Альтер Эго. Московские Звезды

Глава 8

Сергей смотрел на спящую Катю. Она была трогательно-доверчивой, нежной и совсем родной. Как случилось, что нет у него никого ближе?

Сначала Сергей думал, что Катя ему как сестра, они с первых дней были откровенны друг с другом, не скрывали ни печалей, ни радостей, стали как две птички-неразлучники, иначе не смогли бы танцевать вместе.

Потом ему пришла мысль о браке, тогда Сергей еще не помышлял о любви. Им руководило стремление на полных правах быть рядом с Катей, оберегать ее, прежде всего это. А любовь… Разве мог он надеяться? Но любовь уже родилась и жила в них, она отражалась и светилась в их танце и глазах. Любовь не спрашивает, можно ли надеяться, она всегда считает себя правой. И Сергей не спорил, не боролся с ней, но он панически, до замирания сердца боялся.

Все, о чем рассказывала Катя, было и с ним. Только страшнее, больнее и дольше. Потому что некому было вышибать дверь и спасать. До того, как семнадцатилетний Сергей пошел по рукам, он думал, что любит своего первого покровителя. Сравнить было не с чем, первая близость плыла в воспоминаниях горячечным сном. Вкус коньяка на губах, туман в голове, ласковый шепот, боль, унижение.

Сергей не стремился к близости с мужчинами, жизнь толкнула его на этот путь и не позволила свернуть, затолкала в безжалостную колею, где перемалывались характеры и судьбы. Когда он понял, что никакой любви нет, а есть только грязь, похоть, вседозволенность того, кто покупает, он отчаялся.

Брошенный любовником и презираемый отцом, он готов был хоть в петлю головой, хоть вниз с крыши высотки. Жизнь потеряла смысл. Только одно удерживало, не позволяло соскользнуть за грань — жалость и любовь к матери. Сергей знал, что она не переживет такого, и терпел. Рыдал по ночам, бился головой об стену, катался в отчаянии по полу, но жил.

Жил и танцевал. Тренировался неистово, до потери сознания. Превозмогая боль и удушье, продирался через грязный кокон реальности, обретал крылья. Он жил на сцене, спасался этим, не позволял затянуть себя в болото, где красивые мальчики были дорогим товаром и только. А когда изнашивались — их выбрасывали в мусорный бак, словно рваное белье.

Сергей боролся, он нашел другие способы выживать, перестал продаваться, потом встретил Макса. Это казалось больше, чем дружба, иногда — подобием семьи, и Сергей смирился, сказал себе, точно так же как Катя, что устроен неправильно, в нем «что-то не так», что назад хода нет, все испорчено и судьба его такая.

К тому времени он наслушался про близость с женщиной разного, вплоть до того, что сделать ЭТО с девчонкой все равно что переспать с жабой, что ТАМ у них все по-другому, что женщина и целоваться не умеет и отсосать по-человечески не может. К тому же у них месячные, и это отвратительно.

Но Сергей не верил, что все так. В глубине души он продолжал надеяться, из этой надежды и выросла любовь к Алекс, захватила его всего. Он думал, что раскрылся женщине, что с ней познает таинство, определенное природой. А кончилось тем, что…

Нет! Вот только не сейчас! Если бы Саша столько времени не лгал, а Сергей не верил, что говорит с женщиной, то и при встрече ничего такого не произошло бы. Влюбленность в Алекс затуманила Сергею мозги. Он любил Сашу как девочку, потому и сломал. Не сдержался… Стыдно, скверно, молчать нельзя, надо было написать сразу, все объяснить. Может, после Конкурса… Или незачем трогать это, пусть мальчик забудет и живет дальше?

«Не забудет… не забудет…»

Совесть неуклюже ворочалась, мешала уснуть, но усталость, пережитое и неразрешенное возбуждение взяли свое. День был долгим, нагромоздилось столько всего: Эгле, прыжки в вариации, Лейден, булочки с корицей, спальня и в тусклом свете ночника их обнаженные тела, Катя, прекрасная ТАМ, нежная, готовая принять его…

Сергей осторожно обнял ее, закрыл глаза, глубоко вздохнул и отключился.

Он проснулся от легких поцелуев в губы и щекотной ласки — Катя наклонялась над ним, он чувствовал ее знакомый, родной запах. Длинные пряди шелковистых волос скользили по его груди, плечам и щекам. Сергей вздохнул и открыл глаза.

— Доброе утро, мы проспали урок, — сообщила она, продолжая свое дело, теперь Катя целовала подбородок Сергея, шею и уши. От этого его выгнуло, он задохнулся, вздрогнул, затрепетал, как натянутая струна, и произнес с трудом:

— Почему же ты меня не разбудила?

