Анжелика в России

Глава 16

«Каланчами» назывались две каменные башни, которыми турки перекрыли течение Дона выше отделявшейся от него речки Каланчи. Обычно, уходя в морской поход, казаки не рисковали пробираться под стенами хорошо укрепленного Азова и, не дойдя до него, сворачивали в один из рукавов устья — Каланчу. Но в год страшного конотопского поражения турки решили перекрыть и эту лазейку. В июне подошли из Царь-града более тридцати кораблей с десятитысячным войском, а из Крыма подоспел хан с татарами, черкасами темрюцкими, кабардинскими и горскими, всего тысяч сорок, да рабочих людей, венгров, волох и молдаван с собой тысяч с десять привели. Донцы как раз вышли в набег на тридцати стругах и, выйдя в море, увидели все эти корабли, а по берегу неисчислимые шатры орды крымского хана. Кинулись назад, но турки и татары, засев по обеим берегам Каланчи, подстерегали казаков, как некогда печенеги несчастного князя Святослава, били из пушек, били из ружей и из луков стрелы пускали. Деваться было некуда, казаки приняли бой. Отписывали они потом царю: «и дралися мы, холопи твои, с ними весь день с утра и до вечера, и прошли Каланчею на пролом с великою нуждою и за боем великим, и пришли домой».

Турки меж тем развернули работы: за Донцом на крымской стороне насекли камня, стали вбивать в землю сваи… За время строительства казаки трижды под азовские стены за языками ходили, но помешать работе не смогли — навалилась со всех сторон, отвлекая, крымская орда, стала стада отгонять, еле отбились.

За полтора месяца поставили турки по обеим сторонам Дона выше речки Каланчи по башне окружностью в 200 саженей и высотой саженей пятнадцать, от башни к башне через Дон перекинули цепи, внутри укреплений оставили гарнизон. Башню на левом берегу назвали Шахи, то есть башня Шаха, а башню на правом — Султанийе, то есть башня Султанши. Напротив Азова на Мертвом Донце поставили турки целый городок в четыре башни, назвали Сед-Ислам, то есть Щит Ислама и гарнизону в нем оставили человек пятьсот.

Отстроив крепости и перекрыв накрепко все выходы в море, хан ушел в Крым, а казаки, дождавшись помощи из России, опять к Азову подступали и посады пожгли, но с башнями, как ни подступались, ничего сделать не смогли. Однако же не отчаялись. На следующий год прокопали они из Дона в Каланчу в обход башен ерик (называли его люди — Казачий), и по нему в море спустились. С тех пор уже десять лет турки ерик тот землей и камнями засыпали, а казаки, турок отогнав, опять ерик откапывали.

На две эти башни, перекрывшие Дон, прозванные у казаков Каланчи, и повел походный атаман Михайло Самаренин казачье войско. За день до похода по обычаю вышли всем войском на кладбище к Ратницкой церкви, отслужили панихиду по умершим и погибшим на войне, попрощались «на гробках» с родителями, брали с могил горстями и щепотью землю, зашивали в ладанки и вешали на грудь. В поход собирались открыто. В Азов загодя послали сказать: «Вы бойтесь нас, а мы вас станем опасаться».

На пятый день после отбытия в Константинополь царских послов Войско Донское выступило, пошли и рекою и сухим путем.

Анжелика осталась ждать в доме у Мигулина. Распоряжением Корнилы Яковлева к ней был приставлен казачий выросток, который должен был ее охранять и для этой цели даже вооружился луком и стрелами, но все время спал в холодке под крыльцом мигулинского дома. Жена Мигулина все так же не сводила с Анжелики настороженного взгляда. Соседки перестали приходить, все они проводили своих казаков в поход, и теперь горести мигулинской бабы стали им безразличны. Однажды с другого крал города пришла старуха, на вид очень древняя, и из обрывков быстрой речи, перемежаемой оханьем и вскриками, Анжелика поняла, что это — мать мигулинской жены, мигулинская теща.

— Пошли, ради Христа… Поможешь… Все перетягает… — уловила Анжелика.

— Да как же?.. Да когда же? — металась мигулинская жена.

Старуха, обмотанная шалью по-азиатски, стала шептать что-то дочке на ухо и показывать на дремлющего выростка-караульщика. Обе они спустились к нему и стали уговаривать, но юный казак отрицательно мотал головой и указывал на Анжелику. Старуха опять стала шептать что-то дочери, косясь на Анжелику, дочь зло кусала губы, не соглашалась, потом сдалась на уговоры и, опустив глаза, подошла к Анжелике:

— Послушай, пани, твоя милость, ты не сходишь с нами в одно место, тут недалеко?

— Я пойду. Но куда?

— Да тут недалеко. В кабак.

— В кабак?!

Оказалось, что мигулинский тесть, старый и больной казак, невзирая на преклонный возраст и состояние здоровья, уже второй день сидит в кабаке и пьет, не может оторваться.

— Начали смирно, сложились по алтынцу, да вот второй день остановиться не могут, — жаловалась старая казачка. — Надо его силком домой вести. Мы вот Гришку просим, но он без тебя идти не хочет, бросить тебя без догляда боится. Пойдем, ради Христа…

К кабаку они пошли целой процессией. Впереди спешила согбенная старуха, за ней парочкой шли Анжелика и мигулинская жена, а в хвосте, позевывая, вроде его это не касается, плелся приставленный караулить Анжелику выросток.

