Бесстрашный горец

Глава 12

– Проклятая Камерон в моем доме, – буркнул сэр Фингел. – Вот уж не думал, что доживу до этого дня.

Фиона, сидевшая напротив него за столом, раздражен­но воздела глаза к потолку. Утро она встретила улыбкой, тело все еще помнило ласки Эвана, и очень хотелось есть. Приняв ванну, она направилась в большой зал и, замел ив за столом отца Эвана, на секунду задержалась на пороге. Но даже вид свекра не испортил ее настроения. К сожале­нию, сэр Фингел решил прочесть ей нотацию, и теперь Фиона размышляла над тем, сколько времени ему потребу­ется, чтобы вывести ее из себя. За две недели, прошедшие со дня свадьбы, он доказал, что способен сделать это очень быстро.

– Я не Камерон, – заметила она уже в тысячный раз. – Я урожденная Макенрой. Камероны не являются моими кров­ными родственниками. Они мои родственники по мужу. – Положив в тарелку овсяной каши, она сдобрила ее темным медом.

– По мужу ты Макфингел.

– Ну вот видите? Значит, я все-таки не Камерон?

– Ты несносная девчонка!

– Совершенно верно. – Фиона начала есть кашу, с раз­дражением отметив про себя, что сэр Фингел еще не закон­чил завтрак и ей придется какое-то время сидеть с ним вме­сте за столом.

– Нужно сказать моему сыну, чтобы он наконец стал держать тебя в узде, – продолжал сэр Фингел и, наполнив кашей большую миску, щедро полил ее медом, – научил уважению и послушанию. А то дал тебе волю!

– Пусть только попробует, – прошептала Фиона. Покачав головой, сэр Фингел отправил в рот кусок хлеба.

– Ну, по крайней мере от тебя хоть какая-то польза. Эван наконец-то стал нормальным мужчиной, который спит с женщиной. Может быть, ты даже родишь ему нескольких сыновей, хотя на вид такая хрупкая и маленькая. И напом­нила мне о том, почему я не взял очередную жену.

– Вы не взяли ее потому, что до сих пор женаты на женщине, которая сбежала из замка, – заметила Фиона и по смущенному лицу свекра поняла; он совершенно о ней забыл.

– Ах, эта… Лживая сука! – буркнул он. – Она родила мне всего одного сына, а потом предала меня с этим про­клятым Греем.

Поскольку говорить сэру Фингелу о том, что его жало­бы насчет чьей-то неверности – верх лицемерия, было аб­солютно бесполезно, Фиона проигнорировала его последние слова.

– Еще одного сына, вот как? А девочки у вас когда-нибудь были?

– Да, три. Одну я выдал замуж за парня из клана Гатри, а другую – из клана Киннэрдов. Думал таким образом запо­лучить хоть двоих союзников, но ничего не получилось. Девчонки вместе с их новоиспеченными мужьями ополчились против собственного отца. Стоило сделать крохотную ошиб­ку, как вся моя тяжелая работа пошла насмарку. А третья вообще сбежала с одним малым из клана Греев. Женщины всегда в конце концов предают мужчину, даже если этот муж­чина их собственный отец. – Сэр Фингел шмыгнул носом. Вид у него был такой, что он вот-вот расплачется.

Фиона презрительно фыркнула, прекрасно понимая, что свекор играет на публику, даже если эта публика состоит всего из одного зрителя, и не удивилась, когда сэр Фингел вновь с неприязнью взглянул на нее. «Хорошо бы мужья его дочерей оказались более достойными мужчинами, чем их отец», – подумала она. Сомнительно, что всего лишь маленькая ошибка привела к разрыву отношений, которые сэр Фингел пытался установить посредством замужества дочерей. Поскольку она не верила в то, что он скажет ей правду, она и спрашивать не стала, что это была за крохот­ная ошибка. Однако она не сомневалась в том, что браки сестер помогли Эвану хоть частично исправить то, что ус­пел натворить отец. К сожалению, мужчины из клана Греев никогда не женились на женщинах из клана Макфингел. Они лишь соблазяли их либо просто крали.

– А почему Грей воруют ваших женщин? – спросила она.

