Альянс бунта

ГЛАВА 12

РЭН

— Не могу поверить, что ты мне не сказал! — Элоди ходит туда-сюда по номеру, делая вид, что злится на меня; это происходит, с тех пор как я вернулся из кафе. — Он купил ей кольцо! Он спросил ее отца! Ты ненавидишь меня, Рэн Джейкоби? В этом дело? Ты должен меня ненавидеть, чтобы не сказать, что он собирается сделать предложение.

В таком состоянии она просто очаровательна. Маленький, дикий котенок, закатывающий истерику.

— Уверяю тебя, я не ненавижу тебя. Отнюдь.

Подавляя улыбку, я провожу пальцем по листу блокнота, лежащего на коленях. Уголь, который я нанес на бумагу, размазывается, создавая размытое изображение задумчивого лица, которое я нарисовал. Кто-то посчитает портрет испорченным, но в моих глазах он идеален. Я все еще вижу умные, кристально чистые глаза Элоди, которые смотрят на меня с листа. Ее волосы выглядят взъерошенными ветром и растрепанными. Ее высокие скулы и слегка вздернутый нос все еще видны сквозь зернистость древесного угля. Ее приоткрытые губы умоляют о поцелуе. Она похожа на Кэтрин, отправившуюся на болота в поисках своего Хитклифа.

— Это грандиозно, Рэн. Ошеломляюще огромно. Это не тот секрет, который хранят от своей девушки.

— Это именно тот секрет, который хранят от своей девушки.

— Как ты можешь так говорить?

— Эта информация напрямую влияет на твою жизнь? Разве незнание того, что Пакс сказал нам, что хочет сделать предложение Пресли в начале лета, означает, что ты в какой-то мере в опасности?

Она упирает руки в бедра. Надувает губы.

— Нет.

— Разве незнание этой информации напрямую привело к боли и страданиям в твоей жизни?

— Нет. Но это причинило боль и страдания Прес, — возражает она. — Если бы она знала, насколько серьезно он к ней относится, то, возможно, не стала бы держать в секрете всю эту историю с беременностью.

— Возможно, так оно и есть. — Я пожимаю плечами. — Но твое знание не помогло бы в этой ситуации.

— Это… помогло бы! Я могла бы… я могла бы сказать…

Подняв глаза, я смеюсь, качая головой.

— Ты бы сказала Пресли, что Пакс собирается сделать предложение? Серьезно? А не думаешь, что это немного испортило бы все дело? Пакс должен был сказать ей об этом. Именно поэтому я ничего не сказал.

— Ух! — Элоди хватает с кровати подушку и швыряет ее в меня.

Я уворачиваюсь, и подушка безвредно ударяется о стену позади меня. Элоди вздыхает и опускается на край кровати.

— Ладно. Хорошо. Ты был прав, не сказав мне. Я бы на сто процентов не смогла сохранить это в тайне. И случайно проболталась бы. Пакс сам должен сказать об этом Прес.

Усмехаясь, размазываю еще больше линий портрета, смягчая его края. Думаю, я действительно сохраню его.

— Ты когда-нибудь позволишь мне посмотреть? — спрашивает Элоди. Ее раздраженное настроение быстро меняется, голос стал более серьезным, с оттенком любопытства.

Она по-прежнему сидит на краю кровати, подтянув ноги к груди. Густые темные волосы беспорядочными волнами рассыпаются по плечам, выбившиеся пряди обрамляют ее красивое эльфийское лицо. Моя кровь бурлит при виде нее.

— Это о тебе, а не для тебя.

Она дуется.

— Ты самый жестокий.

— Я знаю.

Девушка сползает с кровати и пересекает комнату, длинная футболка, которую она украла у меня, чтобы надеть в постель, плохо прикрывает верхнюю часть ее голых бедер. Я пожираю глазами просторы гладкой кожи и стону, мой член становится все тверже, когда она забирается ко мне на колени и усаживается на меня сверху. Маленькая злая ведьмочка точно знает, что делает, когда крутит бедрами, «пытаясь устроиться поудобнее». Я закрываю блокнот с набросками и кладу его рядом с собой.

— Я бы никогда не написала о тебе, а потом отказалась бы дать тебе это прочитать. — Она притворяется обиженной.

