Берег мечты

«Вас не стеснят условности на отдыхе в гостинице „Уиллоу“ Там ничто не помешает созерцательному уединению на природе не нарушит мирное спокойствие и уют постояльцев. Вы почувствуете теплое отношение персонала. Вам создадут все условия для возобновления прерванных отношений, помогут воскресить воспоминания тех, у кого лучшие времена в прошлом, сохранить в памяти на всю жизнь счастливые моменты жизни. Итак, увидимся на берегу…»

Глава 22

После заката Грег, Макс и Дэзи пошли на берег озера в надежде, что там спасутся от жары, которая не спадала даже ночью. Но стоял абсолютный штиль — ни ветерка, ни вечерней прохлады от воды. Ночь выдалась самая жаркая за все лето. Дэзи пыталась разглядеть лунную поверхность в маленький портативный телескоп, а Макс швырял камешки, пытаясь закинуть их как можно дальше, и они падали в воду с громким шлепком.

Как бывало часто, на Грега нашел очередной ступор, он не находил общего языка с детьми и не знал, о чем с ними говорить. На каждый свой вопрос он получал односложный ответ или вызывал раздражение. Дэзи по понятным причинам была взвинчена, а Макс и вовсе сам не свой с тех пор, как вернулся из Гааги от матери. Грег не винил в этом Софи — настроение сына было мрачным и до поездки.

Макс набрал еще пригоршню камней.

— Мне больше нравится в лагере «Киога», — сказал он, — помнишь, прошлым летом мы спали в палатках и жгли костры.

— Ты все прошлое лето только и делал, что ныл и стремился обратно в город к своим компьютерным играм, — напомнила Дэзи.

— А ты все ждала звонков на мобильный.

— Если хотите, — вмешался Грег, — давайте разожжем здесь на берегу костер.

— Слишком жарко для костра. Вообще слишком жарко для всего.

— Можете поплавать, — предложил им Грег.

— Если она войдет в воду, озеро выйдет из берегов, — фыркнул бессовестный Макс.

— Заткнись, идиот.

— Сама заткнись!

— Ах ты…

— Может, пойдем выпьем чего-нибудь холодного? — поспешно предложил Грег. — А хотите, я научу вас играть в «Техас»?

Они не выразили большого энтузиазма от предложения, но согласились. Все трое расположились на центральной веранде вокруг плетеного стола, поблизости от вентилятора. Они немного поиграли, но Дэзи вскоре начала зевать и беспокойно заерзала на своем стуле.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Грег.

— Все в порядке. Нечего спрашивать меня каждую минуту.

— Прости. — Он напомнил себе, что надо быть с ней терпеливым и снисходительным.

— Но я устала и, пожалуй, пойду спать.

— Но вдвоем играть будет не интересно, — запротестовал Макс, — закончи хотя бы партию.

Дэзи махнула в направлении лодочной станции:

— Позовите Нину. Уверена, что она хорошо играет.

Грег покачал головой. Позвать Нину для компании было бы неплохо, но он дал себе слово держать дистанцию.

— Мне нравится Нина, — продолжала Дэзи, вдруг оживившись и удивив отца внезапной переменой настроения. — Нам повезло, что она работает здесь. Все под контролем, она прекрасно управляет гостиницей. И похоже, она смирилась с положением вещей.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Грег.

— Ну, не секрет, что она хотела выкупить гостиницу и быть здесь хозяйкой, а не твоим работником. — Дэзи замолчала и внимательно взглянула на отца. — Ты что, не знал? Сонет мне об этом говорила очень давно, я думала, что все знают. Папа… Ты что, действительно не знал? Сонет рассказывала, что ее мать мечтала об этом с детства. Нина говорила, что, как только Сонет окончит школу, она оставит пост мэра и займется своим бизнесом.

Только теперь Грег понял, почему Нина так долго не соглашалась у него работать, несмотря на выгодные для нее условия. Ее неровное отношение, вспышки недоброжелательности и иронии. И надежда, что он убежит, не справившись с проблемами.

— Мне она тоже нравится, — вдруг заявил Макс, складывая стопкой покерные фишки, — особенно после сегодняшнего случая.

— А что случилось сегодня?

Макс сосредоточенно выравнивал края столбика.

— Я ушел из команды, — сказал он. — Все кончено с малой лигой.

Жара к вечеру не спадала. Столбик термометра приближался к девяноста градусам по Фаренгейту, что было редкостью для окрестностей Авалона, поэтому небывалая жара переносилась с трудом. Раскаленной волной накрыло землю в конце лета — его последняя атака перед тем, как отступить. У Нины сегодня был выходной и никаких пока планов на вечер. Дома царил беспорядок, но было слишком жарко, да и лень наводить уют. Надо признать, что она всегда неохотно занималась домашней уборкой, но присутствие в доме дочери обязывало. А теперь, когда Сонет уехала, в Нине проснулась природная лень. Кто в такую жару будет заниматься уборкой? Только ненормальный.

Она беспокойно ходила по комнате, мокрая от пота. Хотя окна были распахнуты и вентиляторы работали, находиться в помещении становилось просто невыносимо. Есть в такую жару не хотелось, она насыпала себе в чашку хлопьев, залила холодным молоком и вышла на палубу. Постояла, глядя на звезды, не ощущая ни малейшего движения воздуха. Наконец, чувствуя, что больше не вынесет, надела купальник и пошла поплавать. Было темно, и, погрузившись в желанную прохладу воды, она вспомнила ночные купания в юности, полные таинственности и романтики. Она легла на спину, глядя на темное небо, усыпанное звездами, и полную луну. Нина давно привыкла к одиночеству. Иногда ей даже нравилось быть одной. Ведь, в конце концов, у нее всегда был выбор. В любой момент она могла позвонить, некоторые будут рады составить ей компанию. Например, Бо Кратчер, звезда из «Шершней», пригласил ее на свидание как раз сегодня. Конечно, он не назвал это свиданием, но спросил, не хочет ли она пойти с ним в «Таверну на холмах». Бо был забавен, пожалуй, слишком забавен, и Нина испытывала искушение согласиться. Он был недурен собой, высокий и атлетически сложен, звезда бейсбола, со своеобразным техасским шармом. Обычно пьет пиво кружку за кружкой, пока не придет в приподнятое романтическое состояние духа и не начнет говорить вещи, которые никогда бы не сказал в трезвом виде. Но если она пойдет с ним, будет ли это честно по отношению к нему? Бо не заслуживает лицемерного отношения, а она не сможет быть с ним искренней, потому что вместо него будет видеть все время перед собой другого человека — Грега Беллами. Придется притворяться, что ей весело и приятно в обществе Бо, поэтому не стоит обманывать ни его, ни себя. Чтобы отвлечься от этих мыслей, она нырнула и пробыла под водой, пока хватало воздуха. Вынырнув, лениво поплавала, глядя на серебристую лунную дорожку. Но отвлечься не удалось, потому что внезапно чувство одиночества пронзило так остро, что она решила все-таки пойти в таверну и развлечься каким-нибудь метанием дротиков. Окончательно укрепившись в своем решении, она быстро поднялась к себе, встала под душ, потом, обмотав голову полотенцем, прошла в комнату, напевая вместе с певцом из радиоприемника любимую песню, которую как раз удачно передавали будто специально для нее.

И услышала стук в дверь. Тихо выругавшись, она натянула подаренную ей огромного размера бейсбольную футболку с логотипом «Шершней», торопливо полезла в комод за трусами, но там было пусто. Она вспомнила, что все выстирано, высушено, лежит в бельевой корзине в гостиной и ждет, когда она разложит вещи по своим местам.

Снова постучали громко и нетерпеливо. Натянув шорты на голое тело, она пошла взглянуть на непрошеного гостя.

В доме царил полный бедлам. В раковине немытая посуда, посреди гостиной корзина с бельем, на столе почта, которую она еще не смотрела, раскрытые книги. Пока она шла к двери, ее босые ноги печатали следы на пыльном полу. По другую сторону двери через стекло она увидела Грега Беллами.

— Только что разговаривал с детьми, — подчеркнуто официальным тоном произнес он, — и сделал интересные выводы. Могу я войти?

Нина замерла в нерешительности. Можно было только мечтать, что у твоей двери стоит такой мужчина, как Грег Беллами. Сначала он распугал всех ее поклонников, что выводило ее из себя, пока она не поняла, что причина кроется в ней самой. Ей просто не хотелось ни с кем проводить время, все казались скучными и совсем ее не привлекали. И теперь за дверью стоял тот, кто мешал ей вести жизнь свободной женщины, потому что делал эти встречи бессмысленными и бесперспективными. Не говоря ни слова, она отступила в сторону, пропуская его, и закрыла дверь.

— Наверное, тебе даже не пришло в голову сначала посоветоваться со мной, прежде чем уговаривать Макса уйти из команды и работать на «Шершней».

Ого. Она не считала, что на самом деле уговаривала Макса, хотя и не отговаривала — это правда.

— Он не твой сын.

— Я себе отдавала в этом отчет. Но ты совершенно прав, я должна была сначала поговорить с тобой. Или лучше дать тебе самому возможность исправить ситуацию. — И не могла сдержать улыбки, увидев выражение его лица. — А ты что, подумал, что я таким способом решила защитить его от тебя?

Она не стала оправдываться, хотя из слов Макса опрометчиво сделала вывод, что отец уже в курсе и не возражает.

— Послушай, я не прошу прощения, но поступила так потому, что всегда принимала решения в одиночку, не имея мнения партнера. Понимаешь, это для меня — нормальное поведение.

— Но мы партнеры по бизнесу. Что касается управления гостиницей, мы всегда откровенны и ведем честную игру. Я готов идти тебе навстречу и доверить тебе решение проблем. Но когда речь идет о детях…

— Держись подальше, так ты хотел сказать? — Она закусила губу. То, чего она опасалась, произошло. Она вмешалась в личную жизнь его семьи. А ведь боялась, не хотела, зная, что из этого выйдет. Он сам навязал ей свои личные проблемы, и постепенно она стала советовать ему, потом его детям… — Ладно. Ты прав, — согласилась она. — Я буду держаться подальше.

Он, кажется, даже удивился такому легкому отступлению.

— Значит, договорились.

— Но в таком случае я хочу кое-что прояснить. Я согласна не касаться больше проблем детей и твоих тоже. Так что на будущее — никаких разговоров на личную тему.

— Но я не просил…

— Да, ты не просил моего совета по поводу Макса — уходить ему из команды или нет. Но зато ты просил о многом другом и прекрасно это знаешь.

Она стащила с головы полотенце, думая, что выглядит, наверное, ужасно, растрепанная, в старой майке, да еще посреди полного хаоса. Зато он выглядел, как всегда, безупречно даже в такую жару, в своей гавайской рубашке, шортах хаки. Господи, ну почему он такой совершенный? Она пыталась убедить себя, что он пришел сюда сам, она его не приглашала. Но было стыдно за грязную посуду в раковине и беспорядок в комнате. Неужели трудно было вымыть пару тарелок и чашек? Сложить в стопку книги и корреспонденцию на столе? И убрать бельевую корзину, разложив чистые вещи по своим местам? Тем более что они лежат там уже два дня.

Но казалось, он не замечал ничего вокруг, сосредоточив взгляд на ее лице.

— Я поняла, Грег. Ты пришел выплеснуть негативную энергию, пришел поругаться и не ожидал, что я с тобой соглашусь, теперь ты в растерянности и не знаешь, что делать дальше.

Он пожал плечами:

— Что-то вроде этого.

— Послушай. Мне очень жаль Макса. Я могу ручаться головой за Дино Кармуниччи и Бо Кратчера, как и за каждого парня в команде. Он многому научится у них. Мне понадобилось три года уговорить команду выбрать Авалон, за это время я хорошо их узнала.

Грег кивнул, черты лица смягчились.

— Сам не знаю, как упустил его. Не хотел замечать, как несчастлив мой ребенок в этой команде малой лиги. Я относил это за счет его перепадов настроения и взрывного характера и не понимал, что он уже дошел до черты. Я злился на себя, поэтому и искал ссоры.

— Знаешь, дети умеют скрывать свои чувства от родителей. — И, сжалившись, предложила: — Присядь и успокойся.

Он хмуро сказал:

— Сегодня у тебя выходной, ты, наверное, хотела куда-то пойти.

— Но это тебя не остановило, когда ты явился сюда со мной поругаться.

— Я сейчас уйду, если ты…

— Я же пригласила тебя присесть. Что-нибудь выпьешь? Как обычно?

— А что я пью обычно?

— Легкое пиво.

Она пошла в кухню, достала из холодильника пиво прихватила пакет с чипсами, а повернувшись, чуть не налетела на него. Он стоял за ее спиной.

— Прости, не ожидала, что ты здесь, думала — ты в гостиной.

Он открыл пиво и отхлебнул из маленькой бутылочки.

— Давай присядем вместе.

Они вернулись в гостиную и уселись на софе. Нина попыталась незаметно отодвинуть ногой корзину с бельем. Из стереоприемника лилась негромкая музыка, печальная и красивая. Группа «Дикси Чикс». Нина повернулась к Грегу, заговорив первая:

— Послушай, Грег. Зачем ты это делаешь?

— Сам не знаю. Но если ты встретишься еще с одним парнем, я просто взорвусь от бешенства.

— Значит, я должна свои выходные сидеть дома, чтобы тебя не раздражать?

— Нет, ты должна проводить их со мной.

— Тогда я взорвусь.

— Но почему же, я известен как дамский угодник и умею обращаться с женщинами.

Она швырнула в него подушкой:

— Я думала, ты пришел поговорить о Максе.

— Мы уже поговорили о Максе. Ты все объяснила, я понял, теперь осталось только объяснить самое главное: почему ты мне не сказала, что у тебя были планы, связанные с гостиницей.

Она вспыхнула от неожиданности:

— Не понимаю, о чем ты.

— Мне рассказала Дэзи, а ей — Сонет. Теперь ясно, почему ты вела себя так враждебно, когда я купил гостиницу у банка. — Он сделал длинный глоток пива и поставил бутылку на стол.

Она сдалась.

— Ну и что? Да, так все и было. И что из этого следует?

— Ты могла мне рассказать.

— И выглядеть еще более жалкой, чем выглядела в твоих глазах?

— Нина, ты никогда не выглядела жалкой.

Нет, выглядела. Она была наивной и жалкой, считая, что все подождут, пока она выкупит гостиницу. Неужели не понимала, что за это время найдется выгодный покупатель? Решила, что мечты должны воплотиться в жизнь, но этого не произошло.

— Ты должна была мне сказать, — повторил он.

— Ты бы передумал?

— Сомневаюсь.

— Тогда нечего и обсуждать. Да, я всю жизнь мечтала иметь гостиницу, но ты ее купил, и теперь я должна искать другое дело.

— Пока не нашла?

— В процессе поиска.

Он оглядел ее — в огромной бейсбольной майке, с лохматыми короткими влажными волосами. Под его внимательным взглядом она подобрала под себя голые ноги с облупленным розовым лаком на ногтях.

— Я больше не хочу говорить об этом.

— Ладно. Сменим тему. Так ты хочешь пойти куда-нибудь сегодня? Найдем местечко с кондиционером.

Она покачала головой. Ничего не выйдет. Она уже пробовала встречаться… Для такого, как Грег, она слишком прямолинейна, даже груба, неуклюжа, к тому же неряха… Это во-первых. Во-вторых, она всегда считала, что первое свидание должно быть красиво обставлено, перед этим она должна провести пару часов перед зеркалом, волнуясь и наводя на себя весь возможный глянец. Ныряние в озеро накануне свидания не годится. Романтический ужин должен быть изысканным, с шампанским. А не пиво и чипсы.

— Так что скажешь, Нина? Ты согласна?

— Нет, извини, ничего не выйдет сегодня, — пробормотала она.

Он вскочил:

— Ты права. Что ж, я рад, что мы выяснили насчет Макса. Спасибо за пиво. Увидимся.

И так быстро ушел, что она не успела ни подняться, ни ответить, так и осталась сидеть с полуоткрытым ртом. С ума сойти. Она встала и понесла бутылки в кухню, уговаривая себя, что расстраиваться, тем более страдать, нет причин. Но почему ей так плохо? Сама отказала, но он должен был правильно понять ее слова, что из этого все равно ничего не выйдет. Но он не должен был ей верить и уходить! Должен был… Что? Остаться? А что дальше?

Она сполоснула бутылочки и стояла, тупо глядя на грязную посуду, не двигаясь с места. Чашка с остатками хлопьев, тарелки после одинокого обеда. И вдруг как будто надломился внутренний стержень, долго сдерживаемые слезы градом хлынули и покатились по щекам. Она редко плакала, никогда не была склонна к слезам, но сейчас ее словно прорвало. Грег так легко от нее отказался, даже не пробовал уговорить, не настаивал, встал и ушел. Ей стало жаль себя как никогда. Ну почему она такая? Впервые в жизни она наконец-то встретила мужчину, в которого по-настоящему влюбилась, вообразила, что он тоже от нее без ума, а оказывается, это совсем не так. Нечего было фантазировать, просто он готов был к интрижке, но понял, что ничего не выйдет, и ушел. Она одна из многих. Вряд ли он подозревал, что причинил ей боль. Она страдала, плечи сотрясались в рыданиях, но слезы не принесли облегчения. Это был не тот облегчающий и просветляющий душу потоп, приводящий чувства в равновесие. На сердце было тяжело как никогда. Она была в таком отчаянии и так рыдала, что не сразу расслышала телефонный звонок.

