Бесстрашный горец

Глава 7

— Я настоятельно рекомендую тебе не вставать с посте­ли, – сказала Фиона, когда, войдя в комнату Эвана, заме­тила, что тот пытается сесть. – Прошло всего два дня с тех пор, как тебя ранили, слишком маленький срок для того, чтобы рана затянулась.

Несколько секунд Эван боролся с желанием сказать, что не собирается ей подчиняться, наконец разум возобладал над эмоциями, и он приказал себе не глупить. Голова у него все еще кружится, тело то и дело прошибает холодный пот, он даже сесть в постели не способен, не говоря уж о том, чтобы встать. Проклиная собственную слабость, он отки­нулся на подушки, которые Мэб совсем недавно положила ему под спину, и хмуро уставился на поднос, который Фи­она поставила на стол у кровати.

– Опять жидкая овсянка или бульон! – буркнул он. – Осточертело!

– Ни то и ни другое. Это баранье рагу, – ответила Фи­она.

Она уселась на краешек кровати, держа в одной руке миску, а в другой ложку, и Эван вновь набросился на нее:

– Я в состоянии сам поесть!

Не проронив ни слова, Фиона протянула ему ложку, однако миску по-прежнему крепко держала в руках. Она посмотрела, как Эван тянет к ней руку с ложкой, и поняла: он изо всех сил пытается сдержать дрожь в руке. Наконец сообразив, что ему это не удастся, он швырнул ложку в миску и вновь откинулся на подушки.

– Я слабый, как младенец, – пожаловался он. – А все потому, что два дня ты мне, кроме бульона, ничего не да­вала.

Воздев глаза к потолку, Фиона помолчала, потом зачерп­нула полную ложку рагу и поднесла ее Эвану ко рту.

– Слабость оттого, что ты потерял много крови. И от­того, что собрался встать с кровати, а сил на это у тебя еще нет. Да и удар по голове дает о себе знать.

– Наверное, ты права. От этого удара я даже на не­сколько минут потерял сознание, – поспешно проговорил Эван, после чего съел еще одну ложку рагу.

– Похоже, сильный был удар, хорошо еще тебе не про­били голову.

Эван ничего на это не ответил. Он молча продолжал поглощать рагу, чувствуя себя несколько странно, оттого что Фиона кормит его с ложечки. Ему было бы гораздо спо­койнее, если бы за ним ухаживала Мэб, однако он не мог заставить себя об этом сказать, прекрасно понимая, что от­каз от помощи Фионы обидит и оскорбит ее, особенно по­тому; что он не сумеет придумать для этого вескую причи­ну. Не будешь же говорить женщине, что хочешь, чтобы она оставила тебя в покое, только потому, что одно ее при­сутствие вызывает в тебе безудержное желание. Стоит Фионе приблизиться к нему, как боль в раненой ноге прекра­щается, уступая место неукротимой страсти.

Если он не станет стремиться поскорее встать с посте­ли, ко дню его рождения рана затянется, и тогда он отпра­вится в деревню, возьмет проститутку, пойдет с ней на по­стоялый двор и займется любовью, чтобы искоренить чув­ства, которые вызывает в нем Фиона. Однако не успел он об этом подумать, как понял, что это будет пустая трата времени и денег. Поскольку он уже год не спал с женщи­ной, он сможет получить физическое удовлетворение, од­нако страсть, которую испытывает к Фионе, нисколько не уменьшится.

Прошло уже восемь лет с тех пор, как он испытывал такое умопомрачительное влечение к женщине, тогда это закончилось для Эвана плохо. Подобная яростная страсть лишает мужчину силы воли и заставляет совершать глупые поступки. Эван легонько коснулся шрама на лице. Хелена преподала ему хороший урок. Воспользовавшись любовью и страстью, которые он к ней испытывал, она выдала его врагам. Больше он не может себе позволить подобную сла­бость.

Внутренний голос шептал ему, что Фиона не Хелена, однако Эван поспешно подавил его. Фиона честная и доб­рая девушка, это верно, однако она до сих пор не сказала ему, кто она такая. Может быть, для этого существуют вес­кие причины, однако Эван понимал, что не имеет права сбрасывать со счета тот факт, что лично для него эти при­чины могут оказаться губительными.

