Глава 4

«Нет, — подумала я, — этого просто не может быть. Мне показалось».

— Ты где это нашла? — спросила я, кивком головы указывая на гербовый лист.

Эми моментально сложила бумагу и сунула ее под одеяло.

— Господи, мама, когда ты научишься стучаться в дверь, прежде чем войти?

Снизу послышался громкий голос бабушки:

— Эми! Бретт! Ужин готов, идите к столу.

— Не могла бы ты выйти на минутку? — сказала мне Эми. — Мне нужно переодеться.

В комнату Эми заглянул Райан.

— Бретт! Эми! Вы идете или нет?

Больше всего на свете мне хотелось сейчас сорвать с дочери одеяло и вырвать у нее из рук документ, который она только что спрятала. Но я стояла, словно окаменев, пытаясь осознать, какие последствия сулит всем нам эта находка. Главное, мне не давал покоя вопрос: где дочь могла раздобыть завещание? В голове у меня роились мысли одна ужаснее другой, и я чувствовала, что не способна ни к каким решительным действиям. Кроме того, мне не хотелось, чтобы Райан видел то, что видела я.

— Тебя отец к телефону зовет, — сказала я Эми. — Хочет с тобой поговорить.

Вслед за Райаном я вышла из комнаты. Пока мы шли по коридору, грудь мою теснили страх и беспокойство за Эми. Как ей удалось завладеть завещанием Эдварда? Неужели она обыскала труп и нашла документ? Я вспомнила, что она выразила недвусмысленное желание пойти и взглянуть на тело, после того как я сообщила домашним о своей ужасной находке. Существовала возможность, правда, весьма, на мой взгляд, призрачная, что она оседлала Каледонию, незаметно съехала со двора и добралась до трупа раньше, чем полицейские и судмедэксперты, которые шли пешком.

Или, быть может, она нашла завещание в другом месте — к примеру, на конюшне? Или в комнате у Райана? Неужели она украла документ у своего любимого дяди?

Мысли об этом повергали меня в шок, но отмахнуться от того факта, что я видела завещание отца в руках Эми, было невозможно. Прежде всего надо было отобрать его у нее и спрятать в надежном месте. Следовало также серьезно поговорить с дочерью и не откладывать дело в долгий ящик.

На лестничной площадке Райан обернулся и посмотрел на меня.

— Бретт? Что с тобой? Ты едва переставляешь ноги!

— Я иду, — сказала я. — Просто задумалась немного.

Я боялась того, что будет, и готова была отложить любые действия на неопределенное время. В этом смысле ужин был как нельзя более кстати.

«После ужина, — пообещала я себе, — я выцарапаю у Эми завещание».

Мне, однако, не хотелось, чтобы Райан заподозрил меня в том, что я что-то замышляю, поэтому я прибавила шагу.

Винсент стоял у окна гостиной и смотрел на грандиозный снежный буран во дворе.

— Пурга затянется надолго, успеете еще насмотреться, — сказал ему Райан. — Пойдемте лучше ужинать.

Винсент подчинился и проследовал за нами на кухню, где Райан резал омлет и раскладывал его по тарелкам. Бабушка намазывала маслом тосты. Увидев Винсента, она фыркнула и постаралась сесть так, чтобы оказаться от него подальше. Наблюдая за всей этой суетой, я прислушивалась к голосу Эми, которая в холле разговаривала с отцом по телефону. Голос ее был исполнен дружелюбия и теплоты, и пару раз, отвечая на какую-то реплику Дэна, она громко смеялась. Можно было подумать, она нарочно пыталась дать мне понять, насколько они с отцом близки. Я не слышала ее смеха вот уже несколько недель, и теперь он показался мне насквозь фальшивым.

Тыча вилкой в омлет и пережевывая пищу, я с рассеянным видом поглядывала на своих домочадцев. Бабушка сидела за столом с прямой, как доска, спиной и ела с необыкновенно серьезным видом. Единственное, что вырывалось из ее уст, — «пожалуйста» и «большое спасибо». Райан, казалось, сосредоточил все свое внимание на омлете. С Винсентом он не разговаривал и старался на него не смотреть.

Наконец на кухню пришла Эми и заняла свое место за столом.

— Папа сказал, что катание с гор открывается в следующий четверг. Предлагает покататься с ним на лыжах в уик-энд.

— Везет тебе, — сказал Райан.

Этот разговор о лыжах, так же как и смех Эми, показался мне нарочито легкомысленным и насквозь театральным. А как же труп, полиция и расследование? Тут я вспомнила, что мне надо сообщить бабушке о том, что Эми в понедельник в школу не пойдет, и настроение у меня ухудшилось еще больше.

— Ты слышал новый диск группы «Пирог дьявола»? — спросила Эми у Райана.

Лицо брата прояснилось.

— Весь диск — нет. Так, пару композиций по радио. Они прямо-таки напитаны энергетикой. А их лидер — просто сгусток энергии.

Я оторвалась от тарелки.

— Неужели есть такой певец, который вот так, запросто именует себя дьяволом? — спросила я.

Эми закатила глаза.

— Ты ничего не понимаешь в группах, мама. Это название коллектива, а не имя лидера. Кроме того, лидер у них не он, а она.

Винсент кашлянул, привлекая к себе внимание. Определенно, он собирался что-то сказать. Трагические события дня наложили на его лицо свой отпечаток, и я никак не могла понять, почему не испытываю к нему никакого сочувствия. В конце концов, он понес утрату — возможно, большую, чем все мы. Я честно спросила себя об этом, но с ответом не задержалась. «Это все потому, что я ему не доверяю», — сказала я себе.

— Похоже, буран будет продолжаться всю ночь, — произнес между тем Винсент. — Мне нужно выйти во двор и достать из машины свои чемоданы.

Его слова послужили для меня поводом, чтобы вмешаться в ситуацию.

— Я помогу вам, а заодно покажу, где у нас гостевая комната, — быстро сказала я, пока никто не успел откликнуться на слова Винсента. Но никто не произнес ни слова. Эми и Райан лишь обменялись взглядами, а бабушка с сердитым видом принялась вытирать салфеткой рот. — Я сию минуту буду готова. Только куртку возьму.

Войдя в гостиную, а оттуда в холл и перескакивая через две ступеньки, я полетела вверх по лестнице в комнату Эми.

Закрыв за собой дверь, чтобы мое присутствие в комнате дочери не было столь очевидным, я принялась одну за другой поднимать подушки на постели. Завещания не было. Тогда я подняла одеяло, простыни — пусто.