Она тихонько засмеялась, радуясь тому эффекту, который произвели ее действия, пробежала пальцами по его груди наверх, дотронулась до губ.

— Пожалела. Ты так спал… Я смотрела, смотрела… Ты очень красивый, когда спишь.

Сергей почувствовал, что неотвратимо постыдно и совершенно немужественно краснеет. И… ему это понравилось. Он снова закрыл глаза, расслабился. Катя прилегла на него, прижалась щекой и ухом к груди.

Остаться бы с ней так, никуда не идти, но нельзя, и так вчера вечер пропустили, не репетировали. Ну еще пять минут… десять…

— Сережа…

— Что?

— У тебя сердце бьется, я слышу.

— Конечно, бьется, что ему еще делать?

Она приподнялась и поцеловала его грудь слева, туда, где по ее представлениям и находилось сердце.

— Хорошо… Мне так хорошо стало… И теперь я хочу танцевать, танцевать! Ты обещал «Бабочку», я Стасику уже СМС послала, чтобы приготовился. Ты ведь не передумал?

— Нет, не передумал, мне нравится «Бабочка», ее редко танцуют. Пригодится она нам для концертов.

— Да, мы во дворце ее станцуем, у меня будет костюм с блестками, желто-розово-алый. Это же дневная бабочка, она любит солнце. И еще вместо диадемы будут усики на голове! Там такая мелодия! — Она начала напевать с сомкнутыми губами и «танцевать» руками. — Ну, вставай-вставай-вставай, я пойду овсянку сварю.

Катя выпрыгнула из постели, не стесняясь наготы, пробежала до шкафа, достала утренний халатик.

— Вставай!

— Я не одет…

— Ах, невидаль… Кстати, теперь я знаю, — она опять рассмеялась неудержимо весело, — что ты… ха-ха-ха… ничего не подкладываешь в бандаж. А то старшие девочки спорили. Они в тебя все влюблены.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Не выдумывай, — Сергей встал, замотавшись в одеяло.

— Великий брамин! — Катя склонилась перед ним как баядерка, приложив ладони к плечам. — Я ушла уже, ушла, одевайся, штаны твои под кроватью.

Она продолжала смеяться и на кухне. Они наспех завтракали, ни словом не обмолвившись о том, что было вчера, но это было молчание согласия, бережное и радостное, а чувство оставалось в них, жило и возрастало. Новая близость светилась в каждом взгляде, жесте и прикосновении.

Виктория забеспокоилась, когда Катя и Сергей пропустили утренний урок. Такое случилось в первый раз за все время, что они жили тут и готовились к Конкурсу. Быть может, это после встречи с Эгле? Катя могла и обидеться, или расстроиться настолько, что теперь несколько дней не покажется.

Похожее случилось перед выпускным спектаклем, когда она после генеральной репетиции наотрез отказалась выходить с принцем из Национального балета. Виктория так и не добилась вразумительных объяснений ни от него, ни от нее. Что же там все-таки произошло?

Адриан настоятельно советовал сменить партнера, Виктория прислушалась, хоть и не была согласна. Она не поощряла капризы, спонтанные решения — все это портило репутацию артиста, с такими «очерненными» личностями Вика старалась дела не иметь, как бы хорошо они не владели мастерством.

И она не хотела, чтобы о ее Кэтрин ходили слухи, чтобы за ней тянулся шлейф ненадежности. Ведущие театры мира такого не забывают, прощают неохотно или никогда. Стоит один раз оступиться, сорвать спектакль, нарушить контракт — и к тебе приклеят ярлык «проблемный артист». Сцена не терпит капризов, нет и нет! Что бы не происходило в реале — это следует оставлять за кулисами, а публику разочаровать нельзя.

Педагог Виктории в театре, несравненная Нинель Кургапкина, говорила:

— Уважительной причиной для отмены спектакля может быть только смерть, во всех остальных случаях — иди и танцуй!

Так же Виктория и Катю воспитывала, случалось жестко, безжалостно, категорично. В балете иначе нельзя, один раз пожалеешь — и испортишь все.

Вне занятий Кате разрешалось все, Вика ее нежно баловала, любила, ни в чем не отказывала, но в репетиционном зале, у станка, никаких послаблений не было.

И сейчас Виктория шла в зал с твердым решением отчитать племянницу. Удивило и то, что играл концертмейстер, Станислав обычно приходил на полчаса раньше и разыгрывался. Но разве сегодня не «Шопениану» собирались репетировать? Времени до отъезда в Москву оставалось совсем ничего, и работали строго по графику, чтобы охватить все номера.

— Станислав, это что за музыка?