Он уже собирался сказать Фионе, что сыт, как вдруг дверь в комнату распахнулась с такой силой, что ударилась о стену. Эван замер, увидев на пороге отца. Взгляд его, ус­тремленный на Фиону, без слов говорил о том, что отец пребывает в бешеной ярости. А когда сэр Фингел в таком состоянии, он непредсказуем. Эвану не хотелось думать, что отец может ударить девушку, однако от него всего можно ждать.

– Ты лезешь в дела, которые тебя не касаются, женщи­на! – завопил сэр Фингел, тыча пальцем в Фиону.

– И какие же это дела? – Голос Фионы прозвучал спо­койно, и она сама этому обрадовалась: признаться, ярость сэра Фингела ее немного испугала.

– Ты разговаривала с женщинами.

– Не думала, что это запрещено.

– Не делай вид, что не понимаешь, о чем я говорю! Я только что приказал Бонни лечь со мной в постель, а она отказалась. Отказала! Мне!

Эван уставился на отца, сосредоточенно жуя очередную порцию рагу, которую Фиона сунула ему в рот, хотя есть ему уже не хотелось. В голосе старика слышались и ярость, и раздражение, и изумление. Краешком глаза он взглянул на Фиону и заметил, что та улыбается. Похоже, она наме­ренно сделала то, что приведет отца в бешенство. Эван был поражен до глубины души. Но еще больше его поразило то, что на Фиону, похоже, гнев отца не произвел никакого впе­чатления.

– Это ее право, верно? – невинным голоском осведо­милась она.

– Она мне призналась, что ты ее этому научила. Сказа­ла ей, что нет такого закона, по которому она обязана ло­житься со мной в постель только потому, что у меня возни­кает такое желание.

– Не думаю, что я в этом не права. Уверена, что и в самом деле не существует закона, по которому она не мо­жет тебе отказать.

– Я сам устанавливаю законы! Это мой замок, я в нем хозяин, и мне нравятся порядки, которые я здесь завел! Если ты не прекратишь забивать головы женщин всякой чепу­хой, ты очень об этом пожалеешь. – Повернувшись, чтобы выйти из комнаты, он вдруг остановился, понюхал рубашку, которая была на нем, и выругался. – И я знаю, что именно из-за тебя все мое белье и одежда пахнут треклятой лавандой! Предупреждаю, не лезь в хозяйственные дела! – И он вышел, хлопнув дверью.

Фиона зачерпнула ложкой рагу и протянула Эвану, но он покачал головой. Тогда она отставила миску в сторону и взяла высокую кружку. Эван пристально взглянул на Фио­ну: на лице ее было виноватое выражение. Она избегала смотреть ему в глаза, а на щеках появился румянец. Эван взял кружку за ручку, однако Фиона не выпустила ее из рук и стала сама поить его. Он пил, не спуская с нее глаз, и успел выпить почти весь напиток, когда Фиона наконец вздохнула и нехотя встретилась с ним взглядом.

– Вот уж не думал, что ты станешь поучать женщин, – заметил он.

Видя, что он не сердится, Фиона спокойно объяснила:

– Я вовсе не собиралась выказывать неуважение твое­му отцу, но мне кажется, пытаться хоть немного вразумить его – это все равно что биться головой о стену.

– Ты абсолютно права. – Эван улыбнулся ей и помор­щился, чувствуя отвращение к самому себе. – Признаться, мне никогда не приходило в голову, что женщины могут и не хотеть ложиться с моим отцом в постель. Знаешь, мой отец умеет уговорить кого угодно. Но мне всегда казалось, что все женщины потакают его прихотям по собственной воле, потому что ему удавалось их очаровать.

– Думаю, в отношении некоторых из них это и в са­мом деле справедливо. Но я не читала им проповеди о нравственности и грехе. Просто сказала, что если им не хочется спать со старым лэрдом или вообще с кем-то из мужчин, они имеют право сказать им «нет». В конце кон­цов, церковь и священники приветствуют целомудренное поведение, а они обладают гораздо большей властью, чем старый лэрд.