Завещание, однако, должно было находиться в этой комнате. Я поочередно заглянула внутрь всех кубков, полученных Эми за успехи в верховой езде. Опять неудача. Тогда я стала шарить рукой под висевшими на стене плакатами с изображениями рок-групп, но ничего там не нашла. Открыв шкаф, я принялась методично выдвигать ящики и осматривать их содержимое, роясь среди сложенных футболок, носков и колготок. Обнаружила перетянутый резинкой рулончик долларов, но завещания не было и здесь. С ящиков для белья я переключилась на ящики с джинсами и свитерами. Мной овладел азарт сыщика, и о скрытности я уже не думала. Вынимая вещи, я одну за другой швыряла их на пол.

Наконец из последней пары джинсов вылетела тщательно сложенная гербовая бумага. Это было завещание.

«Умно», — подумала я.

Впрочем, Эми всегда отличалась сообразительностью. Тщательность, с какой было спрятано завещание, напугала меня не меньше, чем тот факт, что документ находился у Эми. Я схватила его и сунула в карман. В этот момент дверь распахнулась.

В проеме стоял Винсент.

— Ищете что-нибудь? — спросил он, глянув на выдвинутые ящики и разбросанные по полу вещи.

Его наглость поразила меня. Как он посмел войти следом за мной в комнату в незнакомом доме? Ведь ему уже не раз демонстрировали, что здесь его не больно-то жалуют! Я пошла на Винсента грудью, оттесняя его в коридор.

— Вчера дочь взяла у меня одну вещь, и я пыталась ее найти, — сказала я, чтобы сказать хоть что-нибудь.

На лице Винсента проступило недоверие, но мне было на это наплевать. Я закрыла дверь в комнату Эми и двинулась по коридору к лестнице.

— Куртку-то вы взяли? — спросил Винсент.

— Еще нет, — сказала я. — Она висит на крючке перед дверью.

Когда мы спускались по лестнице, внизу появилась Эми. Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо.

— Извини, — пробормотала я, проходя мимо.

— О чем это ты? — холодно, как будто я была ей совершенно чужим человеком, спросила Эми.

— Сама скоро узнаешь, — ответила я.

Тело Эми напряглось, и от ее крепкой фигуры и прижатых к бокам рук повеяло угрозой. Я подумала, что, пока я ездила в Африку, дочь совсем выросла и превратилась во взрослую женщину с наклонностями ко лжи и воровству. Я старалась не думать о том, что она, возможно, обобрала труп, — это было бы уже слишком.

Винсент наблюдал за нашим с ней обменом любезностями с таким же напряженным интересом, с каким кот наблюдает за мышиной норкой. Кроме того, в его глазах отражалась тревога, причину которой я даже не пыталась распознать. Потом дочь стала подниматься по лестнице, а мы с Винсентом вернулись на кухню, где я сняла с крючка свою куртку и торопливо оделась.

Выйдя во двор, мы оказались лицом к лицу с бураном, который яростно набросился на нас, валя с ног и забрасывая снежными ядрами. Прикрыв лицо капюшоном, я двинулась к сугробу, который намело вокруг «сааба». Винсенту с большим трудом удалось открыть замерзший багажник. Он вынул оттуда огромную сумку из синтетической материи и кожаный чемодан. Мне показалось, что для поездки на ферму он взял с собой слишком много багажа… Вполне возможно, он знал, что начинался буран, и в его планы входило, воспользовавшись им как предлогом, обосноваться у нас на неопределенное время.

— Я возьму сумку.

— Нет, — сказал Винсент, — вот чемодан, он полегче. — Он втиснул мне в замерзшую ладонь ручку чемодана.

Я ввела Винсента в дом, где мы некоторое время стояли в прихожей, сбивая снег с одежды и обуви. Потом я повела его по лестнице в гостевую комнату в дальнем конце коридора, под скатом крыши. Винсент с опаской взглянул на неровные доски, которыми был обшит низкий потолок этой тесной и неуютной комнаты.

— Берегите голову, — предупредила я.

— Все отлично, — кивнул Винсент.

Он лгал. Комната была настолько мала, что запах одеколона и пота Винсента мигом распространился по этому крохотному помещению.

— Ванная в конце коридора, слева, — произнесла я. — Если вы включите горячую воду сразу на полную мощь, трубы будут дребезжать, поэтому откручивайте кран медленно.

— Я возьму это на заметку.

— Я принесу для вас белье.

Я достала для Винсента простыни, наволочки, одеяло и полотенце и когда вернулась в гостевую комнату, то застала его у окна. Он стоял и смотрел, как во дворе бушевала метель.

— Мне бы хотелось переговорить с вашим братом, — сказал он, поворачиваясь ко мне. — Не могли бы вы его попросить, чтобы он поднялся сюда?

— Я скажу ему, — произнесла я. — Не знаю только, захочет ли он прийти.

— Скажите ему, что будет лучше, если я поговорю с ним до того, как со мной станут беседовать полицейские.

Мое лицо превратилось в непроницаемую маску.

Я вышла из комнаты Винсента и направилась к себе, чтобы взглянуть на завещание, которое мне с таким трудом удалось раздобыть.

Развернув сложенный вчетверо основательно помятый гербовый лист, я погрузилась в его изучение. Завещание было написано рукой моего отца, ровным и аккуратным почерком. Скользнув взглядом по стандартному, принятому в таких случаях заголовку, я задержала внимание на пункте, который гласил: «Все мое достояние — денежные средства, ценные бумаги, а также движимое и недвижимое имущество — в случае моей смерти должно быть распределено следующим образом…»

То, что написал мой отец сразу после этого, имело непосредственное отношение к моему брату: «Указанные ниже денежные суммы и имущество я завещаю своему единственному сыну Райану Макбрайду после того, как будут оплачены мои долги и расходы на похороны».

Далее перечислялись банковские счета, шло описание движимого и недвижимого имущества и ценных бумаг — короче, всего, чем владел мой отец при жизни. Наследство исчислялось суммой в несколько миллионов долларов. Неожиданно для себя я выяснила, что мой покойный папаша был весьма богатым человеком.

На мгновение мной овладело искушение разорвать завещание — и не потому, что оно могло послужить опасной для нашего семейства уликой при расследовании убийства, но потому, что я рассердилась — и на покойного отца, и на Райана. В соответствии с завещанием отец все свое состояние оставлял ему. А как же я? Почему, спрашивается, он упорно не желал меня признавать?