Она не подойдет. Не часто с ней случаются истерики. Она не привыкла давать волю своим чувствам, ведь мать-одиночка не может позволить себе такую роскошь. Но сейчас она выплачется и не хочет, чтобы ее прервали.

Но звонки были так настойчивы, что пришлось подойти. Она взглянула на высветившийся номер — «Беллами Г.». Что делать? Если взять трубку, он услышит, что она плачет, начнутся расспросы или, хуже того, он поймет, что является причиной. А если не отвечать, решит, что она злится на него, не хочет разговаривать, и может вернуться. Этого допустить нельзя. Один взгляд на ее лицо, и все будет ясно. На девятом вызове она ответила:

— Слушаю.

— Нина, это Грег.

Она проглотила слезы, пытаясь говорить как ни в чем не бывало.

— Ты что-то забыл?

— Я забыл главное правило — никогда не являться к женщине неожиданно.

— Но мы с тобой не встречаемся.

— Знаю. И мне жаль.

— Грег…

— Я поэтому и звоню. Я хотел спросить, не хочешь ли ты встречаться со мной?

— Что?

— Ну, встречаться. Как положено. Я тебя официально приглашу на наше первое свидание. Оно будет особенным, не наспех, а как и положено первому свиданию — со всеми романтическими атрибутами. А если будем вместе и потом и наши внуки спросят, как прошло наше первое главное свидание, мы сможем сказать, что это не было просто сексом на мокрой от пота софе, хотя не подумай, что я против, меня это даже возбуждает, но я хотел сказать совсем другое…

Его попытка обратить все в шутку вызвала у нее новый поток слез. Она поспешно сказала:

— Спасибо за предложение. Но я не собираюсь его принимать.

— Я ждал другого ответа.

— Но у меня для тебя только этот. — Ее била дрожь, она боялась разреветься прямо в трубку и, сдерживаясь из последних сил, ходила по комнате. Искушение было так велико. Пожелать несбыточного и потом остаться одной… Нет.

Он еще что-то говорил, но она уже не слушала.

— Пока, Грег. — И повесила трубку.

Надо успокоиться. Даже хорошо, что наконец они объяснились, все шло к этому. Все кончено, и она должна быть ему благодарна. Но никакой благодарности почему-то не чувствовала. Она была опустошена и еще более одинока, чем когда-либо в своей жизни. Может быть, совершила ошибку? Сама решительно отвергла того, о ком мечтала? «Взгляни в лицо правде». Все кончено, и это хорошо, она выдержит, даже если придется оставить работу в гостинице. В любом случае теперь невозможно будет с ним работать. И снова хлынули слезы. Она ненавидела свою слабость, неспособность контролировать себя, но долго сдерживаемые чувства пересиливали.

Услышав тяжелые шаги по лестнице, она застыла. Было слишком поздно что-либо предпринимать, он не стал стучать, просто распахнул дверь и вошел. Она стояла и смотрела, как он входит в комнату. Прямо как Ретт Батлер. Почему-то она вспомнила фильм «Унесенные ветром» и его решительного и самонадеянного героя. Она стояла перед ним босая, в длинной огромной футболке городской бейсбольной команды, с залитым слезами лицом. И нашла в себе силы сказать:

— Ты говорил что-то о неожиданных визитах… Кажется, хвастал, что взял за правило их не наносить.

— Я соврал. — С этими словами он так отчаянно и стремительно сжал ее в объятиях, как будто в последний момент спасал от падения с утеса в пропасть.

Подхватив на руки, он внес ее в комнату, положил на софу и стал целовать долгими жадными поцелуями, которые сами по себе уже можно было назвать сексом, потому что она растворилась в них и забыла обо всем на свете, а когда вынырнула на поверхность за глотком воздуха, голова закружилась от слабости. Странно, но ей почему-то нравилось быть такой безвольной, потерявшей способность к сопротивлению и абсолютно беспомощной.

— Не думала, что все произойдет таким образом.

— Правда? Ну, расскажи, как ты это себе представляла.

Она отодвинулась:

— Не собираюсь этого делать.

— Ну, я прошу. Это давно назревало.

Она отвернулась, надеясь, что он не заметит, что она плакала.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь. Думаешь, я не помню наши случайные прикосновения, и как мы каждый раз отшатывались, как будто обжегшись, но делали вид, что не замечаем и не происходит ничего особенного. Бессмысленно теперь отрицать. Знаешь, ты удивишься, но я помню все наши встречи. Ту первую, как ты мне улыбнулась, помню, что я чувствовал, когда увидел тебя поздно вечером с тем кадетом Вест-Пойнта и понял, что он сделал. Потом помню тебя с маленькой дочкой. Если я никогда не говорил об этом, не значит, что я ничего не помнил. Какой смысл было об этом говорить, ведь у нас были разные судьбы, у каждого своя жизнь. Я женился, у меня была семья, двое детей. У тебя была Сонет, твоя семья и работа. И разве я мог признаться, что ты много значишь для меня?

Нина с изумлением смотрела на него, она не могла поверить, что это говорит Грег Беллами. А она всегда думала, что он не замечает ее и не помнит о тех нескольких встречах.

— Но сейчас все изменилось, — он снова привлек ее к себе, — и я не собираюсь притворяться. Я говорю тебе прямо: ты много для меня значишь и значила всегда. — Он наклонился и, поскольку руки были заняты, зубами стащил с ее плеча футболку и стал целовать обнаженную кожу, потом, обнимая Нину одной рукой, вторую опустил вниз и начал расстегивать верхнюю пуговицу на ее шортах. И она услышала удивленный сдавленный возглас.

— Что? — прошептала она около его губ.

— На тебе нет трусов.

Она покраснела.

— Я… не успела… То есть это получилось случайно и совсем не в моих привычках…

— А жаль. Обещай, что всегда будешь так одеваться, очень прошу. — И снова поцеловал, на этот раз более требовательным и очень продолжительным поцелуем.

Мужчины почему-то реагируют на такие вещи странным образом. Вероятно, их возбуждает упразднение нижнего белья.

— А что тебя возбуждает, Нина Романо? Скажи, что тебе нравится?

Он очень медленно стал расстегивать молнию на шортах, глядя ей в глаза. Она, к счастью, просто не могла говорить, потому что ее рот снова был зажат поцелуем, а если бы и обрела дар речи, то не знала, что ответить. Ей было внове чувство сладкого желания и подчинения.

— Я передумал. — Тут вторая рука скользнула под ее футболку. — Не говори ничего. — Он снова прижал ее спиной к подушкам. — Я лучше сам попытаюсь это выяснить.

Проснувшись на рассвете и держа Нину в объятиях, он чуть не произнес громко самому себе: ну что я тебе говорил? Он знал всегда, что секс с Ниной будет потрясающим. Фантазии на этот счет давно одолевали Грега, но действительность превзошла самые смелые мечты. Он не ожидал, что на ней не будет нижнего белья, а о таком любой мужчина может только мечтать. Неужели они смогли так долго продержаться? И потеряли столько времени зря.

Она спала сладким сном, дыхание было тихим, едва заметным, их руки и ноги переплелись. Стараясь не разбудить ее, он тихонько протер глаза и огляделся. В какой-то момент они перебрались в спальню, из гостиной тянулся след сброшенной на пол одежды. И у них явно разыгралось воображение, чему свидетельствовал контейнер с кленовым сиропом и полотенца по дороге к душу. Это была длинная, незабываемая ночь. И он хотел бы повторить ее, и как можно скорее.

Такого секса у него еще не было. Нина ему нравилась все больше, чего стоила ее находка с кленовым сиропом, но, пожалуй, дело было не только в сексе. А в той нежности, которую он к ней испытывал, и это скорее было похоже не на увлечение женщиной, а на любовь. Он начинал ее любить, а может быть, любил давно? Ее независимость, прямолинейность, честность и верность. Ее страстную одержимость в споре. Любил, как она занималась любовью — откровенно и в то же время застенчиво. Нравилось держать ее утром в своих объятиях и смотреть, как она спит. И он рад, что между ними наконец произошло то, о чем они оба давно втайне мечтали.

Грег тихонько снял с себя ее руки, слез с кровати и прикрыл Нину простыней. Она так и не проснулась. Он натянул шорты и пошел в кухню, по дороге подбирая использованные презервативы.

Посмотрел на часы — шесть утра. Дети проснутся часа через два, не раньше. Стараясь не шуметь, он нашел кофеварку «Мока» и вспомнил, как Нина спорила с ним, что это единственная приличная кофеварка из всех, потому что импортирована из Италии. Потом отыскал пакет с кофе, тоже итальянским. Да, Нина точно не подвержена мании чистоты, думал он, вытряхивая вчерашний осадок из фильтра. Но для Грега это вовсе не было недостатком. Вот Софи была аккуратна до мании, у него иногда возникало чувство, что своим дыханием он загрязняет стерильный воздух. Отбросив мысли о Софи, зажег огонь под кофеваркой. Потом открыл холодильник в поисках какой-нибудь еды и обнаружил там несовместимые продукты: соевое обезжиренное молоко, виноград, который постепенно превращался в изюм, и еще нечто непонятное. Он уже хотел закрыть дверцу, но увидел на ее полке, сбоку, пакет нормального молока и коробочку с итальянскими деликатесными печеньицами, взял одно в рот и пошел за чашками. Чашки стояли в раковине, он вымыл их, потом налил туда кофе и, хрустя печеньем, повернулся, чтобы отнести в спальню. И чуть не столкнулся с Ниной.

Она стояла, обмотавшись простыней от плеч, и смотрела на его хлопоты. Он подумал, что сейчас она похожа на одну из древних богинь в миниатюре: белая простыня, обернутая вокруг тела наподобие одеяния древних греков или римлян, красиво оттеняла смуглую кожу. Нина перевела взгляд с его голой груди на чашки с кофе. Он промычал что-то с набитым ртом и кивком показал, чтобы она шла за ним.

— Иди обратно в кровать, — проглотив печенье и поставив чашки на столик, сказал он, — я тебе подам туда кофе.

— Не стоит… — Она не двигалась с места.

— Слишком поздно, — он взял ее за руку и потянул к постели, — я уже принес.

— Но, Грег…

— Кофе. Ты ведь любишь его черным? — Он протянул ей чашку и подвинул коробку с печеньем. — Голодна?

— Подожди. — Она легла, устроилась поудобнее на подушках, подоткнув простыню. — Я должна максимально насладиться моментом, не каждое утро случается такое — мужчина приносит мне в постель кофе. И надо признаться, что это единственный случай в моей жизни.

Он в шутливом тосте коснулся ее чашки краем своей.

— Но не последний, обещаю, если будешь со мной. — Он сказал и спохватился, но слова уже вылетели.

Кажется, он ведет себя глупо. Чтобы не уточнять смысл сказанного, быстро наклонился и подарил ей утренний продолжительный поцелуй и не отпускал, пока не почувствовал, что она улыбается.

— Ты очень красивая, — сказал он.

Она тихо засмеялась и коснулась своих коротких взлохмаченных волос.

— О да, я знаю.

— Я не шучу.

— Не стану спорить, девушки не должны оспаривать такой комплимент. — Она пила кофе и смотрела в окно, а он смотрел на нее. Нина вздохнула удовлетворенно. — И так люблю вид из своего окна.

Он тоже посмотрел. Действительно, из окна открывался чудесный вид на озеро. Солнце еще не взошло, только розовая полоска на горизонте над холмами указывала на его скорое появление. Кое-где на озере еще виднелись клочья тумана, все предвещало скорый рассвет. Стоял полный штиль. Красота природы не могла не трогать, но сегодня он предпочитал восхищаться женщиной, с которой провел ночь. Он давно не испытывал такого чувства, вернее, не испытывал никогда. Почему-то всегда бегал за такими, как Софи и Брук. С Ниной было все иначе. Она проникла в тот уголок его сердца, куда никому еще не было доступа, и заняла там место, которое он до сих пор оберегал от всех.

Грег смотрел на нее, видел ее еще затуманенные сном глаза, мягкие губы, которые ему улыбались, он буквально пожирал ее взглядом и, не в силах устоять, подошел и лег рядом под простыню. Она вдруг остановила его руку:

— Грег, подожди…

— Нина…

Оба заговорили одновременно и замолчали.

— Извини. Ты первая.

Она поставила чашку на прикроватный столик.

— Ты должен понять, что положение вещей изменилось.

Он оперся на локоть и свободной рукой продолжал гладить ее под простыней, наблюдая за ее выражением.

— Отлично. Я готов к переменам.

Она вздрогнула, но не отстранилась.

— Что это было с твоей стороны, ты нашел во мне средство от обыденности и скуки?

Он широко улыбнулся:

— Как верно сказано. Вот именно.

Она остановила его руку:

— Я не могу говорить, прекрати это. Ты не хочешь говорить о том, что случилось между нами?

— Просто в это трудно пока поверить. — Он сделал серьезное лицо. — Помнишь, тогда, на чердаке, ты спросила, с чего я вдруг стал тебе рассказывать о своем браке. Ты дала понять, что мы не настолько близки, чтобы ты выслушивала мою исповедь. И ты была права. Вот я и нашел способ все исправить.

— Но для меня все произошло слишком быстро.

— Разве? — Он вспомнил, как часто пересекались их жизненные пути. — Для меня нисколько.

— Я не смогу измениться.

— Поверь, это мне и нравится.

— Послушай, еще неизвестно, во что все выльется, изменится жизнь в лучшую сторону, превратится в нечто большее или, наоборот, усложнит и принесет одни неприятности и боль. Нам надо это прекратить.

— Ты так обреченно говоришь, как будто случилось что-то страшное и теперь нет выбора. Не надо ледяного душа, Нина, слишком поздно меня отговаривать. — Он очертил пальцем линию ее щеки. Ему хотелось знать о ней все, изучить не только каждый изгиб тела и его потайные уголки, но и ее душу, ее мысли, понять, какие секреты таятся в ее сердце.

Она неуверенно улыбнулась:

— Что мы с тобой творим, Грег?

— Мы влюбляемся.

— Очень смешно.

— Я не шучу. Мы с тобой начинаем любить друг друга. Ну, опровергни меня.

— Но ты не можешь сказать вот так сразу.

— Могу, детка. Со мной и раньше это случалось. Я могу опознать все признаки. Но одно знаю точно: такого чувства, как к тебе, я не испытывал никогда и ни к кому в своей жизни. Это впервые.

— Может быть, у меня нет такого опыта, как у тебя, но я тоже могу понять, что происходит… — Она наклонила голову, как будто хотела скрыть выражение лица.

— Ты не хочешь этого признать, но бог мой, Нина, эта ночь была незабываема. — Его тело отозвалось на воспоминания о тех безумствах, которым они предавались, прижался к ней и, заглушая протестующий возглас, зажал рот требовательным, ищущим поцелуем, руки заскользили по ее телу, ласки становились все настойчивее. На мгновение он оторвался от ее губ и сказал: — Даже ночью, в темноте некоторые вещи скрыть невозможно.

Он снова прильнул к ее губам, и она отозвалась, вздрогнув, не в силах больше противиться тому, чего желала сама.

Грег не хотел продолжения разговора, который считал сейчас неуместным и бесполезным. Он хотел ей многое сказать, но только не словами, есть много путей прекратить спор. Несколько способов они использовали вчера ночью, но осталось еще много других. И сегодня утром они откроют некоторые из них.

Глава 23

Поставив машину, Нина пошла искать Оливию и Дженни. Она приехала в «Киогу» помочь со свадебными приготовлениями. Главное — не выдать себя, не показать, что у нее произошли изменения в личной жизни. Но даже походка ее изменилась, стала легче, а лицо горело от воспоминаний о свиданиях с Грегом.

— Ты сегодня хорошо выглядишь, то есть я хочу сказать, что ты всегда хороша, но сегодня как-то по-особенному, — проницательно заметила Дженни, когда Нина вошла в главный павильон.

На длинном столе перед Дженни стояли мотки с белыми атласными лентами, лежали маленькие квадратики из ткани в сеточку и большой мешок с птичьим кормом.

Нина сделала вид, что не слышала. Наверное, ее выдает глуповато-счастливое выражение, свойственное всем влюбленным. Прошлую неделю они с Грегом провели все ночи вместе и почти не спали, занимаясь любовью. Она не могла отрицать, что была счастлива, их ночи были полны страсти, а потом она ходила целый день как во сне, вспоминая каждый миг и храня в себе сладкую тайну. Были моменты, когда она пугалась, что свалившееся вдруг счастье кончится в один миг, но гнала прочь эти мысли.