– Потому что у них мало своих, – ответила Мэб, уса­живаясь рядом с Фионой и накладывая себе каши. – Кро­ме того, у них полным-полно врагов. Однажды эти враги проникли в замок, когда почти все мужчины отсутствовали. Было это лет пятнадцать назад. Они там таких дел натвори­ли! – Мэб зябко поежилась. – Убили всех, кто попался им на пути: старых, молодых, женщин и детей. Некоторым уда­лось сбежать, и, слава Богу, это были дети. Многие женщи­ны попали в плен, да так и не вернулись, насколько мне известно.

– Так что эти подонки бродят по округе и насилуют девушек из других кланов, – прибавил сэр Фингел.

– Совершенно верно, – подхватила Мэб. – Они этим славятся.

Сэр Фингел кивнул и жестко взглянул на Фиону.

– Так что лучше тебе сидеть за стенами замка. – Он встал и направился к выходу из зала. – Ты, конечно, тощая девица и вся в шрамах, но Грей не слишком привередливы.

Фиона с ненавистью взглянула на него. Ей ужасно хоте­лось подбежать и изо всех сил пнуть его ногой, но она сдер­жалась.

– Этот старик такой зануда, что кого угодно выведет из себя. Когда его слушаешь, хочется волосы на себе рвать, – пробормотала Фиона и в этот момент заметила, что Мэб смотрит на нее как-то странно. – Что с тобой? Почему ты на меня так смотришь? У меня что, каша в зубах застряла?

Мэб улыбнулась и покачала головой:

– Нет. Просто мне кажется, что ты с каждым днем нра­вишься старому лэрду все больше и больше, если ему вооб­ще кто-то может нравиться.

– Нравлюсь? Да он только и делает, что сверлит меня ненавидящим взглядом, ворчит и оскорбляет. И это ты на­зываешь нравиться?

– Он разговаривает с тобой, Фиона, почти так же, как разговаривает с мужчинами. С женщинами Фингел разго­варивает по-другому.

– Он и с тобой разговаривает так же, как со мной, – заметила Фиона, однако, подумав, решила, что Мэб права: сэр Фингел и в самом деле с женщинами разговаривает не так, как с мужчинами.

– Это верно. Должно быть, потому, что я здесь живу уже довольно долго и не раз лечила его раны. Так что со мной он и в самом деле разговаривает не так, как с други­ми женщинами. С ними он либо общается в приказном тоне либо не обращает на них никакого внимания, либо старается их обольстить. Иногда мне даже кажется, что он не знает, как их зовут. По крайней мере он называет их по имени только тогда, когда ему что-то от них нужно. А бы­вает, обращается к ним просто: «Эй ты, девушка» или «Эй ты, девка».

– Ты что же, хочешь сказать, что сэр Фингсл лучше, чем я о нем думала?

– Да, я начинаю думать, что этот старый дурак не такой уж отъявленный негодяй, каким мы вес его считали, хотя к этому еще нужно привыкнуть. Во всяком случае, его сыно­вья ему не совсем безразличны.

– Не скажи. Я видела, как он себя вел, когда был ранен Саймон. Он и глазом не моргнул, считая его мертвым, а когда узнал, что Саймон лишь ранен, даже не поинтересо­вался, насколько сильно.

– Конечно. Ведь рядом с мужчинами стояла ты. А Фин­гсл никогда не выказывает своих чувств в присутствии жен­щины. Но он каждый день заходил в комнату к Саймону, пока тот выздоравливал, рассказывал ему всякие нелепые истории, читал книги, И когда я стала над этим размыш­лять, то вспомнила, что он всегда навещал тех ребят, что больны или ранены. Он и к самым младшим из своих сы­новей заходил в комнату, когда те болели, и к своим вну­кам. А еще он обеспечивает всех своих детей, законнорож­денных b нет. Двое его сыновей умерли, так он ходит на их могилы каждую неделю.

Фиона была потрясена. То, что рассказана ей Мэб, оз­начало, что Фингел пусть немного, но любил своих детей, которых так беспечно заводил. И это объясняло также то, почему ни один из его сыновей не испытывал к нему ни неприязни, ни злости, ни презрения. Значит, несмотря на все слабости и странности, которыми этот человек обладает в избытке, он сумел наладить со своими детьми отношения.