Я не стала читать список с перечислением имущества, предназначавшегося брату, швырнула завещание на постель и задумалась.

Тот факт, что мой брат наследовал состояние отца, мог вызвать сильные подозрения на его счет у полиции. С другой стороны, уничтожить документ я не могла — слишком ценная это была бумага, и брат, я знала, никогда бы мне этого не простил. Что же делать? Прятать завещание у себя в комнате до тех пор, пока не будет найден убийца? Но здесь его мог найти поселившийся у нас Винсент. Или же его могла выкрасть Эми. Я решила до поры до времени носить документ при себе, положив в карман, хотя это было все равно что носить при себе гранату, которая могла взорваться и поранить всех нас.

На кухне Райан мыл посуду, а бабушка вытирала со стола.

— Винсент хочет с тобой поговорить, — сообщила я Райану.

— О чем это? — спросил брат, не поднимая глаз.

— Он сказал, что вам обязательно надо переговорить до того, как он начнет давать показания полиции.

Тарелка, которую мыл брат, выскользнула из его пальцев и плюхнулась в воду.

— Не понимаю, на что он намекает, — пробормотал он, — но думаю, лучше все-таки пойти к нему и все выяснить.

— Зачем тебе… — начала было бабушка, но потом увидела мое лицо и замолчала.

— Не волнуйся, бабуля, — сказал Райан. — Я только схожу к нему и узнаю, что он хочет. Бретт, можешь домыть за меня посуду?

— Конечно, — сказала я, принимая из его рук мокрую губку.

Райан вытер руки и вышел из кухни.

Я чувствовала, как копилось беспокойство в душе у бабушки. Чтобы занять чем-нибудь руки, она принялась оттирать какое-то пятнышко на столешнице. Я отобрала у нее тряпку.

— Отдай, я сама сделаю. И перестань ты так волноваться — наживешь себе язву желудка.

Бабушка, сжав губы в нитку, посмотрела на меня в упор.

— Когда я думаю об этом человеке, меня охватывает ужасное чувство.

— Расслабься, — сказала я, по-дружески толкая бабку плечом. — Как-нибудь мы из этой передряги выберемся. Если он тебе не нравится, держись от него подальше. А завтра утром мы его отсюда сплавим.

Бабушка покорно, как дитя, кивнула и вышла из кухни. В этот момент она показалась мне совсем старой и хрупкой, как статуэтка из старинного фарфора. Руки у нее безвольно висели вдоль тела, да и сама она сразу как-то ссутулилась.

Как только она скрылась в своей комнате и захлопнула дверь, я швырнула губку в мойку и на цыпочках поднялась к себе.

«Хватит с меня тайн, — решила я. — Я сыта ими по горло».

Я залезла в кладовку и, осторожно перекладывая с места на место коробки со старой обувью и прочим хламом, добралась до стены, которая была общей с комнатой Винсента. Мой старый саквояж с медицинскими инструментами лежал на том же месте, что и прежде. Сквозь тонкую фанерную стену с облупившейся штукатуркой до меня доносились приглушенные звуки. Я открыла саквояж, вынула стетоскоп, воткнула трубочки в уши и приложила диск к стене.

Звук сразу стал на удивление чистым.

— Присаживайтесь, — сказал Винсент.

Послышался скрип кроватных пружин. Снова заговорил Винсент:

— Вы ведь видели Эдварда, не так ли? В прошлый вторник — незадолго до того, как он умер.

— Да, — сказал Райан.

— Вы можете мне сказать, о чем вы с ним тогда толковали?

Райан говорил громким голосом. Казалось, он в чем-то хотел убедить своего собеседника.

— Он хотел к нам переехать. Он хотел умереть здесь, на ферме.

В сердце у меня болезненно кольнуло, а на глаза навернулись слезы. Заявление Райана вызвало у меня в душе настоящее смятение.

Снова заскрипели пружины: Винсент, должно быть, тоже присел на кровать — рядом с Райаном.

— Вот сукин сын, — пробормотал Винсент.

— Прошу меня извинить, — сказал Райан, — но из того, что я слышал от отца о ваших отношениях, между вами все было далеко не столь безоблачно, как вы пытаетесь показать.

Последовала минутная пауза, потом снова послышался голос Винсента:

— А вы знаете, что очень на него похожи? Конечно, вы молодой, здоровый человек, вы, наконец, более интересный мужчина, чем Эдвард, но несомненно одно: вы его сын.

Опять возникла пауза. На этот раз более продолжительная.

— Я, между прочим, чист. У меня нет СПИДа. Я не спал с вашим отцом на протяжении многих лет.

«Бог мой! — подумала я. — Неужели он пытается строить куры Райану?»

Заговорил Райан:

— Не надо, не делайте так больше.

— Извините. Я позволил себе вольность по той лишь причине, что вы очень на него похожи. Вернее, похожи на того Эдварда, каким он когда-то был. Вы очень красивый молодой человек, Райан.

— Оставьте меня, прошу вас, — сказал мой брат, — я не могу заниматься этим с вами.

— Если разобраться, я старше вас всего на семь лет… Между прочим, у вас очень красивые волосы. У вашего отца тоже были красивые волосы — на ощупь как шелк.

— Нет! — вскричал Райан.

Заскрипели пружины — кто-то поднялся с кровати.

— Не возражаете, если я закурю? — спросил Винсент. Дыхание у него участилось. Казалось, ему отчего-то стало трудно дышать. Послышался щелчок зажигалки. — Итак, что же вы ответили Эдварду?

Голос у Райана стал хрипловатым и прерывистым. Определенно, он злился.

— Я не хотел, чтобы он сюда приезжал. Я сказал ему, чтобы он возвращался к вам. Сказал, что никто из наших не согласится, чтобы он жил на ферме. Бретт тогда даже не знала, что он жив.

— Эдвард был самовлюбленным, эгоистичным типом, Райан.

— Я это знаю.

— Пятнадцать лет назад я застал его в постели с клиентом. С тех пор он как любовник перестал для меня существовать. Я больше с ним не спал — это стало слишком рискованно.

— Почему же вы с ним не расстались?

— Я учился тогда на факультете архитектуры. Как раз готовился защищать диплом. Эдвард оплачивал мои счета. Он был мне нужен. Правду сказать, я тоже был ему нужен. Я устраивал его дела, бегал по заказчикам, занимался домом. В сущности, я был отличной домохозяйкой.