— Я была у парикмахера, — объяснила она.

— Нет, дело не в прическе. О, я знаю. Ты с кем-то переспала.

— Я не…

— Не отрицай очевидный факт. И давно пора. Я знаю с кем — с Грегом.

— Почему Грег? Что там с Грегом? — спросила Оливия, входя в комнату с корзинкой, за ней трусил верный Баркис.

— Нина спала с Грегом.

— Давно пора. — Оливия ухмыльнулась Дженни. — Но кажется, она выглядит рассерженной.

Песик свернулся у ног хозяйки клубочком.

— Она злится. Она не хотела говорить, потому что сначала хочет разобраться, это мимолетное увлечение или некто большее, долговременное. И она злится, потому что мы раскрыли ее тайну.

— Это ты раскрыла, мисс Умница. Напомни мне выдать твой секрет, когда ты мне его доверишь. — Оливия посмотрела на Дженни с обожанием.

Нина заметила между ними безусловное фамильное сходство, ведь они обе дочери Филиппа Беллами. Сейчас они просто разыгрывали шуточную сценку, успев подружиться.

— А можно не говорить об этом? — попросила Нина.

— Но мы не понимаем, почему надо замалчивать. Тут что-то не так. Так в чем дело, рассказывай.

— Да нет никаких секретов. Просто я не знаю, что сказать по этому поводу.

— Да все ты знаешь. Ты же всегда была в него влюблена, и тоже ему нравилась, это было заметно. Какие проблемы? Все так и должно было случиться.

— Проблемы во всем. Я в них по уши, и впереди одни неприятности.

— Не узнаю тебя. Ты у нас всегда была девушка решительная, что за неуверенность и слабость?

— Я больше не решительная. Было легко и просто, когда мы жили вдвоем, только я и Сонет. — Нина попыталась сделать кормушку, но рассыпала зерна.

— Разве быть матерью-одиночкой легко? — Оливия аккуратно насыпала корм на середину квадратика и завернула края.

— Легко было принимать решения, их никто не оспаривал. — Нина взяла ножницы, отрезала кусок ленты и дала Дженни для банта. — Не с кем обсуждать и советоваться. Так здорово, ничего никому не объяснять.

Дженни улыбнулась:

— Ты не струсишь и примешь вызов, иначе я подумаю, что ошибалась в тебе.

— Но я понятия не имею, как себя вести, — призналась Нина. Она смотрела на счастливые, довольные лица Оливии и Дженни. Это любовь делала их такими, но Нина знала, что не все в прошлом было легко и просто, прежде чем они сами нашли свое счастье. Дженни все потеряла в пожаре, но обрела любовь, Оливия подыскала себе мужа, который не соответствовал стандартам семьи Беллами. Но каждая верила в свои силы, и любовь дала им новую жизнь, изменила ее к лучшему. Ей казалось, что она не способна рискнуть, как они.

— Ладно, мы с ним немного влюблены, я признаю. С Грегом пока легко и просто. Но будущее страшит меня, я не знаю, что оно принесет, и удастся ли избежать неприятностей и горя. Может, не стоит и начинать, чтобы потом не разочароваться.

Оливия и Дженни обменялись взглядами.

— Не стоит так бояться. Ведь ты уже решилась, и, как видишь, все прекрасно.

В этом она не была уверена. Конечно, сейчас Грег влюблен, но пройдет время и… Она просто трусиха и придумывает проблемы, это прекрасное чувство, и она была счастлива, и, хотя счастье слишком хрупкое, она уже привыкла к нему, как наркотику.

— Я больше не хочу говорить на эту тему. По крайней мере, сегодня. Давайте готовиться к свадьбе, оставим мои сомнения и тревоги.

— Не возражаю, — согласилась Оливия, — хотя…

— «Вот грядет невеста», — раздалось пение, и в павильон вошли две кузины Оливии.

Нина помнила их имена — Дара и Франсин, они торжественно несли огромную сумку, застегнутую на молнию. Обе высокие, красивые, спортивного типа, как все Беллами. Им не надо прикладывать усилия, чтоб так выглядеть, — фамильные черты они получили с генами. За ними вошел Фредди Дельгадо, лучший друг Оливии, партнер по бизнесу. Он был необыкновенно изящен, с модной прической, с мелированными волосами, в экстравагантной одежде, которая на нем выглядела уместно. Всем становилось сразу ясно, что он порабощен Дарой. Он влез на скамью, а Дара и Франсин расстегнули сумку и достали свадебное платье и фату.

— Вот оно, — провозгласила Франсин, — после долгих терзаний выбор сделан.

Оливия в волнении сжала руку Дженни, затаив дыхание. Кузины передали платье стоявшему на возвышении Фредди, который, демонстрируя, поднял его повыше, чтобы все могли видеть. Даже Нина потрясенно ахнула. Платье было необыкновенным, сшитое по специальному дизайну из шелка цвета слоновой кости, с лифом, расшитым тюлем и прозрачными камешками-висюльками.

— Просто изумительно! — воскликнула Дженни, выразив общее мнение. — Никогда еще не видала такой красоты.

Оливия рассмеялась радостно и с облегчением. Нина поняла, что ей приятно восхищение Дженни, она боялась, что та будет ревновать, ведь ее свадьба и платье были куда скромнее. Но Оливия напрасно боялась неприязни и зависти со стороны сестры. Действительно, Дженни и Рурк поженились тихо и без помпы, но это был их выбор. Оливия влезла на скамью, встала рядом с Фредди, он приложил к ней платье, она взяла фату, надела ее, и все опять восхищенно ахнули. Нина сама не ожидала, что ее до слез растрогает эта сцена. Кажется, она становится сентиментальной. Счастливое смеющееся лицо Оливии разбудило глубоко запрятанные мечты, которые она тщательно скрывала в глубине своего сердца.

И все же она чувствовала себя немного чужой здесь. В ней срабатывал защитный инстинкт, чувство самосохранения, она не была одной из них и чувствовала иногда себя кем-то вроде нанятой прислуги. Это осталось с детства — в таком маленьком городе, как Авалон, невидимая граница с давних пор разделяла общество — граница между людьми праздными, отдыхающими здесь летом, и местными. Она понимала, что это выдуманный раздел, особенно теперь, но все же не могла избавиться от детского комплекса неполноценности.

Пока все говорили одновременно, перебивая друг друга, в павильон прибыла еще одна гостья. Нина увидела ее первой. Блондинка, высокая, уверенная в себе, в бежевом дорогом модном костюме явно от известного кутюрье и сумкой от Шанель. Каждый волосок ее светлых волос был на своем месте, как будто она только что вышла из салона красоты, ее макияж был настолько безупречен, что почти незаметен. Она выглядела так, как будто сошла с обложки модного светского журнала. Вдруг Нина узнала ее, и мир сразу покачнулся.

— Софи! — радостно воскликнула Франсин. — Ты приехала! Господа, здесь Софи!

Платье было забыто, все внимание устремилось на гостью, прибывшую издалека. Софи Беллами. Бывшая жена Грега. Она вошла и остановилась посередине, улыбаясь, и все бросились с ней здороваться, с объятиями поцелуями. Дженни поймала взгляд Нины, устремленный к дверям на кухню, в поисках пути к отступлению, и покачала головой, запрещая подруге ретироваться. Нина про себя с ней согласилась и чем скорее пройти через это, тем лучше. По тому, как присутствующие переводили взгляд с Софи на Нину или прятали глаза, она поняла, что все боятся скандала. Значит, они уже знают о них с Грегом? И… О боже… Неужели и Софи?

— Это Дженни, — Оливия за руку притянула к себе Дженни, — моя единокровная сестра. А это ее лучшая подруга — Нина.

— Рада вас видеть, — произнесла Нина, улыбаясь искренней широкой улыбкой, — этому трюку она научилась в дни своей политической карьеры. — Нина Романо.

И получила в ответ такую же сияющую улыбку, и Софи не была новичком в дипломатии.

— Очень рада наконец встретиться с вами лично. Ваша Сонет просто прелесть. Когда она приезжала к нам в Гаагу, она столько о вас рассказывала.

Итак, Софи еще не успела узнать новость дня. Или эта женщина достойна «Оскара» за такое представление. У Нины на нервной почве безумно зачесалась шея, она с трудом удержалась от почти рефлекторного движения. Надо было одеться более тщательно сегодня. Могла бы лишних десять секунд потратить на то, чтобы накрасить губы. Софи выглядела так, что Нина ощутила себя провинциальной простушкой.

— Благодарю, — отозвалась она, — за то, что показали Сонет Гаагу.

— Это было для меня удовольствием, поверьте. Хотела бы я, чтобы мои собственные дети проявляли такой интерес к городу, где я сейчас живу.

«А я желаю, чтобы ты проявила такой интерес к собственным детям». Нина отогнала эту крамольную мысль, продолжая старательно улыбаться.

Софи стала восхищаться платьем, а Нина — ее самообладанием. Она находила ее приятной в общении и холодноватой, как бриз с озера. Солнечные очки позволяли видеть лишь очертания глаз. Софи медленно сняла их и оглядела свадебный зал.

— Это вызывает во мне воспоминания.

Еще бы, ведь ее свадьба с Грегом тоже проводилась в «Киоге», сначала церемония на пирсе, потом банкет в этом павильоне, на небольшом возвышении в углу играл оркестр. И жених, который так напился, что кулаком проделал дыру в стене. Но, поскольку Нина не поняла, к кому относятся слова Софи, она промолчала. Она была уверена, что Софи не помнит ее. Такая, как Софи, вряд ли будет помнить нанятую для свадьбы прислугу.

— Спасибо, что пригласила, — обратилась Софи к Оливии.

— Как я могла тебя не пригласить?

— Я думала, что из-за развода…

— Даже не думай. Ты оказала мне честь своим приездом. Наверное, волнуешься, ведь скоро у Дэзи появится ребенок… Я тоже волнуюсь за нее.

Взволнована? Это слово, по мнению Нины, явно было не для Софи. Она была спокойна и холодна, как Снежная королева.

— О, конечно, я волнуюсь, — ответила Софи.

— Мне пора, — наконец решилась Нина, обращаясь к Оливии, понимая, что если задержится, то поставит себя в глупое положение. — До встречи, Софи. Оливия, платье восхитительное. Увидимся в день торжества.

Дженни вышла проводить подругу и, когда они шли к стоянке, не выдержала:

— Нет, ты видела? Ты ей веришь? Ну не притвора ли?

— С меня хватит. Я, наверное, не приду на свадьбу.

— О нет, только не это. Из-за нее? Ты с ума сошла.

— Но я даже не подруга Оливии.

— Но ты приглашена и не смей бойкотировать свадьбу и устраивать трагедию.

— Но это не бойкот, просто я…

— Все, хватит. Ты пойдешь. Конечно, там будут Софии и Грег, но все обойдется. Ведь теперь мы все взрослые, не так ли?

— Я как-то засомневалась.

Нина открыла дверцу своей машины.

— Подожди, — остановила ее Дженни, — ты выглядишь ужасно.

Нечего было отрицать очевидное, тем более перед Дженни, которая всегда видела ее насквозь.

— Я просто не привыкла к таким ситуациям.

Дженни, добрейшая душа, обняла подругу:

— Дорогая, ты у нас всегда была стоиком. С тех пор как забеременела еще в школе и героически родила ребенка. Так что твоя слабинка простительна.

Нина кивнула и освободилась от дружеских объятий.

— Я всю жизнь привыкла рассчитывать только на себя, а сейчас растерялась, просто не знаю, что со мной творится. Оглядываясь назад, спрашиваю себя, жалею ли я о том, что осталась одна? И отвечаю — нет. Я жила как под стеклом, выставленная на всеобщее обозрение. Люди ко мне были пристрастны, следили за каждым моим шагом, некоторые восхищались, что я взвалила на себя весь груз ответственности, пожертвовала молодостью. Ведь при этом лишаешься возможности вовремя получить образование, сделать карьеру. Но это можно пережить. Единственно, что может тебя надломить, — одиночество, когда видишь, что ты обделена любовью, именно любовью, той, которая падает как снег на голову, и от этого жизнь становится прекрасной. Любовь, которая меняет всю твою жизнь. Но когда у тебя на руках ребенок и ты борешься за выживание, то упускаешь возможности встреч, эти моменты проходят мимо тебя, и ты даже не знаешь, когда их упустила. Я уже привыкла считать, что мой шанс потерян, прошли мои лучшие молодые годы. Я хочу сказать, когда тебе за двадцать, возможность влюбиться и быть любимой совершенно естественная. И вот надо же, влюбилась в Грега. Я не испытывала ничего подобного в своей жизни. Может быть, для других этот роман не выглядит чем-то особенным, но для меня все впервые. Вот почему я так переживаю, вот почему боюсь, что все кончится разочарованием.

Обе теперь плакали. Нина взяла из машины коробку «Клинекса» и протянула одну салфетку Дженни.

— Учти. Если ты хоть одно слово скажешь своей сестре…

— Никогда и никому. Клянусь. Я хочу для тебя счастья, хотела всегда. Но мне кажется, ты зря так боишься.

Да, положение сложное, у Грега много проблем сейчас, но это совсем не означает, что он не для тебя и надо все прекратить. Постарайся успокоиться, вот увидишь, у вас все будет хорошо.

Глава 24

Грег медленно ехал по проходу стоянки перед госпиталем, ища свободное место. Найдя, припарковался и повернулся к Дэзи:

— Ну что ж. Наш последний урок перед большим событием.

Она кивнула как-то отстраненно и вылезла из машины. Грегу показалось, что она чем-то расстроена. Он подозревал, что причиной является ее мать, которая вырвалась сегодня их сопровождать. Софи хотела присутствовать при родах, поэтому должна была посетить хотя бы одно занятие. Грег заметил, как при взгляде на дочь на ее лице промелькнуло выражение тревоги. Добро пожаловать. Он уже давно жил в этом состоянии. Каждый день тревога за дочь посещала его, и гнать тяжелые мысли было бесполезно. Все трое направились к общественному центру, примыкавшему к зданию госпиталя. Чувство отчужденности возникло сразу, как только прибыла Софи. Он думал, что с ее появлением вновь ощутит отголосок той боли, которая разъедала его душу за год до развода и когда стало ясно, что больше так жить невозможно и брак пришел к концу. Но ничего подобного он не чувствовал. Он смотрел на Софи и видел женщину, которую когда-то любил, но с этим давно кончено. Как матери его детей, ей принадлежит большой кусок его жизни. Они знают друг друга, как никто другой, но стали чужими. И не надо больше притворяться, не надо делать вид, что все нормально, стараться, чтобы дети не заметили. Он наконец освободился от тягостного чувства.

Он не помнил момента, когда это случилось. Наверное, процесс шел постепенно, и он долго шел к этому, а в последнее время прибавилась еще одна причина. Причина приятная и восхитительная — Нина Романо.

— У тебя такой довольный вид, — заметила Дэзи, когда они подошли к входу в центр.

— Правда? — Он вдруг понял, что с его лица не сходит улыбка.

— Наверное, рад, что скоро все закончится, — невольно помогла ему Софи.

— Предвкушаю следующую стадию, — солгал он и открыл двери, пропуская Дэзи и Софи.

Замечание дочери заставило его отрезветь, но он продолжал думать о Нине. Его чувство к ней не оказалось поверхностным, вспышкой страсти на одну ночь. Он и раньше думал о ней, Нина давно поселилась в глубине души, незаметно чувство к ней росло и крепло, а когда он выпустил его на свободу, оно вдруг вырвалось из-под контроля и превратилось во всепожирающее пламя, в наваждение. Он не мог не думать о ней, даже сейчас, пока шел с бывшей женой и своей беременной дочерью по коридору, пока они рассаживались перед экраном на разостланные на полу матрасы.

Надо сосредоточиться на Дэзи, сейчас она важнее всего. Он представил Софи инструктору — Барбаре Маески. Барбара на первый взгляд совершенно не соответствовала такой профессии, представляя внешне квинтэссенцию всех новомодных гуру. Ученики сначала тоже были обмануты ее эксцентричным обликом и манерами, но позже столкнулись с непреклонной волей и сержантским характером. Но контраст между ней и Софи в ее европейском дизайнерском костюме и прической из модного салона был таким разительным, что Грег чуть не рассмеялся. Он знал свою бывшую жену — она определенно уже составила свое неблагосклонное мнение о Барбаре.

Она сортировала и судила людей с быстротой падающей гильотины. Ему всегда доставляло наслаждение, когда она ошибалась, это произошло, например, и сейчас с Барбарой.

— Дэзи рассказывала, что многому у вас научилась. — Таким тоном обычно Софи разговаривала с теми школьными учителями, которых считала плохими, или с провинившейся прислугой.

— Можете ничего не говорить, — прервала ее снисходительную похвалу Барбара.

Все ученики, включая Грега, ее обожали. Она вселяла оптимизм и уверенность в своих очень разных подопечных, начиная от зрелой корейской пары и заканчивая самой молодой из класса Дэзи.