— Ты все время пишешь обо мне в своем дневнике…

— Это мой дневник! — Она пытается ущипнуть меня за сосок, но у нее ужасный прицел. Я защищаюсь, прикрывая ладонями грудные мышцы, прежде чем она успевает сделать еще одну попытку.

— И? — спрашиваю я.

— А дневники — это личное.

— Как и то, что я иногда рисую, — парирую я. — Если уж на то пошло, то этот блокнот — мой дневник.

Элоди довольно очаровательно выпячивает нижнюю губу.

— Тогда, может быть, однажды ты нарисуешь что-нибудь для меня. Специально. Чтобы сделать меня счастливой.

— Сделать тебя счастливой — моя вечная задача.

Обнимая ее, я обхватываю ее попку обеими руками и целую в кончик носа. В ответ девушка проводит пальцами по моим волосам, голубыми глазами всматривается в мое лицо. Пробегает взглядом по моим чертам, как будто пытаясь запомнить линии моего лица. На мгновение ее брови сходятся вместе, задумчивое выражение появляется на секунду и исчезает в следующий момент. Она хотела что-то сказать. Может быть, что-то спросить.

Осыпав ее челюсть серией легких поцелуев, я поддаюсь своему любопытству и спрашиваю:

— Что?

— Хм?

— Скажи, что ты собиралась сказать.

— О, ничего. Я просто… ну… Пакс и Пресли. Вся их ситуация. Это такое безумие, правда? Я имею в виду… Пресли беременна. Думаешь, Пакс сейчас там, просит ее выйти за него замуж. Черт возьми. Это все так напряженно.

— Да. — Я осторожно соглашаюсь, удивляясь странной нотке в ее голосе.

— Это просто заставило меня задуматься.

— Это заставило тебя задуматься, что бы произошло, если бы на их месте были мы?

Она кивает.

— Я бы женился на тебе хоть завтра, Элоди Стиллуотер, с ребенком или без него.

— Ты сумасшедший. — Но она краснеет, и застенчивый оттенок ее щек прекрасен.

Я хочу укусить ее. Хочу, блядь, съесть ее. Поглотить целиком, пока не присвою ее всю себе, и мы оба не перестанем существовать. Тишина была бы прекрасна. Только я и Элоди, души, сплетенные воедино, плывущие по черному морю.

— Лично я думаю, что нам стоит подождать, — говорю ей, заправляя за ухо прядь ее волос. — Я не хочу ничего, кроме жизни с тобой. И хочу наслаждаться каждым аспектом этой жизни. Это значит — проживать все это. Встречаться. Влюбляться. Мы наслаждались этими моментами. Теперь мы можем наслаждаться совместной жизнью в нашем собственном доме. Нам предстоит учиться в колледже, отправиться в путешествие и пройти через миллион других приключений, прежде чем мы с головой окунемся в брак. Мы подобны бабочкам, — говорю я ей, еще раз сжимая ее попку. — Наша жизнь ужасно коротка. Мы рождаемся, голые и кричащие, и не успеваем оглянуться, как уже уходим в бездну. Я хочу смаковать каждый опыт, который мне доведется разделить с тобой на этой земле. Хочу прожить с тобой каждый день по кусочкам. В хорошем и плохом. Важном и бессмысленном. Я планирую смаковать тебя, как темный шоколад. Каждая микросекунда этой жизни с тобой будет неизгладимо вписана в мою душу перед смертью. Если буду торопить события, это не принесет нам пользы…

Элоди прерывает меня поцелуем. Глубоким. Мощным. Захватывающим. Она на вкус как мед, и весна, и солнечный свет, и все то хорошее, о чем я никогда не думал. Закончив со мной, она задевает кончик моего носа своим, а затем прижимается лбом к моему, мурлыча себе под нос.

— Тебе нравится, когда люди думают, что ты какой-то угрюмый, депрессивный художник…

— Я и есть угрюмый, депрессивный художник.

Она качает головой, смеясь.

— Не хочу тебя расстраивать, но на самом деле ты один из самых милых и романтичных людей, которых я когда-либо встречала. И можешь забыть о том, чтобы делать такое лицо, Рэн Джейкоби. Никакие гримасы не изменят этой правды.

— Если не прекратишь нести чушь, я брошу твою задницу на эту кровать, а затем стяну с тебя трусики, обхвачу руками твое горло и жестко трахну.