В кабаке собрались старики, которых в походы уже не брали. Душой они были с теми, кто ушел под Азов, потому, видимо, и пили, глушили вином и водкою тревогу и горечь, сожаление о растраченной силе. Подвыпив, казаки говорили о прежних войнах, о недавнем важнейшем событии: присягнули в прошлом году казаки московскому царю, признали себя вассалами России; приехали из Москвы стольник Косагов и дьяк Богданов, привезли крестоцеловальные книги, чтоб был великий государь, в надежде, что не повторят казаки разинского воровства и измены. Делать нечего — целовали казаки крест царю на верность. Слал теперь царь казакам на Дон жалование, но не сразу, а дождавшись челобитной должны были казаки просить, «чтоб нам, холопам твоим, живучи на твоей, государевой, службе на Дону, голодной смертию не помереть, и вечно твоей, государевой, вотчины реки Дон вечным неприятелям, туркам и крымцам, не ходить и от вечных неприятелей в помехе не быть». Горевали теперь старые казаки:

— Там и жалования того: запасу по зерну, свинцу по пульке, а сукна по вершку.

Поздно было горевать: коготок увяз — всей птичке пропасть.

Мигулинский тесть, совершенно седой, но крепкий еще казак, пил и шумел со всеми. Вся процессия остановилась у входа в кабак, а старуха, сжимая в сухом кулаке два алтына отступного, чтоб компания выпустила ее мужа из кабака, пошла внутрь. Выросток, которому по молодости лет путь в кружало был заказан, с любопытством поглядывал на приоткрытую дверь.

Старик не ожидал, что его во дворе будут ждать, и вышел довольно быстро в надежде вдоволь покуражиться над женой на обратном пути, но по знаку старухи выросток и мигулинская жена мгновенно поднырнули пьяному под руки и, обхватив его с двух сторон, быстро поволокли прочь от кабака. Старик сперва опешил, но очень скоро опомнился и пытался затормозить, приседая и поджимая ноги, но следившая за всем сзади старуха сразу же пресекла его попытки, довольно больно тыча мужа в зад костылем. И все же старик побуянил и здорово помотал всем нервы, пока его довели до дома. Дом его был более старый и не такой прочный, как у Мигулина. Хозяина завели и положили на лавку, укрытую шкурами. Он хрипел и шарил взглядом по полкам, где вперемешку стояли золотые кубки и глиняные чашки.

— Плохо мне, плохо… — стонал старик. — Ох, помираю…

— Не помрешь, не возьмут тебя черти, — успокаивала его жена. — Ты еще помучишь меня…

— Воля моя последняя. Жертвую на церкву Христову кубок вон тот, золотой… да штуку амбурского сукна, что под стрехой спрятана…

— Допился, помирает, — всполошилась старуха. — Танька, беги за попом!

Мигулинская жена выскочила из дома. Старуха заметалась по комнатам и выскочила вслед за ней. Выросток растерянно озирался.

— Тетка, мне-то чего делать? — крикнул он вслед хозяйке и, помешкав, отправился вслед за ней.

Анжелика осталась одна возле умирающего. Она подошла к старику, вытянувшемуся на лавке во весь рост.

— Много было бито, граблено, надо душу спасать… — хрипло бормотал старый казак.

Анжелика, оставшись с ним одна, не знала, что ей делать. Внезапно она увидела, что старик затих и довольно осмысленно на нее смотрит. Бледность постепенно сходила с его лица.

— Откуда ж ты взялась? — с изумлением спросил недавний умирающий. — Откуда ж ты взялась, красота ненаглядная?

Он рывком приподнялся на лавке и сел, привалившись спиной к стене. Анжелика попятилась, увидев на его лице явное вожделение.

— Постой, красавица, — простонал старик, протягивая к ней руки. — Пойди ко мне, побалуемся напоследок… Я тебе отслужу… Все, что есть, тебе отдам…

— Что вы хотите? — прошептала Анжелика, не веря глазам и ушам.

— Жизнь кончается… Хоть перед смертью… — вскричал старик, падая перед ней на колени. — Пойди ко мне на грудь, любушка моя…

Анжелика отскочила и пыталась укрыться от не в меру ретивого старика за дубовым столом. Старик преследовал ее на четвереньках.

— Не убежишь, а догоню — вы…у, — мечтательно скрежетал он зубами, гоняясь за Анжеликой.

— Прекратите, немедленно прекратите! Вы… Старый развратник! — кричала маркиза, впрыгивая на стол. — Вам о боге думать надо…

— Хоть раз… Отдам, что хочешь… — умолял старик.

Он тянулся к Анжелике скрюченными пальцами, рот его плотоядно кривился, слюна блестела на губах.

— Подите прочь! Я закричу!

— Не кричи ради Христа. Я тебя озолочу…

Он пытался ухватить ее за ноги, и Анжелике пришлось переступать и пинать тянущиеся к ней руки сапожками.