— Все садитесь. У нас сегодня не будет одной пары. У Гретхен и Рэнди в прошлую среду родилась девочка, и все прошло замечательно.

Общество встретило новость одобрительным шумом. Все в классе уже успели сдружиться, как и следовало ожидать, потому что готовились к событию, которое должно изменить их жизнь. Здесь собралась странная компания: семья трансвеститов, пара гомосексуалистов со своей суррогатной мамой, несчастливая пара, уверенная, что ребенок укрепит их брак, татуированная девушка, на ней не было живого места от пирсинга, она выглядела так, как будто упала головой в подушку с иголками.

Рэнди и Гретхен здесь звали молодоженами, потому что они непрерывно и яростно ссорились и тут же мирились.

Софи, оглядев всю эту публику, составила свое мнение, и было очевидно, что не в пользу присутствующих.

Грег, хотя и присутствовал при рождении Макса, в то же время совершенно ничего не знал о различных осложнениях при родах. Зато теперь, приходя сюда каждую неделю с Дэзи, он абсолютно по-другому относился к предстоящему событию; он знал такие вещи, что постоянно испытывал страх за дочь. Но он вынужден был жить с этим и не показывать виду, особенно при Дэзи, что с ума сходит от волнения за нее.

— Поскольку сегодня последнее занятие, — сказала Барбара, — давайте остановимся на схватках.

Грег пытался сосредоточиться, но так и не смог, даже когда речь пошла о самом важном — появлении ребенка на свет. С каждым днем мысль, что Дэзи будет рожать, становилась реальнее. Появление ребенка в доме, маленького мальчика, радовало и наполняло восторгом.

Дэзи увидела свое отражение в зеркальной витрине, и ее, как всегда, потряс ее вид — распухшие ноги и щиколотки, расплывшееся лицо, и огромный живот под платьем размером с цирковой шатер. Они заехали в магазин детской одежды по дороге с курсов по настоянию Софи.

— Как ты, дорогая? — Мать взяла ее за руку.

Глядя на свою чудовищную фигуру рядом с элегантной стройной матерью, Дэзи почувствовала себя какой-то нелепой посудиной с раздутым парусом.

— Все в порядке, — отозвалась она. — Давайте войдем внутрь.

Дэзи заметила, что родители ведут себя как вежливые незнакомцы, и это наполняло ее грустью. Они не виноваты, конечно, что пришлось развестись. Если двое не могут жить вместе, не любят больше и терпят друг друга исключительно ради детей, развод неизбежен. Целый год они пытались сохранить семью, цеплялись друг за друга, Дэзи помнит частые скандалы, как ей было больно, когда она становилась их свидетелем. Боль осталась до сих пор и, может быть, навсегда. Потом мать сражалась за то, чтобы дети жили с ней, было принято решение в ее пользу, но это обернулось полным провалом. Кроме детей, у нее была другая глобальная проблема: мама спасала мир, а точнее, маленькую провинцию на юге Африки, обвиняя военных в преступлениях против человека. И от ее работы зависела жизнь и смерть многих людей. И чтобы продолжать свое благородное дело, мать должна была жить в Гааге, где располагался Международный трибунал. Для Макса и Дэзи там была выбрана привилегированная школа, где учились дети многих национальностей. Казалось, все просто — дети с матерью, так часто бывает при разводах. Случается каждый день. Но получился кошмар. Макс немного больше протянул в чужой стране и враждебном окружении, а Дэзи еще раньше тяжело заболела.

Только потом выяснилось, что причиной болезни была беременность. Дэзи помнила до сих пор страдальческое выражение на лице матери, когда они с Максом сказали ей, что хотят жить с отцом в Америке. Они переедут в Авалон, где у семьи Беллами были исторические корни. Идеальное место, где можно укрыться и переждать, пока снова наладится жизнь. И мать, обычно стойкая в своих убеждениях, на этот раз, после длительных переговоров с семейным психологом, сдалась. Дети уже были травмированы разводом, и она не хотела принуждать их жить за океаном, вдали от друзей и родных, в чужом для них мире. Но она не могла себя сломать и бросить любимое дело, хотя вначале была полна решимости даже поступиться карьерой ради детей.

Дэзи помнит, как задрожал голос матери, когда она сказала: «Я тоже останусь в Штатах вместе с вами, дети». Они понимали, чего стоило ей это решение.

Впрочем, все, включая ее саму, знали, что ничего из этого не выйдет. И Дэзи до сих пор становится стыдно, когда она вспоминает свою мстительную жестокость, с которой она заявила матери, что она только напрасно поедет, они смогут жить и с отцом, а она пусть занимается своим любимым делом.

И мать каждые несколько недель совершала трансатлантический перелет, и эти частые перелеты изнуряли ее и часто диктовались необходимостью, долгом и чувством вины перед детьми, а прилетев, она встречалась с дерзостью Макса и бессердечием Дэзи… Макс несколько раз ездил навестить мать, но Дэзи ни разу. И тогда она цинично определила про себя причину развода. Она серьезно считала, что брак был подорван именно стремлением матери к совершенству, быть идеальной женой, идеальной матерью и одновременно идеальным борцом за мир, спасая обездоленных африканцев. Ей пришлось признать, что такое невозможно, надо выбирать. Теперь она желает быть идеальной бабушкой, раз не удалось стать идеальной матерью. Этим и объясняется сегодняшний поход в магазин. Магазин назывался «Новое начало». Дэзи уже приобрела самое необходимое — колыбель, сиденье для машины, манеж, а ее кузины подарили роскошный набор — душ с ванночкой, достойный ребенка королевской крови, но Софи настаивала на покупке приданого для новорожденного. Дэзи сдалась, она знала, что мать знает толк в шопинге, как никто другой.

Она шла между родителями, и на миг возникло давнее детское чувство защищенности, когда казалось все легко и просто. Дэзи вспомнила, что, когда родители решили расстаться, она сначала надеялась, что они помирятся, передумают и снова сойдутся. Сейчас она понимала иллюзорность таких надежд, это было невозможно. Но Макс, к сожалению, не дорос до понимания. Он все еще жил фантазиями и надеждами, что они снова станут одной семьей. Впрочем, очень скоро и Макс поймет, что поезд давно ушел и восстановление невозможно.

Дэзи знала теперь точно то, о чем подозревала раньше, — у отца был роман с Ниной. Пару дней назад, когда она в сотый раз за ночь пошла в туалет, она увидела, как он возвращался домой в четыре утра. Смутившись, он стал объяснять, что услышал шум и думал, что енот залез в мусорный контейнер. Так она и поверила…

Она заметила, что продавец смотрит на их троицу с недоумением, очевидно пытаясь понять, кто есть кто. Родители никак не тянули на дедушку с бабушкой. Можно вполне предположить, что это приемные родители, которым она родит ребенка.

Такие вещи случались. Семейный психолог вначале рассматривал вариант опекунства и усыновления, внутрисемейный, но Дэзи, посомневавшись секунд десять, отвергла. Это был самый легкий для нее выход. Потом ей пришло в голову избавиться от ребенка, но она не смогла этого сделать. А оставив ребенка, решила окончательно, что сама будет его воспитывать.

Тогда она не осознавала до конца всю важность такого решения, она поступила так не из особых убеждений, что делает правильный выбор. Потом стало поздно что-либо менять, и оставалось лишь подчиниться обстоятельствам и ждать, когда это все разрешится само собой.

Надо было сказать родителям, что Логан не захотел отказываться от прав на отцовство. Мало того, он вдруг внезапно приехал и не только отказался принять ее условия, но еще и поставил ряд своих. Хотя она, разумеется, не собиралась их выполнять, но это поставило отношения в тупик. Надо бы сказать родителям, но сейчас она не готова, скажет позже.

Впрочем, была тема, которую она будет обсуждать обязательно. Свое будущее. Она давно откладывала, зная, что отец выйдет из себя, как только услышит о ее планах.

Мать показывала матросский костюмчик кукольного размера:

— Как ты находишь?

— Абсолютно восхитительный. — Наверное, это действие гормонального сбоя, потому что у нее мгновенно от умиления увлажнились глаза. Она трогала ткань — такую нежную, мягкую и пушистую — и чуть не плакала.

— Тебе нравится морская тема?

— Конечно.

Отец рассматривал коляски и сделал выбор в пользу модели, похожей на тележку для гольфа. Она чувствовала возрастающее напряжение между родителями, которое грозило разразиться штормом. Она для них как резиновый коврик для снятия напряжения. Почему она решила, что прийти сюда с ними хорошая идея?

Потому что разведены они или нет — оба остаются ее родителями. И они будут дедушкой и бабушкой Эмиля. Поэтому им обоим лучше смириться и привыкнуть к этой мысли.

Глава 25

Настал вечер накануне свадьбы Оливии. Нина была счастлива безмерно, потому что, наконец, Сонет была дома. Сейчас они втроем — Нина, Сонет и Дэзи — сидели на верхней палубе в длинных плетеных шезлонгах и пили чай со льдом, наслаждаясь приятной погодой и красотой озера. Волна жары спала, а Нина иногда приписывала именно ей причину безумного, на грани помешательства, увлечения Грегом, вернее, их обоюдной, внезапно вспыхнувшей страсти. Иначе как наваждением это не назвать. Вслед за первой ночью последовали другие, и это продолжалось до приезда Сонет. Теперь, когда стало прохладнее, она уже понимала, что конечно же не жара была причиной этого наваждения. Хотя бы потому, что она до сих пор сходит по нему с ума. Все ее старания убедить себя, что не стоит связываться с мужчиной, у которого сплошные семейные проблемы, были напрасны. Ничего из этого не получилось. Она влюбилась.

А теперь ей даже щекочет нервы сложность положения, в котором оба оказались. Она готова участвовать в его судьбе, готова на все ради него. Нина перевела взгляд на дочь. Надо ей сказать, и поскорее. Но при одной мысли об этом она холодела, становилось так страшно, что она не знала даже, с чего начать.

Пока она просто наслаждалась присутствием Сонет, приятным вечером, глядя на дочь с подругой. Они напоминали ее и Дженни в юности, подруги, которые доверяют друг другу все свои секреты. Сонет после перелета через океан мужественно боролась со сном и пока держалась. Обе девушки сейчас стояли перед одним из главных событий в жизни. Сонет начинала учиться в колледже, Дэзи готовилась дать жизнь ребенку. Обе так и излучали молодость, они волновались перед ожидавшим их будущим. Свойственная молодежи смесь беспечности, наивности и уверенности, что они добьются всего, чего захотят.

— Послушай, я просто не дождусь, когда вас познакомлю, — говорила Дэзи, речь шла о Джулиане Гастине. О нем она была готова говорить постоянно. — Я тебе посылала его фото, но он еще красивее в жизни и оригинальнее.

— Что ты говорила ему обо мне?

— Что ты совершенна до неприличия, но это тебя не портит.

— Как верно, — засмеялась Сонет, — ну вылитая я.

— Сама посмотри. Ты чудо. Круглая отличница, и за лето ты успела многому научиться, побывала в Европе на практике, так что теперь ты чудо в международном масштабе.

Сонет вдруг зевнула.

— Не хочу слушать больше. Получается, что я настоящая зануда.

— Слушай, ты кого-нибудь встретила этим летом? Какого-нибудь парня, я имею в виду.

— Привет, это же военная база. Там просто кишело вокруг одними парнями. Но никто мною особенно не заинтересовался. Они все искали девушек, как бы сказать, полегче. Ну, с которыми можно весело провести время, ты понимаешь, что я имею в виду. — Сонет решила еще в школе, что никогда не пойдет на секс до брака, и это грело сердце Нины.

— О, разумеется, уж я-то знаю.

— Ладно, — сказала весело Нина, чтобы прекратить разговор на скользкую тему, — пойду отнесу стакан, а вы пока посекретничайте.

Она пошла на кухню и стала мыть посуду, стараясь производить как можно больше шума. Сонет не делала из своей клятвы секрета, но Нина знала, что ее решение серьезно. И неудивительно. На примере матери Сонет видела, к чему приводит ранний секс, и решила выбрать другой путь.

Нина включила радио и, напевая негромко, сложила сухое белье и отнесла простыни в комнату, предназначенную для дочери. Комнатой это помещение назвать было трудно, скорее кубрик с двухъярусной кроватью и окном-иллюминатором. Сонет, в отличие от матери, любила во всем порядок, наверное, унаследовала привычку от отца, все ее вещи были разложены и развешаны по местам, прямо-таки в армейском порядке. Подарки, привезенные из Европы, она поставила и положила на полку — маленькие сувениры из керамики и мотки кружев ручной работы.

Когда Нина вернулась на палубу, девочки сидели молча. Дэзи посмотрела на нее:

— Она заснула. Перелет в конце концов сделал свое дело. Может быть, мы ее общими усилиями положим в кровать?

Нина погладила лоб дочери:

— Я попозже ее отведу.

У Дэзи воодушевленно блестели глаза.

— Я так рада, что она вернулась.

— Я тоже. — Нина пока и думать не хотела, что дочь скоро опять уедет, и надолго. — Ты, наверное, волнуешься, ведь завтра такое большое событие для семьи.

— О, меня волнует и еще кое-что.

— Надеюсь, у тебя все в порядке?

— Все хорошо. Немного трудно с мамой, но это ожидалось. Она здесь не в своей тарелке, Авалон — не для нее.

— Конечно, это резкий переход из центра Европы в такую глушь. Но твоя мама освоится.

Наступило напряженное молчание. Нина хотела кое о чем расспросить Дэзи, но боялась показаться назойливой. Лучше подождать и послушать, что та сама скажет.

И долго ждать не пришлось.

— Знаешь, я раньше думала, что придется остаться с отцом навсегда, потому что он во мне нуждается. Я перед ним в долгу. Но мне всегда хотелось, чтобы он нашел свое счастье и мог обойтись без меня.

Нина насторожилась. Она не это ждала услышать.

— Давай внесем ясность, — сказала она, — ты говоришь об отце?

— О ком же еще?

Нина была растрогана. Хотелось бы ей, чтобы Сонет так заботилась о ней, так беспокоилась. Но Нина почувствовала, что разговор затеян неспроста.

— Наверное, ему ты об этом ни словом не обмолвилась, верно?

— Он сказал бы, что с ним будет все в порядке, что абсолютно не о чем беспокоиться. Но все изменилось, когда рядом с ним появилась ты. Больше я не беспокоюсь.

— Что значит появилась? Я всегда была здесь, всю свою жизнь.

— Я имела в виду, что теперь, когда вы сейчас вместе с папой, впервые за долгое время я за него не беспокоюсь.

Нина поняла, что краснеет. Интересно, насколько Дэзи уже осведомлена об их отношениях. И решила сыграть непонимание.

— Дэзи, не хочу тебя вводить в заблуждение. Я работаю на твоего отца. И это не навсегда, у нас временное соглашение. И все может кончиться.

— Но пока вам это не грозит, — с уверенностью сказала Дэзи. — Все видят, как вы счастливы. И всем от этого только хорошо. — Она взглянула на мигающий свет свечи в подсвечнике. — Я не хочу провести здесь всю свою жизнь. — Она почти перешла на шепот. — Я хочу перемен и для себя, и для ребенка, хочу новой жизни, я так давно мечтала уехать. Быть самостоятельной, жить собственной жизнью, но меня здесь держала тревога за отца. Он и сейчас сойдет с ума, если узнает о моих планах, но это решено. У меня было такое впечатление, что я попала в ловушку. Я просыпалась ночью, и меня охватывала такая паника, что я начинала задыхаться от безысходности. Но теперь, когда я вижу вас вместе…

— Дэзи, думай о себе и ребенке. Не надо принимать решения, оглядываясь на отца. Ты не можешь прожить свою жизнь ради других и будешь несчастной, если сделаешь так.

— Я все лето так жила. Спасибо, что поддержала. Имею в виду мое стремление жить своей жизнью. Что ж, мне, пожалуй, пора. — Она тоже зевнула, встала и потянулась.

Когда она ушла, Нина накрыла дочь легким одеялом, а сама, не находя покоя, долго стояла, глядя на воду, на лунную дорожку и проплывающие низко по небу облака, гонимые бризом. Как сказала Дэзи? «Все рады видеть вас вместе». Но Дэзи не знала, что сама Нина не стремится к постоянным отношениям. Вернее, не стремилась. И что опять у нее появились сомнения. Что, если она совершает ошибку? Ее стремление наверстать упущенное, наконец жить для себя, наслаждаться свободой и возможностями сделать карьеру — все это настолько прочно укоренилось в ее мыслях, что она не могла себе представить, что придется связать свою жизнь с мужчиной, еще таким, как Грег, с его комплексом проблем, сыном-подростком, дочерью, которая вот-вот подарит ему внука. Когда уехала Сонет, она была полна надежд — в планах было сначала управлять гостиницей, потом получить ее в свою собственность, но этого не случилось. Она не получила гостиницу, но ее жизнь расцветилась новыми неожиданными красками, она встретила любовь, о которой мечтать не могла, даже не подозревала, что такое возможно.