– А он всех своих детей знает по именам? – спросила Фиона.

Мэб кивнула:

– И по именам, и знает, сколько им лет, хотя может не помнить, от какой они женщины.

«Это говорит о многом», – подумала Фиона, напивая себе холодного сидра. Пусть сэр Фингел не слишком хоро­ший отец и ужасный лэрд, но, похоже, он не так плох, как показался ей с самого начала. То, что он не помнил, какая женщина какою ребенка ему родила, ее не удивило: это как раз прекрасно вписывалось в общую картину, которую она себе о нем составила. Фиону, конечно, возмущало его на­плевательское отношение к женщинам, однако, несмотря на это, она понимав, что должна как следует присмотреть­ся к сэру Фиyгелу. Мужчина, который помнит имена и воз­раст своих многочисленных отпрысков, не может быть отъяв­ленным негодяем и подонком.

Покончив с завтраком, Фиона и Мэб решили, что денек сегодня выдайся на славу, как раз для работы в саду. Со­всем недавно Фиона обнаружила в себе страсть к садовод­ству. Ей и раньше доводилось сажать лекарственные расте­ния и ухаживать за ними, но возиться с цветами ей нрави­лось гораздо больше. Казалось немного странным, что та­кой прелестный сад находится в мрачном замке, населенном крупными, мрачноватыми и несколько грубыми мужчина­ми, однако эти мужчины не мешали Мэб делать то, что ей нравится. «И Мэб создала поистине райский уголок», – подумала Фиона, выпалывая сорняки.

Пока руки ее были заняты работой, мысли ее вернулись к мужу. Она не знала, что ей делать дальше. Они испытыва­ли друг к другу всепоглощающую страсть. Каждую ночь, а частенько и утром, словно ненасытные дети, они бросались друг другу в объятия и занимались любовью. Проще всего было бы наслаждаться своим счастьем и больше не размышлять на эту тему. Фиона подозревала, что почти все жены, жившие в замке, упали бы на колени и возблагодарили Гос­пода, если бы их мужья дарили им такое же блаженство, каким осчастливил ее Эван. Похоже, эгоистично с ее сто­роны желать большего, но она желала.

«Я хочу от Эвана не только страсти, но и любви, – ду­мала Фиона, подстригая чересчур разросшийся куст жимо­лости. – Я люблю его всем сердцем и хочу, чтобы он меня тоже любил».

Наверное, наивно так думать, но она считала, что если она так сильно его любит, он просто не может не отвечать ей взаимностью. Кроме того, она чувствовала, что страст­ное влечение, которое они с Эваном испытывали друг к другу, должно быть пронизано любовью. Это тоже было наивно, поскольку она прекрасно понимала, что мужчина может желать женщину, не любя ее, даже не испытывая к ней ни малейшей привязанности. Ей потребовалось две недели, чтобы осознать, насколько она слепа и наивна, но наконец ей это удалось.

Проблема заключалась в том, что она не знала, как ей себя вести, чтобы добиться любви Эвана. Нельзя сказать, что он был с ней холоден в течение дня, однако Фиона чувствовала себя так, словно между ними стояла стена, ко­торую она не в силах была разрушить. Несмотря на страсть, которую они испытывали друг к другу, как только Эван вста­вал с постели, он становился точно таким, каким был до женитьбы. Разве что не стремился убежать от нее, по край­ней мере не настолько явно. И в то же время он не сделал ее, Фиону, частью своей жизни. Она все больше и больше ощущала, что она для него не более чем женщина, согрева­ющая его постель, способная родить ему детей. При этой мысли в душе ее поднималась волна гнева. Она начинала себя чувствовать не женой Эвана, а скорее его любовницей. И такое положение дел нужно было срочно изменить, иначе никаких чувств, кроме злости и горечи, она не будет ис­пытывать.

