Айриш-бой для сицилийца

1.

Томас Бернс был в глазах общества последним отребьем. Нищий ирландский католик, сошедший с одного из кораблей, которые прибывали в Америку каждую неделю, привозя толпы ему подобных. Бледный, тощий, рыжий – полный набор стереотипов об ирландцах. Над его говором посмеивались, над его одеждой – откровенно потешались.

У него не было ничего и никого. Только пустые карманы и смутные надежды на лучшее.

Его родители не пережили Испанку. Его братья погибли в окопах Мировой войны, сражаясь на стороне Британии, что было особенно обидно. Поэтому, когда встал вопрос, куда отправляться, Старый свет, растерзанный последствиями войны, он даже не рассматривал. В его мечтах Америка была страной сбывающихся надежд. А открытка от дальнего родственника со стороны матери, где он рассказывал, как хорошо ему живется, казалась пригласительным билетом.

Том продал все, что осталось в Ирландии, наскреб денег на билет третьего класса до Нью-Йорка. Если забыть о чудовищной морской болезни, путешествие было почти великолепным. Морской воздух Атлантики пах свободой.

А вот порт Нью-Йорка пах уже совсем иначе. Точнее, большой зал острова Эллис, где Том провел почти 5 часов, пока его осматривали, как лошадь на ярмарке. К счастью, даже после изнурительного путешествия он показался комиссии достойным высокой чести оказаться на пароме, который привез его на Манхэттен.

Пока паром вез его в город сбывающихся надежд, Том то и дело сжимал, а потом торопливо расправлял заветную открытку от родственника, опасаясь, что забудет адрес. Но такого не могло произойти ни при каких обстоятельствах – адрес он выучил еще до того, как ступил на трап корабля, а теперь мог бы назвать его в любом состоянии, даже во сне, наверное.

В очередной раз сжав открытку, он так и не смог разжать руку, завороженный красотой приближающегося города. Никогда в жизни Томас не видел зданий такой высоты. И везде, повсюду, куда ни глянь, строились новые.

У ирландца, всю жизнь прожившего в деревне, сердце пропустило удар, когда он увидел людишек-муравьев, с необыкновенным бесстрашием перебирающихся по стропилам крыши на такой высоте, где, кажется, даже птицы не летали.

Не удержавшись, Том перекрестился и шагнул с трапа парома в новую, такую долгожданную жизнь.

Бруклин. Именно туда ему нужно было попасть, там жил родственник, который непременно, следуя заветам крепких ирландских семей, должен был принять новоявленного жителя города Нью-Йорк.

И до чего же прекрасен был этот город. До чего прекрасны были его жители. Томас и представить не мог, что ткани, из которых шьют одежду, могут быть такими красивыми и разнообразными. Он, в своем мешковатом, не свежем после дней путешествия костюме, казался здесь куренком среди павлинов.

Конечно, Бруклин не шел в сравнение с блистательным Манхэттеном. Но даже мост завораживал Тома, пока он шел из одного конца города в другой. Ритм, звуки, говор – все это было хаосом, который одновременно ошеломлял и пугал. Больше всего на свете Том хотел найти здесь свое место. Он нутром чувствовал, что предназначен для чего-то большего, чем ирландское захолустье.

Но вот отыскать родню, пусть и дальнюю было непросто. Проплутав в хитросплетении улиц, Том только к концу дня нашел нужный дом. И на пороге его встретила недовольная, рыжая как огонь женщина, которой явно не нравились гости. В квартире за ее спиной заходились криком маленькие дети, пахло стиркой и чем-то еще, и это совсем не походило на ту пасторальную картинку, что успел нарисовать в своем воображении Том.

– Миссис Маклафлин? – спросил Том, надеясь, что возможно он ошибся и его дядя живет где-нибудь по соседству.

– Ну? – не особенно любезно отозвалась та, опустив приветствия.

Цвет волос парня, стоявшего напротив нее, его одежда, мешок, наверняка со всеми пожитками, все это не оставляло простора для фантазии – очередной ирландец, решивший найти свое счастье в Новом Свете.

Глубоко вздохнув и понимая, что это его единственный шанс, он подошел ближе, протягивая открытку.

– Я Томас Бернс, родственник Джеффри Маклафлина. Он кузен моей матери. Несколько месяцев назад я получил от него открытку. Он видимо, не в курсе, что моей матери больше нет, – Том сам не знал, зачем начал это все рассказывать.

– Я только что приехал в Нью-Йорк. Буквально. Утром сошел с корабля, – он улыбнулся, надеясь, что суровая ирландская женщина все же смилостивится над ним.