— Скорее, батюшка! Леонтий наш совсем плохой… — донесся снаружи голос старухи, и умирающий, как черт, попавший под крестное знамение, заметался, стукая костлявыми коленями по полу, то протягивая руки к Анжелике, то отмахиваясь от двери.

Так их и застали: Анжелику — стоящей на столе, и старика, ползающего перед ней на коленях. Вошедший священник изумленно вскрикнул и осенил Анжелику крестом. Старуха же набросилась на своего ожившего супруга и стала бить его костылем, крича:

— Кобелина поблудный! Чтоб ты сдох, собака! И перед смертью никак не успокоишься…

От ударов у старика внутри гудело и ёкало. Он так же на четвереньках добрался до лавки и повалился на нее грудью, крича:

— Пропал… Пропал… Во грехе помираю… Батюшка, да скажи хоть ты ей, глупой бабе…

— Ваш умирающий не так плох, как кажется, — сказала Анжелика, спрыгивая со стола.

— Слаб человек, а бес не дремлет… — увещевал священник, несколько озадаченный виденным.

— Спаси меня, батюшка, — хватал его за руки старик. — Все имение на церкву божию откажу…

— Да ты сдурел на старости лет! — отстраняла от мужа священника старуха.

Мигулинская жена, ошеломленная не меньше других, стояла в дверях и будто принюхивалась, ноздри ее тревожно подергивались.

«Прочь из этого бедлама», — подумала Анжелика, выбегая из дому мигулинской родни. Хохочущий охранник пошел вслед за ней. Пока они шли через город к мигулинскому дому, выросток, не перестававший визгливо смеяться, раза три рассказал всем знакомым, как, оставшись без жены, мигулинский тесть встал со смертного ложа и просил у заморской маркизы…

— Чего просил-то? — не понимали сперва слушатели.

— «Чего-чего»! Колечко поносить, — ржал веселый охранник.

Дольше терпеть такое было невозможно. Под боком была крепость с турецким гарнизоном, а ей, Анжелике, приходилось сидеть и ждать, причем все вокруг, так или иначе, но стремились втянуть ее в свои дела, заставить жить их бедами, их жизнью. Из рассказов Мигулина она знала, что турецкая крепость стоит на берегу Дона и перегородила реку цепями. Достаточно было войти в теплую летнюю воду, и само течение за ночь принесло бы ее к этим цепям… Но как выйти из городка? Как сделать, чтоб в темноте ее не убили, приняв за изменника или лазутчика? И все же надо было подобраться к Азову поближе.

Судьба, казалось, шла ей навстречу. Ближе к вечеру в городок прискакал конный с какой-то вестью; оставшиеся для охраны казаки засуетились, и вскоре на площади стали собираться вооруженные выростки, а затем на опустевшем торжище, распугав остатки торговцев, выкатили и стали выстраивать в колонну большие медные и чугунные пушки, привели огромных рогатых быков и стали устраивать огромный артиллерийский транспорт.

Вооруженные выростки приходили звать охранника Анжелики, но он отказывался. По неприязни, появившейся в его глазах, когда он иногда смотрел на нее, Анжелика поняла, что юноше очень хочется отправиться со сверстниками, но он не может бросить ее.

— Эти пушки повезут к Азову? — спросила она охранника.

— Это наше дело, — неохотно ответил он.

— Мне тоже надо к Азову, — заговорила Анжелика, с трудом подбирая и коверкая слова. — Мне надо очень говорить с вашим маршалом, с Корнилой, и с атаманом.

— В походе они тебя и слушать не будут, — уверенно сказал Гришка, но, прикидывая в уме что-то, согласился. — Вообще-то могу тебя сводить. Вот как раз наши ребята пушки туда повезут… Но все равно тебя обратно наладят.

— Бьен… Подожди меня здесь.

Анжелика заскочила в дом и стала торопливо переодеваться в оставшиеся у нее мужские шаровары, рубаху, натянула мужские сапоги. Татьяна, жена Мигулина, спокойная жизнь которой закончилась с прибытием заморской маркизы, следила за каждым ее движением, подозревая недоброе.

Переодевшись, Анжелика вместе с Гришкой пошла к пушкам. Волосы она упрятала под папаху, в руках держала длинную хворостину. Старый одноглазый казак, поставленный начальником над транспортом, уставился на нее.

— Это чей парнишка?

— Это, дядя Егор, маркиза заморская, до атамана правится по своим делам.

— Что-о?! Ты кого ко мне привел? — налетел старый казак на Гришку. — Сдурел? Гони ее отсюда в шею!

— А я чего могу сделать? — так же закричал выросток. — Мне ее велено охранять и все прихоти ее исполнять, а ей загорелось к атаману…

— Делай, что хочешь, но чтоб у меня в обозе баб не было, — решительно заявил одноглазый и ударил быков в передней запряжке прутом по спинам. — Цоб, цобэ… Пошли, идолы!

— Не бойся, дядя Егор, — сказал примирительно Гришка. — Поезжайте себе с богом, а мы тихочко сзади пойдем. Не в обозе, а так…

Меж тем Татьяна заскочила к соседке:

— Матрена, пригляди за моим домом…

— Ты куда ж это?

— Да отведу детей к матери, и к Мишке под Азов надо бежать…

— Да ты что?!