Глаза моей Малышки Эль становятся круглыми, брови подняты вверх к линии роста волос. Однако ее зрачки расширены. Она может быть притворно обеспокоена моей угрозой, но на самом деле мысль об этом ее заводит. Элоди милая. Такая чертовски добрая и заботливая, что у меня от нее зубы болят в самом лучшем смысле этого слова. Но это не значит, что она кроткая. В ее животе пылает огонь, который горит жарче, чем в аду. Ее темная сторона гораздо более захватывающая, потому что она неожиданная. Ей нравится, когда я бываю груб с ней. Нравится подчиняться мне. Нравится давать мне то, что я хочу. Даже сейчас я чувствую, как ее прелестная маленькая киска мокнет в трусиках, прижимаясь к моим бедрам.

— Ты не посмеешь, — говорит она с уверенностью, которая противоречит ее нервам. Я не слепой. И вижу, как пульс трепещет у основания ее горла.

Медленно я провожу правой рукой по ее спине, поднимаясь вверх, к волосам. Быстро, как молния, хватаю ее за горло так, чтобы почувствовать, как учащается ее дыхание под моей ладонью, когда пальцами сжимаю ее горло. На этот раз глаза Элоди расширяются по-настоящему.

— Ты сама в это не веришь, — рычу я, наклоняясь к ней и сильно прикусывая ее нижнюю губу.

Девушка издает сдавленный задыхающийся звук, от которого мой член мгновенно начинает пульсировать в штанах. Я живу ради этих гребаных вздохов, хныканья, резких вдохов — всех этих уязвимых звуков, которые она издает только для меня. Они такие невинные, музыка для моих злых, порочных ушей. Левой рукой я беру ее за челюсть, вдавливаю пальцы в щеки, заставляя открыть рот.

— Ты же знаешь, что лучше не противоречить мне, когда я говорю тебе, что собираюсь что-то сделать, не так ли? — шепчу я в ее открытый рот.

Она пытается заговорить, но я слегка качаю головой и неодобрительно смотрю на нее.

— Я так не думаю, — выдыхаю я. — Не думаю, что тебе следует говорить после этого возмутительного комментария. Думаю, тебе нужно время, чтобы переосмыслить, имею ли я что-то в виду, когда говорю это, Элоди Стиллуотер.

Ее веки трепещут — она бы закрыла их и спряталась в темноте, подальше от моего пристального взгляда, но так легко она не отделается; я еще раз коротко встряхиваю ее голову левой рукой, правой сильнее давлю на горло, точно контролируя, сколько воздуха она может втянуть в легкие.

— О, нет, ты этого не сделаешь, — выговариваю я. — Ты не спрячешься. Думаешь, я такой милый, романтичный парень, да?

Ее веки снова трепещут, краска приливает к щекам, ноздри раздуваются, когда она пытается втянуть больше кислорода через нос. Руки при этом остаются свободными. Это не то, на что похож страх. Это возбуждение, и мы оба это знаем.

— Я был слишком нежен с тобой, Малышка Эль? — Я снова прикусываю ее губу, и на этот раз чувствую слабый привкус меди. Я заставил ее истекать кровью. — Может, напомнить тебе, какой я на самом деле жестокий?

Девушка дрожит, выгибая спину, прижимаясь к моим коленям, и могу сказать, что это движение непроизвольное. Она пытается смерить меня вызывающим взглядом, но ее тело работает против нее, говоря мне именно то, чего оно хочет. Ее горло вздрагивает под моей ладонью, и я немного ослабляю хватку, позволяя ей говорить.

— Теперь ты не такой большой и страшный, Джейкоби. Я знаю тебя. Ты всего лишь маленький милый плюшевый медвежонок… — Я снова сжимаю руку на ее горле, на этот раз еще крепче, не давая ей закончить фразу.

О? Моя драгоценная Малышка Эль решила, что хочет поиграть, да? Ну, я не имею привычки отказывать ей. Далеко не всегда я могу отказать ей, когда она показывает мне, что ей нужно.

В мгновение ока я вскакиваю с места, поднимая ее вместе с собой. На секунду убираю руку с ее горла, чтобы обхватить ее под попу, поддерживая вес, пока целеустремленно иду к кровати.

— Рэн! Боже мой, Рэн! Не делай этого. Нет! — визжит она.