Видит Бог, ее главным и единственным желанием было отправить этого парня куда подальше. Как будто своих хлопот ей было мало – ютиться в крошечной квартирке, тянуть хозяйство и троих детей на зарплату Джеффа, назвать которую завидной было никак нельзя, и несколько раз в год привечать родню, которой идиот-муженек регулярно слал открытки, расписывая их жизнь, как земной рай.

– На одну ночь! – предупредила она, отступая, чтобы пропустить в квартиру непрошеного гостя.

Это уже было лучше, чем перспектива ночевать на улице, так что у Тома отлегло от сердца.

– Спасибо огромное! – выдохнул он, переступая порог их дома. Да, там было тесно и шумно, но его первым делом отправили мыться, выдав бадью кипятка, а его вещи оказались в стирке, чтобы избавиться от "корабельной вони". На взгляд Томаса ничем таким он не пах, но злить миссис Мэри Маклафлин он не рискнул. Облачившись в чистые, но старые вещи, явно с плеча его дяди, он вышел на кухню и предложил свою помощь, готовый отплатить за ночлег любой работой. Мэри без лишних слов поставила перед ним ведро с картошкой, велев срезать кожуру как можно тоньше.

Куда уж ирландцам без картошки, в самом деле. Но Том не представлял, как еще прокормить такую огромную семью.

Его дядя вернулся домой как раз к ужину. Со слов его жены он держал небольшую лавку и надрывался в поте лица, торгуя всем понемножку, но основной статьей их дохода было приторговывание самогоном из-под прилавка. Том недоуменно посмотрел на них.

– А почему из-под прилавка?

– Да ты как с Луны свалился, парень! – Джеффри хлопнул племянника по плечу.

В отличие от своей супруги он гостя встретил с распростертыми объятьями, обрадовавшись так, словно его визит совпал с праздником Святого Патрика. А по такому случаю, конечно, и заветный самогон появился в рюмках на столе.

– В Америке с двадцатого года сухой закон, – объяснил глава семьи. – И что интересно, иметь его для себя можно в любом количестве, а вот делать и продавать – ни-ни. Ээ, парень, ты и про бутлегеров не слышал? – усмехнулся Джеффри и, выпив за приезд племянника, рассказал ему про тех, кто, по его мнению, спасал американцев, снабжая их алкоголем.

Том покачал головой. Ни о чем из этого он не слышал, и теперь его дядя открывал ему дивный новый мир, который оказывался куда сложнее, чем парень себе изначально вообразил.

– Дядя… а не найдется ли и для меня какой-нибудь работы? – все же спросил он, когда ужин подошел к концу. Тома чуть разморило от виски и еды. Ирландское рагу было едой простой, но сытной, и очень напоминало о доме. – Я все могу делать, только скажите. Или может за меня кому словечко можете замолвить?

– Хм-хм-хм, – Джеффри перебрал пальцами по столу, окидывая его взглядом. – На стройку тебя не пристроишь – больно ты тощий, – пояснил он. – Там сила нужна, а ты не гвоздь забить, ни мешок перетащить. Вот что, попробую-ка я пристроить тебя в прачечную, – решил он. – Работа, конечно, не сахар – душно, запах специфический, но на первое время и это неплохо.

Том и не думал спорить, понимая, что выбора у него особо нет. Плевать, что стирка считалась сугубо женским делом, мало ли, что тут в Нью-Йорке принято. Так что он кивнул, поблагодарил дядю, помог убрать со стола и через час уже лежал тут же, в кухне, на полу. Другого места для ночевки просто не было. Он слушал, как за окном не спит самый большой город, что он когда-либо видел. Как в соседней и единственной комнате храпит его дядя, а кто-то из детей хнычет во сне. Голова кружилась от впечатлений и виски, но где-то в глубине души он был счастлив. Что-то в его жизни уже начало меняться, важно было не упустить этот шанс. Так что уснул он с легким сердцем.

***

Утром дядя разбудил Томаса рано, затемно, объяснив, что нужно встречать поставщиков, чтобы к открытию лавки все было на своих местах. Тома он собирался привлечь к делу, чтобы разобраться со всем побыстрее и, возможно, заняться его трудоустройством.

Они наскоро позавтракали, и Том, сердечно поблагодарив хозяйку за гостеприимство, поспешил за дядей, полный прекрасных надежд на новый день в городе мечты.

Правда, улицы утреннего Бруклина были далеки от совершенства, но парнишка этого не замечал, его взгляд был устремлен высоко в безоблачное небо.