— Да то! Краля эта опять мужское на себя напялила и с ребятами под Азов пушки повезла.

— О-о! Ну, это она точно к Мишке! Беги, милая, беги… — поддержала соседка.

Обоз вышел из города, дал крюк по садам и пополз на Аксайские горы. Анжелика и Гришка, увязавшиеся за транспортом, шли прогулочным шагом. Незаметно спустилась ночь, стало тихо и прохладно. Медленный, размеренный шаг быков не вязался с темпераментом молодежи. Выростки резвились между орудиями и повозками с зарядами, они отставали и дожидались Гришку и Анжелику, присутствие красивой женщины очень влияло на них, и на ее глазах они резвились и старались отличиться еще больше, чем обычно.

Старый одноглазый казак в окружении особо службистых и дисциплинированных выростков шел во главе всего обоза, разговор у них шел о причинах, по которым надо было доставить орудия под Каланчи.

— Там низина, подкоп вести нельзя, все заливает… Надо напротив траншею рыть и осадные пушки устанавливать…

— А чего ж сразу их не взяли?

— Должно быть, надеялись с налету башни взять. Должно быть, не получилось…

Иногда одноглазый прибегал в хвост обоза и гонял отставших и болтающих с Гришкой и Анжеликой выростков:

— А за быками кто будет глядеть? Быстро по местам! Гришка, сукин сын, вот я скажу Самаренину, он тебе всыплет…

Выростки разбегались, но одноглазый возвращался на свое место, и они опять отставали и дожидались Гришку и Анжелику. Стремясь привлечь ее внимание, они плели разные истории про призраки и привидения, ее пугали и сами пугались.

— …И поселилась в том доме нечистая сила. Пугала всех соседей. А он, казак тот, смелый был и захотел проверить, Говорит соседям: «Я в этой хате заночую». Они его отговаривали: «Ты знаешь, что там по ночам хозяин ходит?». Он не послушал и пошел ночевать. Сидит он, значит, в этой хате…

— Ты-то откуда знаешь?

— Ты слушай… Сидит он и вдруг слышит…

— Ты-то откуда знаешь? Он ведь помер…

Страшные истории напомнили Анжелике о страшном звере, преследующем ее. Но юношей было так много, они все были вооружены и, желая отличиться в ее глазах, метали стрелы во все, что шевелится, так что постепенно Анжелика успокоилась.

— Долго нам так идти? — спросила Анжелика у охранявшего ее юноши.

— Да дня два-три…

Надо было идти с ними до тех пор пока не покажется казачий лагерь, а затем отстать, благо ее не гнали.

Ночь сгущалась, шутки выростков становились все навязчивее, а сами они все развязнее. С трудом дождалась Анжелика, когда перед рассветом одноглазый Егор велел обозу становиться на отдых. Раздвинув жестом выростков, Анжелика подошла ближе к одноглазому любителю порядка. Тот все понял и, проклиная все на свете, очертил вокруг нее круг.

— Кто заступит — голову оторву.

Сон на рассвете особенно крепок и сладок. На высоком яру, овеваемом ветрами, обоз заснул, охраняемый особо надежными выростками. Анжелика, хотя и уставшая, долго не могла уснуть. Охрану казаки выставили только со стороны степи. Пока все спали, можно было тихо спуститься к Дону и плыть; впереди впадала в Дон речка Темерник, там переждать день, спрятавшись в камышах… Но тут Анжелика вспомнила про неисчислимую мошкару, про комаров-кровопийц, отгоняемых здесь, на обрыве, ветром. Днем в камышах у Темерника спасу от них не будет… Она решила не рисковать, идти с обозом и попытаться бежать, когда будет возможность выйти к Азову за одну ночь.

Отдых был недолог. Едва лишь показалось солнце, одноглазый поднял молодежь и, разрешив наскоро позавтракать, велел трогаться дальше. Анжелике он разрешил идти около себя и, не зная, как ее развлечь, долго и обстоятельно рассказывал ей всю историю борьбы казаков с турками за Азов.

К полудню подскакали несколько казаков поторопить еле ползущий обоз.

— Давайте быстрее, пока османы не всполошились…

Поскакали, помахали плетьми, подзадорили выростков, наобещали добычи и, покосившись на Анжелику, ускакали.

Обоз заторопился, но невозможно было заставить быков шагать быстрее. Опять шли весь день. Когда стало смеркаться, Анжелика заметила впереди несколько крохотных огоньков.

— Что это за огни? — спросила она охранника Гришку.

— Наши, наверное, табором стоят.

«Если отсюда поплыть по течению, к утру можно будет достигнуть крепости», — подумала Анжелика. Она устала не меньше других, но старалась собрать все силы, а кроме того надеялась, что прохладная вода подбодрит ее.

Юные казаки опять выставили караульных со стороны степи, на случай нападения какой-нибудь татарской шайки. Со стороны Дона они нападения не боялись и не ждали. Поужинав, некоторые из них решили сходить искупаться. Гришка мешкал. Ему тоже хотелось искупаться, но он не решался оставить Анжелику одну. Она поняла опасения своего телохранителя и предложила:

— Иди искупайся, а потом я искупаюсь, а ты посторожишь.