Вскоре голод заставил Фиону выбросить все мысли и об Эване, и о цветах из головы. Мэб уже давно ушла из сада, Она отправилась в деревню навестить женщину, у которой скоро должен был родиться ребенок. Чувствуя себя одино­кой, несмотря на то что вокруг нее было столько людей, Фиона вошла в замок и направилась в свою спальню, при­казав по дороге приготовить для нее ванну. Внезапно она почувствовала, что соскучилась по Натану, который до свадь­бы сопровождал ее повсюду. Вот еще одна не слишком при­ятная перемена, которую принесло ей замужество, подума­ла Фиона.

Когда ванна была готова, Фиона погрузилась в горячую воду и с наслаждением вздохнула. Занятая мыслями об Эване и об их совместной жизни, она долго работала в саду и ус­тала. Фиона положила голову на край ванны, чувствуя, как под воздействием теплой воды усталость и боль во всем теле начинают постепенно, проходить. Закрыв глаза, она задре­мала, сонно подумав о том, как было бы хорошо, если бы горячая вода могла успокоить боль сердца.

Эван вошел в спальню и остановился на пороге как вко­панный: посередине комнаты стояла ванна, а в ней дремала Фиона. Не отрывая взгляда от стройного тела жены, он за­крыл за собой дверь и запер ее на задвижку. Он только что искупался в речке, чтобы смыть с себя пот и пыль после тренировки, и пришел в спальню за чистой рубашкой. Ру­башка подождет, решил Эван, направляясь к ванне.

«О Господи, как же она хороша», – подумал он, разгля­дывая Фиону. Они женаты уже две недели, но по-прежнему стоит ему взглянуть на нее, как в нем вспыхивает яростное желание. В течение дня у него не раз возникала потреб­ность увидеть Фиону, поговорить с ней, убедиться, что она все еще здесь, в замке, но он всегда подавлял это желание. Не пристало взрослому мужчине бегать за своей женой, как бегает за матерью неразумный щенок. Это противоречит его чувству собственного достоинства. Если он всякий раз, когда ему захочется заняться любовью, станет выслеживать Фиону, ничего хорошего из этого не выйдет. Нужно уметь ус­мирять свои желания и сдерживать порывы.

Эван опустился на колени возле ванны. Еще никогда ни одна красивая женщина не отвечала на его ласки с та­кой готовностью, как Фиона, подумал он. Хелена тоже была красивой, и ему казалось, что она испытывала к нему на­стоящую страсть, но оказывается, она лишь притворялась. Ее задачей было заманить его в ловушку, и она проделала это весьма успешно. А вот в страсти Фионы он не сомне­вался. Непонятно, правда, чем она вызвана, ведь ни красо­той, ни изяществом он не отличается.

Эван взял мочалку и мыло и стал осторожно мыть Фиону, начав с ее маленьких хорошеньких ножек. Видимо, по­чувствовав, что ее моют, Фиона нахмурилась и что-то про­бормотала во сне, и Эван улыбнулся. Вымыв ее ноги, Эван взялся за левую руку, и в этот момент Фиона открыла глаза. Щеки ее окрасились легким румянцем, и Эван тихонько хмыкнул.

– Что ты делаешь, Эван? Я сама могу вымыться, – про­говорила Фиона.

–Мне приятно тебя мыть, – заметил он и принялся тереть мочалкой ее груди. – Нельзя спать в ванне, Фиона, можно утонуть. – Отложив мочалку в сторону, он намылил руки и продолжил мыть ее груди руками.

– Мне кажется, они уже достаточно чистые, – заявила Фиона и не удивилась, заметив, что голос ее дрогнул: при­косновения Эвана вызвали в ней острое желание. – А еще мне кажется, что ты не просто хочешь меня вымыть, у тебя какие-то другие намерения.

– Так оно и есть, но прошу тебя, прояви снисходитель­ность к своему мужу, позволь помочь тебе вымыться. Мне еще никогда не доводилось это делать.

Последние слова заставили Фиону замолчать. Призна­ние Эвана, что он никогда никому не помогал мыться, было ей приятно. Ладно уж, она доставит ему такое удовольствие. Подавив смущение, которое она чувствовала вначале, Фио­на расслабилась, и желание, бурлившее в ней, вырвалось наружу. В этот момент Эван устроил свою мыльную мок­рую руку между ее ног, и все мысли вылетели у Фионы из головы. Она бесстыдно предалась сладостным ощущениям, которые вызывали его прикосновения, и вскоре оказалась наверху блаженства.