Когда бросаю ее на кровать, наслаждаясь тем, как ее тело подпрыгивает на матрасе, девушка издает возмущенный рык и пытается перебраться на другую сторону кровати. Я разражаюсь безудержным хохотом, из-за чего моя Элоди застывает с растерянным выражением лица.

— Какого черта ты смеешься? — спрашивает она. — Ты думаешь, что заставишь меня понервничать от твоего внимания? Извини, приятель. У меня официально отсутствует чувствительность к грубому обращению Рэна Джейкоби. Пытайся сколько угодно, ты…

— Мне не нужно пытаться, милая девочка. Я заставлю тебя кричать. Сними мою футболку. — Она тянется к футболке, которая на мне, но я отбиваю ее руки. — Нет. Ту, что на тебе, — уточняю я.

У нее, должно быть, вылетело из головы, что на ней моя одежда. Девушка смотрит вниз на черную футболку, которая прикрывает ее прелести, и ее щеки краснеют. Ее соски уже затвердели и торчат сквозь ткань; на ней нет лифчика. Намеренно медленными движениями она хватает подол футболки, немного приподнимая ее по бедрам.

— Сегодня, Стиллуотер.

— Но… — выдыхает она.

Я склоняю голову набок.

— Но?

— Ты… не любишь торопить события. — У нее хватает ума нервничать, когда она это говорит, зная, что нельзя быть нахальной со мной, пока я в таком настроении. В ее глазах искрится озорство, но в них есть и трепет. Она не знает, зашла ли слишком далеко, или я оставлю это дерзкое замечание без внимания.

Не повезло ей.

Я не в том состоянии, чтобы прощать.

Стягиваю через голову свою рубашку, гудя от сдерживаемой энергии, которая так и просится наружу.

— Ты еще пожалеешь, что не подчинилась в первый раз, — обещаю ей.

Она опускается на матрас, в ее глазах появляется томительный огонек.

— Рэн.

— Встань. На колени передо мной. Прямо сейчас.

— Рэн.

Вырываю ремень с джинсов, щелкнув кожей.

— Ты действительно хочешь заставить меня просить дважды?

На этот раз никаких колебаний. Девушка немедленно подчиняется, встает на колени, ее губы приоткрыты, взгляд лихорадочный. Я откладываю ремень. Все происходит очень серьезно, но это все же игра. Есть правила. Элоди должна подыгрывать мне, если хочет пожинать плоды этого взаимодействия так же, как и я.

Может показаться, что весь контроль в моих руках, но это не так. Элоди способна остановить меня одним словом. Это все, что потребуется. Одно крошечное, ничего не значащее слово из ее уст, и я буду стоять перед ней на коленях в мольбе. Все это прекратится, как только она пожелает. Но она этого не хочет. Моя девочка хочет, чтобы я стоял над ней, проводил подушечкой большого пальца по линии ее челюсти, по открытым губам, заставлял втягивать его в рот.

— Соси, — приказываю я.

Она хочет, чтобы я впился большим пальцем в ее щеку, не оставляя ей другого выбора, кроме как широко открыть рот.

Девушка вздрагивает, ее веки снова пытаются сомкнуться.

— Посмотри на меня, Элоди.

Она подчиняется. Дыхание неровное и быстрое вырывается через нос. Ее глаза слезятся, подводка размазалась, и это выглядит чертовски сексуально. Святые, мать вашу, мученики, она самое прекрасное создание из всех, кого я когда-либо видел. Мне приходится бороться с желанием сорвать с себя джинсы, бросить ее на кровать и вбивать в нее свой пульсирующий член снова и снова, как какое-то бешеное, оголтелое животное.

Она делает это со мной.

Она сводит меня с ума.

О, боже, как же мне будет весело с ней сегодня. Я вынимаю большой палец из ее рта. Вместе с ним вытекает струйка слюны. Элоди пытается вытереть ее, но я снова отбиваю ее руку. Вместо этого втираю слюну в ее губы, в ее щеку.

— Я решаю, грязная ли ты, — шепчу я ей. — Я решаю… и сегодня сделаю тебя чертовски грязной. Надеюсь, ты готова. Вот что получаешь, когда сразу не даешь мне то, что я хочу.

— О, боже, Рэн…

Она вскакивает, пытаясь избавиться от футболки, но я толкаю ее на кровать, медленно покачивая головой.

— Слишком поздно, Стиллуотер. Не хочешь вернуть мне мою футболку? Отлично. Тогда я возьму ее сам. Ложись спиной на кровать.