Выростки долго плескались в воде, а Анжелика, выбрав укромное местечко на берегу, молчала, чтоб приучить всех окружающих, что ее не видно и не слышно.

Выростки накупались и стали подниматься наверх. Гришка, вспомнив о своей подопечной, забегал по кустам, стал искать ее. Она тихо окликнула его из своего укромного места:

— Сиди здесь и сторожи. Никому не говори, куда я пошла, а то подсматривать будут…

Гришка, найдя ее, облегченно вздохнул и растянулся на земле.

— Не бойся, иди, я никому не скажу, — обнадежил он Анжелику.

По крутой тропке Анжелика неслышно спустилась к воде, оглянулась на обрыв. Он чернел на фоне темно-синего ночного неба, был мрачен и безмолвен. Не раздеваясь, только сняв сапоги и зажав их под мышкой, Анжелика тихо ступила во всхлипывающую воду, присела и, оттолкнувшись ногами, поплыла. Медленное течение понесло ее, она не гребла, только поддерживала себя на поверхности. Ночь выдалась темная, безлунная, с берега трудно было разглядеть что-либо, и Анжелика воспользовалась этим.

Прохладные струи поддерживали ее тело, движение трудно было различить, поскольку берег терялся во тьме. Иногда она попадала на ключи, и тело ее содрогалось, оказавшись в полосе ледяной воды, но вскоре холодная вода сменялась теплой, казавшейся после ключевой почти парной. Казалось, время застыло. Черная ночь, черная тихая вода и едва различимые вверху звезды царили вокруг, и не было им ни конца, ни края. Иногда ей мерещились какие-то звуки сзади, но она надеялась, что охранник ее хватится не скоро, а когда хватится, то, как и любой казак, паниковать не будет, сначала попытается найти ее сам, тихо, не привлекая внимания сверстников и одноглазого начальника. Это давало ей дополнительное время.

Из-за редких тучек показался узкий и изогнутый как сабля молодой месяц. Света его хватало лишь на прерывистую серебряную дорожку на воде. Увлекаемая течением Анжелика оказалась где-то на середине реки. Оба берега казались бесформенными черными полосами, равно удаленными. Вскоре она перестала ориентироваться во времени. Иногда ей казалось, что она заснула и только что проснулась в воде. Тучи закрывали месяц, и все исчезало, зато обострялся слух, потом тучи уносило ветром, и Анжелика оказывалась как бы на совсем другой реке; то один, то другой берег неожиданно приближался и вырастал, меж прибрежными зарослями мерещились огоньки.

Месяц поднялся выше, ветер снес тучи, и появилась возможность разглядеть окрестности. Анжелика с удивлением обнаружила, что оба берега очень удалены от нее, зато впереди чернеют несколько островов. Острова увеличивались по мере приближения к ним, и Анжелика, наконец, разглядела, что это вовсе не острова, а просто река делится на несколько рукавов. По какому плыть? Она растерялась. Один из рукавов мог вывести ее к Азову, другие — под пули и стрелы двух враждебных станов.

Она решила выбраться на сушу, подняться на какое-нибудь возвышенное место и с него определить свой дальнейший маршрут. Два берега показались ей подмытыми и обрывистыми. Она уже решилась пригребать к одному из них, как заметила чуть в стороне пологий спуск на выступающем мысу. Подплыла ближе и убедилась, что это не мыс, а расположившийся у самого обрыва остров. Это место показалось ей наиболее безопасным. Течение становилось быстрее, и Анжелике пришлось напрячься, чтоб добраться до отмели. Стараясь не подниматься над водой, она поползла на четвереньках к темным зарослям. Локти и колени несколько раз наткнулись на что-то острое, по форме напоминающее устриц. Наконец, Анжелика выбралась из воды на берег. Воздух показался ей очень свежим, даже холодным, а вода под ногами — наоборот, чрезвычайно теплой. Спасаясь от ветерка, она юркнула в кусты и в изнеможении опустилась на траву. Стащила через голову рубаху, выжала ее и мокрым жгутом обтерла тело, хотела снять шаровары и выжать их тоже, но тихий голос в трех шагах сказал по-французски:

— Добрый вечер, сударыня. Как вода? Не холодная?

Анжелика вскрикнула и прикрыла грудь руками.

— Кто здесь? — прошептала она.

— Это я. Ле лу гри.

По фыркающему смешку Анжелика угадала Мигулина и с огромным облегчением опустилась на землю. Она уже знала, что он укроет ее чем-нибудь сухим и теплым, и он, действительно, укрыл ее своим кафтаном.

— Как ты узнал…?

— Ребята передали, что видели тебя с обозом.

— А-а… — Анжелике теперь все было равно безразлично. Она укуталась в теплый, пахнущий потом и дымом кафтан и привалилась к тонкому стволу вербы. — Я хочу спать…

— Спи… — тихо сказал Мигулин и добавил по-русски. — С дурной головой ногам покоя нет.

— Что?

— Да это я так…

Она проспала около часа. Мигулин поднял ее сонную, на руках отнес на другой конец острова, где в кустах была спрятана долбленая лодка, и повез вниз по течению по протоке. Через несколько сотен шагов он пристал к берегу, взвалил ничего не понимающую Анжелику себе на шею, как пастухи носят ягнят, и, сопя на подъеме, понес в лагерь.