Понемногу приходя в себя от полученного наслажде­ния, Фиона украдкой взглянула на мужа сквозь полуопу­щенные ресницы. Лицо его было самодовольным, как уже бывало не раз, и Фионе это не очень понравилось, ей каза­лось, что тем самым Эван бросает ей вызов. Взглянув на него более пристально, Фиона заметила, что он возбужден, и обрадовалась: значит, Эван не в силах, лаская ее, усми­рить собственное желание. Что ж, в таком случае можно простить его самодовольство, однако отомстить все же не мешает.

В голове у Фионы созрел план дальнейших действий, и она решила тотчас же, не откладывая дело в долгий ящик, претворить его в жизнь. Она медленно встала, вышла из ванны и с радостью заметила, что Эван судорожно сглот­нул. Она мило улыбнулась ему и поблагодарила, когда он набросил ей на плечи полотенце. Однако заключать ее в объятия Эван не спешил. По какой-то причине он, похоже, решил не поддаваться своему желанию. Фиона не стала за­давать вопросов, подозревая, что ответ может ей не понра­виться либо она вообще его не поймет. Чутье подсказывало ей, что Эван решил заняться с ней любовью, как обычно, ночью, а потом утром, после чего он наверняка встанет с постели и отправится по своим делам, стремясь поскорее скрыться с глаз своей молодой жены, как это делал посто­янно. Наверное, он считает, что одна мысль о том, что можно заниматься любовью средь бела дня, приведет ее в ужас. Фионе очень хотелось разуверить его в этом. То, что сейчас произошло в ванне, ей понравилось, но не так сильно, как если бы Эван накрыл ее тело своим сильным телом, вошел в нее, а через несколько минут они оба содрогнулись бы в сладостном экстазе.

Даже не пытаясь прикрыться, Фиона начала вытирать­ся. При этом она наклонялась то в одну сторону, то и дру­гую, сладострастно выгибала спину, пытаясь тем самым за­ставить Эвана возбудиться еще сильнее. Если судить по тому, что дыхание его стало тяжелым и прерывистым, ей это уда­лось в полной мере, хотя в искусстве обольщения она была еще новичком. Немного удивляло, что она может с таким бесстыдством выставлять себя на обозрение, однако, по­размыслив. Фиона пришла к выводу, что ничего странного в этом нет: после двух недель занятия любовью она уже не так стесняется своих шрамов, как вначале.

– Фиона, – проговорил Эван, тщетно пытаясь обуздать дрожь в голосе, – что ты делаешь?

– Вытираюсь, – ответила Фиона, оглядывая его с голо­вы до ног и радуясь тому, что на нем только штаны: похо­же, он вернулся домой, чтобы переодеться в чистое, после того как, поработав утром, смыл с себя пыль и грязь. – А еще дразню тебя. – Протянув руку, она слегка коснулась его восставшей плоти. – По-моему, мне это удается.

– Но ведь сейчас белый день.

Взглянув в маленькое окошко и отметив, что солнце светит вовсю, Фиона улыбнулась Эвану и принялась развя­зывать его штаны.

– Как ты проницателен, муж мой.

– Женщины не любят заниматься любовью днем. Поскольку, несмотря на это заявление, Эван не сделал ни малейшей попытки ее остановить, Фиона потянула его штаны вниз.

– Ничего подобного наша Джилли мне не говорила. – Встав перед Эваном на колени, она сняла с него и штаны, и короткие ботинки. – По правде говоря, мне кажется, они с Коннором никогда не отказывали себе в удовольствии и днем.

Эван взглянул на Фиону, стоявшую на коленях у его ног, и почувствовал, что самообладание, которое ему уда­лось обрести, пока она содрогалась в сладких конвульсиях, вызванных его прикосновением, улетучилось. Фиона при­нялась целовать его бедра, одновременно поглаживая их руками, и тело Эвана затрепетало. Ее мягкие волосы каса­лись его ног, и от этого прикосновения желание взметну­лось в его душе яростным огнем. А когда Фиона коснулась теплыми мягкими губами его восставшей плоти, оно стало нестерпимым, и Эван застонал от наслаждения.