— Оффенбах, Екатерина мне с утра СМС послала, что это адажио будем брать.

— Странно, его и в программе нет, зачем оно сейчас? Хорошо, придут — разберемся. Она не написала, почему опаздывают?

— Нет, — Стасик отвечал не прерывая чудесной мелодии, Виктория невольно заслушалась и не заметила, как открылась дверь и в зал проскользнули Сергей и Катя. Стасик замолк. Сергей, предваряя выговор Вики, быстро и вежливо, точно как младшие девочки, произнес:

— Здравствуйте, простите за опоздание. — Катя пряталась за ним и ничего не сказала. Вероятно, для надежности Сергей уточнил: — Это я виноват, мы, то есть я проспали…

Хорошо, но не вовремя. «Я проспали» навело Викторию на определенные мысли. Она внимательно посмотрела на Катю, заметила чуть покрасневшие веки, тени под глазами. Плакала. Значит, визит Эгле сказался. Или что-то между ними. Поссорились? Не похоже, стоят, за руки держатся.

— Хорошо, давайте к станку, разогревайтесь и начнем. Стасик, плие, пожалуйста, и дальше как обычно, — велела Виктория.

Музыка экзерсиса началась. Виктория смотрела на Сергея и Кэтрин и пыталась уловить настроение, с которым они пришли. Нет, не поссорились, они не расстроены. Они… радуются.

Улеглось и раздражение Вики. Она вспомнила себя, тот далекий дебютный спектакль в Мариинском, уход Сергея, обиду, отчаяние.

Виктория давно простила — по-женски, по-матерински. По годам она была не намного старше его, но по жизни — мудрее. Сергей с ней единственной делился проблемами. Вика гораздо лучше других знала о его жизни, отношениях в семье, и могла понять, не осуждала. От безысходности он выбрал путь, который быстрее всего привел к результату. Правда, через жертвы. Но объективно в то время Сергей не стал бы премьером в Мариинском, ведущих танцовщиков не так просто подвинуть, а связей у Залесского не было — только талант. Кроме того, он поверил в любовь.

Хотела бы Вика этого с ним, а не с Адрианом? Теперь уже нет, да и тогда между ней и Сергеем не было романтических чувств. Но на сцене рождались другие — неповторимые, особенные. Вика до сих пор жалела, что они с Сережей не танцевали вместе. Такого партнера она больше не встречала.

Наверно, потому и для Кати она стала искать именно Сергея, чтобы воплотить свое, не состоявшееся. Виктория оправдывала мотив другим, Сергей подходил Кате по всему: рост, телосложение, пластика, сила, а главное — он танцовщик от Бога, им с Кэтрин необходимо было встретиться. Спасибо случаю и Максу — это произошло.

Все так… И они смогут наконец осуществить то давнее, недостижимое для Вики — себе она могла в этом признаться.

Виктория сидела в кресле репетитора и молча смотрела. Они начали танцевать «Бабочку». Вот Сергей вышел на сцену и ищет, зовет, а Фарфарелла впорхнула незаметно и замерла, как будто в цветок превратилась. И снова ожила, крылышки затрепетали. Как нежно он уговаривает ее стать девушкой, но она хочет остаться бабочкой.

Боже, какие поддержки, обводки плавные! И сколько любви. Он не просто поднимает, он ласкает ее, каждым касанием, совершенная и земная любовь в его руках. А смотрят друг на друга как! Только они двое в целом мире. Ее руки, кисти — трепет, ножки тоже крылышки, открываются и закрываются. Легкая, живая Бабочка. И финал изменили, не поза арабеск на колено партнеру, а как в спектакле — ложатся и засыпают, Фарфарелла складывает крылышки, Юноша оберегает, нежно прикрывает ее собой.

Ничего подобного Виктория не видала и не находила слов, чтобы выразить чувства. Она понимала, что сейчас Катя и Сережа танцевали для себя, выражали нечто недосказанное! Все адажио было об этом. Они отдавались друг другу нежно и целомудренно. Как невинные дети, в первый раз познавая таинство любви. И мира вокруг не замечали — только друг друга.

Какие тут могли быть слова?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Сергей осторожно поднял Катю, они стояли глаза в глаза и удивленно беззащитно улыбались. Виктория видела, что им до смерти хочется целоваться. Она покачала головой и с сожалением прервала эту идиллию.

— Давайте теперь конкурсную «Шопениану» пройдем, поищите в ней такую же нежность, только земного поменьше.

Она была уверена, что это новое, восхитительное и неподдающееся описанию словом, обретенное здесь и сейчас, останется в них, будет отражаться во всех номерах. А потом и в «Жизели»…