Голова ее свешивалась с плеча казака. Сначала это казалось ей забавным. По пути стали попадаться первые погасшие костры, редкие шатры, сонные казаки. Одинокие бодрствующие подходили к Мигулину и что-то спрашивали.

— Ясырь, — односложно отвечал Мигулин.

Он положил Анжелику на телегу с сеном, связал ей на глазах у немногих любопытных руки и ноги, но в ладонь вложил нож, сверху прикрыл куском какой-то материи и тихо сказал:

— Если очень давить будет, разрежешь веревку, а пока спи и никого не бойся.

Как рассвело, Мигулин отправился в шатер к старшинам.

— Корнила Яковлевич, маркиза наша приперлась, пешком пришла.

— Ах ты ж… — подскочил Корнила, но вспомнил, что в походе главный не он, и обратился к Самаренину. — Эй, походный атаман, что с бабой делать будем?

— Это ваши с Москвой дела. Сами думайте, — уклонился Михайло Самаренин. — Мне не до этого.

— Где ж она сейчас?

— Связанная у меня лежит, как ясырка, чтоб ребята не сомневались, — ответил Мигулин.

— Вот навязалась на нашу голову, — вздохнул Корнила Яковлев, — черт такая…

— Что делать-то?

— Ну… пусть полежит, — развел руками Яковлев и добавил с досадой. — Связанная…

Анжелика, выспавшись в телеге с сеном, почувствовала неудобство. Но казаки, ходившие мимо по своим делам, не обращали на нее внимания. Телега стояла на взгорке среди таких же телег и нескольких шатров. Впереди, в сторону моря, из-за тумана проглядывало бескрайнее пространство камыша. Туман медленно рассеивался и вскоре посреди камыша стали видны две широкие приземистые каменные постройки — башни, построенные по обеим сторонам невидимой из-за камыша речки Каланчи, чем больше расползался туман, тем яснее виднелись башни, а далеко за ними уже проглядывали далекие очертания города Азова. Справа и слева полуголые казаки рыли землю, готовили площадку для осадных орудий. Артиллерийский транспорт еще не подошел.

Днем, далеко обогнав медленно ползущий обоз, прибежал Гришка:

— Корнила Яковлевич! Сбежала маркиза заморская… Не углядел…

Корнила Яковлевич не спешил рассказать выростку, что Анжелика объявилась, наоборот, дотошно расспрашивал:

— Когда ж это было? А ты куда ж смотрел?

Узнав, что Гришка сначала сам пошел купаться, а потом Анжелику одну к Дону отпустил, дал ему затрещину:

— Благодари бога, что в года ты, щенок, не вошел. Убить бы тебя за такое ротозейство…

Гришка молчал, как в воду опущенный.

— Ладно, — смилостивился Корнила Яковлев. — Иди, стереги. Вон она на телеге лежит.

— Как же она тут очутилась? — изумился выросток.

— Нашлась, — коротко ответил грозный старшина.

Гришка подошел к телеге, сел напротив и стал смотреть на Анжелику, всем видом своим демонстрируя ненависть и презрение. Смотрел неотрывно, и это стало надоедать Анжелике; извиваясь, она отвернулась и даже перевернулась на другой бок. Теперь ее глазам открылись шатры атамана и старшины, она стала невольной свидетельницей, как они готовят и обсуждают планы осады. Походный атаман Михайло Самаренин обычно сидел, уставившись в землю, и молчал, а вокруг спорили помощники, потом какая-то мысль вдруг приходила походному атаману в голову, он хлопал ладонью по колену, все замолкали, и Самаренин начинал тихо и неторопливо распоряжаться, после чего весь лагерь приходил в движение.

И сейчас Самаренин сидел глубоко задумавшись, а старшины и есаулы оживленно обменивались мнениями.

— Ну, что делать? В осаду их брать?

— Так мы тут до Покрова провозимся…

— Русских надо ждать, пусть они в траншеях сидят…

— Ну, пока они придут…

— Заявится Хитрово, опять выдумывать начнет…

Русские войска несколько раз приходили на Дон и вместе с казаками воевали против турок и татар, и всякий раз во главе их ставили воевод Хитрово, один раз Якова, другой — Ивана Большого Севастьяновича. И всякий раз между казаками и воеводами начинались трения. Каждый привык воевать по-своему.

И сейчас при упоминании имени Хитрово казаки зашумели:

— На черта они тут нужны, русские. И так на Дону тесно.

— Без русских не справимся, — сомневался кто-то.

— Справимся…!

Самаренин все еще сидел в раздумьях, когда появился обоз с пушками. До вечера развозили их и расставляли, устраивали батарею. Анжелика несколько раз окликала Мигулина, просила есть, пить и сходить по нужде. Мигулин кормил и поил ее, а Гришка выводил за лагерь оправиться и становился с луком и стрелами наготове так, чтобы кусты, где укрывалась Анжелика, были между ним и лагерем.

Вечером прискакали полевые разъезды и донесли, что за Доном показалось какое-то конное войско. В лагере началась тревога. Но вскоре все успокоились.

— Калмыки… Калмыки… — разнеслось по лагерю.