– Ты хочешь сказать, что в вашем клане женщины по­ступают именно так? Но ведь это распространенная прак­тика – владелец замка спит с живущими в его замке девуш­ками, которые ему понравились. А некоторых даже предла­гают гостям.

– Но распространенная практика еще не значит пра­вильная. Там, откуда я приехала, к женщинам относятся с уважением, и они могут говорить «да» или «нет» по соб­ственному усмотрению. Мужчина не должен пользоваться своим положением хозяина, чтобы уложить женщину в по­стель. Женщины не должны бояться отказать лэрду или его отцу, или его брату, или любому другому мужчине, который ими руководит. Для этого существуют проститутки, готовые отдаваться за деньги. Вот их услугами мужчины и долж­ны пользоваться.

– Или соблазнять девушек, как это делает мой отец? – спросил Эван и почувствовал, что ему любопытно узнать, какого мнения Фиона о его отце.

– Может быть. – Видя, что он допил напиток, она по­ставила кружку на стол и, поудобнее усевшись на краешке кровати, повернулась к Эвану лицом. – Иногда мне кажет­ся, что женщина, которая позволяет мужчине соблазнить ее льстивыми словами и обворожительными улыбками, за­служивает того, чтобы понести наказание, которое за этим последует. А иногда я думаю, что любой мужчина, который ее соблазняет, а потом бросает, оставляя страдать в одино­честве, заслуживает наказания. – Она пожала плечами. – Понимаю, что сужу чересчур строго. Но слишком часто та­кие подлецы отнимают у девушки единственно ценное, что у нее есть. И меня это ужасно злит.

– Но бывает, что и женщины ложатся с мужчиной в постель лишь для того, чтобы получить желаемое.

– Согласна. Такие женщины не вызывают у меня ника­ких других чувств, кроме брезгливости. – Сцепив руки на коленях, Фиона наконец задала вопрос, который уже давно вертелся у нее на языке: – А почему твой отец выкрасился синей краской?

Несколько секунд Эван молчал – слишком быстро Фи­она перевела разговор на другую тему, и он никак не мог сообразить, что ей ответить. Когда Фиона ни словом не упомянула о том, как выглядит его отец, Эван решил, что она просто не обратила на это внимания. На самом же деле от ее взгляда это не ускользнуло. Да и как можно было не заметить, что сэр Фингел весь, с головы до ног, вымазан синей краской.

– Сегодня полнолуние, – ответил он. Фиона пепонимаюше уставилась на него, и он тихонько выругался; придется дать ей более подробное объяснение. – Мой отец и еще несколько мужчин красят тело синей краской всякий раз, когда бывает полнолуние, и танцуют в круге, выложен­ном камнями. Голые.

– А что говорит священник по поводу такого языческо­го обряда?

– Этот старый дурак танцует вместе с ними.

Фиона едва сдержалась, чтобы не расхохотаться, пони­мая, что это было бы невежливо. Бедняга Эван, похоже, стыдится поведения отца.

– Старый Айан уже там.

– Да. Но он не красит тело синей краской до тех пор, пока не наступает полнолуние.

– Понятно. – Голос Фионы дрогнул: сдержать смех оказалось не так-то просто. – А зачем они вообще это де­лают?

– Кто-то рассказал моему отцу, что в древности мужчины таким образом просили богов, чтобы они даровали им силу в бою и… – Он замолчал, явно не желая продолжать.

– И что?

– И мужскую силу.

Прижав руку к губам, Фиона уставилась на одеяло. Смех сотрясал все ее тело, и, чтобы сдержать его, ей пришлось прижать ко рту и другую руку. Нехорошо, конечно, и даже жестоко смеяться, но ничего поделать с собой она не могла. Перед глазами ее встала картина: группа голых стариков, размалеванных синей краской, самозабвенно танцует под полной луной, и, не в силах сдержаться, Фиона рухнула на кровать, корчась от смеха.

«По крайней мере она не испугалась и не пришла в ужас, – подумал Эван. – Может быть, сделать вид, что я оскорблен, хотя бы из уважения к отцу? Нет, не стоит, – решил Эван. – То, чем старик собрался сегодня заняться, просто нелепо». Он бы и сам с удовольствием над ним посмеялся, если бы не неприятная мысль о том, что отца обвиняют в колдовстве. Однако смех Фионы оказался за­разительным, и спустя несколько секунд Эван хохотал вместе с ней.