— Другими словами, вы оставались с ним из-за его денег. — В голосе Райана слышалась горечь.

— Мой дорогой мальчик, — с иронией произнес Винсент, — уверен, что вы тоже успели узнать цену деньгам.

Последовала пауза.

— Эдварду нужна была свобода. Полная сексуальная независимость. Ради этого, как вы знаете, он оставил дом и семью. Он бы и меня бросил, если бы я настаивал на его верности. Я понял это и согласился с тем, что он будет жить так, как ему хочется. Поначалу я думал, что годы его изменят. Но со временем я утвердился в мысли, что он, вступая в многочисленные случайные связи, хотел наказать себя за то, что бросил вас, Бретт и вашу мать. Он трахался направо и налево, и такая жизнь, конечно же, прикончила бы его, если бы…

«Если бы его не прикончил раньше выстрел из ружья», — подумала я.

Винсент уже не задыхался, и голос его звучал спокойно и уверенно:

— Весь прошлый год Эдвард так сильно болел, что не мог ни работать, ни заводить романы. Он чувствовал, что ему приходит конец. Несколько недель он не делал абсолютно ничего: собирал силы для этой поездки. Я никак не могу взять в толк, почему для него было так важно вернуться в эти места. Насколько я понимаю, Бретт для него не существовала вовсе, а о вас он вспоминал довольно редко. Я не имел представления, что он захочет переехать на вашу ферму. Вот уж не думал, что он так далеко зайдет.

— Он сказал мне, что вы с ним подрались, — произнес Райан.

— Да, было дело. Мы вообще часто с ним дрались. Не понимаю, почему люди думают, что инвалиды и смертельно больные — существа тихие и покладистые. Эдвард, к примеру, был как бешеный. Он вечно ко всему придирался, а так как чаще всего рядом с ним оказывался я, то отражать его нападки приходилось мне.

— Вам следовало его оставить.

Пружины заскрипели снова. Кто-то встал с кровати и принялся расхаживать по комнате.

Опять послышался голос Винсента:

— Он сказал вам что-нибудь о своем завещании?

— Ничего.

— У него большое состояние. Несколько миллионов по меньшей мере. В свое время он купил недвижимость на Лонг-Айленде; думаю, сейчас ее стоимость возросла раза в четыре. Фирма у него весьма процветающая, да и ценных бумаг немало…

— Мне на это наплевать, — перебивая Винсента, бросил Райан.

— Да что вы говорите? Не знаю почему, но я сильно в этом сомневаюсь…

Опять пауза.

— В последний раз, когда я видел его живым, он мне сказал, что собирается исключить меня из завещания и сделать своим единственным наследником вас. К тому времени он уже почти выжил из ума, находился на последней стадии заболевания… Да любой суд это признает, я уверен. Во всех его прежних бумагах я был указан как единственный его наследник. Но в прошлый понедельник он показал мне новое завещание, которое составил сам. Оно было написано на таком, знаете ли, дешевеньком бланке, который можно приобрести в любой адвокатской конторе.

Точно. Именно такой дешевый гербовый бланк находился сейчас у меня в кармане.

Винсент между тем продолжал говорить:

— Он написал завещание от руки. Подумать только — от руки! Хотя он платил своему адвокату три тысячи в месяц. Ладно, оставим это. Итак, Эдвард показал мне завещание и сказал, что собирается передать его своему поверенному после поездки в эти края и встречи с вами. Более того, он заставил меня прочитать завещание вслух и наблюдал за мной, когда я его читал. Видя, что я переживаю, он получал наслаждение. При этом он комментировал мое чтение, делал безобразные намеки и всячески надо мной издевался… Это было ужасно. Умирающий человек, чья плоть уже разлагалась, вел себя как злобный, необузданный подросток, которому не дают покоя обсыпавшие его лицо юношеские прыщи.

Завещание было заверено двумя банковскими клерками, и мысль о том, что чужие люди ознакомились с мерзкими измышлениями на мой счет, которые Эдвард не постеснялся включить в текст документа, глубоко меня оскорбила. Впрочем, что бы там ни написал обо мне Эдвард, он ясно дал понять, что единственным его наследником являетесь вы.

Послышался голос Райана:

— На трупе завещания найдено не было.

— Я знаю, что оно существует. Я знаю, что он взял его сюда с собой. Думаю, что все-таки оно у вас, Райан. Кроме того, я полагаю, что это вы убили Эдварда, чтобы завладеть завещанием.

— Вы с ума сошли! Скорее это вы его убили.

— Если не ошибаюсь, вы играете в азартные игры и по уши в долгах?

— Это не ваше дело.

— Возможно. Но ведь деньги вам бы не помешали, верно? Охотно верю, что вам не хотелось, чтобы Эдвард к вам переезжал. Скорее всего ваша бабушка никогда бы не дала на это разрешения. Но я не сомневаюсь, что при всем том вы просто мечтали заполучить деньги Эдварда.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказал Райан.

— Я говорю о закладной, Райан. Вы собираетесь платить по ней? Ведь ваш кредит в банке аннулирован, не так ли? Так что банк вам не поможет. Кстати, ваша бабушка в курсе? А Бретт? Она знает об этом?

У меня по спине пробежал холодок, и я еще сильнее прижала диск стетоскопа к стене, как будто от того, насколько сильно он прижат, зависело, что сию минуту должен был сказать брат. Я никак не могла взять в толк, о какой закладной толкует Винсент. Ферма была записана на бабушкино имя, и я не сомневалась, что она никогда бы не дала согласия заложить ее. Бабушка намеревалась завещать ее нам с Райаном, и у меня не было оснований думать, что ее намерения изменились. У Райана же, насколько я знала, никакой недвижимости не имелось. Когда они с Билли разбежались, он продал ему свою часть дома.

— Как вы узнали о закладной? — спросил Райан.

— А вы как думаете? Разумеется, мне сказал об этом Эдвард. Он сильно в вас разочаровался, Райан. До сих пор не понимаю, почему он решил оставить все вам.

— Не стряхивайте пепел на пол, — сказал Райан, решив сменить тему.

— Тогда давайте отыщем пепельницу, — сказал Винсент. Я услышала скрип дверцы стенного шкафа. — Бог мой! Что это за вещи?

— Да так. Всякое барахло. То, чем пользоваться уже нельзя, а выбросить жалко. Старые скатерти, вышитые салфетки, прабабушкино столовое серебро.