Но было кое-что, в чем она не хотела признаться даже самой себе. Когда она теперь думала о своем будущем, оно неразрывно связывалось с образом Грега Беллами. Ее сердце и мысли заполнил он. Все лето она пыталась противиться, без конца приводя доводы против, главный — он не для нее, они совершенно разные. Вернулись комплексы детства, когда она чувствовала себя прислугой рядом с семейством Беллами.

Как стремительно он вошел и заполнил ее жизнь, она уже привыкла к нему и ждет его прихода каждую ночь, горя нетерпением. Даже сейчас, когда рядом дочь, она не может его забыть и жаждет снова его объятий, хочет быть с ним вместе. Она помнила вкус его поцелуев на своих губах, помнила его запах, его смех, она безумно скучала по нему. Нина ни разу не сказала и не дала ему понять, как много он для нее значит. Боялась? Чего она еще ждет? Это ее самая ужасная ошибка, которую надо исправить. Часы показывали за полночь. Надо идти спать. Скорее бы утро. Завтра она ему все скажет. Тем более этот день будет знаменательным — состоится свадьба Оливии.

Настал долгожданный день торжества. Грег одевался в одном из летних домиков, переоборудованном в гардеробную. Когда-то здесь жили дети, отдыхающие летом в лагере «Киога». Он помнил, как после отбоя наступало время для всякого рода проказ и шалостей, ночных рейдов на кухню и страшных историй про привидения. Сегодня здесь одевались, готовясь к церемонии, друзья жениха и шаферы. Грег увидел, что Макс испытывает затруднения с застежкой плоеной манишки.

— Мне не справиться с этим. — Макс, наклонив голову, пытался рассмотреть пуговицы.

— Папа, — обратился Грег к своему отцу, — у Макса проблемы.

Чарльз Беллами, как всегда безукоризненный, с серебряными волосами и идеальной осанкой, улыбнулся своему младшему внуку.

— Никогда не перестану быть полезным. Всегда вам пригожусь. В свое время я тоже изрядно повозился с этой застежкой.

— Зачем все это? — возмущался Макс. — Сделали бы молнию. Так проще и удобнее.

— Молодой человек, чтобы тебе было известно, это пуговицы Данхилл из настоящего жемчуга, точно такие же были на рубашке в тот день, когда я женился. Это было пятьдесят один год назад, тоже в лагере «Киога». — Он гибкими не по возрасту пальцами проворно застегнул пуговицы. — Ну-ка, расскажи, как ты провел лето?

Макс безразлично пожал плечами:

— Нормально.

— Что значит — нормально?

— У меня есть работа в команде «Шершней». — Макс оживился. — И поэтому сейчас все нормально.

— Должен сказать, что ты счастливчик, если работаешь в профессиональной бейсбольной команде.

— Да. Нина мне помогла туда устроиться. Нина Романо — она все может.

Да, верно сказано про Нину. Грег виделся с ней редко в последнее время, потому что приехали Сонет и Софи и из-за суматохи с приготовлениями гостиницы к наплыву гостей. «Уиллоу» была полностью заполнена, причем основная часть постояльцев — те, кто прибыл на свадьбу. Ему трудно было выкроить время, чтобы увидеться с Ниной, хотя он готов был не расставаться с ней ни на минуту. Он проводил бы с ней все дни и все ночи, чтобы быть рядом, смеяться, разговаривать, заниматься любовью. Быть влюбленным, любить ее.

Он подал Максу шелковый галстук.

— Может быть, обойдемся без него?

Чарльз уже спешил на помощь внуку. Грег засмеялся.

— Но это же просто нелепо, — возмущался Макс, — я буду похож на гея. И еще ботинки жмут. — Он указал вниз на свои ноги в сверкающих лаком оксфордах.

— Не ной, не поможет, так надо.

— Ну почему из этого делают такую шумиху и поднимают невероятную суматоху, напяливают галстуки и смокинги, — ворчал Макс, — тем более что большинство потом разводится.

Грег понимал, что это был камешек в его огород. Макс специально хотел его задеть, но сейчас было не время для семейных разборок.

— Ты видишь все в черном свете, приятель.

— Но это правда, — настаивал Макс.

Грег видел, что отец прислушивается к их разговору. Самое трудное было, конечно, сказать о разводе детям. Но на втором месте были родители. Он в тот день чувствовал себя таким несчастным, ему было стыдно перед ними. Осуждения не было, они, конечно, предложили поддержку, но Грег понимал, что несет ответственность за то, что позволил трещине разрастись и не сделал ничего, чтобы спасти брак.

Грег взял шелковый галстук из рук отца и стал повязывать на шею сына, оказавшись с ним близко, лицом к лицу.

— Послушай, сынок. Никто не застрахован от неприятностей. Люди часто влюбляются, и иногда эта любовь длится всю жизнь, как, например, у бабушки с дедом. В других случаях этого не случается, как у нас с мамой. Но это не причина перестать надеяться на лучшее. И каждая свадьба предполагает, что брак будет прочен и любовь продлится долго. Сегодня такой любви мы желаем Оливии и Коннору, для них это самый важный день, именно поэтому сегодня мы надеваем специально для такого торжественного случая смокинги и рубашки с жемчужными пуговицами. Стой спокойно и дай мне закончить. — Он отступил, любуясь своей работой. И гордясь сыном.

— Взгляни, папа. Он выглядит на миллион баксов.

И Макс действительно сейчас был хорош. Благодаря усилиям одной из своих кузин он был тщательно причесан, лицо отмыто до блеска. За последний год он здорово вырос, раздался в плечах и приближался к порогу превращения подростка в юношу.

— Можно мне теперь уйти?

— Постарайся не запачкаться. — Грег ощутил на себе взгляд отца.

— Так когда я увижу эту всемогущую Нину Романо? — спросил Чарльз.

— Кого? — спросил Филипп, стоя перед зеркалом и удивительно сейчас похожий на отца.

— Нина Романо, партнер по бизнесу Грега.

Филипп наклонился ближе к зеркалу, рассматривая свое лицо.

— Да, она придет, — ответил Грег, — должна быть на приеме.

— Грег по ней с ума сходит, — заявил Филипп, — он считает почему-то, что никто этого не знает, но знают все.

Грег за рубашку оттащил брата от зеркала.

— Заткнись, — прошипел он. — Разве у отца невесты нет обязанностей, почему ты здесь прохлаждаешься, не могу понять. — И, оттеснив брата локтем, сам встал перед зеркалом, завязывая галстук.

— Оливия сейчас со своей матерью.

У Филиппа на лице появилось страдальческое выражение. Он развелся давно, но до сих пор бывшая жена доставляла ему много неприятностей. Особенно она неистовствовала, когда узнала, что у него есть взрослая дочь. Грег даже преисполнился благодарностью к Софи, которая не доставила никаких проблем. Во время развода она вела себя точно так же, как и во время брака, — отстраненно. Чарльз не отставал от сына:

— Я хочу с ней познакомиться, с Ниной Романо. Так у тебя с ней серьезно?

Грег ловко завязал галстук и сам удивился своей сноровке, он уже не помнил, когда в последний раз надевал смокинг. Кажется, это тот самый, который он надевал на свадьбу Филиппа, а потом и на свою собственную. Оба брака потерпели фиаско. Наверное, этот смокинг приносил неудачу.

— Я не сошел с ума, чтобы повторить все снова.

— Почему тебя должна останавливать неудача с первым браком?

— Я не хочу все испортить и на этот раз, папа.

— Что ж, приложи все усилия, чтобы не испортить, но не загадывай на будущее.

Грег шел по территории лагеря по заросшим тропинкам мимо игровых полей, летних домиков, и ему вспомнилось детство. Он увидел Макса и других ребят в бальном павильоне; сняв пиджаки, они бросали кольца. Грег, проходя мимо, крикнул сыну, чтобы тот не запачкал рубашку.

Мысли вернулись к Нине, но гости еще не прибыли. Может быть, надо найти Софи. В конце концов, это было то самое место, где они сыграли свою свадьбу. Это было давно, и он не испытывал никаких сентиментальных воспоминаний относительно прошлого. Интересно, что сейчас испытывает Софи, такое же безразличие? Он мало уделял ей времени со дня ее приезда в Авалон. Она тоже не стремилась к встречам. Раны затянулись, и никто из них не желал их бередить. Они оба прилагали усилия, и успешно, чтобы вести себя пристойно, быть вежливыми и терпимыми. И это у них сейчас получалось лучше, чем раньше, когда они были мужем и женой.

Он вспомнил, как Макс говорил о свадьбах. Неужели у него остались только горечь и память о худшем? Ведь были времена семейного счастья и радости. Правда, постепенно они таяли, и трудно отрицать это. Никто не хотел выяснять, почему на отношения надвигается тень, как облако постепенно закрывает солнце. Когда все четверо были вместе, они уже не были счастливы, как раньше, особенно к концу, прежняя близость исчезла, а ссоры и скандалы участились. Конечно, они оба сохранили любовь — к детям.

Софи как-то неуловимо изменилась, хотя Грег и не мог понять пока причину. Она все еще сохраняла свою нордическую красоту, и ее профессиональная карьера была успешной. Но, оставаясь с детьми, она была растерянна и даже не находила с ними общего языка. И они от нее все больше отдалялись. Их холодность ее ранила, это было заметно. Даже ее ледяной панцирь дал трещину.

Надо было поинтересоваться, как у нее дела. А надо ли? Роль бывшего мужа давалась ему нелегко. Но он старался быть к ней терпимым. Может быть, если бы он относился к ней раньше, как сейчас, то не случилось бы того, что случилось.

— Эй, — позвал он, входя в летний домик, где царило женское общество. Там были свалены букеты, коробки, ворохи лент и всякие нужные для церемонии предметы.

Софи стояла в стороне в летнем голубом платье без рукавов и гладила такого же цвета жакет. Как и все, что делала Софи, она делала это профессионально, просто непревзойденно умела отгладить любую мелкую деталь, так что вещь потом выглядела как новая.

Грег вспомнил Нину, которая, наверное, не выгладила ни одной вещи в своей жизни и не собиралась этого делать. Он постоял, раздумывая, что предписывает этикет. Должен он с ней объясниться? Она стояла перед ним — незнакомка, но которую когда-то он знал очень близко. Как и она его. Он помнил день, когда сказал, что собирается продать свою фирму и переехать из Манхэттена в Авалон.

— Ну, разумеется, — только и сказала она, но в этих четырех словах был весь смысл их отношений. Они, наверное, и прикончили их брак.

Пока длился развод, она была так же холодна и не старалась выяснять отношения. В ее характере и раньше просматривалось стремление избегать неприятных вопросов, поэтому она хотела лишь поскорее уехать, затеряться в незнакомом городе среди незнакомых людей. Может быть, эти люди знали ее другой. Может быть, с ними она и была другая. Они видели в ней грамотного сотрудника, преданного своему делу. Он никогда не интересовался ее служебной деятельностью. Зато он хорошо знал ее привычку уходить от проблем, это было свойственно Софи уже в юности, она сбежала на практику в Японию, когда с Грегом надо было выяснять отношения. Правда, тогда никто из них не догадывался, что она уже беременна.

Так было всегда. Она не желала впускать его в свою личную жизнь, а если он интересовался, просто уходила от ответа.

— Тебе что-то нужно, Грег? — спросила она, подняв глаза от гладильной доски.

— Просто пришел посмотреть, как ты.

Она продолжила гладить.

— Определенно есть причина. Зачем ты пришел?

— Просто мне не все равно, как мы выглядим сейчас со стороны и в глазах детей. Я хочу хотя бы внешне сохранить видимость хороших отношений, ради детей и ради нашей прежней жизни. Так что я могу для тебя сделать?

Она тонко улыбнулась:

— Нет, спасибо. Ты уже сделал.

— Эй, пап, мам, можно с вами поговорить? — Перед ними вдруг возникла Дэзи. — Вы можете уделить мне несколько минут?

Она выглядела такой юной сейчас, с волосами в пластиковых бигуди, как девочка, играющая во взрослую, только это была реальность, а не игра.

— Впрочем, разговор, наверное, займет больше времени, и я выбрала не самый удачный момент, но так трудно застать вас вместе.

Это было правдой, они с Софи просто мастерски научились избегать друг друга.

Дэзи переводила взгляд с одного родителя на другого.

— Прежде всего, — начала она, — я хотела вас поблагодарить. Я никогда вас не благодарила, но сейчас говорю — спасибо. За все, что дали мне в этой жизни, за то, что были так великодушны ко мне, когда узнали о беременности. О большем трудно даже мечтать.

Грег подумал, взглянув на Софи, что так, по-доброму, Дэзи давно не говорила с матерью. Софи растроганно заморгала, прогоняя слезы, хотя лицо оставалось бесстрастным.

— Детка, ты знаешь, мы готовы все для тебя сделать, — сказал он.

Она кивнула:

— Мне нужно кое-что вам сказать. Папа, я знаю, ты думал, что я останусь с тобой и буду помогать работать в гостинице. Я много думала и решила заняться другим делом, поэтому должна уехать.

У Грега перехватило дыхание, как будто ему неожиданно нанесли удар в солнечное сплетение, что затруднило ответную реакцию. Он стоял и молчал.

Софи никак не реагировала.

— Ты знала об этом? — выговорил он с трудом.

— Прекрати, — резко сказала Дэзи. — Вы можете раз в жизни спокойно меня выслушать? И не поругаться.

Грег молча, подозрительно прищурив глаза, смотрел на бывшую жену. Софи спокойно ждала, что последует дальше. Что предложит дочь. Может быть, у нее появилась надежда, что Дэзи поедет с ней в Европу.

«Только через мой труп».

— Я собираюсь уехать из дома.

— Дэзи, но сейчас не время…

— Я должна думать о своей жизни, папа. О моем будущем. Пока еще не до конца уверена, но кажется, что оно не здесь. Не в этой гостинице. У меня одна жизнь, и я не хочу провести ее так, как от меня ждут другие, или потому, что родители сами выберут, где я должна жить и что мне дальше делать.

Сотня готовых возражений уже висела на языке у Грега, и, хотя он, стиснув зубы, хотел промолчать, у него невольно вырвалось:

— Твоя жизнь здесь.

— Может быть, и здесь. А может, и нет. Но я должна сама это решить.

В воздухе запахло горелым.

— Софи, — опомнился Грег.

Она схватила утюг, на голубой ткани остался коричневый след. Софи расстроенно покачала головой:

— Жакет испорчен, — и обратилась к дочери: — Но, Дэзи, уже приготовлена прекрасная детская в доме отца. Ты что, не хочешь больше там жить?

— Я же сказала, что ценю все и благодарю, — повторила Дэзи поспешно, пытаясь умиротворить отца, — но мне не нужна комната. Мне нужна моя жизнь. Я не говорю, что уезжаю завтра, но я все равно уеду. Я подожду Рождества и начала весеннего семестра. Я хочу жить самостоятельно, иметь работу, чтобы себя обеспечить, и я хочу учиться. Я уже послала документы в колледж в Нью-Платц.

Грег не мог больше сдерживаться. Это был наивный план в духе той прежней Дэзи.

— Но я не понял. Я купил гостиницу, чтобы ты могла спокойно здесь жить.

— Может быть, надо было сначала спросить меня, — отрезала она.

— А может, ты должна была спросить меня, прежде чем отдаваться этому… — О, вот ужас. Зачем он сказал это. Увидев выражение лица Дэзи, он умоляюще произнес: — Дэз, я не хотел…

— Я знаю, папа. Не волнуйся. — Ее лицо исказила гримаса боли, и она прижала руку к пояснице.

— Но я просто поражен. Ты представляешь, как тяжело тебе будет?

— Но многие вещи даются с трудом. Например, покорить Эверест. Родить ребенка. И много чего еще.

Он беспомощно посмотрел на Софи, ожидая поддержки.

— А ты что молчишь? Скажи ей.

Софи неожиданно заявила, строптиво вздернув подбородок:

— Она теперь взрослая женщина. И я не буду указывать, что ей делать.

— Мама права, — вмешалась Дэзи, не давая им возможности поскандалить, — я просто хочу жить самостоятельно.

— Но это безумие. Ты должна быть с нами, ты не сможешь жить без помощи семьи одна, с маленьким ребенком.

— Но, папа, я скажу два волшебных слова. Трастовый фонд, — напомнила Дэзи, — дедушка позаботился обо всех внуках.

Грегу хотелось кричать, доказывать, он сдерживался изо всех сил. Но трастовый фонд действительно был. Все верно. Потом сказал:

— Но ты слишком молода. Я не могу позволить тебе уехать.

— Папа, выслушай меня. Это моя жизнь. Мое решение. И Нина сказала…

— Нина? — спросила Софии. — А при чем здесь Нина? Какое отношение она имеет к твоей жизни?

Грег вспомнил, что Дэзи уже говорила о своих откровенных беседах с Ниной.

— Так это Нина тебе посоветовала?