Отсмеявшись, Фиона заметила, что придвинулась по­чти вплотную к Эвану. Их лица оказались совсем рядом. Он улыбался и в этот момент показался Фионе потрясающе красивым. Интересно, понимает ли он это сам? Наконец улыбка на его губах погасла, и Фиона замерла. Что он сей­час сделает? Привлечет ее к себе или оттолкнет? Хорошо бы он наконец определился, чего от нее хочет. Ей уже стало действовать на нервы его непонятное поведение: то он, пылая страстью, заключает ее в объятия, то отталкивает.

Осторожно ухватив Фиону одной рукой за подбородок, он другой вытер слезы смеха с ее пылающих щек и вперил­ся взглядом в ее губы. Она облизнула губы, и Эван, ругая себя за слабость, положил руку на ее стройную шею и при­влек к себе.

«Только один поцелуй», – сказал он себе. Наверняка у него хватит сил сорвать с ее губ один поцелуй, не потеряв при этом власти над собой. Но как только губы его косну­лись ее губ, он уже в этом засомневался. Прикосновение ее теплых губ подействовало на него как удар хлыста. Жела­ние взметнулось в его груди яростной волной. Фиона слег­ка приоткрыла губы, и Эван, поспешно прижав ее к себе, жадно приник к ним, подчиняясь молчаливому приглаше­нию.

Фиона почувствовала, что тает от жара собственного желания. Она с готовностью ответила на поцелуй, не делая попытки скрыть страсть, которую Эван вызвал в ней. Нако­нец он оторвался от ее губ и, пока она пыталась перевести дух, что далось ей с трудом, принялся покрывать поцелуя­ми ее шею, щеки, впадинку за ухом. Потом рука его косну­лась ее груди, и Фиона, ахнув, затрепетала.

Он вновь принялся целовать ее, уложил рядом с собой на кровать, и оказалось, что они оба лежат на боку. Вос­пользовавшись этим, Фиона провела рукой по спине Эвана, наслаждаясь прикосновением гладкой теплой кожи, потом рука ее медленно скользнула под одеяло, погладила упругие ягодицы, и с губ Эвана сорвался тихий стон. А в следующую секунду он оттолкнул ее и лег на спину.

Потрясенная резкой переменой настроения, Фиона вы­прямилась и взглянула на него. Выражения его лица она не видела, поскольку он закрыл рукой глаза. Однако дыхание у него было таким же прерывистым, как у нее, а щеки окра­сились легким румянцем. Должно быть, он тоже испыты­вал острую страсть. А может быть, у него просто разболе­лась нога? Фиона обеспокоено взглянула на рану.

– Эван… – начала она, ругая себя за то, что совсем забыла о его ранах.

– Уходи!

Беспокойство, которое Фиона только что испытывала, мгновенно улетучилось, уступив место такой сильной боли, что она едва сдержалась, чтобы не закричать. Похоже, ни­какой страсти Эван не чувствовал, равно как и боли, лишь сожаление и, быть может, стыд. И раскраснелся он только потому, что испытывал отвращение. А вот к кому – к ней или к себе – не имеет никакого значения.

– Мне кажется, будет лучше, если с сегодняшнего дня за мной будет ухаживать Мэб, – заявил Эван.

– Как пожелаешь.

Взяв поднос, который она принесла, Фиона спокойно вышла из комнаты. На самом деле ей хотелось выскочить из нее, однако гордость не позволила этого сделать. Отойдя от двери всего несколько шагов, она столкнулась с Грегором, что ее вовсе не порадовало. Он, прищурившись, взгля­нул на нее, и Фиона поняла; по ее виду он догадался, что она пребывает в растрепанных чувствах. Что ж, значит, она не смогла их скрыть. Бонни, проходившая мимо, взяла из ее рук поднос, и Фиона благодарно улыбнулась девушке, после чего сцепила руки за спиной.

– Когда я выходил из комнаты Саймона, он спал, – сказал Грегор, по-прежнему пристально глядя на Фиону.

– Это хорошо, – ответила она. – Отдых сейчас для него лучшее лекарство.