Лавка дяди оказалась и в самом деле небольшой, и торговал он там всякой всячиной, начиная от отрезов ткани и заканчивая керосином. В одном углу были бакалейные товары, в другом бытовые мелочи, без которых в хозяйстве никак. Том помогал разгружать фургончик поставщика, принимая ящики и мешки и складывая их туда, куда было сказано. Потом дядя показал ему, что где и даже показал, где хранятся запасы самогона, перелитые в обычные стеклянные банки для солений.

К моменту, когда нужно было открываться, пришел и помощник дяди – тощий прыщавый подросток, смотревший на Тома недобро. Хотя его можно было понять, он-то думал, что Том займет его место, и он потеряет работу.

Но, не смотря на все радушие, делать так дядя Джеффри не собирался. Своего помощника он знал давно, а вот Том для него был просто ирландцем, которому нужно было помочь. По-христиански, так сказать. Так что ближе к обеду он оставил лавку на помощника и вместе с Томом направился в прачечную, о которой говорил.

Её запах тронул ноздри Тома задолго до того, как они подошли к дверям. Тяжёлый, влажный запах мыла и каких-то ещё средств заполнял, кажется, целый квартал. Но даже то, что прачечная располагалась в полуподвале – лишь ряд окон под самым потолком помещения выходил на самый тротуар, не умалило энтузиазм Томаса.

Едва они вошли в двери, характерный запах буквально окутал их.

По пути Джеффри рассказал, что прачечную тоже держит ирландец – потомок одних из первых переселенцев.

– Здорово, Билл! – войдя в контору, поздоровался он с хозяином. И хотя тот считал себя американцем, цвет волос выдавал происхождение с головой.

Под его началом работало больше дюжины женщин, причем не только ирландок. В пару и тусклом свете Том успел заметить и несколько крепких мулаток, засучивших рукава и поглядывающих на пришельцев.

Билл согласился взять Тома только из уважения к Джеффри. И видимо, он ему задолжал за что-то. Потому что тощий вид парня внушал ему опасения.

– Ладно. Работа тут не из легких, сам видишь. Но мы люди нужные, без нас никак. Так что это честный труд, – сказал Билл, когда Джеффри ушел. Он показал, что и как делать, озвучил оплату – гроши, но лучше, чем ничего, и разрешил первое время спать в сушилке.

– Деньжат подкопишь, снимешь себе угол, – добавил он и велел идти помогать девочкам. Мол, они научат всей премудрости, как работают котлы, в которых белье кипятили и отбеливали, как выжимают белье с помощью валиков и прочее. Том был ошеломлен тем, что это отличалось от того, как происходила стирка в деревне – там обычно женщины устраивали дни большой стирки. Но тут были котлы, центрифуги, валики и гладильные станки. Оборудование выглядело не новым, а работа оставалась тяжелой, но, по крайней мере, этим женщинам не приходилось полоскать белье в холодной реке.

В обязанности Тома входило перетаскивание тюков с грязным бельем, корзин с мокрым, доставка угля и дров, воды, когда были проблемы с водопроводом, а со слов старшей прачки Кэтрин они случались почти каждую неделю. И вообще помощь Тома могла понадобиться в любой момент. Другим мужчиной, кроме Билла, который работал в прачечной, был вечно пьяный механик Джон, который чинил выходящее из строя оборудование.

В общем, за неделю Том хлебнул трудовой жизни сполна. Прачечная работала без выходных, только в воскресенье они открывались чуть позже, чтобы «честные ирландцы могли сходить в церковь». К воскресенью у Тома не осталось сил даже на то, чтобы пойти к мессе. Спать в сушилке было вполне неплохо, там пахло свежим бельем, а вентиляция делала так, чтобы влажный воздух не застаивался. Но все же, когда Том ложился спать после долгого дня, у него гудело все тело. А ведь большую часть тяжелой работы все равно делали женщины.

***

Так совершенно незаметно прошёл месяц, каждый день которого был похож один на другой.

Тому казалось, что в Ирландии жизнь непростая, но работать так тяжело ему ещё не приходилось. И все же был во всем этом немалый плюс – он почти не тратил заработанное. Днём его нередко подкармливали сердобольные прачки, которые приносили еду с собой, чтобы пообедать, почти не отвлекаясь от дела. А вечером Томас покупал что-то дешевое в ближайшей закусочной. Благо, её владельцем тоже был ирландец, так что на своих не наживался.

– Том, – как-то утром Билл позвал парня в контору. – Сегодня будут насос менять, закроемся в три. Так что, считай, у тебя выходной.