— Нет, я сама приняла такое решение. Я знаю, что остаться с тобой, здесь, кажется единственным правильным выходом в моем положении. Мне здесь будет спокойно и безопасно. И долгое время я себя пыталась убедить, что так и надо поступить. А потом поняла, что решение остаться продиктовано тем, что я боюсь оставить одних, тебя и Макса. Но я должна уехать, папа. Сделать это для себя. — Она обняла по очереди родителей. — Это все, что я хотела вам сказать. Увидимся после церемонии.

Как только она вышла, Грег повернулся к Софи. Она жестом руки заставила его замолчать:

— Прежде чем ты что-нибудь скажешь, я хочу тебя заверить, что не имею к этому никакого отношения.

— Я знаю. — Его начинало жечь нетерпение увидеть Нину.

Софи удивленно подняла брови:

— Ты понимаешь, что это не моя вина?

— Софи…

— Мы делаем успехи. Конечно, может быть, из ее идеи ничего не выйдет. Поэтому пока незачем беспокоиться.

Но ему как раз было о чем беспокоиться, и еще как. Он лучше знал свою дочь. Она всегда была скрытной, молчала до тех пор, пока не принимала какого-то решения, и не стала бы сейчас просто так пугать родителей. Нет, она серьезно и бесповоротно все решила для себя.

Глава 26

Пока они ехали по дороге вдоль озера на свадьбу, Нина пыталась скрыть свою нервозность. Поймала себя на том, что дважды принималась крутить прядь волос — верный признак.

Сонет чутко улавливала настроение матери и посмотрела на нее, оторвав взгляд от дороги.

— Успокойся, мам. Я не забыла, как водить машину, пока была в Бельгии.

Нина обрадовалась, что дочь отнесла ее волнение на свой счет.

— Я знаю, но ты отвыкла. Практики не было, и это сказывается. Поэтому я и посадила тебя за руль, чтобы ты вспомнила. Практика — великая вещь в деле вождения.

— Папа разрешал мне ездить по базе на мопеде, только с таким маленьким моторчиком, что невозможно было ехать быстро.

Нина похолодела.

— Ты мне об этом не рассказывала.

— Не хотела тебя расстраивать.

— Ты должна все мне рассказывать, мы же договорились. Даже самые неприятные вещи, я хочу все с тобой разделить — и хорошее, и плохое.

— Мам, ты и так все время в курсе всех моих дел. Я ничего не скрываю.

Нина подумала, что дочь знает ее, как никто бы другой. Она единственная на свете, кто любит и понимает ее.

— Как тебе жилось в семье отца?

— Да все в порядке, было даже интересно.

— В каком смысле?

— Я раньше никогда не видела, как люди живут в браке. Знаешь, я поняла, что папа с Анжелой счастливы, им хорошо вместе. Конечно, есть и проблемы, но они так заботятся друг о друге.

Нину тронули слова дочери.

— Вот такого брака я хочу и для тебя. — Прекрасно, что Сонет живет в нормальной семье, она хотела, чтобы дочь увидела, что несет брак — и счастье, и подводные камни, — и потом научилась преодолевать их, чтобы трогательно держаться с мужем за руки и после пятидесяти.

Поворот на «Киогу» был украшен связкой белых воздушных шаров.

— А я хочу такого семейного счастья и для тебя, мамочка.

Нина сразу подумала о Греге, и, как всегда, ее захлестнула теплая волна воспоминаний. Она стала смотреть в окно, чтобы скрыть свое волнение от дочери, они как раз ехали по дороге, затемненной с обеих сторон густым лесом. И наконец, пытаясь преодолеть смущение, глубоко вздохнула.

— Мам? — спросила Сонет, удивленная ее молчанием.

— Очень мило с твоей стороны, — отозвалась Нина.

Они приехали перед началом церемонии. Лагерь «Киога» был великолепно украшен, а паркинг забит машинами. Гостей было много, этого события ждали давно. Нина огляделась вокруг — Грега нигде не было видно.

Она долго лежала без сна прошлую ночь, раздумывая, что скажет ему сегодня. Он так легковесно сделал заключение, что они оба влюблены, как будто сообщал прогноз погоды. «Признайся, ты любишь его, ты просто помешана на этом мужчине». Она никогда не испытывала ничего подобного, впрочем, и опыта в любовных делах у нее было маловато. Нина не хотела, вернее, долго сопротивлялась, прежде чем ему уступить, потому что считала, что после первой ночи все и закончится. Но оказывается, все только начиналось. Наоборот, они стремились быть вместе и использовали любую возможность, чтобы встретиться. Вместо легкого, ни к чему не обязывающего романа возникло нечто большее.

Роман — определение звучало как-то неясно и слишком драматично. У Нины раньше не было настоящих романов. Она встречалась с мужчинами, но ни с кем не было серьезных отношений. Так и надо было продолжать, когда она стала свободна, — встречаться без серьезных намерений. Вместо этого она по уши влюбилась в Грега, и теперь ей страстно хотелось каждую минуту быть рядом с ним.

Два ряда кресел для гостей разделял широкий проход, он вел к арке из цветочных гирлянд и возвышению.

— Правильно, что они на стали затевать всю эту ерунду с выходом подружек и друзей жениха, — одобрила Сонет, пока Макс провожал их на выделенные для них места. Ему поручили рассаживать прибывающих гостей.

— Спасибо, Макс, ты сегодня выглядишь на миллион баксов. Серьезно, ты просто неотразим, — заметила Дэзи.

Он вспыхнул до корней волос.

— К вам просьба — не разговаривать во время церемонии.

— Мы с тобой потанцуем после, на балу, — добавила Сонет.

— Если тебе повезет.

— Мне всегда везет.

Нина смотрела ему вслед, когда он отошел проводить других гостей.

— Ты заставила его покраснеть, Сонет.

— Ему двенадцать, мам, и он краснеет по поводу и без повода. Дэзи сказала, что ты помогла ему этим летом, это очень мило с твоей стороны.

— Легко быть милой по отношению к такому мальчику, как Макс.

Нина все пыталась незаметно для окружающих отыскать взглядом Грега. В передних рядах уже собирались члены семьи Беллами, все как один красивые, высокие и очень элегантные, начиная от старейшин — Чарльза и Джейн — до Макса, младшего из внуков, который уже сейчас обещал стать таким же красавцем, как все мужчины этого рода. Но блистательная внешность не спасала их от ошибок и заблуждений, как всех остальных, они были такие же люди, как все, со своими слабостями и недостатками, о чем свидетельствовала пара — Филипп с бывшей женой Памелой. Они развелись уже давно, но, несмотря на это, сегодня сидели рядом, делая вид, что все в порядке и у них сохранились прекрасные отношения. Нине было известно, что перемирие им давалось с трудом. Их поженили родители Памелы, которые были готовы на все ради счастья дочери, но их усилия ни к чему хорошему не привели, и брак, разумеется, закончился разводом. Именно благодаря вмешательству родителей Памелы Филипп не знал о том, что у него есть дочь. Узнал только прошлым летом, совершенно случайно. Удивительно, на что способны некоторые люди, манипулируя и спекулируя на человеческих чувствах, чтобы устроить счастье своего чада.

В роли несчастной жертвы оказалась все-таки Памела, мать сегодняшней невесты. Она так и не вышла больше замуж. По словам Дженни, Памела жила одиноко в своих апартаментах на Пятой авеню, занималась благотворительностью, посещая мероприятия, связанные с этой деятельностью, и коллекционировала предметы искусства. Сейчас она выглядела необыкновенно гордой, сидя рядом с Филиппом и ожидая выхода дочери-невесты. Ее родителей здесь сегодня не было. Опять же от Дженни Нина знала, что мистер Лайтси в госпитале, но они послали чайный сервиз от Тиффани в качестве свадебного подарка.

Нина интуитивно почувствовала появление Грега, сердце встрепенулось и учащенно забилось, когда она увидела его. В смокинге он выглядел как сбывшаяся женская мечта. Она пыталась поймать его взгляд, но он не смотрел по сторонам, вид у него был очень серьезный и отстраненный. Ей показалось, что он заметил ее, но его взгляд скользнул мимо. Причина, наверное, в том, что он должен сидеть рядом с Софи. Она была очень красива, в платье без рукавов и открытых туфлях на высоких каблуках. Как классическая богиня, только лучше одетая. Нина готова была поклясться, что платье на ней от дорогого кутюрье. Нина старалась проявить осторожность и никогда не спрашивала Сонет о Софи. Но дочь заметила ее взгляд.

— Она действительно хороша. И знаешь, у нее такая удивительная работа. Она занимается спасением детей, и это мечта многих иметь такую мать.

Нина думала, что будет испытывать к Софи неприязнь. Как раньше, осуждать ее, ведь она бросила мужа и двоих растерянных, страдающих от развода родителей детей и улетела в Европу. Но сейчас была склонна считать, что неизвестно, как сама поступила бы в такой сложной ситуации.

Сонет наклонилась к ней и тихо сказала:

— Не волнуйся, от тебя тоже все в восторге. Я только и слышу со дня приезда, как много ты сделала для гостиницы «Уиллоу». Что благодаря тебе она процветает.

— Я просто помогаю людям хорошо проводить выходные, я не участвую в глобальных событиях, а если кто и восхищается мной, то это из-за моей необыкновенной дочери. — Нина нежно пожала руку Сонет.

Дочь вернулась из Европы более утонченной и стала еще умнее, при этом осталась для нее все той же маленькой девочкой, которая широко раскрытыми глазами глядела на окружающий мир, восхищенно и с удивлением. Сидя с ней рядом, в ожидании начала свадебной церемонии, Нина думала, как ей тяжело будет вновь лишиться общества Сонет, которая должна будет снова уехать, и теперь надолго. Никто и никогда не сможет заменить ей дочь, ее любви.

— Я так счастлива за тебя, мамочка. Ты ведь знаешь это, — прошептала Сонет. — Я так рада, что вы с Грегом…

— Что? — Нина в тревоге встрепенулась. Она ничего не говорила дочери о Греге, с которым после приезда дочери почти не виделась.

— Я считаю, он просто замечательный.

Пять певчих, тихонько распевающих псалом, смолкли, и наступила тишина. Люди задвигались на своих местах, раздалось нетерпеливое покашливание. И вот музыканты громко заиграли свадебный марш. Все головы повернулись к проходу, где появилась свадебная процессия. У Нины на глаза навернулись слезы, когда она увидела Дженни под руку с братом жениха, Джулианом. Она выглядела воздушной и очаровательной в платье из сиреневого шелка, волосы были украшены сиреневыми фрезиями, в руках — букет белых роз. Нина вспомнила детство, разговоры до утра, хихиканье по поводу мальчиков и их свадебные планы. Как по-разному сложилась их судьба. От Дженни мысли вновь устремились к Грегу. Она помнила, что решила сказать ему сегодня. Если решится.

Оливия выглядела роскошно и беззащитно в одно и то же время. Коннор был слишком огромен, но импозантен в роли жениха — вид его мог показаться кому-то устрашающим, пока на лице не появилась улыбка, которая всем сразу ясно сказала, что он счастлив. Нина знала, что до Оливии он был очень одинок. Они составили прекрасную пару. Даже самый придирчивый наблюдатель мог видеть, что они любят друг друга, это было видно по тому, как звенели их голоса, когда они приносили клятву, и как они смотрели друг на друга.

Глядя на них сейчас, таких сияющих и счастливых, трудно было заподозрить, что путь к алтарю был не всегда безоблачным. Но какое будущее их ждет? Сейчас они обожают друг друга, сколько времени это продлится? И что нужно сделать, чтобы любовь продлилась долго? Нина вспоминала своих родителей. При поверхностном взгляде отец казался беспечным мечтателем, а мама — реалисткой. Теперь Нина задумалась: а может быть, и у матери были свои мечты, которыми она пожертвовала из любви к отцу? Все ее мечты были положены на его алтарь, только его дела были важными, а цели — святыми для матери. Впервые Нина поняла, почему мать всегда устраивало такое положение вещей. И это ее напугало.

Имея множество братьев и сестер, Нина видела много свадеб. Она уже потеряла им счет. Первая свадьба, которую она помнит, — бракосочетание тети Изабеллы. Нине было тогда пять лет, она участвовала в цветочной церемонии. Она помнила вереницу нарядных новобрачных, плачущих от счастья матерей, горделивых женихов, шумные вечеринки. Она любила свадьбы — там много музыки, танцев, тостов и веселья. Но сегодня у нее было другое чувство. Впервые ей захотелось не поздравлять невесту, а быть самой невестой.

Она встрепенулась, как будто испугавшись своих мыслей, и стала слушать слова обряда. Ее всегда трогала церемония, но одновременно она испытывала недоверие. Странно, когда два взрослых человека стоят перед всеми присутствующими и торжественно заявляют о том, что обожают и любят друг друга. Они в здравом уме, чтобы понимать, что жизнь полна неожиданных поворотов и их клятвы не всегда соблюдаются.

Это было раньше. А сегодня Нина смотрела на жениха и невесту другими глазами. И могла понять их надежды, уверенность, что они пронесут через всю жизнь свою любовь и веру друг в друга. И примерила слова клятвы на себя. Она тоже согласна их произнести с верой в человека, которого любит.

Когда церемония закончилась, она снова попыталась отыскать глазами Грега. Он вместе со всем семейством позировал для семейной фотографии, вокруг группы суетился фотограф. Она решила, что отыщет его на приеме.

Но на приеме оказалось столько народу, так громко играла музыка, что невозможно было разговаривать, только кричать, и вдруг Нина вновь почувствовала себя чужой на этом празднике, маленькой дочкой миссис Романо, которую никто не приглашал.

— Эй, — услышала она веселый оклик, — потанцуем?

— Коннор, поздравляю! Чем обязана такой чести — танцевать с женихом?

— Мой отец украл мою невесту, и я должен компенсировать потерю. — Он показал на танцевальный круг, где Оливия танцевала с Терри Дэвисом.

Филипп, отец невесты, кружил Лауру Таттл, которая работала в булочной Дженни, и Нина порадовалась за них. Было видно, что они не замечают никого вокруг, поглощенные друг другом. Раньше Нина жалела Лауру, думала, что та так и останется одинокой, но Лаура нашла свое счастье в возрасте, когда начинают думать о пенсии. Коннор проследил за ее взглядом:

— Любовь носится в воздухе, а? — и повел ее танцевать.

— Как вирус.

Он засмеялся. Танцевал он не очень умело, но возмещал это веселым юмором.

Нина оглядела зал, отмечая сразу многочисленных друзей Оливии, их легко можно было отличить по манерам, одежде и произношению, приобретенному в платных школах. Она не имела ни таких манер, ни воспитания, а главное, того неуловимого превосходства над окружающими, над всеми остальными, кроме себе подобных.

— Я чувствую себя в этом обществе не своей тарелке, — призналась она Коннору.

Он понимающе усмехнулся:

— Я тоже. Как слон в посудной лавке. Мы с Оливией из разных семей, но это, поверь мне, не имеет значения.

Песня кончилась, она поблагодарила его, пожелала счастья и смотрела, как он идет к невесте. Он прав. Надо перестать испытывать комплекс неполноценности. Она хотела поговорить с Грегом, хотя и боялась объяснения. Нина была полна решимости сказать ему о своей любви сегодня, но переполненный зал и громкая музыка совершенно не способствовали ее планам. Придется подождать другой обстановки — тихой и спокойной. «Я люблю тебя, Грег. Я тебя люблю». Она повторяла про себя эти слова, пока не привыкла к ним, и они стали звучать естественно. Сердце сжималось от волнения, как перед прыжком с парашюта.

Грегу хотелось расслабиться сегодня и просто наслаждаться таким долгожданным и приятным событием, отложив на время свои проблемы. Не часто все Беллами собирались вместе, надо это ценить и успеть поговорить со всеми родственниками. Но ему трудно было заставить себя веселиться — из головы не шел разговор с дочерью. Стоя на площадке лестницы, у двери, которая вела вниз, на пристань, он смотрел, как гости поднимают бокалы за новобрачных, как танцуют, и уговаривал себя присоединиться к веселой толпе и не мог. Он посмотрел на Дэзи: держа в руках тарелку, полную всевозможных закусок, она о чем-то увлеченно говорила с матерью. По крайней мере, они разговаривают. Резануло подозрение — может быть, сейчас, когда Дэзи объявила о своем решении, Софи постарается уговорить дочь уехать с ней в Европу. Он чертыхнулся. Ну почему она не хочет, чтобы он заботился о ней? Он так старался все устроить здесь для нее и для ребенка.

— Вот ты где. — Рядом возникла Нина.

Его сразу непреодолимо потянуло к ней, как только он увидел ее прелестную улыбку и оживленное лицо с огромными черными глазами.

— Шампанского? — предложила она и взяла два бокала с подноса проходившего мимо официанта.

Вся ситуация пробудила в нем неясные воспоминания. Ну да. Она подавала тогда шампанское, они стояли на том же месте, как и во время его свадьбы. Он тогда напился и кулаком пробил стену. До сих пор можно было видеть след от удара с замазанной трещиной. Он тогда был уверен, что все обойдется и брак будет удачным. И Софи верила. Но этого не случилось.