Элоди чувствует, как далеко заводит меня мое дикое настроение и как сильно я надеру ей задницу, если она не будет хорошо себя вести. Это та часть, которая нравится ей больше всего. Та часть, которая заставляет ее дрожать и трепетать, торопясь сделать то, что ей говорят, как можно быстрее… потому что если я готов так безжалостно наказывать ее за плохое поведение, то она точно знает, как хорошо я вознагражу ее, если она будет хорошо себя вести.

Девушка ложится на спину и смотрит на меня, не отрываясь, пока я пересекаю комнату, возвращаясь к дивану, где я рисовал… и беру одно из лезвий из разорванной упаковки, лежащей рядом с моим блокнотом для рисования.

Когда возвращаюсь к кровати, зрачки Элоди сужаются до точки, когда она видит, что у меня в руках. Она задыхается, вцепившись руками в простыни, когда я забираюсь на кровать и снимаю пластиковую защиту с яростно острого лезвия.

— Рэн, — шепчет она.

— Оставайся неподвижной. Не двигайся ни на миллиметр, — рычу я.

Подол черной футболки задрался на ее талии, выставляя напоказ кружевные бирюзовые трусики. Я берусь за подол футболки и очень точным движением разрезаю ткань, отрезая кусок. Трепеща, он опускается на покрывало, как перышко на ветру.

— Вот что происходит, когда ты плохо себя ведешь…

Провожу плоской стороной лезвия по внутренней стороне ее бедра; металл едва касается ее плоти. Дыхание Элоди учащается до коротких, резких вдохов. Я смотрю на нее — губы приоткрыты, щеки цвета греха, похоть и страх воюют в ее глазах.

— Ты доверяешь мне? — спрашиваю я.

— Да.

— Хорошо.

Еще один кусок футболки оказывается в моей руке, расходясь как шелк, когда я подношу к нему лезвие. Отбрасываю его, грубо беру Элоди за бедро и притягиваю ближе к себе.

— Когда я говорю тебе, что хочу, чтобы ты была голой, ты должна быть голой, Эль.

На этот раз, когда разрезаю лезвием материал, я не отрезаю кусок. Я лишь разрезаю его, делая пятнадцатисантиметровый разрыв в ткани прямо напротив ее живота. Разрыв обнажает ее кожу, давая мне самый восхитительный вид на ее подтянутый живот. Так, блядь, сексуально. Так чертовски возбуждающе. Я попеременно отрезаю кусочки ткани и делаю надрезы, работая быстро и уверенно, стараясь не задеть ее кожу. Рукава. Грудь. По всему животу. Очень скоро тело Элоди едва прикрывают лоскуты футболки. Только один участок материала я приберег напоследок. Она шипит, ругается под нос, когда я разрезаю длинную диагональную щель в футболке над правой стороной ее груди, и обнажается бледно-розовый бутон ее соска и половину груди.

— Черт. — Я замираю от вида ее, привязанной невидимыми путами к кровати, голова откинута назад, мышцы горла работают, когда девушка пытается сглотнуть. Ее тело великолепно. Кожа такая бледная. Такая совершенная, так и просится, чтобы к ней прикоснулись. Элоди находится на грани гипервентиляции, ее грудная клетка быстро поднимается и опускается.

Опустившись, я прижимаюсь к ней и провожу языком по ее тугому, идеальному соску, со стоном втягивая его в рот.

— А-а-а! Черт! Рэн! Черт, это так… так… святое дерьмо!

Я тут же сжимаю зубы. Мое терпение лопнуло и покинуло меня. Не то чтобы оно у меня вообще было. Вцепившись в ее плоть, я сильно дергаю, вызывая у девушки сдавленный вскрик, который звучит как сочетание удовольствия и боли. Прежде чем она успевает оправиться от укуса, я откидываюсь назад, отрываю лоскуты футболки от ее тела и разрезаю ее с другой стороны, обнажая левую грудь. На этот раз я вижу весь изгиб ее груди, и вид сводит меня с ума. Я беру этот сосок в рот, прикусываю, накрываю ладонью выпуклость и удерживаю на месте, облизывая и посасывая. Элоди бьется и извивается, ее ноги путаются в простынях, глаза закатываются. Она ругается и проклинает, умоляет и просит, побуждая меня продолжать и умоляя остановиться. Все это время она пальцами запутывается в моих волосах и притягивает меня ближе, прижимая к своей груди, пока я не могу больше терпеть.