Грегор кивнул.

– Что-то случилось? – спросил он. – Ты такая бледная и измученная.

– Просто немного устала, вот и все. Думаю, мне тоже стоит немного поспать. Прошу меня простить. – И, обойдя его, Фиона поспешила прочь.

Проводив ее хмурым взглядом, Грегор направился к две­ри спальни Эвана. Он не собирался к нему заходить, одна­ко после встречи с Фионой передумал. Судя по лицу де­вушки, его брат только что нанес ей сокрушительный удар. Похоже, давно пора научить этого идиота уму-разуму.

Войдя в комнату и захлопнув за собой дверь, Грегор набросился на него:

– Что ты сделал с девушкой, кретин ты эдакий?

Он решительно направился к кровати, не отводя ярост­ного взгляда от брата, который, признаться, выглядел та­ким же несчастным, как и Фиона.

Вздохнув, Эван потер руками лицо, после чего ответил:

– А с чего ты взял, что я с ней что-то сделал?

– У нее такой вид, будто ты вонзил один из ее много­численных кинжалов прямо ей в сердце.

Это означало, что он оскорбил чувства Фионы, а пове­рить в это Эван никак не мог.

– Ты ошибаешься, – отрезал он.

Скрестив руки на широкой груди, Грегор возразил:

– Не думаю. Я только что столкнулся с ней у двери, и на лице ее не было улыбки. А Фиона всегда улыбается. И поговорить со мной она не захотела. Лицо ее было смер­тельно бледным, и она помчалась к себе в комнату, словно за ней гналась тысяча чертей. Итак, я спрашиваю тебя еще раз: что ты ей сказал или что ты с ней сделал?

Эвану не хотелось обсуждать эту тему с Грегором, одна­ко он понимал, что брат от него не отстанет. Хуже того, сделает собственные выводы. Эван вздохнул. Он слишком устал, и у него слишком болело сердце, чтобы спорить с братом или лгать ему.

– Я попросил ее уйти и сказал, что будет лучше, если с сегодняшнего дня за мной будет ухаживать Мэб, – ответил Эван и поморщился под тяжелым взглядом Грегора.

– Но почему? По-моему, Фиона преданно и умело уха­живала за тобой.

– Потому что я не могу находиться с ней наедине! – рявкнул Эван и взъерошил рукой волосы. – Не в силах держать подальше от нее свои чертовы руки!

– И ты считаешь, что это плохо?

– Конечно! Ведь она наша пленница. Да к тому же де­вица благородного происхождения, хотя она в этом все еще не желает признаваться. И, без сомнения, девственница. И ей ни к чему, чтобы какой-то великовозрастный идиот вро­де меня кидался на нее всякий раз, когда она оказывается рядом.

– Ну, поскольку ты не ходишь весь исцарапанный и в синяках, думаю, она не возражает против того, чтобы на нее бросались, – протянул Грегор.

Слова брата поразили Эвана. А ведь и в самом деле! Фиона не оказывала ему никакого сопротивления, когда он ее целовал. Более того, насколько он мог судить, она на­слаждалась его ласками и пылко отвечала на его страсть. Может быть, он делает большую глупость, отталкивая ее? Любой другой на его месте поступил бы иначе. Если бы ему предлагали себя, непременно бы этим воспользовался, причем с огромным удовольствием. Так почему он не спешит этого делать?

Однако поразмыслив хорошенько, Эван нахмурился. В душе его зародилось подозрение, С чего бы такой красивой девушке, как Фиона, испытывать к нему страсть? А что, если она просто притворяется? Если обманывает его, стре­мясь усыпить его бдительность и развязать ему язык? И хотя Эван искренне уверял отца, что этого не может быть, он понимал, что подобную возможность не следует сбрасы­вать со счета.

