможет выгодно и удачно выдать их замуж.
— Н… но… но наша м… мама мертва, милорд, — в унисон пролепетали они.
— Ваша первая мама, — поправил он их с ноткой нетерпения в голосе. — Но теперь у вас будет новая мама. Вы можете взглянуть на нее.
С этими словами он протянул им миниатюру, которую держал в руке.
Девочки посмотрели на портрет женщины и ничего не сказали.
Луиза почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног.
То, что в доме появится новая хозяйка, было плохой новостью для гувернантки. Ей придется как-то подлаживаться к новой жене князя, которая вполне может стать угрозой ее былому непререкаемому авторитету по части воспитания девочек.
— Позвольте мне поздравить вас, князь. — Она присела в книксене. — Могу я знать, как скоро состоится бракосочетание?
— Оно проходит в эти дни в Вене по доверенности. Виконт Кирстон привезет княгиню сюда вместе с супругой дофина.
Он протянул руку за портретом. Девочки тут же вернули ему миниатюру и потупили глаза.
Луиза сделала все возможное, чтобы на ее лице не отразились досада и раздражение. Ее не удивило, что князь даже не намекнул на грядущие перемены в своей жизни.
Куда более удивительным казалось то, что об этом молчал и виконт Кирстон. Он всегда был так озабочен судьбой девочек, что от него она могла бы услышать хоть полсловечка. Мадам решила тоже взглянуть на портрет, но князь уже спрятал миниатюру в карман.
— Вы свободны.
Девочки снова присели и спиной попятились к двери.
Их гувернантка, в свою очередь, сделав реверанс, последовала за ними. Никто не произнес ни слова, пока они не вернулись в комнату для занятий, где Амелия даже подпрыгнула от восторга.
— Она такая красивая!
— Да, как настоящая княгиня, — подтвердила Сильвия, кружась на месте. — И месье Лео тоже скоро вернется к нам.
— Немедленно прекратите! — оборвала их гувернантка, глядя строго и раздраженно. — Вам не подобает прыгать и крутиться, как неотесанной деревенщине.
Девочки успокоились, но глаза их по-прежнему сияли.
Теперь у них было преимущество перед гувернанткой. Они знали, что та не видела портрета новой княгини и злилась из-за этого. Ей хотелось задать один-единственный вопрос: сколько лет этой новой княгине Саксонской? Но она не могла терять достоинство, обращаясь с вопросами к своим подопечным. Мажордом сможет удовлетворить ее любопытство.
Месье Брион всегда все знал раньше всех. Спрашивать у него было в равной степени унизительно для мадам де Неври, но тут уж ничего не поделаешь.
— Вам пора ложиться спать, — объявила гувернантка.
Девочки наверняка знали, что сейчас слишком рано.
Солнце еще не село, а они не ужинали. Дети в удивлении воззрились на гувернантку.
— Сегодня вы обе на редкость плохо вели себя, — заявила мадам. — Ваши смешки мне положительно надоели, и я должна их прекратить. Вы получите вместо ужина хлеб с молоком и потом сразу же отправитесь в постель.
Девочки знали, что любые возражения приведут лишь к большим неприятностям. Они прекрасно понимали, что причиной всему было уязвленное самолюбие гувернантки. В постели по крайней мере можно укрыться за плотно задернутыми полотнищами балдахина и вдоволь нашептаться о таком удивительном событии, представляя, как они будут жить с этой красивой девушкой, которая скоро поселится вместе с ними.
А вместе с ней появится и месье Лео. Они не виделись уже много недель и скучали по нему, как по яркому лучу солнца, который не столь уж часто освещал их однообразно серую жизнь.