Я вырываюсь из ее рук, хватаю то, что осталось от подола футболки, и тяну лезвие вверх, разрывая рваный материал на две части. В мгновение ока футболка содрана с ее потрясающего тела, а ее лоскуты отброшены на кровать. Элоди лежит передо мной в одних бирюзовых трусиках… и то недолго.

Девушка смотрит на меня, на ее прекрасном лице написана нужда, и я вижу это в ее глазах: она знает, что будет дальше.

— Я собираюсь овладеть каждым сантиметром твоего тела, — говорю ей. — Твоей задницей. Твоим ртом. Я заставлю тебя кончить так сильно, что ты даже не вспомнишь своего имени. Снова… и снова… и снова…

— Черт. — Элоди произносит это слово, и от того, как оно звучит на ее губах, у меня кружится голова.

— Раздвинь ноги.

Элоди делает это, раздвигая ноги так, что ее колени широко разведены в стороны. Как только она отклоняется назад, я занимаю свое законное место между ее бедер и начинаю работать лезвием. На этот раз я просовываю пальцы под кружево и приподнимаю его, с шипением вдыхая сквозь зубы, когда обнаруживаю, насколько она мокрая.

— Посмотри, что ты наделала, — рычу я себе под нос. — Ты промочила трусики, Элоди. Разве я не говорил тебе, что так и будет? А?

Я слышу, как у нее перехватывает дыхание, но девушка не произносит ни слова. Ее очаровательные тихие всхлипы раздаются с каждой секундой, звуча все более и более жалобно, пока я очень осторожно разрезаю тончайшую ткань ее трусиков.

— О, мой гребаный бог. — Я прикусываю нижнюю губу зубами, сдерживая поток слов, которые заставили бы покраснеть даже самый извращенный кусок дерьма. Ее киска… Боже, ее киска чертовски идеальна.

Лезвие.

Чертово лезвие.

Мне нужно избавиться от него, пока я не поддался всем тем грязным вещам, которые хочу с ней сделать. Диван слишком далеко. Я быстро перегибаюсь через кровать и кладу его на тумбочку. Через мгновение я снова оказываюсь между бедер Элоди. Зарываюсь лицом между ними, и влага ее киски покрывает мой нос, рот и лицо… это больше, чем я, блядь, могу вынести.

Я лижу ее. Вдыхаю ее. Вжимаюсь в нее лицом, желая получить все это, нуждаясь в этом больше, чем в воздухе в моих гребаных легких. С остервенением провожу языком по ее разорванным трусикам и стону, ощущая сладостный вкус влажного материала. Такими темпами я воспламенюсь и уничтожу половину Фэрбенкса. Там не останется ни одного человека. Покусывая клитор Элоди сквозь бирюзовое кружево, я чувствую, как набухший, тугой бутон скользит по моим зубам, и почти рычу. Я, блядь, не могу с этим справиться. Не. Могу.

Я чертовски возбужден.

Лицо Элоди пунцовое, оттенок желания, стыда и отчаяния. Тот вид голода, который бродит во мне, убивал людей и раньше. Он развязывал войны. Свергал правительства и проливал реки крови. Я должен обладать этой девушкой прямо сейчас, иначе совершу какую-нибудь чертову глупость.

Ее нижнее белье открывает мне самый скандальный доступ к ее киске, но этого недостаточно. Я хочу большего.

— Сними трусики.

Элоди подтягивает колени к подбородку, гладкие, бледные икры вытягиваются вверх, когда она тянет обрывок кружева по бедрам и полностью снимает его.

— Ложись на живот, — приказываю я.

Моя хорошая девочка делает, что ей говорят. Впиваюсь пальцами в плоть ее задницы. Боже мой, ее попка само совершенство. Я провожу языком по линии перехода ягодицы к бедру, издавая горловой рык, одержимый ощущением.

— Приподними бедра для меня. Да, вот так. Вот так.

Она выгибает спину, поднимая задницу вверх, ее бедра прижимаются друг к другу, и кровь шумит у меня в ушах. Никогда еще я не видел ничего настолько сексуального, как сейчас: идеальная, тугая, влажная маленькая киска Элоди, обнаженная и выставленная мне на обозрение. Мои руки дрожат, когда я протягиваю руку и раздвигаю ее складочки. Шипение вырывается сквозь стиснутые зубы.