С одной стороны Том обрадовался возможности отдыха, а с другой он понимал, что за смену он получит меньше. Если женщины не скрывая, ворчали по этому поводу, то он благоразумно молчал и только кивал.

Весь его Нью-Йорк пока составлял только тот квартал, в котором он жил и работал. Прачечная, закусочная, небольшая готическая церковь на углу, до которой он еще ни разу за месяц не дошел. И, раз выдалась такая возможность, он решил сходить туда.

Том сам не понял, как заплутал, ведь дорога туда была вполне простой и понятной. Но через час он обнаружил себя снова на мосту через Ист-Ривер. Бруклинский мост был все таким же многолюдным, как и в его первый день в Нью-Йорке. Решив, что это знак, он пересек мост и вскоре был на Манхэттене. Томас рискнул и сел на автобус, наблюдая за людьми и их жизнью через окно, пока не вышел недалеко от Центрального парка. Пятая авеню поразила его и трафиком, и количеством спешащих людей. Он старался не шарахаться, как испуганная лошадь, и влился в поток, который нес его мимо небоскребов, мимо дорогих магазинов и кафе. Остановился Том, только увидев шпиль готического собора, поразившего его своими размерами.

Перейдя дорогу, он увидел табличку, что это собор Святого Патрика и не удержался от усмешки. Пути Господни воистину неисповедимы. Но раз хотел в церковь – вот тебе церковь, причем главного ирландского святого.

Том толкнул калитку и поднялся по ступеням собора, ощущая легкий трепет перед его величием. Смочив пальцы в святой воде в купели при входе, он перекрестился и замер, глядя на игру света в витражах и почти пустое в середине дня здание.

Потихоньку, по шажочку он двигался по центральному нефу, рассматривая все-все, что его окружало – светлый пол, контрастно темные многочисленные скамьи, массивные колонны, сходящиеся в единый свод.

Томас был совершенно заворожен. Его первым шоком был корабль, доставивший его в эту страну, вторым – статуя Свободы. И теперь вот собор. Он так залюбовался, что едва не подпрыгнул, услышав над головой мелодичный звук.

Стремительно обернувшись, Том снова замер, увидев самый большой орган, какой только можно было представить. Трубки в обрамлении дерева, украшенного искусной резьбой, и все это венчал цветок витража.

У деревенского паренька в голове не укладывалось, что такую красоту могли создать человеческие руки. Не иначе с божьей помощью – объяснил он сам себе.

Ему не было видно человека, сидевшего перед органом, должно быть, тот готовился к вечерней службе, но и отрывочные ноты, долетавшие до Томаса, были, кажется, самым прекрасным звуком на земле.

Долгое время Томасу казалось, что он не слишком набожен. Ну, то есть был как все. Ходил каждое воскресенье с родителями в церковь, праздновал Пасху и Рождество, не говоря уже о Дне святого Патрика, но особого трепета не испытывал.

Пока его жизнь не стала слишком сложной. Но даже тогда он не думал обращаться к Господу.

И все же сейчас он вдруг ощутил себя до ужаса одиноким. Уставшим, разбитым, после месяца тяжелого труда. Несмотря на все восхищение Нью-Йорком, он начал понимать, что вытянуть шанс на счастливую жизнь он еще не успел.

Том опустился на колени на ступеньку впереди стоящей скамьи и впервые за долгое время начал молиться.

Он потерял родителей и братьев, несколько лет жил своим умом, как мог, с помощью родни в деревне, прежде чем решиться на переезд. И уже несколько лет он вкалывал и был совсем один.

– Боже, я не хочу жаловаться, ибо я знаю, что все несут свой крест, – вздохнул он, уткнувшись лбом в ладони. – Но иногда мне кажется, что я больше не могу. Пошли мне немного удачи, чтобы мои труды могли принести плоды, это все, о чем я тебя прошу.

Конечно, небеса в ответ на его просьбу не разверзлись, и никакого озарения не пришло, но Тому все равно стало чуточку легче.

Побыв еще какое-то время в храме, он вышел на улицу, осмотрелся, и тут его внимание привлекла доска объявлений, а на ней внушительная надпись о наборе рабочих.

Не позволив себе обрадоваться, он поспешил к этой доске и стал пробегать взглядом объявления. Справедливо оценив свои силы, металлургическое производство он отмел. А вот текстильное выглядело обнадеживающе, хотя он и понимал, что даже примерно не представляет, что его может ждать, хватило примера с прачечной. Поэтому ему представилась бабушкина прялка, но он все равно хорошенько запомнил адрес и, рассудив, что следующий выходной будет Бог знает когда, поспешил к автобусной остановке, надеясь, что ему подскажут маршрут.