Послышался звук, источник которого я не смогла определить. Потом что-то звякнуло.

— А эта штука как здесь оказалась? — спросил Винсент.

— Я не знаю, — ответил Райан.

— Оно заряжено?

Я услышала звук, который не спутала бы ни с каким другим: это был едва слышный металлический скрежет, с каким разламывается пополам ружье, когда кто-нибудь хочет заглянуть в его казенную часть.

— Как видите, оно не заряжено. Я отнесу его вниз и запру в оружейном шкафу. Представления не имею, как оно здесь оказалось, — сказал Райан.

— Вам не кажется, что полицейским было бы любопытно на него взглянуть? — ледяным голосом поинтересовался Винсент.

— Разумеется, — сказал Райан. — Если оно имеет отношение к смерти Эдварда, они об этом узнают. Как только погода улучшится, полиция приедет сюда и заберет на проверку все наши ружья.

Я услышала скрип, что означало — дверцу шкафа закрыли. Потом заговорил Райан:

— Вам что-нибудь еще, кроме пепельницы, нужно?

— Нет. Но разговор не закончен. Мы еще с вами договорим, — произнес на прощание Винсент.

Дверь открылась, а потом закрылась.

Я мигом выскочила из кладовки, тихонько повернула дверную ручку и выглянула сквозь образовавшуюся щелочку в коридор.

Райан шел по коридору с двустволкой под мышкой. Ее стволы были завернуты в старую рубашку. Неожиданно он прислонился к стене и замер, переводя дух. Лицо у него было белое как бумага, а глаза закрыты. Все это происходило на расстоянии нескольких дюймов от моей двери.

Рубашка, которой были прикрыты стволы, соскользнула по гладкому металлу и упала на пол. Райан сразу же ожил и нагнулся, чтобы ее поднять. Когда он взял ее в руки, к своему ужасу, я заметила на ней темные пятна, которые походили на запекшуюся кровь.

Райан некоторое время внимательно их разглядывал. Можно было подумать, он надеялся на то, что от его взгляда они вдруг волшебным образом исчезнут.

«На самом деле, — подумала я, — это может быть кровь цыпленка, лошади, собаки в период течки — да кого угодно».

Я убеждала себя в этом, боясь сделать другой, куда более страшный, вывод.

Между тем Райан сунул палец в канал ствола и понюхал темное кольцо, которое появилось у него на суставе пальца. После этого, покачав головой, он с обреченным видом повесил ружье на плечо и побрел по коридору к лестнице.

Я выскользнула из комнаты и, стараясь держаться от Райана подальше, неслышно последовала за ним. Спустившись по лестнице, брат вошел в гостиную и остановился перед застекленным оружейным шкафом. Я была рада, что в гостиной никого нет. Бабушка и Эми разошлись по своим комнатам и сидели там безвылазно — по той, возможно, причине, что никто из них не желал больше видеть Винсента.

Стоя в тени у лестницы, я наблюдала за тем, как Райан снял со стены мой «ремингтон», а потом, открыв шкаф, стал доставать одно за другим ружья: помповый двенадцатизарядный «браунинг», «винчестер», английский револьвер «энфилд», двенадцатизарядный «итака дирслейер» и двустволку «паркер» с резным ореховым ложем. Всю эту груду оружия Райан отнес на кухню и с грохотом свалил на стол.

Прислонившись у дверного проема гостиной, я наблюдала за дальнейшими действиями брата.

Он открыл заслонку, подбросил в печь поленцев и некоторое время орудовал кочергой, стараясь, чтобы пламя поскорее разгорелось. Когда поленья вспыхнули, он швырнул в печь рубашку с коричневыми пятнами.

Должно быть, я в этот момент довольно громко ахнула, поскольку Райан мгновенно обернулся и сразу же заметил меня.

— Бог мой, Бретт! Ты меня напугала. Но что, скажи на милость, ты здесь делаешь? Я думал, ты уже легла.

Я прошла на кухню.

— Ты-то что здесь делаешь? — спросила я.

Райан глянул на ружья на столе, потом снова перевел взгляд на меня.

— Ну а ты как думаешь?

Я знала, что Райан терпеть не мог чистить оружие. Если уж он решил этим заняться, это означало, что он всерьез готовится защищать себя от обвинений. Кого же еще, если не себя?

— На мой взгляд, это похоже на попытку уничтожить улики. Так именно Фарнсуорт и подумает.

— А может быть, он подумает, что мы просто держим оружие в должном порядке?

Я молча наблюдала за тем, как Райан, достав жестянку машинного масла и тряпки, разложил все это на столе и уселся перед грудой тускло отблескивавших воронеными стволами ружей. Вынув шомпол, он первым делом стал прочищать стволы ружья, найденного в шкафу в комнате Винсента.

Образ преступника, пытающегося скрыть улики, совершенно не вязался в моем сознании с привычным, давно сформировавшимся у меня образом Райана. Где, спрашивается, его белые ухоженные руки? Теперь его пальцы были испачканы машинным маслом, сам запах которого был ему раньше неприятен. Что в самом деле произошло с человеком, которого я всегда считала своим союзником, защитником и самым близким другом?

Он сделал для меня в жизни много хорошего, а когда я оказывалась в затруднительном положении, помогал мне умным советом, и я всегда ему доверяла. Теперь же, глядя на то, с каким остервенением он прочищает от копоти стволы ружья, я почувствовала, что прежнего доверия к брату уже не испытываю.

Усевшись за стол наискосок от Райана, я спросила:

— Зачем ты все это делаешь? Или ты полагаешь, что кому-то из нас есть что скрывать?

Райан внимательно посмотрел на меня поверх очков.

— Я просто чищу ружья, Бретт.

Отполировав промасленной тряпкой стволы, курки и ложе, он поставил ружье на стул и принялся за следующее.

Я напряженно следила за каждым его движением.

— Может, ты скажешь мне все-таки, что происходит в этом доме? — после минутного молчания спросила я.

— Не могу, — последовал ответ.

— Почему?

Райан промолчал.

— Я знаю, что ты с ним спорил. В тот день, когда его застрелили…

— Это не имеет никакого отношения к тому, что случилось.

— Нет, серьезно, о чем же вы все-таки спорили?

— Он требовал кое-что для него сделать, а я не соглашался.

— Так чего же он от тебя хотел?

— Это длинная история, — попытался отделаться от меня Райан неопределенным замечанием.