– Что ты делаешь? – спросил он и тотчас же выругал себя за глупый вопрос. В то же время он поверить не мог, что его юная жена собралась сделать то, о чем он знал лишь понаслышке и никогда не осмелился бы попросить.

– По-моему, это и так ясно.

– Это может быть ясно мне, но я и не подозревал, что тебе известно о существовании таких ласк.

– Наша Джилли много рассказывала мне о том, что происходит между мужчиной и женщиной.

Поскольку свои слова Фиона сопровождала поцелуями, Эвану приходилось изо всех сил сопротивляться яростному желанию, иначе он не смог бы продолжить разговор.

– Она говорила с тобой о таких интимных вещах?

– Да. Ее кузины тоже о многом мне рассказывали, и она сказала, что эти знания очень помогли ей при общении с мужчинами. Тебе разве непонятно?

С губ Эвана сорвался хриплый стон, что без слов свиде­тельствовало о том, что он испытывает истинное удоволь­ствие. Поцеловав его шрам, расположенный в опасной бли­зости от восставшего символа мужественности, Фиона про­говорила:

– Я так рада, что тебя спасли, прежде чем твои враги сумели осуществить свою угрозу.

– Я еще больше рад.

–Давай сойдемся на том, что мы оба одинаково рады. Мне очень приятно, что ты такой храбрый, и, быть может, на сей раз ты позволишь мне отблагодарить тебя за то, что ты был так добр ко мне.

Эван открыл было рот, чтобы сказать Фионе, что это она заслуживает награды за то, что одарила его своей стра­стью, но в этот момент Фиона взяла его восставший жезл целиком в рот, и вместо слов с губ его сорвался хриплова­тый стон. Затрепетав всем телом, он зарылся руками в во­лосы Фионы, инстинктивно удерживая ее голову, хотя она не делала ни малейшей попытки отстраниться.

Несмотря на все его усилия, несмотря на все те годы, в течение которых он учился держать себя в руках, Эван знал, что не сможет долго выдерживать эту сладостную пытку. Он смотрел, как Фиона доставляет ему удовольствие, до тех пор пока не почувствовал, что трясущиеся ноги больше не держат его. Эван с трудом подавил желание целиком от­даться блаженному экстазу. Знания у Фионы есть, однако у нее нет большого опыта в любовных делах, лишь тот, кото­рый он ей дал, и, если он сейчас не сумеет сдержаться, в следующий раз Фиона вряд ли согласится одарить его таки­ми ласками.

Чертыхнувшись, Эван схватил Фиону под мышки, подхватил на руки и почти бегом побежал к постели. Бросив ее на покрывало, он улегся сверху, с удовольствием слушая ее хрипловатый смех. Поместив трясущуюся руку между ее ног, он едва не рассыпался в благодарностях: Фиона оказалась готова принять его. То, что она испытала желание, даря ему наслаждение, почему-то тронуло Эвана до глубины души, однако он не стал задумываться, почему это случилось. Прильнув губами к губам Фионы, он с силой вошел в нее, решив собрать остатки самообладания, чтобы сначала дос­тавить ей удовольствие. К его облегчению и изумлению, для этого потребовалось совсем мало времени. Как только он почувствовал, что стройное тело Фионы содрогнулось в яростном экстазе, он не стал больше сдерживаться и, гром­ко вскрикнув, последовал ее примеру.

Наконец тело его обмякло, и он, обессиленный, рухнул на Фиону. Она обняла его обеими руками, чувствуя, что все ее тело до сих пор трепещет: столь сильным оказался эк­стаз, который она испытала. Приятно было осознавать, что Эван испытал такие же сильные чувства. Неужели он не видит, как великолепно они подходят друг другу, подумала Фиона, взъерошив ему рукой волосы. Даже если он, как все мужчины, отделяет страсть от любви, он должен понимать, что такие чувства, которые они испытывают друг к другу, не каждому дано испытать. Может быть, на то, чтобы это понять, ему потребуется больше времени, но ее терпению приходит конец, а нетерпение может сослужить ей плохую службу. Вполне вероятно, что она наделает ошибок и вмес­то того, чтобы привлечь его к себе, наоборот, оттолкнет.