Этим летом Нина пробудила в нем надежду на счастье. Он уже готов был признаться, но она вдруг сама спутала все планы. Она стояла пред ним необыкновенно красивая, с открытой улыбкой. Такая же недостижимая, как и тогда, много лет назад, когда он впервые увидел ее. Он не мог получить ее тогда и был настолько глуп, решив, что это наконец произошло… На самом деле она так же далека.

Он собирался подождать конца приема, чтобы поговорить с ней, но, поскольку она его сама подкараулила, скажет сейчас. Он открыл дверь, и они спустились вниз на берег. Закатное небо пламенело на горизонте, отражаясь в озере.

Она обернулась, ее полные губы были влажными, как будто она ждала поцелуя.

— Дэзи сказала, что уедет, — сказал он тупо. — Сразу, как только родит.

Она, видимо, не ожидала.

— Вот как.

— Ты ведь ей это насоветовала.

Она отшатнулась, как от удара, в глазах появилась растерянность.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Она уезжает, чтобы, по ее словам, найти собственную судьбу.

— Это что, плохо?

— Да, плохо, она должна быть здесь, жить в этой гостинице, рядом со мной.

— Так речь идет о тебе.

Он возмутился:

— Чепуха. Я беспокоюсь о безопасности своей дочери. О том, что она должна жить здесь.

— Чтобы ты мог ее контролировать. — Нина горько засмеялась. — Знаешь, а я собиралась поговорить с тобой совсем о другом. Но ты мне помог избежать объяснений, которых я боялась.

— О чем ты?

Лицо ее, недавно такое оживленное и счастливое, застыло, как маска. Видно было, что она сдерживается.

— Поверь, ты не захотел бы сейчас это услышать.

— Я всего лишь хотел попросить, чтобы ты свои советы с этих пор держала при себе. Она — не ты, Нина.

Она не готова выйти в мир.

— Ты думаешь, я была готова?

— Что я думаю… Черт возьми, Нина, ты же все понимаешь. Не мешай мне.

Она, кажется, опомнилась и зло прищурила глаза.

— А тебе не кажется, что это ты должен перестать мешать дочери?

— Иди к черту, Нина, — сказал он и сам испугался.

Накопившиеся гнев и злость, страх, что дочь уедет, он выплеснул на Нину и несколькими словами уничтожил все, что возникло между ними, все надежды на счастье. Он видел, как она резко побледнела от грубых слов. В глазах застыли недоумение и боль.

— Послушай, — продолжал он, не в силах остановиться, — ничего не вышло. Я имею в виду, что наши отношения не могут продолжаться. И нам лучше больше не встречаться.

Она с вызовом скрестила руки на груди.

— Это будет непросто, ты не забыл, что мы вместе работаем?

Он уже сам понимал, что надо остановиться, но не мог.

— Может быть, нужны перемены.

— Ты серьезно? — Она беспомощно опустила руки вдоль бедер, и он заметил, как красиво новое платье облегает ее фигуру.

— Что ж, ты можешь уволить меня и порвать сразу и окончательно.

Он понимал, что все кончено, и его охватила тоска. Что ж, они не имели шанса, это было понятно и раньше. Лучше порвать сейчас, пока не зашло далеко, ведь он собирался связать с ней свою жизнь. Надо сосредоточиться на Дэзи. Она — сейчас главное. Вдруг он испугался того, что только что совершил.

— Нина…

Она остановилась на середине лестницы, но не обернулась. Потом побежала наверх. Грег видел перед собой гладкую стену, и его рука сжалась в кулак. Наверху распахнулась дверь, оттуда выглянула Софи и увидела Нину. На секунду он осознал, что находится между двумя женщинами — одна из прошлого, другая, как он еще недавно думал, из будущего. Он не смог сделать счастливой ни одну из них.

— Это Дэзи, — сказала Софи, — надо везти ее в госпиталь.

Глава 27

О чем они думали? Ведь было ясно, что схватки могут начаться в любой момент. Никто почему-то не предполагал, что ребенок может появиться на свет в день свадьбы Оливии. Софи приехала в «Киогу» на автомобиле, взятом напрокат, маленькой двухместной модели, к каким привыкла в Европе. У Грега был фургон. Пришлось взять машину Филиппа, по крайней мере, в ней было просторно. Грег забежал в кухню, прихватил несколько чистых полотенец и скатертей, он знал по курсам, что всегда надо держать в машине чистые куски ткани и еще предполагалась большая клеенка. Но он об этом забыл.

Они все решили, неизвестно по какой причине, что роды начнутся по плану, в срок, тогда они спокойно позвонят в госпиталь, предупредят, и все пойдет в заведенном порядке. Чемодан с необходимыми вещами будет заранее отправлен в машину. И они осторожно, чтобы ее не потревожить, отвезут Дэзи в госпиталь. Персонал и ее доктор будут наготове.

Вместо этого все получилось сумбурно. Грег пытался позвонить в госпиталь по мобильному, но тот оказался вне зоны доступа, сигнала не было. Грег срочно послал мать в офис, чтобы она позвонила по стационарному телефону оттуда, потом они с Софи помогли Дэзи залезть в машину. Схватки у Дэзи были уже частыми и сильными, она не могла сдерживаться и при каждом приступе громко стонала, даже вскрикивала от боли. Каждый ее стон причинял Грегу страдание и наполнял паникой. Он сел за руль. Но, видя его состояние, Софи возразила:

— Поведу я.

— Но…

— Папа, — простонала Дэзи, — прекрати спорить с мамой.

Грег выругался и, выскочив из машины, пересел назад к дочери. Кстати, вспомнил, что, как ее инструктор, подписывал соглашение, по которому он должен был находиться с ней рядом, поэтому не имел права садиться за руль. Он сел сзади и скоро понял, почему рекомендовано иметь в машине резиновый коврик или клеенку.

Муж Дженни, Рурк Макнайт, шеф городской полиции, предложил сопровождение машины со спецсигналом, но Дэзи отказалась. Между схватками она испытывала чувство вины за то, что доставила всем такую массу хлопот.

— Господи, это же день свадьбы Оливии. Прошу, не надо больше никого беспокоить, — умоляла Дэзи, — мы доедем втроем.

Софи тронула с места, под колесами заскрипел гравий, и повела машину к выездной дороге. Грег обернулся и увидел Макса. Он смотрел им вслед, потом подошел к Нине, и она обняла его. Столб пыли закрыл из вида толпу родни и гостей. Дэзи полулежала, вцепившись пальцами в сиденье, платье ее сбилось и было безнадежно испорчено.

— Все будет хорошо, детка, — сказал Грег, — скоро будем на месте.

Он видел лицо дочери, искаженное болью и страхом. И все-таки, как учили, она отмечала время схваток на своем телефоне, а Грег ее инструктировал, как дышать, вспомнив, чему его учили на курсах.

— Это… так больно, — говорила она, шумно дыша, — я не смогу. — И в глазах плескался неприкрытый ужас.

Он понял, что никакие курсы не могли подготовить к этому, их паника и ужас были так велики, что он почувствовал полную беспомощность.

— Мы скоро приедем, — твердил он, — доктор даст тебе болеутоляющее.

— Я больше не могу, остановитесь, меня тошнит!

Он посмотрел на Софи. Она вела машину уверенно и спокойно, не отрывая взгляда от дороги, но по виску катились капли пота, и он понял, что она тоже напугана.

— Папа, останови, я больше не могу…

Он мучился сам, видя ее страдания, но ничего не мог сделать.

— Скоро, детка… Уже совсем близко…

— Но я не могу больше… Я…

Он видел, что приближается неизбежное, и невольно отодвинулся к дверце, но ее уже рвало, Дэзи извергала все, что ела на банкете.

Он дал ей полотенце.

— Все в порядке, Дэз. Не волнуйся, тебе будет легче.

Она с несчастным видом вытерла лицо.

— У меня был зверский аппетит, и я ела все подряд.

Он вытер полотенцем смокинг.

— Сейчас начнется неровный участок, — предупредил он Софи, — до шоссе осталось с четверть мили.

— Дай мне спокойно вести машину, Грег. Ты занимайся Дэзи, — пробормотала она.

В это время раздался сигнал, телефон вновь заработал, и она, не глядя, вслепую, набрала номер госпиталя.

Похоже на Софи. Она помнит наизусть все номера телефонов и расположение кнопок. Софи сообщила, что они едут, что у Дэзи была рвота, но в остальном все в порядке, и примерное время прибытия.

— Они уже все знают от бабушки Джейн, — сказала она, — скоро будем на месте.

Но Дэзи вряд ли слышала, она снова согнулась от боли.

— Дыши, дорогая, — помогал Грег, он делал все, как его учили, но не мог избавить дочь от боли.

Она схватила его руку и сжала. Страдая вместе с ней, он думал о том, что никуда не отпустит ее из дома, как бы она ни настаивала. Она будет только с ним, только дома, в безопасности.

Софи остановила машину около крытого подъезда приемного отделения. Он выскочил и помог Дэзи выйти. Автоматические двери раздвинулись, но пока никто не выходил им помочь. Софи опустила стекло.

— Я сейчас приведу кого-нибудь или привезу каталку, подождите здесь.

Дэзи тихо застонала, перерыв между схватками закончился, и Грег больше не раздумывал.

— Лучше поставь проклятую машину на стоянку, Софии! — рявкнул он и, подняв дочь на руки, как будто ей снова было пять лет, понес в открытые двери.

Кто-то из персонала показал Грегу, куда пройти, чтобы переодеться, и дал набор щеток для санитарной обработки. Он быстро переоделся в госпитальную стерильную одежду, затолкал свой безнадежно испорченный свадебный смокинг в мусорный бак, туда ему и дорога. Третий раз его постигла неудача в нем.

Надев бахилы, он прошел в родильное отделение. Персонал уже помог Дэзи переодеться, его тут же успокоили, заверив, что дежурный доктор и анестезиолог уже направляются сюда. Дэзи выглядела маленькой и напуганной на огромной, специально сконструированной кровати, уже прикрепленная многочисленными трубками и проводами к большому монитору. В волосах ее застрял цветок от свадебного украшения, здесь и теперь свадьба показалась нереальной. Он подошел и дотронулся до плеча дочери.

— Как ты, Дэз?

Появилась женщина-врач, которая сегодня дежурила. Дэзи наблюдалась у другого доктора, но сейчас его не было в госпитале. Врач со спокойной уверенностью прочитала медкарту и взглянула на монитор.

— Вы отец? — спросила она у Грега.

— Да. То есть… Нет… я — ее отец. Отец пациентки.

— Он мой папа, — пояснила Дэзи, — и мой инструктор по родам.

Грегу все равно пришлось выйти, пока доктор проводила осмотр. В это время в отделении появилась Софи, тоже в госпитальном халате и бахилах, ее лицо выглядело особенно бледным на фоне светло-зеленой материи.

— Все пока идет нормально, — поспешно сказал Грег.

— Когда мы сможем к ней войти?

— Они скажут.

Она кивнула и, опустив голову, стала смотреть на плитки пола. Грег почувствовал жалость.

— Ты прекрасно вела машину, Софи, — похвалил он, — у меня не было еще возможности сказать тебе это. Ты ведь не знала дороги.

— Я ее запомнила, когда ехала туда. Разумеется.

Он смущенно откашлялся:

— Извини, что орал на тебя.

Она снова кивнула. Означало ли это, что извинение принято? Неизвестно.

— Мы с тобой пока неплохо справляемся.

— Мы ничего особенного не сделали, но были с ней оба, это для нее важно.

Дверь открылась, и их пригласили войти. Доктор быстро ввела их в курс положения. Все нормально, у ребенка правильное положение.

— Впереди всех ждет длинная ночь, — пообещала она.

Грег и Софи встали по обеим сторонам кровати. Их взгляды встретились, и они ощутили, что сейчас их связывает молчаливая солидарность.

Минуты шли, перерастая в часы. Грег попросил лед и салфетки. Кто-то из персонала непрерывно входил и выходил, проверяя состояние Дэзи. Софи время от времени звонила Максу, сообщая, что все в порядке. Дэзи немного поспала, немного поплакала и почти все время лежала, глядя на постер с известной рок-группой, висевший напротив на стене. Где-то в середине ночи врач объявила, что пора. Кровать была выдвинута, нижняя решетка убрана. Дэзи взяла за руку Грега, и он увидел с облегчением, что ее лицо спокойно. Черты приобрели решительное, даже жесткое выражение, и в этот момент ему показалось, что перед ним Софи. Он моргнул, прогоняя наваждение.

— Поехали, папуля.

— Поехали, дочурка.

Она тужилась, и он помогал ей, как учили. Теперь весь мир Грега сузился, осталась лишь одна точка — лицо дочери, красное, натужное, зубы оскалены, по щекам от напряжения градом катятся слезы, мокрые от пота волосы обвисли. Он страдал вместе с ней, непрерывно твердил слова ободрения, вытирал ее лицо влажной салфеткой. Он слышал, как врач что-то сказала, и понял, что настал кульминационный момент. И когда ему показалось, что дочь не выдержит больше, помощники засуетились, и вдруг у всех вырвался вздох облегчения, а врач громко оповестила:

— А вот и он!

Грег услышал какое-то покашливание, бульканье и наконец тоненький заливистый плач.

Софи начала всхлипывать, Грег даже сначала не понял, что это она, настолько это было ей несвойственно. Она стянула вниз маску, наклонилась и поцеловала Дэзи в лоб.

Плачущий комочек с потеками крови положили на грудь Дэзи. Кажется, на мгновение в ее глазах промелькнул ужас, потом она обняла его.

— Привет, малыш, — прошептала она, — здравствуй, мой драгоценный ребенок.

У Грега ослабли колени. В это время кто-то вложил ему в руку медицинский скальпель.

— Хотите сделать это сами?

Ему в руки вложили скальпель. Он, ужасно волнуясь, увидел перед собой, что чьи-то руки в перчатках держат перед ним пуповину. Усилием воли он унял дрожь и решительно, одним взмахом, сделал то, что от него требовалось.

Дэзи могла ощущать себя знаменитостью, сойти за какую-нибудь звезду экрана, столько народу явилось с поздравлениями в госпиталь на следующий день. Цветы, подарки, поздравления, непрерывной вереницей тянулись родственники и друзья. В родильном отделении разрешали посещения, и толпы одетых в стерильное людей стремились увидеть и поздравить новую мамочку.

Грег и Софи по очереди все время были рядом с дочерью. Эмиль Чарльз Беллами родился здоровым, хорошего веса, и ему было разрешено находиться в комнате с матерью. Его уже осмотрели, выкупали, и он спал в больничной колыбели на колесах, из-под голубого чепчика виднелась прядка ярко-рыжих волос. Это первое, что бросалось в глаза всем посетителям. И невольно каждый спрашивал себя, где сейчас отец маленького Беллами, безусловно, с такими же пламенно-рыжими волосами.

Софи уехала в свой отель, принять душ и переодеться. Приехал Макс с родителями Грега. Они окружили колыбель и стояли, восхищенно взирая на младенца. Наконец, Джейн, прабабушка, подняла лицо, по которому струились слезы умиления.

— Он просто великолепен.

Макс подтвердил:

— Очень симпатичный.

Дэзи улыбнулась:

— Ты находишь?

— Ну да. А когда он проснется?

— Он будет спать еще некоторое время.

Для Грега было странно слушать, что его дети разговаривают как цивилизованные люди, он привык к их вечным препираниям. Сердце его так наполнилось теплотой и счастьем, что стеснило в груди. Он боялся посмотреть на родителей, чтобы не разрыдаться.

— Послушай, Макс, окажи-ка мне услугу, — попросила Дэзи, — извинись перед Оливией, что я испортила ей праздник.

— Ты что, смеешься? Да она счастлива за тебя. Сказала, что не дождется, когда увидит тебя и ребенка. Они с Коннором заедут сюда, перед тем как уехать.

— О, это было бы замечательно.

— Может, мы его разбудим? — спросил Макс.

— Не смей, — отозвалась Дэзи, — лучше передай его мне. Мне хочется взять его на руки.

Макс полез было в колыбельку, но отпрянул.

— Я боюсь, понятия не имею, как это сделать.

Грег ободряюще потрепал его по плечу:

— С младенцами надо обращаться нежно и очень бережно. — Он нагнулся, просунул руки под сверток, и его охватило теплое умиление. Подняв ребенка, он осторожно передал его Максу. — Смотри, он такой легонький.

— Девять фунтов, это не так уж мало, — поправила новая прабабушка. — Мы так счастливы за тебя, дорогая. Правда, Чарльз?

— Мы сейчас самые гордые прародители на свете, — согласился тот.

Макс осторожно понес своего племянника к кровати с таким видом, как будто у него в руках был динамит.

— Вот он. — В голосе прозвучало облегчение.

Она взяла из его рук свое дитя. В это время Эмиль зашевелился, и все услышали тоненький, похожий на щенячий, писк. Но он не проснулся. Крошечные красные пальчики сжали край покрывальца. Дэзи смотрела на него и счастливо улыбалась, она только что сама выглядела как ребенок, и вот уже перед вами мать, готовая защищать и охранять свое дитя, как медведица.