Калмыки, вассалы московского царя, подошли к берегу Дона. Атаман и старшИна собрались встречать союзников. Вокруг Самаренина стояли воины славные и во многих странах известные: Фрол Меняев, Тихон Фролов, Иван Харитонов, Фома Волдырь, Логин Семенов, ждали, когда подъедут переправившиеся калмыки.

Анжелика из своей телеги видела, как выбрались на берег мокрые, переправлявшиеся вплавь вместе с лошадьми всадники. Все как один они были одеты в серые приталенные кафтаны и на головах у всех были маленькие бараньи шапочки с красными помпонами. Когда они приблизились, стало видно, что все они ярко выраженные азиаты, роскосые, желтокожие, плосколицые.

— Это кто же? — спрашивали собравшиеся казаки, указывая на переднего, отличавшегося богатым убранством коня и лисьей шапкой. — Не Аюка Тайша?

— Нет, тот побогаче будет. Какой-нибудь подручник, — объяснял кто-то знающий.

Толмач, Иван Кизилбашенин, стоял наготове, но посланец калмыцкий сам по-русски говорил неплохо.

— Пропустите нас через Доп, — сказал он после обычных приветствий. — Мы на крымцев идем.

— Ты, Мазак Батырь, скажи нам, чего вас так мало и почему Аюка не пришел? — спрашивали донцы. — Вы ж, наверное, царский указ получили.

— Аюка свое дело делает, нас послал четыре сотни. Про указ не знаю, — ответил Батырь.

— Оставайтесь с нами, Азов брать будем, — предлагали казаки.

— Нет, мы городов брать не умеем. Пустите нас на ваш берег, мы на крымцев пойдем.

Казаки посовещались:

— Пусть идут, от татар прикрытие будет.

— Переправляйтесь, — разрешил Самаренин.

Пока калмыки переправлялись, боя не начинали, чтоб суеты лишней не было и чтоб калмыков, пока они плывут, под удар не поставить.

Ночь прошла спокойно. Зато с утра ударили по башням из пушек. Анжелика чуть не вывалилась из телеги от страшного грохота и ударной волны. Ей заложило уши, она почти оглохла. Пушки били и били. «О, господи, когда ж это кончится?» — думала Анжелика и не знала, куда деваться.

Обе башни заволокло дымом. Но и у турок были пушки, и они стали отвечать. Страшный визг чуть не вдавил Анжелику в сено, на котором она лежала; резкий толчок, грохот и снова визг и свист — соседняя телега была разбита в щепки. Еще несколько взрывов сотрясли лагерь. Прибежал Мигулин, взвалил Анжелику на плечо и бегом понес за какой-то холм.

— Лежи здесь, здесь не достанет…

Анжелика уже подумывала сбежать, пользуясь неразберихой и стрельбой, но не знала, что потом делать. Прибежал Гришка, который зазевался и просмотрел, как Мигулин уносил Анжелику.

— Я уж думал, что опять сбежала. «Ну, думаю, убьет меня Корнила».

Бомбардировка и ответная стрельба из башен продолжалась не долго. По лагерю началось странное, непонятное для Анжелики движение. Казаки побежали куда-то за лагерь, оттуда донеслось конское ржание, топот и поднялись тучи пыли. Снова прибежал Мигулин, сказал Гришке:

— От Азова к башням подмога идет. Сейчас отражать будем.

Они подхватили связанную Анжелику под мышки и под колени и так же бегом понесли в сторону не успевшего еще уйти артиллерийского транспорта.

— Пусть тут полежит, — сказал Мигулин взваливая ее на телегу. — Тут безопаснее. Ты ж гляди, сторожи.

— Слышишь, Михаил? У нее нож, — заметил Гришка.

— Пусть будет. Это я ей дал…

Мигулин, придерживая саблю, помчался за лагерь и вскоре исчез в клубах пыли. Оттуда одна за другой показались конные сотни. Осеняемые знаменами и бунчуками, они прорысили мимо обоза и, рассыпаясь, поскакали куда-то в сторону Азова на звук далекой стрельбы.

Гришка, очень жалея, что сражение началось без него, какое-то время злобно смотрел на Анжелику, а потом не выдержал, взбежал на холм и оттуда, поминутно оглядываясь на пленницу, стал наблюдать за боем.

Оглушенная, растерянная Анжелика потеряла ощущение времени. Она не помнила, давно ли находится в обозе, давно ли лежит связанная на телеге с сеном. Все казаки, приставленные к обозу, убежали сражаться, лишь одноглазый старик да двое или трое самых молодых волновались неподалеку на холме, вместе с Гришкой наблюдая за сражением.

И вдруг Анжелика заметила, что от хвоста обоза крадется меж телегами какая-то фигура. Она замирала и перебежками перебиралась от воза к возу, от телеги к телеге, все ближе и ближе. «Что это? Кто это может быть? Турецкий шпион?» — думала Анжелика, с беспокойством наблюдая за приближающимся человеком. Из-за надвинутой шапки трудно было рассмотреть лицо, согнутая фигура, желание остаться незамеченным лишало возможности определить рост и возраст. Анжелика хотела позвать казаков, стоявших на холме, но не решилась — они могли не услышать, а она могла бы привлечь к себе внимание, и Анжелика решила подождать.