Приподнявшись на локтях, Эван запечатлел на губах Фионы поцелуй. Самые разнообразные чувства переполня­ли его, и он не знал, что ему сделать или сказать. Ему при­ятно было находиться в Фионе, и он продлил это удоволь­ствие еще на несколько секунд, после чего вышел из нее и, высвободившись из ее объятий, улегся с ней рядом. Заме­тив, что щеки Фионы окрасились слабым румянцем и она избегает его взгляда, он с облегчением вздохнул: похоже, она смущена не меньше его.

–А твой брат знает, чему учит тебя его жена? – спро­сил он и с радостью увидел, что, поколебавшись немного, Фиона улыбнулась ему.

– Она во многое меня посвятила, – ответила Фиона, – и даже если Коннор об этом знал, он ни словом не обмол­вился. А ты разве возражаешь против того, чтобы твоя жена знала о таких вещах?

– Если бы я возражал, ты бы перестала их делать, а мне это ни к чему. – Он вновь поцеловал ее и встал с постели. – Может быть, и мне стоит взять у тебя несколько уроков, – заметил он и, подмигнув, начал одеваться. – Мне кажется, у меня несколько странное представление о том, какая у меня должна быть жена и что она должна делать.

– Не думаю, что у тебя более странное представление об этом, чем было у моего брата. – Встав с постели, Фио­на поспешно натянула на себя рубашку, внезапно усты­дившись своей наготы. – Всю свою жизнь он выслушивал от нашего дяди массу лжи. В конце концов выяснилось, что наш дядя – предатель, который замыслил извести всю нашу семью и додумался до того, что не стал убивать сво­их врагов, решив их руками разделаться с нами. Он даже пытался убить нашу Джилли. – Видя, что Эван с любо­пытством смотрит на нее, она, продолжая одеваться, рас­сказала ему все о предательстве дяди. – Только когда в Дейлкладач приехала Джилли, мы узнали о том, какой наш дядя вероломный предатель.

Эван был настолько потрясен рассказом Фионы, что, молча надев башмаки, подошел к ней и заключил в объя­тия. При одной мысли о преступлении, которое замыслил ее дядя, о том, что было бы, если бы его кровожадный план по истреблению всей семьи его брата, удался – а он бы непременно удался, если бы не храбрость брата Фионы, – ему стало не по себе. Он понимал, что рассказ Фионы так задел его за живое еще и потому, что на мгновение он представил свою жизнь без нее. Эван порадовался тому, что никогда не говорил ей о своих подозрениях относительно нее. После всего того, что ей пришлось выстрадать, его со­мнения наверняка глубоко оскорбили бы ее.

– Сейчас его уже нет в живых, – заметил Эвап.

– Да, его убила любовница моего брата, – сказала Фи­она, расценив его пылкое объятие лишь как попытку успо­коить боль и страх, вызванные старыми воспоминаниями.

– У твоего брата была любовница, даже когда он же­нился?

На лице Эвана был написан такой ужас, что Фиона уди­вилась и обрадовалась. Пускай ей пока известно не так много о муже и чувствах, которые он к ней испытывает, но одно она знает наверняка: он из тех мужчин, которые храпят женщине верность.

– Она была с ним рядом, но он с ней не спал. А потом, когда Джилли сказала, что она убила нашего дядю, ее пове­сили.

– Хорошо, когда жена оказывает тебе такую поддерж­ку, – заметил Эван и, взяв Фиону за руку, направился вме­сте с ней к двери спальни. – Это, конечно, ее обязанность, но приятно, когда она оказывает тебе ее добровольно. И это относится не только к Джилли, но и ко всем женам, включая тебя.

«Наверное, это следует расценивать как комплимент», – решила Фиона, выходя вместе с мужем в большой холл. Ког­да Эван сопроводил свои слова легким пожатием руки, она почувствовала радость, однако тотчас же подавила ее. Если ей так мало нужно для радости, трудно ей будет вести мужа по пути, который она для него выбрала. К сожалению, не так-то легко ей будет достичь намеченной цели – завоевать его сердце.