В то же время нельзя забывать, что Фиона, если и не представляет угрозы для их клана, все равно пленница. Многие мужчины решили бы, что имеют на этом основа­нии право владеть ею, но он к таким не относится. Фиона вернется к своим родным такой же, какой уехала от них. Честь ее останется непоруганной. Этого требуют от него чувство собственного достоинства и здравый смысл. Мень­ше всего ему хочется наживать себе и людям, живущим в Скаргласе, еще одного врага в лице клана, к которому при­надлежит Фиона. Их и так у Макфингелов предостаточно. – Она невинная девушка, – продолжал Эван. – Погу­бить ее нетрудно, но мне кажется, не стоит этого делать. – На лице брата появилось выражение отвращения, однако Эван постарался не обращать на это внимания. – Кроме того, она наша пленница, за которую мы можем получить хороший выкуп. И даже если она шпионка, которую спе­циально заслали в Скарглас, чтобы выведать наши тайны, с моей стороны было бы крайне глупо позволять простой похоти возобладать над здравым смыслом. Однажды я уже попал в подобную ловушку, и у меня хватает ума хорошень­ко помнить урок, который мне преподали.

– Но Фиона абсолютно не похожа на Хелену.

– Вот как? Хелена тоже казалась милой и невинной, а потом отвела меня на бойню, как ягненка.

– Милой, может быть, но, я подозреваю, ты обнару­жил, что она не настолько уж невинна.

– А что, если я ошибаюсь и Фиона тоже не невинна? Есть лишь один способ это проверить: уложить ее с собой в постель. Если она девственница, я лишу ее невинности, следовательно, когда мы станем просить за нее выкуп, его размер станет ниже, а родственники наверняка придут в ярость и будут лелеять планы мести. Кроме того, мой отец и ее родители могут потребовать, чтобы я женился на ней, а я этого делать не хочу. Так что, кем бы Фиона ни была, невинной пленницей или хитроумным врагом, самое луч­шее для меня – держаться от нее подальше.

Грегор покачал головой:

– Ты слишком много думаешь, Эван, Нередко то, что кажется, соответствует истине.

– Слишком часто бывает иначе. А теперь давай погово­рим о делах, – сказал он. – Я уже несколько дней прова­лялся в постели и боюсь, пока не встану, тебе придется выполнять мои обязанности.

Эван с облегчением вздохнул, когда Грегор послушно перевел разговор на другую тему, хотя было ясно, что ему еще хотелось поговорить о Фиоие. В замке все было спо­койно. Эван слушал брата с удовлетворением. Однако вскоре устал – раненая нога еще давала о себе знать, – и, заметив это, Грегор вышел из комнаты. Эван устало откинулся на подушки. Он понял, что Фиона была права, говоря, что он потратил все свои скудные силы на то, чтобы встать с по­стели, и это вызвало у него раздражение.

Вздохнув, он закрыл глаза, пытаясь не обращать внима­ния на боль в ноге и голове, и медленно облизнул губы. Они все еще хранили сладостную теплоту губ Фионы. В воздухе стоял присущий ей свежий запах чистоты и лаван­ды. Тело до сих пор помнило прикосновение ее маленькой теплой мягкой руки. Похоже, он никогда не сумеет изба­виться от страсти, которую испытывает к ней.

Так почему бы ему не удовлетворить эту страсть? Поче­му не протянуть руку и не взять то, что она столь охотно как это ни странно, ему предлагает? У него ведь достаточно ума и силы, чтобы избежать нежелательных последствий. Будучи лэрдом, он вполне способен устоять против попы­ток отца женить его на Фионе. Вряд ли кто-то из клана сочтет его связь с пленницей большим преступлением, на­оборот, все посчитают это само собой разумеющимся. А если родственники Фионы захотят ему отомстить, что ж, одним врагом больше, одним меньше, какая, собственно, разница? Отец в свое время сделал все от него зависящее, чтобы их было полным-полно. Может быть, Грегор прав и он делает большую глупость, отталкивая Фиону?

Чертыхнувшись себе под нос, Эван попытался выбро­сить мысли о Фионе из головы и подавить в себе страсть, которую он к ней испытывает. Он не отец, решительно на­помнил себе Эван, он умеет держать себя в руках, способен подавить желание брать то, что ему хочется и когда хочется. Все мотивы, которые он изложил Грегору, относительно того, почему он пытается держаться от Фионы подальше, не лишены здравого смысла. А вот о самом главном из них он не упомянул брату. Эван чувствовал, что, если он сдела­ет Фиону своей любовницей, очень скоро она завоюет его сердце. А этого он боялся больше всего на свете.