Странная фигура приближалась, двигаясь все медленнее и чего-то высматривая. Анжелике показалось, что этот «кто-то» ищет ее. Как бы ни было, но человек подкрадывался ближе и ближе. «Да уж не граф ли это?» Нет, это был не граф. Низко надвинутая меховая шапка приподнялась над бортом соседней телеги, странно знакомое лицо показалось, и Анжелика встретила полный ненависти взгляд. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Фигура с кошачьей грацией метнулась в сторону, обходя телегу. «О, боже! Это жена Мигулина, у нее нож…» Анжелика рванулась, но веревка, связывающая ее, была прочной, ни разорвать, ни разрезать ее рывком она не смогла. Жена Мигулина подбегала, занося нож. Сделав еще несколько судорожных движений, Анжелика рванулась изо всех сил, перевалилась через борт тележного ящика и повалилась на землю. В то же мгновение нож мигулинской жены твердо стукнул о доски телеги». Она хочет меня убить!» — Анжелика вскочила, еще раз попыталась разорвать или разрезать веревки, не неудачно, и она бросилась бежать.

От долгого лежания одна нога затекла, плохо слушалась, и Анжелика переполнилась ужасом, ожидая, что сейчас опять упадет. Но нет, усилием волн она заставила ноги двигаться как можно быстрее и вскоре уже мчалась, обгоняя ветер. За ней бесшумно и неотвратимо неслась с ножом в руке женщина, увидевшая в ней соперницу.

— Сбежала… Да их двое… — долетел крик с холма, и вскоре еще несколько выростков во главе с Гришкой пустились бегом вслед за женщинами.

На бегу Анжелика качалась и извивалась всем телом пытаясь перерезать веревку, отвлеклась, не заметила канаву и свалилась в нее; мигулинская жена немедленно прыгнула на нее сверху, но Анжелика успела откатиться, и второй удар ножа пришелся в землю. Вскочив на ноги, Анжелика, оскользаясь и стеная от ужаса, выбралась из канавы. Третий удар едва не задел ее ногу.

— Назад… назад… — еле долетел до нее Гришкин голос.

Охранник мог защитить ее. Анжелика оглянулась. Гришка бежал и призывно махал руками, но между ними была с ножом в руке мигулинская жена, разъяренная, как тигрица.

— Назад! — опять крикнул Гришка, и Анжелика поняла смысл этих выкриков: из-за пойменной поросли выскочили несколько всадников, не похожих на казаков, и скакали в ее сторону.

Под всадниками были прекрасные, но несколько худые и измотанные арабские лошади, сами же они были одеты по-восточному. «Турки, — догадалась Анжелика, — надо бежать к ним и просить помощи…»

Она не знала, что казаки рассеяли отряд, идущий от Азова на помощь башням, отсекли часть конницы, и эти всадники бегут, куда глаза глядят, в надежде оторваться от преследования, уйти в степь, а там — все в воле аллаха. Но и Гришка, приставленный к Анжелике охранником, не знал этого. Тенькнула тетива и стрела воткнулась в горло переднему турку. В ответ из толпы всадников пыхнул дымком турецкий пистолет, свистнули стрелы. Гришка зашатался, вырвал у себя из груди тонкую оперенную стрелу и повалился бездыханным лицом вниз.

Ошеломленная Анжелика остановилась. Турки, отвлеченные неожиданной перестрелкой и видом странно одетой женщины, связанной и с распущенными волосами, тоже замешкались. Но тут вслед за ними из кустов с криком, свистом и топотом вылетела погоня. Кто-то из турок, припав к конской шее, пустил коня во весь мах, кто-то, отчаявшись уйти, повернул рубиться.

На глазах Анжелики сшиблись всадники, замахали саблями. Увидев, что туркам не отбиться, маркиза попятилась и стала оглядываться, выбирая, куда бежать. Внезапно она увидела, что жена Мигулина во все лопатки бежит от места боя к обозу. Это немного успокоило Анжелику, она опустилась на землю и попыталась, наконец, разрезать веревку. Несколько всадников, отделившись от общей массы, кружились около Анжелики, обмениваясь ударами. Несколько раз лошади чуть не наступили на нее. Она откатывалась, либо отползала и продолжала орудовать ножом. Веревка все же поддалась и Анжелика рывком освободила руки как раз в тот момент, когда после удачного удара один из турок повалился с коня и рухнул возле нее, едва не задавив.

— Ты чего тут делаешь?

Над Анжеликой вздыбил коня Мигулин, он был разгорячен схваткой, и в голосе его слышалось мало вежливости.

— Вы оставили меня, а меня чуть не убили, — глотая злые слезы, пожаловалась Анжелика.

— Конечно убьют, если мотаться тут будешь, — сказал Мигулин. — Чего ты тут забыла?

Анжелика так и не сказала ему, кто на нее напал, она молча растирала запястья и раздумывала, как бы уцелеть и при этом не поставить Мигулина в неловкое положение.

— Здесь действительно опасно, — сказала она. — Мне, пожалуй, лучше подождать возле палатки вашего начальника и под надежной охраной.

— Какая уж теперь охрана, — отозвался Мигулин. — Завтра на стены полезем. Все заняты будут.