— Блядь. — Это слово обжигает мне горло. — Твои прелестные маленькие дырочки. Я вижу, как сильно ты хочешь меня. Ты пульсируешь для меня, не так ли, детка? Я, блядь, вижу, как сильно тебе нужен мой член.

— Да! Да, ты… ты мне очень нужен!

Как раз в этот момент она сжимается.

— Иисус. Я собираюсь отыметь твою хорошенькую маленькую киску, Элоди Стиллуотер. Я залью своей спермой твою задницу и буду смотреть, как твоя киска пульсирует, пока я это делаю. Ты слышишь меня?

— О, боже. Пожалуйста. Пожалуйста! — Она говорит как в бреду. — Трахни меня. Пожалуйста. Просто трахни меня. Ты нужен мне.

Я готов дразнить ее до смерти, но кто я такой, чтобы отказывать ей, когда она так сладко умоляет об освобождении? Ее мольбы — музыка для моих ушей. Осторожно я погружаю указательный палец в ее киску, проникая внутрь до первой костяшки, смачивая его. Девушка задыхается, и рычание, вырывающееся из моего горла, звучит угрожающе даже для моих ушей. Быстро вытаскиваю палец, потирая и обводя кругами ее анус, убеждаясь, что там она тоже мокрая.

Элоди замирает, затаив дыхание, что только подчеркивает, как сильно она дрожит. Я обхватываю свой член ладонью, растирая ее влагу и по его головке, и в моих ушах раздается ритмичный бой барабана. Когда вонзаюсь в нее, комната раскачивается, свет вспыхивает, на секунду все расплывается.

— Ты такая чертовски тугая. — Изогнувшись над ней, я хватаю ее за горло и притягиваю к себе так, что девушка оказывается на коленях. Теперь я могу кусать ее за шею. Могу контролировать количество воздуха, которое она получает. Могу шептать ей на ухо, что именно собираюсь с ней сделать. И могу дотянуться вниз… и раздвинуть пальцами складочки ее киски… и погладить клитор, пока снова и снова вгоняю себя в нее…..

— БОЖЕ МОЙ! Рэн! О… мой… бог. — Она выдыхает сдавленное слово при каждом толчке. Ее сиськи подпрыгивают, когда я врезаюсь в нее сзади.

— Тебе повезло, что у меня нет веревки, — рычу ей на ухо. — А то бы я уже связал тебя по рукам и ногам, а твою киску выставил напоказ. Я бы сидел между твоих ног и часами пробовал эту сладость. Ты бы дрожала…

Я вгоняю себя в неё, работая над ее клитором.

— Умоляю…

Я усиливаю давление на ее горле.

— Умоляю…

Элоди цепляется за мое предплечье, держится за него изо всех сил, но не пытается отдернуть руку. Она отпускает меня, наваливаясь всем весом, прижимаясь спиной к моей груди, позволяя мне держать ее, пока я насаживаю ее на свой член.

Снова.

Снова.

Снова.

Элоди кончает, дергаясь в моих руках, ее тело обмякает, и я держу ее, двигая бедрами вперед, вгоняя себя в нее, пока она кричит и содрогается. Я намерен наблюдать за тем, как моя сперма стекает по ее заднице и внутренней поверхности бедер, но когда наступает момент, я не могу заставить себя вырваться. Она слишком охуенно хороша, и это кажется правильным. Мои яйца напрягаются, тяжелеют, член пульсирует внутри нее, когда я опустошаюсь, молниеносная буря удовольствия лишает меня чувств…

Святые угодники… что… за… хрень?

Кончать с Эль — это ни с чем не сравнимо.

Некоторые мужчины зависимы от кокаина. Другие — от героина или выпивки. Многие люди зависимы от секса, но это совсем другое. Секс с этой девушкой — это схождение звезд. Это идеальная песня, прекрасный летний день, лучший стейк, который вы когда-либо пробовали, и рождественское утро, когда вы были ребенком, и все хорошее, и все удивительное собранное в один ослепительно прекрасный момент, который я даже не в состоянии описать.

Это все самое лучшее из возможного, и когда все заканчивается, я обнаруживаю, что держу в объятиях самую прекрасную девушку в мире.

Это не передать словами.