— Я не просто так спрашиваю. Мне, знаешь ли, очень хочется выяснить, не убийца ли, случаем, мой брат, — сказала я.

Райан замигал, лицо его сморщилось, и я на мгновение пожалела, что произнесла эти слова.

— Можешь думать обо мне что хочешь, — сказал Райан.

— Если не ты его убил, то кто же? — прошептала я.

— Я не знаю, — монотонным, невыразительным голосом произнес Райан.

— У Винсента была с собой большая сумка. Он не хотел, чтобы я ее несла, — медленно, чуть ли не по слогам произнесла я. — Он вполне мог пронести в ней оружие в дом.

Райан посмотрел на ружье, которое только что вычистил, потом перевел взгляд на меня.

— Откуда ты знаешь?..

— Видела, как ты выходил с ружьем из его комнаты.

Я, разумеется, не собиралась говорить ему о том, что подслушала их разговор с Винсентом.

Лицо Райана снова болезненно сморщилось.

— Боюсь, это наше ружье.

— Как думаешь, мог он выкрасть его из нашего оружейного шкафа, пристрелить из него Эдварда, а потом принести с собой и положить в шкаф в гостевой комнате, бросив таким образом тень на всех нас?

Райан пожал плечами:

— Даже если после убийства он пронес оружие в дом, где, спрашивается, можно было раздобыть ключ от оружейного шкафа?

— Так вот же он, — сказала я, ткнув пальцем на крючок у двери, на котором висел ключ. — Вполне возможно, он здесь еще с тех времен, когда отец жил вместе с нами. О ключе Винсенту мог сказать отец. И не забывай — тридцать лет назад Винсент тоже здесь жил. Он и сам мог знать, где хранится ключ.

— Мог, — коротко заметил Райан, но без малейшего энтузиазма.

Я некоторое время смотрела на брата в упор. Мне очень хотелось ему верить, но, с другой стороны, я желала знать правду, какой бы горькой она ни была.

— Прошу тебя, расскажи мне все о твоей последней встрече с отцом. О чем все-таки вы спорили?

Райан тяжело вздохнул. Состояние у него было угнетенное, и скрыть это ему не удавалось.

— Ты уверена, что хочешь об этом знать?

«Нет, — сказала себе я. — Я теперь уже ни в чем и ни в ком не уверена». Подумав так, я тем не менее утвердительно кивнула.

Райан облизал губы и начал говорить:

— Это случилось в прошлый вторник. Я выходил из дома, когда увидел, что во дворе стоит машина отца. Когда он отправлялся за город, то всегда брал черный джип «мерседес». Его визит был для меня подобен грому средь бела дня — тем более что на этот раз он заявился прямо на ферму. Ему скорее всего было на мои страхи наплевать, но я сразу подумал о том, что произойдет, если ты, Эми или бабушка увидите его, и пришел в ужас.

— Уж лучше бы я его тогда увидела, — сказала я.

Райан не обратил внимания на мое замечание и продолжал:

— Во дворе никого не было, но двери конюшни были распахнуты настежь. Я пошел, чтобы их захлопнуть, и увидел отца, который стоял посреди конюшни. Это был не человек, а живой скелет. Я не видел его восемь месяцев, за это время он сильно сдал.

Я спросил его, что он тут делает, а он ответил, что так старого отца не приветствуют. Я почувствовал к нему жалость. Ясно было, что он уже не жилец на этом свете. Он даже говорил с трудом. Но при всем том мне больше всего хотелось, чтобы он убрался с фермы, и я еще раз спросил его, чего ему надо.

«Я боюсь, Райан», — сказал он.

«Смерти, что ли?»

Но он говорил, что не так боится смерти, как Винсента.

Райан чуть прикрыл глаза, вспоминая.

— Да именно так все и было. Он оперся на ограждение загончика, грустно на меня посмотрел и произнес: «Меня пугает Винсент. Я уже слишком слаб, чтобы его контролировать».

Я посоветовал ему поговорить с Винсентом и урегулировать все разногласия мирным путем, а он сказал мне, что у них произошла страшная драка. Винсент швырнул в него винной бутылкой, промахнулся и выбил стекло. По словам отца, Винсент едва не угодил ему прямо в голову. «Если бы он попал, — говорил отец, — меня бы уже не было в живых». Оказалось, Винсент ворует у отца деньги — с банковского счета и из личного сейфа. Обчистил его сейф, где было больше пятидесяти тысяч долларов. Ко всему прочему Винсент научился подделывать подпись отца и украл ключ от сейфа.

Райан говорил монотонным, ровным голосом, а разглядеть выражение его глаз за стеклами очков, которые отсвечивали, было трудно. Рассказывая мне об отце, он продолжал точными, хорошо рассчитанными движениями полировать промасленной ветошью ствол винтовки.

— Бог мой, Райан, этот ужасный человек там, наверху, находится в полутора десятков ярдов от моей дочери! Ему нужно лишь пройти до конца коридора, и он окажется перед дверью ее комнаты. Что же нам теперь делать? Как от него избавиться?

— Позволь мне договорить. Отец сказал, что каждый день принимал не меньше дюжины пилюль, но все это бесполезно, поскольку вирус практически его убил. Уже неделю он не принимает никаких лекарств, и жить ему осталось месяц или два. «Я хочу вернуться на ферму и умереть здесь, Райан», — вот что еще он мне сказал.

— Он хотел переехать к нам на ферму? — спросила я с наигранным удивлением, хотя отлично слышала, как Райан говорил об этом Винсенту.

— Именно, — произнес Райан. — Я напомнил ему, что ты и Эми даже не подозреваете о том, что он существует на свете, а он на это сказал, что настало время изменить ситуацию и расставить все по своим местам.

«Разве это справедливо? — спросил я его. — Ты хочешь объявиться перед ними только для того, чтобы они имели возможность видеть, как ты умираешь?»

«Спроси у них, согласны ли они на это, — сказал он, — а я приму любое их решение. Но все-таки я хотел бы узнать поближе свою дочь, прежде чем умру. Кто знает, может быть, ей тоже захочется со мной познакомиться?»

Я слушала Райана, и грудь мне сжимала печаль. Скоро стало трудно дышать. Оказывается, у меня был шанс встретиться с отцом. И я ошибалась, думая, что он обо мне забыл. Нет, все-таки он хотел со мной свидеться, пусть и под конец жизни.

— Я сказал ему, что бабушка не потерпит его присутствия на ферме, — продолжал Райан, — но он ответил мне так: «Эмили — умная женщина. Не верю, что она до сих пор меня ненавидит».