Дед и бабушка поцеловали Дэзи, ребенка и повели Макса в кафе, перекусить. Грег задержался, он не мог отойти от внука, с каждой минутой он любил его все больше, его распирало от радости, все остальное отошло куда-то далеко, проблемы отступили, он просто парил в облаках от блаженства. Он смотрел на дочь и внука, видел, с каким выражением нежности она смотрит на свое дитя, атмосфера была торжественной и умиротворенной.

Она подняла глаза, и вдруг взгляд ее изменился, улыбка исчезла. Глаза ее смотрели куда-то за плечо отца. Он обернулся — в дверях стоял незнакомый рыжий парень.

— Логан, — сказала Дэзи.

Грег выпрямился. Так вот какой он, Логан О’Доннел. Сын Эла О’Доннела. Он был похож на отца — такой же большой, с такими же голубыми глазами и ярко-рыжей шевелюрой. Чувство неприязни и готовности защищать свою дочь от пришельца охватило его.

— Логан, это мой папа, — представила Дэзи.

— Мистер Беллами. — Логан протянул руку.

Грег поколебался. Сначала ему хотелось вытолкать этого нахала вон, потом он вспомнил себя, восемнадцатилетнего, как он первый раз стоял перед родителями Софи и что тогда испытывал. И пожал протянутую руку.

— Сэр, я пришел с добрыми намерениями. Я просто хотел повидать Дэзи и… ребенка.

— Все в порядке, папа, — поспешно сказала Дэзи. — Это я его вызвала.

Грег неохотно вышел и оставил их одних. Закрывая за собой дверь, он обернулся и увидел, как Логан осторожно и боязливо приближается к кровати. Когда, наконец, он подошел, Дэзи протянула ему ребенка и что-то сказала, вид у него сделался трепетно-благоговейным, и он взял сына из ее рук.

Грег тихо прикрыл дверь, его радость немного померкла, как будто у него отнимали дочь. Он не ожидал, что Логана вызвали, даже не посоветовавшись с ним. Она уже принимала самостоятельные решения, не интересуясь мнением отца. Доказывает самой себе, что способна на это, раз решила жить самостоятельно.

Как и говорила ему Нина. «Нина! О боже!» Что он наделал! Он зашагал взад-вперед по коридору, вспоминая свою истерику. Даже не заметил, что Логан вышел из палаты. Парень выглядел потрясенным, глаза его были влажными.

— Хочу, чтобы вы знали, сэр, мы с Дэзи решили после все обсудить и решить, как будет лучше. Я хочу сделать все для нее. И я знаю, что вы тоже.

Грег потер подбородок. Он не брился несколько дней.

— Ты все правильно сказал, Логан. Надеюсь, так же правильно и поступишь.

— Не сомневайтесь, сэр. — Логан взглянул на листок, который держал в руке, там было что-то написано.

— Она хочет пиццу.

Грег кивнул:

— И это только начало.

Логан ушел, а Грег вернулся к Дэзи. Она уже успокоилась, хотя слезы еще не высохли.

— Все в порядке, папа. Все будет хорошо.

— Надеюсь. Но прошу тебя, не делай поспешных выводов.

— Не беспокойся. Мы с Логаном пока ничего еще не решили. Нам надо о многом переговорить. — Она прижала в груди спящего Эмиля. — Знаешь, я думала, что никогда не захочу его больше видеть и не захочу, чтобы Чарли знал о нем.

— Чарли?

— Логану кажется, что многие станут коверкать его имя Эмиль, поскольку оно французское, и станут звать его Эмили, как девочку. — Она взглянула на отца. — Послушай, папа, ты знаешь, как я люблю тебя. Пока я даже не представляю, как буду жить без тебя. Знаешь, почему я позвонила Логану? Я подумала об Эмиле. Что, если он тоже будет страдать без отца, и будет нуждаться в Логане, как я в тебе?

Грег смущенно откашлялся, чтобы она не заметила дрожи в его голосе.

— Я всегда буду рядом, как теперь.

— Но сейчас тебе надо пойти и отдохнуть. С нами все будет хорошо.

— Да, я знаю. Но вдруг что-то понадобится.

— Не волнуйся, здесь полно народу, иди отдохни.

— Может быть, я подожду, пока твоя мать не вернется.

— Не надо ее ждать, что может случиться? Я так рада, — вдруг услышал Грег, — что вы оба были со мной прошлой ночью.

— Мы всегда будем с тобой.

— Я даже в какой-то момент вдруг понадеялась, что ребенок снова свяжет вас вместе и поможет залечить прошлые раны.

— Нет. Мы не будем вместе. Но эта ночь примирила нас.

Она улыбнулась:

— Это хорошо. Но ты должен знать, что я помню наш разговор накануне и я не отступлю. Все остается в силе.

— Поговорим позже на эту тему.

— Но я не хочу, чтобы ты забыл или сделал вид, что разговора не было, как ты умеешь это делать. — Он хотел перебить, но она остановила его взглядом: — Чтобы ты напрасно не надеялся, я тебя предупреждаю, что ничего не изменилось. Это моя жизнь, и мне решать. Я люблю тебя, папа, и, конечно, мне было бы намного легче жить рядом с тобой. Но тогда я откажусь от собственной жизни и проживу чужую. Жизнь твоей дочери, но не мою собственную. Я хочу быть сама собой, это необходимо для меня, а теперь и для Эмиля.

— Но я не возражаю.

— Нет, ты возражаешь. Но ты привыкнешь к этой мысли. И еще. Не надо злиться на Нину, что она дала мне совет, который тебе так не нравится. — Дэзи вдруг улыбнулась мудрой женской улыбкой. — Я знаю все о тебе и Нине.

— Не знаю, о чем ты.

— Брось, мы оба знаем. Слушай, когда ты встречался с другими женщинами, я не могла к ним относиться хорошо. Наверное, я мечтала, чтобы ты вернулся к маме. Или ревновала, хотела, чтобы ты остался один с нами. А теперь у тебя есть Нина.

К черту Нину. И все остальное, что может отнять у меня дочь. Он выбросил Нину из головы. Решено. Вот только она все время вставала перед глазами — как она была счастлива, как сияли ее глаза, пока он не нанес ей удар. Он никогда раньше не видел у нее такого беззащитного выражения, разве что в те моменты, когда они занимались любовью. Ну почему она не захотела оставить все как было. Быть его любовницей, его другом и не лезть в его отношения с дочерью и тем более не советовать ей уехать из дома.

Он вспомнил ее улыбку, ее искренность, вспомнил, как она умеет строить отношения с окружающими, как люди вокруг тянулись к ней. И ее быстрые смены настроения, южный темперамент, ее любовь, те незабываемые моменты, когда она дарила ему такое наслаждение…

— Я за тебя счастлива, папа, — продолжала Дэзи. — Вы с Ниной хорошая пара. Я вижу, что вы просто с ума сходите друг по другу, и я в первый раз могу сказать, что рада видеть тебя с женщиной. С Ниной. Она вернула тебя к жизни, папа. Почему ты молчишь?

— Дело в том, что я вроде как порвал с ней в день свадьбы.

— О нет! Ты не мог поступить так глупо, так необдуманно…

— Но все именно так, Дэзи. Я совершил такую непоправимую глупость.

— Так иди и исправь ее, папа. И поспеши.

Глава 28

Поздно вечером, скорее ночью, Нина стояла на пристани на берегу озера, думая, что, вероятно, это в последний раз. Пора попрощаться с гостиницей «Уиллоу». Трудно было сказать прощай своей мечте, но еще более мучительно признать, что ее нежданно обретенная любовь к Грегу Беллами и связанные с этим надежды рухнули. Конечно, его слова, что им придется решить вопрос с работой в гостинице, были сказаны в приступе гнева. Он не заявил прямо: «Ты уволена». Но она не станет ждать. Решение пришло сразу, еще до того, как она обдумала свое положение со всех сторон. «Я уеду. Я не могу больше оставаться здесь».

Ей так тяжело было расставаться с этим озером, местом, к которому она прикипела всей душой. Но ведь это всего лишь гостиница у озера, где она мечтала жить и работать, даже поселиться навсегда. Раз ситуация изменилась, надо двигаться дальше. Ее воспоминания навсегда останутся с ней. Она сохранит в памяти крики гагар, блестящую лунную дорожку, бриз, шелест листьев кленов от легкого ветерка, легкую рябь на водной глади.

Была чудная летняя ночь, которая обычно обволакивает тишиной и спокойствием, вносит мир в душу. Но не сегодня. Нина прошла в самый конец пристани. Сердце сжималось тоской, как будто рвались нити, связывающие ее с этим озером, и она летит куда-то в неизвестность, без цели, не понимая, где приземлится. Может быть, так надо, судьба распорядилась правильно, но ей было тяжело, душа ее плакала, часть ее останется навсегда у этого озера. Но не из-за любви к озеру, а из любви к Грегу Беллами, обретенной у этих берегов и навсегда потерянной.

С самого начала это было безумием — влюбиться в него. Все лето она пыталась уговорить его и себя прекратить, пока не поздно, отношения. Но ее сердце не слушалось доводов разума. Она впервые полюбила. Раньше она думала, что знает, что такое любовь. Она любила семью, друзей. И со всей глубиной чувства и с обожанием любила свою дочь. Но чувство к Грегу, подлинное, всепоглощающее, было совсем другого рода. Хотя интуиция и раньше ей подсказывала, что их отношения не могут длиться вечно, они слишком хрупкие. Почему она решила, что ее любви к Грегу будет достаточно для того, чтобы они были вместе?

Она потеряла счет времени и так глубоко задумалась, что не слышала шагов, но почувствовала, что кто-то стоит рядом. Кому-то из гостей не спится.

— Нина.

Она услышала знакомый голос, обернулась и увидела Грега. Серебристый лунный свет создавал иллюзию нереальности, все напоминало сцену из черно-белого кино. Сердце забилось неровными толчками. Одно его присутствие наполняет ее счастьем. Она боялась разрыдаться. Не смей. Не сейчас. Собрав остатки воли, она спросила дрогнувшим голосом:

— Как Дэзи?

— У нее все прекрасно. И с ребенком все отлично.

Он, наверное, только что принял душ, переоделся в свою любимую гавайскую рубашку и шорты, мокрые волосы зачесаны назад.

— Она назвала его Эмилем. Как у французов.

— Я знаю.

— Не знаю, откуда она взяла это имя. Но его второе имя — Чарльз, как у моего отца.

— Я очень рада за вас.

Она молилась про себя, чтобы он прекратил этот разговор, она больше не хочет иметь никакого отношения к его личным делам. Хватит. Известно, чем это кончилось.

— А ты счастлив?

— Очень. Громадное облегчение, прямо ноша с плеч. У меня внук, это просто фантастика.

— Поздравляю, Грег. Все прекрасно прошло, в чем я и не сомневалась.

И вдруг повисло молчание. Оно так давило, что она готова было болтать о чем угодно, только бы не думать о том, что любит этого человека, что открыла доступ в свое сердце, впустила его туда, где до этого не было места ни для одного мужчины. И не надо ни о чем жалеть. Пусть любовь останется с ней.

— Нина…

— Грег…

Оба заговорили одновременно. Она решилась первая. Надо пройти через это, набраться решимости и разом покончить. Это как прыжок в воду или все равно что рывком сорвать пластырь с раны.

— Я сейчас размышляла, куда поеду отсюда.

— Никуда не надо уезжать. Я наговорил тебе со зла несправедливых слов, просто бог знает что. Я был просто полным идиотом. Я сожалею.

Он сожалеет. Как просто и мило. Но она поверила, что он говорит искренне и действительно раскаивается. Очевидно, то, что между ними происходило, не имело для него такого большого значения, как для нее. Он и раньше влюблялся, это она не имела любовного опыта, поэтому так страдает теперь. Причина в этом.

— Я не сержусь, Грег. Но я должна уехать. И не надо больше об этом. С этим решено. — Ей хотелось сказать, что она его предупреждала, но какой смысл? Что толку, что она твердила с самого начала, что они все испортят, если отношения зайдут далеко. И придет конец деловому партнерству.

— Ты не уедешь.

— Я уеду, и не надо спорить.

— Ладно, не будем спорить. Но хочу, чтобы ты кое-что поняла. Те несправедливые слова, которые вырвались у меня, были вызваны моим состоянием. Их поразили паника, страх, злость, я просто не владел собой. И получилось так, что я отыгрался на тебе. Мне показалось, что это ты посоветовала Дэзи уехать от меня.

— Я понимаю. Тем не менее твои слова прозвучали жестоко.

— Я сожалею, — снова сказал он. — Я просто сошел с ума. Я не имел права так поступать. Теперь тебе все ясно. Прости еще раз.

— Грег, что ты хочешь сказать?

— Ты не можешь отсюда уехать. Ты так привязана к этому озеру, к гостинице, твое место здесь.

Не это она хотела услышать от Грега. Он нанес ей еще одну рану. Надеялась, что он скажет, как она ему нужна, что он хочет, чтобы она осталась навсегда с ним, а не с озером и гостиницей.

— Это не имеет значения.

— Нет, еще как имеет. Ты же всегда мечтала об этом, жить именно здесь.

Она молчала. Слышно было, как плещется волна у причала и шелестели от ветерка листья кленов. Она хотела уйти, как вдруг услышала, как у него из груди вырвался какой-то невнятный возглас, он шагнул и прижал ее к себе. Она хотела его оттолкнуть, но не могла. Она так скучала по его объятиям, что все ее существо потянулось навстречу в ожившей надежде. Она подняла к нему лицо:

— Попробуй меня убедить.

И тогда он поцеловал ее таким страстным, не оставляющим сомнения в искренности поцелуем, что ее тело сразу вспомнило все недавние ночи, ласки, откровенные разговоры, или как они просто лежали рядом, слушая ночь. Наконец, когда им не хватило воздуха, он отпустил ее.

— Я многое собирался тебе сказать, но, как видишь, так и на смог выговорить ничего убедительного. Поэтому, чтобы не ляпнуть очередную глупость, я лучше буду тебя целовать, и надеюсь, ты все поймешь.

— Дело не в словах, — прошептала она, — мы просто из разных миров.

— Нина, ты все лето придумывала причины, почему мы не можем быть вместе. Что все против нас. Но, несмотря на твои страхи, у нас все прекрасно получилось. За исключением вчерашнего случая. Я сказал, что сожалею об этом, но ты не хочешь мне поверить. Останься, Нина, и я докажу тебе, я заставлю тебя поверить.

Она подумала, что он сумел проникнуть в ее мысли и заставит ее поверить. Он заставил ее полюбить, несмотря на все ее предубеждения, сомнения. Он смог найти силы снова полюбить даже после проблем с детьми, тяжелого развода. Не побоялся пойти на близкие отношения, не оглядывался на мнение других, в отличие от нее. И она поддалась этому натиску, уступила, дала волю своим чувствам и стала понимать, что он стал ей нужен. Уверенность, что судьба готовит ей всегда неприятные сюрпризы, поэтому всем ее надеждам не суждено сбываться, вдруг поколебалась. После встречи с Грегом все пошло по-другому. Она хотела эту гостиницу, но вместо этого нашла партнера. Она хотела свободы и независимости в личной жизни, а влюбилась в Грега и привязалась к его детям. Всю осень и зиму она сопротивлялась, но, дав волю своим чувствам, не жалела ни о чем, не стыдилась своей любви и не боялась больше проблем, связанных с семейными трудностями Грега.

Она перевела дыхание:

— Я прожила в этом городе всю свою жизнь. А сегодня подумала, что, может быть, пришло время изменить ее и заняться другим делом.

— Ты так много сделала для меня и для гостиницы. Но я хочу предложить тебе кое-что, от чего ты не сможешь отказаться.

— И что это?

— Ты никогда не любила, Нина Романо. Помнишь, ты сама мне говорила как-то.

Да, она не могла вернуть свои слова. Но и не надо. Она должна сказать то, что давно хотела. И решилась:

— Но теперь все изменилось. Я люблю тебя.

— Как долго мне пришлось ждать твоего признания.

— Ты знал?

Он засмеялся:

— У тебя все на лице написано, ты явно не игрок в покер.

— Почему не сказал?

— Я не хотел лгать. Я долгое время был женат. Это закончилось плохо. И после этого я потерял веру в возможность счастья. Не мог поверить, что такое возможно, даже полюбив, боялся поверить самому себе.

— Скажи сейчас. — Она рисковала, но должна была знать.

— Я хочу сказать, нельзя пройти через все это и ничему не научиться. Я знаю, что такое любовь. И знаю, что такое, когда ее нет. — Он нежно притянул ее к себе и, наклонившись, прошептал на ухо: — Я знаю, что бесповоротно и окончательно люблю тебя, и я собираюсь любить тебя всегда, так что привыкай.

Она почти не дышала, пока он говорил. И теперь у нее вырвался вздох облегчения. Ей этого достаточно. Вернее, это все, что она ждала от жизни. Его признания.