Я сказал, что не стал бы на его месте слишком полагаться на ее способность прощать. Он улыбнулся и произнес: «Ты ее недооцениваешь. В свое время мы с ней были очень близки, и я всегда думал, что это самая умная женщина из всех, каких только доводилось встречать. Я и сейчас так думаю. С удовольствием снова бы с ней поболтал».

Я спросил у него, что ему конкретно нужно от меня. Он ответил: «Мне нужна твоя помощь. Я хочу вернуться домой. Хочу умереть на ферме». Потом он так сильно раскашлялся и его тело стали сотрясать такие ужасные спазмы, что я подумал: вот сейчас, сию минуту он умрет.

Потом он говорил, чтобы я не беспокоился о расходах, связанных с его пребыванием на ферме. Он сообщил мне, что, прежде чем уехать из города, составил новое завещание, которое находится при нем в бумажнике. Если я позволю ему вернуться на ферму, он оставит мне все свое состояние, а Винсента пошлет к черту.

— Господи, Райан! — вскричала я, перебивая его. — Да если копы когда-нибудь об этом пронюхают, то тебя сразу же арестуют. Это же мотив убийства, а им только этого и надо.

— Я отказал ему и предложил перебраться в хоспис, если ему так уж плохо и пришло время умирать. Потом я заявил, что не позволю ему возлагать бремя по уходу за его гниющей плотью на семью, которую он бросил. После этих слов он ужасно на меня разозлился, но мне, честно говоря, было на это наплевать. Отказав ему, я почувствовал облегчение. Казалось, теперь нас отделяет друг от друга широкая река. Больше я от него не зависел и ничего не был ему должен.

Когда я выслушала Райана, меня охватили сомнения. Хотя Райан, возможно, и вправду считал, что, отказав отцу, совершил героический поступок, я не была так уж в этом уверена. Он лишил меня последнего шанса встретиться с отцом, даже не позаботившись узнать, что я думаю по этому поводу.

— Ты взял у него завещание? — спросила я.

Брат швырнул промасленную ветошь на стол и внимательно на меня посмотрел.

— Нет.

Мне очень хотелось верить ему, но теперь я уже не знала, смогу ли я поверить ему когда-нибудь. Возможно, потом, в будущем, — и не так безоглядно, как я верила ему до этого рокового дня. Все мои детские и юношеские воспоминания о нем разом съежились до размеров маленькой сухой горошинки, и я почувствовала себя без них пустой, гулкой и древней, как античная амфора.

— А ты бы хотела, чтобы Эдвард перебрался к нам на ферму? — неожиданно спросил Райан.

— Хотела бы.

Райан, с удивлением посмотрел на меня поверх очков.

— Но почему?

Я в смущении отвела глаза. Я и сама никак не могла взять в толк, почему мою душу так сильно задевает мой так называемый отец, который бросил меня, когда мне исполнилось два года.

— Ты и представить себе не можешь, как мне всегда хотелось его узнать.

«Боже мой! — подумала я. — К чему я все это говорю? Тем более сейчас, когда отец умер?»

После того как я выслушала исповедь Райана, мне вдруг захотелось двигаться, уйти куда-нибудь, чтобы оказаться подальше и от брата, и от нашего дома. У меня вдруг появилось клаустрофобическое ощущение, что стены старой усадьбы смыкаются надо мной, а здешняя атмосфера, напитанная страхами и подозрениями, начинает меня душить.

— Пойду прогуляюсь, — сказала я.

— В такую-то погоду?

— Я только до конюшни, дальше не пойду. Хочу поискать улики. Вдруг найду что-нибудь такое, что проглядели полицейские?

— Я бы на твоем месте не стал разыгрывать из себя детектива, — мрачно сказал Райан.

«Он что — решил удержать меня дома? — задала я себе вопрос. — О моей безопасности печется, что ли? Или о своей собственной?»

— Ну как знаешь, — сказал Райан, поняв, что я все равно уйду. — А я пока закончу чистить оружие. Когда вернешься, не забудь запереть дверь.

Уходя, я почти жалела брата.

«Бедняга, — подумала я, — сидит и чистит оружие, а того не знает, что куда трудней очиститься от всей той мерзости, в которой мы вымазались, когда секреты нашей семьи выплыли наружу. Или все-таки знает?»

Я пожалела Райана и по той еще причине, что он, как и я, тоже лишился отца.

С этой мыслью я сняла с вешалки куртку, достала из шкафчика фонарик и, толкнув дверь, вышла во двор.


Без фонарика я потеряла бы дорогу в считанные секунды. Как только я вышла, дом сразу же пропал из виду, и я шагала среди валившего снега, как сквозь плотную белую материю, которой было занавешено все вокруг. Она липла к лицу, застилала глаза, леденила руки и ноги.

Когда я, проваливаясь по колено в снег, добрела наконец до конюшни, там царила абсолютная темнота. Я вошла в помещение, нащупала на стене выключатель и щелкнула. Никакого эффекта. Электричества не было.

Я осветила фонариком темные силуэты лошадей. Они поворачивали ко мне длинные морды, а их печальные глаза в свете узкого желтого луча тускло поблескивали. Я отметила про себя, что лошади были уже подготовлены к предстоящей холодной ночи: все они были накрыты теплыми шерстяными попонами.

Седла, уздечки и прочая сбруя были тщательно вычищены и аккуратно разложены на длинном верстаке в глубине конюшни. Кожа поблескивала, металл сверкал. До того как у нас появился Ноа, нечищеная сбруя громоздилась в беспорядке у каждого стойла.

«Почему он работает с таким старанием за крохотное жалованье на чужой ферме? — в очередной раз задалась я вопросом. — Можно ли ему верить, когда он говорит, будто делает это все по той лишь причине, что любит лошадей?»

Я направила луч фонаря на то место в центре конюшни, где Фарнсуорт соскребал с пола частички вещества, походившего на запекшуюся кровь. Теперь это место было засыпано свежими опилками, которые я стала разгребать ногой, стараясь добраться до бетонной основы. Наконец я увидела коричневое пятно, которое, причудливо изгибаясь, тянулось к желобку водостока.

При мысли о том, что по нему текла кровь моего отца, у меня по спине поползли мурашки.

Сзади что-то зашуршало. Я замерла на месте, прислушиваясь, но ничего не услышала. Тогда я повернулась и направила луч фонаря в то место, откуда, как мне казалось, доносилось шуршание. Фонарь ничего не высветил, кроме брикетов прессованного сена.

Я подумала, что ничего удивительного в этом шуршании нет — сквозь неплотно прикрытую дверь дуло, а сена вокруг было сколько угодно.

Я уже почти освоилась с этой мыслью, как вдруг кто-то грубо схватил меня сзади за плечи и с силой толкнул. В следующее мгновение я очутилась на полу, а фонарик выпал у меня из рук и откатился в сторону. Я с шумом втянула в себя воздух, сгруппировалась, перекатилась по полу и вцепилась в человека, который на меня напал. Я сразу же нащупала воротник дубленки, а потом длинные волосы неизвестного. Я погрузила в них пальцы и изо всех сил дернула.

Неизвестный застонал от боли. Голос этого человека показался мне знакомым.

— Ноа? — воскликнула я, тяжело дыша от возбуждения.

— Боже мой, Бретт! Неужели это вы? — Его теплое дыхание овевало мне лицо.

— Какого черта вы здесь делаете? — довольно грубо осведомилась я.

— Я увидел свет и подумал, что в конюшню пытается залезть бродяга. Но вы-то, вы как здесь оказались?

— Пришла проверить, как устроены на ночь лошади, — соврала я.

Его лицо находилось в дюйме от моего, а его руки по-прежнему сдавливали мне плечи, хотя, разумеется, уже не так сильно, как прежде. Мы лежали на полу на груде опилок. Тут я впервые почувствовала исходивший от Ноа запах. От него пахло землей, седельной кожей и лошадьми. Прошло секунда, другая, но никто из нас не двигался. Неожиданно у меня появилось ощущение, что меня сию минуту поцелуют.

Ничего подобного, однако, не произошло. Ноа отлепился от меня, поднялся с пола, после чего помог подняться мне. Потом он подхватил с пола мой фонарик и направил луч на меня, будто хотел убедиться в том, что это и в самом деле я, а не какой-нибудь призрак. В свете фонаря я замигала, и он отвел луч в сторону.

— Я не сильно ушиб вас? — спросил он.

Я не видела его лица. Виден был лишь его силуэт в темноте конюшни. По правде сказать, рука у меня немного болела, но теплая куртка и опилки на полу смягчили падение, так что я, в общем, пострадала несильно. Тем не менее сердце у меня все еще колотилось как бешеное.

— Да нет. Просто напугали меня до смерти.

Ноа отдал мне фонарик, и я почувствовала себя немного увереннее. Появилось ощущение, что я хоть что-то еще могу контролировать. Свет я, однако, выключила: не хотела, чтобы Ноа видел мое раскрасневшееся, взволнованное лицо.

— Вы едва не сняли с меня скальп, — пробормотал Ноа, и, хотя в темноте его лица не было видно, я поняла, что он улыбается.

— Я не могла больше оставаться дома, — сказала я невпопад.

— Как там «сааб»? Все еще стоит?

Я кивнула, но потом сообразила, что Ноа вряд ли видел мой кивок.

— Стоит, — сказала я.

— У вас сегодня был трудный день. — Ноа говорил тихим голосом, почти шептал. — Вам надо отдохнуть.

— Да не могу я отдыхать! — на высокой ноте, едва не срываясь на фальцет, сказала я и поняла, что в моем голосе отозвались боль и пронзительное одиночество. За последние двенадцать часов все люди, которых я любила, превратились для меня в чужаков, случайных прохожих с улицы…

Неожиданно я почувствовала, что мне просто необходимо поговорить об этом с Ноа. Проглотив стоявший в горле комок и смахнув набежавшие на глаза слезы, я едва слышно пробормотала:

— Я не знаю, кому мне теперь верить…

Я слышала ровное и спокойное дыхание Ноа: вдох — выдох, вдох — выдох…

— Надо немного потерпеть. Пройдет время, и вы поймете, что стоящие доверия люди все-таки существуют…

Он коснулся моей руки, и его пальцы сомкнулись вокруг запястья. Я не знала, могу ли я полностью довериться Ноа, и уже сомневалась, правильно ли я поступила, затеяв этот разговор. Делать, однако, было нечего — что начато, то начато.

— О чем вы сейчас думаете? — спросила я.

— О том, что вы мне очень нравитесь. Мне уже давно никто так не нравился.

В полной темноте он обнял меня и поцеловал. Сначала его поцелуи были легки, как прикосновение пера, но потом он стал целовать меня крепко и страстно, отчего у меня по телу волной разлился горячечный жар, а в горле пересохло. Это старое, почти забытое ощущение напугало меня: к близости с Ноа я была не готова.

И тогда я оттолкнула его.

— Что вам от меня нужно, Ноа?

Он коснулся губами моего уха.

— Прямо сейчас? Вот этого…

— Мне нужно идти, — сказала я.

— А мне здесь больше нравится — с тобой, — прошептал он.

— Мне тоже, но я сейчас не в себе. Нервы сдают, — сказала я.

Он нежно пожал мне руку.

— Позволь в таком случае хотя бы проводить тебя…

* * *

Огонь в камине едва теплился, но все-таки света было достаточно, чтобы я могла окинуть взглядом гостиную — никого. В доме было темно и тихо, как в склепе. Поднявшись по лестнице в свою комнату, я сбросила одежду и, поеживаясь от холода, залезла в ледяную постель.

Тело мое еще помнило прикосновения Ноа, а губы горели от его поцелуев. Простыни были такими холодными, что мне вдруг ужасно захотелось, чтобы он оказался рядом. Это было как наваждение. Я, женщина, которая совсем недавно оттолкнула его от себя и отказалась от его объятий, теперь, наоборот, жаждала их. Мне хотелось ощущать у себя на груди его руки, чувствовать прикосновение его живота, гладить его по длинным мускулистым ногам. Мне хотелось снова и снова впитывать в себя его запах — эту сложную смесь ароматов земли, конюшни и чистого, здорового мужского тела.

Потом меня посетила мысль совсем другого порядка.

«Интересно, — подумала я, — как Ноа удалось так тихо войти в конюшню, что я ничего не услышала? В самом ли деле он зашел туда, потому что увидел свет моего фонаря, — или же он находился там все время и кого-то поджидал?»

Я взбила подушку и плотнее завернулась в одеяло. Единственное, чего мне хотелось, — это уснуть. И побыстрее — чтобы отделаться от навязчивых мыслей, которые сводили меня с ума.

Загрузка...